Дракон с отрезанными крыльями

Глава тридцать четвертая: Секрет иллюзиониста

Кён отловил братьев почти у армелонских ворот: эти два кретина всерьез рассчитывали, что их пустят в город. Да с тех пор, как там новый дракон со своей мамашей обосновался, предупредивший, что их искать могут, все посты были подняты, будто по тревоге. Описание подчинивших взрослого ящера братьев отныне каждый дружинник знал назубок, а любого желающего попасть в Армелон обыскивали и допрашивали так, как будто он — самое малое — проклятое драконье золото пытался в город провезти. Братьев мигом бы под стражу взяли, и никакой подвластный им ящер не помог бы: сам Энда защищал Армелон от нападений и уж точно не стал бы церемониться.

Всю эту информацию Кёну сообщил отец, который, несмотря на исполненный приговор об изгнании, по-прежнему считал своим долгом заботиться о сыне и, вероятно, лелеял надежду на его скорое возвращение.

Еще один старый кретин!

Зачем бы Кёну сдался этот жухлый городишко, в котором предпочитали эндово отродье? Он и сам бы свалил из него подальше, когда подкопил деньжат — а отец в этом смысле был полным болваном, несмотря на занимаемый высокий пост, — да вот, не успел. И теперь помимо обогащения Кёна интересовала месть. Даже не так: месть стала самой главной целью в его жизни. Он должен был отплатить за свое унижение, да так, чтобы отдельные бывшие сограждане никогда этого не забыли. Но для этого Кёну нужен был идеальный план и идеальные союзники. И именно их он рассчитывал получить в лице покоривших дракона братьев.

Кён, правда, не ожидал, что они окажутся настолько тупыми и настолько отвратно-мерзкими. Он слышал, конечно, что до овладения техникой подчинения братья были простыми работягами и всю жизнь провели, копаясь в земле, но это никак не упростило его задачи: Кёна просто мутило от их грязного шмотья, от характерного запаха давно не мытых тел и от тех словечек, что позволяли себе братья в его присутствии.

Впрочем, долго он с ними знаться не собирался: до ярмарки оставалось всего несколько дней, и до этого момента заручившемуся согласием братьев Кёну предстояло провернуть несколько дел. И, прежде всего, отыскать еще одного мерзавца, готового за горстку рольдингов продать родную мать.

Дарре с интересом смотрел, как на помосте Главной площади рабочие возводили какой-то шатер, сплошь украшенный звездами и полумесяцами. Градоначальник на нынешнюю ярмарку пригласил в Армелон еще ни разу не бывавших здесь артистов, обещавших «невиданное, эффектное и самое загадочное из всех возможных» действо, и Дарре очень надеялся, что им не станет очередной цирковой дракон.

Впрочем, вряд ли нынешний глава города решился бы на подобный шаг, памятуя и о том, во что вылилась ошибка Тилы шестилетней давности, и о том, с каким подозрением после выступления на суде Кёна горожане стали к нему относиться. Кресло градоначальника под ним теперь держалось на честном слове, и любой промах мог стать последней каплей.

— Дядя сказал, какого-то иллюзиониста позвали, — проговорила Айлин несколько напряженным голосом. — Чудеса будет всякие показывать. Вроде как публика от такого в восторге. Дядя лично весь его реквизит проверял, чтобы сюрпризов не было.

Дарре кивнул. Интересно, сподобилась бы мать Джеммы сама рассказать о возможных преследователях и о том, какую они с дочерью беду навлекли на Армелон, или так и промолчала бы, понадеясь на божью защиту? Так ведь Энда не каждого горожанина в отдельности оберегает, а город в целом — от каких-нибудь крупных неприятностей: эпидемий там, пожаров или вражеских налетов. А следить за всеми даже ему никакого времени не хватит. И если бы бывшие хозяева просто прошли внутрь крепостных стен и нашли Джемму…

Нет, все-таки у этой девчурки ума точно было больше, чем у удочерившей ее женщины. Она-то все и выложила Тиле, мигом смекнув, что именно от него зависит безопасность Армелона и его жителей. Это раньше все заботы лежали на градоначальнике, а с появлением дружины полномочия распределились между ее командиром и главой города, и Тила даже сейчас обладал не меньшей властью, чем его преемник. И уж точно большим рвением и способностью защитить сограждан.

