Десант в безвестность: Документальная повесть

оз. Лайяозеро 2 сентября 1942 г., 14 час. 10 мин

Потеряв всякую надежду выйти на связь с бригадой, Ковалев перестал обращать внимание на раненого старшину 1 статьи Якушенкова, колдовавшего у рации и пытавшегося левой рукой вызвать радиста на восточном берегу Ондозера. Теперь, после нескольких атак егерей и убийственного минометного огня, обрушенного в ярости на отряд финскими минометчиками, капитан ясно осознал всю трагичность своего положения. Не только ему, но и всем десантникам стало понятно, что до вечера им уже не продержаться. Было еще только два часа дня, а в отряде способных держать оружие оставалось не более пятидесяти человек. Остальные либо убиты, либо тяжело ранены. Особенно большие потери оборонявшиеся понесли во время последнего минометного налета. Мины разворотили все болото, и от них нельзя было нигде спрятаться. Отдельные из бойцов не выдержали этого кромешного ада и в отчаянии начали выползать из болота, но тут же попадали под меткий огонь вражеских снайперов. Силы отряда таяли на глазах. Погибли старший лейтенант Сапов, военком Языков, младший лейтенант Пыринов, тяжелораненый уполномоченный особого отдела сержант Рыжихин подорвал себя гранатой. Не стало в живых военфельдшера Слатвицкого, главстаршины Краевого.

В рядах оставшихся в живых десантников все сильнее и сильнее зрело недовольство действиями командира отряда. Даже старший батальонный комиссар Барков, находившийся рядом с Ковалевым, в разговоре с ним не удержался и высказал сомнение по поводу правильности его решения укрыться на болоте. Да Ковалев и сам понял, что совершил непоправимую ошибку, заняв круговую оборону в болотине. «Нужно было прорываться! — злился теперь на себя капитан. — Сразу же, не надеясь на помощь из-за озера и не дожидаясь темноты!» Но Ковалеву даже сейчас, когда отряд оказался в отчаянном положении, не хватало решимости поднять людей в последнюю контратаку. Оставить убитых, раненых — и попробовать вырваться! Кто-то да уцелеет, ускользнет из этого мешка! Капитана охватило какое-то оцепенение, и чужой голос твердил ему: держаться, держаться! Свои не оставят в беде, придут, выручат!

В короткую минуту затишья к нему подполз весь облепленный грязью главстаршина Шевченко.

— Товарищ капитан! Еще один минометный обстрел и от нас ничего не останется! Нужно что-то делать!

— Держаться, главстаршина! Нужно держаться! — упрямо проговорил Ковалев.

— Но это безрассудно, товарищ капитан! Егеря забросают нас минами!

— А ты что, хочешь оставить своих товарищей? Раненых? Или — плен?

Шевченко замолчал, не зная, как ответить на этот веский довод.

— Наши наверняка слышат бой, и я думаю, что-то уже предпринимают! — заявил Ковалев. — Надо держаться.

— Тогда люди сами побегут отсюда, не дожидаясь твоего приказа! — вступился за главстаршину Барков, слышавший весь разговор. — Рано или поздно, но это случится! Пойми, капитан, бывают такие ситуации, когда выбирать не приходится. Хорошо, мы не оставим раненых — тогда умрем здесь все, и раненые тоже. Но если есть шанс остаться кому-то в живых, почему бы им не воспользоваться? Хотя, я уверен, теперь и такого шанса уже нет…

— Погибать — так в бою! А не ждать, когда тебя миной накроет! — снова заговорил Шевченко. — Думаю, нам раненые это простят.

Словно в подтверждение слов главстаршины вновь ухнули минометы, вслед за этим с противным свистом пронеслись над их головами две мины и разорвались неподалеку. Новый залп — и новые разрывы вздыбились на болоте. Финны повели по десантникам очередной губительный минометный обстрел.

— Товарищ капитан, ну делайте что-нибудь! — с отчаянием выкрикнул Шевченко. — Надо прорываться! Иначе они смешают нас с грязью!

