Гвардеец

Эпилог

Ни Юмашев, ни Василевский, которые прибыли на самолёте на Хоккайдо через два дня после битвы, со мной встретится не пожелали. Я сидел в своей капитанской каюте на «Диксоне» и не знал, что происходит. Арест мать его! Даже часового перед дверью каюты поставили. Еду мне носил мой вестовой, но он тоже молчал, только виновато опускал глаза. С адмиралом и маршалом прибыла следственная группа особого отдела Тихоокеанского флота, вот с ними я и общался целую неделю. Вели они себя вежливо, но строго официально, и мучали меня вопросами по несколько часов в день, повторяясь многократно. Ну а потом «Диксон» в сопровождении своей эскадры отправился домой, меня же на самолёте отправили в Москву.

Судя по всему, никто не знал, что же со мной делать. И вроде арестовали, но я был в форме и даже при личном оружии. В Москве меня поселили на какой-то ведомственной, охраняемой даче, снаружи больше похожей на тюрьму для отдельно взятого человека. Вышки с охраной, высокий забор, колючая проволока. Но внутри было более-менее прилично, одноэтажный домик и шикарный сад, где мне позволили гулять. Это даже вселяло в меня надежду, на благополучный исход дела, но я ошибался…

Трибунал. Да, мне объявили, что моё дело будет рассматривать трибунал Московского гарнизона.

В день выезда мне принесли новую форму. Хмурые чекисты занесли в мою комнату матерчатый чехол, и пожилая горничная из обслуживающего персонала дачи, попросив меня пока погулять, аккуратно повесила его на плечики, после чего принялась перевешивать на него мои награды. Странно это всё. Обычно в трибунал в чём есть возят, без ремня и даже фуражки, а тут я перед тем как выйти даже кортик заметил. Наверное, хотят показательно снять с моей груди всё железо, прежде чем на зону законопатить. Я тяжело вздохнул и отправился в сад, насладится последней прогулкой.

— Это чего такое? Это же не моя форма! — с открытым ртом я смотрел на новую форму, когда меня позвали переодеваться. Штаны с красными лампасами, черный китель и золотые погоны с одной звездой. На рукаве нашивка, и тоже адмиральская! Брюки на выпуск, перчатки. Кортик подвешен на пасиках к парадному поясу-шарфу.

— Другой нет, только эту передали — растерялась горничная — я сейчас выясню!

Горничная стремительно исчезла, а я взял в руки фуражку. Фуражка из шерстяного сукна черного цвета. Состоит из донышка овальной формы, тульи из четырех четвертинок, околыша, черного кожаного козырька. На козырьке шитье в виде канта и встречных дубовых веток. На околыше вышитая эмблема в обрамлении орнамента из дубовых листьев. По краю донышка и верхнему краю околыша — канты белого цвета. Над козырьком на околыше крепится шнур филигран золотистого цвета на двух малых пуговицах. Фуражка летняя с верхом черного цвета. Ну мать твою, красота то какая! Я о такой и мечтать не мог. Моя старая штурманская фуражка с крабом, которую я когда-то выиграл в споре со старшим штурманом «Алеута», по сравнению с этой просто пляжная панама!

— Ваша это форма, что вы мне голову морочите! — вернувшаяся горничная была не довольна — переодевайтесь, машина за вами уже пришла!

Я молча переоделся и посмотрел в зеркало, которое висело на стене. Красатун! Жаль, что это какая-то ошибка и поносить эту форму мне долго не придётся. А здорово бы было, в двадцать девять лет адмиралом стать! Вот это карьера, не то что у меня. Выжить в боях, в которых погибли многие мои товарищи, получить под команду самый большой крейсер на флоте и звание капитана первого ранга, а потом так же быстро скатится в небытие. Я вздохнул как перед прыжком в воду и решительно вышел из комнаты. Права народная мудрость — перед смертью не надышишься.

Черный мерседес, явно трофейный, отвёз меня и конвой в Кремль. Всё же решили показательно выпороть, подумал я. Меня отвели в небольшой зал, уже заполненный толпой людей. Процесс будет открытым?! Треноги с фотокамерами стояли тут и там, на процесс явно допустили журналистов!

— Добрый день товарищ Жохов! — жизнерадостный толстый мужичок встретил меня возле отгороженного невысоким заборчиком места для подсудимого — я ваш адвокат, Харитонов Илья Авраамович! Очень, очень рад знакомству с живой легендой!

— Пока ещё живой — буркнул я, устраиваясь на жесткой скамье.

— Ну что вы так! Наш суд, ой простите, трибунал, самый справедливый в мире! — с укором посмотрел на меня толстяк — я практически уверен, что приговор будет не столь суров!

— Вы меня успокоили — хмыкнул я — а поясните мне Илья, что это за фокусы с формой? Почему на меня одели адмиральский китель?

— Ну как же! Вам звание вице-адмирала присвоили ещё двадцатого августа! Неужели вы не знали?! — адвокат удивленно уставился на меня.

