Боснийский ад

12

На следующий день на рассвете они выехали из Високо. За рулем сидел Клинок, рядом расположился Дохерти, остальные четверо со снаряжением устроились сзади. Предыдущим днем небо затянули торопливо бегущие тучи, и теперь лишь изредка солнце пробивалось сквозь них.

Дорогу не скрашивали долгие разговоры, поскольку каждый был погружен в раздумья о прошедшем и предстоящем. Не встретился им ни один КПП. Движение на дороге практичес- ки отсутствовало — навстречу проехали только два грузовика — и признаки жизни были немногочисленны: дымок над какой-то усадьбой за рекой, человек, бредущий по заснеженному склону высокого холма, собака у заброшенного придорожного кафе.

Проехав миль двадцать, они оставили позади долину Босня и автостраду и повернули налево в долину Ласва. Примерно через десять миль равномерного подъема они въехали в небольшой городок Витез, где базировались силы британского контингента войск ООН. Военный лагерь располагался в возвышенной части города и состоял из временных казарм и машинного парка, окруженных сравнительно новой, судя по блеску, оградой из колючей проволоки.

Клинок подъехал к воротам, у которых стояли два чеширца в ооновских беретах с оружием на изготовку. За воротами можно было разглядеть боевые машины пехоты «уорриор» и бронированные разведывательные машины «скимитар» — все с белыми буквами ООН на бортах.

Дохерти не торопясь выбрался из фургончика, подошел к часовым и представился. Сасовское удостоверение личности произвело на них впечатление, и они позволили ему пройти к дежурному офицеру, правда, настояв, чтобы фургон и его обитатели остались за воротами. Служба под флагом ООН, похоже, не избавила солдат от бдительности.

Через пять минут после переговоров в двух инстанциях Дохерти добрался до командира подразделения подполковника Уильяма Стюарта, высокого светловолосого йоркширца. Туг улыбнулась удача — подполковник оказался тем самым экс-сасовцем, с которым Дохерти лет двадцать назад служил вместе в Омане, где Стюарт, только что получивший лейтенантское звание, отличался своей сверхактивностью.

— Дохерти! — воскликнул он. — Какого черта ты тут делаешь? Я-то слышал, ты уже месяц как на вольном выпасе.

Даже в свои сорок с лишним Стюарт по- прежнему не мог усидеть или устоять на месте. Пока Дохерти объяснял, что его группа сасовцев находится здесь с тайной миссией и не отказалась бы от неофициальной помощи, Стюарт расхаживал по маленькому кабинету, как тигр в клетке.

— Нам нужны два комплекта арктического обмундирования и последние разведданные о том, что происходит на пути от Витеза до Бугойно, — сказал Дохерти. — Ну и завтрак бы не помешал, — добавил он.

— Ну, я думаю, мы сможем вам помочь, не нарушая хартии ООН, — сказал Стюарт. — Ты ведь не собираешься докладывать мне, что вы делаете в этом районе?

Ответ должен бы быть отрицательным, но тем не менее Дохерги посвятил подполковника в суть дела.

Стюарт позавидовал.

— Мы проводим большую часть времени в пожеланиях быть чем-то больше, нежели просто наблюдателями за происходящим. Ощущение такое, словно тебя попросили подержать пальто двое мужчин, решивших схватиться не на жизнь, а на смерть. — Он подошел к двери. — Пошли, выполним твои заказы.

Час спустя отряд вновь был в пути, имея арктическое снаряжение для двух женщин, которые, слава Богу, были высоки ростом; оптимистическую информацию о дороге вплоть до Горний Вакуф и после плотного завтрака в столовой чеширцев. Пища определенно изобиловала холестерином, но мужчины уже не питались как следует, начиная со Сплита, а уж женщины не ели так несколько месяцев. Пара чеширцев, оказавшихся за соседним столиком, принялась было комментировать наличие такого аппетита у женщин, но под взглядами сасовцев быстро смолкла.

Кроткое настроение Клинка приподнялось еще от известия, что в прошедшую субботу «Тоттенхем» одержал победу. Однако же «Сандерленд» и «Селтик» проиграли.

— Ты, наверное, не помнишь игру «Тоттенхема» против «Рейнджере» в 1962 году? — спросил Дохерти у Клинка, когда последний вел «микробус» по длинному склону из города.

— Мне было всего лишь четыре года, босс.

