Герман Геринг. Железный маршал

На пути к однопартийной диктатуре

30 января 1933 года именно Герингу выпала честь объявить на пресс-конференции состав нового правительства. Как вспоминал один из присутствовавших немецких корреспондентов Вильгельм Фришауэр, «Геринг выглядел немного застенчивым и в то же время преисполненным чувством гордости за выпавшую на его долю удачу. Он был сама любезность и рассудительность».

Пресс-конференция, проходившая в ночь с 30-го на 31-е, транслировалась по радио. Геринг заявил:

На самом деле Геринг вовсе не собирался в тот момент почивать на лаврах. Он понимал, что власть надо еще удержать и укрепить. Геринг получил пост рейхсминистра без портфеля (предполагалось, что со временем он возглавит министерство авиации, которое еще только предстояло создать) и стал министром внутренних дел Пруссии. Формально Геринг подчинялся фон Папену, который был прусским рейхскомиссаром, но фактически действовал независимо от него. Другой представитель НСДАП, Вильгельм Фрик, получил портфель рейхсминистра внутренних дел. Вдвоем с Герингом при поддержке штурмовиков им предстояло расправиться с политическими противниками и обеспечить контроль партии над всеми силовыми структурами, за исключением рейхсвера. Ненацистское большинство правительства во главе с Францем фон Папеном помешать им в этом не могло.

Вечером состоялось грандиозное факельное шествие штурмовиков, эсэсовцев, а также членов ветеранских организаций «Штальхелм» («Стальной шлем») и «Кифхойзер». Последняя была названа в честь горы в Граце, в недрах которой, согласно легенде, спит император Фридрих Барбаросса, которому суждено проснуться и выйти на свет Божий тогда, когда возродится Германская империя.

Гинденбург, наблюдая за шествием из окна президентского дворца и приветствуя толпу, впервые тепло отозвался о Гитлере:

В свою очередь Гитлер приветствовал участников марша с балкона рейхсканцелярии. Геринг, одетый в партийную униформу, стоял рядом с ним и вел прямой репортаж для радио:

После окончания шествия в рейхсканцелярии состоялся торжественный прием. Оттуда Гитлер, Геринг и другие нацистские лидеры отправились на день рождение принца Августа Вильгельма, который приходился на 31 января. Праздновать начали уже в полночь.

В отель «Кайзерхоф» Геринг вернулся в три часа ночи. Ожидавшая его Эмма сообщила, что ей надо срочно ехать в Веймар, так как утром начнутся репетиции «Фауста» и она рассчитывает на роль Маргариты. Герман огорчился, но возражать не стал.

Репетиции целиком занимали Эмму в последующие три недели, Геринг же без остатка отдавался работе. Тем не менее несколько раз им все же удалось повидаться. Либо Герман приезжал на автомобиле в Веймар, либо Эмма последним поездом отправлялась в Берлин, чтобы утренним успеть вернуться обратно. Когда она впервые увидела холостяцкую квартиру Геринга на Кайзердамм, то не преминула отметить, что она обставлена со вкусом. Кухарка Геринга хорошо готовила, и устраиваемые там приемы пользовались популярностью из-за хорошей кухни и отменных вин, подававшихся в изрядном количестве. Кроме женской прислуги в квартире жил слуга — бывший военный моряк Роберт Кропп, который очень привязался к своему хозяину, как и тот к нему. Это засвидетельствовал в июне 1945 года один из американских офицеров, в сердцах сказавший Кроппу:

В 1933 году, как рассказывал Кропп Фришауэру 15 лет спустя, Геринг неизменно вставал в семь утра, после легкого моциона брился, посыпая щеки и шею тальком, чтобы подсушить кожу. Недоброжелатели же распускали слух, будто Геринг пудрится, намекая на его нетрадиционную сексуальную ориентацию, но это не имело ничего общего с действительностью. После бритья Геринг съедал завтрак — кофе и рулеты. За кофе он просматривал газеты. Затем ему подавали машину. Геринг надевал партийную форму особого покроя, специально для него сшитую, поверх нее — пальто и отправлялся в здание прусского МВД. Затем он ехал на обед в рейхсканцелярию, на котором кроме Гитлера обычно присутствовали Гесс, Геббельс, Розенберг, Фрик, а также адъютанты Гитлера. По свидетельству гитлеровского камердинера Линге, фюрер заранее говорил ему:

Во второй половине дня Геринг обычно работал дома или проводил заседания с руководством СА.

