Белая таежка

46

Весь день просидели мы голодные. Недалеко были ягоды — земляника. Но никто из нас не отважился идти за ними в такой ветер и дождь.

Ванюшка в назначенное время не вернулся.

К утру дождь выдохся, начал сеять, как из пульверизатора и рывками. Передохнет, обдаст мелкой тугой моросью, придавит траву к самой земле волной, и опять передышка, жди новой волны.

— Не пойдет он в такую непогодь, — говорит Галка.

— Пойдет! — нисколько не сомневаюсь я. — Нас тут не бросит.

— Откуда ему знать, что нас ограбили?

— Мало ли что с нами может случиться. Он же сам говорил тебе: «Я в ответе, с меня спросят, если что…»

— Командор — человек слова, — поддерживает меня Колян.

Он уже оклемался и снова стал самим собой. Говорят, что нормальный человек, общаясь с себе подобными, произносит в сутки в среднем пятнадцать тысяч слов. Я глубоко убежден, что эту норму Колокольчик наш систематически перевыполняет, и никак не меньше, чем раза в три. «Слов неприкрытый кран!» — сказала однажды про него мать.

— Помнишь, Миха, как он в пургу зимой, на соревнованиях?..

Баскетбольная команда нашего класса — самая сильная в школе. Она даже девятиклассников и десятиклассников бьет. Решался вопрос: кто полетит в Киренск на встречу с нашими соседями, спортсменами Киренской средней школы. В общем, для нас этот матч был принципиальный, как говорится. Ванюшка — «дядя, достань воробышка». Самый длинный и к тому же самый результативный игрок в нашей команде. Капитан. Завтра — встреча. А сегодня он ушел на лыжах к отцу на лосиную ферму, белье понес, еду и еще что-то. К вечеру хотел вернуться, а тут вдруг такая пурга поднялась, что света белого не видать. У нас говорят — «падера». Ветер не только перенову всю крутить-вертеть начинает, но и со старых сугробов-надымов будто скребком сдирает снег.

В общем, пурга жутчайшая. Нет нашего капитана, и нет у нас никакой надежды дождаться его. Падера, может, и стихнет к утру, но до фермы неблизко, восемнадцать километров. А игра назначена на десять часов. Выходной был как раз.

Пришли мы чуть не всей командой к Ванюшкиной матери, сидим горюем.

— Едет! — вскрикнул вдруг Кольча, припав к окну.

Ванюшка вынырнул из снежной круговерти верхом на сохатом. Мы выскочили на улицу.

— А если бы заблудился?! — ужаснулась мать.

— Твой Васька дорогу домой всегда найдет! — похохатывает Ванюшка, сбивая сосульки с бровей.

Лось Васька в Басманке вырос. Росомахи сильно изувечили его мать, и она не выжила. Ванюшка проверял поставленные на горностаев плашки и наткнулся на теленка. Выходила его Ванюшкина мать, а когда он подрос, отвела на лосиную ферму. Но Васька так к матери привязался, что чуть ли не каждую неделю первое время прибегал погостить. Вот и положился смело на него Ванюшка, рассудив, что сохатый в тайге никак не может заблудиться. При любой погоде!

— А вообще-то ты этим никого не удивишь, Ванек, — помню, сказал тогда ему Кольча. — Неоригинально! Еще в петровские времена в Прибалтике на лосях гарцевали. Даже указ царем был издан, который запрещал таким всадникам появляться в городах. Лошади сильно пугались, давили народ…

Командор пришел к полудню, мокрый до нитки, продрогший, голодный, измученный. У нас горе, и он горькие вести принес: дедушка Петрован неизвестно где, а в зимовье его обосновались золотничники…

Ванюшка, увидев, что они направляются к зимовью, опередил их налегке-то, обогнал по чащобе и опять на тропку. Хотел дедушку Петрована предупредить об опасности. Но того в избушке не было, и, как видно, давно уж он там не живет. На столе слой пыли чуть ли не с палец толщиной, в окно надуло, в лабазе — шаром покати, лодка на берегу кверху дном…

— Нашли «профессора»! — мрачно пробасил командор, выслушав наш сумбурный рассказ. — Он со своим Гурьяном меня из самострела чуть не уложил. Кто-то из них вас в озере Кругляше чуть не утопил…

И он рассказал нам обо всем этом. И про то, что видел у Гнилого нюрута, тоже рассказал. Кольча на этот раз воздержался от каких-либо догадок и предположений. Теперь все прояснилось: Антошка со своим дружком и Профессор с Гурьяном — одна шайка-лейка. А бородатый, очевидно, и есть тот самый Шеф, о котором говорил Антошкин напарник.

