Беглая монахиня

Глава 23

В двух шагах от собора находилась резиденция князя-епископа Вейганда Редвица, низкорослого коренастого мужчины с широким крестьянским лицом и ровно по горизонтали подрезанной бородой. Преисполненный состраданием к своей особе, он называл себя самым одиноким епископом в мире, что в определенном смысле было не так уж далеко от истины. Его земля была окружена приверженцами лютеранского учения — в ясную погоду, когда была хорошая видимость во всех направлениях, можно было разглядеть протестантские деревни, — но бамбергцы отвернулись от своего епископа, после того как по его приказу тринадцать из них были публично казнены на рыночной площади за то, что они якобы были предводителями крестьянского восстания.

Теперь мессы в соборе проходили в пустом зале, и казна его преосвященства тоже была пуста, потому что горожане отказывались платить требуемую десятину, а многим это было действительно не под силу. Хватаясь в своем бедственном положении за любую возможность, Вейганд послал диакона из соборного капитула — каноники сами терпеть не могли епископа — в гостиницу «У бирюка» на том берегу Регниц, где проживал один астролог и составитель гороскопов.

Людская молва приписывала ему умение предсказывать будущее любого человека по расположению звезд. Помимо карт созвездий и астрономических таблиц он мог предъявить солидные рекомендации. Поговаривали, будто курфюрст Альбрехт Бранденбургский и даже император и Папа пользовались его услугами для предсказания своего будущего, и, похоже, он ошибался довольно редко.

Вейганд Редвиц признался рослому, по последней моде одетому составителю гороскопов, именовавшему себя доктором Иоганном Фаустом, что враждует с Богом и с миром, причем именно в этой последовательности, и что ему было бы приятно узнать, какую судьбу уготовил для него Господь.

Прорицатель потер руки, однако отнюдь не от радости, а от смущения, поскольку относился к той категории людей, которые обожали деньги, но весьма неохотно говорили о сумме. Для таких случаев он носил с собой черную дощечку и грифель, которым быстро нацарапал «X», а затем показал Вейганду.

— Десять гульденов? — удивился князь-епископ. — За эти деньги я куплю себе чистокровного рысака!

— Что такое лошадь по сравнению с вашей судьбой?

Пока епископ Вейганд разглядывал деревянный потолок

своего приемного покоя в надежде найти там подсказку и делая вид, что обдумывает предложение, доктор добавил:

— Деньги вперед, если будет позволено заметить! Десять рейнских гульденов наличными. — Он протянул епископу руку ладонью вверх.

Вейганд взял со стола, стоявшего у среднего окна, колокольчик и позвонил; вскоре появился диакон, которого он использовал как секретаря, хотя у того были сложности с писанием, но зато работал он бесплатно.

— Сходите к соборному служке, — приказал Вейганд, — пусть опорожнит церковные кружки. Мне срочно нужны десять гульденов. Если корыстолюбие и жадность бамбергских горожан помешали собрать такую сумму, сходите к служке кирхи Святой Девы Марии и попросите недостающее. Скажите, видит Бог, князь-епископ еще на этой неделе отдаст долг.

Диакон, поклонившись, удалился.

Фауст протянул епископу свою дощечку, предварительно стерев цифру носовым платком.

— Напишите мне день, месяц и год вашего рождения.

Вейганд написал: ХII.V. МССССLХХVI.

Астролог прочитал:

— 12.05.1476. Плохой год, с вашего позволения. Год, в котором смерть жестоким образом унесла великих мужей и не появилось на свет ни одного значительного человека.

Князь-епископ чуть не поперхнулся.

— Я плачу вам деньги не ради того, чтобы вы в лицо говорили мне дерзости! — разгневанно воскликнул он.

Фауст приблизился к Вейганду и с достоинством произнес:

— Благородный господин князь-епископ, если вам не по вкусу правда, я могу умаслить вас и рассказать, что вы станете Папой Римским и ваше имя будет стоять в одном ряду с Юлием II. Но тем самым я бы обманул вас и не принес вам никакой пользы. Я бы забрал десять гульденов и радовался жизни, а вы бы с этого ничего не имели.

Пока Фауст и епископ живо дискутировали на тему рождения и смерти знаменитых людей, вернулся секретарь-диакон с десятью гульденами и с новостью, что убийцы ученого Гельмонта и его возлюбленной схвачены и сидят за решеткой.

Новость привела в сильное волнение прорицателя; он с тревогой поинтересовался, кто совершил преступление и каковы были низкие мотивы. Однако диакон ничего не смог ему ответить: подробностей он и сам не знал.

— Видимо, звезды ничего не открыли вам на этот счет, — съехидничал Вейганд Редвиц.

— Я не спрашивал их об этом, — быстро нашелся доктор Фауст, явно выведенный из себя.

Астролог забрал десять гульденов и пообещал составить правдивый гороскоп в течение трех дней. Он сделал ударение на слове «правдивый». И тут же торопливо удалился, оставив в недоумении недоверчивого князя-епископа.

