Любовь Лафайета

29

Один, совсем один.

Словно развеялись чары, и Жильбер обнаружил, что стоит на краю пропасти, не зная, как сюда забрёл и как отсюда выбраться. Он в Балтиморе, с приказом генерала Грина как можно скорее идти в Ричмонд на соединение со Штойбеном, но его отряд из северян — голых и босых, год не получавших жалованья, — того и гляди разбежится. Вашингтон далеко — всё ещё надеется штурмовать Нью-Йорк; Александр Гамильтон, похоже, покинул ставку и, наверное, устроится где-нибудь на административную должность с помощью тестя-генерала, заседавшего теперь в Конгрессе (он женился на Элизабет Скайлер); Джон Лоуренс, освобождённый из плена, уехал во Францию — выбивать денежную помощь из Версаля; Жильбер дал ему письмо к Адриенне, прося её помогать как только возможно. Американские друзья далеко, а французы… Они настроены к американцам высокомерно, не понимая, почему Лафайет носит мундир "жалких бунтовщиков", — чтобы его повесили вместе с ними? Аксель фон Ферзен, первый адъютант генерала Рошамбо, не скрывает своей неприязни к нации, для которой главная святыня — это деньги. Какое заблуждение и непонимание! Если бы все были продажны, как Арнольд, в Континентальной армии не осталось бы ни единого человека; американские солдаты — самые мужественные, терпеливые и выносливые в мире! Луи де Ноайль и Шарль де Дама вынуждены оставаться в Род-Айленде; герцог де Лозен со своим Легионом иностранных волонтёров вызвался участвовать в южной кампании, но Рошамбо ему не позволил. Прочие же офицеры, в особенности маркиз де Лаваль, вырвали у командующего обещание не придавать их в усиление Грину, чтобы не служить под началом у Лафайета. Конечно, Лаваль, участвовавший в сражении при Миндене, где погиб отец Жильбера, счёл бы для себя унизительным получать приказы от юнца, но дело не только в этом. Сословная спесь! Во Франции, чтобы стать полковником, нужно принадлежать к дворянскому роду, история которого насчитывает не менее четырёхсот лет, а уж стать генералом, не имея связей при дворе и большого состояния, не сможет даже самый великий стратег. При этом во Франции больше генералов, чем во всей остальной Европе! Вот они и воюют друг с другом… Хорошо, что Сурбадер де Жима по-прежнему рядом; Лафайет отдал ему батальон лёгкой пехоты.

Солдаты вовсе не горят желанием идти в Виргинию. Они родом из Массачусетса, Род-Айленда, Коннектикута и ожидали получить от своих штатов давно обещанное жалованье и обмундирование. Если они уйдут, всё это может затеряться в пути, как уже бывало много раз. Господи, неужели опыт ничему не учит? Почему гражданские не могут навести порядок в своей области? И они ещё требуют подвигов от военных!

Три с половиной месяца назад, в начале января, взбунтовался Пенсильванский полк, которым командовал Уэйн. Жалованье новобранцам выплатили вперёд ветеранов, и это стало каплей, переполнившей чашу терпения. Убив несколько офицеров, солдаты захватили шесть пушек и двинулись на Филадельфию, чтобы напомнить господам из Конгресса о своём существовании. Тотчас оживились агенты англичан, но солдаты вывели их на чистую воду: "Мы не Арнольды!" — кричали они. Уэйн оставался с ними, Вашингтон бомбардировал письмами власти штатов, чтобы заставить их раскошелиться. После переправы через Делавэр половину полка демобилизовали, а остальных отправили в отпуск до апреля. Бешеный Тони всё же устроил показательный расстрел зачинщиков, заставив их же товарищей стрелять в них с десяти шагов, практически в упор. У некоторых даже загорелись повязки на глазах… Один из казнимых после залпа был ещё жив, и Уэйн, угрожая пистолетом, заставил солдата добить его штыком… Нет, Лафайет не Уэйн, он не способен на такую жестокость. Недавно поймали двух дезертиров; одного Жильбер приказал повесить, а другого, хорошего солдата, просто выгнал из отряда, за компанию с разложившимся типом. Но что ему делать теперь? Как мог он поддаться тщеславию и возомнить, будто действительно готов противостоять опытным британским генералам? Надо написать Вашингтону и спросить его совета.

