Десант в безвестность: Документальная повесть

ст. Кочкома 16 мая 1942 г., 5 час

Ночью 16 мая 1942 года литерный воинский эшелон, следовавший из Лоух, сделал короткую остановку на станции Сорокской. Дежурный по станции тут же отправил эшелон дальше — на юг, не дав набрать кипятку краснофлотцам, которые, не успев спрыгнуть, бросились, ругаясь, назад, к своим вагонам, так как поезд уже стал набирать скорость.

Старшина 2 статьи Мочихин, тоже спрыгнувший за водой, еле догнал состав и, уцепившись за ручку двери последней теплушки, в которой ехали красноармейцы из второго батальона, пытался на ходу в нее забраться, но это ему никак не удавалось — мешал котелок с водой, который он бережно держал в левой руке.

— Давай сюда котелок! — кричали ему из теплушки. — Давай, тебе говорят, отстанешь!

Наконец старшина разжал пальцы, котелок у него забрали, а затем втащили в вагон и его самого.

— Пить захотелось, ну просто нет мочи! — оправдывался Мочихин, поправляя сбившуюся фуфайку.

Ему возвратили котелок.

— Нет, я уже не хочу, на станции успел напиться, — отказался он. — Пейте, кто желает. Своим ребятам нес, да вот не донес.

Его котелок сразу же пошел по рукам.

Найдя свободное место, старшина опустился на солому. Прямо над его головой мотался из стороны в сторону керосиновый фонарь, который хотя и слабо, но все же освещал теплушку.

К нему подсел уже немолодой красноармеец.

— Откуда будете, товарищ старшина? — спросил он.

— Из пятого вагона, из разведроты, — ответил Мочихин, поудобнее устраиваясь. — Ребята подумают, что отстал.

— Нет, родом, спрашиваю, откуда? — уточнил красноармеец.

— А-а-а… С Валдая. Знаешь, откуда наша Волга-матушка начинается? Вот я из тех краев. А ты?

— Я из Орска. Федор Выборнов, — представился красноармеец.

— А как же попал в автоматчики? Туда, вроде, молодых набирают.

— Сам не знаю. Подготовку прошел, стрелял неплохо. Вот и взяли. Только не пойму я — бригада у нас морская, а народ в ней всякий.

— Да, бригада наша разношерстная, — подтвердил Мочихин.

— И матросы тут, и красноармейцы. Почему бригада, а не полк, не дивизия? — произнес Выборнов.

— У моряков нет ни полков, ни дивизий. Это в сухопутных войсках. Бригада потому, что морская, — не совсем уверенно ответил Мочихин. Он плохо разбирался в сложной структуре воинских подразделений.

— Бригада морская, а мотаемся по лесам да по болотам. Вон сколько едем — все лес, лес…

Мочихин не представлял, почему его не направили опять во флот. Он только знал, что бригаду сформировали на скорую руку в поселке Похвистнево Куйбышевской области и воевать она должна под Москвой. Почему перебросили на Карельский фронт? Вероятно, под Москву они опоздали — там немцев успели поколотить без них, а здесь, на севере, видимо, туговато нашим, вот их сюда и направили.

— Не нравится мне эта езда туда-сюда, — снова заметил Выборнов. — Шестой месяц катаемся, а настоящих боев так и не видали. Зачем вот на пять дней под Кестеньгу возили? Непонятно. Сейчас назад везут.

— Там наступление наших готовилось. Но в последний момент его отменили. Я от своего ротного слышал, что если бы его не отменили, нас бы бросили в самое пекло. Так что радуйся, а то могли бы убить! — сказал старшина.

— Я радуюсь. Только как-то странно воюем: под Масельгскую бросали, под Сегежу бросали, вот сейчас опять куда-то бросят… А фашиста когда же бить начнем?

«Да, перебрасывают нас туда-сюда действительно часто — и все в резерв», — согласился в душе Мочихин. А вслух сказал:

— Вот попадем однажды в хорошую потасовку и поедем по госпиталям, лазаретам, а кое-кто останется в этой земле навсегда.

До полного рассвета оставалось совсем немного времени, и в теплушке почти никто не спал. Лежали на соломе, дремали. Весело играл огонь в чугунной буржуйке, и в вагоне было достаточно тепло. Колеса с монотонным равнодушием отстукивали на стыках рельсов: «Скоро приедем, скоро приедем!». В противоположном углу теплушки кто-то затянул: «Ох, как бы дожить бы до свадьбы-женитьбы…» И тут же раздался беззаботный мальчишеский смех.

