Боснийский ад

11

Бюрократические проволочки заняли чуть ли не час. Командир местных боснийцев как-то не привык к тому, чтобы с сербской территории с боем прорывались британские солдаты, и потому он требовал более подробных объяснений, нежели те, которые был готов предоставить ему Дохерти. Несколько минут босниец изучал аккредитационные бумаги ООН, а затем просто посмотрел на Дохерти, подняв брови, словно говоря: «Ты что, меня совсем за дурака принимаешь?»

Но тут в дело включился Хаджич и заговорил на родном языке с такой скоростью, что Крис с трудом понимал, о чем вдет речь. В конце концов местный командир посмотрел на них, вздохнул и протянул документы, сказав с легкой неприязнью:

— О’кей, можете идти.

— Что такого наговорил ему Хаджич? — спросил Дохерти у Криса.

— Я сказал ему, что вы наемники, — пояснил босниец сзади. — И что нам не так уж много помогают из других стран, чтобы мы настраивали против себя людей, которые спасли тридцать или сорок женщин из сербского борделя.

Дохерти засмеялся.

— Но я так понял, что этот парень не очень-то одобрительно отнесся к нашим действиям.

— Он служил в регулярной армии, — сказал Хаджич, — и, видимо, сделал неплохую карьеру, пока кто-то не выдернул коврик у него из-под ног.

Они дошли до опустевших машин.

— Где же они все? — спросил Дохерти у Клинка и Дамы.

— Моются, — последовал ответ. — А затем, наверное, подкрепляются. Я бы тоже не отказался от завтрака, — добавил лондонец.

По запаху они отыскали столовую подразделения. На ближайшей железнодорожной ветке стоял состав пассажирских вагонов, а на земле перед ними несколько человек поддерживали огонь под двумя котлами с бобовым супом. Очевидно, он предназначался для женщин, но, поскольку наварили много, вскоре и сасовцам предложили по миске густой, исходящей паром похлебки. Командир подразделения мог и не любить наемников, зато поварам его больше нравился результат, чем мотивации.

Предложили и хлеба, немного черствого, но с супом он шел как деликатес. Каждому выдали и по чашке горячего горько-сладкого напитка, как потом выяснилось, игравшего роль кофе.

Постепенно стали подходить женщины, которых отводили кормить в один из вагонов. Женщины помылись, и у некоторых на лицах уже появилась готовность принять этот мир таким, каков он есть. Хотя многие по-прежнему не могли избавиться от потрясения. Нена принадлежала к тем из них, которые держались крепче всех. Она отыскала взглядом Дохерти, прихлебывающего кофе на груде мешков, и на губах ее появилась улыбка, словно она вспомнила, что есть и иной мир.

Над восточными вершинами появились первые лучи света, когда они продолжили свое путешествие. Утро было обжигающе студеным, но местный командир распорядился выделить приличное количество одеял для женщин в неотапливаемом автобусе, а ясное небо предвещало солнечный день.

До Високо по прямой было около десяти миль, но петляющая дорога удваивала это расстояние, а водители не могли ехать со скоростью более двадцати миль в час по извилистой заснеженной дороге. И пока они добирались до города, солнце уже встало в небе, преобразив окружающий край для сасовцев, которые до этого видели Боснию только под тучами.

Дохерти вспомнил об Авьеморе в Шотландии, когда дорога привела их в Високо, где высокий минарет главенствовал среди островерхих крыш.

Мощеная городская площадь казалась бы нетронутой войной, если бы местная милиция не превратила старую городскую ратушу в свою штаб-квартиру. Подогнав машины к ратуше, вновь прибывшие стали ждать, пока Хаджич не доложит об их приезде.

Предыдущие гостеприимные хозяева уже сообщили сюда по рации, хотя, впрочем, не упомянув о британцах вообще даже как о наемниках. Группа местных женщин уже ждала их, чтобы позаботиться как о спасенных женщинах, так и о спасителях, и разместить их на квартирах в сотне ярдов от площади.

Это был старый дом, вероятно, построенный еще в дни господства здесь Австро-Венгерской империи.

— Здесь жили сербы, — сказал Хаджич Дохерти, но не стал или не захотел объяснять, что с ними случилось. Но, куда бы ни делись эти сербы, большинство их пожитков сохранилось. На кухонном столе лежала раскрытая газета трехмесячной давности.

Хаджриджа осталась с женщинами, боснийцы разделились между двумя спальнями, предоставив сасовцам раскинуть спальные мешки в единственной большой комнате внизу. Все вымотались, но легко уснул только Крис. Остальные же никак не могли избавиться от видений предыдущей ночи.

