День между пятницей и воскресеньем

Николай. Леонид. Лидочка. Сейчас

— Ленька! Ты ж посмотри, какая красота! Территория громаднейшая! Это ж сколько у них квадратов, а? Надо узнать. А сосны! Видел ты когда-нибудь такие сосны. М-м-м-м… Вот это воздух! Стаканами такой воздух пить надо! Купаться в нем! Чувствуешь? Чувствуешь, как у тебя легкие расправляются? Во-о-от! А море, море где? А, в той стороне, ясно. Ой, и тут бар. Ты гляди. И тут бар, и там был бар. Ну, все, я уже составил план наших вечерних прогулок. Будем передвигаться от бара до бара! По прямой. А потом уж и по кривой, как пойдет, да? А-ха-ха! Вот это территория, а? Тут же можно приехать с кем-нибудь и до конца отпуска ни разу не встретиться. Во! Вот куда надо было с Тамарой ездить.

— Коля! — Леонид не выдержал и расхохотался в голос. — Да ты просто невозможный! Я помню, когда еще на Зине был женат, мы Тане однажды на день рождения щенка подарили, лабрадора.

— Да помню, как же, отличная была псина. Лаки ее звали, кажется, да? Коричневая такая собака, Лаки, ага!

— Память у тебя как у слона, конечно. Всем бы такую. Лаки ее звали, да, так вот, она себя вела точно как ты. Куда ни придешь с ней, а она счастлива-а-ая, носится кругами, прыгает, всех лижет, башкой вертит, хвостом крутит, иногда прям падала от счастья, идти не могла. Вот и тебе, куда ни приедем, везде тебе хорошо.

— Прав, Леонид Сергеич! Абсолютно ты прав. А знаешь почему? А я тебе скажу. Потому что я слишком хорошо знаю, каково это — когда плохо. Да и все наше поколение, наверное, знает. И поэтому каждое малюсенькое «хорошо» — оно для меня и есть чистое счастье! Ты сыт, обут, одет, тепло тебе? Счастье. Башку не разбили? Везунчик. Ночевать есть где? Да ты просто король! Вот молодежь сейчас не понимает. Нет у них проблем, так они их придумывают, к психологам ходят, грустно им, скучно. Что-то не так со мной, доктор, скучаю я сильно, а вот вам таблеточки за кучу денег, ай, спасибо, доктор, помогли. Мне вот в жизни никогда скучно да грустно не было, некогда мне было: я или сам себя за шиворот из дерьма вытаскивал, или спасал ее в прямом смысле — эту мою жизнь, или работал как проклятый, но когда у меня хоть что-то было хорошо — боженьки, как же это было хорошо! А тут, да, ты прав, тут не хорошо, тут просто рай! Пойдем-ка, мой друг, врежем по коктейльчику, а?

— Пойдем-пойдем. Только я сам уже заплутал, в какую сторону идти теперь?

— А в любую, тут куда ни поверни, к бару выйдешь.

— Волшебное место.

— Прекрасное! Дай, только я на газон упаду, как твоя Лаки, а то мне эти кеды жмут, зараза, сил нет, но все равно мне хорошо!

— А давай еще на спорт запишемся?

— А давай! На дайвинг! Нырять будем с аквалангом.

— Нет, Коль, туда нас уже по возрасту точно не пустят. Хотя я понимаю твое желание скрыться от Тамарки раз и навсегда в пучине морской, но нет.

— Не хочешь — как хочешь. Тогда пойдем на теннис, на гольф, на стрельбу из этого, как его… арбалета.

— А я бы на массаж сходил.

— Точно! И в хаммам!

— Нас удар там не хватит? Не сильно там жарко?

— Тьфу, Ленька, как будто тебе семьдесят лет, честное слово! Зануда!

— Мне не семьдесят, мне семьдесят пять! И тебе, между прочим, тоже. Да стой ты, подожди меня! Вот помчался, неугомон. Николай!

— Бабулечка, миленькая, ну что такое? Смотри, как тут красиво? Что тебе не нравится?

— Я не понимаю. Я не понимаю, почему меня не встретили. Этого не может быть. Меня должны были встретить. Он обещал. Обещал, понимаете вы? Обещал, что дождется!

