Цветок для ее величества

Глава 26

Когда утром Мэссон проснулся, во всем теле отзывалась боль после напряженного подъема на перевал Бейнс-Клоф.

С первыми лучами нового дня Фрэнсис обнаружил, что они находятся на восточном краю котловины диаметром примерно в шестнадцать километров, по всем сторонам которой возвышались скалы из ломкого светло-серого песчаника. В котловине — зеленая, слегка холмистая равнина, на которой были разбросаны отколовшиеся обломки скал.

Зебры и небольшие стада различных антилоп стоически сопротивлялись сильному ветру, который дул по краю котловины, расположенному ближе к морю, прижимая к земле низкие, чахлые кустарники, покрывающие почву ковром.

Повозка с трудом продвигалась по каменистой дороге. Мэссон с Тунбергом въехали на холм проверить, не покажется ли на горизонте отряд Схеллинга.

Его нигде не было видно, и Мэссон старался гнать побыстрее. Тунбергу все же удалось его убедить, что лучше поберечь силы: они ничего не добьются, если загонят коней или разобьют повозку.

— Мы не так тяжело загружены, как они, и у нас еще минимум день в запасе. И задача наша состоит пока не в том, чтобы догнать их как можно скорее, а чтобы ехать вслед за ними и как можно дольше оставаться незамеченными, — объяснил Тунберг, завершив тем самым споры.

Впереди не было видно ничего, кроме отчетливых следов повозок на пыльной дороге, уходивших за горизонт. Тунберг решил, что Эулеус может пока ехать сам.

Когда Мэссон смирился с тем, что придется уменьшить скорость, по крайней мере ненадолго, он больше не высматривал впереди пыльное облако, которое мог оставлять за собой отряд Схеллинга. И тогда он обнаружил, что у его ног раскинулся мир, которого он еще никогда не видел.

Во время путешествия вдоль побережья Фолс-бей Фрэнсис вспоминал о том, как изучал сотни страниц научных ботанических книг или пролистывал каталог хорошо известных ему растений, которые росли на грядках в Кью. Но земли, которые открылись сейчас перед ним, предстали в совершенно ином свете.

На расстоянии растительность выглядела однообразной и неказистой. Но когда они спустились с западного хребта глубже на равнину, пригибая головы от сильного ветра, Мэссон, к своему удивлению, обнаружил между скал в мелких зарослях кустарника бесчисленное множество цветов, которых не знал.

Тунберг показывал ему различные растения, которые уже собирал, объяснял их медицинское применение, упоминал названия, которыми пользовались местные жители. Растительное разнообразие оказалось так велико, что Тунберг вынужден был признаться: многие виды еще абсолютно не классифицированы.

Каждый раз, когда Мэссону казалось, что он обнаружил уже все интересное, через несколько шагов нужно было начинать все заново. Фрэнсис обернулся к Тунбергу, который был занят тем же, и прокричал сквозь шум ветра:

— Эта гора, наверное, самая щедрая на виды растений во всей Африке!

— Это только начало, — ответил швед, — но на таком солнце и ветре вам скоро придет конец! Мы же не хотим, чтобы вы всю дорогу до Двуречья пролежали в повозке, оправляясь от теплового удара. Итак, давайте поищем тенистое место.

Их догнал Эулеус, и они остановились, чтобы лошади отдохнули, а сами присели возле повозки. Путники разделили скудный обед из кексов и кураги, который запили несколькими глотками франсхукского^[14] вина. Пока Эулеус занимался обустройством лагеря, ботаники принялись зарисовывать в дневники, которые Тунберг прихватил из Стелленбоса, собранные образцы растений.

— Выглядит довольно неплохо! — удивленно воскликнул Тунберг, указывая на рисунок Мэссона, на котором тот запечатлел растение из рода вересковых.

— Ах, да это так… Просто вспомогательные материалы, — ответил Фрэнсис, вдруг смутившись и захлопнув дневник.

— Да нет, мистер Мэссон, это не просто так. У вас самый настоящий талант!

— Талант чего-то стоит, лишь когда помогает продвигаться вперед.

— Возможно, вы и правы, — задумался Тунберг. — Если подумать, мои художники из предыдущих экспедиций оба распрощались с жизнью. Один потерял равновесие и свалился в ущелье, другого затоптал буйвол, которого художник как раз хотел нарисовать.