В полночь того же дня все население маленького города пришло в еще большее возбуждение, чем оно уже было приведено двойным убийством ученого-стеганографа и его любовницы. Смотритель церкви Святой Девы Марии трубил в свой рог, выдувая сигнал «пожар»: три коротких высоких звука и один длинный, низкий. После троекратного повторения сигнала он поднес ко рту воронку и прокричал на все четыре стороны:

— Пожа-а-ар в «Преисподней», пожа-а-ар в «Преисподней»!

Крики смотрителя могли бы вызвать улыбку: еще бы —

пожар в преисподней, если бы не серьезность положения, ведь из дома булочницы вырывались языки пламени. Подручные, оснащенные кожаными ведрами, образовали цепочку до реки Регниц, а до этого они успели в последний момент спасти булочницу и вытащить ее из горящего дома. Теперь она, ошарашенная, стояла на коленях перед своим полыхающим жилищем, закрыв лицо руками, и громко рыдала:

— Господи всемогущий, за что?

Балки старого фахверкового дома были хорошей пищей для огня, и все попытки потушить огонь оказались бесполезными. Пожар бушевал целых два часа. Была велика опасность, что огонь перекинется на весь ряд домов в «Преисподней» и может вызвать пожар небывалого размаха во всем городе. Но тут пылающий остов здания рухнул, подняв огромное облако пыли и пепла. Каким-то чудесным образом это облако задушило огонь.

Со всех концов города стекались ротозеи, чтобы полюбоваться на сгоревший дом и горе владелицы. Вскоре было невозможно протолкнуться, и комментарии праздных зевак простирались от сочувствия до злорадства, поскольку болтливую вдовушку горожане недолюбливали.

Это был звездный час смотрителя башни: окруженный зеваками, он со знанием дела рассказывал, что до того, как вспыхнул пожар, видел на заднем дворе дома булочницы, как кто-то зажигал факел. Среди напряженно внимающих ему слушателей было одно незнакомое лицо, никому в общей суматохе не бросившееся в глаза, кроме смотрителя.

По требованию толпы смотрителю приходилось снова и снова повторять рассказ о своих наблюдениях. При этом он не сводил глаз с чужака. Отвечая на сыпавшиеся на него вопросы, смотритель отвлекся. Когда он повернулся снова, незнакомца уже не было.

Поздний гость прибыл в крытой коляске новейшей конструкции, запряженной четверкой великолепных жеребцов, и имел на редкость знатный вид. Во всяком случае, хозяин гостиницы «У бирюка» раболепно приветствовал его и величал «вашей честью», как императорского посланника.

Для себя незнакомец заказал лучшую комнату, для кучера и лакея — приличное пристанище в надворном строении. В книгу для гостей хозяин должен был записать: Маттеус Шварц, посланник, сборщик долгов и главный бухгалтер банкирского дома Фуггеров в Аугсбурге, вместе с кучером и лакеем. Хозяину было также приказано позаботиться о лошадях.

Заплывший жиром хозяин поклонился так низко, что его безбрежное брюхо почти коснулось мостовой. При этом он не уставал повторять: «О, какая честь, ваша честь!»

Во время скромной трапезы толстый трактирщик собственноручно подавал гостю, жалуясь на безнравственность своего города, когда-то считавшегося образцом благочестия и богобоязненности во всей империи. А сегодня боязно выходить на улицу. Поджог и два убийства за два дня, при этом одно в соборе! Что за времена настали!

Маттеуса Шварца жалобы владельца гостиницы не слишком тронули. Он еще не пришел в себя от долгой поездки от самого Вюрцбурга, где крестьянские восстания оставили отчетливые следы, прежде всего на дорогах.

Как все трактирщики, хозяин «Бирюка» отличался крайним любопытством и бестактностью, хотя и утверждал обратное, говоря о себе. Поэтому между двумя чашами майнского вина он не преминул поинтересоваться, не собирается ли Шварц получить долги с князя-епископа Вейганда. А то воробьи чирикают на крышах, что его преосвященство уже опустошает церковные кружки и начал разбазаривать церковные сокровища.

У фуггеровского посланника вздулась на лбу голубая жилка, предвещавшая приступ гнева, и он поинтересовался у дородного трактирщика, как высока сумма его собственных задолженностей и когда он намеревается ее погасить.

Хозяин «Бирюка» сразу все понял и извинился за свою болтливость.

В зале трактира был занят лишь один из длинных столов, за которым с обеих сторон сидели восемь гуляк. Из вновь прибывших этим вечером были всего два путешественника. Сами бамбергцы, теперь вынужденные считать каждую монету, сидели по домам. Двое мужчин в темных плащах с широкими воротниками шептались друг с другом. По виду это могли быть ученые или медики, подыскивающие хорошо оплачиваемую работу.

Фуггеровский посланник удивился, однако не стал расспрашивать, кто эти двое, и тем более вступать с ними

в беседу. Маттеус Шварц слушал вполуха болтовню, которой счел своим долгом развлекать его хозяин. Мысли его были далеко отсюда. Наконец он выпил залпом чашу, чтобы отделаться от назойливого трактирщика, и поднялся в свою комнату.