Дохерти, как обычно, проснулся первым среди англичан, около двух часов пополудни, и принялся искать туалет. Тот уже оказался занятым насвистывающим боснийцем, и Дохерти выскользнул в дверь черного хода в поисках альтернативы. Во дворе он наткнулся на Хаджича, бодро поливающего стену и щурившегося поверх зажатой в губах сигареты.

День выдался замечательный, солнце стояло в голубом безоблачном небе. В пространствах между домами впереди виднелись встающие над долиной горы, поросшие поверху соснами. Торчащая ярдах в двухстах среди крыш, крытых красной черепицей, вершина минарета выглядела странно, словно стартующая ракета.

— Пойдешь сейчас со мной на встречу с генералом? — спросил Хаджич.

Дохерти нехотя оторвался от лицезрения безмятежной картины.

— Угу, — сказал он.

Они вдвоем пошли по узкой улочке к площади. Изредка встречались прохожие, и Дохерти решил, что некое подобие нормальной жизни здесь сохранилось. Издалека из школы, которая нормально работала, доносились детские вопли.

«Генерала» они отыскали в маленькой комнатке на задах старой ратуши. Тот оказался молодым симпатичным боснийцем по фамилии Аджанович, с длинными волнистыми каштановыми волосами и зелеными глазами. Дохерти решил, что ему не более двадцати восьми лет и что скорее всего в югославской армии он имел звание не старше лейтенантского. Он также превосходно говорил по-английски благодаря шестимесячному пребыванию в Австралии, куда давно эмигрировала половина его семейства. Дохерти, сам не зная почему, мгновенно проникся к нему доверием, и справедливость такой оценки подтвердилась в последовавшем затем разговоре.

Хаджич изложил события последних нескольких дней: обнаружение Нены Рив в Во- гоеке, подготовку спасательной операции, ход самой операции. Аджанович, слушая с громадным интересом, предложил им сигареты, сказал, что с этим все ясно, но все-таки, что же прежде всего привело «Дохерти и К°» в Сараево? И кто они?

Хаджич посмотрел на Дохерти, который решил рискнуть. Они солдаты регулярных британских войск, объяснил он, и направлены установить контакт с другим британским солдатом, который, судя по всему, руководит небольшой армией в окрестностях Завика...

— Но ведь эта территория контролируется сербами, — сказал Аджанович по-английски со своим австралийским акцентом.

— Мы знаем.

Аджанович посмотрел на него и по-мальчишески улыбнулся.

— Вот же война, а? — сказал он.

— ООН хочет, чтобы Рив вышел из этой войны, — продолжил Дохерти, — того же хотят хорваты и сербы. И ваше правительство, — добавил он дипломатично. — Все заявляют, что его действия мешают установить мир. Ну а если война продолжается только из-за него, есть смысл вытащить его отсюда.

— Вы собираетесь убить его? — спросил Аджанович. — Как «терминаторы», призванные предупредить события? Я видел этот фильм в Сиднее. Только эта война еще более безумна.

— Он мой друг, — просто сказал Дохерти.

— А, прошу прощения. И фамилия его Рив, и та женщина — его жена, так?

— Да.

Аджанович откинулся на спинку кресла.

— О’кей, — сказал он. — И что же вы от меня хотите?

— Если можно, три вещи. Какие-нибудь документы, чтобы мы смогли спокойно продвигаться до территорий, занятых сербами; какие-нибудь разведывательные данные о ситуации вокруг Завика и какой-нибудь автомобиль. Ну хотя бы тот грузовик, на котором мы приехали, если ничего больше нет. Но что-нибудь поманевреннее и поменьше было бы предпочтительнее.

—А вы знаете, что в сорока километрах далее по дороге, в Витезе, располагается база британских сил ООН?

— Угу. Но мне бы не хотелось вовлекать их в это дело. Видите ли...

— Да, да, я понимаю, — сказал Аджанович. — Но и вы должны понять — что бы вы там ни делали, может быть, даже из самых добрых побуждений, это не поможет моему народу в данной войне, и потому нам трудно отдать вам то, что и нам может оказаться полезным.

— Да, я понимаю, — сказал Дохерти. Он мог представить себя на месте другого человека.

— Но, — продолжил Аджанович, — есть тут один фургончик. С сиденьями...

— Идеальное решение...

— Да, но есть и закавыка. Он нуждается в ремонте, а мы лишились нашего механика. Если у вас найдется...