— А мне одиннадцать. Я уж не помню, на какой европейский кубок они играли, но игра была грандиозная. Английские и шотландские команды до этого практически не встречались, и когда жребий свел две эти команды, ажиотаж был неописуемый. Всем было страшно любопытно. Никто же не знал на самом деле, кто лучше играет в футбол — англичане или шотландцы, или они равны по силе?

— Я так понимаю, наши выиграли.

— Да, и еще как. Пять — два. Играли, кажется, в Лондоне. Но «Рейнджере» играли так, что было понятно: в ответном матче в Айброксе они свое возьмут. Тогда играли великие игроки: Уилли Хендерсон, Джим Бакстер. А в ответной игре не прошло и пяти минут, как Джимми Гривз промчался через пол поля и открыл счет. Говорят, наступила такая тишина, что слышно было, как на Гебридских островах швартуется какой- то корабль. «Тоттенхем» выиграл тогда три — два. — Дохерти улыбнулся сам себе. — Я навсегда запомнил эти игры, потому что тогда я просто разрывался. Будучи шотландцем, я желал победы «Рейнджере», а как болельщик «Селтика», хотел, чтобы их разгромили. Вот тогда впервые я ощутил, как от преданности можно разрываться пополам. — Он посмотрел в окно. — А спустя длительное время я понял, как это хорошо, потому что людей, преданных чему-то одному, ничто не удерживает.

— Как здесь, в солнечной Боснии?

— Угу.

Через несколько миль они свернули налево на узенькую дорогу, карабкающуюся в горы, к Бугойно. В мирное время такую дорогу вообще бы прикрыли, но силы ООН нуждались в ней для организации снабжения, и потому два месяца назад из Сплита доставили необходимое оборудование и дорожные машины. Снежные сугробы по обе стороны дороги свидетельствовали о том, что за дорогой следили.

Внутри «микробуса» эйфория, вызванная завтраком, вскоре рассеялась. По мере приближения к пункту назначения Нена чувствовала, как растет ее озабоченность за судьбу детей. Хаджриджа же, в свою очередь, стала сильнее переживать за Нену. Ее подруга продолжала пребывать в умственном затворничестве, защищавшем ее во время пребывания в плену, и Хаджриджа не знала, как реагировать на это. Стоит ли попытаться прорваться сквозь эти заслоны или подождать, пока Нена сама раскроется?

А тут еще немало размышлений вызывал и этот англичанин. Испытывать влечение к мужчине казалось не очень уместным после того, через что прошла ее подруга.

Сидящие друг против друга у задней дверцы Крис и Дама тоже размышляли каждый о своем. После того автобусного рейда из Вогоски Дама никак не мог выбросить из головы картину страданий этих женщин и девушек. Воспоминания о брачной церемонии сестры преследовали его своей ничтожностью. Если бы только люди знали, как плохо им может быть, они бы не так глупо относились к любви. Они бы лелеяли ее, заботились бы друг о друге, благодаря Господа, что не их сестры и жены едут в автобусе к какой-нибудь там Вогоске.

Сидящий лицом к нему Крис осматривал небо над поросшими вереском вершинами. Он заметил птицу, кружащую в поисках жертвы, но расстояние было слишком велико, чтобы определить, что это за хищник. Ему хотелось бы остановить автобус, взобраться на эти неведомые вершины и ощутить себя свободным, как птицы, кружащие над головой.

Около одиннадцати часов они доехали до Горний Вакуф, свернули с главной дороги, ведущей к Сплиту, и поехали по другой, достаточно широкой магистрали, тянущейся на северо-запад к Бугойно. Последние разведданные, полученные в Витезе, утверждали, что сербы находятся в нескольких милях от Бугойно, а неподтвержденные сообщения говорили о том, что несколько часов назад начался обстрел этого города дальнобойной артиллерией. И вот уже почти двадцать четыре часа не было связи с расположенным там небольшим подразделением войск ООН.

Сасовцы выяснили, откуда эти сведения о сербах, в нескольких милях от Бугойно, когда наткнулись на два автомобиля ООН и пятерых бойцов, устроившихся на ранний обед в местечке, подходящем для пикника, у автострады. Город, как рассказали им эти чеширцы, находился под непрерывным артобстрелом сербов, и войскам ООН было приказано полностью выйти оттуда. Эта пятерка чеширцев казалась довольной тем, что выбралась из зоны непосредственной опасности, но в глазах этих молодых солдат стоял один немой вопрос: «А какой вообще во всем этом смысл?»

Возглавлявший эту группу солдат имел сравнительно свежую информацию о передвижениях сербов в данном районе, но он предупредил, что ничего нельзя принимать на веру.

