Беглая монахиня

Глава 16

Чем больше времени проходило со дня смерти Великого Рудольфо, тем с большим недоверием относилась Магдалена к своей любовной истории. Ей было трудно поверить, что она была для Рудольфо чем-то иным, чем просто приключением. Послушница, удравшая из монастыря, совершенно неискушенная в отношениях с мужчинами, она была слишком доверчива, когда он впервые шепнул ей волнующие слова: «Я тебя люблю».

Действительно ли Рудольфо так безоговорочно любил ее, как клялся? Или она всего лишь была одним из множества цирковых увлечений канатоходца, как поговаривали о нем? Естественно, она наслаждалась временем, проведенным с Рудольфо, как только может наслаждаться непорочная дева, впервые отдавшаяся мужчине. Но было ли это упоение тем, что называют любовью?

Шли недели, и Магдалена постепенно стала пренебрегать своей внешностью. Ее роскошные платья оставались висеть на вешалке, а она предпочитала ходить в своем старом изношенном платье, в котором когда-то убежала из монастыря.

Однажды Магдалена сделала неожиданное открытие. Сначала она не придала этому значения, но чем дольше она размышляла о своих чувствах к Рудольфо, тем больший вес находка приобретала в ее глазах. В подпушке своего старого длинного платья она нащупала нечто длиною с палец, причем именно в том месте, где когда-то ей попалась вшитая золотая монета, так выручившая ее и циркачей в тяжелые времена.

Магдалена могла поклясться, что раньше этого предмета в ее юбках не было: это был бесформенный корень в виде человеческой фигуры, некий коричневый гомункул явно женского пола, грудь которого была перевязана ниткой, а руки и ноги обернуты длинными рыжими волосами. Чем дольше она разглядывала крошечную фигуру, источавшую сладковатый запах, тем больше узнавала в ней себя.

Она провела беспокойную, бессонную ночь, проснулась и уже не могла уснуть из-за навязчивых нелепых мыслей. Наутро Магдалена решила довериться Венделину Свинопасу, в надежде, что он сможет объяснить ей, что бы мог значить странный амулет.

Свинопас опередил ее своим вопросом, не видела ли она доктора Фауста, пропавшего со вчерашнего дня и не оставившего никакой записки.

Магдалена отрицательно покачала головой. Ей казалось неуместным посвящать библиотекаря в свое ночное приключение с якобы спящим алхимиком и тем более сообщать о сделанном ею открытии, что русло Майна на карте поразительным образом походило на татуировку на теле Рудольфо.

Что же до бесформенного корешка в виде человеческой фигуры, который она показала Свинопасу, то он нашел разгадку, заглянув в фолиант под названием «Оккультная философия». Автором, многозначительно подчеркнул Венделин, является некий Агриппа из Неттесгейма, много путешествовавший любитель приключений и адвокат, искушенный в черной магии, отчего и снискавший славу дьявольского подручного.

Из книги Магдалена узнала, что, вероятно, стала объектом любовного заклятия, исходившего от загадочно препарированного корня. Агриппа подробно и основательно объяснял, что корень с названием Radix mandragora, в других местах также называемый цирцея, адамова голова, мужской корень, сонное зелье или ксерантум, не следует выкапывать людям, а только собакам, поскольку человека, исходя из опыта, после таких действий настигает смерть. Мандрагора преимущественно вырастает под виселицами на местах казней, из последней спермы повешенного. В зависимости от того, во что заворачивается корень мандрагоры, он оказывает различное воздействие: приносит любовь и счастье или же порчу и смерть.

Ксеранта? От этого имени сердце Магдалены чуть не выскочило из груди. Еще совсем недавно она сомневалась в чистых помыслах Рудольфо, и вдруг название волшебного корня все опять перевернуло. Магдалена уже не знала, что и думать.

Она с отвращением разглядывала корень мандрагоры. Кто засунул гомункула в ее платье? Был ли это Рудольфо, пытавшийся с помощью черной магии заманить ее в свои сети? Или же Ксеранта, уже не впервые покушавшаяся на ее жизнь?

Свинопас с недоумением наблюдал, как женщина, следуя внезапному озарению, бросилась к окну, чтобы избавиться от таинственного волшебного корня. Именно в этот момент дверь в библиотеку распахнулась, и путь ей преградил монах-доминиканец в сопровождении четырех подручных.

Вытащив из своей черно-белой сутаны распятие и протянув его в сторону Магдалены, будто оружие, он ледяным голосом крикнул:

— Наконец ты в моих руках, любовница дьявола! На колени!

Магдалена не понимала, что происходит. При виде облаченных в грубую кожу и вооруженных цепями охранников она безропотно повиновалась.

Своим спутникам доминиканец приказал:

— Вырвать у бабы дьявольское орудие и заковать ее в цепи!

Неожиданное появление преследователей повергло Магдалену в полную прострацию и лишило сил к сопротивлению. Стоя на коленях на каменном полу библиотеки, она безучастно наблюдала, как подручные вырвали у нее корень мандрагоры и надели ей на руки железные оковы. Потом жену канатоходца погнали вниз по узкой лестнице, вдоль западной галереи и через двор к дому, где проживали лица недуховного звания, до примыкающего к нему хранилища, пятислойные своды которого, разделенные перегородками, заглушали любые звуки.

