Белая таежка

47

Ванюшка вернулся к вечеру и вместо медведя принес нам мокрую и потому еще более маленькую и жалкую каргу. Пичуга такая в тайге водится, с голубя.

— Получайте, не скучайте! — бросил он ее в руки Галке.

— А ее едят? — обрадовалась Галка.

— В нашем положении все едят, что летает без мотора! — сострил Кольча.

В ожидании Ванюшки мы ели щавель, нарвав его за бывшим огородом Федула. Моросить уже перестало, но небо все в тучах и ветер не стихает.

— Похлебку со щавелем сварим, — повеселела Галка.

Ванюшка принес нам не только пичугу. Рюкзак его был набит прозрачными сосульками — затвердевшим березовым соком. А еще набрал он нам кислики недозревшей красной смородины, камыша надергал. Белые стебли его, что в воде находятся, мы едим, сняв с них верхние листочки. С детства к такой растительной пище мы приучены. Носим из тайги медунки, кандык, саранки, широкоперый, как осока, лук-слизун, черемшу, осолотку… Но все это хорошо на сверхосытку, когда ты хлеба наешься. Смородина-кислика только связывала у меня сейчас во рту, и после нее еще сильней есть хотелось, а припахивающий тиной камыш вызывал тошноту.

— Перестанет дождь, пойдем к нагорью берегом Гнилого нюрута, объявил о своем решении командор. — Если эти варнаки убрались из зимовья дедушки Петрована, наловим там рыбы его мордушками. Вентеря можно забросить на ночь.

— Да у него и закидушки наверняка есть, — сказал я. — Если только бородатый не утащил.

Я нарочно ввернул про бородатого, думал, он вызовет тревогу у командора, но тот пропустил мои слова мимо ушей.

— Дедушка Петрован ушел, мне кажется, ухожье свое оглядывать, сказал командор. — А если встретим золотничников, попытаемся посидеть у них на пятках. Не зря же они тут толкутся. Но надо так, чтобы все было по уму. Двое следить пойдут, а двое в зимовье останутся рыбачить. Опять же если они оттуда убрались…

— Мудрое решение, командор! — воскликнул довольный Кольча.

Галка тоже радехонька. Я виду не показываю, но не нравится мне вся эта самодеятельность. Смысла не вижу! Зачем нам мучиться зря, голодать, рисковать, когда мы уже знаем точно, кто такие двое из шести золотничников. Покажут они милиции старанку, никуда не денутся.

У Галки без соли не похлебка получилась, а какая-то бурда, но мы всю ее съели до капли, по-братски поделив с собаками. Заморили червячка. Ванюшка сел у печки и стал чистить ружье. Не было бы рядом Галки, я бы поговорил с ним все же, стоит ли нам тащиться сейчас к зимовью? Дедушка может задержаться по неотложным делам в своих владениях, а нам придется лапу сосать, если вдруг и снастей у него в зимовье не окажется. Бородатый об этом позаботится!..

Вдруг у крыльца яростно залаяли собаки. Ванюшка лихорадочно начал собирать ружье, сунул патроны в патронник, пришлепнул затыльник уже на бегу и выскочил из дома. Мы бросились за ним. Без ружья я чувствовал себя будто нагишом. В пору ухват или кочергу хватать!

Чак заливался уже далеко от дома и вдруг оборвал лай на самой высокой ноте. Дружок весело взвизгнул, как он это делает, встречая знакомых. Из-за гольца показался всадник верхом на олене, в котором мы сразу узнали Борони Бога, потому что до нас долетела его песня:

Кольча радостно сгреб меня в объятия.

— Живем, Миха!

За учагом — ездовым оленем — тянулся небольшой аргиш: семь оленух, привязанных поводками к седелкам впереди идущих. Оленята гурьбой семенили сзади каравана. И едва старик успел спрыгнуть с оленя, как они кинулись под брюхо к своим матерям и дружным хором зачмокали вкусно губами.

Мы стоим, поразинув рты, от привалившего нам счастья.

— Вы пошто язык кушал? — эвенк сделал сердитое лицо. — Старый Иван с неба падал? Так ли, что ли?..

И давай хохотать. Ему было очень приятно видеть, что все мы рады-радешеньки. Я давно уж приметил: хорошие люди, сделав доброе дело для других, всегда сами радуются не меньше тех, кому надо радоваться.

Собаки наши тоже в диком восторге: понимают, что поедят теперь наверняка. Чак присел на задние лапы, высунул язык и провел хвостом по траве в знак приветствия. К нему подбежала Пеструха Борони Бога, радостно повизгивая, положила передние лапы ему на плечи. Он ткнулся носом ей под подбородок.