— Эти ублюдки вообще уже могут оказаться сейчас на городской площади, — весело сказал он. Когда Дохерти спросил об обстановке в Завике, старший лишь поднял брови и сообщил, что информации оттуда не было уже несколько недель. Что означает: они или никак не опохмелятся после Рождества, или сербы сожгли город дотла. Кто знает?

Проехав еще несколько миль по долине, они услыхали доносящийся спереди гpoxoт орудий. Клинок остановил «микробус» на подходящем подьемчике, и все шестеро стали обозревать панораму открывшегося в отдалении города. Над полудюжиной домов уже поднимался дым, и каждые несколько секунд вслед за звуком выстрела вставало белое облако разрыва.

— Не думаю, что есть объездная дорога, — пробормотал Клинок.

— Во всяком случае, на карте не обозначена, — ответил Дохерти.

— Снаряды падают приблизительно каждые три минуты, — сказал Крис, глядя на часы. — И стрельба, похоже, ведется наугад. Так что наши шансы попасть под снаряд не больше, чем угодить под лондонский автобус.

— А, ну тогда все в порядке, — с сарказмом сказал Клинок и оглядел «микробус». — Босс, — сказал он уже более серьезно, — я думаю, всем надо перебраться назад и снаряжением завалить окна. Головы опустить пониже, не заботясь о благородстве позы. А если увижу вылетающего из дыма однокрылого попугая с лиловым хохолком, я тебе крикну, — сказал он Крису. — О’кей?

Сделали так, как он предложил, сгрудились в кучу сзади, в проходе между сиденьями. Клинок устремился вниз с холма, стараясь отмечать время и расстояние. Городок казался небольшим, так что, если повезет, и пяти минут не пройдет, как они окажутся в центре, там отыщут нужную дорогу и поедут дальше. Поскольку фургончик въедет в город сразу же после падения снаряда, то на выезде должен оказаться незадолго до падения следующего.

— Ты гений, Клинок, — пробормотал он под нос, готовясь тормозить, когда «микробус» проехал первые дома. В этот момент раздался разрыв, причем гораздо более громкий, чем ожидал Клинок, и половина дома, стоящего ярдах в пятидесяти впереди по улице, разлетелась на куски. Клинок медленно двинул фургон вперед, и лишь когда пыль осела так, что уже можно было разглядеть проезд среди обломков, он дал газу. Фургон помчался по пустынной улице к центру города, где к небесам устремлялись, соперничая, минарет и христианский шпиль.

Дорожные знаки сохранились, и на маленькой городской площади Клинок свернул на дорогу к Купресу. Он полагал, что теперь-то самое худшее уже позади, когда мимо головы словно прожужжали несколько пчел. Причем пчел весьма крепких, судя по дыркам, которые они оставили в ветровом стекле.

Клинок, резко вращая баранку, зигзагами стал уходить дальше от центра. Ему показалось, что он слышит выстрелы позади, но больше ни одна «пчела» не ударилась в стекло, а минуту спустя фургон уже начал медленный подъем к отдаленной расщелине в склоне долины.

Он ощутил, как добавился адреналин в крови.

— У вас там, сзади, все в порядке? — встревоженно окликнул он, глядя в зеркало заднего вида и отыскивая Хаджриджу. «Вон она. А вон и остальные».

— Что ты видел? — поинтересовался Дохерти.

— Ничего. Ни души, — сказал Клинок. — Может быть, все сидят в подвалах, а может быть, сербы палят по уже пустому городу.

— А кто по нам стрелял?

— Понятия не имею. Их я тоже не видел.

— Надо бы остановиться и посмотреть, не повредили ли нам что-нибудь серьезно.

Клинок остановил фургон на крутом повороте дороги, и все вышли осмотреть автомобиль. Три пули прошли навылет, войдя в окно задней двери и вылетев через ветровое стекло справа от Клинка. Если бы Дохерти сидел на соседнем с водителем сиденье, пули прошли бы чуть левее его головы. Единственными последствиями нападения можно было считать проникновение холодного воздуха в салон через дыры да ухудшение обзора через поврежденные стекла.

Они вернулись в фургон, и Дохерти занял переднее место. На протяжении дальнейших шести миль дорога карабкалась вверх из долины по все более суживающейся спирали, и колеса «микробуса» проскальзывали сильнее, чем бы хотелось Клинку. Дорога вниз была еще более опасной, так что зачастую они просто сползали, а не ехали. И только когда добрались до ответвляющейся дороги, стало легче, но по причинам, отнюдь не успокаивающим. Судя по колеям, этим путем не так давно проезжали грузовики, и, значит, «микробус» въезжал на территорию, которую сербы если и не заняли, то, во всяком случае побывали здесь.