Ковалев наконец решился.

— Борис Николаевич! — обратился он к Баркову. — Вы старый коммунист. Обратитесь к бойцам, если кто из них пойдет на прорыв — идите! А я останусь здесь.

— Хорошо, капитан! Извини, если что не так, но, поверь, главстаршина прав — надо прорываться, надеяться больше не на что. Идем и ты. Все вместе, может, вырвемся!

— Нет. Я не могу. Как командир отряда я не имею права оставить раненых! — голос у Ковалева дрогнул. — Если вам удастся вырваться, идите на юг, в сторону Сегежи. Прощайте!

У Баркова на глаза навернулись слезы. Он понимал, что капитан и те, кто не захочет пойти с ним, погибнут. Все погибнут, и раненые в том числе. Старший батальонный комиссар хорошо понимал, что и у тех, кто пойдет на прорыв, шансов остаться в живых тоже практически нет. Но безысходность положения больше всего страшила его и призывала к действию, хоть и безнадежному, а все же — действию.

— Прощай, Ковалев! — Барков сильно сжал руку капитана, затем решительно пополз, не оборачиваясь назад.

Ковалев проводил его долгим взглядом, повернулся к Шевченко:

— Иди и ты с ним, главстаршина. Помоги ему, если что… Не поминай лихом! — махнул капитан на прощанье рукой.

— Прощайте, командир! — Шевченко уполз вслед за Барковым.

Ковалев не видел, кто из десантников решился пойти на прорыв с Барковым, не видел он и оставшихся — высокая осока скрывала и тех и других. Рядом с ним были только убитые — пулеметчик Гвасалия, радист Якушенков, разведчик из его роты Калистов и еще один моряк, которого он не знал.

На какое-то мгновение Ковалев забылся, перестал ощущать окружающий мир и видеть весь ужас минометного обстрела, его охватило безразличие ко всему происходящему. Было все равно — останется в живых или умрет. Ковалев отложил в сторону автомат, перевернулся на спину и, глядя в бездонное серо-голубое осеннее небо, лежал несколько минут неподвижно, отдавшись во власть этого безразличия. Он почувствовал себя освобожденным от всего, от всех и главное — от мучавшего его вопроса: повинен в гибели отряда или нет? Теперь уже это неважно. Теперь все равно…

Вернул его к действительности донесшийся, как ему показалось, издалека крик: «Впе-е-ред, братва!», а затем отчаянное: «Ур-р-ра-а!».

«Это Барков с главстаршиной пошли на прорыв», — подумал Ковалев и, не обращая внимания на вспыхнувшую тут же стрельбу, поднялся во весь рост, чтобы посмотреть на безумную атаку отчаявшихся моряков. Но он не увидел ничего — раздавшийся рядом взрыв обдал его горячей болотной грязью, свалил с ног. Ковалев хотел было подняться вновь, но сильная боль резанула в левом плече и он, вскрикнув, потерял сознание.

Сколько лежал в беспамятстве, Ковалев не помнил, а когда очнулся, увидел склонившегося над ним знакомого моряка по фамилии Мужичек. Тот пытался его тащить.

— Не надо, браток, — застонал Ковалев. — Не надо, мне больно.

— Тихо, товарищ капитан! Все кончено. Сюда идут финны и всех, кто еще жив, пристреливают. Надо уползать! — зашептал моряк. — Нам только бы добраться до леса.

Ковалев напряг слух. Со стороны дороги слышались лай собак и разговор на чужом языке. Потом — выстрел из пистолета, немного спустя — второй. «Они обшаривают болото и добивают раненых! Сволочи!» — сжал зубы Ковалев и снова застонал: боль в левом плече отдавалась по всему телу.

— Ползите за мной, товарищ капитан! — настойчиво затормошил его моряк. — Надо ползти…

— Некуда нам с тобой ползти. Они с собаками! — отрешенно проговорил Ковалев. — Где мой автомат?

— В нем нет патронов. У меня тоже кончились.

— Наши прорвались, не знаешь?