В одном из застенков, куда проникал скудный свет из высоко расположенного люка, у стены стоял стол с деревянным крестом посередине и двумя горящими свечами. По обеим сторонам были разложены щипцы с длинными ручками, подушки, усеянные гвоздями, тиски для пальцев и растрепанный свернутый канат. За столом, симметрично с двух сторон от креста, сидели по одному доминиканцу и по два каноника. Место в центре, за крестом, было свободно.

Магдалена чуть не споткнулась, когда охранники втолкнули ее в полутемное помещение и грубо усадили на трехногий табурет, стоявший перед столом.

Безразлично, застыв в неподвижности, мужчины наблюдали за прибытием закованной в цепи девы. И лишь когда третий доминиканец, командовавший охранниками, вошел в подвал, они очнулись от своей летаргии, придвинулись друг к другу и начали шепотом переговариваться, не спуская глаз с Магдалены, время от времени качая от возмущения головами.

Лишь теперь, когда доминиканец занял место в центре стола, у Магдалены появилась возможность рассмотреть ее визави. Для мужчины он был на удивление низкорослым. Орденское облачение, очень полнившее его, и широкое красное мясистое лицо, лоснящееся от сала, придавали ему гротескный вид. Свежевыбритая тонзура лишь усиливала отталкивающее впечатление.

— Dominicus sum, frater et praefectus Sancti Inquisitionis... призванная оберегать Святую матерь Церковь от посягательств сатаны, in aeternum, — начал отвратительный монах свою речь, пересыпая ее обрывками плохой церковной латыни. — Ты знаешь, — взвизгнул он в конце высоким бабьим голосом, — почему мы тебя доставили в nomine Domini?

— Nescio, досточтимый господин инквизитор! — ответила Магдалена. — Понятия не имею. — В твердой уверенности, что не нарушила законов ни Церкви, ни страны, Магдалена старалась держаться с чувством собственного достоинства, хотя сердце при этом рвалось у нее из груди.

— Ты владеешь латинским языком, дева? — слегка смутившись, осведомился брат-доминиканец.

— О владении не может быть и речи, досточтимый господин инквизитор. Sed satis pro domo, для домашнего пользования достаточно.

Понимающая латынь дева посеяла беспокойство в душах мужчин, сидевших по обеим сторонам от инквизитора. Каноник по левую руку, купивший свою должность, никогда в жизни не учил латынь. Будучи счастлив, что зазубрил Pater noster, он поспешил предложить:

— В таком случае святой инквизиции стоит отказаться от латыни на этом процессе, чтобы она имела возможность защищаться. — И, заметив удивленные взгляды других судей, малодушно добавил: — В том случае, если есть что защищать.

— Ab initio! — вмешался инквизитор. — Сначала! — Сжав правую руку в кулак, он грохнул им по столу и в ярости посмотрел по сторонам. Господь не мог сильнее гневаться после грехопадения Адама и Евы.

С мрачным выражением лица брат-доминиканец поднялся, его сотоварищи сделали то же самое, и инквизитор заговорил, вперив взгляд в деву:

— Erubescat homo esse superbus, propter quem humilis factus est dues. — Что приблизительно должно было означать: «Да устыдится человек своей гордыни, после того как Господь так унижался ради него». После чего он перекрестился и сел на место.

— Имя? — рявкнул он.

— Магдалена, досточтимый господин инквизитор!

— А фамилия?

Магдалена заколебалась. Она была уже готова назвать фамилию Реттенбек, но в последний момент подумала, что не сочеталась с Рудольфо браком, а значит, не могла носить его фамилию, хотя привыкла, что ее называли женой канатоходца. Еще тогда, придя в монастырь Зелигенпфортен, она предпочла утаить фамилию отца, которая вряд ли доставила бы ей неприятности. И что ответить теперь, сидя перед инквизитором? В конце концов она выпалила свою фамилию:

— Вельзевул! Моего отца, убитого рухнувшим на него деревом, звали Гебхард Вельзевул.

Ответ Магдалены вселил тревогу в участников судилища, а доминиканец, сидевший справа от инквизитора, заметил, прикрыв рот рукой:

— Это ли не дьявольская мета!

— Магдалена Вельзевул, — продолжал инквизитор, — признаешь ли ты, что являешься любовницей дьявола, uxoem diaboli?

— Нет, досточтимый господин инквизитор.

— Магдалена Вельзевул, признаешь ли ты себя виновной в колдовстве? Criminis magiae?

— Нет, досточтимый господин инквизитор.

— Магдалена Вельзевул, — голос инквизитора стал еще визгливее, — я обращаю твое внимание на то, что в случае дальнейшего отрицания преступлений против Святой матери Церкви ты будешь подвергнута допросу с пристрастием. — Доминиканец показал рукой на разложенные перед ним орудия пыток.

— Я сказала правду и могу признаться лишь в том, что соответствует истине, — ответила Магдалена, стараясь не смотреть на страшные орудия.