В распоряжении Геринга находился просторный кабинет в здании министерства внутренних дел Пруссии на Унтер-ден-Линден. Но он предпочитал работать в кабинете председателя рейхстага, где повесил несколько картин, два дорогих гобелена и который обставил хорошей мебелью.

По воспоминаниям того же Кроппа, Геринг порой засиживался за бумагами часов до двух ночи. Потом он ложился спать, но через несколько часов, побуждаемый чувством голода, вновь вскакивал и приказывал Кроппу принести в спальню пива с хорошей закуской. Он трапезничал в ночной шелковой рубашке с буфами на рукавах.

Как отмечает американский историк Герберт Мэйсон, «Геринг не был ни стратегом, ни инженером, ни знатоком политики и истории. Не имел он и управленческого опыта».

Последнее замечание не совсем верно. Как-никак Герингу доводилось командовать авиационной эскадрой, а позже — руководить фракцией НСДАП в рейхстаге и быть его президентом. Кроме того, Герингу было не занимать воли и энергии, и, как признавали даже его враги, он обладал выдающимися интеллектуальными способностями.

Свою деятельность в качестве министра внутренних дел Пруссии Геринг начал с основательной чистки своего ведомства. В этом ему помогал сотрудник отдела 1 А, ведавшего политическими вопросами, Рудольф Дильс, женатый на племяннице Геринга. Все сотрудники, заподозренные в ан-тинацистских взглядах, как левые, так и правые, были уволены из прусской полиции. Пострадали также лица нетрадиционной сексуальной ориентации, на которых имелись соответствующие материалы в досье отдела 1А. В досье на самого Геринга были не только зафиксированы морфинизм и пребывание в шведской психиатрической лечебнице, но и содержались утверждения о его «латентной гомосексуальности» и склонности к ярким, пышным нарядам и к использованию косметики. Геринг был возмущен клеветническими утверждениями и досье уничтожил.

На ключевые посты в министерстве он назначил своих людей. Пили Кёрнер стал статс-секретарем, Рудольф Дильс возглавил отдел 1А, граф Вольф фон Гельдорф, командовавший берлинскими штурмовиками, стал полицей-президентом Потсдама. В помощники Геринг взял своих будущих биографов: доктора Эриха Грицбаха — начальником секретариата и Мартина Зоммерфельда — начальником пресс-службы. Энергичную даму средних лет фрау Грету фон Корнатцки Геринг сделал своей секретаршей. Оставшихся на службе чинов полиции он предупредил, что не потерпит проявления какой-либо нелояльности с их стороны по отношению к «национально ориентированным» партиям. В то же время деятельность организаций, враждебных государству, необходимо было решительно пресекать. Он настаивал:

22 февраля 1933 года Геринг своим приказом включил в состав прусской полиции членов СА, СС и «Стального шлема». Их отряды стали вспомогательными полицейскими частями.

Выступая через несколько дней после этого в Дортмунде, он объявил:

Последних, по мысли Геринга, следовало беспощадно уничтожать.

Согласно условиям, которые поставил Гинденбург Гитлеру, вручая ему канцлерство, в случае правительственного кризиса следовало немедленно провести новые всеобщие выборы. Гитлера это вполне устраивало. Вскоре он спровоцировал разногласия с консервативным большинством кабинета и назначил на 5 марта 1933 года новые выборы. Поскольку полиция была уже под контролем нацистов, они рассчитывали эффективно пресекать любую направленную против них агитацию, а левую оппозицию предполагали нейтрализовать еще до выборов.

20 февраля Геринг принял группу промышленников в резиденции президента рейхстага. Организатором встречи выступил бывший президент рейхсбанка доктор Ялмар Шахт. На ней выступил Гитлер, пообещавший, что вскоре с улиц и фабрик исчезнут марксисты, будет оздоровлена экономика и восстановлена армия. И попросил денег на выборы, заявив, что в следующий раз доить бизнес будут теперь очень не скоро — новые выборы состоятся в лучшем случае лет через десять. Шахт пустил шляпу по кругу и собрал 3 миллиона марок.