Судя по информации, которой поделились с ними встретившиеся у Бугойно чеширцы, через шесть миль дальше, в деревне Драгнич, располагался КПП. Отряд собирался бросить «микробус», не доезжая полумили до деревни, и уходить в горы. До Завика предстояла прогулка в двадцать миль через заснеженный кряж высотою в шесть тысяч футов, но Дохерти не сомневался, что Хаджриджа и четверо мужчин одолеют это расстояние за вполне допустимый отрезок времени. А вот с Неной дело другое. Хоть она и сказала, что в состоянии пройти, но...

Пока он обдумывал эту тревожную мысль, впереди над следующим подъемом в воздух потянулся клубящийся дым.

— Вижу, — сказал Клинок, когда Дохерти показал вперед.

— Остановись недалеко от следующего гребня, — сказал КГ, — посмотрим.

Так они и сделали. В четверти мили впереди располагался блок-пост: посреди моста через реку нос к носу стояли легковая машина и грузовик. На берегу реки вокруг костра расположились несколько человек в знакомых широкополых шляпах.

— Я тоже люблю шашлыки, — сказал Клинок.

— Черт, — пробормотал Дохерти. Это препятствие добавляло к их прогулке лишние пять, а то и шесть миль.

Но выбора не было. Они не могли ни прорваться через это заграждение, ни подобраться к врагу незамеченными. Во всяком случае, до темноты, до которой оставалось ждать еще часов пять. И кто знает, не подъедет ли за это время кто-нибудь сзади?

Дохерти глянул вправо — там берег обрывался прямо к реке и дальше переходил в поросший сосняком склон. Идти предстояло здесь.

Он и Клинок отползли с гребня подъема и торопливо вернулись к фургону.

— Плохие новости, ребята, — сказал Дохерти. — Дальше придется идти пешком.

Стали выгружать снаряжение.

— А что делать с «Вудстоком»? — спросил Клинок.

Дохерти на мгновение задумался: спрятать ли «микробус» в сугробе или отогнать его на последний подъем и оттуда столкнуть?

— Оставим здесь, — решил он. — Не станут же они искать нас в горах.

— Готовы? — спросил он, оглядывая всех. Криса, улыбающегося в предвкушении путешествия; Даму, с обычным непроницаемым лицом игрока в покер; двух решительно настроенных женщин. — Дама, будешь впереди идущим разведчиком, — сказал Дохерти. — Крис замыкающий. Нена, вы с Хаджриджой идете между мною и Клинком. О’кей?

Взвалив поклажу на спины, они двинулись в указанном порядке по луговому склону. Глубина снега достигала фута, и продвижение получалось медленным. «В таком темпе и за неделю до Завика не доберемся», — подумал Дохерти. Оставалось надеяться, что в лесу двигаться будет легче.

Без труда отыскав брод на реке, они вскоре скрылись среди деревьев, где шагалось ненамного легче. За полчаса они едва покрыли четверть мили.

Дохерти приказал сделать остановку.

— Есть какие-нибудь соображения? — спросил он.

— Нам ведь миль шесть добавилось, правильно? — сказал Крис. — И теперь Хаджриджа поведет нас известной ей дорогой, чтобы мы попали в Завик с черного хода, так?

— Да.

— Тогда почему бы нам в ожидании темноты не обойти этот блок-пост и не пойти дальше по дороге?

Решение было настолько очевидным, что Дохерти подивился, почему это не пришло ему в голову. Пришлось утешить себя мыслью, что инки, например, даже колеей не могли придумать.

— Кто-нибудь видит в этом плане изъяны? — спросил он.

— Мне нравится, — сказал Клинок.

— Есть одна проблема, — неторопливо сказал Дама. — Пока мы будем ошиваться здесь в ожидании темноты, кто-нибудь обнаружит наши следы, и у них будет время поймать нас.

— Здравая мысль, — согласился Дохерти. — Придется держать ушки на макушке.

Остаток дня ушел на то, чтобы обойти сербский блок-пост. Ну а если бы кто-нибудь и вздумал их преследовать, у него бы тоже быстрого движения не получилось. Наконец они выбрались на позицию среди последних деревьев над дорогой, которая теперь огибала восточную сторону долины. Крис вернулся назад ярдов на пятьдесят, чтобы предупредить попытку возможного преследования, а остальные ушли в глубь леса, чтобы передохнуть и привести себя в порядок. Поскольку было еще светло, Дохерти рискнул воспользоваться гексаминовой печкой, чтобы вскипятить воду для супа и чая.