— Сделаем.

— Вот и хорошо, он для нас бесполезен. Что же касается всего остального... Я могу вам выписать сотню документов, но вряд ли они вам помогут. Я всего-навсего командую в этом округе, и не более. Извне мною никто не командует, но никто извне и не послушается моих приказов. Эго война по отдельным отсекам, понимаете? Следующий встретившийся вам командир может вообще расстрелять вас как шпионов. — Он пожал плечами и рассмеялся. — Мне нравятся англичане, — сказал он, — и от лица моей страны я благодарю вас за то, что вы спасли этих женщин, рискуя своими жизнями. Разумеется, мы можем поделиться с вами разведывательной информацией. Но только ваши люди в Витезе знают побольше.

Еще я дал бы вам один совет. Будет безопаснее, если вы будете путешествовать не под своими настоящими именами. Возможно, ваши люди в Витезе смогут сделать вам документы журналистов.

Дохерти поблагодарил его, но решил не рассказывать, что еще Торнтон в Сараеве снабдил их различными документами. Он спросил, где находится фургон. Оставалась надежда, что колеса и мотор у него были на месте. Аджанович вышел из комнаты и вернулся пару минут спустя с одетым в форму солдатиком, едва вышедшим из подросткового возраста.

— Кемаль покажет вашим людям, где находится автомобиль, — сказал он. — А разведчики работают в соседнем кабинете. Их начальника зовут Аким, и я сказал ему, чтобы он выдал вам всю необходимую информацию. Когда вы собираетесь выехать?

— Зависит от мастерства нашего механика, — сказал Дохерти.

— Ну, значит, еще увидимся. — Аджанович протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Дохерти про себя высказал надежду, что этот человек переживет войну.

Они отправились с Хаджичем к дому, где сасовцы находились в различной стадии пробуждения. Клинок брился, Крис рылся в своих пожитках в поисках свежей рубашки, а Дама, сидя в спальном мешке у стены, читал путеводитель по Югославии.

— Да у нас прямо каникулы, не так ли? — спросил Дохерти.

— Тут настоящий пансионат, босс, — заметил Клинок. — Еще бы нормальные кровати да завтрак...

— Осматривали достопримечательности, босс? — спросил Крис.

Дохерти рассказал, с кем он встречался.

— На улице стоит парень, который покажет тебе один фургон, — сказал он Даме. — Тот нуждается кое в каком ремонте, но что точно, я не знаю. Посмотри, что можно сделать.

— А если он не подлежит ремонту? — спросил Клинок.

Дохерти пожал плечами.

— Тогда придется подраться с Хаджичем и его парнями за грузовик.

— Это по мне, — сказал Клинок.

— Ну да, нам-то известно, с кем из его бойцов ты бы схватился врукопашную, — пробормотал Крис.

Словно в ответ на эту реплику в дверях появилась Хаджриджа.

— Пришла Нена, — сообщила она Дохерти. — И хочет поговорить с тобой.

— Где же она?

— На улице.

Дохерти вышел и увидел, что она стоит, прислонившись к стене, очевидно, в глубоких раздумьях. На ней были те же джинсы, в которых она и была, когда они нашли ее, только теперь она еще раздобыла где-то пальто. Вид у нее был невозмутимый.

— Зайдешь? — спросил Дохерти.

— Нет... я так давно не была на солнце. Понимаешь? Пройдемся?

— Да, конечно. Только ребят предупрежу. — Он исчез внутри, сказал Крису и Клинку, чтобы те повидались с Акимом и начали разрабатывать план маршрута. Появившись на улице полминуты спустя, он застал Нену в той же позе.

— Сюда? — предложил он, указывая на улицу, ведущую к далеким горам.

Они пошли, поначалу в молчании.

— Я не знаю, что сказать, — наконец произнес Дохерти. — Я могу только представить, через что тебе пришлось пройти... Если хочешь, говори ты, я послушаю.

— Нет, — сказала она. — Об этом я не хочу говорить. Во всяком случае, с мужчиной. Даже с хорошим мужчиной, — добавила она, глядя прямо перед собой. — Лучше расскажи, что ты тут делаешь. Хаджриджа мне кое-что поведала, но я боюсь, она не до конца поняла.

Дохерти начал с самого начала, с того момента, как он снял телефонную трубку и услыхал голос Барни Дэвиса, приглушенный шумом бара на центральном вокзале Глазго.

Она слушала не перебивая, а когда он закончил, повернулась к нему с недоумением во взгляде.