— Да как же не встретили, нас встретил гид из отеля, помнишь, темноволосый такой молодой человек, сразу к машине нас отвел, и мы сюда приехали. Тебе тут разве не нравится?

— Нравится. — Молчание. — Не нравится. — Молчание. — Не знаю. Я не знаю, как тут все должно быть. Так все или не так. Должно мне нравиться или не должно мне нравиться. Почему он меня не встретил, объясните мне, наконец? Нельзя же всю жизнь злиться, нельзя! Я же прилетела!

— Так, — тихо сказала Вера, — я предупреждала. Давай-ка ее отвлекать, чтобы не сорвалась в истерику, а то будет нам отпуск по полной программе.

— Бабулечка, давай пройдемся? — Нина обняла ее за плечи. — Тут такие прекрасные аллеи, огромная территория, настоящий парк. Будем с тобой дышать свежим воздухом, набираться здоровья, выпьем чайку. И тортик закажем. Тут каких только нет тортиков.

— Вот-вот, про кафе он тоже мне все время рассказывал. Про кафе, про кино, про парки, про цветы, про бульвары, господи! Как я ему верила. Как я во все это верила, как я ждала. Как долго, как же долго… Куда же оно девается все время? Куда оно девается?!

— Мама, ты опять что-то потеряла? О чем ты? Что куда девается?

— Счастье! Счастье, Верочка, счастье! Ну неужели я его не заслужила, неужели я его так и не дождалась. Я же не предавала его, просто у меня не было другого выбора, не было. Я жила как другой человек, чужой жизнью, чтобы не предавать его, я же его берегла, у меня и оставалось-то всего ничего, я же могла совсем ничего себе не оставить? Ну, скажи? У меня и было-то всего ничего… Всего ничего… Карточка и перчатка… Перчатка… Перчатка! — Глаза у нее вдруг заполнились слезами, а губы задрожали. — Все исчезло! Все у меня отняли! Как он мог меня не встретить… — Она присела на край дивана, сложив на коленях маленькие морщинистые руки. — А может, это не тот аэродром? А? Девочки? Может, это просто не тот аэродром?

— Конечно! — уцепилась за соломинку Нина и кинулась вытирать бабушке слезы. — Мы же с пересадкой!

— Господи, — Лидия Андреевна всплеснула руками, — ну почему же сразу нельзя было сказать! Почему вы меня не жалеете? Надо было сказать сразу: мы летим с пересадкой. И когда у нас теперь следующий рейс? Когда нам лететь?

— Прости, прости, бабулечка! Это я, дурочка, забыла тебе сказать. Следующий рейс скоро, совсем скоро, мы только пока побудем немножко тут, на море, и потом полетим. Ты не сердись на нас, мы хотели как лучше, чтобы ты немножко побыла на солнышке, отдохнула, подышала свежим воздухом.

— Да, ты права, свежий воздух очень полезен для цвета лица. И это важно, да, важно хорошо выглядеть, когда он меня встретит. Как чудесно, что все прояснилось. Надо было сразу меня предупредить. Я так расстроилась… Ну, хорошо, что все хорошо, что все выяснилось. Это просто не тот аэродром, не тот город, теперь все понятно. Не злитесь на меня, девочки, я очень ценю, что вы так обо мне заботитесь. Особенно ты, Верочка. Я, может быть, не сказала тебе сразу, но на самом деле я очень благодарна тебе, что ты не взяла с собой этого твоего ухажера. Ты молодец. Это очень разумный шаг. Все-таки вам рано еще отдыхать вместе, это ведь уже серьезные отношения — совместные поездки, совместный отпуск, — а вам еще рано, вы только начали встречаться. Но он хороший парень, это видно, отвез нас на своей машине…

— Да-да, мамочка, я ему передам, — кивнула Вера, пока Нина незаметно хихикала.

— Как там его зовут?

— Дима. Дмитрий.

— Ну, хорошо, Дима так Дима. Не знаю, стоит ли запоминать, они у тебя так часто меняются.

— Я постараюсь быть более постоянной и разборчивой, мамочка.

— Да уж, будь добра.

Лидия Андреевна вытерла глаза и поднялась с дивана.

— Ну, что, куда вы собирались меня вести? Пойдемте, я готова.