Им необходимо было сохранять все возможное тепло организма. Небо очистилось от туч, и температура стремительно падала. После тяжкого пути по снегу ноги нуждались в отдыхе, но не подвергался сомнению тот факт, что только при ходьбе они смогут согреться, и как только стемнело, они не стали терять времени и двинулись дальше.

Минут через двадцать звук приближающегося сзади по дороге автомобиля заставил их поспешно скрыться среди деревьев. Несколько мгновений спустя по дороге прогрохотал грузовик, в кабине которого сидели двое и с полдюжины человек — в кузове. Людей выдавали желто-красные огоньки сигарет.

— Наши приятели с блок-поста, — заметил Клинок.

— Свиньи, — презрительно сказала Хаджриджа.

Они продолжили свой долгий путь по дороге. Звезды ярко сияли в небе над долиной, речка журчала по камням. В любой другой ситуации атмосфера была бы просто волшебной. Вот так он мог бы прогуляться по долине в канун Нового года, чтобы нанести визит в теплый и гостеприимный паб на берегу озера.

Мечты, мечты... Дохерти обернулся проверить, все ли в порядке у Йены, идущей ярдах в пяти позади него. Похоже, она крепко держалась на ногах и даже изобразила слабую улыбку. Дохерти знал, что она всегда была крепкой, и сейчас, насколько он видел, выпавшие на ее долю испытания не сломили ее физически. А вот что с духом? Он попытался представить себе реакцию Рива на то, что жена подвергалась множественным изнасилованиям, и понял, что даже приблизительно не может себе представить, что будет. Рив в прошлом частенько удивлял его, реагируя совсем противоположно тому, что ожидал от него Дохерти. И теперь оставалось надеяться, что реакция может оказаться совсем неожиданной. Эта женщина и так хлебнула больше чем нужно.

Спустя четыре часа и двенадцать миль пути они обогнули две маленькие деревушки, — хотя огни там не горели, и непонятно, был ли там вообще кто-нибудь, — и осторожно приблизились к тому месту, где, как их предупреждали, находился очередной блок-пост, но обнаружили лишь пустой отрезок дороги. Вскоре они дошли до той точки, где на восток сворачивала дорога, известная Хаджридже. Теперь им предстояло пройти пару километров до первой знакомой ей деревушки. Кое-кого она там знала, и потому была надежда разжиться информацией о том, что происходит в Завике.

Через полчаса они вышли на небольшой подъем, откуда открывался вид на деревню. Луна стояла высоко, отражаясь в черепицах крыш и поверхности речки, прижимающейся к большинству жилищ. Свет нигде не горел, да и трудно было ожидать, что кто-то не спит в такой час.

Они осторожно начали пробираться к первому дому, держась в тени у обочины дороги. Сгоревшая «лада» рядом с домом свидетельствовала, что война не миновала этих мест. «Похоже, тут вообще никого не осталось», — подумал Дохерти. Он вспомнил такие же пустые деревушки Дофара.

Двери в первый дом были открыты. Клинок осторожно вошел внутрь и обошел помещения, освещая их фонарем. Там не было никого — ни живых, ни мертвых.

Осмотр следующих двух домов принес тот же результат.

— Они ушли, — сказала Хаджриджа,

— Нет смысла осматривать все дома, — решил Дохерти. — Займем один из них, поспим и двинемся дальше с первыми же лучами. Мы должны быть в Завике к полудню.

Караульная смена Криса была предпоследней, и, когда Дохерти пришел сменить его где-то за полчаса до рассвета, он решил, что лучше прогуляться по лесу, чем поспать какие-то несколько минут. Вскоре вокруг него защебетали зяблики, однако же общий рассветный хор разочаровал. Из лесу он вышел у другого края деревни, на возвышенность, и на минутку остановился под прикрытием деревьев понаблюдать, не обнаружатся ли внизу признаки жизни. Все было тихо, лишь высоко в рассветном небе парили несколько огромных птиц. Крис навел на одну из них бинокль и разглядел светло-серую голову, едва выдающуюся из желто-коричневого тела. Голова заканчивалась большим изогнутым клювом, а хвост оказался коротким, квадратным и темным. Сип белоголовый.