«Будто не на фронт, а на прогулку едут!»— подумал Мочихин. Он смотрел на этих мальчиков в шинелях и фуфайках, еще не познавших войны, смертей. И ему стало жалко и их, и себя. Никому из них пока неизвестно, что будет завтра, послезавтра, неведома и та тревога за собственную жизнь, которая возникает у бывалых людей. А старшине Мочихину эта тревога не дает покоя. Сколько дней подряд свербит поганая мысль: в этих болотах твоя смерть! Если бы вернулся на корабль, не было бы такого чувства, а то — в пехоту. Матрос не умеет воевать на суше…

«Скоро приедем, скоро приедем!»— перестукивали колеса на рельсах. Теперь уже действительно скоро. Раз эшелон пошел без остановок, значит — торопятся. Да и по заброшенным полустанкам видно — все ближе и ближе фронт.

— Что, задремал? — повернулся Мочихин к Выборнову, который сидел, подперев кулаками усталое лицо.

— Вы молчите, и я молчу, — проговорил тот, потом добавил — За вас, наверно, взводный переживает.

— Ничего, на первой же остановке переберусь в свой вагон.

Но остановок не было. Эшелон мчался в предутренней заре. Лишь однажды он резко затормозил и некоторое время двигался тихо. Невысокий лейтенант, видимо комвзвода автоматчиков, отодвинул дверь, чтобы посмотреть в чем дело, и неожиданно присвистнул:

— Мать честная, состав раскореженный под откосом лежит! Наверно, под бомбежку попал!

Все, кто был рядом с дверью, повскакивали со своих мест. Мочихин тоже приподнялся. И хотя ему было плохо видно, он все же разглядел опрокинутые на откосе железнодорожного полотна скелеты полуобгорелых теплушек и исковерканные полуторки, мимо которых медленно, чтобы не сойти с рельс, пробирался их эшелон. «Вот она, картинка войны!»— подумал Мочихин. Потом поезд снова набрал скорость и колеса теплушки привычно застучали: «Скоро приедем, скоро приедем…»

Часа через два, когда холодное майское солнце уже стало заглядывать сквозь щель двери к ним в теплушку, эшелон вдруг остановился. Первым это почувствовал лейтенант. Он поднялся, прислушался, соображая в чем дело. Но тут кто-то ударил два раза прикладом автомата в дверь: «Раз-з-груж-жайсь, прибыли!» И все сразу зашевелились.

Мочихин нащупал в соломе свой котелок, отряхнулся и заторопился к двери. Когда лейтенант ее отодвинул, в теплушку ворвался холодный утренний воздух.

— Кочкома какая-то! — объявил лейтенант. — На станцию Кочкома прибыли!

Было уже светло, и первое что бросилось Мочихину в глаза — это приземистые склады, огороженные колючей проволокой, и рядом с ними какое-то заброшенное кирпичное здание. Дальше виднелись землянки, черные нити траншей.

— Раз-згруж-жайсь! Прибыли! — понеслось вдоль эшелона. — Раз-згруж-жайсь!..

Мочихин попрощался с Выборновым, спрыгнул на откос и поспешил к своему вагону.

Ребята уже разбирали оружие, ящики с патронами, другое нехитрое матросское имущество. Увидев Мочихина, они радостно загалдели, а ротный Афанасьев сделал вид, что ничего такого не произошло и, как только Мочихин подошел, приказал:

— Старшина, пока эшелон вытряхивается, сбегай подыщи жилье получше.

Мочихин хотел было уже идти, но пока прикидывал, куда направиться, кто-то рядом крикнул:

— Смирно!

К их теплушке подходила группа командиров во главе с подполковником Литвиновым.

— Торопитесь, ребятки, а то, не дай бог, фашисты еще прищучат нас на открытом месте, — подполковник остановился. Затем со всей своей свитой направился дальше вдоль эшелона.

У теплушек разведроты задержался только комиссар бригады Девяшин.

— Простоим здесь недолго. Прибудет третий батальон с артдивизионом и направимся дальше, на новый участок фронта, — сказал он. — А пока постарайтесь подыскать жилье здесь, на станции.

Афанасьеву стало все ясно: если их опередят другие с эшелона, квартировать разведчикам придется в палатках. Он махнул рукой Мочихину: иди. Вместе со старшиной Костенко Мочихин пошел искать жилье сначала в направлении заброшенного кирпичного здания, которое видел из вагона. Когда они подошли к нему, Костенко сказал Мочихину:

— Ты пошукай здесь, а я там, — показал он на возвышающиеся у леса холмики землянок. — Вдруг есть свободные.

