Мания приличия

Переизбыток

Не просто высадив меня у особняка, а выйдя, чтобы помочь вылезти из машины, взяв пакеты с покупками и проводив до дверей, Мино уехал. Мы с ним закончили поездку почти так же, как и начали — с минимумом слов, не то обиженные друг на друга, не то не находящие, что сказать. Я подняла все продуктовые покупки и потащила их на кухню, где обнаружила курящего в тишине Джиёна. Его взгляд смотрел вдаль, не дернувшийся даже при моём появлении. Почувствовавшая себя нарушающей чужой покой, я ненадолго застыла. Передо мной, как трамвай по рельсам, пробежали строчки из стихотворения Бродского, на которого меня когда-то подсадила одноклассница: «Великий человек смотрел в окно, а для неё весь мир кончался краем его широкой, греческой туники…». Когда-то эти слова прочно засели в мою душу, заставив размышлять о том, что людей, творящих историю, обозревающих весь мир, увлеченных им в целом, изменением этого мира — мало, а другие, ничего в нем не понимающие, не великие, не видящие дальше собственного носа или, как в стихах, дальше края одежды того, в кого влюблены, всего-то и могут, что восхищаться этими огромными, затмевающими вокруг себя всё личностями. Но и тогда, и сейчас, я рассуждала о величие по доброте и подвигам, а не по злобе и преступлениям. Разве был Джиён великим? Злодеем и грешником — наверное. В конце концов, если всё, что о нем говорят — правда, то он из ничего стал всем, своими, и только своими силами, не прося помощи ни у кого. А вот мне нужно попытаться найти с ним общий язык и выпросить помощь для Вики. Как это сделать? Сегодня школьные знания всплывали одни за другими, и наперекор моим желаниям автор «Мастера и Маргариты» назидательно напомнил мне: «Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас». Кажется, это были слова Воланда? Уж кому, как ни дьяволу знать, как не надо поступать с дьяволами. Да и Мино сказал, что Джиён терпеть не может прошений. Как же быть? Растерянность моя не знала предела. Смогу ли я без чьей-либо помощи спасти Вику? Для этого мне надобно спастись самой.

— Как прогулка? — первым нарушил молчание Дракон. — Нормально… — Как успехи? — отложив недокуренную сигарету, он развернулся ко мне. — Ты о Мино? — я задумалась ненадолго и, оттягивая ответ тем, что принялась разбирать сумки, выгружая их в холодильник, попыталась выставить ситуацию в лучшем свете: — Он не воспользовался услугами проститутки, хотя мог. Это считается за достижение? — Если он сделал это из-за тебя, то да, а если потому что не было настроения, то нет, — улыбнулся Джиён. — Причины достоверно я знать не могу, — закрыв холодильник, я осмелилась взглянуть в глаза мужчине. — Когда меня привезли в Сингапур… нас было трое. Одну девушку увезли сразу, а вторую — Вику, отправили вместе со мной в бордель… — Джиён слушал, не перебивая, но и не спрашивая ничего. — Вика… она очень наивная… ещё наивнее меня, пожалуй… — Такое возможно? — ухмылка Джиёна не содержала ехидства. Она была переполнена покровительственным очарованием. Воспринять это как любезный настрой и перейти к переговорам? — Нет, правда, она чистый и невинный человечек, только смиряется со всем быстро… в общем-то, я не знаю, в данных обстоятельствах, хуже это или лучше… Она ранимая и нежная… — К чему ты это всё? — брови Джиёна устремились друг к другу, начертив между собой вертикальную складку. — Я не люблю получать много информации о людях, которых не знаю, и знать не собираюсь. — Она забеременела, там, в борделе. — Его лицо никак не изменилось, не дав мне понять, как он относится к таким новостям. — Я узнала, что по твоим правилам необходимо сделать аборт в таком случае… — Да, — коротко подтвердил он, как печать поставил в конце устава. И снова никакого любопытства, откуда я черпаю сведения? Откуда знаю о Вике? Куда я сейчас ездила с Мино? Он что, и без объяснений всё знает? — Но почему? — А сама как думаешь? — расслабился немного он, посмотрев на