— Эх вы, дурачье-дурачье! — ругнул нас Ванюшка, греясь у печки. Приходи кума, приноси ума… Ни на минуту нельзя оставить одних, что-нибудь да накуролесят!

Но ругал он нас как-то вяло, тусклым голосом, с перекипевшей злостью. Кольче перепало больше всех.

— Тебе, тюльпан заполошный, башку оторвать мало!

У командора уцелели два больших сухаря, предусмотрительно завернутые Галкой в полиэтиленовый мешочек. Мы их разделили и съели.

Галка ни слова не сказала в свое оправдание. А ведь могла бы всю вину запросто на нас с Колокольчиком свалить. Вот тебе и Галка-Интригалка, как ты ее обзывал в деревне… Урок тебе наглядный преподала, как надо вести себя с друзьями. Правильно Кольчин дядя Костя писал нам: «Тайга — это полигон для выявления и испытания человеческих достоинств…»

— Ну что, домой воротимся? — спросил командор, когда мы легли уже спать. — На обратную дорогу еда у нас есть в тайниках…

— Тайга прокормит! — твердо сказала Галка.

— Читали книгу, как один француз по доброй воле океан в лодке пересек? — тотчас присоединился к ней Кольча. — Чтобы доказать морякам: ни от голода, ни от жажды потерпевший кораблекрушение не умрет, если не растеряется и не будет лодыря гонять. Это в океане! А мы в таком благодатном краю…

— Завтра что ты есть будешь? Ягодки? От них мы уйдем.

— Кузнечиков нажарить можно, ящериц!

Мы с Ванюшкой переглянулись. «Уж не тронулся ли он?» — промелькнуло у меня в голове.

— Кузнечиков? — изумленно протянул командор.

— Ну да! — И Кольча зачастил с жаром: — Один видный американский биолог не так давно писал в журнале «Вокруг света», что кузнечики даже питательнее говядины. А ящерицы вкусней курятины, парни! Он говорит: «Я так к ним привык, что ни один праздник у меня без этого деликатеса теперь не обходится!»

— Ну ты и лопай! — сказал я со смешком.

— А что, думаешь, не буду лопать? Буду! — запальчиво бросил Кольча. Но это же ради идеи, парни! Домой мы все равно не вернемся, пока не побываем у нагорья. Это же не прихоть наша, вы поймите, не для себя мы стараемся. Наш долг, в конце концов, оторвать этих пиявок, присосавшихся к государственному золоту! Кто «Хмурый Вангур» читал писателя Олега Корякова? Там люди вон как голодали, а нюни не распускали!

— Ладно, вот трава подсохнет, пойду тебе ловить кузнечиков, — ехидно пообещал я.

— А я за ящерицами на голец сбегаю! — подхватила Галка. — Поглядим, как ты их будешь уминать.

Будет! Из принципа. Ел же он сырого рябчика.

— Ягоды есть будем, — сказала Галка. — Костяники сейчас везде много. Скоро красная смородина поспеет. Осолотку будем копать, саранки. Грибов наварим и нажарим…

Куда мог деваться дедушка Петрован? Почему у него такое запустение в зимовье? Уже не порешили ли дедушку золотничники? А что? С них сбудется. Он мог невзначай на их старанку набрести. Домой, домой надо нам, пока не поздно поворачивать, пока далеко от своих продскладов не ушли. Спохватимся потом, да поздно будет. Но как я скажу об этом? Галку обижу. Стыдно мне перед ней трусость свою выказывать. Раньше бы сказал безо всякого Якова, а теперь не скажу. Вот если Ванюшка сам начнет опять, я его поддержу.

Интересно, Профессор расстроился хотя бы чуть-чуть из-за своей «диссертации», которую я у него спрятал? Конечно, жалеет. Ведь не только нам, может быть, придется еще кому-нибудь пыль в глаза пускать.

Ванюшка сказал, что надо будет сходить к Священному кедру, когда распогодится, но бородатый наверняка уже там побывал, если золотой оставил.

Рюкзаки наши Профессор утащить один не мог. Или у него были сообщники, которые дожидались где-то рядом, или он сразу же и уничтожил все наше добро. Сжег или утопил в болоте.

— Да разбросал все по чащобе, и дело с концом, — сказал Ванюшка.

Я помаленьку отключился, ушел в свои думы. Не слушаю, о чем Кольча тараторит.

«А ведь где-то же видел я этого бородатого?» — мучает все время меня.

Никак не могу ошибиться, у меня еще такого не бывало. Начну припоминать, и хоть не скоро, а все равно придет на ум все по порядку.