— По-моему, нет, — помолчав, ответил Мужичек. — Они даже до леса не дошли — снайперы не дали.

— А раненые где? — снова спросил капитан.

— Какие раненые? Слышите, они их пристреливают! Они за гарнизон с нас шкуры спустят, надо спасаться!

— У тебя же есть гранаты…

До матроса сначала не дошло, зачем капитан заговорил о гранатах, а когда он сообразил, о чем речь, ужаснулся и, заикаясь, зашептал:

— Нет-нет, я не смогу!

— Тогда отдай мне, — совсем спокойно сказал Ковалев, словно просил что-то пустячное.

— Неужели нет никакого выхода… — пробормотал матрос в растерянности. — Неужели придется здесь сдохнуть!

— Дай ее мне! — снова попросил Ковалев.

Но Мужичек засунул гранату обратно в карман и, ни слова больше не говоря, подхватил капитана, потащил его в осоку. От сильной боли в левом плече Ковалев чуть не потерял сознание.

— Что же ты мне руку выкручиваешь, браток? — застонал он. — Она же горит у меня вся!

Матрос остановился, осмотрел плечо Ковалева.

— Крепко шарахнуло, — покачал он головой, перевалился через капитана и, подхватив его уже за правую руку, пополз с ним дальше.

Ковалев не понимал, зачем его тащит матрос, он знал, что все это зря, что пришел конец. Ему почему-то захотелось, чтобы это наступило как можно скорее.

— Послушай, друг, оставь ты меня в покое, — пытался убедить он моряка. — Отдай гранату, а сам спасайся. Одному же легче спрятаться.

Но тот не отвечал и продолжал тащить капитана.

— Как командир приказываю тебе — оставь! — потребовал Ковалев. — Оставь!

— Тише, услышат! — взмолился Мужичек.

Собачий лай послышался где-то впереди. Затем совсем рядом раздался выстрел из пистолета. Мужичек хотел привстать, оглядеться, но ни руки, ни ноги не слушались его. Безумный страх вдруг охватил матроса. Услышав, как сильнее застонал капитан, он испугался, что тот закричит, быстро вынул из кармана гранату и сунул ее в руку Ковалева.

— Katso, tuolta punikilta on jalat poikki ja hän vielä yrittää karkuun. Onpa sitkeä, venäläinen roisto![1] — неожиданно услышали они поблизости незнакомую речь.

— Что, мать вашу так, нашли — обрадовались! Ну идите, идите сюда, я вам глотки перегрызу, — послышалось в ответ, и дальше — сплошной мат.

Голос показался капитану до боли знакомым. Но кто это мог быть?!

— Давай, давай, сволочи, подходи!

Ковалев вспомнил: это был голос Василия Максина, командира стрелкового отделения. Он тоже, оказывается, еще жив!

— Lisää sille konepistoolistasi, kyllä lakkaa rimpuilemasta[2],— снова сказал кто-то.

И тут же раздалась автоматная очередь.

Мужичек сжался, затаился. Холодная испарина выступила у него на лбу. «Пронеси их, господи! Пронеси… Найдут — убьют! А я еще и не жил как следует!»— расширенными от страха глазами он стал искать, куда бы спрятаться, исчезнуть, раствориться… Однако принять какое-либо решение не успел, осока раздвинулась, и прямо перед своим лицом он увидел две пары сапог.

— Katsonah, tuolla on vielä kaksi![3] — громко сказали над ним.

— Lopeta heidät ja mennään edelleen[4], — отозвался другой.

— Odotahan, tuo taitaa olla upseeri![5]

Капитан Ковалев как лежал ничком, так и остался лежать. Когда один из егерей сильно пнул его сапогом, он напрягся, будто бы собираясь встать, а сам незаметно сунул здоровой рукой гранату между колен и, собрав остатки сил, дернул за кольцо. Прогремел взрыв. Последнее, что Ковалев услышал, — это истошный крик матроса Мужичка: «Не на-а-до!!!» И все, сознание его провалилось в бездну, он перестал ощущать себя…