Первыми преследованиям подверглись военизированные формирования левых партий. 24 февраля полиция по приказу Геринга заняла Дом имени Карла Либкнехта в Берлине — штаб-квартиру компартии. Геринг объявил, что там были найдены бумаги, содержащие планы коммунистической революции и предусматривающие, в частности, поджог правительственных и вообще крупных зданий в столице.

Заявление было подготовлено в виде меморандума для членов правительства. В нем утверждалось:

У коммунистов действительно были собственные военизированные отряды, но они значительно уступали по численности штурмовикам Рема. К тому же на стороне Гитлера теперь были и основные силы полиции. В этих условиях начинать вооруженное восстание для коммунистов было бы безумием. Никто из независимых наблюдателей не поверил, что коммунисты в преддверии очередных выборов, где они еще имели шансы склонить избирателей на свою сторону, готовы были пойти на столь самоубийственный шаг. Гораздо более вероятным казалось, что план коммунистической революции — это сработанная Герингом фальшивка, призванная оправдать репрессии против ротфронтовцев. Во всяком случае, ни полиция, ни штурмовики не были приведены в повышенную готовность, а здание рейхстага так и не было оцеплено кольцом усиленной охраны.

Вечером 27 февраля, когда Рейхстаг действительно подожгли, внутри здания находился только один ночной вахтер, а снаружи Рейхстаг охранял лишь один полицейский.

Геринг имел право жить в специальной резиденции председателя рейхстага, примыкавшей к зданию парламента, но он предпочел остаться в своей квартире на Кайзердамм. В вечер поджога Рейхстага слуга Кропп заваривал себе мятный чай, когда услышал телефонный звонок. Звонил ночной вахтер Рейхстага Пауль Адерман. Он кричал:

Геринг в этот момент находился в здании прусского МВД. Кропп позвонил туда. Но Геринг к тому времени уже знал о поджоге из докладов полицейских и собирался покинуть свой кабинет. Кропп решил, что пожар возник случайно. Ему показалось, что и Геринг думает так же. Кропп поспешил к Рейхстагу, из-под купола которого вырывались языки пламени. Автомобиль Геринга был уже здесь, а президент рейхстага как раз входил в здание. Кропп последовал за ним. Геринг двинулся к своему кабинету, но там уже бушевали языки пламени. Он сказал Кроппу, что хочет спасти гобелены. Это сделать удалось, зато все остальное превратилось в головешки.

Когда Геринг с покрытым копотью лицом вышел на улицу, он встретил Гитлера. Тот воскликнул:

Теперь появился прекрасный повод избавиться от коммунистов. От Рейхстага остались одни стены, внутри он выгорел почти полностью.

Британский журналист Вили Фришауэр, находившийся тогда в Германии для освещения предвыборной кампании, так описал пожар Рейхстага:

Фришауэр первым предположил, что поджог Рейхстага устроили нацисты и что к этому преступлению был причастен Геринг. В своем репортаже о поджоге Рейхстага для британской прессы он писал:

На месте преступления был схвачен голландец Маринус Ван дер Люббе — психически неуравновешенный член голландской коммунистической партии троцкистского направления. Были ли у него сообщники, установить так и не удалось. 24-летний голландец охотно подтвердил полицейским, что поджег Рейхстаг. Он был в одной рубашке, а его пиджак и пальто сгорели в зале заседаний. Психиатры ранее отмечали у него признаки пиромании. То, что пожар устроил Ван дер Люббе, сомнений не вызывало. Вопрос состоял в том, действовал ли он самостоятельно или по чьему-либо поручению.

Маньяк-пироман — фигура совершенно не подходящая для какого-либо заговора. Серьезные люди не будут брать его в качестве исполнителя серьезных акций, поскольку действия такого субъекта непредсказуемы. Однако мало кто и в 1933 году, и позже верил в случайные совпадения: слишком уж точно действия Ван дер Люббе соответствовали сценарию будущей революции, изложенному в меморандуме Геринга.

