Кейджера Гора

Глава 19 Снова ящик

— Ну, вот мы и одни, Леди Шейла, — сказал Спьюсиппус, закрыв входную дверь, поворачиваясь ко мне и пряча ключ в небольшой кошель, висевший на его поясе.

Я стояла прижавшись спиной к деревянной стене, и наблюдала, как он спрятал кошель вместе с ремнем в дальнем углу комнаты, среди других вещей. Комната была совсем крохотная, облезлая, практически без мебели. Одна стена этой дыры оказалась общей с небольшим пригоном, за которым имелся небольшой дворик, в котором стоял прикованный цепью фургон. В пригоне в данный момент был привязан тарларион. Эта комнатушка служила торговцу одновременно и складом товаров, которые были здесь повсюду, разложенные по различным ящикам и сундукам. Похоже, это было типичное жилье со стойлом и двором, сдаваемое хозяевами в аренду извозчикам и странствующим торговцам. Одно из множества ему подобных на южных окраинах Венны.

Под присмотром Спьюсиппуса, я тщательно выскоблила его тарлариона, отмыла его чешую, и вычистила грязь из-под когтей. Потом прибралась в стойле, выгребла из яслей остатки недоеденного сена и задала свежего.

После приборки, грязную и вонючую, как тарск, он сводил меня к общественной мыльне, где, опять под его контролем, мне удалось помыться. Возвратившись в его маленькое жилище, одно из целой улицы в подобных, он приставил меня к мангалу во дворе, готовить ему мясо. Оказывается, готовить внутри лачуги было запрещено. Поев сам, Спьюсиппус не забыл и обо мне, бросив один кусок мяса. С любопытством оглядываясь по сторонам, я заметила, что перед некоторыми из других жилищ, во дворах, также суетятся женщины, готовящие еду для постояльцев. Можно было не сомневаться, кем именно они были.

Чистка мангала и мойка посуды после еды, снова досталась мне. Лишь по окончании работы мне было позволено войти в комнату. Торговец не забыл и в этот раз замкнуть дверь на ключ.

Оказавшись внутри, я вновь прижалась спиной к грубой шершавой стене.

И тут Спьюсиппус открыл сундук и, вынув из него, недолго покопавшись в его внутренностях, короткую серую тунику, швырнул ее мне. С каким нетерпением, вцепилась я в этот крошечный и презренный огрызок одежды, простую рабскую тунику. Только теперь, после того, как пожила без одежды с тех пор как оказалась в плену после падения в Корцируса, я поняла, каким бесценным сокровищем может быть для женщины, даже такой скудный лоскут дешевой ткани. Торговец уселся на ящик в дальнем углу комнаты, с интересом наблюдая за мной, сложив руки на коленях. С благодарностью за такой роскошный подарок, внутренне ликуя, я мгновенно натянула это крохотное платьице через голову.

Рукавов у моего нового наряда не было, край подола заканчивался просто возмутительно высоко, а декольте спереди открывало для всеобщего обозрения мой живот, но я приветствовал его, как если бы это было самое роскошное платье в платяном шкафу Татрикс.

— А теперь сними это, — вдруг приказал мне Спьюсиппус.

Медленно, внезапно впав в оцепенение, я сняла одежду, и отложила в сторону.

— Теперь становись на колени передо мной, Леди Шейла, — велел он, и когда я оказалась перед ним на коленях, добавил, — колени держи разведенными.

— Я свободная женщина, — попробовала возмутиться я, но взглянув в его глаза, покорно развела перед ним мои колени.

— Превосходно, Леди Шейла, — отметил он. — А теперь скажи мне, Я — Леди Шейла — Татрикс Корцируса, стою голой на коленях, перед Спьюсиппусом из Турии, разведя колени.

— Я, Леди Шейла, Татрикс Корцируса, стою голой на коленях, перед Спьюсиппус из Турии, разведя колени.

— Превосходно, — похвалил он меня. — Надеюсь, Ты не забыла, как приговорила меня в Корцирусе?