…Балтиморские купцы всё-таки ссудили Лафайету две тысячи фунтов: он выдал им вексель на своё имя, обещая уплатить долг через два года. О, эти французские законы! Через два года генерал-майор Континентальной армии, посланный с летучим отрядом прогнать англичан из Виргинии, муж и отец двух детей, станет наконец совершеннолетним! Будь он американцем, он бы уже в двадцать один год получил все права, а не в двадцать пять. Надо будет написать Лоуренсу, чтобы одолженные Жильберу деньги включили в заём, предоставленный Версалем Конгрессу. Зато теперь у солдат есть холсты, из которых местные дамы шьют им рубашки, сукно для мундиров (портные нашлись в самом отряде), обувь и шляпы, и воинство маркиза уже не выглядит жалким. Но всё равно у Лафайета пересохло во рту от волнения, когда он объявил перед строем, что отряду придётся сражаться с превосходящими силами противника и разного рода трудностями; сам он отправится навстречу неприятелю даже один, но солдатам, желающим его покинуть, нет нужды становиться дезертирами: они могут обратиться в штаб и получить пропуск к своим полкам. Объявил и ушёл дожидаться толпы, которая явится за пропусками…

Никто не пришёл. Похоже, что дезертирство выходит из моды. Тем лучше! Выделить надёжную охрану для артиллерии, чтобы не задерживала, но поспешала следом по мере сил, погрузить самое необходимое на повозки — и вперёд, на Ричмонд! Жаль, что у него совсем нет кавалерии, а у генерала Корнуоллиса, который в любой момент может вторгнуться в Виргинию, — самые лучшие кони на всём юге. Губернатор Джефферсон запретил реквизировать лошадей, а англичанам негры привели их сами — из скаковых конюшен! — расплатившись добром бывших хозяев за обретённую свободу.

Ночи по-прежнему были холодными, но днём уже становилось по-настоящему жарко, хотя солнце просвечивало матовой латунной пуговицей сквозь серое сукно облаков. На закате над остывающей землёй клубился молочный туман, в котором солдаты тонули по пояс; холодная сырость пробирала до костей; днём с хмурого неба то и дело сыпался дождь, а когда выглядывало солнце, то тёплым влажным воздухом было трудно дышать. Жильбер вспомнил, какие ужасы ему рассказывали о виргинском климате. Жима, выросшему на каменистых холмах Гаскони, приходилось нелегко, однако Лафайет чувствовал себя бодрым и совершенно здоровым, а усталость лишь пробуждала его аппетит. Он стал настоящим американцем! И разве мог он чувствовать себя чужим в родной провинции генерала Вашингтона?

До Александрии дошли за два дня, ещё через три были во Фредериксберге, а тридцатого апреля британский генерал Филлипс, спешивший в Ричмонд из Портсмута, громко выругался, увидев перед собой американские позиции: когда они успели?

Генералу нездоровилось. С утра у него так разболелась голова, что белки глаз налились кровью; поясницу ломило; он чувствовал, что у него жар; на лысине под шляпой выступила испарина. Это всё усталость, надо пойти прилечь. Всё равно опоздали. И отправить лазутчиков выяснить, сколько их, этих голодранцев, и кто ими командует.

Уильям Филлипс отдал армии всю свою жизнь и усвоил на полях сражений всё то, чему нынче учат в военных академиях. Командуя артиллерийской батареей, он отличился при Миндене, где был и Чарлз Корнуоллис; французы потерпели поражение и не смогли захватить Ганновер. К семьдесят шестому году он был уже генерал-майором. Его отправили в Квебек вместе с Генри Клинтоном и Джоном Бургойном, губернатор Гай Карлтон сделал его начальником над корабельной верфью в Сент-Джоне, где построили небольшую флотилию малых судов. В октябре она разгромила у острова Валькур американский флот, которым командовал Бенедикт Арнольд. Впрочем, меньше года спустя Арнольд взял реванш под Саратогой; Филлипс оказался в плену вместе с армией Бургойна. Затем военное счастье переменилось: теперь уже генерал Клинтон взял в плен пять тысяч американских солдат, пытавшихся обороняться в Чарлстоне, и Филлипса обменяли на Бенджамина Линкольна, Арнольд же вздумал сменить тёмносиний мундир на алый. Генри Клинтон пожертвовал ради него майором Андре и сделал Арнольда бригадиром, хотя и не доверял ему до конца. Когда в декабре Арнольд отправился в Чесапикский залив, друг Андре полковник Джон Грейвз Симко, командир Рейнджеров Королевы, получил приказ за ним присматривать. Кроме роты гессенцев капитана Эвальда, всё войско Арнольда (пехота, драгуны, артиллеристы) состояло из лоялистов, в чьих глазах он был героем.