Вдруг до моего сознания долетел Кольчин голос. «Противная сторона», сказал о чем-то Колокольчик, заканчивая фразу. Я даже подскочил на лавке, словно меня шилом кольнули. Сразу же вспомнилось, где и когда видел я этого лупоглазого.

Бороды у него тогда не было. Ни усов, ни бороды. И одет он был совсем просто: в белой рубашке с короткими рукавами и белых брюках.

Мы с мамой плыли в Киренск на туристическом пароходе. Давно это было, я в ту весну третий класс закончил. Все для меня внове — первый раз на пароходе я, первый раз город увижу. Стоим мы на палубе, а рядом туристы сгрудились вокруг лупоглазого. Он им про Сибирь что-то рассказывал. До нас долетели слова: «Противная сторона». Меня это даже рассмешило: почему же сторона может быть противной?

«Что это он все время говорит и говорит?» — спросил я у мамы.

«Должность у него такая, — сказала она. — Культурник называется».

Он это, он! Я еще тогда, помню, позавидовал ему: «Работенка — не бей лежачего! Катайся на пароходе все лето…»

«Сказать ребятам или уж промолчать? Опять Галка начнет шпильки вставлять: «Хорошая мысля приходит опосля!»

Я все же рассказал.

— Это же прекрасно, Миха! — обрадовался Кольча. — Таким образом мы устанавливаем личность еще одного золотничника. Я думаю, через пароходство не составит особого труда выяснить настоящую фамилию этого проходимца.

— Миша, Миша, как же ты раньше-то не мог вспомнить? — досадливо проговорила Галка.

— Все время об этом думал! — виновато развел я руками. Мол, что поделаешь…

Ванюшка поглядел сначала на меня, потом на Галку и чуть заметно усмехнулся. Мы же разговаривать стали!

Спать ложимся голодные как волки. Вторые сутки уже бедствуем. Дружок скулит, трется у ног Кольчи, выпрашивая поесть, а вот Чак стойко переносит голодуху. Умный пес. В такие передряги попадал, конечно, не раз, всякое бывало в его тяжелой жизни таежного охотника — где густо, а где и пусто. Свернулся калачиком у порога и дремлет.

Во сне я всю ночь видел одну еду. Сижу за столом, а он от еды ломится. Ем, ем, а все, что ни поднесу ко рту, в опилки вдруг превращается. Я выплевываю, хватаю куски мяса, жареную рыбу, блины… И опять у меня одни опилки во рту.

Утро пришло хмарное. Сеет и сеет водяная пыль. Кольча поймал на подоконнике божью коровку, посадил ее на ладонь и пропел тоскливо:

— Лети на небо, принеси мне хлеба!..

— А кузнечиков не хочешь? — спросил я.

— Да не откажусь я, давай неси!

— Дождь…

Лужа под окном пузырится. Не собирается пока погода налаживаться. Одно к одному!..

Люблю я тайгу во всех нарядах: в зимних, осенних, летних, весенних. Всегда она хороша. Всегда нарядная и приглядистая. Всегда разная.

А вот такую промозглую, хмурую, неприветливую — терпеть не могу. Глаза бы ни на что не смотрели.

Хорошо еще, что мы под крышей, у печки, а не в палатке…

Само собой не пропали бы мы и у костра, но мучений «многоразных», как Пржевальский выразился, хлебнуть довелось бы побольше… Я сегодня вышел на чаран оглядеться, хотел определить по всяким признакам, когда дождь кончится, а сосенка одна вдруг отряхнулась под ветром, как собака, вылезшая из воды, и окатила меня брызгами с головы до ног.

— У природы нет плохой погоды! — горько вылетела у меня Кольчина присказка.

Вернулся я в дом продрогший, зуб на зуб не попадает. А Ванюшка на охоту собирается. Ружье у него уцелело, он брал его с собой, и патроны тоже все целые. Охота сейчас запрещена, но когда экспедиции в тайге попадают в бедственное положение, им разрешается кого-нибудь подстрелить на еду. Конечно, по совести. Не умирать же людям с голоду. Мы подумали и решили, что для нас тоже можно сделать такое исключение: не ради собственного удовольствия мытаримся мы тут, а по делу государственному.

— Завалить бы медведя! — мечтательно протянул Кольча, когда Ванюшка ушел.

— Губа не дура! — хмыкнула невесело Галка. — Но ты же говорил, что ящерицы как курятина?

— Да лучше все же амикана пожевать…

Мне кажется, что командор уже принял решение домой поворачивать. Все прояснится, когда погоды дождемся. По моим приметам, завтра будет вёдро.

Нет, не рискнет Ванюшка тащить нас дальше без продуктов. Я так думаю. С этим не шутят. Мы же теперь безоружные, можно сказать, даже отпор дать не сможем, если бандиты нападут на нас.