— Но есть сотни, если не тысячи свидетелей, которые могут подтвердить, что ты, Магдалена Вельзевул, по качающемуся канату взошла на одну из башен Майнцского собора, как и твой любовник, называвший себя Великим Рудольфо, которого Господь всемогущий, deus omnipotens, покарал за его гордыню.

— Его на это подвигла не гордыня, — спокойно возразила Магдалена, — а мастерство. А то, что вы называете Господней карой, было убийством, омерзительным убийством, которое, если бы речь шла не о бродячем артисте, было бы расследовано Святой матерью Церковью и светским судом.

— А ты, Магдалена Вельзевул, ты тоже владеешь этим... мастерством эквилибристики, как и Великий Рудольфо? Ведь ты знала канатоходца всего лишь несколько недель? Похоже, ты весьма способная ученица!

Судьи расплылись в самодовольных улыбках и обменялись многозначительными взглядами.

Магдалена ерзала на своем табурете, как на раскаленных углях. Откуда брат-доминиканец знал о ее прошлом? Что еще ему было известно? Может, даже все?

Следующий вопрос инквизитора подтвердил ее предположение.

— Магдалена Вельзевул, — доминиканец с видимым удовольствием произносил ее фамилию, — Магдалена Вельзевул, тогда ты, вероятно, изучала... искусство хождения по канату еще в юные годы?

— Нет, досточтимый господин инквизитор, это было бы совершенно невозможно в монастыре Зелигенпфортен!

— То есть ты беглая монахиня?

— Я была послушницей, и мне вскоре предстоял постриг, когда я покинула монастырь. Тем самым я не нарушила ни одного закона Церкви, в том числе ни одного закона ордена цистерцианцев.

— Что ж, тогда объясни нам, как тебе удалось так быстро освоить искусство эквилибристики!

— Это просто дар, способность ходить по канату, как будто перед тобой узкая тропинка вдоль межи на лугу.

— Не вступая в сговор с дьяволом?

Магдалена пожала плечами.

Брат-доминиканец расценил ее реакцию как нежелание говорить правду. Его голос сорвался, и он завизжал:

— Признайся честно, что за деньги продала свою душу дьяволу!

— Мне не в чем сознаваться, досточтимый господин инквизитор, потому что это не соответствует истине! — Магдалена почувствовала себя загнанной в угол.

Инквизитор дал знак доминиканцу, сидевшему слева от него, и тот поспешно направился к двери и вышел. В мрачном помещении воцарилась жуткая тишина. Судьи неотрывно смотрели в потолок, словно избегая взгляда Магдалены.

Вскоре доминиканец вернулся в сопровождении одетого в черное мужчины, которого Магдалена узнала не сразу: это был зазывала Константин Форхенборн.

Форхенборн встал рядом с обвиняемой, не удостоив ее даже взглядом.

— Твое имя? — бойко спросил брат-доминиканец.

— Константин Форхенборн.

— Тебе знакома эта дева?

— Конечно, досточтимый господин инквизитор. Ее зовут Магдалена, она была женщиной Великого Рудольфо, канатоходца. Чтобы не погрешить против истины, скажу, что она

вовсе не была его женой, во всяком случае, с благословения Церкви. Рудольфо просто называл ее своей женой, поскольку она жила с ним, ну, вы понимаете...

— А ты, Форхенборн, тоже бродячий артист, как и этот Великий Рудольфо?

— Я зазывала труппы и принципал балагана, где демонстрируются всякого рода сенсации и нелепости, как, например, жонглер, который подбрасывает в воздух пять мячей и все их по очереди снова ловит, или женщина-змея из Польши, которая так выворачивает свои конечности, словно у нее под кожей костей и вовсе нет, и которая уже выступала перед королями Польши, Богемии и Венгрии, или...

— Ладно, ладно, — прервал зазывалу брат-доминиканец. — А ты оказывал жене канатоходца знаки внимания?

— Да, вынужденно. Потому что поначалу Рудольфо хотел, чтобы Магдалена выступала в цирке. В качестве живого трупа!

— В качестве кого?

— В качестве живого трупа. Был такой случай, ставший известным во всех немецких землях. Одна якобы умершая женщина была заживо похоронена, и ей удалось только через неделю привлечь к себе внимание стуком и криками. Мы выкрасили Магдалену в пепельно-серый цвет и выставили как «живой труп».

— То есть сплошное надувательство!

Форхенборн прикрыл ладонью рот и произнес:

— Все, что бродячие артисты показывают на ярмарках, не что иное, как обман, досточтимый господин инквизитор. Но что касается Магдалены, она после первого же выступления бросила свою роль. Рудольфо, руководитель труппы, не хотел, чтобы женщина, с которой он делил ложе, выставляла себя напоказ.

— И тогда она занялась эквилибристикой...

Зазывала энергично затряс головой.

— Ни в коем случае. Пресвятой девой Марией клянусь, Магдалена до того дня, когда она поднялась на башню Майнцского собора, никогда не забиралась на канат.

— И что же ты тогда подумал?

— Что тут дело нечисто! Другого объяснения я не нахожу.

Судья справа усердно делал заметки на бумаге, и инквизитор помедлил, чтобы дать брату возможность записать все вопросы и ответы.

Магдалена тоже молчала. Кандалы на ее запястьях причиняли ей боль.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что дело было нечисто? — продолжил инквизитор. — Ты думаешь, это было колдовство?