плиту. В глазах как будто бы уже пошли другие мысли, о том, чем бы перекусить, выпить ли что-нибудь или велеть мне приготовить что-то. — Я думаю, что это жестоко и несправедливо. — Ты права, и вполне вписывается в жизненные реалии, — расплылся он и, щелкнув пальцами, указал мне на конфорки. — Разогрей чего-нибудь, лень ехать в центр сегодня, думал там пообедать, но перехотел. — Я автоматически подчинилась, принявшись разбираться с едой, но язык мой не успокоился, выражая не менее беспокойные мысли. — Джиён, если ты понимаешь, что это плохо, почему не изменишь хоть что-то? — А для кого это плохо? Разве для меня? Мне нормально, так зачем же я буду вмешиваться и что-то менять? — А разве люди должны вмешиваться только тогда, когда страдают они сами? А как же забота о других? — Мне это несколько чуждо, как ты могла заметить, — честно развел руками он, состроив печальную моську. Мне в очередной раз зазудело по ней влепить. — Да как же так можно? Я не понимаю… — Скорее понимаешь, но не разделяешь моей точки зрения. Понять меня нетрудно. Если ты выучишь слово «выгода», то перестанешь задаваться ненужными вопросами по поводу причин моих поступков. — У меня опускались руки от его мудрствований, но в данный момент приходилось себя пересиливать, чтобы не останавливать готовку. — Выгода… я прекрасно знаю это слово, но тебе не помешало бы выучить слово «любовь». К ближним, к окружающим, к друзьям. Хоть к кому-нибудь! — К себе, — поиграл он бровями, ликуя от своего замечания. — Себя же я люблю? Значит, это чувство мне известно. — А нельзя его попытаться развернуть в других направлениях? — Во-первых, моё чувство к себе огромное, жирное и неподъёмное, разъевшееся за три с лишним десятка лет, поэтому неповоротливое. А во-вторых — зачем? — Чтобы сделать этот мир лучше! — резонно воскликнула я. Для чего люди прикладывают старания на благо общества? Чтобы получать отдачу. Даже эгоисты должны понимать, что вклад в общую копилку оборачивается ответными действиями. Хотя я никогда не рассчитывала на получение чего-либо взамен. Меня воспитали так, что давать нужно бескорыстно, ориентируясь на общечеловеческие ценности, доброту и справедливость. — Лучше? — Джиён облизнул губы, с едким звуком чмокнув ими. Как у многих курильщиков, у него на них видимо оседал никотиновый привкус. Он поднялся, подойдя к плите и встав рядом со мной. Несмотря на совсем небольшое его преобладание в росте — сантиметров пять-шесть, не больше, — я почувствовала то самое подавление, когда рядом находится кто-то очень значимый, известный. Когда стоишь со знаменитостью, допустим, невольно испытываешь мандраж. То же самое произошло сейчас и со мной. — Мне жаль, что у меня под рукой нет географической карты, чтобы на пальцах объяснить тебе то, что ты, видимо, упускаешь из вида. Даша, нас на Земле наплодилось семь с половиной миллиардов. Миллиардов! Эти обожаемые тобой людишки засорили до невозможности употребления несколько водоёмов, вырубили тысячи гектаров леса, осушили благодаря своим ирригационным новаторствам чуть ли не целые моря, на местах которых сейчас пустыни. Погубили несколько видов животных, вымерших безвозвратно, некоторые на грани вымирания. И это при том, что три четверти населения живут на уровне ниже среднего, а половина и вовсе за порогом бедности, в нищете. Ты включила вычислительную машинку в голове? Включай. Сама жизнь на Земле находится под угрозой для удовлетворения потребностей только части людского населения. Относительно небольшой части. Что нужно сделать, чтобы удовлетворить потребности всех и все семь с половиной миллиардов зажили хорошо? — Сглотнув слюну, я вжала голову в плечи. — Я тебя спрашиваю: что будет, если пустить все наши старания на то, чтобы сделать идеально комфортной жизнь абсолютно всем? А для этого нужно будет пускать в ход новые и новые природные ресурсы. Да что там — все ресурсы планеты вообще. Итак, твой ответ? — Земля погибнет, — медленно