Очень трудно поверить, что Маринуса Ван дер Люббе направили поджигать Рейхстаг коммунисты. Для них, повторю, этот акт был не только абсолютно бессмысленным, но и вредным, поскольку провоцировал репрессии против компартии. Поджог был выгоден только людям Гитлера.

На роль непосредственных исполнителей провокации ан-тинацистская молва выдвигала или Геринга, или главу берлинских штурмовиков Карла Эрнста.

В пользу версии виновности Геринга говорило то, что его резиденция была соединена с Рейхстагом подземным коридором, по которому нетрудно было доставить в здание горючие материалы, да и самому поджигателю Ван дер Люббе легко было бы незамеченным проникнуть в Рейхстаг. Впрочем, учитывая, насколько формально охранялось это здание, поджигатель вполне мог проникнуть в него и с улицы.

Неопровержимых доказательств причастности к поджогу нацистского руководства так никогда и не было найдено. Не было, например, представлено никаких убедительных версий, как именно люди Геринга (или Эрнста) познакомились с Ван дер Люббе и убедили его, что он должен поджечь Рейхстаг. Возможно, эта загадка так никогда и не будет разгадана. Но все же поджог Рейхстага был настолько выгоден нацистам в самый канун выборов и так точно соответствовал предсказаниям, содержавшимся в меморандуме, что это наводит на мысль: Геринг, скорее всего, был причастен к этому преступлению, а неподдельная тревога о гобеленах должна была лишь обеспечить его алиби в глазах общественности. Согласимся: в случае, если бы Геринг загодя эвакуировал из своего кабинета гобелены, картины и все ценное, скажем под предлогом ремонта, мало бы кто усомнился в том, что поджог организовал он. Тем более и так выглядело подозрительным, что глава прусского МВД и председатель рейхстага, располагая надежными сведениями о намечавшемся преступлении, так и не распорядился усилить охрану Рейхстага.

Геринг звонил в ночь пожара Эмми в Веймар и, как ей показалось, вполне искренне сокрушался:

Эмма потом писала, стремясь доказать невиновность любимого:

К сожалению, история доказывает, что ради политической целесообразности Геринг без колебаний жертвовал тем, что неизмеримо дороже любых гобеленов и мебели, — человеческими жизнями.

Гитлер, прибывший к горящему зданию Рейхстага, сразу же приказал начать аресты руководителей и видных функционеров компартии. Списки у Геринга были уже готовы. На Нюрнбергском процессе Геринг, оправдываясь, утверждал:

В 1933 же году он заявил:

Сделать это было не сложно, тем более что против руководителей и членов военизированных формирований накопилось достаточно материалов для обвинения в политических преступлениях и убийствах. Ведь в штурмовые отряды как НСДАП, так и КПГ чаше всего шли далеко не самые лучшие элементы общества — любители подраться, мелкие хулиганы, воры и сутенеры, отчаявшиеся и готовые на все безработные и тому подобная публика.

Тем не менее подавляющее большинство арестованных после поджога Рейхстага коммунистов и социал-демократов ни к каким уголовным преступлениям причастны не были, да и тек, за кем водились какие-то грешки, никто судить не собирался. Всех попросту отправляли в концентрационные лагеря на неопределенное время — до «полного исправления» или смерти. Тех же, кого считали особенно опасными и неисправимыми, обычно уничтожали без суда.

Геринг, разумеется, все оставшиеся годы категорически отвергал свою причастность к деянию Ван дер Люббе. Когда до него доходили соответствующие публикации в зарубежной прессе, Геринг откликался на них или возмущением, или смехом. Он иронически сравнивал себя с Нероном, будто бы распорядившимся поджечь Рим, чтобы насладиться этим величественным зрелищем:

И продолжал с гневными нотками в голосе:

Расправиться-то, несомненно, расправился бы, но «особое происшествие» в виде пожара Рейхстага чрезвычайно помогло нацистам в оправдании расправы над своими политическими противниками в глазах общественного мнения как в Германии, так и за рубежом. И все же мало кто принял за чистую монету уверения Геринга: «сожжение Рейхстага создало для фюрера и для меня, как председателя рейхстага, большие неудобства. Если бы мы действительно хотели устроить поджог, чтобы обвинить в нем коммунистов, то выбрали бы другое, не столь ценное и необходимое для нас здание, например Берлинский замок. Посмотрите, что приходится делать теперь. Для заседаний рейхстага я вынужден использовать Дом оперы Кролля, тем самым занимая одну из двух театральных площадок в Берлине, где могут проходить небольшие оперные представления».