Мочихин обошел здание вокруг, нашел дверь. Помещение, в котором он очутился, напоминало что-то вроде подсобки. В углу валялись тормозные колодки, промасленная обтирочная ветошь и большая куча желтого песка. Как бывший железнодорожник, Мочихин определил, что раньше здесь была или пескосушилка или пункт технического осмотра вагонов. Старшина огляделся, оценил достоинства и недостатки помещения и пришел к выводу, что полроты здесь вполне можно разместить, если поставить пару буржуек. Затем он пошел к складам — посмотреть, что там. Но метров за сто до них его остановил часовой.

— Сюда нельзя, — держа наизготовку трехлинейку, заявил он. Часовой понял, что матрос с эшелона и подыскивает жилье. — Ты, друг, иди вон к тем баракам, — показал он в сторону леса. — Туда ваши уже пошли.

Мочихин ухмыльнулся: конечно, пошли, не один же он такой ушлый! Костенко, наверное, тоже уже там побывал. «Черт возьми, завезли неизвестно куда, и мерзни здесь как суслик!»— подумал со злостью он, а вслух сказал:

— У вас всех так встречают? Ни оркестра, ни угла…

— Всех, матрос, всех, — невозмутимо ответил часовой. — Вашего брата везут сюда и везут. Второй эшелон уже прибывает — и все матросы. Может, с географией напутали? Моря-то тут нет, одни болота. А что касается музыки, то финны тебе ее могут устроить!

— Неужели передовая так близко? — удивился старшина.

— Передовая-то далеко, а они нет-нет да наведываются.

— Так всыпать им надо покрепче, а то ведь никакого житья не будет!

— Вот тебя, матрос, и привезли для этого. Посмотрим, как ты им всыпешь. В штаны не наложишь?

— Иди ты, знаешь куда! — старшина хотел выругаться, но смолчал, развернулся и пошел к спрятавшимся в лесу двум баракам, которые он только сейчас разглядел.

У бараков, длинных и приземистых, скопилось много красноармейцев с эшелона. Все суетились, словно устраивались надолго, навсегда. Взводные их подгоняли. На одном из бараков уже появилась табличка «Рота ПТР», у другого бойцы из комендантского взвода забивали досками разбитые окна, как в коровник, таскали охапками солому, прихваченную из теплушек эшелона. Мочихин не нашел ни Костенко, ни кого-нибудь другого из своей разведроты.

Старшина пошел назад, к эшелону. Отойдя немного, оглянулся: отсюда бараки были похожи на огромный муравейник. К каким только условиям не приноравливается человек! По всем меркам в эти бараки поместится от силы человек двести — триста, а тут — чуть ли не полбригады! Но самое удивительное в том, что никто из них не думает: появись самолет противника — потерь не счесть!

Но фронт себя еще не показывал — не гремели выстрелы, не свистели снаряды, не было и самолетов. Наоборот, стояла звонкая утренняя тишина, кругом все будто вымерло, и лишь суматошное столпотворение у бараков напоминало, что идет война.

— Иван! Мочихин! — вдруг услышал старшина. Остановился. К нему спешил аджарец Гвасалия, его второй номер.

— Ты где, дорогой, потерялся? — подойдя к нему, заговорил Гвасалия. — Ушел, понимаешь, и все, нет и нет. Костенко уже вернулся, тебя — нет. Он послал искать.

— Нашел Костенко жилье? — не объясняя, где был, спросил Мочихин.

— Мы все уже в землянке. Костенко, понимаешь, уговорил саперов потесниться. Тут совсем близко. Землянка большая, с нарами, а их немного. Понимаешь, пустили! — словно удивляясь добродушию саперов, проговорил Гвасалия.

— И все поместились?

— Понимаешь, дорогой, почти все. Немного тесно, но я на нарах место тебе занял. — Гвасалия шел впереди, постоянно оборачиваясь на старшину, взмахивая руками. — Они, понимаешь, говорят, что нас опять в резерв армии. Где-то рядом тут будем.

Вскоре Гвасалия привел его к землянке, в которой устроились разведчики. Она находилась недалеко от железнодорожной станции. Вернее, их было тут несколько. Вырыли землянки, по определению Мочихина, опытные солдаты — в болотине, но зато со всех сторон их надежно защищали невысокие скалы. От землянок к станции тянулись ходы сообщения, тоже сделанные на совесть.

Разведчики встретили Мочихина громким восклицанием: «И на этот раз не потерялся!» Одни из них уже вскрывали банки с консервами, пили чай, вскипяченный на чугунке, другие просто лежали на нарах, отдыхая от долгой езды в вагоне.

Так начался новый день их пребывания на левом фланге Карельского фронта…