Комиссары

…Зима 1941 года.

Берлин. Сюда спешат реляции, что армии группы «Центр» всего в 90 километрах от советской столицы.

Москва. Телефонный разговор Сталина с Жуковым: «Вы уверены, что мы удержим Москву? Я спрашиваю вас это с болью в душе. Говорите честно, как коммунист».

Разъезд Дубосеково. Здесь один из миллионов тех, кому надлежало дать ответ, — политрук-панфиловец Василий Георгиевич Клочков. И он дал его вместе со своими 27 соратниками по бою. Двадцать восемь советских людей против 50 танков и десятков автоматчиков. Против бронированной армады — винтовки, несколько ПТР и гранаты. Но в боевой арсенал надежно вошли Слово и Пример Коммуниста. На всю страну прозвучало тогда: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва».

Всего 30 лет прожил легендарный политрук.

Что же помогло ему обрести себя для бессмертного подвига? И как он шел к нему?..

22 июня 1941 года. 3 часа 30 минут утра. Это уже война…

Но сколько же тысяч человек в Алма-Ате и во Фрунзе, в пригородах и в неподалеку лежащих областях или на Алтае и думать не думают, что с этого часа каждый из них и все они вместе — панфиловцы. Кто где в это воскресное утро солдаты, командиры и политработники еще не существующей 316-й стрелковой дивизии. Будущий комдив — в Москве. Но он срочно вызван в Наркомат обороны. Будущий ротный политрук безмятежно отдыхает.

Из воспоминаний его жены Нины Георгиевны Клочковой:

— Утро мы с Васей провели в горах. Хорошо было… Но когда возвращались, увидели толпы людей у столбов с репродукторами. Они слушали передачу. Вася не вытерпел, побежал вперед. Когда я подошла, он сказал: «Нинок, вот гад Гитлер, все же напал на нашу страну». Как вздрогнуло мое сердце! Я ведь понимала: Василий молод, к тому же коммунист, он пойдет одним из первых.

Так было везде. Толпы у уличных радиорепродукторов, очереди в военкоматах, переполненные партийные и комсомольские райкомы…

Огромная страна, разве забыть слова из песни-гимна самых первых дней войны, вставала на смертный бой…

— Он несколько раз ходил в военкомат, все просил о призыве, — продолжает свои воспоминания Н. Г. Клочкова.

Но почти полмесяца продолжал оставаться гражданским человеком. Все в сердце раскалывалось надвое: он рвется в армию, на фронт, а приходится, как и раньше, заниматься будничными делами. Он по-прежнему первый заместитель управляющего трестом столовых и ресторанов в столице Казахстана. Обидно — тыловик…

4 июля 1941 года наконец-то получает повестку.

В тот день сводка Советского информационного бюро сообщала: «В течение всего дня… шли ожесточенные бои на Двинском, Бобруйском и Тернопольском направлениях». Эти направления тянулись в глубь страны… Накануне Клочков слушал по радио речь И. В. Сталина. В выступлении слышались отзвуки знаменитого ленинского воззвания «Социалистическое отечество в опасности!». Призыв партии «Все для фронта! Все для победы!» стал отныне главным.

Рекомендация горкома партии была немногословна: «Политически подготовлен. Использовать политруком стрелковой роты». Что же дальше? Четко жизнь Клочкова определилась, по всей вероятности, лишь 12 июля, в этот день был отдан приказ военного совета Средне-Азиатского военного округа о формировании в Алма-Ате 316-й стрелковой дивизии. 14 июля комдив И. В. Панфилов подписал первый приказ.

Дивизия комплектовалась двумя соседними республиками — Киргизией и Казахстаном. Ее костяк — тысяча коммунистов. В ряды дивизии влились представители 30 национальностей. «Такую полнокровную дивизию — и по численности, и по обеспечению — мы давно не видели. Командиры подобрались крепкие, а политработники выдвинуты из партийного и советского актива Казахской ССР», — вспоминал К. К. Рокоссовский.

Еще свидетельства, помогающие увидеть Клочкова в эту пору начала его армейской жизни.

Из воспоминаний матери Анастасии Михайловны: «А когда фашистские разбойники на нашу страну напали, он сразу вступил в дивизию к генералу Панфилову. Он написал нам: «Обещаю вам, дорогие мои, что в боях не посрамлю рода Клочковых».

15 июля. В. Г. Клочков в группе других мобилизованных прибывает в расположение своей дивизии.

16 июля. Состоялось назначение политрука 4-й роты 2-го батальона 1075-го стрелкового полка. В. Г. Клочков утвержден в этой должности приказом 00269 штаба округа.

Некоторые события, связанные с этим приказом, хорошо запомнились Малику Габдуллину, будущему Герою Советского Союза, а тогда такому же, как и Клочков, новоиспеченному политработнику: «В этот день ряд коммунистов — Василий Клочков, Мапап Мусин, Балтабек Джетпыспаев, Алексей Кириллов, Касым Шарипов, Хайрулла Кадыров и другие были назначены политруками подразделений. Перед нами выступил командир полка полковник Капров и комиссар полка старший политрук Мухамедьяров. Они говорили о конкретных задачах полка, подчеркивали, что мы должны в короткий срок добиться отличных результатов в боевой и политической подготовке личного состава».

Волнуясь, ждал Клочков первой встречи с командиром роты. Комроты на десять лет старше политрука, коммунист, родом из Белоруссии и по национальности белорус. Есть основания считать, что они были знакомы или по крайней мере наслышаны друг о друге. Павел Гундилович был призван в армию с поста директора пригородного виноградно-винодельческого совхоза, поставлявшего свою продукцию в трест столовых и ресторанов, где работал Клочков.

Приятной неожиданностью оказалось и то обстоятельство, что в батальоне и роте было много земляков. Как много тогда значило землячество! Недаром почти любая солдатская встреча в годы войны начиналась с вопроса: «Не земляк ли?» Землячество сближало, радовало, согревало. Комбат Иван Иванович Райкин был даже дважды земляк: родился в Пензе, где когда-то довелось работать Клочкову, а командирское училище оканчивал в Саратове, на земле, где родился политрук. Было, наверное, о чем повспоминать… Командир дивизии И. В. Панфилов и командир полка И. В. Капров тоже земляки, саратовские. Гавриил Степанович Митин и Петр Кузьмич Емцов — уроженцы Локтевского района, того самого, где прожил отроческие годы Клочков.

Кто есть и, выражаясь старинным штилем, откуда пошел герой нашего очерка.

Время и место рождения — 8 марта 1911 года, село Синодское Вольского уезда Саратовской губернии.

Социальное происхождение — из крестьян.

Отец Георгий Петрович Клочков, 1879 года рождения, умер от голода в 1921 году. Мать, Анастасия Михайловна, 1879 года рождения, — колхозница. Сестра Таисия — колхозница в Синодском. Брат Иван — инженер-химик в Ленинграде. Сестра Аня и ее муж строили Комсомольск-на-Амуре.

Образование — начальная школа, затем школа крестьянской молодежи, два курса вечернего Саратовского стройтехникума, неполных два курса заочного института на отделении литературы и русского языка и Всесоюзный заочный институт Наркомата торговли СССР.

Стаж работы — с 1921 года. Батрачонок, ученик счетовода, счетовод сельпо, заведующий избой-читальней (в 15 лет), продавец книжного магазина, бухгалтер, старший бухгалтер райсберкасс и почты. Затем заводской финансист, торговый работник, управляющий городским общественным питанием, руководящий работник Наркомата торговли Казахстана и городского треста столовых и ресторанов.

Семейное положение — женат с 1934 года. Жена, Нина Георгиевна Клочкова, родилась в 1913 году в Пермской области, выросла на Алтае, закончила Омское медучилище, медсестра. Поженились в Пензе. Сын родился — умер тут же. Дочь родилась в 1938 году.

«Вот уже 4-й день нахожусь в части в должности политрука роты (3 кубика)», — не без гордости писал Василий Клочков в Комсомольск-на-Амуре своей сестре и ее мужу.