Так и хочется посочувствовать Герингу: столько неудобств, лишних хлопот и душевных переживаний по поводу того, что берлинцы лишены возможности наслаждаться столь любимыми Герингом шедеврами оперного искусства! Только никто бы не поверил, что сигналом к началу революции мог бы послужить поджог Берлинского замка или того же Дома оперы! Нет, тут уж приходилось жертвовать чем-то куда более серьезным: или Рейхстагом, или рейхсканцелярией, или дворцом рейхспрезидента. Но охрана президентского дворца была неподконтрольна нацистам, а поджечь рейхсканцелярию значило оставить без рабочего места самого фюрера.

Однажды Геринг пошутил на эту тему:

Следствие по делу возглавил первый начальник прусского гестапо Рудольф Дильс. Он полагал, что Ван дер Люббе собственноручно и в одиночку поджег Рейхстаг. По утверждению Вили Фришауэра, слуга Геринга Роберт Кропп рассказывал после войны о том, что руководители берлинских штурмовиков на протяжении нескольких недель перед пожаром регулярно бывали во дворце Геринга. Именно штурмовиков Кропп и считал виновными в поджоге, полагая, однако, что сделали они это без ведома Геринга. Но здесь, по всей видимости, мы имеем дело со стремлением старого преданного слуги любым путем оправдать своего господина. Фришауэр, первым запустивший в оборот версию о причастности Геринга к пожару Рейхстага, утверждает, будто его информаторы, принадлежавшие к нацистскому движению, говорили, будто руководители СА получили в конце февраля информацию о том, что некий молодой голландец, 24 лет, в ночлежке в Хеннигсдорфе говорил двум штурмовикам в штатском из 17-го отряда:

Он болтал что-то невнятное о том, будто сам собирается поджечь Рейхстаг. Об этом доложили руководителю берлинских штурмовиков Карлу Эрнсту, тот сообщил Гельдорфу, и они оба упомянули об этой новости в разговоре с Герингом. Тот будто бы в шутку бросил:

Таким образом Геринг, возможно сам того не желая, подал Эрнсту идею использовать Ван дер Люббе для организации провокации. Эрнст распорядился отпустить голландца, но присматривать за ним. Затем Эрнст поделился мыслью о поджоге с Геббельсом, и тот ее одобрил. Эрнст приказал своим людям помочь Ван дер Люббе в организации поджога, поскольку одному ему не справиться. Эрнст, отвечавший за почетные караулы в Рейхстаге от СА, знал о подземном ходе, соединявшем дворец Геринга с Рейхстагом. По нему будто бы и скрылись с места преступления штурмовики, помогавшие Ван дер Люббе.

Замечу, что эта версия уж слишком экстравагантна. Зачем Ван дер Люббе какие-то помощники, если здание рейхстага никем практически не охранялось? Зачем посвящать в свои намерения столько людей, да еще непременно задействовать пресловутый тоннель? И потом, для чего Эрнсту и Гельдорфу рассказывать своим коллегам, что именно Геринг поручил им сжечь Рейхстаг? Скорее всего, до Фри-шауэра дошли обыкновенные слухи, в изобилии ходившие тогда по Берлину.

Столь же малоправдоподобно свидетельство Гальдера, данное им американским следователям и оглашенное на Нюрнбергском процессе:

Трудно поверить в то, что во время столь широкого застолья, на котором присутствовали в том числе и генералы сухопутных войск, которым Геринг не доверял никогда, он стал бы открыто похваляться столь сомнительными «подвигами». Гальдер же не испытывал теплых чувств ни к Герингу, ни к нацистам вообще. После 20 июля 1944 года он оказался в концлагере и, пока его не освободили союзники, мучился вопросом: «Казнят или не казнят?» Так что у бывшего начальника Генштаба сухопутных сил были все основания отомстить Герингу.