— Нет, Господин, — испуганно прошептала я.

— Ты казалась тогда очень гордой, — усмехнулся торговец. — Но почему-то Ты не кажешься мне столь гордой теперь.

— Нет, Господин, — вздохнула я.

— Наверное, сейчас Ты очень жалеешь о том, что приговорила меня тогда, не так ли?

— Да, Господин.

— И Ты хочешь загладить свою вину передо мной, правда? — спросил он.

— Да, Господин, — вздрогнув пролепетала я.

— И я увижу, как Ты сделаешь это, — усмехнулся он.

— Да, Господин.

— На живот, Леди Шейла, — резко скомандовал Спьюсиппус, и я упала на живот перед ним. — Хотела бы Ты оказаться в Аргентуме, чтобы украсить своим присутствием кол на его стене? — язвительно поинтересовался он.

В панике я подняла к нему свои широко распахнутые от ужаса глаза, и отчаянно закричала:

— Нет! Только не это!

— Похоже, мы собираемся прожить очень хорошо, не так ли?

— Да, Господин, — вытолкнула я фразу непослушным языком.

— И мы собираемся очень хорошо узнать друг друга, не так ли?

— Да, Господин, — зарыдала я.

— Теперь Ты можешь начинать умолять меня, чтобы я позволил Тебе ублажить меня, — мерзко хихикнул он.

— Накажите меня! — начала я умолять его. — Поработите меня! Не оставьте мне выбора! Только не заставляйте меня делать это, по моему собственному желанию!

— Говори, — рявкнул Спьюсиппус, — Я, Шейла — Татрикс Корцируса, голая и на моем животе, добровольно, прошу позволить ей ублажить Спьюсиппуса из Турии.

— Я, Шейла — Татрикс Корцируса, — глотая слезы, заговорила я вслед за ним, — голая и на моем животе, добровольно, прошу позволить мне ублажить Спьюсиппуса из Турии.

— Как рабыня, — добавил он.

— Как рабыня, — эхом повторила я вздрагивая от рыданий.

Лежа животом на грязном полу и рыдая, я подняла голову, и к своему ужасу, обнаружила, как он разворачивает свои жалкие и вонючие меха для сна. Закончив с этим, мужчина скинул свою тунику и завалился на бок на меха, облокотившись на один локоть и с вожделением поедая меня глазами.

— Я даже не знаю, как ублажать мужчин, — еще раз попробовала уклониться я, — уже не говоря о чувственных интимных умениях рабыни.

— Не бойся, — усмехнулся он. — Я в курсе, что Ты — несведущая свободная женщина.

— Да, Господин, — признала я.

— Но я ожидаю, что Ты будешь поразительно быстро совершенствоваться в этих вопросах, — хихикнул он.

— Да, Господин, — сказала я, внутренне содрогаясь.

— Тем более, что если Ты этого не сделаешь, — добавил он, — Тебя ждет моя плеть.

— Да, Господин, — вздрогнула я.

— Но Ты же не хочешь быть наказанной, не так ли? — поинтересовался он.

— Нет, Господин.

— Ты будешь изо всех сил стремиться побыстрее добиться успехов в интимных искусствах, я ведь в Тебе не ошибаюсь, Леди Шейла?

— Да, Господин, — согласилась я, и Спьюсиппус сделал мне знак, что я должна приблизиться к нему.

— Я — девственница! — заплакав, призналась я.

— Замечательно, — обрадовался он. — Значит, прежде, чем настанет ночь, Ты будешь вскрыта Спьюсиппусом из Турии для использования мужчинами.

У меня больше не осталось иного выбора, кроме как содрогаясь от рыданий и отвращения, на животе ползти к его мехам.

— Стой, — вдруг остановил меня мужчина.

Озадаченная его неожиданной командой, я остановилась. Мое тело все еще лежало на полу. Я даже не успела доползти до края тех ужасно вонявших мехов.