Шварц так устал с дороги, что сразу разделся и лег на кровать. Пять дней назад после пережитого бурного периода он выехал из Аугсбурга. После кончины Якоба Фуггера его наследство досталось племянникам Раймунду и Антону, которым торговля специями с Индией, медные рудники в Испании и Венгрии, равно как и европейская финансовая система были столь же безразличны, как сказки «Тысяча и одна ночь». Тем большая ответственность лежала на Шварце — бдительно следить за всей империей.

Но гораздо больше, чем деньги и товары, фуггеровского посланника занимала одна мысль, не дававшая ему покоя. Со времени его последней поездки в Майнц к курфюрсту Альбрехту Бранденбургскому из головы у него не шла Магдалена, жена канатоходца.

Внезапная смерть Якоба Фуггера заставила его тогда поспешно покинуть Майнц и вернуться в Аугсбург. Но как только Фуггера похоронили, он тут же снова примчался в Майнц. В монастыре Эбербах он наткнулся на пьяного кучера Рихвина, который рассказал ему, что доставил Магдалену и ее любовника в Вюрцбург. Женщина остановилась в гостинице «У лебедя», а ее спутник поселился в монастыре Святого Якоба. Шварц поехал туда, но никто не мог ему сказать, куда направилась Магдалена. И лишь слепой привратник монастыря Святого Якоба, напустивший на себя таинственность, намекнул ему, что на месте Шварца он искал бы ее в Бамберге. И вот наконец Маттеус прибыл в город, стоящий на реке Регниц.

Погруженный в свои мысли, Маттеус Шварц уже начал засыпать, когда из соседней комнаты неожиданно донесся чей-то оживленный разговор. Молодой человек встрепенулся.

— Вы не должны были убивать обоих! Об убийстве речи не было.

— Они слишком много знали. Поверьте мне, это был единственный выход! Иначе они опередили бы нас.

— Да ладно!

Молчание.

— К тому же они были неверующие. Она и вовсе слыла колдуньей. Рано или поздно все равно очутилась бы на костре.

— А пожар в «Преисподней»?

— Без этого нельзя было обойтись.

Молчание.

— Иоганн, вы наводите на меня ужас!

— Ну не будьте же святее Папы Римского! Вы непременно, во что бы то ни стало хотели завладеть книгами.

— Я говорил, что готов заплатить за них любую сумму, пусть даже тысячу гульденов. Но я не говорил, что вы должны душить или топить людей.

Молчание.

— Где книги?

— В соборе. Где именно, я не знаю. Пока не знаю. Потерпите еще пару дней. Или, может, пару недель.

— Пару недель? Вы с ума сошли. Даю вам пять дней...

Последующее течение разговора утонуло в грохоте опрокидываемых стульев, тяжелых шагов и пыхтения, словно там шел поединок.

Шварц безуспешно пытался что-нибудь понять из услышанного. Кто были эти мужчины? Он поднялся, накинул камзол и спустился вниз, где возле входа в стенной нише лежала открытая гостевая книга.

Последняя запись была о нем. Над нею были внесены еще двое: Эразм Роттердамский, доктор теологии и писатель, проездом; и доктор Иоганн Фауст, составитель гороскопов, чернокнижник и бывший учитель в Кройцнахе, проездом.

Фуггеровский посланник поспешно вернулся в свою комнату. Уснуть этой ночью он так и не смог.

Арест заезжего библиотекаря и его любовницы крайне взволновал жителей Бамберга по обе стороны реки Регниц. Толпы людей собрались перед домом местного старосты, облеченного князем-епископом Вейгандом полномочиями вершить правосудие. Жители скандировали и требовали незамедлительно осудить и казнить обоих убийц.

Как и было запланировано, процесс начался на пятнадцатый день первого осеннего месяца, что внесло приятное разнообразие в монотонную жизнь маленького города. Судебный зал был набит до отказа. Люди висли даже в оконных проемах и, предвкушая сенсацию, ждали начала слушания дела. В исходе никто не сомневался, суд представлялся чистой формальностью.

Перед домом, где заседал суд, плотники уже строили виселицу. Вопреки обычаю казнить преступников у городских стен князь-епископ приказал покарать двойное убийство и поджог, который по закону наказывался не менее строго, на рыночной площади, на глазах у всех.

Из монастыря на горе Михельсберг донеслись восемь ударов колокола, когда староста вошел в судебный зал через дверь с фасадной стороны. В тот же момент четверо солдат приволокли через боковую дверь Магдалену и Венделина, скованных наручниками. Их лица были мертвенно-бледными, взгляды потухшими. Складывалось впечатление, что они смирились со своей судьбой.

Зеваки вытягивали шеи и, становясь на цыпочки, пытались увидеть преступников. Хотя не раздалось ни одного выкрика с призывом к возмездию, не слышно было и насмешливых куплетов, часто звучавших в подобных ситуациях; в зале царило беспокойство, то и дело слышались шепот, цыканье и шипение.

— Назови свое имя, происхождение и род занятий, — открыл заседание староста.