— Но почему ты согласился, Джеми? — поинтересовалась она. — И почему Исабель отпустила тебя?

— Я и сам себя спрашивал об этом, — сказал он. — И ты знаешь, голос в моей голове говорил: «О’кей, ты был солдатом, и ты думаешь, что все знаешь о войне. Так вот не все. Ты участвовал всего лишь в военных играх, будь то Оман, Фолкленды или Северная Ирландия. Ты участвовал в войнах, где соблюдались правила. А это война, где вообще нет никаких правил». Я... — Он помолчал. — Извини, — сказал он. — Эго не то, что тебе бы надо было выслушать именно сейчас.

— Я же сама спросила, — сказала она.

Еще минуту они шли молча.

— Так, следовательно, ты хочешь взять меня в Завнк? — наконец спросила она.

— Если ты только действительно уверена, что хочешь поехать.

— Я ведь и сама пыталась туда попасть.

«Интересно, как долго ее голос будет окрашиваться горечью», — подумал он, и мысли перекинулись к Исабель. В голосе его жены эта горечь так и осталась, только в этом и проявлялись внутренние катаклизмы. Ее муки всегда будут с ней.

Так они дошли почти до окраины города. В сотне ярдов впереди дорога вливалась в автостраду, проходящую мимо Високо на север. А дальше вставала облитая солнечным светом стена гор.

Она поежилась.

— Когда едем? — спросила она.

— Пока не знаю, — сказал он. — Может быть, и завтра.

— У «Эверли Бразерс» есть такая песня, — сказала она. — Помнишь, как Риву нравились «Эверли Бразерс»?

— Угу. — Еще бы, этот идиот на бракосочетании пел «Мне остается только мечтать». Вот и допелся.

— Не могу поверить, что он вытворяет то, о чем говорят, — сказала она.

— Я тоже, — согласился Дохерти, но где-то в глубине души небольшие сомнения свили гнездо. Он видел, что сделала с ним самим эта война всего лишь за неделю. Так что одному Господу известно, во что превратился Рив за девять месяцев.

Когда Дохерти ушел с Неной, Клинок отыскал Хаджриджу в саду. Она стояла и смотрела в пространство.

— Хаджриджа, — прошептал он, но тем не менее она вздрогнула.

— Ну разве можно так, — вскинулась она.

— Извини, — сказал Клинок. — Я... — Он беспомощно пожал плечами.

— Нет, это ты меня извини, — ответила девушка и откинула волосы назад характерным жестом. — Знаешь, это так тяжело, — сказала она чуть ли не умоляюще, — находиться рядом с этими девушками после того, что с ними произошло. Сердце разрывается. Но понимаешь, мне приходится быть сильной, чтобы поддержать их.

— Да, — сказал он, — тебе тоже нужна поддержка. — Клинок раскрыл объятия. — Иди ко мне, — сказал он, и она уткнулась лицом ему в шею, и за ворот его рубашки побежали ее слезы.

— Спасибо, — сказала она через пару минут, мягко отталкиваясь от него.

— Всегда пожалуйста, — ответил Клинок, чувствуя, что и наполовину еще никого так не хотел. — А как девушка? — спросил он. — Та, что из дома...

Хаджриджа опять поникла.

— Сатка, — сказала она. — Ее зовут Сатка, и я забыла сказать тебе — она хочет видеть тебя, «мужчину с таким забавным лицом», так она зовет тебя. И с ней... с ней, на мой взгляд, все в порядке. Понимаешь? Не страдает.

— Понимаю, — сказал он. — Может быть, и не страдает, но кто знает, что у нее внутри творится?

— Можем пойти прямо сейчас, — сказала она. — Это недалеко. Через две улицы.

— Давай сходим.

Они вернулись в дом, где Крис в ожидании Клинка изучал книгу о птицах.

— Меня тут зовут в один дом, — сообщил ему Клинок. — Встретимся в ратуше где-нибудь через полчасика.

Крис кивнул и понимающе улыбнулся.

— Я мужчина с забавным лицом, — крикнул Клинок через плечо, когда они выходили из дома.

Когда же они добрались до дома, где временно разместили женщин, желание шутить его покинуло. Это большое здание рядом с мечетью было частью религиозного училища, как объяснила Хаджриджа. Сатка вместе с другими девятью женщинами помоложе делила пять матрасов в комнате наверху. Когда Клинок вошел, все женщины сжались, несмотря на присутствие Хаджриджи.