— Ты — свободная женщина, — объяснил он, — и Тебе многому предстоит научиться. Пожалуй, сегодня мы начнем с простых вещей.

— Господин? — удивилась я.

— Ложись в моих ногах, — приказал Спьюсиппус, — и начинай облизывать, целовать, и обсасывать их. Когда Тебе удастся научиться делать это должным образом, я объясню Тебе, что надо будет делать дольше.

— Да, — заплакала я и задрожала от накатывающего отвращения и тошноты.

— Да, что? — тут же уточнил мужчина.

— Да Господин! — прорыдала я.

— И не делай этого плохо, Леди Шейла, — предупредил он.

— Если бы я так хорошо не знал кто Ты на самом деле, то я подумал бы, что Тебя уже где-то обучали, — заметил он, вставая с мехов, спустя какое-то время. — Впрочем, возможно, что в женщине это живет на уровне рефлексов. Полезай.

Он распахнул передо мной и держал открытой крышку большого ящика.

Послушно я залезла в ящик, и легла в нем на бок свернувшись в позу эмбриона.

— Я понравилась Господину? — неожиданно для самой себя поинтересовалась я.

— Ты говоришь как рабыня, — насмешливо заметил он.

— Простите меня, Господин, — попросила я.

Это может показаться достаточно странным и даже невероятным, и я сама только что поняла это, но я действительно и несомненно хотела понравиться ему.

— Ты случайно не голодна? — тоже неожиданно спросил меня Спьюсиппус.

— Да, Господин, — обрадовано отозвалась я.

Весь мой ужин состоял всего лишь из одного куска мяса, брошенного мне, как собаке. Спьюсиппус на время исчез из моего поля зрения, и возвратившись назад уже с небольшим кусочком вяленого мяса, небрежно швырнул его на дно ящика рядом с моим лицом. Я, не мешкая, зажала его в кулаке.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я.

Некоторое время мы смотрели друг на друга.

— Если бы я не понравилась, Господину, Вы ведь не дали бы мне это? — решилась спросить я.

— Не дал бы, — признал мужчина.

Вот теперь, до меня дошло, насколько это было в интересах пленницы, или рабыни, понравиться. Да если она не сможет этого достичь, и возможно не просто достичь, а сделать это превосходно, то ее просто никто не будет кормить. Мне подумалось, что лишь безупречными действиями девушка, могла бы поощрить рабовладельца к решению, что она стоит того чтобы ее кормить, и даже хорошо кормить.

— Что Вы собираетесь делать со мной? — попыталась я, пока появилась такая возможность, выяснить свою дальнейшую судьбу.

— Все, что захочу, — был дан мне ответ в стиле гореанского мужчины.

— Да, Господин, — вздохнула я.

— Утром мы уходим на юг, — все же сообщил мне он.

— Только не в Ар! — испуганно воскликнула я.

— Нет, — улыбнулся Спьюсиппус. — По выходе мы повернем на запад.

Мужчина сверху вниз смотрел на меня, съежившуюся на дне ящика. Не в силах больше сдерживаться, я откусила немного от того куска мяса, что все еще сжимала в кулаке. Я была просто невыразимо голодна.

— А Ты получила разрешение на то, чтобы есть это? — тут же поинтересовался Спьюсиппус.

— Простите меня, Господин! — испуганно произнесла я условную фразу всех гореанских рабынь, опасаясь, что он может забрать меня даже этот скудный кусок еды.

— Хотя кому я это говорю? — усмехнулся он. — Ты же всего лишь глупая свободная женщина.

— Да, Господин, — ответила я, чувствуя, что еда останется при мне.

— Можешь поесть, — разрешил он.

— Спасибо, Господин, — радостно отозвалась я, и с жадностью впилась зубами в жесткое мясо.

— Ты ешь как изголодавшаяся рабыня, — заметил торговец.