Геринг ответил на показания Гальдера не без издевки:

Но никто очной ставки Герингу предоставлять не собирался. Зато его спросили, знал ли он Гальдера лично.

Надо признать, что прямых улик против Геринга как организатора поджога Рейхстага нет. Однако ряд косвенных свидетельств позволяют предположить, что он мог играть в этой провокации немаловажную роль.

Геринг приказал Дильсу найти каких-нибудь коммунистических заговорщиков, якобы пославших Ван дер Люббе поджечь Рейхстаг. На свою беду, в эту пору в Германии оказались три болгарских коммуниста-коминтерновца: Георгий Димитров, Благой Попов и Василий Танеев. Их взяли в Берлине. Четвертым к ним пристегнули руководителя коммунистической фракции в рейхстаге Эрнста Торглера, который, узнав о том, что его разыскивают, добровольно явился в полицию.

Проходивший в сентябре 1933 года в Лейпциге процесс, на котором Геринг выступал в качестве главного свидетеля обвинения, полностью провалился: не удалось доказать существование какой-либо связи между Ван дер Люббе и остальными подсудимыми, против которых вообще не было никаких улик. Как оратор Димитров полностью переиграл Геринга, хотя и говорил по-немецки с ошибками. Геринг мог ссылаться лишь на то, что он интуитивно чувствовал вину коммунистов, в том числе и коминтерновцев, но не смог толком объяснить, почему не принял немедленных мер, как только получил информацию о готовящемся поджоге.

Председатель рейхстага лишь патетически бросил в лицо Димитрову:

На это Димитров резонно заметил, что одна такая партия господствует на шестой части суши и с этой страной Германия как-никак поддерживает дипломатические отношения.

Перед тем как его вывели из зала за коммунистическую пропаганду, подсудимый саркастически заметил:

Геринг попал в непривычную для себя и заранее проигрышную ситуацию. Судебная система Германии еще не была подконтрольна нацистам. Улик против других подсудимых, за исключением Ван дер Люббе, практически не было. Демагогией и громкими лозунгами судей было не убедить, а фактов в распоряжении обвинения не оказалось. Геринг находился в суде, а не на митинге и даже не в рейхстаге. И он взорвался, крикнув в лицо Димитрову:

Процесс, широко освещавшийся в иностранной печати, завершился полным провалом. Демократические институты, еще остававшиеся в Германии, мешали Герингу, и он с энтузиазмом взялся за то, чтобы как можно скорее прижать демократию к ногтю. Судьи не рискнули вынести обвинительный приговор болгарским коминтерновцам, их оправдали и выслали в Советский Союз. Торглера тоже оправдали и оставили в Германии, а Ван дер Люббе приговорили к смерти и обезглавили 10 января 1934 года.

Сразу же после поджога Рейхстага Гитлер добился у Гинденбурга издания декрета, временно приостанавливавшего действие семи ключевых статей конституции. Под предлогом необходимости противодействовать «актам насилия со стороны коммунистов, угрожающим безопасности государства», были ограничены права на личную свободу, свободу слова, свободу собраний, вводилась цензура почты, телеграфных сообщений и телефонных разговоров. Отныне разрешались аресты и обыски без судебного ордера. Подразделения СС и СА получили право действовать самостоятельно, без какого-либо контроля со стороны полицейского начальства. Фактически был введен запрет на митинги всех партий, кроме НСДАП. Были арестованы Эрнст Тельман и другие лидеры компартии. Кстати, когда Геринг узнал, что в концлагере Тельмана избивают штурмовики по приказу Карла Эрнста, он немедленно распорядился, чтобы его содержали в пристойных условиях. С политическими оппонентами Геринг старался держать себя корректно. Он вызвал Тельмана, пожал ему руку, извинился за действия охраны, но заметил не без иронии:

5 марта 1933 года нацисты одержали победу, но не столь безусловную, как ожидалось. Число поданных за них голосов возросло на 5,5 миллиона и достигло 17 277 тысяч, или 44 % от общего числа проголосовавших. Это дало НСДАП 288 мандатов. Однако абсолютного большинства партии Гитлера на этот раз завоевать не удалось. Нацистам пришлось вступить в блок с Национальной партией Альфреда Гугенберга, завоевавшей 52 мандата, чтобы получить парламентское большинство в 16 мест. Однако с самого начала националисты Гугенберга рассматривались Гитлером только в качестве временных союзников.