Он давно уже настропалил крепостную охрану на задержание подчинивших ящера братьев, дав им подробное описание их внешности, вытребованное у Дарре. А после приезда Джеммы с матерью да в преддверии ярмарки усилил меры безопасности до предела. Без его личного согласия теперь и мышь сквозь крепостные ворота проскочить не могла. Все орудия были приведены в боевую готовность на случай попытки братьев натравить на Армелон своих драконов: кто там знает, как Энда защиту города воспринимает? Может, сочтет подобную угрозу недостаточной для своего вмешательства? А может, братья какую-нибудь хитрость замыслят: судя по всему, перламутровый дракон им был жизненно необходим, иначе они рисковали лишиться прежней власти над ящерами, как только закончится зелье.

Могла ли Джемма теперь чувствовать себя в безопасности? Никто этого не знал. Все лучше, чем под Хантесвилем, где единственной хрупкой защитой могла быть ее мать.

Дарре пока так и не понял, как ему относиться к этой женщине. С одной стороны, она была соучастницей его мучителей: вольной или невольной — это оставалось на ее совести. С другой — она взяла под свою опеку дракона и, кажется, даже искренне полюбила его, рискуя собственной жизнью ради его благополучия. Все в жизни так или иначе ошибаются: вот и Дарре по юности лет презирал людей как низших существ и, не попади в беду, вполне возможно, со временем принялся бы опустошать окрестные поселения, наводя ужас одной своей тенью. Просто потому что так испокон веков было принято у его племени, как у людей было принято бояться и ненавидеть драконов.

И все же эта женщина смогла взглянуть на мир другими глазами. А Дарре страшно не хотелось тратить эмоции на мысли о мести, тем более что любое его слово могло сделать юную розовоглазую девчурку несчастной.

Почему она вдруг так прикипела к Дарре, хотя никогда раньше его не видела, объяснить было невозможно. Даже драконьим происхождением — те, как и люди, относились друг к другу весьма по-разному: кто с любовью, а кто и с неприязнью. Однако Джемма, казалось, приняла Дарре как самого родного. Мог ли он после этого отплатить ей черной неблагодарностью?

А вот Айлин отнеслась к ее матери самым однозначным образом, мигом возненавидев за былые мерзости. И пару ласковых высказать не постеснялась, несмотря на попытки отца ее унять, и потом при встрече всякий раз обжигала предупреждающим взглядом и — случайно или нарочно — пыталась прикрыть собой Дарре, опасаясь, очевидно, за его хрупкое душевное равновесие. Вот как сейчас, явно решив, что Дарре при взгляде на помост вспомнил клетку и укротителя. Потому и заглядывала так преданно в глаза, пытаясь найти там признаки боли и паники, потому и старалась об иллюзионисте рассказать, чтобы отвлечь от мрачных мыслей.

Да только не было их больше — прежних. А если и вспоминал Дарре о событиях шестилетней давности, то совсем по иному поводу.

— День в день, — с мягкой улыбкой проговорил он и, притянув Айлин к себе, уткнулся в пушистые волосы на ее виске. — На тебе было неприметное темное платье и косынка, и ты совершенно сливалась с толпой, даже когда к помосту кинулась. А потом… Эти сумасшедшие огненные локоны, рассыпавшиеся по твоим плечам... И я просто пропал…

— А у меня в груди так стукнуло, что я даже вздохнуть не могла, — затрепетав от его признаний, прошептала Айлин. — Еще когда ты драконом был и я даже не знала, какой ты на самом деле. Наверное, боги так предупреждали, а я не вняла…

— Я бы все равно не поверил, — виновато усмехнулся Дарре. — Я же сразу решил, что богам снова посмеяться захотелось. Что они поманят счастьем и отнимут, как всегда отнимали. До смерти боялся тебя подпустить… А сам… Каждый раз с ума сходил, когда тебя видел…

Айлин закинула руки ему на шею, нисколько не стесняясь наводнивших площадь горожан. Какое ей было дело до всех этих людей, когда Дарре говорил такие необыкновенные вещи? Душу раскрывал, словно не желая, чтобы между ними оставалась хоть толика неопределенности и недосказанности.