Крис несколько минут смотрел в бинокль, поражаясь ширине крыльев птицы. И тут до него дошло — птицы собрались вместе, чтобы устроить трапезу над падалью. Крис двинулся вдоль домов к центру деревни, над которой и кружились хищники.

Он отыскал здание, а полузасыпанные снегом обугленные деревянные полумесяц и звезда подсказали ему, что тут произошло. Он прошел дальше, ожидая худшего, и увидел присыпанную снегом груду обугленных и полуобглоданных трупов. На том месте, где некогда стояли входные двери, лежал большой металлический висячий замок, все еще удерживающий вместе две скобы.

Время и зима вытравили запах из этого холодильника для стервятников. Он обошел все место, помня о птицах, кружащих вверху. «Около пятидесяти трупов, — прикинул он. — Возможно, все жители деревни».

Крис вернулся к дому, который они выбрали для ночлега, и рассказал Дохерти о находке. КГ на секунду прикрыл глаза, затем посмотрел в землю.

— Давно это случилось? — спросил он.

— Трудно сказать. По крайней мере несколько недель назад. А может быть, и месяцев.

Двадцать минут спустя все члены группы оцепенело таращились на место резни. Не было времени разбирать останки для похорон. «Если время скорби вообще проходит, — подумал Дохерти, — то для тех, кто пострадал здесь, оно уже прошло».

По грунтовой дороге они двинулись из деревни в девственную чистоту леса. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь ветви высоких сосен, искрилось на чистом снегу, покрывающем открытые пространства между деревьями, и у Дамы, вновь идущего впереди, создавалось впечатление, что он входит в огромный храм. Образы сожженной мечети в деревне, женщин в автобусе, вылетающего из окна снайпера проходили перед его мысленным взором и поглощались красотой леса, как накатывающими небесными звуками реквиема.

Идущий в десяти ярдах Дохерти никак не мог избавиться от потрясения. «Это же Европа», — говорил он сам себе. И дом, в котором они останавливались, был европейским домом, связанным электричеством, радио, телевизором и автомобилями с остальным континентом. Там стоял проигрыватель, а рядом — набор пластинок с записями — от Рахманинова до Элтона Джона. И эта семья, которая слушала «Крокодил-рок», вероятно, оказалась среди тех, кто попал в какое-то временное искривление, вернувшись в те времена, когда людей сгоняли в мечети и сжигали заживо.

«Почему? — спрашивал он сам себя. — Что происходит в этой стране? Неужели проживающие здесь люди так отличаются от людей остального мира? Или, может быть, здесь просто такое место, где треснувшая поверхность выпустила вверх всю скопившуюся внизу гниль?».

Впервые в своей жизни Дохерти ощутил дружеское чувство к умершему отцу. Старик частенько говаривал, что люди все больше и больше получают того, чего хотят, но все меньше и меньше того, что действительно надобно. А поскольку они все больше получают желаемого, они никак не могут понять, почему же они несчастливы. И потому злятся. И такой мир старику не нравился.

Хотел бы Дохерти ощутить злость, но почему-то ощущал чувство, близкое к отчаянию.

Пройдя несколько миль по лесу, дорога вывела их к возвышенной долине. Они благоразумно подождали несколько минут, осматривая окрестности в поисках врага, но в этом пустынном месте никого не было. Они двинулись вдоль зарождающегося ручейка, струящегося между широкими заснеженными, поросшими елями склонами.

С полмили или около того пришлось нелегко, но затем они миновали небольшую возвышенность и стали спускаться в другую, более укромную долину, где вдоль уже расширившегося ручья группами стояли обнаженные деревья. До следующей и последней на их пути деревни оставалось около мили, и никто из отряда особо оптимистически не настраивался в отношении картины, которую они могли там обнаружить.

Из двух женщин Хаджриджа сильнее переживала увиденное в предыдущей деревне, несмотря на все те смерти и жестокость, с которыми она уже столкнулась в Сараеве.

— Это же совсем другое дело, — говорила она Нене. — В городе мы сражаемся боец против бойца, а снаряд, ну, он обезличен как-то. Но вот так захватить людей... видеть их лица, слышать их... — Она помотала головой, отгоняя слезы.

Нена обняла Хаджриджу за плечи, но ничего не сказала. Перед ее глазами стояли ее дети, которых загоняют в мечеть в Завике.

Идущий позади Клинок размышлял об отношениях с Хаджриджой и о том, выпадет ли им шанс побыть вдвоем. Если они выберутся из этой заварушки живыми, он уедет домой, в Англию, а она... может быть, вернется в Сараево, а может быть, останется и в Завике, если город еще стоит на земле. Впрочем, вряд ли он будет писать ей любовные письма по тому или другому адресу. Да и она вряд ли навестит его, когда антиснайперское подразделение распустят на летние каникулы.