— Венделин Свинопас, — ответил Венделин, вызвав злобный смех в зале. — В последнее время служил библиотекарем в монастырях Эбербах и Святого Якоба в Вюрцбурге.

— А ты? — обратился староста к Магдалене.

— Магдалена Вельзевул. — Она обернулась в ожидании таких же злобных насмешек. Однако, к ее удивлению, их не последовало. Зеваки молча пялились на нее. Тогда она продолжила: — За исключением нескольких последних недель, была циркачкой в странствующей труппе Великого Рудольфо, без постоянного места жительства.

В зале снова стало неспокойно. Циркачка из труппы Великого Рудольфо? Это имя было хорошо известно в Бамберге, многие им восхищались. В квартале Занд, по ту сторону Регниц, его отец когда-то владел мастерской по ремонту обуви. Сын после смерти родителей исчез из города и примкнул к странствующей цирковой труппе. Никто и не подозревал, что однажды он станет знаменитым на весь мир.

Староста ударил деревянным молотком по столу и призвал к спокойствию. Потом торжественно провозгласил:

— Вы оба обвиняетесь в убийстве ученого-стеганографа Атанасиуса Гельмонта и его возлюбленной Ксеранты. Вы признаете себя виновными?

— Нет! — гневно воскликнула Магдалена. — Никогда в жизни я бы не убила человека. Я бы не смогла.

— Но ты помогала своему любовнику и одобрила убийство человека.

— Свинопас — не любовник мне, — внесла ясность Магдалена, — а верный спутник. В такие времена, как нынешние, женщина не может одна отправляться в путешествие.

— А что привело вас обоих в наш город? — осведомился староста с наигранным дружелюбием.

— Монастыри, — ответила Магдалена. — Свинопас и я надеялись найти в одном из ваших многочисленных монастырей

работу библиотекаря. У цистерцианцев в Эбербахе наша работа была оценена по достоинству.

— Женщина-библиотекарь! — язвительно воскликнул староста. — Вы когда-нибудь слышали такое?

У Магдалены комок подступил к горлу. У нее был наготове подходящий ответ, но она предпочла промолчать.

— Ну а ты? — обратился староста к Свинопасу. — Ты признаешь себя виновным?

— Нет, досточтимый господин, — робко произнес Свинопас. — Я тоже не способен убить человека, уж поверьте мне. К тому же у меня не было никаких причин убивать ученого. Он ничего не сделал мне.

— Но если бы он что-то сделал, ты был бы в состоянии...

— Нет, и тогда не смог бы, — прервал Свинопас старосту.

Тот вызвал булочницу в качестве свидетельницы.

— Булочница, — начал он, — это те самые личности, которые квартировали у тебя в доме в «Преисподней»?

Вдова вдруг разразилась слезами и, всхлипнув, сказала:

— Сначала у меня безвременно умирает муж, потом поджигают мой дом. Ну что я такого сделала, что Господь так жестоко карает меня?

— Ваш дом... — пролепетала Магдалена, глядя на булочницу.

— Сгорел дотла. Если бы вы не находились в тюрьме, я бы заподозрила вас. Кто убивает, тот и дома поджигает!

У Магдалены потемнело в глазах. Еще немного, и она потеряла бы сознание, ей пришлось схватиться за перегородку. «Все напрасно, — стучало у нее в голове. — Этого не может быть. Неужели все в этом мире сговорились против меня?» И она беспомощно покачала головой.

— Ответь наконец на мой вопрос! — набросился староста на булочницу. — Это те личности?

— Да, это они.

— И ты можешь подтвердить, что той ночью, когда в соборе было совершено убийство, их не было в комнате?

— Я могу это подтвердить. Я своими глазами видела, как они на рассвете возвращались, спускаясь с соборной горы.

Староста удовлетворенно кивнул и вызвал смотрителя Кляйнкнехта в качестве свидетеля.

— О тебе говорят, что все происходящее в городе не укрывается от твоих глаз, — попытался польстить свидетелю староста.

Смотритель радостно заулыбался:

— Я видел, как они выходили из собора, и еще подивился, что они могли потерять там в такой ранний час, когда еще даже двери закрыты.

С торжествующим видом староста повернулся к обвиняемым:

— Ну, что вы на это скажете?

Магдалена помотала головой и посмотрела на Венделина. Оба хранили молчание.

— И еще вот что, — заметил Кляйнкнехт. — Когда из плотины вытащили утопленницу, эта парочка вдруг появилась там, они шушукались друг с другом и очень нервничали, а когда я их потом спросил, знали ли они покойницу, они стали рьяно отрицать.

Тут опять подала голос булочница:

— А еще эта девица вдруг назвала в разговоре имя Ксеранта. Я удивилась и спрашиваю, откуда же ей известно имя утопленницы, а она и говорит, что я вроде как сама его называла. Только я что-то такого не припомню.

Из судебного зала кто-то вдруг выкрикнул слабым голосом:

— Убийцы! Повесить их обоих!

— Повесить! — подхватили другие голоса.

