Гость Иова

XV

— Жанико, тебе знакома песенка о похищенной девушке?

В ответ Портела не проронил ни звука; он молчал, встревоженный тем, что сумерки надвигаются так быстро. Он шел позади товарища, погруженный в свои мысли.

— Ты обратил внимание, как удивился трактирщик, когда услышал, что женщины прежде бывали в казармах? Так вот, чтобы ты знал, Жанико: они назывались маркитантками. В былые времена и не такое случалось.

Внезапно он почувствовал, что в него кто-то вцепился. Обернувшись, он увидел Портелу, который пытался удержать его:

— Послушайте, дядюшка Анибал.

Старик остановился.

— Вы все еще не выбросили из головы мысли побывать в Серкале́, и сдается мне, из-за этой вашей глупости мы здорово погорим. Погодите, дайте мне сказать. Представьте себе, что в Лавре мы находим работу. Что в таком случае вы станете делать?

Анибал задумчиво почесал затылок. Он размышлял, выгадывая время.

— Работу в Лавре? — повторил он, будто впервые в жизни слышал об этом, на самом же деле он все еще не придумал, что ответить Жоану. Вдруг он расхохотался прямо в лицо Портеле. — Работу в Лавре! Нет, слыхали вы что-нибудь подобное?! Работу в Лавре!

Жоан Портела стиснул зубы.

— Дядюшка Анибал, дядюшка Анибал! Выполняйте наш уговор, а не то вам плохо придется.

— Уговор? Это какой такой уговор? — Голос старика был совершенно спокоен, лишь чуть приметная добродушно-лукавая усмешка сквозила в нем.

— Разрази меня гром! — завопил его спутник, в бешенстве топая ногами.

Старик повернулся к Жоану спиной:

— Замолчи, Жанико. Постыдился бы, лучше замолчи.

Портела распалился еще пуще. Он отбросил в сторону палку, все отбросил и, сжав кулаки, загородил Анибалу дорогу.

— Вы приказываете мне замолчать? По какому праву вы приказываете мне замолчать? Отвечайте же, по какому праву?!

Уставившись в упор на изрытое морщинами лицо старика, он брызгал слюной, вне себя от ярости. Выкрикивал угрозу и плевал на землю, выкрикивал другую и опять плевал, охваченный неистовством.

— По какому праву? — И плевал. — По какому праву, а?! — И плевал вновь.

Он тряс старика за грудь, испепеляя его взглядом. А Анибал лишь улыбался. Однако стоило посмотреть на его улыбку: она походила на глубокий порез, на зияющую ножевую рапу.

«Замолчи!» — приказала Портеле эта улыбка, и жилистые кулаки вдруг обрушились на него, нанося удар за ударом.

— Убирайся в Лавре, убирайся на берега Тежо, убирайся хоть к черту в пекло, но не смей оскорблять меня. Я имею право на уважение, Жоан Портела! Я имею право на уважение, понимаешь?

Старик выпустил парня, тот стоял неподвижно, оцепенев от изумления, руки его безвольно повисли вдоль тела.

— Ну пошел, можешь отправляться на все четыре стороны. Убирайся с глаз долой, очень ты мне нужен!

Едва старик окончил свою тираду, Портела как подкошенный рухнул к его ногам. Он катался по земле, содрогаясь в конвульсиях, глаза вылезли из орбит, густая слюна текла изо рта. Дьяволы или бессильная ярость сотрясали это жалкое тело, и Анибал, опустившись на колени перед Жоаном, не в состоянии был их усмирить. Что же теперь делать?

В самом деле, что он мог теперь сделать? Если говорить начистоту, ничего или почти ничего. Старик обмахивал Жоана шляпой, свободной рукой расстегивая ворот рубашки и ослабляя веревку, повязанную вместо пояса.