— Простите меня, Господин, — сказала я, и быстро исправившись, стала откусывать понемногу, возможно, как это более соответствовало достоинству свободной женщины, леди и Татрикс. Однако, как же это трудно есть с достоинством, когда ты голой лежишь на дне ящика, и к тому же зверски голодна. В сущности, хотя он и рассматривал вариант, что формально я могла бы быть Татрикс Корцируса, но на деле я была полуголодной рабыней.

— Вот уж никогда бы не подумал, что в моем ящике будет сидеть голая Татрикс Корцируса, — довольно сказал Спьюсиппус.

— А я не задохнусь здесь, Господин? — с опаской поинтересовалась я.

— Там есть отверстия для воздуха, — ответил он. — Ты не первая женщина, которая оказалась в этом ящике. Безусловно, это — первый раз, когда в нем оказалась целая Татрикс.

— Здесь даже есть одеяло, — отметила я. — Спасибо, Господин.

— Оно должно защитить от ушибов и порчи привлекательности обитательниц этого ящика, — объяснил он. — Теперь эта пропотевшая вонючая тряпка, оставшаяся здесь от прежних рабынь, послужит и для Тебя, Леди Шейла. Как и прежде, когда она укрывала дно этого ящика, служащего им в качестве конуры, также, и теперь она будет использоваться по назначению, но уже для Тебя.

— Как Господин пожелает.

— Ты помнишь о моем обвинении? — поинтересовался он. — Я имею в виду те волосы, что я, возможно, по неосмотрительности продал как волосы, полученные от свободных женщин, хотя их состригли с рабынь.

— Да, Господин, — признала я.

— Утром, я собираюсь получить кое-какие волосы со свободной женщины.

— Господин? — не поняла я.

— Утром, я собираюсь остричь Тебя, — пояснил Спьюсиппус.

— Господин знает мою тайну, — с горечью сказала я. — У него есть власть надо мной. Он может сделать со мной, все что он пожелает.

— И буду, — кивнул мужчина.

— Да, Господин.

— Спать в этой конуре Леди Шейле, высокой Татрикс Корцируса, будет не просто, — предупредил он. — Но — Тебе предстоит провести здесь довольно таки много ночей, так что начинай привыкать.

Я смотрела на него возвышающегося надо мной, со дна ящика.

— Приятных снов, — пожелал он, и вдруг добавил, — шлюха.

Тяжелая крышка ящика закрылась окончательно отсекая меня от свободы. В следующий момент послышался скрежет ключей повернувшихся в двух тяжелых замках, и его удаляющиеся шаги.

Сейчас, когда он закрыл ящик, благодаря свету, проникавшему снаружи, я смогла заметить дыхательные отверстия. Сквозь некоторые из этих крохотных дырочек, я смогла бы подсмотреть, что делается снаружи, но Спьюсиппус погасил лампу, и комната погрузилась в темноту. По звуку я поняла, что он улегся на меха. Я перевернулась на спину, подняв ноги верх и прижав колени к груди. Он назвал меня «шлюхой». Было ли моей ошибкой то, что я так хорошо следовала его инструкциям, то, что я старалась исполнять сказанное как можно лучше! Несомненно, в следующий раз он, он захочет уже намного большего. Я улыбнулась своим мыслям, каким же он оказался удивленным. А уж как была удивлена я сама! Какими быстрыми и нетерпеливыми, нежными и деликатными стали мои язык, губы и пальцы всего через несколько енов, изумив меня саму. Я была благодарна ему за то обучение, что получила, причем в процессе, я стремилась даже улучшить полученные знания. Для меня оказалось интересным и поразительным то, что я обнаружила в себе радость от того, что касаюсь его. Безусловно, я все еще оставалась сырой и неотшлифованной, несведущей в тонкостях приемов, и у меня был слишком слабое чувство движения и ритма, то чувство, которое позволило бы мне, понять настроение мужчины, и то когда надо подождать, когда быть томной и покорной, а когда страстной и нетерпеливой. Я не осознавала, пока всех возможностей использования стонов, нежных слов, и озвучивания моих эмоций и ощущений во всем множестве всевозможных путей, что позволило бы добавить целое дополнительное измерение к моему опыту. Безусловно, некоторые рабовладельцы, по крайней мере, иногда, желают быть обслуженными рабыней в полной тишине. Но чаще бывает, что хозяин спрашивает:

— У рабыни есть что мне сказать?