Магдалена почувствовала, как железная рука сдавила ей

горло. Задыхаясь, она начала хватать ртом воздух и закрыла глаза.

Неожиданно она услышала знакомый голос. Ей показалось, что она грезит.

— Мое имя Маттеус Шварц, посланник банкирского дома Фуггеров в Аугсбурге. Я хочу дать показания по делу, которое здесь рассматривается.

Мужчина благородной внешности протиснулся сквозь плотную толпу. Одетый по последней испанской моде, с наброшенной на плечи голубой накидкой, он любого кардинала мог заткнуть за пояс.

— Вы действительно наместник Фуггера? — растерянно спросил староста.

— Да, именно так. — Как всегда, Шварц демонстрировал удивительное хладнокровие.

— И что привело вас в наш город? Что вы имеете дополнить по этому судебному разбирательству?

— Что касается вашего первого вопроса, господин староста, я вынужден воздержаться. Фуггеры всегда отличались сдержанностью. Что же касается второго вопроса, позвольте мне сообщить о том, чему я вчера явился свидетелем после своего прибытия в гостиницу «У бирюка».

— Тогда назовите свое имя, профессию и происхождение, лишь для того, чтобы соблюсти букву закона, и говорите.

Не удостоив Магдалену и Свинопаса даже взглядом, посланник Фуггеров встал рядом с обвиняемыми и произнес:

— Меня зовут Маттеус Шварц, в качестве главного бухгалтера я отвечаю за финансы Раймунда и Антона Фуггеров, проживаю в Аугсбурге, однако часто вынужден разъезжать, чтобы собирать долги и проценты с долгов для моих хозяев.

По рядам слушателей пронесся шумок — кто-то прыснул, кто-то толкнул соседа в бок, ведь каждый знал, к кому явился фуггеровский посланник: к князю-епископу Вейганду Редвицу.

— Итак, что вы имеете сказать по интересующему нас делу? — напомнил староста.

Шварц начал излагать:

— Отправившись вчера вечером на покой в свою комнату в гостинице «У бирюка», я стал невольным свидетелем выяснения отношений в комнате по соседству. Вершиной стычки были упреки, которые один мужчина делал другому, в том, что он убил двоих, и тот этого не отрицал. Он обозвал убитую женщину ведьмой, а мужчину неверующим. В конце концов убийца сознался и в том, что поджег «Преисподнюю», уж не знаю, что он имел в виду.

— Вы знаете имена злодеев?

Шварц кивнул.

— Один небезызвестен в кругу благочестивых ученых. Зовут его Эразм Роттердамский, доктор теологии и один из немногих теологов, не имеющих долгов перед Фуггерами. Другой, которого первый обвинял в убийствах, называет себя доктором Иоганном Фаустом, он чернокнижник и составитель гороскопов из Кройцнаха.

Шварц словно разворошил осиное гнездо, в зале тут же поднялся шум, сладить с которым были не в состоянии даже увещевания старосты. Поэтому большинство присутствующих даже пропустили момент, когда он приказал своим солдатам арестовать Иоганна Фауста и Эразма Роттердамского в гостинице «У бирюка» и немедленно доставить их в зал заседаний. На время рассмотрение дела было прервано.

Магдалена тщетно бросала взгляды, полные мольбы, в сторону Маттеуса Шварца, заклиная его повернуться к ней и перемолвиться хотя бы словом. Но тот упорно продолжал смотреть перед собой.

«Почему он наказывает меня? — мысленно вопрошала Магдалена. — Ведь это именно он оставил меня в Эбербахе».

Едва заметно она приблизилась к посланнику и, не глядя на него, прошептала:

— Это правда?

Шварц ответил, не поворачиваясь в ее сторону:

— Дело слишком серьезное, чтобы распространять вымысел.

От Свинопаса не укрылось, что Магдалена и посланник переговариваются. Однако шум в зале не позволил ему разобрать ни слова. Свинопаса тоже терзали сомнения, что показания Шварца соответствовали действительности. Но разве он уже однажды не спас Магдалену, вырвав ее из когтей инквизиции?

Прошел почти час томительного ожидания, прежде чем вернулись солдаты из гостинцы «У бирюка». Однако вместо Эразма Роттердамского и доктора Фауста они привели с собой владельца гостиницы.

Оказавшись перед судебным старостой, тот начал причитать: о, если бы он знал, каким подлым людям предоставил крышу над головой, он давно бы прогнал их! А так подонки опередили его. Поспешно и незаметно они покинули гостиницу, даже все свои вещи побросали.

Пока толстяк держал ответ, солдаты выложили на судейский стол петлю из проволоки, растрепанные бумаги, бутылку с таинственным содержимым и зловонную одежду. Зрители изо всех сил тянули шеи.

Рыночные торговки, у которых процесс вызывал особый интерес и которые привыкли к дурным запахам, заткнули себе носы. А аптекарь из квартала Занд, худой, как щепка, человечек со стеклами для глаз на носу, пискнул:

— Осветительное масло из источника святого Квирина в монастыре Тегернзее! Я прекрасно помню! Какой-то незнакомец купил его у меня пару дней тому назад. Легко воспламеняется, очень, между прочим, дорогое и, в отличие от сальной свечи, воняет так, что хоть святых выноси.