Рейхстаг, по замыслу Гитлера, должен был превратиться в декорацию. Для этого требовалось принять закон о чрезвычайных полномочиях, который наделял канцлера почти абсолютной властью и позволял отложить следующее заседание на неопределенный срок. Но это был конституционный закон, и д ля его принятия требовалось большинство в две трети голосов. Геринг подсказал Гитлеру, как надо действовать, чтобы добиться его принятия. Декрет, подписанный Гинденбургом утром после поджога Рейхстага, давал полиции право, не считаясь с парламентской неприкосновенностью, арестовывать в том числе и депутатов рейхстага, которые в этом случае лишались своих полномочий. Геринг предложил арестовать всех депутатов-коммунистов и часть депутатов-социалистов. Оставшиеся на свободе вряд ли рискнут голосовать против закона о чрезвычайных полномочиях.

Так они и поступили. 23 марта 1933 года необходимое большинство при голосовании было получено. «За» проголосовал 441 депутат, «против» не побоялись выступить лишь 84. Об этом Геринг сразу же сообщил Эмми по телефону.

В марте 1933 года Геринг основал первые концентрационные лагеря, следуя примеру испанцев, боровшихся таким образом с повстанцами на Кубе в конце XIX века, и англичан, с помощью концлагерей для мирного населения сломивших сопротивление партизан-буров в начале XX века. В апреле Геринг также преобразовал отдел прусской полиции 1А в государственную тайную полицию (гестапо). Начальником гестапо был назначен министр внутренних дел Пруссии, то есть сам Геринг, но фактически им руководил его заместитель Дильс.

В ходе массовых арестов пострадали не только коммунисты и социалисты, но и деятели католической партии Центра, а также либералы. Иногда штурмовики просто сводили счеты с кем-то из своих недругов. Геринга больше всего тревожило то, что руководители штурмовиков начали создавать собственные концлагеря, ему неподведомственные. Там заключенные нередко подвергались изощренным пыткам. Герингу удалось добиться ликвидации «частных» концлагерей. Последним был ликвидирован лагерь в Оснабрюке, основанный эсэсовцами Гиммлера, но для этого потребовалось вмешательство самого Гитлера.

Иногда по просьбе Эмми или кого-нибудь из знакомых Геринг миловал некоторых узников. Так, например, случилось с одним чиновником из управления внутренних дел Касселя, которого арестовали только за то, что он неодобрительно отозвался о нацистах в винном погребке за чаркой рейнвейна. Беднягу освободили, но штурмовики в лагере успели сломать ему руку и челюсть, по поводу чего Геринг высказал свое недовольство их начальству. Он не был завзятым гуманистом, но без нужды калечить людей ему было противно — это никак не вязалось с офицерской честью.

Геринг признавался Эмми:

Любопытно, что среди прочих документов, направленных против политических противников, был и изданный Герингом декрет о запрете обществ нудистов, поскольку «культ наготы представляет собой одну из главных опасностей для немецкой культуры и нравственности». Однако расовая теория национал-социалистов зиждилась на культе биологически совершенного «сверхчеловека»-арийца и красоте его тела, так что запрет на нудизм продержался недолго. Очень скоро была создана государственная Общегерманская федерация нудистов, объединившая все вышедшие из подполья нудистские клубы при условии, что в нйх не будет евреев и коммунистов.

5 марта 1933 года Геринг был назначен премьером прусского правительства, а должность рейхскомиссара Пруссии была ликвидирована. В связи с назначением министром-президентом Пруссии Геринг 31 августа 1933 года был пожалован Гинденбургом чином генерала от инфантерии.

15 сентября 1933 года Геринг организовал в Берлине 100-тысячный марш сторонников НСДАП. Это было одно из последних массовых политических мероприятий, организованных лично им.