— А я сходила, когда тебя не видела, — без тени насмешки ответила она. — Сама не понимала, почему так извожусь, уверенная, что знать тебя не желаю. А после поцелуя нашего первого… — она зарумянилась, отвела взгляд, приникла к его груди. — Ты каждую ночь мне снился. Я думала, из-за вины. А как встретила тебя снова, как посмотрела тебе в глаза… — Айлин коснулась губами его плеча. — У тебя глаза невозможные: я себя забываю, когда в них гляжу… И до сих пор поверить не могу… что нужна тебе…

— Больше жизни нужна, — выдохнул Дарре, еще крепче сжимая свою рыжую девчонку. И с чего их обоих вдруг потянуло на откровенности в столь неподходящей обстановке? Но руки сами гладили ее спину, ее волосы, то ли утешая, то ли в очередной раз признаваясь в любви. Да и кто сказал, что для чувств обязательно нужен особый момент? Разве это тепло, эта отзывчивость, это дыхание — не важнее? Он шесть лет назад совершил уже ошибку, за которую расплачиваться пришлось им обоим. И больше повторять ее не собирался.

Айлин качнула головой.

— Твоя жизнь — это самое дорогое, что у меня есть, — прошептала она. — Еще несколько дней — всего несколько дней! — и я смогу сделать для тебя оберег. Всю любовь свою вложу — будет у тебя самая лучшая защита! И только тогда смогу вздохнуть спокойно.

Дарре, не удержавшись, поцеловал ее в лоб.

— Меня не от кого больше защищать, — как можно убедительнее проговорил он. — С Кёном разобрались, а уж с самим собой я как-нибудь справлюсь. После того, как ты шрамы залечила…

— Это не я, — едва слышно возразила Айлин, совершенно теряя связные мысли в его объятиях и все же отчаянно пытаясь бравировать.

— Не ты, — рассмеялся Дарре и вдруг подхватил ее за подмышки. Поднял вверх и закружил над площадью. Айлин ойкнула, вцепилась ему в руки, требуя немедленно поставить ее на землю, а потом и сама залилась смехом. Что, на самом деле, могло быть лучше, чем такие вот шалости любимого? И чем его почти невесомые благодарные поцелуи? — Я без тебя восемь лет увечным себя считал и был уверен, что эти отметины до конца жизни. А ты всю мерзость забыть заставила — и исцелила. Прав был Эйнард, когда говорил, что все драконьи проблемы — в голове и в сердце. Я с отцом тут недавно разговаривал про его последний оборот. Он сказал, что тогда все время ждал, когда же знаменитая драконья ненависть к людям придет и вынудит его забыть все человеческое. Она и пришла. А если бы уверен был в себе…

— Зачем? — неожиданно обеспокоилась Айлин. — Ты… в дракона хочешь превратиться? Еще раз силу духа испробовать? Или… совсем?..

Дарре непонимающе посмотрел на нее.

— Совсем? — напряженно переспросил он, пытаясь понять, какой смысл скрывается за этим словом, потому что в то единственное, что приходило в голову, поверить было бы невыносимо.

— Ну, ты же… мы… — как в каком-то забытьи пробормотала Айлин, но тут же вздрогнула, словно опомнилась, и порывисто обхватила Дарре за пояс. — Ох, нет, нет, не слушай! Я такой трусихой стала, так боюсь всего, что сочиняю всякие глупости! Просто так хорошо все, так… необыкновенно, невозможно, что мне постоянно кажется, будто что-то произойти должно. Разве я заслуживаю?..

Дарре снова выдохнул, обнял ее обеими руками, истово желая избавить от подобных мыслей. Но что было делать, если он страшился того же самого? Не говорил, не подавал виду, но не раз и не два просыпался ночью в холодном поту и полной уверенности в том, что последние месяцы ему привиделись. Что Айлин по-прежнему его презирает, а он по-прежнему принимает это как данность, потому что спину разрывает болью, а голова наполнена лишь кошмарными воспоминаниями. И все самые счастливые события его жизни тоже лишь плод не в меру разыгравшейся фантазии. И что не может быть ни поцелуев, ни признаний, ни свадьбы, ни общего будущего с желанной рыжей девчонкой. И сколько бы ни убеждал Айлин в милости богов, заставить поверить в нее себя оказалось куда как более сложно.