— То есть вполне сгодится, чтобы поджечь дом? — уточнил староста.

— Лучше ничего не придумаешь, ваша честь! — Ответ аптекаря вызвал возмущение публики, раздались крики, тре-

бующие запретить торговлю таким дьявольским средством, иначе весь мир рано или поздно вспыхнет.

Староста раздраженно отмахнулся и углубился в бумаги, найденные солдатами в комнате доктора Фауста, которые были одна загадочнее другой.

На одном листе была записана формула: Satan Adama Tabat Amada Natas. На другом можно было прочесть: HICIACCOD.

— Странный, похоже, тип, этот доктор Фауст, — пробормотал себе под нос староста, но так, чтобы это услышал каждый в зале. — На все у него наготове волшебная формула. Наверное, наколдовал и испарился из города вместе со своим спутником.

Неразборчивые записи относились к Мильтенбергу, Майнцу и Вюрцбургу и, очевидно, содержали только географические приметы. Староста оторопел: на одном пергаменте Фауст записал:

Осведомленные:

Атанасиус Гельмонт +

Ксеранта +

Венделин Свинопас

Магдалена Вельзевул

Судья протянул Свинопасу пергамент:

— Не часто случается, что убийца составляет список своих жертв и после выполненного дела помечает крестом. Видимо, память его подводила.

Свинопас испугался и передал пергамент Магдалене.

— Боже мой, — прошептала она и покачала головой, словно стараясь стереть из памяти строчки.

— Если нужно доказательство вашей невиновности, то оно на этом пергаменте, — объявил староста. — Вы свободны!

Публика в зале разразилась криками радости, однако раздавалась и похабная брань тех, кто настроился увидеть

в этот пятнадцатый день первого осеннего месяца душераздирающее зрелище.

Магдалена слышала весь шум словно издалека. Она обернулась и, рыдая, бросилась на шею Маттеусу.

— Не надо плакать, — произнес Маттеус Шварц и ласково погладил ее по волосам, ставшим за время их разлуки более длинными и волнистыми.

— Я не плачу, — по-детски попыталась оправдаться Магдалена. При этом по ее щекам катились крупные слезы. — А если и плачу, то только от радости.

— Что ты свободна?

— И это тоже. Но главное то, что ты приехал.

Посланник Фуггеров вытер ей слезы изящным носовым

платком.

— Ты задала мне нелегкую задачу. Найти тебя было совсем не просто. Иногда я сам себе казался охотником в зимнем лесу. Следов было сколько угодно, но когда я думал, что уже у цели, ты опять пропадала.

Венделин Свинопас деликатно держался в стороне. Магдалена подошла к нему и, не говоря ни слова, обняла. Это объятие вызывало в ней совсем другие чувства, чем те, что дарил ей Маттеус.

— Вы спасли нам жизнь, — слабо улыбнулся Свинопас посланнику.

Шварц махнул рукой и посмотрел на Магдалену.

— Это был перст судьбы. Я ведь понятия не имел, где вы находитесь. Когда я нанес визит епископу Вейганду, чтобы напомнить ему о его долгах, я спросил, не может ли он помочь мне в поисках близкого человека, и назвал твое имя. Епископ сразу стал серьезным и сообщил мне, что тебя обвиняют в убийстве и завтра, скорее всего, ты будешь приговорена к казни через повешение. Я ведь не знал, что случилось, и планировал простить князю-епископу его долги, если он посодействует побегу — твоему и твоего спутника. Я не сомневался, что Вей-ганд Редвиц пойдет на это, потому что он в отчаянном положении. Но потом все произошло с неожиданной быстротой.

Судебный зал тем временем опустел.

— Ты выглядишь на редкость спокойной, — заметил Маттеус, выглянув в окно, где на рыночной площади плотники начали разбирать виселицу. — А ведь тебе пришлось приготовиться к худшему. Как-никак вас обвиняли в убийстве, даже в двойном убийстве!

— Нет, — возразила Магдалена, — мне не было страшно. Я с самого начала верила в справедливость. Наверное, я очень наивна. А ты? — спросила она Венделина.

Венделин все еще был белым как мел.

— Если честно, я давно уже простился с жизнью, — признался он. — В последние дни я все время восхищался твоим мужеством, твоей верой в Бога — или же в саму себя. Лично я не верю в справедливость. Справедливость — это для сильных мира сего.

— Кстати, хотел бы спросить, — вмешался Маттеус, пытливо взглянув на Магдалену, — а что побуждало тебя паломничать то вверх по течению Майна, то вниз, словно в поисках вечного блаженства?

— Может, я нашла его, — пошутила Магдалена. — Оставим это. Придет время, и я расскажу тебе о своих истинных мотивах. Надеюсь, ты поймешь меня.

Таинственные намеки Магдалены заинтриговали Шварца, но он предпочел не развивать эту тему.

С горы Михельсберг зазвонили к «Ангелусу», благодарственной молитве «Ангел Господень». В пустом зале судебных заседаний все еще резко пахло осветительным маслом.