«Вот же размазня, — подумал он. — Да и в любом случае, ну как его назвать, если он переживает о своих любовных делишках, и это после того, что они недавно видели? Неужели же он такой бесчувственный? А может, его просто больше интересует жизнь, чем смерть? Кто же знает?»

Идущий в сотне ярдов впереди Дама поднял руку, давая Дохерти сигнал к остановке, и осторожно на коленях подполз к гребню последней на пути возвышенности. Оказавшись там, он распластался на снегу и принялся осматривать в бинокль раскинувшуюся внизу долину.

Дохерти наблюдал за ним, ожидая поднятого вверх большого пальца, сигнализирующего, что врага не видно. Вместо этого он увидел, как Дама мгновенно вжался плечами в снег и застыл неподвижно на минуту или больше, а затем приложил руку к голове, показывая, что он подзывает к себе Дохерти.

КГ пополз вперед и вскоре уже осматривал открывшуюся впереди панораму холмов. В четверти мили внизу, в долине, раскинулась деревня. Движения там не наблюдалось.

Дохерти повернулся к Даме и увидел, что у того по щеками бегут слезы. Чувствуя недоброе, Дохерти взялся за бинокль и осмотрел деревню внизу. Крайние дома выглядели нетронутыми, но дальше попадались только обугленные остовы, а в центре деревни вновь чернели лишь останки того, что некогда было мечетью. «Надо запечатать сердце наглухо, — подумал Дохерти, — пока не появится иммунитет против скорби».

А затем он увидел трупы, как увидел их Дама, сваленные у сарая, и почувствовал, как слезы обожгли его лицо.

Они спустились в деревню и, не имея времени копать могилу в мерзлой земле, просто засыпали трупы снегом. В конце концов, почему эти заслужили могилу, когда те, в сожженной мечети, остались непогребенными? Не могут же они, в самом деле, похоронить всех мертвых этой войны!

Как и раньше, над деревней, рассекая воздух, кружили стервятники.

Дорога отсюда уходила дальше по долине на юг, они же выбрали тропу на восток, которая должна была их провести через последнюю гряду холмов и вниз, к долине Завика. Наступил полдень, небо вновь затянули тучи, ветер понес на людей мелкую снежную крупу.

Женщины уже чувствовали усталость. В отличие от сасовцев им не доводилось бегать тридцатимильные кроссы через Брекон-Биконз, да и башмаки, немного великоватые, натерли им ноги. Но они не жаловались, продолжая выдерживать темп.

Погода все ухудшалась. Когда Дохерти дал команду остановиться, чтобы определить по карте, где же они теперь находятся, ибо вокруг только круговерть снега и тумана да сумрачные сосны, Хаджриджа подошла к нему и пояснила, что они в сотне ярдов от гребня последней гряды.

Когда они забрались на гребень, вид открылся неутешительный, лишь белая пелена, сквозь которую виднеется белое поле внизу да угадываются очертания встающих впереди деревьев.

— Отсюда город не виден, — сказала Хаджриджа, — но он там, внизу. А сюда обычно многие горожане приезжали зимой по субботам покататься на лыжах, — добавила она. — Сразу за деревьями находится сторожка, единственное здесь убежище.

Они медленно двинулись вниз по склону, ожидая, что вот-вот из сумрака выступит сторожка. Когда она наконец появилась, осмотр в бинокль не обнаружил признаков жизни. Тем не менее они двинулись вперед с осторожностью, посматривая, нет ли намека на какие-нибудь следы.

Внутри пахло плесенью, но трупов не было. Пол покрывали окурки и бутылки из-под пива, а у одного из окон на подоконнике аккуратной шеренгой лежали патронные гильзы. Какие-то бойцы здесь побывали, но недолго.

«Если это единственное убежище на холмах за городом не занято в такую погоду, — рассудил Дохерти, — то вряд ли между нами и долиной есть какие-нибудь вражеские подразделения». Эта мысль успокаивала.

Он изложил это соображение Хаджридже, и она согласилась.

— А в таком случае, — сказал Дохерти, — вероятно, наш первый контакт произойдет с обороняющимися отрядами Завика. А если так, где они могут быть?

Хаджриджа пожала плечами.

— Вниз ведет только один удобный путь. И он очень — как вы говорите? — Она нарисовала в воздухе волнистую линию.