Магдалена вздрогнула. Слово имело губительное значение, особенно в устах инквизитора. Она почувствовала, как кровь в ее жилах отстукивает странный ритм: ведьма, ведьма, ведьма...

Каждый знал, насколько быстро доминиканцы выносили свой приговор после того, как прозвучит слово «ведьма». И каждый знал, что означал этот приговор: смертная казнь путем сожжения на костре. Магдалена хватала ртом воздух, она тяжело дышала, уставившись глазами в пол.

— Я не ведьма, — беспомощно прошептала она себе под нос, — и с дьяволом и его темными делами не имею ничего общего.

— Почему же ты покинула монастырь, который бы обеспечил тебе место в раю? — раздался резкий голос инквизитора.

— Именно потому, что у меня сложилось впечатление, что в Зелигенпфортен бесчинствует дьявол! О благочестии или святости и смирении там даже речи не было, напротив, в монастыре царили ересь и безбожие, а законы религии так попирались, что можно было подумать, будто сам Люцифер там правит бал.

— То есть ты признаешь, что в монастыре встречалась с дьяволом!

— Не лицом к лицу, досточтимый господин инквизитор, если вы это имеете в виду. Мне не встречался мужчина с копытами, бычьим хвостом и рогами на голове. У меня лишь сложилось впечатление, что монастырская жизнь управляется не ангелами, а чертом.

— Тогда объясни мне, как ты можешь так подробно описать Люцифера, если никогда, как сама же утверждаешь, не встречалась с ним!

— Брат-доминиканец! — возмущенно воскликнула Магдалена. — Любой ребенок опишет вам черта, ведь согласно учению Святой матери Церкви он выглядит именно так.

Коварно ухмыляясь, инквизитор подвинул по столу корень мандрагоры, напоминающий человеческую фигуру, и с той же ухмылкой задал вопрос:

— А как, дева, к тебе попал этот дьявольский амулет? Кто-то же должен был тебе его подсунуть.

— Я обнаружила его только вчера в кайме моего платья и не могу сказать, как он туда попал.

— Вероятно, тем же образом, что и золото, которое ты в один прекрасный день извлекла из подкладки своего платья!

Инквизитор и в самом деле был хорошо информирован. Откуда он мог все это знать?

— Циркачей она уверяла, — вмешался зазывала, — что платье с вшитым золотом принадлежало не ей. Она его прихватила в гардеробной монастыря, когда удирала, а сокровище нашла потом, совершенно случайно. Только ей никто не поверил.

Магдалена смерила зазывалу долгим взглядом, но он не повернулся в ее сторону.

— За что ты меня так, Форхенборн? — тихо спросила она.

— Я говорю только правду, — не моргнув глазом, заявил вполголоса зазывала, по-прежнему не глядя на нее. — Ни одному человеку, если только он не продал душу дьяволу, не дано ни с того ни с сего разгуливать по тонкому тросу, тем более закрепленному на башне Майнцского собора.

— Но Рудольфо ведь тоже делал это, — попыталась оправдаться Магдалена.

Форхенборн отрезал, повысив голос:

— Это отнюдь не доказывает, что у него все было чисто.

С наигранным недоумением Магдалена покачала головой.

На самом деле она в душе боролась с искушением открыться инквизитору и признаться, что она, как и Великий Рудольфо, лишь с помощью таинственного эликсира была в состоянии противостоять силам природы. Но кто поверит ее словам, что один из Девяти Незримых где-то в тайнике прятал девять книг с научными открытиями, накопленными человечеством за тысячелетнюю историю? И среди прочего там был рецепт эликсира, наделяющий человека сверхчеловеческими способностями.

Инквизитор бдительно наблюдал за перебранкой Магдалены и зазывалы Форхенборна. В конце концов он огласил следующее решение:

— In nomine domini, во имя Господа: обвиняемая в колдовстве дева Магдалена Вельзевул, поступки которой дают основание предполагать ее сговор с дьяволом и использование черной магии для восхождения по тонкому канату на башни, при том что никто ее этому мастерству не обучал, должна в присутствии святой инквизиции, равно как и других свидетелей, выслушать приговор, если отсутствуют evidentia facti, признание или иные содержащие доказательства свидетельские показания. Sit nomen Domini benedictum.

Магдалене не удалась попытка подняться с низкого табурета, слишком тяжелыми были оковы на ее руках. Поэтому она сидя бросила в лицо инквизитору:

— Досточтимый господин инквизитор, вам лучше, чем мне, известно, что любой вид Божьего суда вот уже триста лет, со времени Латеранского собора, запрещен духовенству!

— Вот именно, — парировал брат-доминиканец, — это давно было, а времена с тех пор изменились. В судебных процессах святой инквизиции над ведьмами Божий суд давно уже снова практикуется. Лишь светские суды еще подлежат запрету. — И с наглой ухмылкой добавил: — Или ты видишь здесь светского крючкотвора в мантии и берете, извращающего законы?