Дивизия создавалась и одновременно училась, готовилась к скорейшей отправке на фронт. С утра и до ночи — ни отдохнуть, ни перевести дух: прием новобранцев, обмундировка, выдача оружия, политзанятия… Почти каждое утро марш-броски в степные предгорья. Строевые занятия, учебные бои, походы, стрельбы, рытье окопов, бег в противогазах под палящим алма-атинским солнцем. До третьего пота, до изнеможения трудился каждый боец, а с ними и ничуть не меньше командиры и политруки. Генерал И. В. Панфилов был прав, часто повторяя старую солдатскую поговорку: «Тяжело в учении, легко в бою».

Однажды комдив заглянул туда, где занималась 4-я рота, отрабатывавшая приемы штыкового боя. Комиссару Ахмеджану Латыповичу Мухамедьярову тот случай запомнился в подробностях:

«Генералу Панфилову не понравилось то обстоятельство, что бойцы и младшие командиры исполняли все приемы вяло, не стремительно и не очень точно. Тогда он подошел ближе и, выслушав рапорт командира взвода Джуры Ширматова, приказал подать команду бойцам «вольно», взял у правофлангового солдата винтовку и сам перед строем принял положение «смирно».

— Жду команды, товарищ командир взвода, — сказал он.

Ширматов вначале растерялся, но быстро пришел в себя и стал командовать.

Генерал Панфилов четко и очень красиво исполнил несколько приемов с винтовкой, энергично и стремительно действовал штыком».

Это был хороший урок и командиру роты, и полит-руку.

Когда воинская часть формируется, тут только мечтать приходится о свободном времени. Но была у Клочкова такая прекрасная особенность — добрая, участливая, сердечная забота о семье, о родных. Сейчас он мог выразить это только письмами. И он пишет их из армии часто и много. Письма чрезвычайно интересны и спустя вот уже столько десятилетий — они наполнены и подробностями воинской службы, и помогают проникнуть в его внутренний мир.

Из письма сестре Анне на Дальний Восток 19 июля: «Дома у нас остались одни женщины… Два остальных свояка призваны в один день вместе со мной, т. е. из одного (вероятно, пропуск слова «дома». — В. О.) — сразу 3-х… Дома теперь не тесно. Нина работает, зарабатывает 350 руб., да плюс я дал разрешение отчислять ей 300 руб. в месяц, которые она будет получать в райвоенкомате. Зарплата моя в армии будет 750 руб. в месяц».

Не забыта и мама. Он уже больше не свидится с ней: «Уговорились с Ниной, что ежемесячно она будет посылать в Синодское деньги. Матери мы помогаем».

Упомянул о брате, что жил в Ленинграде: «От Вани получил письмо, что собирается на фронт».

Здесь же о своей дальнейшей жизни: «На фронт предполагали недели через две-три, если не понадобится раньше». В самом конце письма приписка: «Алма-Ата живет спокойно».

Первое письмо жене и дочери. Нежностью и любовью пронизано оно: «Здравствуй, моя Нинуся и дорогая доченька Эличка! Уж больно я за вами соскучился… Пришли фото… Соскучился здорово… Подъемные еще не получил. Получу — вышлю… Целую вас с дочкой очень и очень крепко. Ваш папа».

Он очень скучает и, воспользовавшись тем, что учения проходят совсем рядом от города, просит жену: «Нина, желательно, чтобы ты 23 июля в субботу на ночь приехала сюда. Пассажирская машина ходит несколько раз в день. 24 июля я тебя провожу… Можно приехать с Эличкой».

О своих политруковских делах, нетрудно заметить, в письмах почти ни слова. Но он и политрук всего-то пять дней. А все равно — забот и хлопот неописуемое множество. И. В. Панфилов, как вспоминал А. Л. Мухамедьяров, постоянно требовал улучшать работу партийно-политического аппарата, партийных и комсомольских организаций. И не только требовал. Сам много помогал. Любил бывать среди красноармейцев, находил для них доброе и откровенное слово, часто встречался с секретарями партийных и комсомольских организаций, с агитаторами, не говоря уже о комиссарах и политруках, приходил на собрания. Многому учил.

Политическая работа политических руководителей… Архивы, воспоминания помогли уяснить, как слаженно шел в те дни процесс рождения дивизии. Не все, правда, случалось гладко. Один из бойцов, к примеру, так рвался в бой, что взял и заявил: «Нечего тут зря время терять, учиться будем в бою. Война без нас кончится…» Кое-кто не сразу привыкал к суровой дисциплине. Случилось и ЧП: один из новобранцев, баптист, отказался взять в руки оружие.

Из воспоминаний А. Л. Мухамедьярова: «Главным направлением воспитательной работы являлось: поднимать дух солдат, готовить их к защите Отечества от ненавистного врага, закалять в них чувство советского патриотизма, укреплять ненависть к фашизму. Объясняли бойцам характер войны, раскрывали причины успеха врага в первое время, помогали глубже понимать источники мощи социалистического общества».

События на фронтах подстегивали. Времени на формирование отпущено мало. Даже знакомство происходило на ходу. Комиссар полка откровенен в воспоминаниях, ничуть не приукрашивая первые свои впечатления о политруке 4-й роты: «Он показался мне сначала чересчур спокойным и нерешительным. Дивизия вот-вот должна была отправиться на фронт, а в его роте еще не избрали комсорга. Спрашиваю: «В чем дело?» Отвечает: «Людей изучаю, товарищ комиссар». Второй раз прихожу — точно такой же ответ. Не скрою, подумал тогда: «Может, Клочкова заменить другим политруком?» В то время я был еще молод, и житейского опыта у меня было маловато».

«Людей изучаю», — честно ответил ротный политрук полковому комиссару, вполне понимая, что такой ответ может оказаться и не в его пользу. А как их изучить? В руках у него списочный состав роты — почти двести человек. В лицо запомнить каждого — и то непросто. Утром и вечером производится поверка. Когда выкликают фамилию, следует ответ: «Я». А как заглянуть в это самое «я», в человеческую душу?

С каждым бойцом и командиром обязан побеседовать политрук. С коммунистами и комсомольцами — особо. Он должен посоветовать командиру роты, в какой взвод целесообразней определить их, взять на заметку тех, кого можно рекомендовать секретарями партийной и комсомольской организации, кого назначить агитаторами, беседчиками, редакторами взводных боевых листков, политбойцами.

Распорядок дня был жесткий — утром политзанятия со всем личным составом роты, вечером — совещания у комиссара полка. Здесь проходил разбор деятельности политруков, обсуждались их отчеты, вырабатывалась стратегия, если так можно выразиться, всей политической работы.

У каждого политрука роты был недельный план политико-воспитательной работы. Все расписано по часам и дням: выпуск газет, боевых листков, собрания, беседы, читка газет…

Июль подходил к концу. Состоялся общедивизионный митинг, на который прибыли руководители Казахстана и Киргизии. 27 июля дивизия, выстроившись в городском парке, торжественно приняла военную присягу. Каждый из бойцов берет текст присяги и, повернувшись к строю, к товарищам, громко читает:

— Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестьянского правительства выступить на защиту моей Родины — Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Сводки Совинформбюро продолжали нести вести одна хуже другой. Все отчетливо понимали, что дивизия теперь уже скоро отправится на фронт. И вот наступил день, когда эшелоны двинулись на запад.

Из письма В. Г. Клочкова сестре: «Из Алма-Аты я выехал 18. VIII. Нина с Эличкой провожали меня до вокзала… Нина вам вышлет мое фото в военной форме вместе с Элей».

…Девочка так доверчиво прижалась к человеку в военной форме, к отцу… Эта фотография была дорога ему. Недаром он сообщает именно о ней. Прямо на лицевой стороне рукой Клочкова выведено: «И за будущее дочки ухожу я на войну».

19 августа. Первая совсем небольшая остановка в 550 километрах от Алма-Аты в Джамбуле. Оттуда открытка. Торопливый почерк: «Нина! Едем на Запад. Настроение превосходное. Целую крепко вас с доченькой».