1 декабря Рем, в рамках решения Гитлера о единстве партии и государства, был введен в состав правительства в качестве министра без портфеля. 1 января 1934 года Гитлер направил Рему специальное благодарственное письмо, где особо выделил «незабываемые заслуги» Рема перед национал-социалистическим движением. Фюрер благодарил судьбу, что может назвать предводителя штурмовиков своим другом и соратником. При этом участь Рема уже была решена, и жить ему оставалось всего несколько месяцев.

В январе 1934 года прусская полиция была подчинена германскому МВД, а вскоре последнее поглотило и прусское МВД. Герингу остался контроль над наиболее многочисленной прусской полицией, но ненадолго.

20 апреля 1934 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер был назначен заместителем Геринга. Под его контроль перешли вся полиция за пределами Пруссии и гестапо на всей территории рейха, а также все концентрационные лагеря. После этого, в ноябре 1933 года, Геринг создал свою спецслужбу при министерстве авиации, которую на первых порах использовал для сбора компромата против Рема. Называлась эта спецслужба «Научно-исследовательским институтом Германа Геринга», и со временем ее штат возрос до трех тысяч сотрудников. «Институт Геринга» широко практиковал прослушивание телефонных разговоров с помощью новейших электронных устройств, занимался расшифровкой кодов, используемых иностранными посольствами, а во время войны — также и кодами неприятельских вооруженных сил. Прослушивались лидеры штурмовиков, оставшиеся на свободе деятели оппозиционных партий, некоторые иностранные посольства. К началу войны геринговская разведка имела станции прослушивания на всей территории рейха. Геринг даже принимал заказы от других учреждений на сбор конфиденциальной информации, прежде всего торговой и промышленной. В дальнейшем «информационное бюро» было поглощено Имперским главным управлением безопасности (РСХА).

Перед тем как передать концлагеря в ведение СС, Геринг сделал широкий жест, освободив по случаю нового, 1934 года пять тысяч заключенных.

Вплоть до 1936 года Геринг оставался формальным главой гестапо как руководитель прусского МВД, но фактически руководство гестапо и прусской полицией вскоре после «ночи длинных ножей» перешло к заместителю Геринга Гиммлеру и начальнику Имперского главного управления безопасности Гейдриху. С упразднением самостоятельности германских земель все должности Геринга в Пруссии превратились в своего рода почетные титулы.

Легко убедиться, что от руководства полицией и вообще репрессивным аппаратом Геринг был довольно быстро отстранен. Многие современники и историки полагали, что это было следствием борьбы за власть с Гиммлером, в которой Геринг проиграл. Но, как мне представляется, объяснение лежит в несколько другой плоскости. Настоящей борьбы за власть при тоталитарном режиме быть не может, ибо все принципиальные решения принимает вождь, неважно, как именуемый: фюрером, дуче или генеральным секретарем. Среди остальных политиков ведется лишь подковерная борьба за влияние на вождя, ибо вес и политическое влияние соратников определяется лишь степенью их близости к нему. Поэтому в конечном счете, где и чем заниматься Герингу, Гиммлеру и остальным, определял Гитлер. Геринг во главе прусской полиции был нужен ему только до тех пор, пока требовалось подавить оппозицию в Германии.

Этот период Закончился после ликвидации Рема и верхушки штурмовиков, о чем речь впереди. Тогда, в «ночь длинных ножей», Геринг и Гиммлер действовали плечом к плечу, один — в Пруссии, другой — в Баварии. В дальнейшем же энергия и организаторские способности Геринга понадобились, прежде всего, в сфере перевооружения и подготовки к войне. Поэтому доминировать стали обязанности Геринга как министра авиации и уполномоченного по выполнению четырехлетнего плана. Полиция же была отдана Гиммлеру, а пост президента рейхстага с ликвидацией политических партий и прекращением парламентской борьбы превратился просто в почетную должность. В дальнейшем, уже в ходе войны, Геринг вынужден был сосредоточиться на руководстве люфтваффе, а военная экономика перешла под контроль Шпеера, хотя должность уполномоченного по четырехлетнему плану Геринг за собой сохранил.