Зато Сатка была рада видеть его, и они поболтали минут десять, прибегая к переводу Хаджриджи. Бй было двенадцать лет, как она сказала, и, когда в их деревню пришли солдаты, мать велела ей спрятаться. Когда она выбралась из убежища, никого в деревне не осталось, а все дома сожжены. Она оставалась там еще пару дней, но никто не вернулся, и она попыталась добраться до следующей деревни, где ее обнаружили другие люди и заставили сесть в их машину.

До этого момента она излагала в повествовательном тоне, а тут резко перешла на рассказ в третьем лице, используя «она» вместо «я» при описании той сцены, когда мужчины сделали ей больно и связали ее. Так она и рассказывала вплоть до того момента, как «она» была спасена «мужчиной с забавным лицом».

Клинок слушал, ободряюще улыбаясь, и думал, что раньше он не до конца понимал значение фразы «разбитое сердце». Он тут же захотел пообещать девушке, что заберет ее с собой в Англию, но понял, что не может этого сделать и, более того, не должен.

По крайней мере она осталась в живых, думал он по пути обратно. Хоть этого и мало.

— А вот теперь, я думаю, поддержка нужна тебе, — сказала Хаджриджа, обнимая его за шею.

Расставшись с Неной, Дохерти побрел по городу куда глаза глядят. Искушение остаться в городе еще хоть на денек было велико, и надо было придумать по крайней мере хоть одну вескую причину, которая бы перевесила это желание. Люди его нуждались в отдыхе по причинам скорее не физического, а морального стресса. Им еще не приходилось бывать в таких ситуациях. Хоть все трое и образцово выдержали испытание, но опасные признаки были налицо: отсутствие шуток со стороны Клинка, почти абсолютное молчание Дамы, его, командира, собственное небрежное отношение к происходящему — вот и теперь он бродит по городу, вместо того чтобы заниматься делами.

Казалось, только Крис переносил все с обычной легкостью. Может быть, им всем стоит заняться наблюдением за птицами?

В желудке у Дохерти внезапно заворчало сердито, напоминая, что он не ел уже часов двенадцать. Как, впрочем, и остальные.

— По крайней мере людей своих ты должен накормить, Дохерти, — сказал он сам себе вслух.

Вернувшись в их логово, он обнаружил на кухне Бегана, готовящего чай.

— А где Хаджич? — спросил Дохерти. Беган усмехнулся и пожал плечами.

Дохерти выходил из кухни, когда в парадную дверь вошла Хаджриджа.

— Мне надо поговорить с тобой, — сказала она.

— И что же ты хочешь сказать? — спросил он.

— Я хочу сказать, что еду с вами в Завик, хорошо?

Сначала Дохерти подумал: вот и наступил день Клинка. Затем подумал: все это как-то ужасно неорганизованно. Третья мысль была такой: а ведь девушка может оказаться бесценной с нескольких точек зрения. Четвертую мысль он высказал вслух:

— А Хаджич тебя отпустит?

— Конечно, — сказала она. — Я к ним присоединилась, я от них и ушла. Нет проблем.

— Вообще-то в британской армии делается немного не так, — сказал он. — Но, коли твой босс говорит о’кей, мы с радостью берем тебя.

Она расцвела.

— Вот и хорошо.

— А теперь поговори с Хаджичем, — сказал Дохерти, заметив через открытую дверь, как через улицу к дому идет боснийский командир.

Хаджич оказался настроен не столь оптимистично, как представляла это Хаджриджа, но после оживленного пятиминутного диалога на сербскохорватском он нехотя одобрил переход ее под начало другого.

— В этом городе можно достать какую-нибудь пищу? — спросил Дохерти, когда они закончили. — Или нам придется вскрывать неприкосновенные запасы?

— Тут есть место, где раздают суп, — сказал Хаджич. — Идем туда?

— Когда остальные вернутся.

Беган крикнул что-то из кухни.

— Кто хочет чаю? — перевел Хаджич.

— Мы хотам, — сказал Клинок, появляясь в дверях. Из-за его плеча выглядывал Крис.

— Я зайду позже, — сказала Хаджриджа, удаляясь.

Трое сасовцев с кружками чая уселись вокруг крупномасштабной карты региона, обсуждая информацию, тщательно отобранную Клинком и Крисом в ратуше. Завик находился в девяноста милях извилистого пути отсюда. Почти весь маршрут, за исключением двадцати пяти миль, как утверждалось, проходил по безопасной территории. Первые тридцать миль до Витеза пролегали по главной автостраде, а оттуда дальше на юг дорога до Горний Вакуф находилась под охраной чеширцев, британского контингента войск ООН, поскольку по ней осуществлялось снабжение.