— Гостей встречать-привечать, потчевать-угощать надо! — начал выговаривать нам старик с притворной суровостью и обидой. — Умаялся старый Иван — борони бог!..

— Нечем угощать, дядя Иван! — кинулась со слезами радости к старику Галка, обняла его и поцеловала в щеку.

— Нас обокрали, — сказал я.

Старик встревожился, за ружье схватился.

— Кто воровал? Когда воровал?

— Профессор!

— Профессор воровать нету! — решительно не поверил эвенк. — Профессор орончиков обихаживает, рыбкам икру таскать дорогу ищет.

— А этот Золотую Бабу ищет, — сказал я.

— Да врет он все! Он… — Галка вгорячах чуть про золото не ляпнула. — Он бандит!

Ванюшке не надо было объяснять, кого мы встретили. По нашим рассказам он отлично знал добряка Борони Бога. Но все же командор выразительно поглядел на каждого из нас, предостерегая от лишней болтовни. Галка моргнула ему в ответ одним глазом, больше, мол, такое не повторится, буду настороже.

Перебивая друг друга и дополняя, мы рассказали старику про медведицу и медвежонка, про Золотую Бабу и Священный кедр, про липовую диссертацию Профессора, списанную у историка М. П. Алексеева…

— Куда борода ходи? — насупился Борони Бог.

— Кто его знает, — развела руками Галка. — Ночью ушел…

— Под утро!

— Дождь лил…

— Никаких следов, — дополнили мы с Колокольчиком.

— Ванюшка к Священному кедру ходил. Он уж и там успел побывать!

— Все монеты выгреб!

На радостях мы и не заметили, что небо стало проясняться, посветлело и вот вдруг солнце выглянуло. Кедровка, таежная сплетница, уже тут как тут. Села на дряблые стропила и скрипит, из кожи лезет вон, надрывается. Торопится оповестить всех обитателей тайги, что у нас гость. Неприглядная такая пичуга, бусенькая, как старушечья кофтенка, а голос до чего у нее резкий! Будто к точилу, которое электромотор вертит, лезвие топора поднесли. Ну точь-в-точь! Даже таежник коренной Борони Бог не вынес ее крика. Набрав в себя побольше воздуха, он закричал соколом-тетеревятником. Кедровку с крыши как ветром сдуло! Мы засмеялись, счастливые и беззаботные: все наши житейские тяготы и волнения добрый старикан тоже как будто вот этим самым криком соколиным отпугнул далеко.

— Снимай патакуи! — заворчал на нас старик, кивнув на вьючные сумы, висевшие на двух оленухах. — Умаялся Иван — борони бог! Ноги боли, руки боли…

Мы со всех ног кинулись выполнять его приказ. А он строжился понарошке, покрикивал на нас:

— Моя тоже кушать шибко-шибко скоро надо. Пустое брюхо гудит, как бубен у шамана!

Для наглядности дядя Иван выпятил живот и стукнул по нему кулаком.

Мы носились как угорелые. За какие-нибудь три-четыре минуты сумы были сняты и перенесены в дом. А тем временем Борони Бог успел нам рассказать про дедушку Петрована. Все у него в порядке, он ушел на дальние покосы. Надо скорее травы там выкосить, не дать им состариться, и высушить сено. А эвенка он попросил встретить нас и рассказал, по какому маршруту мы идем.

— Хурда-бурда! — тихонько бросила командору Галка. — А почему тогда в лабазе у дедушки Петрована пусто?

— Да эти хлюсты все разворовали! — сделал вывод Ванюшка.

Нет, все «по логике вещей», как Кольча говорит. Самое лучшее сено то, которое в июне уложено в стога. А мы припоздали. Не будет же дедушка Петрован сиднем сидеть, нас дожидаясь? Что касается его продовольственных запасов, то тут и думать нечего: золотничники все растащили, если они там пасутся.

— У вас брюхо два дня лодыря гонял? — спросил многозначительно эвенк, когда мы приготовились уже сесть за стол.

— Гонял, — поспешно признался Кольча.

— Шибко большую работу брюху давать — борони бог! — рассудил дядя Иван. — Сперва молочко пить надо.

Он повел всех нас оленух доить. Молока после кормежки телят у них много еще осталось.

Галка доила, и сам старик тоже доил, а мы оленух держали, не давали им брыкаться. Прямо тут же эвенк заставил нас выпить по кружке парного молока. Какое оно вкусное, оленье молоко! Густое-густое, как сливки.

— А теперь маленько отдыхай и мясо кушать садись! — махнул рукой старик и повел нас в дом. — Кольча шибко худой, совсем худой, совсем черный стал. Обуглился, как головешка! В ваши годы пустое брюхо таскать борони бог!