Девочка с персиками

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Прилет Гадаски. Барыгин, Преподобный, Перверт. Web-Free

TV.

Гадаски прилетел утром 19 ноября в пятницу. Мы встречали его в аэропорту. Ив и я. Он привез литровую бутылку водки, купленную в

Лондоне в дьюти-фри шопе. Гадаски явился вовремя. Это был день расплаты и день выступления. Мы сразу же прямиком поехали на такси в

Бургтеатр, где у меня уже был назначен термин в бухгалтерии. Шел редкий снег – первый снег последнего года второго тысячелетия.

Окно главного бухгалтера выходило на ратушную площадь и Ринг, у входа в театр тормозили трамваи, но в это время суток из них здесь никто не выходил. Трамваи, постояв, ехали дальше. Гадаски и француз молча смотрели, как я получаю в бухгалтерии деньги – толстую пачку

1000 шиллинговых купюр. Затем мы пили кофе в кондитерской "Sluka" у ратуши. Было тихо и сонно. Снегопад становился гуще.

– Когда прилетит доктор Солтер? – спросил Тим. – Я рассчитывал встретить его в самолете.

– Вечерним рейсом. Он сегодня должен еще работать.

– А он успеет к началу?

– Успеет. Начало в 22 часа.

– А когда надо появиться нам?

– Часам к шести. У нас запланированы два телевизионных интервью – с каналом австрийского телевиденья ORF 2 и с Интернет-каналом

Web-Free TV.

Мы ели яблочный штрудель и пили венский меланж. У меня зазвонил телефон. Это был художник Барыгин.

– Владимир, – сказал он. – Нам нужна еще одна проходка.

– Анатолий, – сказал я. – Мой список уже составлен и утвержден.

Мне разрешили пригласить всего десять персон. Остальные должны покупать билет сами. Ты и отец Агапит в списке. Больше я никого пригласить не могу.

– Но это очень хороший человек – оперный певец, эстонец, он вырос у меня на глазах. Его мама была нянькой моего пасынка, Лениного сына. Они жили у нас в квартире шесть лет. Его зовут Эверт. Он – тенор, но сейчас переучивается на бас, потому что с тенором трудно устроиться в Венскую оперу, а он хочет там петь.

– Толя, пусть этот Перверт, переучивающийся на бас, сам купит себе билет!

– Но у Эверта мало денег, он должен брать частные уроки, чтобы изменить голос с тенора на бас, он молодой и тоже хочет стать Голым

Поэтом. Может быть, его можно будет пропустить как поэта?

– Ладно, я попробую.

– Спасибо! Отец Агапит передает свое благословение Голой Поэзии, он здесь, рядом со мной, ждет с нетерпением сегодняшней ночи.

– А он придет в рясе?

– Нет, в джинсах.

– Сегодня вечером нам, кроме всего прочего, еще предстоит общение с настоящими первертами – попом в джинсах и тенором, переучивающимся на бас, желающими во чтобы то ни стало поглазеть на Голых Поэтов, причем даром! – констатировал я итог своей беседы с Барыгиным.

– Если певца не пустят, я могу к нему выйти и показать ему свои яйца где-нибудь в подворотне, – хмыкнул Ив.

– Только не забудь прочитать ему еще какой-нибудь стишок, он ведь хочет приобщиться к Голой Поэзии!

– А ты что, еще до сих пор не залечил яйца? – спросил Ива Гадаски.

– Пока нет, но лечу. Каждую неделю хожу на процедуры…

Многозначительно хмыкнув, Гадаски вынул табак и стал забивать трубку.

– А как там твои дела? – ехидно полюбопытствовал у него Ив. – Ты все еще торгуешь пусси-джусом?

– Представь себе, все еще!

– И тебе не надоело?

– Нет.

Пусси-джус был своеобразным ноу-хау Тима Гадаски, по крайней мере, он так утверждал. Идея продавать пусси-джус пришла ему в голову несколько лет назад, когда он еще сожительствовал с журналисткой Жу-Жу, писавшей для "Индепендент". Он собирал в пробирки ее вагинальные выделения и продавал по почте извращенцам.

Давал объявления в порнографических журналах и в Интернете. Ему приходили заказы. Главным образом из английских тюрем. К пробиркам он прикладывал аутентичные фотографии обнаженных девушек, которых у него было предостаточно в результате наших с ним гендерных работ широкого профиля на российском и британском поприщах.