— Что бы ни случилось, я буду с тобой, — то ли торжественно, то ли отчаянно пообещал Дарре. — До последнего вздоха; или пока тебе это будет нужно. Даю слово!

Айлин зажмурилась, не понимая, почему все тело вдруг охватила дрожь. Ведь драконья клятва сильнее всех уговоров на свете, а значит, Дарре никогда ее не нарушит. Почему же в сердце снова забрался липкий страх? Уж не потому ли, что своими сомнениями она могла накликать беду?

— Всегда, — прошептала она. — Всю мою жизнь — разве ты все еще этого не знаешь?

Дарре крепче сцепил руки и с трудом угомонил разбушевавшееся сердце. Конечно, богам не было дела до его клятвы, как и до всей его жизни. Сам выбирал и сам расплачивался. И ответственность должен нести сам. И теперь не только за себя, но и за свою рыжую девчонку. Что бы ни придумала Триада, а Айлин сказала свое слово. И Дарре наконец-то окончательно в него поверил.

— Мы браслеты свадебные выбрать хотели, помнишь? — проговорил он, старательно улыбнувшись. — Ты утверждала, что на ярмарку привезут все самое лучшее и надо их покупку обязательно отложить до этого события.

Айлин чуть отодвинулась, но вместо ответа взяла его за руку и прижала ладонь к своей щеке.

— Я просто давала тебе время передумать, — не удержавшись, всхлипнула она. Дарре качнул головой и нежно стер с ее лица горько-соленую каплю.

— Даже не надейся на это, — усмехнулся он.

Ана смотрела на помост с нескрываемым восторгом. Человек в таинственном костюме, меняющем цвет от пурпурного до фиалкового, собравший своим выступлением целую площадь, творил настоящие чудеса. То вытаскивал из пустой шляпы настоящего белого кролика. То оживлял запеченную курицу. То взглядом передвигал предметы. Но больше всего Ане понравилось, как он обращался с огнем: брал его в руки, выдувал изо рта, поджигал факелы щелчком пальцев. Это было просто потрясающе завораживающее зрелище.

Всю ярморочную неделю иллюзионист давал по представлению в день, и ни одно из них Ана не пропустила. Впрочем, она была не одна такая: большинство знакомых мальчишек и девчонок разделяли Анин восторг и раз за разом приходили на Главную площадь.

Ана обошла всех заезжих торговцев в надежде найти у них пособие по раскрытию секретов иллюзий, но тщетно: очевидно, не настолько ценилось это искусство, чтобы тратить на его описание дорогостоящие материалы. Или же сами иллюзионисты не горели желанием выдавать свои тайны, передавая их устно и тщательно оберегая от посторонних ушей.

Поэтому несложно представить, насколько Ана изумилась и обрадовалась, когда в свое последнее представление иллюзионист пригласил всех желающих к себе на урок искусства удивлять людей.

— Только родителям ни-ни, — заранее предупредил он. — Если увижу хоть одного взрослого, ничего не буду рассказывать. Запрещено это у нашего брата. А вам хочу раскрыть пару секретов: уж больно ваше внимание мне по душе пришлось.

Встреча была назначена на самое раннее утро, потому как иллюзионисту предстояла потом долгая дорога и он не хотел слишком сильно задерживаться с отъездом.

Ана сразу решила, что пойдет, даже несмотря на то, что Вилхе не мог составить ей компанию: он еще затемно должен был отправиться на охоту вместо отца, которому Тила запретил покидать Армелон до поимки бывших хозяев Дарре. К счастью, иллюзионист был ни чуточки на них не похож — как минимум в два раза старше, — а потому Ана не испытывала ни малейшей опаски, пообещав расстроенному брату рассказать все, что узнает на этой встрече. Вилхе тоже понравились фокусы, и он очень хотел выяснить, как иллюзионисту удается подобное волшебство, но долг для него всегда был превыше всего, а потому он даже не стал просить родителей отложить охоту до следующего дня.