— Если повезет, так мы и партией шоколадок «Марс» разживемся, — сказал Крис.

Клинок фыркнул.

— Проблемы начнутся вот здесь, — сказал он. — Дорога на Бугойно вроде бы открыта, однако сам город подвергается обстрелу сербов. За ним тянется очень рискованная дорога к Купресу, которая вроде бы принадлежит сербам, а там уже последний отрезок до Завика, в горы. И я уже начинаю думать, что проще туда спрыгнуть с парашютом, чем доехать по дорогам.

— Но у нас же нет такой возможности, — сказал Крис.

— Вот почему он и предлагает, — с усмешкой сказал Дохерти. — Кстати, в нашем рейде примет участие и Хаджриджа.

Крис покачал головой.

— Женщина на корабле к несчастью, — сказал он.

Да и Клинок вроде бы вовсе не обрадовался.

— А это еще зачем, босс? — серьезно спросил он.

— Она сама попросилась. Я думаю, она не хочет расставаться с Неной.

— Ну а ты зачем согласился на ее предложение?

— Я подумал, что Нене понадобится радом еще одна женщина. И к тому же Хаджриджа знает Завик. И мы уже убедились, что она хороший солдат.

— О’кей, босс.

— Если вы считаете, что я принял ошибочной решение, так и скажите.

Клинок улыбнулся.

— Нет, босс, я не считаю, что ты принял ошибочное решение. Просто мне бы не хотелось думать... ну, ты понимаешь, о чем я.

— Угу.

— Если нам придется идти по заснеженным горам, ей понадобится другая одежда и снаряжение, чем у нее сейчас, — сказал Крис.

— Угу, как и Нене. И у меня появляется ужасное ощущение, что нам не миновать визита к чеширцам.

— Может быть, они дадут нам взаймы «уорриор», — сказал Дама от дверей.

— Что, фургончик ничем не порадовал? — спросил Клинок.

— А он на улице стоит, — сказал Дама.

Они вышли на улицу, где их взорам предстал жалкий автомобиль. «Микробус», без сомнения, видывал вицы, хотя трудно было сказать, что его доконало — война или дерби на выживание. Различные вмятины и пробоины в свое время закрашивались, образовав к настоящему моменту палитру различных оттенков.

— Восхитительно, — саркастически сказал Клинок.

— Зато мотор о’кей, — сказал Дама. — Тянет семьдесят миль в час.

Внутри фургончик был переоборудован для перевозки войск. За прочными передними сиденьями вдоль каждого борта тянулась деревянная скамья. «Пространства достаточно, — подумал Дохерти. — Машинка не такая крепкая, как грузовик, но меньше съедает горючего И более маневренная. И более подходящая для путешествия группы журналистов».

— Как ты думаешь, — спросил он у Дамы, — двигатель внушает доверие?

— Да, — сказал Дама. — Мне так кажется. Чего я не сказал бы о том грузовике, на котором мы приехали.

— Значит, выбираем фургончик, — сказал Дохерти. — Выезжаем завтра утром с первыми лучами и обедаем у наших друзей-британцев в Витезе.

— Я думаю, нам надо назвать его «Вудсток», — сказал Клинок, глядя на «микробус».

Дохерти представил себе, как они разъезжают по Боснии, размахивая мирными флажками при виде сожженных деревень.

А в доме, находящемся через две улицы, странно поменявшись местами, разговаривали две подруги, и Нена пыталась отговорить Хаджриджу от поездки.

— Эго ты из-за него, да? — спрашивала она. — Риджа, не время сейчас гоняться за мужиком.

— Я и не гоняюсь за мужиком, — огрызалась Хаджриджа. — Я еду потому, что ты моя подруга и я больше не хочу отпускать тебя одну... — Она помолчала. — О’кей, он мне нравится, но это лишь дополнительный повод. Я еду не исключительно из-за этого. К тому же Завик, как ты знаешь, и мой родной город...

— Но твоя семья там больше не живет.

— У меня остались друзья. Там мой дом. И я имею право знать, что там происходит...

— Ну ладно, хватит об этом, — сказала Йена. — Просто мне не хотелось бы, чтобы ты подвергалась опасности, будь то из-за меня или из-за этого англичанина...

Хаджриджа разразилась смехом.

— А чем я, по-твоему, занималась в Сараеве? — спросила она. — Конструировала купальники?