В тот же день Клочков пишет сестре Нюре: «Достаточно уступать нашей территории. Уж больно мне хочется побывать там, где Гитлеру напишут эпитафию «Собаке — собачья смерть».

…Два месяца войны. 22 августа. Эшелоны подходили к Оренбургу. Еще одна открытка В. Г. Клочкова домой: «Здравствуйте, любимые Ниночка и дочка Эличка… Едем ближе к цели. Настроение у всех прекрасное, бодрое… Сегодня, Нина, дважды видел тебя во сне. Хотелось бы увидеть и дочку. Крепко, крепко целую. Ваш папа».

Из сообщений Совинформбюро: «После ожесточенных боев наши войска 22 августа оставили город Гомель…»

316-я рвется в бой. В письмах Клочкова отзвуки этого порыва: «Настроение у меня и моих бойцов прекрасное, с таким настроением воевать можно».

Сызрань. Поезд гулко прогромыхал по мосту… Волга! Родная река! Жена вспоминала: «Любил он Волгу. Зайдет, бывало, разговор о ней, он весь оживится, глаза блестят…»

«Только что проводили глазами красавицу Волгу… Через 15 минут едем дальше. Завтра встретимся с стервятниками… Послал в Синодское открытку. Ваш папа». Это строчки из его открытки, написанной 23 августа на сызранском вокзале.

Когда-то Александр Блок сказал, что только влюбленные имеют право на звание человека.

Любовью к жене и дочери выверял В. Г. Клочков свою любовь к Родине.

«Здравствуйте, мои любимые Ниночка и Эличка!

24/VIII приехали в Рязань, сегодня вечером будем в Москве. Враг совсем близко. Заметно, как по-военному летают наши «ястребки». Завтра в бой. Хочется — чертовски — побить паразитов. Писал эти строки в Рыбном, около Рязани, паровоз тронулся, поехали дальше.

25/VIII ночь провели в Москве, чертовская ночь, воровская ночь, дождь шел всю ночь. Пока что неизвестно — был в Москве или около Москвы германский вор, но целую ночь ревели моторы самолетов.

Много мы проехали городов, деревень, сел, аулов и станиц, и везде от мала до велика от души приветствовали нас, махали руками, желали победы и возвращения. А беженцы просили отомстить фашистам за то, что они издевались над ними. Я больше всего смотрел на детей, которые что-то лепетали и махали своими ручонками. Дети возраста Элички и даже меньше тоже кричали и махали ручонками и желали нам победы.

Из Украины в Азию, к вам туда через каждые 3–5 минут едут беженцы, с собой везут исключительно все: и станки с фабрик и заводов, железо… (неразборчиво. — В. О.), трамваи, старые тракторы… Словом, врагу ничего не остается… Гитлеру будет та же участь, какая постигла Бонапарта Наполеона в 1812 году.

Наш паровоз повернулся на север, едем защищать город Ленина — колыбель пролетарской революции…»

С детства входили в жизнь Клочкова идеи честного и верного служения людям, народу.

1917 год. Из воспоминаний старшей сестры: «У нас дома проводились сходбища бедноты: собирались соседи и беседовали о революции и о том, как жить дальше…»

Из публикации в уездной газете: «Синодская ячейка насчитывает в настоящее время 12 членов. Кроме того, пять человек взяты по партийной мобилизации на фронт. Пять других товарищей организовали коммуну (артель) в с. Чернавке.

При ячейке открыт в память погибшего борца за свободу т. Сепотова культурно-просветительный кружок его имени, в котором устраиваются митинги, собеседования на разные темы и ставятся спектакли. При просветительном кружке имеются секции: лекционная, драматическая, музыкальная, хоровая и библиотечная.

Нужно сказать, сделано было бы неизмеримо больше, если бы не ощущалась нужда в керосине».

1921 год. Из воспоминаний брата: «Помню, как в Николаевке ставили пьесу. Кто ее написал, забыл. А называлась она так: «Первая девушка и последний барин». Вася участвовал в представлении и читал со сцены есенинские стихи «Как скромный мальчик из Симбирска стал рулевым своей страны…».

1923 год. Из воспоминаний матери: «Вася вступил в пионеры и все читал, и не только сам себе, книжки про новую жизнь, про Ленина…»

Из воспоминаний друзей детства: «Мы, первые николаевские пионеры, были страшно охочи на дела необычные… Устраивали у нас в селе в пику нашему попу комсомольские пасхи. В клубе, а то и прямо на улице во все горло распевали: «Не надо нам монахов, не надо нам попов. Мы в небе нашем синем разгоним всех богов».

1926 год. Василий Клочков принят в комсомол.

Эшелоны 316-й устремились на северо-запад. Дивизии предстояло влиться в состав 52-й армии, которая имела приказ защищать восточный берег Волхова.

Неповторимо красивы эти исконно русские земли. Южанам-панфиловцам они в особенности должны были показаться чарующими — изумрудные луга, невесомый бездонный купол нежно-голубого неба в белесой дымке облаков…

Обильно полита эта земля русской кровью. Конечно же, политрук по дороге рассказывал своим бойцам о Новгороде и Пскове. Тевтонцы — подвиги русских дружин… Немцы — в 1918-м, рождение Красной Армии…

И вновь на этой земле бессмертные деяния.

В боях под Новгородом политрук А. И. Панкратов бросился грудью на вражеский пулемет. Именно здесь был совершен первый в войне великий подвиг самопожертвования. Политрук стал Героем Советского Союза.

Политрук. Первый в атаке, последний при отходе. Фашисты с особой ненавистью охотились за человеком, на рукаве гимнастерки которого алела красная звездочка. Традиции комиссаров революционного времени живы. Они проявлялись в верности политруков делу В. И. Ленина и партии, в умении зажечь сердца, в стойкости, в готовности отдать жизнь за свободу своего народа. Более 200 политработников в годы войны были удостоены звания Героя Советского Союза. В их числе и панфиловцы — Клочков и его боевые товарищи Петр Вихрев и Малик Габдулин…

25 августа. Эшелоны подошли к станции Боровичи. Станция была почти безлюдна. Кругом следы пожаров, бомбежек… Стали выгружаться. Был прекрасный — редкость для этих мест — тихий и солнечный день. Но скоро поняли, что это плохо. Появилась «рама» — вражеский самолет-разведчик.

27 августа. В три часа утра И. В. Панфилов отдал приказ: «1) Противник занял 25.8 Новгород. 2) 316. с. д. к 12–00 30.8 сосредоточиться для последующего занятия участка обороны…» Здесь же были определены задачи полку.

…Изнурительным был 100-километровый марш. Лил дождь. Раскисли дороги. Не везде через реки и речушки успевали навести переправы. Полк переправился через реку Мету и с ходу принялся организовывать оборону. Новый приказ Панфилова определил ему боевую задачу: «Используя условия местности, прочно прикрыть танкоопасные направления и железную дорогу на участке полка». Дивизия заняла второй эшелон обороны. Так уж сложились условия, о чем пишет в своих воспоминаниях командующий Северо-Западным фронтом П. А. Курочкин, принявший этот пост за два дня до прибытия казахстанцев: «Положение на фронте постепенно начало стабилизироваться. Наступило временное затишье».

Затишье, разумеется, было относительным. Таким оно выглядело, пожалуй, только на картах стратегического назначения. Случались бомбежки и артналеты, ходили в разведку. Выпадало и хоронить боевых товарищей. Покоя не было. Работали, работали: устраивали позиции — окопы полного профиля, стрелковые ячейки, противотанковые заграждения. И, конечно же, воинская учеба в обстановке столь непосредственной близости к врагу. А ко всему прочему— мерзкая погода. Осень началась рано — дожди, слякоть, тяжелая грязь. Везде — в землянках ли, в окопах, ходах сообщения — стылая вода.

Клочков быстро привыкал к армейскому повседневью. Когда выпадали свободные минуты, все чаще садился за письма — в сентябре почти каждый день.

