Герой Советского Союза Борис Пирожков

В рабочем коллективе

Прошло два года. Борис Пирожков успешно окончил ФЗУ и был направлен в ремонтно-механический цех. Вскоре его перевели на еще более ответственную работу, требовавшую высокого уменья и мастерства. Об этом хорошо было известно Борису.

«Справлюсь ли на новом месте, хватит ли у меня навыков?» — думал он, — пока шел к старшему мастеру пролета Ивану Павловичу Сумбайкину.

Мастер встретил его приветливо.

— Мы знаем, кого берем, — ответил он, когда Борис высказал свои сомнения. — Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Попотеешь — научишься делать отличные детали. Станок тебе дадим самого почетного человека в цехе — Василия Ивановича Ушакова. Он член ЦИКа. Теперь в Москве, у Михаила Ивановича Калинина работает. Золотой человек. Он и токарное, и фрезерное, и модельное дело знает, так что станок старого рабочего и коммуниста тебе, как комсомольцу, по эстафете передаем.

Борису хотелось оправдать доверие, которое ему оказали, передавая станок члена правительства. Но первый же день работы на новом месте для него сложился неудачно. Сказалось неумение разбираться во всех подробностях чертежей.

К концу смены какой-то парень, постарше Бориса года на три, подошел к станку. Сначала он молча следил за движениями новичка, потом поднял обработанную шестеренку.

— Тоже мне фрезеровщик, — ядовито заметил парень и со злостью кинул деталь.

От обиды Борис ничего не сказал и остановил станок.

Он даже не заметил, как подошел Сумбайкин.

— Ты чего не работаешь? Я все знаю. Язык у этого парня впереди ног бежит. Языком-то он берет, а дела не делает, — спокойно и как-то щурясь в улыбке, сказал мастер.

От слов Сумбайкина Борису стало легче, спокойнее.

— А теперь покажи, как обрабатываешь контур.

Борис положил деталь и начал ее фрезеровать.

— Да ты правильно, парень, делаешь, только вот грани отделываешь не по чертежу и делительной головкой не умеешь правильно пользоваться. Но этому мы тебя научим.

Не успел на другой день Борис встать к станку, как к нему подошел рабочий средних лет.

— Это ты Пирожков?

— Я, а что?

— У тебя, говорят, нелады с чертежами?

Борис видел этого невысокого, но крепко сложенного рабочего еще вчера, когда вместе с Сумбайкиным шел к станку. Тогда он отчитывал молодого паренька, который, не успев пустить станок, пошел в курилку.

«Ну, теперь и мне достанется на орехи», — подумал Борис.

— Моя фамилия Ермолаев, зовут Владимир, по отцу Константинович. Как тебе удобно, так и зови. А тебя как?

— Борис.

— Ну, вот и хорошо. А теперь давай учиться разбирать чертежи. Запомни на всю жизнь — чертеж — язык техники.

Легко и просто чувствовал себя Борис с Ермолаевым. Объяснял тот спокойно. Начал, как говорят, с азов, а затем постепенно перешел к разъяснению сложных операций.

Василий Константинович беседовал со своим подопечным не только о работе. Он интересовался, что делает Борис дома, какие книги читает, собирается ли учиться дальше. И Борис ничего не скрывал от Ермолаева, прислушивался к его советам.

Ему было только непонятно, почему Ермолаев так терпеливо с ним возится, часто останавливает свой станок и приходит к нему на помощь, даже после смены порой показывает, как нужно фрезеровать ту или иную сложную деталь. Об этом Борис спросил своего соседа по работе фрезеровщика Павла Кашкина.

— Да ты не удивляйся, — ответил тот, — Ермолаев — коммунист. Отец у него погиб в партизанах, а брата чуть ли не на глазах расстреляли белые. Ему несладко в жизни пришлось. Он теперь особенно заботится о молодежи. Сам хорошо работает и новичков учит. Если бы не он, не работать бы мне здесь.

— А что так? — поинтересовался Борис.

— Лодырничать я начал, хотели меня убрать из цеха, а он заступился перед мастером. «Поправится, говорит, малый. Через месяц не узнаете, хвалить будете». А после этого подошел ко мне и сказал: «Лодырь в цехе, что трус на войне: оба позорят свою родину». Эти слова меня и задели. Нехорошо мне стало, когда с трусом сравнил. Одумался после этого. А теперь, видишь — в ударниках хожу.

Борис стал больше присматриватьоя к Ермолаеву и много полезного и хорошего перенял от него. У мастера было чему поучиться.

Поразила Бориса в Ермолаеве также высокая принципиальность и любовь к коллективу.

Как-то один из фрезеровщиков пытался незаметно сдать мастеру несколько бракованных деталей за доброкачественные. Это заметил Ермолаев.

— Ты чего это делаешь?

— А тебе какое дело, не тебе сдаю, — огрызнулся рабочий.

— А кому?

— Казне.

— А казна — кто? Это советское государство. Это мы с тобой. Так кого ты обманываешь? Меня, мастера, остальных рабочих, а в нашем лице — советскую власть. Себя выгораживаешь, а коллектив цеха подводишь. Темное пятно хочешь положить на весь завод?