Бросок британцев вверх по течению реки Джеймс оказался настолько стремительным, что губернатор Джефферсон не успел собрать рассеянное ополчение в один кулак и бежал из Ричмонда в Шарлотсвилл. Столицу штата — по сути, обычный деревянный посёлок — сожгли дотла, разграбив склады и церкви. Арнольд превратил свою армию в банду мародёров; офицерам была обещана доля после продажи добычи. На обратном пути спалили плантацию Бенджамина Гаррисона V: он подписал Декларацию Независимости, и Арнольд объявил его изменником королю, однако усадьбу, ограбив, жечь не стал — приберёг для себя после войны. Рабам обещали волю, и они сами уходили с англичанами. Местные борцы за права человека хотят свободы только для себя! Потом Арнольд вернулся в Портсмут, куда к нему прибыл Филлипс, чтобы надзирать за строительством укреплений. Там генерал и подхватил эту мерзкую болезнь, которая то отступала, то возвращалась, изнуряя его лихорадкой и изматывая болью. Проклятая страна…

Адъютант доложил, что мятежники арестовали нескольких лоялистов, среди которых были и лазутчики. Крякнув, Филлипс сел на кровати и потёр руками лицо. Боль как будто отпустила, но теперь он чувствовал страшную слабость во всём теле. Адъютант участливо спросил, не приказать ли подать обед, но генерал только досадливо поморщился. Его тошнило при мысли о еде. Он продиктовал адъютанту сердитое письмо, адресованное командиру американских войск. Ведомо ли ему, что гражданское население всех городов Виргинии находится целиком во власти войск его величества, которые до сих пор вели себя великодушно и благородно, но могут пойти на крайние меры, побуждённые к ним вероломными действиями противника, как то: стрельба, открытая из пушек по судну с поднятым парламентёрским флагом; арест штатских с охранными грамотами за подписью генерала Филлипса, который гарантировал этим людям свою защиту и покровительство, оградив их тем самым от всех посягательств на их жизнь и имущество.

Требую выдать виновных в этих инцидентах, и тогда мы будем считать их исчерпанными. Честь имею оставаться… и прочее, и прочее.

…Лафайет вспыхнул, прочитав это наглое послание. Впрочем, об обстреле судна он ничего не знал, надо будет расследовать это дело. Но требование выдать виновных! Считать особу шпионов священной!

Когда маркиз отправлялся в поход, генерал Вашингтон написал ему: встретите Арнольда в бою — просто убейте. Две попытки похитить предателя, чтобы судить его и принародно повесить, не увенчались успехом, но он не должен уйти от расплаты. Говорят, что Арнольд постоянно носит с собой два заряженных пистолета, чтобы не попасть в плен живым. Раньше Жильбер тоже считал, что смерть от пули — слишком славный конец для этого мерзавца, заслужившего себе пеньковый галстук, однако обстоятельства, вскрывшиеся в конце прошлого года, слегка поколебали его уверенность. В Филадельфии нашли письма к майору Андре от Пегги Шиппен; между строк были вписаны секретные сведения — симпатическими чернилами, рукой Арнольда. Он ли заставлял жену служить ему прикрытием? Она ли свела его с английским лазутчиком? Во всяком случае, она не была невинна и всё прекрасно знала, а в Вест-Пойнте разыграла гнусный спектакль, поверить в который мог лишь такой безукоризненно честный человек, как генерал Вашингтон. Городские власти приговорили её к изгнанию; судья Шиппен отвёз дочь и внука на берег Гудзона, где они поднялись на борт английского корабля. Белокурый ангел оказался демоном с чёрной душой. И почему-то сердце кольнула мысль об Аглае…

…Филлипс закашлялся и вновь почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Проклятье! Грохот выстрелов раздавался совсем близко. Этот желторотый маркиз установил пушки на высотах у реки Аппоматтокс и лупит по Питерсбергу прямой наводкой. Лафайет… Кажется, Фредерика Ридезель что-то рассказывала о нём… Да, точно: по пути в Виргинию она случайно встретила его на постоялом дворе в Хартфорде и обедала с ним за одним столом. Он показался ей приятным и учтивым молодым человеком, однако его рассказы о Георге III, о том, как его величество был добр к своим гостям-французам, неприятно поразили её: разве можно пользоваться доверием человека, зная, что завтра отправишься с ним воевать?.. Не сын ли он того Лафайета, который пытался штурмовать батарею Филлипса при Миндене? Он был ещё жив, хотя в него угодило ядро, его унесли двое солдат… Сердце колотится в груди, в глазах темнеет. Сил нет даже руку поднять…

Дверь тихонько приоткрылась, в комнату осторожно заглянул негр-слуга. Вошёл, держа в руках кувшин с водой, сделал пару шагов к кровати… Дом сотрясся от сильного удара; в комнату с треском влетело ядро; вскрикнул негр, разбился кувшин; алая кровь течёт в тёмную лужу… "Чёртов мальчишка! Не даст мне умереть спокойно!"

…Парламентёр вручил Лафайету свой паспорт и вчерашнее письмо, оставшееся нераспечатанным. Теперь он вправе объявить, что генерал Филлипс скончался; новый командующий британскими войсками в Виргинии — генерал Бенедикт Арнольд. Жильбер посмотрел майору прямо в глаза.

— Я глубоко уважаю англичан и британскую армию, — отчеканил он, — и сочту за честь вступить в переписку с любым другим офицером, кроме этого.

Они отсалютовали друг другу, парламентёр уехал.