«…Идет дождь, сейчас собираемся оборудовать окопы, а пока сижу под палаткой в лесу и пишу. Самолеты сегодня еще не бомбили, между прочим, наших самолетов летает больше. В день 10–15 раз бывает воздушная тревога. Наше подразделение потерь еще не имеет. Да и в целом дивизия имеет только 8 человек убитыми и человек 10 раненых. Сам я и все бойцы моего подразделения чувствуют себя хорошо.

Немцы-фашисты застыли на одном месте… Дожди здесь ежедневно не дают покоя немцам, оно и нам неприятно, но для немцев убийственное дело».

6 сентября. Снова письмо: «…Соскучился страшно за вами. Сижу в комнате и за столом пишу это письмо. Между прочим, Нина, я 3-й день в деревне, две ночи подряд спал в тепле. Здесь ведь не Алма-Ата, осень настоящая. Хозяйка квартиры — старушка, живет одна, хорошо за нами ухаживает, а пас 3-е. Она (старушка) 3 сына проводила на войну и вот жалеет нас, как своих сыновей. Народу здесь осталось мало, все выехали, но вряд ли немцу удастся дальше продвинуться. Наши крепко удерживаются, скоро запоет Гитлер: «Зачем я шел к тебе, Россия…»

10 сентября рано утром полк меняет дислокацию. Вроде бы по-прежнему второй эшелон, но что-то и изменилось. С этого времени стали вести разведку, произошло несколько стычек с пытавшимися прорваться группками противника.

1929 год. Один из алтайских ветеранов комсомола вспоминал: «Когда вспыхнул конфликт на КВЖД, несколько комсомольцев из нашей ячейки вместе с В. Г. Клочковым пошли в военкомат записываться добровольцами в Красную Армию. Правда, никого из нас тогда в армию все-таки не взяли».

1934 год. Пенза. Клочков призван в ряды РККА, где заканчивает полковую школу младшего комсостава.

С того времени в его личном деле значится: «Военнообязанный, политсостав, мл. политрук, сухопутный род войск».

1936 год. Клочков становится на общественных началах политруком Вольского горкома Осоавиахима, предшественника нашего ДОСААФ. В числе воспитанников В. Г. Клочкова — погибшая под Сталинградом медсестра Зинаида Маресьева, Герой Советского Союза.

«Здравствуйте, дочка Эличка и жиночка Нина! Конечно, вы не прочь читать мои почти ежедневные письма. Я очень много пишу Вам. Пока есть время, пишу. Досадно становится, когда наши товарищи воюют, а ты сидишь резервистом… Но дойдет скоро очередь и до нас, и мы повоюем.

Здесь становится холодновато, по ночам заморозки. Мы живем в лесу, недалеко от деревни П. Старшина устроил для нас 3-х неплохую избушку-землянку, сделал печь, на ночь натапливаем ее, и спать становится теплее. Бойцы сделали точно так же.

Идет напряженная учеба, изредка ловим диверсантов и разведчиков…»

Подробно описал борьбу с диверсантами и вражескими разведчиками писатель Л. Макеев, служивший в дивизионной газете.

…Деревня Вершина. Ранним утром выпало политруку идти проверять посты. Вот тут-то и обнаружил он разрыв в стыке с соседями. Вроде бы ничего страшного — фронт далек. И все же забеспокоился: соблюдая устав, вызвал дежурный взвод, выставил секретные сторожевые посты. Не зря, оказалось, проявил бдительность. За три-четыре дня бойцы его роты выловили нескольких гитлеровских лазутчиков. Одного из них, переодетого в нашу воинскую форму и даже с оружием, задержал Клочков. Диверсант возвращался к своим, не подозревая, что дорожка уже перекрыта. Разведчика распознали быстро, как только Клочков догадался тщательно его обыскать. В сапоге под стелькой он обнаружил сведения об огневых точках и о тех частях, что дислоцировались у деревни Боженка.

Но пришло испытание покруче — прямое столкновение с врагом.

4 октября полку была поручена разведка боем — надо было выйти за линию фронта, обнаружить себя, вызвать огонь на себя, засечь огневые точки… Выделены были для этой рискованной операции 4-я рота и полковая пешая разведка. Командир группы — Гундилович, политрук — Клочков.

Получив приказ, комиссар и политрук разобрали с каждым бойцом, как вести себя в разведке, соответственным образом экипировались, проверили оружие… И пошли навстречу бою сквозь дремучие леса, через болота со сказочными и таинственно звучащими названиями Русская Болотица, Невий Мох.

Разведчики немало покружили по лесам. Захватили пленных, трофеи: оружие и важные документы. Возвращались как на крыльях. Успех! Дерзкой, но во всем удачной была первая в их жизни боевая разведка, первая схватка с врагом.

«…В боях в районе Русская Болотица 4.10.41 г. тов. Клочков показал себя волевым и ответственным руководителем. Своим примером увлекал в бой бойцов и командиров, в результате чего рота успешно выполнила данное ей задание». Под этим документом подписи — Панфилов и Рокоссовский. Он написан в конце ноября 1941 года и послан в штаб командующего фронтом Г. К. Жукову.

«Хорош был политрук Клочков! Бойцам очень нравился, их подкупало, что он, в общем-то молодой парень, был хороший семьянин. Очень любил дочь и жену, уважительно вспоминал своих родных, интересовался семейными делами подчиненных. И всегда готов был оказать им помощь. А когда представлялась возможность, любил веселиться, петь песни, рассказывал всякие приключения из своей жизни. Но он был человеком твердого характера», — вспоминал А. Л. Мухамедьяров.

Грохочет четвертый месяц войны. Получен приказ командования о срочной переброске дивизии к Москве. Наступали грозные дни обороны столицы.

Враг разработал операцию «Тайфун». «Решающее сражение года» — так крикливо заявляли гитлеровцы. Во всех ротах противника зачитывался приказ фюрера: «Создана наконец предпосылка к последнему огромному удару, который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага…»

В начале второй недели октября 310-я дивизия после недолгого марша погружается в эшелоны.

Казалось, еще совсем недавно панфиловцы мчались по этой дороге, но в другую, противоположную сторону. Напомним несколько строчок из тогдашнего дорожного письма Клочкова: «…Сегодня вечером будем в Москве. Враг совсем близко… Хочется — чертовски — побить паразитов…»

Спустя месяц с небольшим также на погромыхивающих на стыках путях рождается другое письмо. Тоже жене и тоже о чувствах солдата, преисполненного сознанием высокой ответственности за судьбу Родины: «Двинулись на Москву. Идет осенний дождь. Погода неважная… Настроение у каждого боевое… Нам выпала почетная задача — не допустить врага к сердцу нашей Родины — Москве. «Смерть Гитлеру!» — у каждого на устах…»

Сколь же много общего, похожего, совпадающего в этих двух письмах. Автор последнего — И. В. Панфилов.

10 октября. Полк прибыл под Москву. Панфиловская дивизия передается 16-й армии генерала К. К. Рокоссовского.

С 15-ти лет приобщился Клочков к пропагандистской деятельности — стал заведующим сельской избой-читальней. «Изба-читальня, — как гласила одна из рекомендаций ЦК комсомола, — это то горлышко, через которое надо раскупоривать темноту, невежество, пролить свет знаний. Комсомол — тот штопор, который призван для этого ответственного дела».

Чуть позже Клочков — участник и руководитель си-неблузников. Они, разъезжая по деревням, агитировали за хлебосдачу, помогали коллективизации, разоблачали кулаков.

Из воспоминаний друга Клочкова: «Я как секретарь базовой комсомольской организации районного центра был включен в бригаду по созданию колхоза «III Интернационал». С собой я взял и Клочкова. Он участвовал в работе по агитированию крестьян. За два месяца — январь и февраль 1930 года — колхоз был создан».

1934 год. Клочков учится в Пензенском комвузе, предшественнике нынешних университетов марксизма-ленинизма.

С той поры везде, где бы ни работал Клочков, он является руководителем политкружков или агитатором.

1936 год. Василий Клочков — активный рабкор городской газеты. Разыскано около 30 его статей…

С комсомольских лет учился Клочков общению с людьми. Вот как вспоминали о нем товарищи.