Бракодел пытался оправдаться.

— Лучше не выкручивайся, не лги. Кто сегодня соврет — тому завтра не поверят. Лучше бедность да честность, чем прибыль да позор.

Большое влияние на Бориса оказывали и другие коммунисты цеха: Романов, Горбунов, которые передавали молодежи свой опыт, рассказывали о событиях в стране, стремились привить качества, свойственные советскому рабочему.

Но вскоре новые мечты захватили Бориса.

Однажды летним днем над заводским поселком стал летать небольшой самолет. Он не просто пролетел над поселком, а выделывал замысловатые фигуры, которые Борис видел впервые. Самолет то резко уходил вверх, то делал петлю, то снова продолжал полет по прямой. Порой машина камнем падала вниз, совершала несколько витков вокруг Своей оси, а когда до земли оставалось около сотни метров, самолет делал неожиданный подъем и свечой уходил в голубой простор.

Это было красивое и захватывающее зрелище. И Борис с замиранием сердца следил за умной машиной, которая смело проделывала в небе сложные фигуры высшего пилотажа.

«Буду летчиком», — так решил он в тот памятный день.

После этого Борис стал запоем читать газетные статьи об авиации. Его решение утвердилось еще больше, когда он услышал о полетах замечательного советского летчика Михаила Громова на самолете АНТ-25, о создании и о первых воздушных рейсах самолета-гиганта «Максим Горький», о первых Героях Советского Союза Н. Каманине, М. Водопьянове, М. Слепневе, И. Доронине, В. Молокове, С. Леваневском и А. Ляпидевском, получивших это высокое звание за участие в спасении челюскинцев. Каждую заметку о их самоотверженных и героических полетах в суровых арктических условиях Борис знал наизусть, мог подробно рассказать, какие трудности приходилось преодолевать летчикам.

Как-то идя через проходную будку завода, Борис заметил в руках невысокого белокурого паренька книгу о боевых подвигах советских летчиков в годы гражданской войны. Он давно охотился за этой книгой, но нигде не мог ее найти. Не было ее и в заводской библиотеке. Подойти к пареньку и попросить у него книгу он считал неудобным. Борис только с завистью посмотрел на недоступное сокровище.

На другой день они снова встретились. Видя, что Борис жадными глазами смотрит на книгу, белокурый паренек не вытерпел и спросил:

— Что, почитать хочешь?

— Признаться, давно ищу ее. Много книг прочитал про авиацию, а эту еще не видел.

— Ты что, авиацией увлекаешься? Наверное, летчиком хочешь стать?

Борис Пирожков раньше никому не рассказывал о своей мечте, но тут открыл незнакомому пареньку свою тайну:

— Давно мечтаю, но не знаю, как быть.

— И я тоже. На летчика хотят пойти учиться Димка Мордвин, Михаил Вахрин, Вовка Сафонов. Ты их не знаешь? Они токарями работают.

— Слышал о них. Но что они в летчики собираются, для меня новость.

— А мы часто бываем вместе, книги читаем, модели мастерим. Они лучше всех получаются у Димки Мордвина. Он еще в пионерах авиамоделизмом занимался, так что сноровка у него богатая. Наши модели тоже ничего, летают. Приходи и ты к нам. Вместе веселее будет.

Так состоялось знакомство Бориса Пирожкова с Георгием Добролюбовым — электриком автобазы завода, которое потом не прерывалось многие годы.

Как договорились, Борис после окончания смены встретил своего нового приятеля около проходной. Возле Георгия стояли его друзья. И отсюда же, не заходя домой, все отправились по Соликамскому шоссе на квартиру к Димке Мордвину.

В сарае между двумя простенками у будущих летчиков был оборудован ангар, в котором хранилась разнообразная «авиационная техника». На аккуратно сколоченных досках стояли авиамодели, сделанные в разное время. На полочках — инструмент, запасы тоненьких брусочков, резиновой ленты, бумага.

— Ну, а теперь мы покажем тебе, как летают наши модели. Правда, резина у них слабоватая, да и бумаги подходящей для обклейки не скоро найдешь. Но на наших моделях можно хорошо следить за режимом полета и штопором.

Через несколько минут ребята забрались на бугор. Началась демонстрация полетов.

Сначала до отказа закрутили пропеллер с резинкой, и первая модель ушла в воздух. Она плавно взмыла вверх, пролетела больше сотни метров и, сделав настоящий «штопор», с силой ударилась носовой частью в землю. За ней последовала другая, третья.

…Шли дни. Они складывались в недели, месяцы. Дружба молодых ребят-комсомольцев росла и крепла. Все, что они могли достать в книжных магазинах поселка и города об авиации, немедленно покупалось. Немало было и споров: куда пойти учиться и когда это лучше сделать — дождаться ли призыва в армию и тогда попросить назначения в авиационную часть, или же немедленно отослать документы в летное училище? У каждого были свои доводы, и споры продолжались до бесконечности. Но всем хотелось быть обязательно вместе.