И женщина понимает, что на молчание наложен запрет, и она обязана озвучивать свои чувства, и унизительно для себя, оглашать то, насколько возбуждающим для женщины оказывается полная власть мужчины над ней. Кроме того, это помогает ей не забыть, что она — ничтожное животное, служащее своему хозяину.

Еще, я пока не сознавала, или не принимала всерьез, множество иных, эстетических и психологических аспектов своего служения. Например, я не в полной мере использовала визуальную сторону. Также, очень наивным с моей стороны было почти пренебрежительное отношение к прикосновениям; кстати, не миновала меня и, весьма, распространенная среди новообращенных рабынь ошибка — я не уделяла внимания выражению своего лица и принимаемым позам, которые должны были быть не только красивыми, но и демонстрирующими осознание суровой реальности наших отношений, то что конечном счете, я была его покорной пленницей. Вероятно, я пока недостаточно разбиралась в его самых глубинных желаниях, тех, что он хотел полностью удовлетворить с помощью женщины. Конечно, Господин должен быть полностью обслужен рабыней. С другой стороны, учитывая мою ограниченность, и то что я действовала в пределах определенных рамок, у меня, как оказалось, было почти инстинктивное чувство того что надо делать. Мне показалось, что у меня, на уровне инстинктов, имелось чувство некой синхронности с ним, часто проявлявшиеся в способности предчувствовать, возможно, основываясь на неуловимых глазом сигналах его тела, чего он мог бы захотеть в следующий момент, или, что могло бы ему понравиться. Я вдруг обнаружила в себе такие таланты, о которых прежде даже подозревать боялась, и как же оказалось волнительно применить их на практике. И хотя, в конечном счете, это я была той, кто был в его полной власти, все же, к моему удивлению и радости, именно я смогла довести его до состояния дрожащего и извивающегося от моих прикосновений раба. Вот тогда-то он, бешено схватив и подмяв под себя, сделал меня совершенно беспомощной в его руках. Он отлично дал мне понять, кто на самом деле был истинным хозяином положения.

Я лежала в ящике, поджав ноги к груди.

Он назвал меня «шлюхой». Самое удивительное, что я и на самом деле не возражала против этого. В действительности, что-то во мне даже наслаждалось этим. Я вспомнила, что я вытворяла на мехах. Пожалуй, это выражение, с дрожью подумалось мне, полностью соответствовало истине.

Конечно, он ни в малейшей степени не позволил мне обращаться с ним без соответствующего достоинства и уважения, в результате все что мне осталось, относиться к нему в глубокой, истинной, первобытной, сексуальной, естественной, биологической манере, не той в манере, что характерна свободной женщине, а той, что присуща рабыне или шлюхе. Несомненно, это было частью его мести мне, но я, тем не менее, сочла это вполне справедливым отношением. Что-то во мне сочло, что именно такое отношение к мужчине будет наиболее правильным. Ну и не надо забывать, что немало стимулировало подобное отношение, и то, что я отлично знала, каким может быть наказание, если я не смогу понравился ему.

Я откусила еще немного от куска мяса, небрежно, как собаке брошенного в ящик. Он не наказал меня. Скорее это была награда за хорошее поведение.

Я была довольна своими действиями. Интересно, могло ли оказаться, как и предположил Публий из дома Клиомена в Корцирусе, что я являюсь прирожденной рабыней? На данный момент, я выяснила, по крайней мере, то, что щлюхой я была точно. Теперь осталось только удостовериться, что кроме этого, я была еще и рабыней.

Я задумчиво пережевывала заработанное мной мясо.