«Озорной был. Однако смелый, в дружбе на него положиться можно было спокойно».

«Веселый Василий-то был. С комсомольским задором жил. Петь любил. Любимыми его песнями были «Вихри враждебные…», «Дубинушка», «Мы кузнецы…».

«Парень был страшно увлеченный, Его за это все уважали и любили. Клочков у нас был вроде поэта, сочинял частушки на местные темы. Читал много, больше политическую литературу, но и художественную…»

«Он часто выступал на собраниях молодежи».

«Был требователен. По не обходил без внимания ни одной жалобы или просьбы своих сотрудников и других».

«Рабочие Клочкова уважали».

«Мы его как-то всегда ждали. С ним было приятно. Находчив очень и весел».

Из характеристики 1941 года, подписанной наркомом и секретарем парткома Паркомата торговли: «Серьезный, добросовестный работник. Уделяет много внимания улучшению работы отдела… Принимает активное участие в партийной и общественной работе… политически развит, дисциплинирован».

…Москве было трудно. Москва ждала подкреплений…

Прямо со станции, без каких-либо передышек дивизии был уготован марш-бросок к местам предстоящих сражений.

1075-й полк, в котором служил политрук Клочков, получил предписание выдвинуться на линию Лазарево — совхоз Болычово. Рота Гундиловича заняла место поближе к совхозу.

Комдив проехал по переднему краю обороны, чтобы лично осмотреть позиции полков. Сорок с лишним километров!.. Никакими уставами пе предусматривалось такое для одной дивизии. Только не было тогда иного выхода. Не утешала и местность. Опа была явно в пользу противника.

4-я рота, как и все остальные, зарывалась в землю.

Несладко было южанам. Непрестанно моросил дождь, пронизывал сквозь набухшие влагой шинели холодный осенний ветер, едва отрытые окопы сочились водой, солома, брошенная под ноги, не спасала…

Вскоре боевое охранение батальона, в который входила 4-я рота, соприкоснулось с немцами, с их разведкой. Случилось это у деревни Старая Тяга. Были уничтожены один немецкий офицер и несколько солдат.

И генерал, и солдаты, прослышавшие о появлении противника, задались вопросом: сколько же времени отпущено на подготовку рубежа обороны?

Все прояснилось на следующий день. В 18 часов завязался бой. И снова он выпал на 4-ю роту. Правда, недолгим был он. В донесении из полка в штаб дивизии кратко сообщалось, что, натолкнувшись на огонь 4-й роты 2-го батальона, противник прекратил бой и отошел в неизвестном направлении.

— Ну вот, кажется, и пошла настоящая для нас война, политрук!.. — сказал командир Гундилович.

16 октября. «Тайфун»!.. Он обрушился на Волоколамское направление четырьмя дивизиями. Их удар, как и предчувствовал К. К. Рокоссовский, пришелся прежде всего по панфиловцам.

Как нашлись силы выстоять! На каждый батальон приходилось 5–6 километров обороны. Артиллерии — надежной помощницы — всего-то два, да и то не всегда, орудия на километр. Как же ничтожно мало! О том, что творилось на этом участке обороны Москвы, дают представление заголовки дивизионной газеты. Они до сих пор пышут огнем яростных схваток: «Не пройдут, гады!», «Слава бесстрашным воинам», «Смертью храбрых», «Не умолкали орудия», «17 фашистских танков подбили наши бойцы».

…2-й батальон 1075-го полка, в составе которого и рота Клочкова, обороняет совхоз Болычево. К этому важному опорному пункту обороны не только полка, но и, пожалуй, всей дивизии, приковано было — внимание и комдива, и командарма Рокоссовского, который вместе с Панфиловым находился на его командном пункте.

«Главный удар, — сказал тогда комдив вызванным командирам и комиссарам полков, — противник нанесет в районе совхоза Болычево — Федосьино — Княжево. Здесь он попытается протаранить нашу оборону, чтобы оседлать Волоколамское шоссе и устремиться на Москву.

— Тебе, Илья Васильевич, — обратился он к Кап-реву, — отражать первый удар».

Четыре часа. Врагу удалось ворваться в Болычево. Панфилов тотчас отдает приказ — идти в контратаку. Гундилович поднимает роту. Рванулся вперед, увлекая своим примером солдат, и политрук Клочков.

Вскоре было подбито несколько танков гитлеровцев. Комдив, узнав об этом, воскликнул:

— Пусть берут пример! А Гундиловича и его отличившихся солдат — к награде!

Из записей журнала боевых действий группы фашистских армий «Центр»:

«16.10 — усиление контратак против 4-й армии.

17.10 — упорное сопротивление… По донесениям командиров, здесь идут бои, превосходящие но своему ожесточению все, что до сих пор пришлось перенести войскам».

Позиции у совхоза были столь важны, что К. К. Рокоссовский отправляет особое донесение командующему фронтом Г. К. Жукову. Вот этот документ — тревожная память о том, что было пережило героями:

«В течение 16–17.10.41 г. шли упорные бои за Колычеве. В 17.00 17.10.41 г. противник, удерживая за собой Колычеве, перенес удар севернее и окружил 2-й батальон 1075-го стрелкового полка 35 танками в Федосьино и 5 танками в Княжево…»

…Еще сутки. Положение обостряется. Судьба полка в немалой степени зависит от того, будет ли удержано расположенное неподалеку Федосьино. Холодным, промозглым утром 18 октября на оборону этой деревни перебрасывается 4-я рота. Стойко, мужественно дрались ее бойцы. Об этом сообщают не только архивы.

Из воспоминаний К. К. Рокоссовского: «Обойдя деревню с юга, гитлеровцы наткнулись на высоту, обороняемую 4-й стрелковой ротой, политруком которой был Василий Клочков».

Политруки… Как же много зависело тогда от них, от их убежденности и смелости, от умения отдавать своим солдатам эту убежденность и смелость.

О накале боев и о том, каким оружием стало тогда слово, свидетельствует дивизионная газета. В те дни из номера в номер вспыхивали на ее страницах призывы: «Смерть или победа!», «Пе отступим!», «В бой за родную Москву! Не бывать у ее порога гитлеровской нечисти!», «Большевики презирают смерть». «Кто честен перед народом, перед своей семьей, — писала дивизионка, — кто стремится задержать фашистов, положив этим начало их разгрому, тот скорее погибнет, но без приказа командира не отойдет ни на шаг».

…Наступало четвертое утро непрекращающихся боев. На панфиловцев двинулось до полутораста танков. Семьдесят из них обрушилось на 1075-й полк. Пришлось отдать Федосьино. Потери громадные… Но панфиловцев упрекнуть не в чем. В одном из архивных документов говорится: «В районе Федосьино в ожесточенных боях с германским фашизмом 14–18 октября 1941 года рота тов. Гундиловича первой из всех рот вела бой с противником. Рота потеряла значительную часть своего личного состава, но свои боевые рубежи героически удерживала». А Л. Макеев вспоминает: «Порой трудно понять: дерется ли четвертая рота в окружении или она уже преодолела его. Рота потеряла половину своего состава, но продолжала сражаться».

Рота, вернее часть роты во главе со своим политруком, и в самом деле попала в окружение. Что предпринять, какой приказ отдать? Политрук сумел превратить свою группу в настоящую боевую единицу.

«Василий Георгиевич в эти дни вел себя очень мужественно. Не знаю, как это ему удавалось, но он был очень бодрым и даже веселым. Все время подбадривал нашего брата. Очень следил за собой, старался быть аккуратным даже в одежде. То ли привычка такая у него была, то ли для нас старался, чтобы мы видели, как надо устав соблюдать», — вспоминал рядовой 4-й роты Я. Е. Тумайкин.

Из воспоминаний старшины роты Ф. Т. Дживаги: «Днем вели наблюдения, а ночью шли. Каждый солдат нес гранаты, бутылки с горючей смесью, сколько мог поднять. Налетали на деревни, где были на ночном отдыхе немцы. Мы им давали такого «отдыха»!.. Довелось уничтожить не только живую силу, но и танки и бронемашины».