— Извилистый, — предположил Дохерти.

— Да, как у «Биттлз». Длинная извилистая дорога. Только эта короткая, крутая и извилистая.

— А другого пути нет?

— Есть еще Лестница, — сказала Нена.

— Только не зимой, — не согласилась Хаджриджа.

Нена пожала плечами.

— Может быть, и нет. Есть длинный спуск вдоль водопада, — сказала она Дохерти. — Мы лазили там вверх и вниз детишками в основном потому, что родители нам запрещали это делать. Зимой там скользко и, вероятно, спуск невозможен.

— А какой путь, по-вашему, безопаснее? — спросил Дохерти у женщин.

—Дорога, — решительно сказала Хаджриджа.

— Да, я тоже так думаю, — нехотя согласилась Нена. — Хотя кто угодно снизу увидит нас раньше, чем мы успеем объяснить, кто мы такие.

Они отправились вниз, следуя по узкой дороге мимо сосновых посадок и еще одного заснеженного луга. Затем лес стал гуще, а дорога резко пошла вниз. Двумя сотнями ярдов ниже, за отчетливо видимой окаймляющей город рекой, показались едва различимые крыши. Дохерти осмотрел дорогу в бинокль и увидел впереди зловеще зияющий провал. Он передан бинокль Хаджридже.

— Там раньше был мост, — сказала она.

— А перебраться можно будет?

— В этом месте тяжело, — сказала Нена. — Течение здесь сильное, почти водопад. Надо далеко внизу обходить.

— Значит, остается Лестница.

— Другого пути нет.

Они сошли с дороги, побрели лугом, взобрались на поросший деревьями гребень и спустились вниз в еще одну расщелину между скал. Эта расщелина оказалась еще круче, глубина снежного покрова резко менялась, и идти приходилось очень медленно. Дохерти разрывался между восхищением этой зимней красотой и проклятьем из-за трудностей пути.

Через час, растянувшийся в их сознании в три, они оказались у вершины Лестницы. Водопад, несомненно, оглушительный весной, сейчас едва был слышен за ветром, и не без причины. На самом деле падали лишь струйки воды, а остальное замерзло на лету, дожидаясь весны, чтобы освободиться.

Сама по себе Лестница выглядела не так страшно, как ожидали сасовцы. Рядом с водопадом в крутом склоне размещались плоские камни, и хотя некоторые из них были определенно скользкие, а скольжение здесь могло окончиться фатально, почти вдоль всего спуска можно было за что-нибудь да придерживаться. А через каждые двадцать ярдов размещались большие выступы для отдыха.

Конечно, спуск по такому пути с грузом на горбу никому бы не показался развлечением, но после того, чего они насмотрелись за день, можно было радоваться уже хотя бы тому, что они живы и здоровы.

Хаджриджа находилась уже футах в двадцати от подножия, когда снизу послышался голос.

— Продолжайте спускаться, но руки держите подальше от оружия, — предложили на сербскохорватском.

Крис быстро перевел приказ, да и в любом случае никто бы из них не рискнул открыть огонь по предполагаемым друзьям, которых, правда, они еще и не видели.

— Если бы не женщины, вы бы уже были мертвы, — жизнерадостно проговорил тот же голос.

Только когда они закончили спуск, из-за нависающего валуна вышли трое мужчин. Каждый держал на изготовку автомат Калашникова.

— Юсуф! — сказала Хаджриджа, разглядев лицо мужчины постарше. — Можешь опустить оружие.

Мужчина ошеломленно всматривался в нее с минуту, а затем наконец узнал.

— Хаджриджа Меджра? Я тебя в этой экипировке и не разглядел. Да откуда же ты взялась?

— Из Сараева. А Нену ты знаешь.

Глаза Юсуфа еще больше расширились.

— Еще бы, конечно! А командир знает, что вы здесь?

— Мои дети, — спросила Нена, перепуганная до смерти, — они... с ними все в порядке?

— Да-да, насколько я знаю. У моего парня была ветрянка, но...

От облегчения Нена чуть не потеряла сознание.

— Где Рив? — спросила Хаджриджа.

— В штабе, я полагаю.

— А где штаб-то? — терпеливо спросила Хаджриджа.

— А сначала скажи мне, кто эти люди, — заупрямился тот.

— Англичане. Друзья Рива.

Лицо Юсуфа осветилось радостью.

— Прекрасные новости, — сказал он. — А он знает, что вы должны были прибыть?

— Нет, но если ты отведешь нас к нему...