— Художник Бэнкса умер от малярии. Вы думаете, с них стоит брать пример? — спросил Мэссон, выдавив ухмылку.

После некоторой паузы Тунберг спросил:

— Что вы скажете, если мы сегодня на ужин к нашему вину добудем что-нибудь путное?

Мэссон взглянул на Тунберга и проследил за его взглядом. Недалеко на зеленом пятне травы паслись несколько бонтбоков. Это были антилопы среднего размера с шерстью шоколадного оттенка, на которой блестели белые пятна.

— Эулеус готовит превосходное рагу из бонтбока. Пойдемте, прихватите с собой запасное ружье из повозки, постреляем немного.

— Боюсь, что не умею стрелять.

— Да вы шутите!

— К сожалению, нет.

— Вы хотите сказать, что даже не прошли стрелковую подготовку?

— Когда работаешь с растениями в оранжереях, оружие ни к чему, — ответил Мэссон без тени сарказма.

— Ну, здесь ведь не оранжерея, — усмехнувшись, ответил Тунберг, слез с лошади и заговорил командным тоном: — Хотя вы и неплохо водите карандашом по бумаге, но если действительно желаете приносить пользу, то должны уметь немного больше. Предлагаю: я учу вас стрелять, а вы меня — рисовать. Я хочу научиться изображать мир во всей его красе.

— Чтобы разнести его выстрелами в пух и прах, — пошутил Мэссон.

Тунберг прихватил из повозки ружье, порох и пули, повернулся к подопечному и пустился читать лекцию:

— Всегда заботьтесь о том, чтобы порох оставался сухим. Влажность — ваш враг, от нее оружие отказывает, или, еще хуже, порох начинает тлеть, что может привести к запоздалому и неожиданному выстрелу. Это может стоить вам конечности.

— Итак, — сказал Мэссон, словно делая пометки, — если порох сухой, значит, никаких оторванных конечностей.

Серьезно и внимательно он наблюдал за тем, как Тунберг оторвал верхний край бумажного пыжа, выплюнул его, потом взвел курок, чудесно выполненный в виде красивой длинношеей птицы. Потом он добавил немного пороха на пороховую полку и щелкнул ударно-кремневым замком. Металлическая пластина на шарнире прикрывала пороховую полку и защищала порох от ветра. Остальной порох отправился в ствол, и наконец последовала пуля с остатками бумажного пыжа, которую Тунберг дослал в глубину ствола с помощью шомпола.

Вся операция заняла меньше минуты, но Мэссону, который вдруг представил себя перед разъяренным львом, она показалась вечностью.

Тунберг вручил Фрэнсису ружье, которое с наполовину взведенным курком все еще стояло на предохранителе. Мэссон осторожно взял оружие, приставил приклад к плечу и прицелился в большую каменную глыбу в двадцати шагах от них.

— Вы должны спокойно держать оружие и осторожно нажимать на курок, не дергая. Между ударом кремневого замка и выстрелом будет небольшая задержка, поэтому всегда нужно держать цель в поле зрения, даже если вы уже спустили курок. Вы в любом случае узнаете, когда грянет выстрел: приклад едва не выбьет вам плечо, а взрыв оглушит вас.

— Прекрасно: нажать на спусковой крючок и ждать глухоты и увечий, — сухо прокомментировал Мэссон.

— Теперь наведите прицел на цель и примите удобную стойку. Ваши ноги должны стоять на ширине плеч. Когда будете готовы, взведите курок до конца, вдохните, потом выдохните и задержите дыхание — и тогда нажимайте на спусковой крючок.

Мэссон навел дуло на каменную глыбу, представляя, что это лев, который вот-вот бросится на него. Он взвел курок, и тот издал металлический щелчок. Фрэнсис набрал полные легкие воздуха, медленно выдохнул, задержал дыхание и нажал на спусковой крючок.

Курок ударил по кремневому замку, на полочке зашипел порох и зажег основной заряд в стволе. Для Мэссона извергнувшееся пламя и клубы дыма показались столь же страшными, как мнимый лев, который теперь пал замертво на землю. У Фрэнсиса было такое ощущение, что руку выдернули из плечевого сустава, в ушах стоял звон. Он обернулся к Тунбергу, который ободряюще похлопал его по плечу.