Шли, воюя, жадно прислушиваясь к гулу — все ближе и ближе свои. Вышли…

Как же велика была радость в батальоне и в полку, когда увидели Клочкова с бойцами — что сохранили оружие и не потеряли воли к новым сражениям, что старались помочь своим, как только удавалось.

…Бои, бои, бои. Но вот с 28 октября в сводках и в донесениях наконец-то появляется: «Дивизия прочно удерживает занимаемый рубеж обороны».

Немцы выдохлись. Советский солдат оказался сильней.

Панфиловцы вышли из октябрьских боев обогащенные новым для себя боевым опытом. С танками, в частности, научились воевать.

Первое крещение танками для 4-й роты произошло в бою под Дерменцевом. Здесь Гундилович и Клочков рискнули приказать пропустить вражеские машины через окопы — над головами, а потом забрасывать гранатами.

«Панфилов, — вспоминал И. В. Капров, — довольный исходом этого боя, обращаясь к командующему, взволнованно сказал:

— Определили, какой род войск дерется? Если одним словом сказать — непобедимый! Гвардия!

— Да, отлично проведен бой. Славно дрались солдаты, — одобрил командующий армией и добавил: — Такие солдаты достойны звания советской гвардии».

Ждать гвардейского звания пришлось недолго — меньше месяца.

А пока… дивизия приводит себя в порядок. Составляют различные отчеты. Пишут наградные листы. Подсчитывают, как это и положено, потери. Скорбный документ. Полк, где воюет В. Г. Клочков, потерял более двух с половиной тысяч бойцов…

Отзвуки пережитого в наконец-то полученном дома письме Клочкова: «Нахожусь в районе обороны подступов к родной Москве (120 км от Москвы). Не писал давно потому, что несколько дней идут жаркие бои. Враг бросил все и прет, как бешеная свинья, не жалея ничего. Сейчас пока сдерживаем его яростные атаки…»

О том, что пережил, о том, что был ранен, но не оставил поле боя, — ни слова.

Мужество и отвага, умелое выполнение политруком командирских обязанностей не остались незамеченными. Еще более возрос его авторитет у солдат, товарищей по полку. Отмечает Клочкова и командование: он представлен к ордену Красного Знамени. В наградном листе, который подписывает И. В. Панфилов, а затем по инстанции командарм-16, сказано: «В ожесточенных боях с германским фашизмом политрук Клочков остается храбрым воином и верным сыном партии, своему социалистическому Отечеству».

Вспоминалось ли ему на фронте то, что осталось в детстве, в комсомольской юности?

Из воспоминаний тех, кто знал Клочкова пионером: «Возвращаемся мы с Василием вечером с подворного обхода — заем распространяли, а нам наперерез 5–6 ребят из зажиточных… Я, не скрою, растерялся. А Вася в один миг вытащил из кармана осколок зеркальца и как закричит: «Разойдись! Стрелять буду!» Вот ведь какая фантазия… Те разбежались, может, и вправду подумали, что это пистолет сверкнул. После пошел слух, что Клочков вооружен, что связываться с ним не следует».

1 ноября, 3 часа утра. В одном из документов, подписанном комдивом в этот ночной час, отмечено: «1075 с. п. с 2 взводами ПТР и 2 75-мм орудиями упорно обороняет рубежи: высота 251,0 — разъезд Дубосеково».

Фашисты, хотя и были остановлены, но, перегруппировываясь и подтягивая резервы с других фронтов, даже из Франции, продолжали испытывать прочность оборонительных линий наших войск, не давали передышки.

2 ноября. 4-я рота принимает очередной бой.

Как показал себя Клочков в этом бою? Пока Гундилович управлялся на другом участке внезапно начавшегося наступления немцев, политрук успел прихватить два отделения и ринулся к боевому охранению. Л. Макеев вспоминает: «Он оказался не только организатором и душою боя, но и сам вел огонь по фашистам из винтовки…»

Его дополняет один из тех, кто тоже был участником боя — Г. М. Шемякин: «Клочков лично уничтожил десять фашистов».

Но это только начало. Мгновенно сообразив, как складывалась обстановка, — вот он, приобретенный опыт боевого командира! — политрук устремился к флангу и отсек наступающих немцев. Не ожидали они такой дерзости. Отступали в панике. Наши захватили двух пленных. (Их потом Мухамедьяров допрашивал: «Вели себя надменно. Были уверены, что скоро возьмут Москву».) И трофеи — две целехонькие автомашины, ручной пулемет и несколько десятков винтовок и автоматов.

3 ноября. Пыл немцев значительно поослаб. Передышка позволила дивизии укрепить рубежи обороны, усилить разведку, обучить пополнение.

Прибавилось дел политработникам. Можно было наконец-то осмотреться, узнать новости, рассказать бойцам, что происходит в стране, за рубежом. В те дни многие воины подали заявления о приеме в партию, комсомол. Выпускали листовки, газеты-«молнии», где рассказывалось о тех, кто совершил в октябре подвиги, храбро и умело сражался.

Было решено провести партийный актив дивизии. Появилась возможность собрать лучших из лучших — бойцов и командиров, парторгов и комсоргов, агитаторов, газетчиков, политруков, комиссаров.

О том, как проходил актив, вспоминал в своих мемуарах член военсовета 16-й армии А. А. Лобачев:

«Мы отправились туда с писателем Владимиром Ставским. Партийный актив собрался в здании шишковской школы. В классе полутемно. Коптилки еле освещают лица…

Генерал снял полушубок, на груди — два ордена Красного Знамени. Говорил коротко: подвел итоги октябрьских боев. За 12 суток дивизия под сильным нажимом врага отошла на 25–26 километров. Главный урок — пехота выдержала натиск вражеских танков.

— Коммунисты, — заявил комдив, — были всегда впереди, коммунистам не надо напоминать об их обязанностях. Будем, товарищи, держаться этой большевистской традиции!

В прениях выступило 16 человек. Среди них — политрук роты Клочков».

Успел ли Лобачев записать хоть что-то из речи Клочкова? Да, успел: «Четвертая рота вместе с артиллеристами дважды отбрасывала врага. Но немцы прорвались справа. Роту отвели на высоту 233,6. Здесь сумели подбить шесть танков. Я, например, скажу о Якове Бондаренко. Чудесный парень, храбро дерется, не боится опасности. Почему не боится? Потому, что научились презирать врага. Фашисты собрались завтракать в Волоколамске, а ужинать в Москве. Мы их решили накормить раньше. Ни один взвод не дрогнул! Когда пошли танки, встретили бутылками и гранатами. Слева поддержала пушка. Они пошли второй раз. Мы пропустили танки через траншею и начали бой с фашистской пехотой. Я считаю, что в роте у нас все большевики!»

Лобачев отмечает: «Зал встретил эти слова аплодисментами».

После актива прошли партийные собрания в полках. В 1075-м повестку дня обозначили так: «Итоги проведенных боев и задачи на новом рубеже».

А. Л. Мухамедьяров вспоминал, что перед собранием его и комполка вызвал И. В. Панфилов. Поинтересовавшись, как подготовлено оно, генерал посоветовал:

— Чтобы другие воспользовались боевым опытом в будущем, расскажите об умелых действиях в прошедших боях командиров — Маслова, Веткова, Семибаламута, и политработников — Габдуллина, Джетпысбаева, Клочкова. Врага побеждают не количеством, а смелостью и умением — такова должна быть главная мысль при характеристике героев.

…Продолжим складывающуюся день за днем фронтовую хронику ротного политрука. 4 ноября. Еще встреча с Панфиловым. В тот день после учебных стрельб с новым для полка оружием — противотанковыми ружьями — генерал побывал в 4-й роте. В окопах среди солдат И. В. Панфилов заговорил о танках, о преодолении чувства «танкобоязни»:

— Вам придется отражать не только пехоту, но и танковые атаки. С пехотой вы хорошо управляетесь, а вот с танками не все умеют драться. У многих нервы не выдерживают.

Неожиданно обернулся к одному из солдат и спросил:

— А вы боитесь танков? Как вас зовут?