— Задним числом значит присвоили… — рассмеялся я. Мне всё понятно, раз я принял капитуляцию Хоккайдо, то должен быть в звании не меньше вице-адмирала, иначе перед союзниками не солидно. Ну и хрен на них! Хоть так, побуду адмиралом немного.

— Прошу всех встать! — секретарь трибунала подаёт команду, которая обычно звучит, когда в помешенные входят судьи. Я встал. Посмотрим кто меня судить будет!

Генерал-майор юстиции Кедров (председатель), полковники юстиции Сахаров и Виноградов (члены суда), майор юстиции Иванов (секретарь). Обвинение представлял военный прокурор генерал-майор юстиции Яченин. Никого из них я не знал, ну что же, знакомых лиц я тут встретить не рассчитывал. Процесс начался с зачитывания обвинительного заключения.

Очень интересно! Меня обвиняли в нарушении прямого приказа Юмашева, в разрушении (вот это да!) «мирного» города Саппоро и незаконного, вопреки положениям международного договора, оккупации острова Хоккайдо! Наши что, Хоккайдо сдали?! За что же я тогда обрёк себя на это судилище?! Услышав обвинение, я ушёл в себя и практически не реагировал на выступление судий, прокурора и свидетелей. В качестве свидетелей выступали какие-то люди. Тут были Шамкий, Юмашев, радисты с моего корабля и ещё куча людей, которых я в глаза не видел. Все они по очереди выступали у микрофона, но мне было плевать! Я за что столько своих парней положил?! Сунулся в политику грёбанный мажор! Быстрее бы меня расстреляли!

— Подсудимому предоставляется последнее слово! — голос секретаря вывел меня из апатии.

— Только коротко товарищ Жохов, я всё уже сказал — шепчет мне адвокат, но я отмахиваюсь от него рукой. Хотят меня услышать? Слушайте!

— Это не суд, это судилище над невиновным! И не только надо мной, но и над всеми советскими моряками и морскими пехотинцами, которые погибли, выполняя свой долг! Приказа прервать операцию я не получал! Когда же приказ мною был получен, акт капитуляции был уже подписан! И я сразу приступил к выводу войск. «Мирный» город Саппоро вы говорите… этот мирный город атаковал мою эскадру при заходе в порт, хотя приказ от своего императора о капитуляции гарнизон города уже получил! Какой он «мирный» вы можете спросить у тех погибших морпехов, которые его штурмовали! Ну а по поводу нарушения международного договора и оккупации острова, да и к Саппоро это тоже относится — в момент боя мы официально прибывали с Японией в состоянии войны! Никто не может обвинить солдата в том, что он выполнял присягу и бил врага! Международный договор до нас никто не доводил, о том, что он есть я узнал только что! Союзники должны быть нам благодарны, за то, что мы помогли им в войне и сохранили им силы и людей! Окинаву и Иводзиму они атаковали сотнями кораблей и самолётов, погибли тысячи солдат, и бились они там неделями! Мы же справились одним крейсером и несколькими тральщиками, сторожевиками и эсминцами за несколько часов, показав всему миру, на что способен советский флот! О снисхождении не прошу и не раскаиваюсь! Я делал то, что должен! У меня всё!

— Ну что вы так Виктор! — с укоризной шепчет мне Харитонов.

— Пошёл на хер! — посылаю я адвоката, и он обиженно отворачивается, а трибунал удаляется для вынесения приговора.

Я сижу на своей скамье и обвожу взглядом зал. Вот он, виновник моих бед. Юмашев сука! Я смотрю на него, а он твёрдо смотрит мне в глаза и не отводит взгляд! Что это значит?! Он считает, что он прав?! Мои руки аж чешутся, сердце наполняется ненавистью. Мне бы только добраться до его толстой шеи!

— По всем пунктам обвинения вице-адмирала Жохова оправдать! Отпустить из-под стражи в зале суда! Прошу садится! — трибунал в полном составе покидает зал, а я стою не в силах поверить в то, что сейчас услышал. Оправдали?! Тогда зачем нужен был этот суд?! В прострации я не заметил, как конвой незаметно исчез, а рядом со мной стоит Юмашев.

— Молодец Виктор! Я знал, что ты справишься!

— Зачем этот суд?! — задал я вопрос адмиралу.

— Союзники требовали твоей крови, а нам с ними пока обострять отношения нельзя. Тут было много иностранных журналистов, они видели документы и слышали показания свидетелей. Теперь это всё будет в зарубежной прессе. Они просили разобраться — мы разобрались! Ты не виновен — грустно усмехнулся адмирал.

— А Хоккайдо?! — это вопрос мучал меня больше всего.

— А на Хоккайдо пока мы. Хотя, наверное, придётся поделить остров на зоны оккупации. Но эта не наша головная боль, этим занимаются те, кому это положено, мы своё дело сделали! Теперь дальше будем служить своей стране, а лично тебя ждёт «Шторм» и заслуженная награда!

— «Шторм»… — протянул я и горько рассмеялся — Это уже не мой «Шторм»! Мой стоит весь в заплатках от осколков и снарядов в Архангельске! Я устал от войны, я прошу отправить меня в отставку!