Больше я не была девственницей. Мою девственность забрал у меня Спьюсиппус из Турии. Словно взбесившись, он опрокинул и навалился на меня, и дав мне почувствовать себя абсолютно беспомощной в его руках, без лишней спешки, властно, не обращая никакого внимания на мои чувства, взял меня. Именно в тот момент, полностью беззащитная и пронзенная, я почувствовала, кто одержал окончательную победу. Спьюсиппус брал меня три раза подряд, насилуя решительно, настойчиво, получая удовольствие от процесса. С другой стороны, не смотря на ярость и бесспорность моего им завоевания, и ясное телесное и психологическое подтверждение этого факта, я не почувствовала того, что, как я ожидала, могла бы почувствовать. Возможно, это произошло, потому что ему не понадобилось слишком много времени для того, чтобы насладиться моим телом. Хотя с другой стороны, я был взволнована и возбуждена, еще, когда только начинала обслуживать его. Например, мое тело приняло его быстро и покорно. В целом, в эмоциональном и психологическом отношении, я отреагировала на его действия. Однако, в последнюю его атаку на мое тело, я с испугом, начала ощущать, где-то глубоко внутри себя, ужаснувшее меня нечто, что не могло быть ничем иным кроме как намеком на то, что могло бы быть сущностью рабской капитуляции.

И вот я, лежа в ящике, в темноте, абсолютно беспомощная, доедала заработанный своим телом кусок мяса. Я больше не девственница. Теперь я открыта, как могли бы сказать гореане, для использования мужчинами. Спьюсиппус из Турии сделал это со мной. Мясо кончилось. Мне было тесно и неудобно и беспокойно в моей крошечной тюрьме. Я попытался выкинуть из головы память о том намеке, том загорающемся ощущении, той зачаточной психологической подсказке, том первобытном зарождающемся ожидании того, что женщина могла бы почувствовать. Я пообещала себе, что ни в коем случае не должна позволить рабскому огню разгореться в моем животе. Я могла себе представить, какой невыразимо жалкой и беспомощной он может сделать женщину. Я сжала бедра вместе. Не надо себе лгать, на самом деле, я отдавала себе отчет, что жаждала повторения тех событий, что произошли со мной сегодня вечером. Спьюсиппус из Турии был жалок. Он был мне отвратителен. Но почему тогда, спрашивала я себя, я так надеялась, что понравилась ему, почему я заметила за собой столь явное желание доставить ему удовольствие? А он еще и собрался остричь меня утром. Интересно, зачем он собирается сделать это. Возможно, это его месть мне, или он был столь жадным, что стремился получить даже ту небольшую прибыль, что могли бы принести ему мои волосы. С другой стороны, несомненно, он не хотел, чтобы меня смогли опознать. По-видимому, стрижка если не избавит меня от опасности быть узнанной, то хотя бы снизит ее вероятность до минимального уровня. Что ж, похоже, что постричься — это неплохая идея.

Хотя конечно, в любом случае это было его решение, а не мое. Он знал мою тайну, знал, кем я была, и потому, мог делать со мной, все, что ему могло взбрести в голову. Именно в этом была его власть надо мной. Именно из-за этого, я, свободная женщина, вынуждена служить ему в качестве рабыни. От охватившего меня гнева, мои кулаки сжались сами собой.

Внезапно меня затопило чувство обиды и оскорбленного достоинства от того, что он делал со мной. Я не была рабыней! Я по-прежнему оставалась свободной женщиной! И все равно у меня не оставалось иного выбора, кроме как служить ему в качестве рабыни! Какой выдающейся, какой великолепной, была его месть Шейле — Татрикс Корцируса. А утром он еще и собирается остричь ее как какую-то шлюха!

Неожиданно для самой себя, я яростно закричала и пнула крышку ящика.

Все чего мне этим удалось добиться, был тяжелый удар дубиной по верху ящика, нанесенный разбуженным Спьюсиппусом, и его недовольный рык:

— А ну тихо там! А не то вылью тебе в ящик пару ведер воды!