Боец вытянулся и отрапортовал:

— Есбулатов Нарсутбай.

— Так как, Нарсутбай, танка боитесь?

Откровенным был ответ:

— Боюсь, товарищ генерал. Меня под Княжевом чуть не задавил фашист. Земля посыпалась, окоп оседает, когда он вертелся над нами туда-сюда. Товарища моего совсем раздавило. Боюсь.

— Да, — раздумчиво заговорил Панфилов, — не успели мы там глубоко зарыться в землю. И почва была рыхлая. А тут вон какие окопы вы отрыли, и почва твердая, зимняя. В таких окопах даже самый тяжелый танк не раздавит. Не забудьте, что на близком расстоянии танк не страшен. Гранатой его по гусеницам или пропусти, да в хвост гранатой или жги бутылкой с горючей жидкостью…

Две недели продолжалось относительное затишье — стороны скрытно готовились к решительному сражению. Комдив предупреждал: «Мы должны следить за каждым шагом немцев.' Потому для нас первая задача — разведка, вторая — разведка и третья задача — разведка. Разведка всеми путями и средствами. Сильные и смелые, отважные — в разведку!»

Из воспоминаний комсорга полка Б. Джетпысбаева, прикомандированного к разведгруппе:

«Был уже час ночи. Кружила метель. Мы шли в белых маскхалатах, и нас трудно было различить в снежной пурге. Вот и Жданово. Постучали в крайнюю избу. В темноте, не зажигая света, отозвалась старушка. Она сообщила: в третьем от ее хаты доме квартируют немцы.

Нам удалось разглядеть танки, занесенные снегом. Туда направилась наша группа во главе с Клочковым. Шли гуськом, друг за другом, присматривались настороженно к танкам и не заметили часового во дворе.

— Хальт! — выкрикнул он. Тут уж не обошлось без выстрела. Немцы всполошились, выскочили из домов с автоматами. Завязалась жаркая схватка. Мы пустили в ход гранаты, танки забросали бутылками с горючей смесью.

К рассвету мы доставили в штаб дивизии трех пленных».

Многое в предвоенной жизни В. Г. Клочкова способствовало становлению, формированию его, если можно так выразиться, таланта политрука.

…30-е годы. Вольск. Из статьи заместителя главного бухгалтера завода «Металлист» В. Г. Клочкова: «Однажды я написал статью в газету «Цемент», в которой покритиковал Рожкова и бывшего технорука Полуботько.

На второй день Рожков вызвал меня к себе в кабинет и заявил, что такой критики не простит.

…Он попытался уволить меня, но не подобрал для этого веского материала, пытался снизить зарплату, но также не нашел оснований. Сейчас он со мной не разговаривает…»

…1941 год. Алма-Ата. Из протокола партийного собрания Наркомата: «Тов. Клочков. — Не все надо заниматься критикой, нужна и самокритика. Надо прямо сказать, что предприятий общественного питания мы не знаем, даже не знаем хорошо работы Алма-Атинского треста столовых и ресторанов, там развита канцелярско-бюрократическая волокита (для примера зачитывает несколько приказов), нужно предприятия изучать всесторонне путем выезда на места. Нет в аппарате Наркомторга увязки в работе между отделом треста столовых и ресторанов и отделами прод. и пром, товаров.

Многие работники ходят вечером в Наркомат не работать, а показать, что «работают».

Говорит о несерьезном подходе к подбору кадров как в аппарат Наркомторга, так и в предприятиях общественного питания».

Клочков любил и ценил своих солдат, гордился ротой. «Мое подразделение считается лучшим в части», — пишет он как-то домой.

В роте к ноябрьским дням — около ста человек. Семь членов партии и пятьдесят шесть комсомольцев. Русские, казахи, украинцы, киргизы, узбеки. Молодые и пожилые, неженатые и семейные. К каждому, понятно, свой подход…

Война до предела обострила характеры, чувства. И в этих условиях именно на коммунистов, на политического руководителя — политрука были устремлены десятки глаз. С коммунистов был особый спрос. Но на них была великая надежда. Им доверяли. В них видели совесть Партии, голос Партии, волю Партии.

Знали бойцы и другое: политрук должен ничуть не хуже командира овладеть искусством воевать, лучше всех знать любое ротное оружие. С таким политруком — надежно и спокойно.

Политрук… Он с солдатами день и ночь. Это их друг. Он и поговорит по душам, и поможет написать письмо домой, первым затянет песню, кинет добрую шутку… Политрук организует митинги и политинформации, читает вслух газеты, сообщения Совинформбюро, приказы Верховного Главнокомандующего, знакомит бойцов с различными воззваниями и листовками, помогает парторгу, он первый друг комсомольцев. А какой наукой убеждать становились для политруков пламенные статьи М. Шолохова, А. Толстого, И. Эренбурга, В. Вишневского, присылаемые в дивизионную газету стихи земляка Джамбула!..

Любил В. Г. Клочков политическую работу, видел ее высокий смысл и знал, что самый главный результат всех усилий политрука — как воюют солдаты. Все подчинял этому, был инициативен и остроумен, ломал шаблоны. Интереснейший на этот счет эпизод содержится в книге первооткрывателя подвига героев-панфиловцев Александра Кривицкого «Подмосковный караул».

Однажды А. Л. Мухамедьяров и секретарь партбюро полка увидели, что Клочков собрал группу бойцов и что-то говорит им. Оказалось, он читает вслух фашистскую листовку. Когда прочел; побеседовал с бойцами, спросил: «Что мы с этими листовками делать будем?» В ответ раздалось: «Помять их да в дело пустить — по назначению!»

Когда бойцы разошлись, Клочкову сказали:

— Ты что же делаешь, политрук?.. Ты же знаешь приказ: немецкие листовки собирать и, не читая, отправлять в политотдел дивизии. Там эту пакость не мнут, а сжигают.

— Так я знаю приказ. Но ведь кто найдет листовку, то ее прочтет, хоть краем глаза, но заглянет же, а уж потом принесет. Я и рассудил — прочесть ее тем, кто подобрал, и потолковать по душам.

Однако приказ есть приказ. Собрали партбюро. Но не успели еще вынести решение, как позвонил Гундилович и попросил срочно отпустить Клочкова — немцы начинают атаку. Пришлось заседание прервать. А на следующий день явился политрук с пленным немцем да с повозкой трофеев. «Вещественные доказательства» в пользу Клочкова были наглядны…

После своей неудачи в октябре фашисты готовились к новому наступлению на столицу.

Из приказа Гитлера: «Солдаты! Перед вами Москва! За два года войны все столицы континента склонились перед вами, вы прошагали по улицам лучших городов. Осталась Москва. Заставьте ее склониться, покажите ей силу вашего оружия, пройдите по ее площадям. Москва— это конец войны. Москва — это отдых. Вперед!»

7 ноября. Вся страна слушала выступление Верховного Главнокомандующего. Он не скрывал — враг у стен Москвы, но вселял уверенность, звал к отпору, к подвигам: «На вас смотрит весь мир, как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, попавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте достойными этой миссии! Война, которую мы ведем, есть война освободительная, война справедливая… Под знаменем Ленина — вперед к победе!»

Прекрасно оснащенной гитлеровской махине в трудно, казалось бы, останавливаемом ее движении к столице было противопоставлено при всех страшных трудностях многое. И войска, обретшие немалый с 22 июня опыт. И вовремя стянутые резервы. И умело найденный полководческий маневр. И стратегически великолепно определенный час и день решительного контрнаступления.

И еще одно грозное оружие — то, чего фашизм в расчет не принял. В душах советских людей страшным для врага взрывом накопилось понимание своей особой ответственности за судьбы Родины.

Такой нравственной стойкостью и силою убежденности обладали миллионы.

Из писем тех, кто погиб, но не дал склониться Москве.

И. В. Панфилов — жене Марии Ивановне: «Ты, Мурочка, себе представить не можешь, какие у меня хорошие бойцы, командиры, — это истинные патриоты, бьются, как львы, в сердце каждого одно — не допустить врага к родной столице, беспощадно уничтожать гадов. Смерть фашизму!