— Замечательно, Мэссон, просто замечательно. Не обращайте внимания, первый выстрел всегда в молоко. Не стоит огорчаться, столько премудростей нужно сразу запомнить, но у нас полно времени.

Остаток дня Мэссон и Тунберг провели, тренируясь в стрельбе, пока плечо Мэссона окончательно не онемело, а скалы не покрылись щербинами от пуль. Эулеус тем временем продолжал продвигаться по следам отряда Схеллинга, прошедшего здесь примерно сутки назад.

Последним выстрелом Мэссон поразил цель, Тунберг радостно похлопал его по плечу и поздравил:

— Ну, теперь мы точно знаем, что каменные глыбы нам не страшны!

После стрелковых тренировок мужчины отправились искать дичь и вскоре наткнулись на антилопу дукера, которая паслась на поляне вдалеке от своего естественного укрытия — кустов.

Мэссон зарядил ружье, Тунберг указал, в какое место целиться — прямо под лопатку. Пульс отдавался у Мэссона в ушах. Казалось, весь буш замер, когда он спустил курок. Приклад ударил в плечо, раздался оглушающий треск выстрела, разорвавший тишину.

Хотя клубы дыма, вырвавшиеся из дула ружья, и закрывали обзор, Фрэнсис смог разглядеть, что неподвижно стоявшая антилопа сразу упала.

Оба мужчины помчались через кусты к животному. Подойдя ближе, Мэссон обнаружил, что сделал точный выстрел прямо в сердце, как раз куда указывал Тунберг. Тунберг тут же объяснил, что племя хой-сан после охоты все время благодарит дух убитого животного, которое благородно предоставило свое тело, чтобы уберечь людей от голодной смерти.

— Наверное, мы можем это сравнить с благодарственной молитвой, — произнес Тунберг, — и я думаю, немного благодарности со стороны победителей не повредит, принимая во внимание то количество зверей, которые могут нас здесь легко убить.

Тунберг выпотрошил дукера, надрезал печень и окунул в кровь большой палец. Потом провел им по лбу Мэссона и объяснил, что нужно заставить себя съесть сырую печень, иначе настоящим африканским охотником считаться нельзя.

В конце концов Фрэнсис согласился на компромисс и отрезал тонкий ломтик слизистого органа, который, как он полагал, можно проглотить даже не пережевывая. Но кусочек застрял у него в горле, и британец потерял последние остатки достоинства, когда, отчаянно борясь с рвотными позывами, наконец протолкнул его в желудок.

Как только церемония окончилась, Мэссон перебросил тушку через плечо и понес в лагерь, где Эулеус разводил костер. Тот взглянул на подошедших охотников и с едва заметной улыбкой что-то сказал Тунбергу, когда заметил кровавую полосу на лбу у Мэссона.

— Что он сказал? — поинтересовался Фрэнсис.

— Что вы искупили мою вину. Понимаете, он все еще плохо думает обо мне, потому что я так и не смог заставить себя съесть сырую печень.

Когда они в тот вечер ели рагу, приготовленное Эулеусом, Мэссон задумчиво глядел на огонь и наслаждался приятными вещами — теплой едой, вином и жарким костром. Наконец он спросил:

— Так кто вы на самом деле, голландец или швед?

— Голландец, минхер! — ответил Тунберг и отсалютовал.

— Ах!

— Нет, на самом деле я швед. Я ввел вас в заблуждение?

— Да, нет… А что? — смутился Мэссон.

Он уже начинал сожалеть о том, что откупоривалась уже вторая — если не третья — бутылка вина.

— Но если бы вы были японским императором, я точно ввел бы вас в заблуждение, — продолжал Тунберг.

Очевидно, он погрузился в пучины черной меланхолии. Когда Мэссон завернулся в каросс — лоскутное одеяло из шкур, — Тунберг глядел в безоблачное небо и продолжал беседу со звездами:

— Я сделал все, все, что было возможно, чтобы стать настоящим голландцем. Я говорю, как они, ем, как они, одеваюсь, как они, делаю все практически так же, как они, если вы понимаете, о чем я.

Фрэнсис закрыл глаза, чтобы звезды больше не кружились, и спросил:

— А почему вы хотите быть непременно голландцем?