Однажды кто-то из заводских ребят в случайном разговоре передал им, что в городе открывается авиационное училище и туда объявлен набор. Пошел разговор и о том, что кто-то видел самолеты, которые выгружали на станции и увезли в город на грузовиках.

Начались поиски. Друзья сходили на станцию, облазили все пути, расспрашивали каждого железнодорожника, но никто толком ничего не мог сказать.

Борис Пирожков пришел на работу в плохом настроении.

— Ты что это, Борис, не в духе сегодня? — спросил его Ермолаев.

И Борис решил довериться своему учителю. Он рассказал ему о своем желании стать летчиком, о разговорах, которые пошли среди ребят об авиационной школе.

— Да, мечта похвальная. Но искать по городу авиационную школу — затея глупая. Нужно пойти в комитет комсомола, там знают, — сказал Ермолаев. Потом, немного подумав, добавил: — И в комитете могут не знать. Валите всей гурьбой в горком комсомола, к секретарю Ивану Кириенко. Он должен знать, будет ли такая школа.

Ровно в девять часов утра в кабинет секретаря горкома комсомола ввалилась большая группа молодых ребят в промасленных спецовках. Градом посыпались вопросы:

— Правда ли, что в городе открывается школа летчиков?

— Кого туда будут посылать?

— Почему об этом комсомольцы не знают?

Когда все вопросы иссякли, Кириенко спокойно ответил:

— Ребята, ничего не пойму, о какой школе вы толкуете. Ему все рассказали. Рассказали и о своей мечте стать летчиками, и о своих моделях, которые мастерят и запускают, и о том, какие разговоры ходят по городу о школе летчиков.

— Дело ясное. Скажу по секрету, что у нас шел разговор об открытии в городе аэроклуба. Был сделан запрос в Москву. Наверное, уже пришел ответ в Осоавиахим. Сейчас узнаем. — С этими словами секретарь горкома снял телефонную трубку и куда-то позвонил:

— Говорит Кириенко. Какие есть новости из Москвы? — Выслушав ответ из трубки, сказал: — Очень хорошо. Тогда присылаю тебе кандидатов. Ребята боевые, комсомольцы, рабочий класс. — И тут же повесил трубку.

— Кажется, что-то для вас наклевывается. Теперь идите в Осоавиахим. Там все узнаете. Если возникнет загвоздка, опять приходите. Постараюсь помочь.

И ребята пошли по адресу, указанному секретарем горкома. Добрались до начальника, изложили разговор в горкоме комсомола и свою просьбу принять их учиться на летчиков.

— Принять не могу, — ответит тот.

— Но мы хотим учиться. Мы уже самостоятельно изучаем авиацию.

— Устройте нам экзамен, — наперебой говорили ребята.

— Поймите, принять не могу, потому что никакого авиационного училища еще не открывается. Организуется только небольшая планерная школа, — вернее курсы.

— Все равно в нее нас зачисляйте. Летать сильно хочется. Можем даже раньше срока ее окончить, — за всех сказал Георгий Добролюбов.

— Тогда давайте поговорим подробно. Что вы знаете об авиации?

— Многое знаем, — опять за всех ответил Георгий Добролюбов.

— Ну, хорошо, скажите, какие типы самолетов есть в нашей стране и какие были выпущены за годы советской власти? — обратился работник Осоавиахима к Борису Пирожкову.

— Самолетов у нас немало, — начал Пирожков. — Одним из первых был построен одноместный истребитель И-3 конструкции Поликарпова. Его же конструкции самолеты У-2, Р-5. Немало построено самолетов конструкции Туполева — АНТ-5, АНТ-6, АНТ-9 или ТБ-3 и самый крупный самолет в мире — «Максим Горький».

Борис продолжал бы и дальше в том же духе, но работник Осоавиахима уже переключился на опрос Георгия Добролюбова:

— А вы расскажите о данных этих самолетов.

— Пожалуйста. Вот ТБ-3. Это цельнометаллический моноплан с четырьмя моторами, установленными на плоскостях. Размах плоскостей сорок с половиной метров. Полетный вес больше шестнадцати тонн, а в перегрузочном варианте — восемнадцать тонн. Таких самолетов-бомбардировщиков нет в других странах. Мы первые создали его.

— Ну, а что знаете про АНТ-9?

— У АНТ-9 три мотора по 230 лошадиных сил каждый. Один — на фюзеляже, остальные — на плоскостях. Максимальная скорость двести десять. Потолок три с половиной, четыре тысячи метров. Дальность — тысяча километров.

Георгий Добролюбов обстоятельно рассказывал о самолетах, точно всю свою жизнь сам их конструировал, строил и собирал. Осоавиахимовец был поражен осведомленностью ребят, их начитанностью, а главное — их горячим стремлением овладеть летным делом. Он уже перестал расспрашивать остальных ребят — настолько был уверен в их знаниях.

— Bce! Буду ходатайствовать о приеме всех вас в планерный кружок.

Пожилой человек, прошедший всю гражданскую войну, старый коммунист, он хорошо понимал состояние заводских ребят и был рад, почувствовав их горячее стремление учиться летному делу.