Вокруг — ни одной живой души. По обеим сторонам дороги расстилалась безлюдная пустыня. Негде было даже достать воды — хоть капельку, много и не требовалось; он слышал, что при некоторых припадках вода не лечит, а убивает. Поэтому старик продолжал махать шляпой, пытаясь усилить приток воздуха к легким больного, и наклонился над ним, заслоняя от солнца своим телом. После, когда парню станет чуть полегче, он перенесет его туда, где ему смогут оказать помощь. Вероятнее всего, в таверну.

«Нет, — рассудил он немного погодя. — Вздор, я ни за что на свете не доберусь до таверны с такой тяжелой ношей. И потом это всего-навсего обморок. От еды ли он приключился? Или от нервов? Или это последствия дурной болезни? Очень даже может быть, что и от болезни, отец его ужасно мучился, и, верно, болезнь эта передалась по наследству сыну».

Анибал еще ниже склонился над Портелой.

— Жанико, — позвал он тихонько, со страхом.

То был второй припадок за трое суток пути, и гораздо более серьезный, чем первый, не в его власти укротить демонов или бацилл сифилиса, что копошатся в беспомощном теле бедняги, и Анибал это знал. Все, что ему оставалось, — это поддерживать голову Портелы, чтобы тот не поранился, пока мечется в конвульсиях.

А Жоан Портела, лежа на спине, царапал ногтями лицо. Он бился в судорогах, словно схваченная посередине змея, вздымая облака пыли, но не двигаясь с места, и все извивался, извивался.

Понемногу яростные вспышки стали ослабевать и повторяться все реже. Наконец Портела с усилием приподнялся и сел, открыв рот и бессмысленным взглядом уставившись на друга, который тоже смотрел на него, охваченный беспокойством.

Поражали терпение и покорность, с какими эти двое людей, здоровый и больной, с минуты на минуту ожидали нового приступа, который зрел в теле одного из них и против которого оба были бессильны. Весь напрягшись, будто прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, Жоан Портела готовился перенести новый припадок, наказание за грехи отца, тихий и смиренный, точно жертва, отданная на милость неумолимого провидения. Так же как и Анибал.

Припадок начался мгновенно, и, когда старик подбежал к другу, было уже поздно. Весь скрючившись, Жоан с воем упал на землю и забился, содрогаясь в конвульсиях. На губах у него выступила пена, он дрожал, как от озноба. В безумной тревоге Анибал метнулся к нему. Он согревал Жоана своим дыханием, тер ему кисти рук так ожесточенно, что горели ладони.

— Жанико, Жанико…

Охваченный отчаянием, старый Анибал громко взывал о помощи, тщетно вглядываясь в пустынные поля. Ничего другого ему не оставалось. Он растирал изнуренное тело товарища, его ледяные виски, лоб, но больше ничего предпринять не мог. И не о человеке, который вот-вот отойдет в вечность, он пекся, а о ребенке, заснувшем на обочине дороги.

Но внезапно Портела затих, открыл глаза, и, увидя это, старик облегченно вздохнул. Жоан медленно выпрямился, провел тыльной стороной ладони по лбу, потом откинул голову назад, весь устремившись к неподвижному предвечернему небу. Облака и свет — вот что привлекло его внимание после перенесенных мук. «Облака», — мелькнуло в затуманенном сознании, и что-то родилось в глубине души Жоана, что-то нежное и неясное, и тихо скатилось по лицу двумя каплями — слезинками. Он тут же вскочил на ноги.

— Здорово же меня прихватило!

Потом он сел, стараясь держаться прямо. Он больше не смотрел на небо, не шевелился. То был пробудившийся от векового сна призрак, собирающий все свое мужество, чтобы сразиться со степью. День угасал, лучи солнца на горизонте становились все длиннее и уже тянулись к белой луне, которая вскоре останется одна светить в ночи.

— Пошли, — пробормотал Портела, хватаясь за палку.

Старик бережно повязал ему платок, надел сверху берет. Потом отряхнул одежду, застегнул рубашку и сунул в карман все купленные в таверне сушеные фиги.

— Пожуй-ка их по дороге, Жанико. Отсюда до Лавре уж не так много осталось…

Он напоминал мать, впервые собирающую сына в школу.