Пусси-джус очень скоро стал пользоваться завидной популярностью, и пизда Жу-Жу, используемая Гадаски в качестве большой дойной коровы, уже не могла давать необходимые надои. Гадаски прибегал к хитростям, он втирал донору во влагалище мед, от чего выделения становились обильней и интенсивней по запаху.

Разрыв с Жу-Жу поставил Тима Гадаски на грань финансового краха.

Ведь девушка производила не только вожделенный пусси-джус, но и носила трусы, которые тоже шли на продажу.

Когда Жу-Жу выгоняла Тима Гадаски, она отдала ему также огромный ящик хлопчатобумажных китайских трусиков, купленный им по дешевке на

Долстонском рынке. К моменту разрыва отношений Жу-Жу не успела сносить даже половины всех закупленных в прок трусиков, хотя она и меняла их каждый день. Чтобы на трусах оставалось побольше цимеса,

Гадаски категорически запрещал ей подмываться и подтираться.

Трусы тоже расходились неплохо, хотя в этом бизнесе и была повышенная конкуренция.

Когда же Гадаски остался без Жу-Жу, он начал сам носить эти трусы для запаха, а все визуальные эффекты наносил с помощью акварельных красок "Ленинград". Пусси-джус он готовил теперь из собственной белой мочи, инсулина и сырых яичных белков. Технология приготовления была весьма сложной. Моча, используемая для изготовления пусси-джуса, как он мне однажды объяснил, ни в коем случае не должна была быть желтой.

Гадаски изучил продукты, которые давали белый цвет мочи, и сел на своеобразную диету. Еще он покупал свежую спаржу, придававшую моче резкий специфический запах. Одним словом, искусственный пусси-джус по виду и запаху был ничуть не хуже оригинала. Он пользовался спросом. Его нюхали, его пили, его втирали в лицо и в головки пенисов тысячи английских извращенцев, даже не подозревая – из каких компонентов он сварганен.

Пусси-джус нового поколения и трусы, которые он носил сам, приносили Гадаски скромный, но весьма стабильный заработок, являвшийся результатом его собственного труда, а не продуктом сексуальной эксплуатации женщины.

Мы погуляли по городу, забросили шмотки Гадаски в студию, выпили водки и отправились на интервью.

Морда журналистки Web-Free TV показалась мне уже однажды виденной.

– А мы знакомы, – сказала она по-русски. – Меня зовут Марьяна.

Помните, в "Пальменхаусе"? В туалете!

– А! В "Пальменхаусе"! В туалете! – воскликнул я. – Конечно же, помню! Это было такое романтическое знакомство!

Она улыбнулась.

– Да, – продолжал я. – Это было в мужском туалете…

Ив и Гадаски вопросительно уставились на меня.

– Ты знакомишься с девушками в мужском туалете? – спросил удивленный Ив.

– Нет, это девушки знакомятся со мной даже в туалете!

– Я просто услышала, что кто-то говорит по-русски, и из любопытства вошла… – сказала, краснея, Марьяна.

– Да, она вошла в мужской туалет исключительно из любопытства, – подтвердил я.

– Причем исключительно из любопытства к русскому языку, – уточнила Марьяна.

– Конечно, – согласился я. – Что же еще может заставить зайти девушку в мужской туалет, кроме любопытства?

– К русскому языку, – добавила Марьяна.

– Конечно…

Это была странная история, случившаяся в тот вечер, когда Пауль пожрал кальмары. Мы с Будиловым спустились тогда в туалет по роскошной мраморной лестнице "Пальменхауса", чтобы именно там дать волю своим эмоциям. Будилов содрогался от смеха, вспоминая, как

Пауль бежал в темный парк с тарелкой в руке, преследуемый поваром и официантом. А я вторил ему, выражая чувства крепким, не предназначенным для печати словцом.

– Пиздец! – восклицал я. – Я сейчас обоссусь и обосрусь на месте!

Такого отколупа я еще не видал! Все просто охуели от удивления!

Ебать мой хуй! Это ж надо – спиздить в ресторане тарелку с едой! И уебать в кусты! В полном смысле этого слова! Я думал, что они его отпиздят! Пиздец! Я хуею с этих людей!

Вдруг дверь в туалет открылась и к нам заглянула довольно симпатичная телка. Мы так и опезденели от неожиданности. Такой ситуации мы ожидали меньше всего. Будилов мгновенно перестал хохотать, а я заткнулся на полуслове.

– Вы говорите по-русски? – спросила она. – Давайте знакомиться! Я

– Марьяна.