Долгой прогулки не получилось: Лидия Андреевна устала с дороги. Они немного прошлись по аллее, посидели в беседке, потом вернулись и заказали ужин в номер, пили чай, смаковали восточные сладости, Лидия Андреевна даже попросила рюмочку ликера, а потом отправилась спать и быстро заснула. Вера и Нина еще долго сидели на балконе за густыми ветками гранатового дерева.

— Мам, — вдруг позвала Нина. — А что это за история с перчаткой? Бабушка так часто стала ее вспоминать, а я не знаю, как реагировать. Это ведь из разряда потерянной несуществующей юбки в красных цветах? Или что-то еще более странное?

— Во-первых, юбка на самом деле была. — Вера подняла указательный палец. — Я же сама про нее вспомнила и вам рассказывала. Юбка была. Но она, тут ты права, канула в неизвестность сто лет назад. Бабушка, знаешь ли, любит поискать что-нибудь в далеком прошлом. А с перчаткой с этой… Ох… Ты понимаешь, Нинуль, никогда ведь не знаешь, на чем может переклинить нашу бабушку.

— Это точно.

— Ну, вот. Когда твой дедушка умер, она попросила нас раздать все его вещи и ничего не оставлять, чтобы не было болезненных воспоминаний. Ей было тяжело, все о нем напоминало, так что она попросила убрать все из дома как можно скорее, отдать кому-нибудь, отнести в церковь, в приюты, сдать на благотворительность, книги отвезти на кафедру. Бабушка тогда была еще совершенно в порядке, абсолютно в здравом уме, ну проскакивали какие-то «звоночки» иногда, вроде легкой забывчивости: то она вдруг не могла быстро вспомнить чью-то фамилию, то пересказывала по пять раз одно и то же, — но мы тогда и внимания не обратили, мало ли, с кем не бывает. Так вот, мы разбирали дедушкины вещи, а она наотрез отказалась в этом участвовать, категорически. Мы подумали, ей просто очень больно, все-таки всю жизнь вместе прожили, такая верная пара. Спорить не стали, приехали к ним, сложили все в коробки, развезли что куда. А, нет, погоди, сначала наш прекрасный дядя Миша примчался самый первый забрать все дорогие ремни, галстуки, запонки, все ботинки забрал, хоть они у дедушки и на два размера больше были, — дедушка любил дорогую обувь, и хотел еще забрать часы, но мы не отдали, спрятали в сейф — чтобы вам в наследство. Так он даже весь дорогой алкоголь прихватил, не побрезговал, представляешь? Даже початые бутылки.

— Представляю, очень в репертуаре дяди Миши. Так, а с перчаткой что? А то ты уже про ботинки начала.

— Да подожди, все я помню, просто рассказываю по порядку, как все было. И вот когда мы разбирали кладовку, то нашли там перчатку. Странная история. Почему-то она была среди бумаг, засунута в какой-то дальний угол, так сразу и не найдешь, и почему-то одна. Старая замшевая перчатка с мехом внутри, коричневая такая, как сейчас помню. Одна. — Она пожала плечами. — Мы стали искать вторую, думали, может, завалилась куда-то, не нашли. У мамы не стали спрашивать, чтобы лишний раз про папу не напоминать, она и так была все время — глаза на мокром месте. Проверили все дедушкины перчатки — пары не нашлось. Ну, и решили, что дедушка вторую перчатку просто посеял где-то. И мы эту одинокую…

— Выбросили?

— Конечно. А что с ней было делать? И кто мог знать, что бабушку нашу так триггернет именно из-за этой перчатки.

— Да ладно?

Вера кивнула.

— Тогда у нее в первый раз и случилась настоящая истерика. Мы с тетей Милой ужасно испугались. Пришли домой к ним, в их с дедушкой квартиру, а там все вверх дном, все шкафы вывернуты, все перелопачено, я сначала решила, что воры влезли, мало ли. А мама… Она так кричала, так ужасно кричала, у нее вид был совершенно безумный. Искала эту перчатку… Как одержимая. Едва успокоили. Даже скорая приезжала. И вот после этого все как будто по наклонной понеслось. Я понимаю, что не из-за этой дурацкой перчатки конкретно, скорее всего, спусковым крючком была потеря дедушки, доктор тоже так сказал, но с другой стороны… такой это был яркий момент… Никогда не забуду… Как она кричала из-за дурацкой старой перчатки.