— Это была идея Линнея. Но мы не учли ван Плеттенберга. Он совершенно не хочет считать меня голландцем. Старый хрыч ожидает, что я буду более голландцем, чем любой голландец. Одежда, язык и поведение — всего этого для него недостаточно.

Мэссон снова открыл глаза и постарался сконцентрироваться на Тунберге. Про себя он клял гугенотов за то, что их занесло в эти проклятые земли, да к тому же с виноградной лозой.

— Линней отправил вас в Африку, чтобы вы стали голландцем?

— Нет-нет. Сначала он меня отправил в Париж, чтобы я стал врачом и чтобы потом смог поехать в Африку и стать голландцем.

— Но зачем, ради всего святого?

— О, да, собственно, просто так. Речь шла о великолепных перспективах для любого ботаника в сегодняшнем мире — о поездке в Японию! — прошептал Тунберг так громко, что даже лошади испугались. Мэссон уже убедился в том, что вино полностью овладело рассудком Тунберга.

— Но, господин доктор…

— Пожалуйста, называйте меня просто Карл, — перебил его швед. Глаза его блестели.

— Договорились, мистер Тунберг. Но в том, что вы сейчас сказали, нет никакого смысла. В Кью мы собираем семена и растения со всего света, но только не из Японии. Никогда. Никто не может съездить в Японию.

— Это правда, никто. Кроме небольшой группы голландских торговцев, тщательно отобранных ван Плеттенбергом. Они каждый год плавают на корабле Компании в Японию. И на этом корабле обязательно нужен врач.

Мэссон понимающе кивнул.

— Поэтому я провел два года в Париже, — продолжал Тунберг, — а потом еще два года здесь, сделал все от меня зависящее, чтобы получить место на этом корабле. Люди всех чинов и сословий подтвердят вам, что я голландец. Но только не барон Йоахим ван Плеттенберг. О нет! По его мнению, я должен сделать нечто большее.

— Что же, к примеру?

— Именно это я и пытаюсь понять два года. Два года, Мэссон! Уже два парусника отправилось без меня. А теперь ходят слухи, что японский император хочет запретить и голландцам приезжать.

Тунберг поднес бутылку к губам, но когда обнаружил, что она пуста, то, расстроившись, бросил ее в деревянный ящик.

— Япония… Вы можете себе такое представить? И не только потому, что там невообразимые ботанические сокровища — цветы и растения, — которые еще никогда не открывались глазам европейцев. Вы только подумайте об исследованиях, о невероятных познаниях, которые таит этот маленький остров! Тысячелетия экспериментов, открытия материалов, о существовании которых мы с вами даже не подозреваем. И никто не сможет туда попасть… кроме меня. Возможно.

— Не знаю, поспособствует ли вашему делу тот факт, что вас поймают вместе с английским шпионом.

— Не стоит беспокоиться на мой счет, мистер Мэссон. Единственное, что я понял после пребывания здесь: если чего-то очень долго ждать, то обязательно представится возможность.

— Значит, сейчас это вопрос выдержки? — Мэссон усмехнулся. — Когда я вернусь — если получится, — то хотел бы посадить свои деревья. Если мне повезет найти этот цветок, меня ожидает вознаграждение — надел земли.

— А также свадьба? — добавил Тунберг.

— Да, и это тоже.

— И это именно то, чего вы хотите, — надел земли, жена, уйма детишек? Ко всему этому быть привязанным?

— То, чего я хочу, совершенно не связано с этим. Все это просто должно быть сделано.

— А вы никогда не задумывались над тем, что можете выбрать собственный путь?

Мэссон молчал.

— Я всегда избегал тирании королей и садов, — задумчиво произнес Тунберг. — Я всегда избегал любой формы тирании. И все же, — он взглянул вверх и сделал жест рукой, указывая на звездное небо, — вот это тоже одна из ее форм. Наверное, нет никакой разницы в том, как далеко мы уезжаем: всегда появляются новые горизонты и новые открытия. Поиски бесконечны, правда? Мэссон?

Тунберг взглянул на товарища и обнаружил, что тот глубоко и крепко спит. Эулеус же, напротив, стоял на страже. Он повернулся спиной к костру, дрова в котором уже превратились в угли и отдавали последнее тепло просторам африканской ночи.