— Да, Господин! — закричала я. — Простите меня Господин!

Звук удара по ящику, внутри жутко усилился. Я была почти контужена этим ударом. Автоматически я прижала руки к ушам, пытаясь унять боль в барабанных перепонках. Теперь уже я лежала спокойно и тихо, стараясь унять дрожь. Насколько же абсурдной была моя вспышка гнева. Какой же я оказалась дурой. Как я могла забыть, что была в его власти? Мне что, для надежной памяти нужно клеймо на бедре и стальное кольцо на шее, которое я уже никогда не смогу снять?

Я лежала внутри ящика на пропотевшем, вонючем одеяле. Приподняв край подстилки, и поднеся его к носу, я глубоко вдохнула. Это был запах других тел обитавших здесь, вероятно, тел столь же маленьких, нежных изящных, совсем как мое. Но те тела, наверняка, были помечены клеймом, а их шеи были окруженны сталью. Здесь, до меня, несомненно, лежали рабыни. Теперь очередь удостоиться этой чести досталась мне, Татрикс Корцируса.

Я выпустила одеяло из руки, отметив его мягкость. Мне подумалось, что пот и запахи, что я оставила на этой ткани, не будут ничем отличаться от тех, что остались здесь от моих предшественниц. Конечно, я могла быть свободной, но здесь в этой тюрьме, это не делало меня хоть в чем-то лучше их. В этом ящике, я, Татрикс Корцируса, несомненно, к удовольствию Спьюсиппуса, ерзала, потела и воняла точно также как и другие рабыни да меня. Действительно, с точки зрения следующей обитательницы, любые старые следы моего здесь пребывания, несомненно, воспринимались бы как свидетельство, того что ранее на этой подстилке валялась всего лишь другая рабыня, не отличающейся от всех прочих.

Я нежно погладила одеяло кончиками моих пальцев. Признаться, меня, так или иначе, возбудил тот факт, что я лежу на том же месте, где прежде содержали рабынь. Я коснулся своей шеи. Интересно, каково будет почувствовать там ошейник, и узнать, что я кому-то принадлежу.

Я еще не забыла, каково было обслуживать Спьюсиппуса, но сразу, попытался выкинуть из головы память о том зарождающемся ощущении, которое накатывало на меня во время его третьего штурма. Я заворочалась в тесном ящике. Это ощущение так встревожило меня, что я непроизвольно застонала.

Я была Татрикс Корцируса! И все же я работала как рабыня, и использовалась как рабыня, и прислуживала как рабыня!

Я был унижена и оскорблена. Я — свободная женщина. Я — не рабыня! Я не хотела быть рабыней, но во мне все еще были свежи те эмоции, которые начали подниматься из глубин моего сознания. Я снова простонала.

Я осторожно кончиками пальцев коснулась внутренней поверхности передней стенки ящика. Я сделала это вполне осознанно. Конечно же, как я и подумала, там имелись царапины — следы оставленные ногтями моих предшественниц. Я снова перевернулась на спину поджав колени к груди. Да, я слышала о таких вещах. Эти царапины вовсе не были связаны с отчаянными усилиями спастись отсюда.

Эти следы больше походили на царапины, оставленные беспомощными, неудовлетворенными женщинами. Кто-то из рабынь, а может быть и многие из них, как мне кажется, скорчившись в этом ящике, скребли его внутренности ногтями, возможно скуля при этом, умоляя выпустить их, и позволить им ублажать Спьюсиппуса из Турии. Как ужасно оказаться в такой власти мужчин!

Я вновь в панике, попыталась прогнать от себя воспоминание о тех первобытных эмоциях, том ничтожном намеке на чувство.

— Я не рабыня! — твердила я себе. — Я не рабыня!

Я легла на другой бок, поправив подстилку под собой. Мне хотелось надеяться, что Спьюсиппус не был мной недоволен. Я должна попытаться понравиться ему еще сильнее.