Магдалена прекрасно знала, что так называемый Божий суд вершился отнюдь не по Божьему указанию, вопрос о жизни и смерти отдавался на волю случая. К примеру, судьба осужденного решалась с помощью испытания куском хлеба, когда он должен был проглотить кусок отравленного хлеба. Если он, давясь, выплевывал его, то считался виновным. Или испытания водой, когда связанного обвиняемого кидали в воду. Если он не тонул и всплывал, то считался виновным, ибо, так гласил Божий приговор, чистая вода не принимала его. Или же обвиняемый должен был выловить руками какой-нибудь предмет из котла с кипятком. Если он оставался невредимым после процедуры, его оправдывали. При этом право решать, насколько глубоким будет котел и маленьким предмет, брали себе на откуп сами судьи. У Бога же при этом мнимом суде оставались другие жестокие возможности.

Магдалена сидела ни жива ни мертва от страха, сдавившего ей горло. Цепи на руках доставляли страдания. Откуда-то издалека до нее донесся фальцет инквизитора, приказывавший подручным натянуть канат, о предназначении которого Магдалена гадала еще во время допроса, между лестницей на башню библиотеки и башней над венцом монастырской церкви. До нее доходили лишь обрывки слов доминиканца: Магдалена Вельзевул... по канату... с одной башни на другую. .. такова Божья воля...

Лишь только охранники отправились выполнять полученный приказ, в помещение вошел гонец и что-то прошептал на ухо инквизитору. Брат-доминиканец поднялся и без всяких объяснений вышел с ним наружу.

По щекам Магдалены струились беспомощные слезы. У нее не было никакого выхода. Даже признание в истинных причинах, по которым она смогла совершить этот трюк, вызвавший такое восхищение у всех, не избавило бы ее от приговора инквизитора. «Ты слишком много счастья вырвала у судьбы», — подумалось ей.

Через несколько минут вернулся инквизитор.

Неспешно и без видимых причин, словно желая выиграть время, он перекладывал орудия пытки на столе. Потом поднял глаза и, не глядя на Магдалену, провозгласил с кислой миной:

— Вопреки всем сомнениям обвиняемая в колдовстве дева Магдалена Вельзевул признается невиновной в вышеназванном преступлении. Sit nomen Domini benedictum!

Последние слова доминиканец проговорил так быстро, что Магдалена с трудом поняла их смысл. Он кивнул охраннику, и тот так же быстро подошел к ней и освободил от оков. Остальные торопливо собрали орудия пыток, и не успела она оглянуться, как всех — доминиканцев, каноников и охранников — словно ветром сдуло. Магдалена осталась в полном недоумении.

Тянулись тягостные минуты, на нее опустилась зловещая тишина. Наконец Магдалена поняла, что произошло. Ей был неясен смысл случившегося, но она поняла главное: инквизиция ее оправдала. Она была свободна! Какие обстоятельства могли повлиять на такую резкую перемену в настроении инквизиторов, осталось для нее загадкой.

Магдалена встала и, пошатываясь, побрела к полуоткрытой двери. Через щелку выглянула в длинный коридор хранилища. В самом конце, там, где с левой стороны начиналась лестница в спальню для мирян, она увидела темную фигуру.

При скудном освещении невозможно было различить, кто ее поджидал. О бегстве не могло быть и речи. Ей пришлось собрать все свое мужество и, глядя прямо перед собой, зашагать по длинному коридору к ожидавшей ее таинственной фигуре.

— Вы, конечно, Магдалена, жена канатоходца, — заговорил с ней незнакомец и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я Иоанн Патричи, дворцовый прелат и апостольский секретарь его высокопреосвященства кардинала Джустиниани и — без лишней скромности — титулярный епископ Монте-Пелосо. — Произнося все это, он слегка склонил голову набок, словно желая подчеркнуть, что сам тяготится перечислением своих должностей и званий.

Его благородное одеяние, бархатный малиновый камзол и укороченная зеленая накидка с отделкой из светлой золотой парчи выдавали в нем не столько лицо духовного звания, сколько дворянина с высоким достатком.

— Представляю, какой ужас вы пережили за последние часы, — продолжил он. — К сожалению, кардинал Джустиниани слишком поздно узнал о намерении доминиканцев подвергнуть вас суду инквизиции, иначе до этого никогда бы не дошло. Произошла досадная ошибка.

— Ошибка? — Слова прелата подогрели обуревавшую ее ярость и отчасти вернули Магдалене гордость и чувство собственного достоинства. — Обвинение было тщательно и заблаговременно подготовлено. Доминиканцы никак не могли за один день выдвинуть против меня обвинение и выставить свидетелем зазывалу Форхенборна, это коварное чудовище! Кто вообще позвал доминиканцев?

Секретарь легата смиренно скрестил руки на груди и ответил:

— Чтобы не возводить напраслину ни на кого из ближних моих, речь может идти лишь об одном.

— Вы меня заинтриговали, господин дворцовый прелат!

— Я, конечно, не могу представить доказательства, но досточтимому господину Альбрехту Бранденбургскому пришлось бы весьма кстати, если бы святая инквизиция приговорила вас к сожжению на костре.

— Вы хотите сказать, что его курфюрстшеская милость принадлежит к тому сорту людей, которые испытывают наслаждение, когда другие гибнут в огне?