— Мы все потеряли, — сказал Свинопас, когда они вышли на улицу.

— Что ты имеешь в виду? — не понял Шварц.

— Дом, который поджег Фауст, принадлежал булочнице. А ведь мы у нее квартировали.

— Тогда, значит, поджог был направлен против вас!

— Думаю, в этом нет никакого сомнения.

Маттеус Шварц притянул к себе Магдалену. Она не противилась, однако не ответила на его ласку.

— Имуществу и деньгам можно найти замену, — шепнул он ей.

— Если бы только это... — начала она, но осеклась на полуслове.

Шварц счел целесообразным не задавать лишних вопросов. Он чувствовал, насколько близко к сердцу она принимает все события.

Вместе они направились в «Преисподнюю», прошли по мосту через реку, и в нос им ударил едкий запах. От дома булочницы осталась куча пепла, из которой торчали обугленные балки.

— А может, так оно и лучше, — прошептала Магдалена себе под нос. Венделин понял, что она имела в виду. Лишь Шварц терялся в догадках.

В гостинице «У бирюка» тучный хозяин принял их с подчеркнутой любезностью. Маттеус Шварц послал его к торговцу одеждой в квартал Занд, дав наказ заново экипировать женщину и мужчину среднего роста, причем сделать это еще сегодня.

Трактирщик поинтересовался, что делать с багажом улизнувших постояльцев. Едва ли можно было рассчитывать на возвращение Фауста и Эразма.

Шварц заметил, что с удовольствием взглянул бы на оставленные беглецами вещи. Вместе с Магдаленой они зашли сначала в комнату, где квартировал Эразм Роттердамский.

Дорожный багаж ученого был крайне скромен: пара панталон и черные чулки, присборенная на груди рубаха, складной пюпитр со всеми принадлежностями и стопка книг, перевязанная ремешком, которую венчало его собственное

произведение Colloquia familiaria, то есть «Разговоры запросто». В комнате царил беспорядок, свойственный многим холостяцким жилищам.

Зато в комнате Фауста они столкнулись с идеальным порядком. Тюфяк был тщательно разглажен, одежда висела на крючке у двери и была аккуратно перекинута через спинку стула. В дорожном кофре, помимо белья, находились географическая карта, бумага и письменные принадлежности. Был еще сундук, обращавший на себя внимание прежде всего своим изрядным весом и тем, что его крышка была прибита гвоздями.

Шварц приподнял с помощью кочерги крышку и разразился хохотом:

— Честно говоря, я думал, что этот Фауст таскает с собой сокровища. И что я вижу? Камни, обломки — и все! Ты можешь мне это объяснить?

Магдалена пожала плечами.

— Смотри, — сказал Шварц и показал на внутреннюю сторону деревянной крышки. Там красовалась бегло сделанная сангиной запись: In aeternum tacent libri Johannis Trithemii suo loco domo Caesaris Henrici.

— Навечно молчат книги Иоганна Тритемия на своем месте в соборе императора Генриха. — Перевод с легкостью слетел с языка Магдалены.

Маттеус Шварц в восхищении склонил голову набок и удивленно поднял брови. Потом произнес:

— Странные люди эти чернокнижники. Всему предпочитают загадки и с легкостью усложняют простейшие вещи.

За вечерней трапезой, проходившей в зале трактира и состоявшей из вина, хлеба и сала, Магдалена постепенно снова пришла в себя. Венделин попрощался, сославшись на усталость и душевное смятение, которые делали его неспособным к беседе, и поднялся в отведенную комнату.

После третьей кружки Шварц осмелился задать вопрос:

— Ты помнишь нашу первую встречу в гостинице «Двенадцать апостолов» в Майнце?

— Когда ты посвящал меня в тайны денежных операций?

— Не только.

— Да, ты хотел взять меня на службу к Фуггеру. Я должна была развернуть торговлю тканями с Индией.

— От этого предложения я и сегодня не отказываюсь. Так каков твой ответ? У тебя было достаточно времени подумать.

Магдалена улыбнулась. Она посчитала слова Маттеуса предлогом.

— Там было еще кое-что. — Маттеус серьезно посмотрел на нее. — С самого первого мига, как только я тебя увидел, я почувствовал к тебе такую глубокую симпатию, которую до того никогда не испытывал. И эта симпатия росла день ото дня. Скажу тебе больше, она сводила меня с ума.

Какая женщина не растаяла бы от таких слов! Однако Магдалена лишь взглянула на Маттеуса и спросила:

— И как часто ты уже шептал женщинам на ушко эти слова?

Ее глаза лучились той прелестной гордостью, которая с самого начала очаровала его. Это была отнюдь не надменность, Магдалена прекрасно осознавала, что действует на мужчин неотразимо, и не скрывала этого.

— Еще ни разу! — ответил он на ее вопрос, предоставляя решить самой, верить ему или нет. И добавил почти робко: — Я две недели ездил по стране; забыв о долгах и процентах, я гонялся за своим счастьем.