Мура, сегодня приказом фронта сотни бойцов, командиров дивизии награждены орденами Союза. Два дня тому я награжден третьим орденом Красного Знамени…

Мура, пока. Следи за газетами, ты увидишь о делах большевиков».

Политрук В. Г. Клочков — жене и дочери. Он пишет домой 7 ноября большое и подробное письмо. Говорят, что оно не сразу было передано связистам, не сразу было отправлено. Светом уже потухшей звезды пришло это письмо жене и дочери. Читая письмо, они еще не знали, что их отец и муж героически погиб, что он тайком от фашистов погребен местными жителями за домиком железнодорожного обходчика, что панфиловцы, когда отбросят врага, произнесут здесь поистине вещие слова: «Вечная память и слава героям!»

Итак, последнее письмо в Алма-Ату, в котором голос живого Василия Георгиевича Клочкова:

«Милая жена и любимая дочь! Ваш папа жив, здоров, неплохо воюет с немецкими извергами.

Нинуля, я вчера вкратце написал вам о награде и поздравлял вас с праздником. Сегодня можно описать подробно.

Представили меня к правительственной награде за боевые действия — к боевому ордену Красного Знамени. Это почти самая высшая военная награда. Мне кажется, уж не так много я воевал и проявлял геройства, ну я только был бесстрашным и требовательным к бойцам и командирам. Наше подразделение побило немцев в три раза больше своих потерь. Притом, когда идет бой, очень скоро проходит день. Иногда сражение идет по 6 часов в день.

Нина, ты знаешь, какой я энергичный был на работе, а в бою тем более. Мне кажется, командир части и комиссар переоценили меня, но они также славные командиры, всегда на передовых позициях, они тоже представлены к награде. Словом, наша часть действует хорошо. Иногда натиск противника превосходит в 5–6 раз больше наших, и мы сдерживаем его атаки.

Наши самолеты не дают немцам покоя. Особенно, Нина, наши «гитары» наводят страшный ужас на фашистов. «Гитара» — это такое мощное оружие, что ты и представить не можешь[5]. Черт знает, что за русские изобретатели. Когда бьет «гитара», немцы рвут на себе волосы, а пленные немцы говорят: «Покажите мне вашу «гитару«…Мы близко наблюдаем, где разрываются снаряды «гитары». Все уничтожалось к черту, и мокрого места не остается…

Сегодня, Нинок, мы провели праздник в землянках и окопах, но провели неплохо, даже и выпили, конечно, вспомнил тебя и дочку. Жив вернусь, расскажу обо всем, а рассказать есть о чем…»

Чем еще был заполнен этот праздничный день? В. Г. Клочков выступил на полковом митинге. Но не только. Неподалеку у соседей произошло несколько небольших стычек с разведотрядами врага. Возможно, что это побудило и Гундиловича и Клочкова пройтись с обходами по окопам. Прибыла пополнением в полк команда бронебойщиков с четырьмя ПТР. Наверное, и об этом услышал политрук, порадовавшись, что сил прибавилось.

Панфиловцы предчувствовали, что сражение за Москву вот-вот разгорится с новой силой. В середине ноября все роты знакомятся с приказом комдива — взволнованным, страстным, взывающим не только к разуму, но и к сердцам:

«Мы вступили в полосу самых серьезных и напряженных боев за Москву. Враг будет пытаться прорвать нашу оборону, для этого он бросает новые силы. Перед нами — бойцами, командирами и политработниками Волоколамского направления, перед всеми воинами, обороняющими подступы к Москве, стоит теперь великая историческая задача — выдержать и этот новый напор гитлеровских полчищ, встретить его стойкостью, мужеством, самоотверженностью.

Враг подбирается к нашему сердцу — Москве. Не щадя своих сил, выйти на борьбу с решимостью — победить или умереть.

Ни шагу назад! Таков приказ Родины нам, защитникам Москвы».

…И вот наступило это самое утро. Решающая битва за Москву…

Из боевого донесения 1075-го полка в штаб дивизии с пометкой — 8.00: «В 7-00 противник открыл минометный огонь из района Жданово по Б. Никольское, Нелидово, Петелино». Нелидово, заметим, — это один из участков обороны, закрепленный за ротой П. Гундиловича и В. Клочкова. Дубосеково — рядом, в девятистах метрах.

Началось!.. Ротный политрук Клочков спешит ко второму взводу, в передовые траншеи. Как все здесь еще вчера было таким покойным и мирным! Небольшой, по-зимнему тихий лесок охватывает полукольцом домик путевого обходчика. За ним тускло поблескивают уходящие рельсы, кое-где тронутые пятнами ржавчины — давно не проходили поезда. Впереди окопов — поле, под снегом чувствуется комкастая пахота. Придет весна, и подобреет, зазеленеет оно, выбьются к солнышку веселые стрелки побегов. Ветра нет, но взбивается и взвихривается снег: еще издали видно, как вспарывают наст разрывы и прошивают его автоматные и пулеметные очереди.

Не стоит, по всей вероятности, подробно рассказывать, как проходил, как сложился и как закончился этот бой. Он хорошо известен благодаря знаменитому очерку А. Кривицкого. Напомню лишь главное.

Политрук пришел в Дубосеково, когда бой был уже в разгаре. Накатилась первая волна гитлеровских автоматчиков. Половина из них осталась у окопов.

Вторая волна — танки. Пока только двадцать. Политрук пошутил: «Меньше чем по одному на брата». Танки шли напролом. Четырнадцать из них подбито…

И снова атакующий вал — тридцать машин. Вот тут и раздался воодушевляющий призыв политрука, известный сейчас всему миру: «Велика Россия, а отступать некуда. Позади Москва».

Горят стальные громадины… Обороняющихся все меньше. Кончаются боеприпасы. Молчат противотанковые ружья.

«Ребята, не тушеваться! — подбадривает бойцов политрук. — Ведь мы с вами — красноармейцы!..»

Отбиваются гранатами. Вот и Клочков бросает на лязгающие траки свою последнюю связку гранат. Перебил гусеницу. Но и сам пронзен пулями. Ранение. Смертельное…

Он до конца остался примером для своих однополчан. Назовем имена тех, кто вместе с ним не оставил позиций:

Николай Ананьев, Григорий Безродный, Николай Болотов, Яков Бондаренко, Илларион Васильев, Петр Дутов, Петр Емцов, Нарсутбай Есибулатов, Дмитрий Калейников, Аликбай Касаев, Аскар Кожебергенов, Григорий Конкин, Абрам Крюков, Николай Максимов, Гавриил Митин, Николай Митиенко, Николай Москаленко, Иван Натаров, Григорий Петренко, Мустафа Сенгирбаев, Дмитрий Тимофеев, Николай Трофимов, Иван Шадрин, Душанкул Шаиоков, Григорий Шемякин и Иван Шенетков.

Дубосеково, 16 ноября. Несколько десятков шагов обороны у никому еще тогда не известного разъезда.

Мы гордимся солдатским подвигом 28 героев. Они не дрогнули перед 50 танками врага.

Но не только в этом смысл боя, который приняли они. Солдаты не просто проявили стойкость и бесстрашие.

Четыре-пять часов, выигранных у врага… Однако поистине драгоценными оказались они для Москвы. Война — это сложный механизм, где все взаимопереплетено и туго связано. Эти часы дали другим ротам и батальонам полка возможность для маневра. И результат — Волоколамское шоссе осталось для танков врага недосягаемым. Прорыв не удался. Путь к столице был надежно перекрыт ротой и ротами, полком и полками, дивизией, всей 16-й армией, всеми, кто стоял тогда насмерть у ее стен.

«Правда» через два дня писала: «Восьмая дивизия заслужила награду в ожесточенных боях с врагом на подступах к Москве, в суровых и напряженных боях. Отстаивая Москву от немецких захватчиков, 8-я гвардейская дивизия проявила то мужество и стойкость, ту великую преданность советскому народу, нашему Отечеству, которые рождают героев…»

Иллюстрации