— Быть может, и это тоже, дева Магдалена. Греховному князю-епископу приписывают самые разные навязчивые идеи, и его дурная слава уже докатилась до Рима. Впрочем, мне представляется, что Альбрехт всего лишь воспользовался услугами доминиканцев, чтобы шантажировать вас.

— Это попрошу разъяснить мне поподробнее, господин дворцовый прелат! — Обращение Магдалены было не лишено известной иронии, причем вполне осознанной, уж она-то знала, что, хотя занимаемая им должность прельщала многих, сами слова «дворцовый прелат» ни в коем случае не являлись особой формой обращения, как было бы невозможно обратиться к великому понтифику «господин Папа».

Патричи пропустил мимо ушей ее сознательную оплошность и ответил:

— Это был бы не первый случай, когда во время процесса над ведьмами под пыткой или угрозами отправить на костер вырывались признания, которые обвиняемый никогда бы иначе не сделал.

— То есть, я бы призналась, что делила ложе с чертом. Могу вас успокоить, от одной мысли, что я могла бы связаться с мужчиной с копытами и бычьим хвостом, меня бросает в дрожь.

— Охотно верю, дева, и Альбрехт Бранденбургский наверняка тоже. Его скорее интересуют некоторые секреты, которые уже давно возбуждают любопытство и его святейшества Папы Климента VII. Однако прошу прощения, кажется, я уже рассказал вам больше, чем имел на то право. Меня послал папский легат, кардинал курии Джустиниани. Он просит вас о беседе.

«Кардинал папской курии Джустиниани приглашает меня, Магдалену Вельзевул, только что избегнувшую Божьего суда инквизиции, на беседу?» — Магдалена не понимала, что происходит в этом мире.

— Соблаговолите последовать за мной! — Патричи сделал приглашающий жест рукой.

— И куда же? — растерянно поинтересовалась Магдалена.

— Его высокопреосвященство ожидает вас в приемной монастыря, за галереей.

— Как? Он здесь?

Секретарь кивнул.

— Пойдемте! С вами не случится ничего дурного.

Магдалена последовала за секретарем на подобающем расстоянии, они прошли по закрытой галерее, миновали дом с минеральным источником и оказались у каменных ступеней, которые вели прямо в приемную. В вытянутом узком зале аббат Эбербаха имел обыкновение принимать неприятных или непрошеных гостей. Единственный предмет мебели, бракованный стол из трапезной, был шириной в три локтя, в то время как длина его составляла тридцать локтей, что позволяло создать ощутимую дистанцию между аббатом и посетителем, когда они садились с противоположных сторон.

Сейчас, однако, дело обстояло совершенно иначе: кардинал Джустиниани с распростертыми объятиями нагнулся над столом и, лицемерно осклабившись, приветствовал Магдалену хриплым голосом, словно страшные страдания сдавили ему горло:

— Primo dicendum, его святейшество Божьей милостью Папа Климент VII посылает вам свое папское благословение.

— Мне? — Магдалена, только что усевшаяся на расстоянии тридцати локтей от папского легата, вскочила. — Почему именно мне? Ведь его святейшество вовсе не знает меня!

Патричи, стоявший за спиной у кардинала со сплетенными на животе руками, дал Магдалене знак успокоиться.

— Не лично, дева, — мягко ответил Джустиниани, — но слава ваша уже достигла стен Ватикана. — Произнося эти слова, он вытащил из ризы свиток и положил рядом с собой на стол.

— Какая слава, ваше высокопреосвященство? Я простая женщина со скромным образованием, по собственному почину приобретенным мною в бытность послушницей у цистерцианок Зелигенпфортен. Нет у меня ни пророческого, ни целительского дара бенедиктинки Хильдегард фон Бинген. Нет и обворожительности и плодовитости монахини Катарины фон Бора, вскружившей голову Мартину Лютеру при первой же встрече. Уж не говоря о смелости Орлеанской девы, выступившей в поход против англичан. Нет, ваше высокопреосвященство, это, должно быть, ошибка. Ума не приложу, чему могла бы быть обязана такой чрезмерной славой.

— Ваша скромность делает вам честь, дева, но она совершенно неуместна в свете ваших умений. Ведь вы единственная женщина на земле, которая восходит на башни по канату.

— Это, пожалуй, правда, — согласилась Магдалена, — но отнюдь не заслуживает особого упоминания. Это не более чем цирковой трюк, который бродячие артисты показывают на ярмарках.

Папский легат недовольно поморщился.

— Не следует держать свой талант под спудом, дева. И уж тем более не следует водить меня за нос. И вы, и мы знаем, что вы обладаете исключительными, я бы даже сказал, сверхъестественными способностями, не имевшими места с тех самых пор, как Христос бродил по земле.

— И откуда же это вам известно, досточтимый господин кардинал? — Магдалена решила притвориться дурочкой и сделала вид, будто не понимает, куда клонит Джустиниани.

Тот закатил глаза и обернулся к секретарю, призывая его на помощь. Тогда заговорил Патричи:

— В середине прошлого века Папа Николай, пятый по счету, начал создавать в Ватикане библиотеку с целью сохранить по одному экземпляру каждой напечатанной или рукописной книги. Практически безнадежная задача, которую он пытался осуществить, требуя от каждого монастыря десятую часть их библиотек. Так в Риме возникла самая большая библиотека на нашей обширной земле.