Ана немного попереживала за него, а потом поняла, как скрасить старшему брату такую неприятность, и, заскочив вечерком к Кайе, намекнула той, что неплохо было бы набрать для пекарни последних летних ягод.

— Вилхе знает места, — улыбнулась она подруге и, получив немедленное согласие, поскакала назад предупредить брата.

— Как хорошо, что она собралась именно завтра, — обрадовался Вилхе. — За ягодами нынче только в глушь, а одной в лесу слишком опасно.

— Вот и не теряйся! — подначила его Ана и, заметив непонимающий взгляд, махнула рукой. Мальчишки, что с них взять? Кайя, наверное, поседеет раньше, чем Вилхе догадается, как она к нему относится. Все считает, что она просто за спасение жизни благодарна. Угу, как же! И краснеет именно из признательности, стоит только Вилхе на нее посмотреть, и слушает его всегда, затаив дыхание, и сияет от радости, когда он предлагает ей какую-нибудь совместную вылазку.

Ана иногда даже завидовала ей немного: Вилхе, как бы ни раздражал сестру порой, был отличным парнем — надежным, ответственным, серьезным — такой если полюбит, то на всю жизнь. Вот только никого хоть сколько-нибудь похожего на него в Армелоне больше не водилось, и Ане в свое время придется выбирать жениха из сплошной второсортщины. Разве что Эдрик выделялся на общем фоне своей разумностью, но с тех пор, как на него положила глаз недавняя знакомая, Ана начала терять уверенность в его выборе.

Тоже мне, новости!

Разве не Ана всю жизнь опекала Эдрика, защищала его от старшего брата, помогала решать проблемы? А что сделала для него эта розовоглазая? Нет, тут даже речи быть не могло, кто для Эдрика лучше, и, если сам он этого не понимал, то Ана всегда примет сложное решение за товарища. Тем более неизвестно еще, что на деле представляла из себя Джемма. Может, она трусиха и предаст Эдрика при первой же опасности? Или дурочка, способная только ресницами хлопать? Или вообще — настоящий дракон в душе и мечтает вернуться в свою долину, как только окрепнет для подобного перелета? И поминай как звали!

Ну что ж, Ана тогда простит и утешит, а Эдрик в следующий раз трижды подумает, прежде чем доверять всяким кокеткам.

В общем, Ана была о Джемме весьма нелестного мнения и потому ощутила ликующее превосходство, когда Эдрик пришел к балаганчику иллюзиониста без новоявленной подруги и сказал, что та не одобрила их сегодняшнюю затею.

— Струсила! — вынесла свой вердикт Ана. Эдрик осуждающе покачал головой.

— Джемме этот человек показался не очень хорошим, — как всегда сглаживая углы, ответил он. — У нее нюх знаешь, какой? Она таких людей задалеко чует.

Ана легкомысленно махнула рукой, ни секунды не веря в правдивость таких оправданий.

— Мы же не одни будем, — заметила она, чтобы успокоить бдительного Эрика. — Смотри вон, сколько ребят подтянулось: почти вся ватага Вилхе. С ними никакой иллюзионист не справится. Да и что ему от детей может понадобиться? Денег у нас нет. А в случае чего его и из города не выпустят. Так что не вижу поводов для паники.

Но Эдрик, упрямо ковыряя башмаком землю, все равно остался на месте, да еще и Ану попытался уговорить последовать его примеру.

— Давай я лучше у отца попрошу книгу по этому ремеслу раздобыть, — предложил он. — Папа сможет, у него везде связи.

Ана задумчиво посмотрела на товарища, начиная склоняться к этому предложению. Не потому, что поверила предостережениям Джеммы, а потому что почувствовала, как для Эдрика важно именно ее, Анино, одобрение. Но в этот момент Эдрик добавил:

— Или у Джеммы спросим: если она невидимой в образе дракона может становиться, наверное, и другие фокусы знает…

Ана фыркнула.

— Значит, бросаешь меня? — вызывающе спросила она и, разозлившись на то, что Эдрик предпочел ей другую, решительно зашла в шатер.

И тотчас же почувствовала, как чья-то рука прижала к ее лицу влажную тряпку.

И обмякла, погружаясь в разноцветье нереальности…