Высокопарные слова Маттеуса поразили Магдалену в самое сердце. «Почему, — пронеслось у нее в голове, — ты противишься объяснению в любви мужчины, который мог бы иметь любую женщину, стоит ему только захотеть? Или именно это и есть причина?»

— Счастье, — задумчиво произнесла Магдалена. — А что ты понимаешь под счастьем?

Шварц на минуту задумался и ответил:

— Счастье — это когда ты полностью удовлетворен настоящим мигом, не больше. Но и не меньше!

— Это ты хорошо сказал. Ты доволен этим мигом?

Маттеус кивнул, нагнулся над столом и взял ее руку в свои.

— Не надо думать, что я чурался женщин, как монах-бенедиктинец. Мужчина, которому сопутствует слава и которого преследует молва, что он распоряжается большими деньгами, чем есть в казне у императора, нравится женщинам всех сословий. Иногда, признаюсь, мне было нелегко отказываться от даров, которые преподносились мне стройными красотками, говорящими двусмысленности.

— И ты всегда оставался непреклонен?

— Не всегда. Зачем я буду лгать?

Его искренность и честность нравились Магдалене. Помимо подкупающей внешности и безупречных манер в нем было много других достоинств. «Ты должна блюсти себя», — строго сказала себе Магдалена, сбитая с толку его попытками сближения.

— Ты дважды спас мне жизнь, — сказала она без всякой связи с предыдущим. — Я не знаю, как тебя благодарить.

— Ты же меня об этом не просила, так что нет нужды и благодарить. Я делал это добровольно и из лучших побуждений. Надеюсь, я тебе угодил. Только глупцы и святоши охотно расстаются с жизнью.

Магдалена была уже готова встать и пойти в свою комнату, ведь у нее был такой тяжелый день, как вдруг заметила, что он все еще держит ее руку, и не осмелилась, нет, не захотела забирать свою руку.

Они сидели молча, и вдруг их взгляды встретились. Маттеус будто прочел ее мысли:

— Ты устала и должна хорошенько выспаться. Пошли.

Они отправились вверх по лестнице, трактир к тому времени давно опустел. Хозяин отвел каждому — Магдалене,

Венделину Свинопасу и Маттеусу Шварцу — отдельную комнату, как полагалось знатным господам.

Перед дверью в комнату Магдалены Маттеус спросил, можно ли ее поцеловать. Вспомнив его слова про счастье, она ответила положительно, ехидно добавив: «Если твоя удовлетворенность моментом от этого возрастет». Когда он приблизил к ней свои губы, она повернула голову и подставила ему щеку.

Позже, оставшись одна, Магдалена пожалела о своем поведении и необдуманном, заносчивом замечании. Кто ее вечно за язык тянет? Она решила утром попросить у Маттеуса прощения. Лежа в нижней рубашке на кровати, она стала считать в сумеречном свете деревянные балки на потолке. Наконец глаза ее сомкнулись.

Поднялся сильный ветер. Первая осенняя буря пронеслась вверх по реке, покрытые свинцом стекла в окнах содрогнулись, и холодный запах гари просочился сквозь щели. Ее мысли вновь и вновь возвращались к «Книгам Премудрости», теперь уже утраченным безвозвратно. По ее вине. Что это, несчастье или удача?

Без эликсира она никогда теперь не отважится взойти по канату. Неужели ей придется всю свою жизнь бояться преследования инквизиции?

Ветер хлестал по окнам крупными каплями дождя, словно задавшись целью расколоть их. Ей стало холодно. Отвлеченная безумствующей бурей, она не заметила, как отворилась дверь ее комнаты. В полузабытьи ей вдруг почудилось, что кто-то стоит рядом с кроватью. Магдалена открыла глаза.

Маттеус! На нем была длинная белая рубаха.

Она подумала, что он пришел за вознаграждением, и подвинулась, освобождая ему место. Но Маттеус опустился на колени и покачал головой.

— Я подумал, что ты можешь испугаться, — успокаивающе произнес он.

Но Магдалена уже не контролировала свои эмоции.

Молния рассекла темноту и на доли секунды осветила их лица. На Магдалену словно нашло озарение — она вдруг поняла, что хочет провести с Маттеусом всю свою жизнь.

Притянула его к себе, и они с бешеной страстью предались любви. Так, будто наверстывали все, что было упущено ими раньше. Наконец в полном изнеможении они упали на простыню. Когда они проснулись, на шелковистом голубом осеннем небосводе уже сияло солнце.

Спустившись вниз, они узнали от хозяина, что библиотекарь Венделин Свинопас покинул гостиницу ранним утром. Он передал, что благодарен за новую изысканную одежду, и попросил оплатить его счет. А им обоим пожелал самого большого счастья на этой земле.

Еще в тот же день Маттеус Шварц приказал запрягать лошадей и грузить багаж. Когда тяжелый фургон с грохотом выехал из города через южные ворота, Маттеус взял Магдалену за руку. Кучер залихватски щелкнул кнутом, и лошади пустились рысью. Магдалена и Маттеус ехали в новую жизнь.