— Благородный способ завладеть книгами, — насмешливо хмыкнула Магдалена.

Однако Патричи не дал сбить себя с толку и продолжил:

— Среди бесчисленных книг, попадавших в Рим чаще всего упакованными в бочки, были также рукописи, которым в библиотеке не могли найти применения. Ибо они были либо оккультного, распутного и еретического содержания, либо были зашифрованы тайнописью. Среди этих рукописей и книг оказалось необозримое количество таинственных экземпляров из аббатства Святого Иакова в Вюрцбурге. Все они вышли из-под пера некоего Иоганна Тритемия. Библиотекари Ватикана поначалу полагали, что это псевдоним. Однако название его родного города Триттенхайм под Триром дало в итоге основание полагать, что действительно существовал некий Иоганн Тритемий, оккультист духовного звания, дослужившийся до сана аббата Вюрцбургского монастыря бенедиктинцев Святого Иакова.

Магдалена догадалась, куда клонил папский прелат. Тритемий был одним из Девяти Незримых. Но что было известно кардиналу и его секретарю о тайном союзе? Знали ли они, что Рудольфо при загадочных обстоятельствах стал наследником бенедиктинца?

Несмотря на то что рассказ Патричи привел Магдалену в крайнее волнение, она, не подавая вида, с наигранным безразличием спросила:

— Все это звучит весьма интересно, но почему я удостоилась такой чести? — При этом от нее не укрылись рассерженные взгляды, которыми обменялись мужчины.

— Отдельные записи этого Тритемия, — продолжил рассказ Патричи, — были набросаны второпях, другие же весьма сложно зашифрованы и снабжены перекрестными ссылками, что папские библиотекари восприняли как вызов. Больше дюжины опытнейших ученых с обширными познаниями в алхимии, черной магии, колдовстве, оккультизме и кабале, тайном учении иудаизма целый год пытались расшифровать загадочные рукописи Иоганна Тритемия.

— И что, им сопутствовал успех? — Магдалена с трудом сохраняла самообладание.

Дворцовый прелат, он же апостольский секретарь, покачал головой, ничего не отвечая. И лишь когда кардинал Джустиниани кивком дал понять ему, что можно продолжать, Патричи поборол себя и ответил:

— Если вы так ставите вопрос, я могу сказать: и да, и нет. Тритемий писал, что знает о некоей алхимической субстанции под названием «алкагест», с помощью которой живая материя, в том числе и человек, могут быть сделаны прозрачными или невидимыми без разрушения тела. Кроме того он сообщал, что ему известно местонахождение грибов, светящихся в темноте, как яркие фонари. Между прочим, он утверждал, что может предсказать Страшный суд, иными словами конец света, с точностью до дня и часа. Но не благодаря собственному пророческому дару, а основываясь на рукописи одного из учеников Иисуса, которому Господь доверил дату. Где сокрыты все эти криптограммы, об этом Тритемий не распространялся. Он лишь сообщил, что все эти записи содержатся в девяти «Книгах Премудрости», но где находятся эти книги, он умалчивает, во всяком случае этих сведений нет в тех текстах, которые пока удалось расшифровать стеганографам.

Магдалена глубоко вздохнула. Ей было ясно, что то немногое, о чем Рудольфо поведал ей в связи с Девяти Незримыми, впутало ее в тайную сеть, заинтересовавшую самые высокие круги. Однако она продолжала изображать полное неведение.

— Вы по-прежнему не ответили на мой вопрос: какое я ко всему этому имею отношение? — обратилась Магдалена к папскому легату.

— Ведь это же вы спали с королем канатоходцев! — взорвался Джустиниани.

— Этого я не отрицаю, досточтимый господин кардинал. Хотя наша связь и не была освящена Церковью. Ведь даже священники, монахини и монахи — его курфюрстшескую милость кардинала Альбрехта Бранденбургского, я думаю, можно не поминать, — и все эти высокие господа духовного звания живут в свободном браке, как это нынче называют.

— Об этом речь не идет! — с горячностью возразил кардинал папской курии. — Еще римляне говорили: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку». В одной из криптограмм Тритемия упоминался некий эликсир, от которого у человека словно крылья вырастали, как у птицы. С помощью этого эликсира он якобы мог стоять на ветке или идти по натянутому канату, невзирая на законы природы. На сегодняшний день на это были способны лишь два человека, созданных Богом: Великий Рудольфо, как он сам себя называл, и вы, дева Магдалена Вельзевул!

Магдалена молчала. Загнанная в угол, она не мигая смотрела на ничем не прикрытый стол, судорожно обдумывая, как ей реагировать на слова папского посланника.

— Вы молчите, дева? — спросил Джустиниани, прищурившись. — Значит, я могу сделать вывод, что мои утверждения верны?

Молчание. Бесконечные секунды, превратившиеся для Магдалены в пытку.

— А если это и так, как вы говорите, — наконец пробормотала она, только чтобы выиграть время.

— Хотелось бы напомнить, что вы нам кое-чем обязаны, — перебил ее Джустиниани, — как-никак мы спасли вас от пыток, а может и от сожжения на костре!

— Я вам весьма признательна за это, ваше высокопреосвященство. Только не знаю, как могу выразить свою благодарность.

— Раскройте мне, где Рудольфо спрятал «Книги Премудрости»!

Магдалена покачала головой.

— Я не знаю этого, досточтимый господин кардинал. Поверьте мне! Во всем, что касалось Девяти Незримых, Рудольфо был очень скрытен. Вы правы, Тритемий назначил Рудольфо своим преемником. В это он меня посвятил. Но о том, как он использовал свое необычное наследство, Рудольфо никогда не рассказывал. Как и о том, где хранятся девять книг с самыми таинственными научными познаниями человечества.

— И мы должны этому верить, дева Магдалена? — Кардинал с сомнением взглянул на своего секретаря.

— Вы должны мне верить, ваше высокопреосвященство, — сказала Магдалена. — Допустим, Великий Рудольфо действительно намеревался посвятить меня в тайны Девяти Незримых. Словно предчувствуя свою раннюю смерть, возможно, даже хотел видеть меня своей преемницей, но, как вам известно, стал жертвой покушения и не успел этого сделать.

Магдалена вновь взяла себя в руки и задала папскому легату вопрос:

— А какую цель вы, собственно, преследуете своими исследованиями «Книг Премудрости»? — Не дождавшись ответа от смутившегося Джустиниани, она продолжила: — Я хочу сказать, что не ради же эликсира. С трудом могу себе представить вас или его святейшество Папу Климента в роли канатоходцев... — Она испуганно осеклась.

Климент! Последнее слово, произнесенное умирающим Рудольфо! Магдалена надолго погрузилась в раздумья, пока хриплый голос Джустиниани не вернул ее к реальности:

— Мы откроем вам правду, дева. Стеганографы ватиканской библиотеки расшифровали в криптограммах Тритемия слова «сокровища храма царя Соломона». Криптологи все еще продолжают работу, но, к сожалению, пока безрезультатно... — Кардинал запнулся.

— Как вам известно, — подхватил Иоанн Патричи, — Папа Юлий своей страстью к строительству опустошил казну Ватикана. Более того, его преемники Лев и Адриан наделали кучу долгов, поставивших папство в зависимость от Борджиа, Фуггеров и других кредиторов. Обнаружение храмового сокровища царя Соломона спасло бы его святейшество от крайней нужды.

В голове у Магдалены проносились мириады мыслей, не желавшие складываться в целостную картину.

— И все же я не понимаю, — пробормотала она наконец себе под нос и тем самым привлекла особое внимание папского легата, — почему именно через меня вы пытаетесь выйти на «Книги Премудрости»? Ведь существуют еще восемь Незримых!

— Дева Магдалена! — возмущенно воскликнул Джустиниани. — Так назовите мне хотя бы одного из них. Безусловно, существуют предположения, но каждый, с которым мы заговорим об этом, будет гневно отрицать свою принадлежность к Незримым. Тритемий же сам признался в этом в своих криптограммах. Почему — сие нам неведомо. Он и его преемник Рудольфо — единственные Незримые, которые невольно, в силу несчастливых обстоятельств выдали себя. Я бы хотел сделать вам одно предложение, дева...

Магдалена вопросительно посмотрела сначала на кардинала, потом на дворцового прелата.

Кардинал, который все переговоры вел, опершись локтями на стол и подавшись вперед, выпрямился в своем кресле и положил ладони на стол, словно собираясь провозгласить нечто крайне важное.

— Если вы откроете нам место, где хранятся «Книги Премудрости», это не причинит вам никакого вреда. Его святейшество Папа Климент VII, по приказу которого мы находимся здесь, ни в коей мере не интересуется наукой, светящимися грибами, людьми-невидимками и эликсиром, позволяющим преодолевать силу притяжения. Болтовня о конце света, который человечеству пророчили уже не единожды — кстати, последнее предсказание относится к нынешнему году, — также едва ли найдет у него отклик. Его святейшество интересуется исключительно сокровищами царя Соломона. Его святейшеству нужны деньги, больше, чем в состоянии принести все индульгенции в мире. Это означает, что Папа Климент уступил бы вам все научные открытия из «Книг Премудрости».

Магдалена в растерянности закрыла лицо руками. Даже если бы она была готова совершить предательство, она не смогла бы это сделать, поскольку тайник был неизвестен ей самой.

Убежденный в обратном, Джустиниани растолковал ее колебания как желание хорошенько продумать чреватое последствиями решение.

— Мы даем вам сутки, чтобы принять решение, — бросил он довольно раздраженно. — Завтра в это же время, в приемной!

Не отнимая рук от лица, Магдалена всхлипнула:

— Я не могу... даже если бы хотела... я не могу...

Кардинал вскочил, с грохотом опрокинув кресло.

— Пошли! — прошипел он дворцовому прелату. Тот в ярости распахнул дверь. На ходу кардинал еще раз обернулся и выкрикнул, громко и угрожающе: — Одни сутки! И хорошенько подумайте, стоит ли вам и дальше отмалчиваться. Инквизиторы-доминиканцы все еще в монастыре!

Дверь с треском захлопнулась.