и драматично вымолвила я, после едва не затянувшейся паузы. — Умница! Хоть что-то логичное в тебе всё-таки присутствует, — Джиён оперся ладонью на рабочую столешницу, продолжая смотреть на меня. — Ресурсов, еды-воды просто не хватает на всю эту серую массу, которая, судя по соотношению количества и качества, из умений за тысячелетия не приобрела ничего, кроме ебаться. Впрочем, это она и так умела — врожденные способности. В итоге мы имеем кошмарное количество тупых и в большинстве непригодных ни для чего толкового индивидов. Чтобы им жилось получше, ты предлагаешь тем, кто посообразительнее и пообеспеченее, благодаря своим мозгам, трудолюбию, усердию или удачливости, отказываться от выгод и раздаривать материальные блага этим люмпенам, которые будут потреблять, но развиваться от этого не научатся, и лучше сами тоже не станут. Улучшая их условия жизни, мы только даром ухудшим свои. Далее: процесс полного уравнивания, распределения имеющихся сейчас в руках людей средств по всем одинаково, приведет к тому, что все станут жить одинаково плохо, а не одинаково хорошо, повторю — потому что всего на всех не хватает. Только не надо начинать примитивнейших споров вроде «пресную воду можно взять, растопив несколько айсбергов, тогда всем хватит». Если снега на полюсах начнут таять, поднимутся воды мирового океана, утонет несколько клочков суши, лишив тем климатически пригодных мест обитания миллионы людей. Кстати, климатически пригодных мест обитания на Земле тоже для всех, как ни крути, не хватает. Туда нужны поставки из благополучных регионов, то есть, опять же, экстенсивная выкачка у одних ради других. Подведем итог: чтобы все жили одинаково хорошо, как ты мечтаешь, нужно истребить примерно половину из семи с половиной миллиардов, а потом уже заняться перераспределением имеющегося. Есть вопросы или возражения? — Ты хочешь уничтожить половину населения нашей планеты? — услышала в этом всём я зловещие отголоски. — Я?! — Джиён засмеялся. — Ох, Даша, честно — хочу! — я округлила глаза. — Я встречаю так много людей, которых хочется пристрелить на месте, меня так часто бесят разные суки, бестолочи и бляди, что я не жалея пустил бы их на мыло, но мне лень. Серьёзно. Я не хочу этим заниматься. Это трата моего времени, даже пуль, на которые мне придётся раскошелиться, а учитывая, что я не склонен убивать сам, представь, сколько мне придётся платить наёмникам? Но мы начали с выгоды, а это именно то, чем я руководствуюсь. Я могу хотеть убить хоть всех людей на Земле, но тогда, как минимум, мне придётся самому убираться, готовить себе обед и стирать. Мне это невыгодно. Поэтому я занимаю позицию невмешательства: с моей стороны никаких трат, но зато я и не способствую почкованию саранчи в людском обличье. — Джиён закончил, опустив глаза к кастрюле, в которую я опускала нарезаемые для супа ингредиенты. Он был виртуозом слов и размышлений. Как бы я ни была против его целей и приоритетов, не признать его ум, эрудицию и всестороннюю осведомленность было невозможно. — Поэтому ты за аборты? Чтобы люди не размножались? — Я бы назвал это своим бессознательным стремлением, метаидеей[5], но в данном конкретном случае я за аборты принадлежащих мне шлюх, потому что это непосредственно мешает бизнесу. Проблемы с беременностью требуют дополнительных расходов. Многим ли клиентам захочется иметь женщину с животом, лезущим на нос? Нет, придётся содержать и кормить работницу, которая не приносит дохода. Помимо этого, после родов, она подешевеет вдвое, или же придётся тратиться на интимную пластику, чтобы привести её в первозданный вид… Да кому я объясняю? Даша, ты же ничего в этом не смыслишь, но считаешь меня, видимо, идиотом, который бесчинствует по прихоти души… — Джиён запнулся, и я подумала, что он спохватился из-за слова «душа», поверил в неё или почувствовал что-то, но вдруг он, несильно захохотав, выдал: — А впрочем, да, я вполне себе бесчинствую по собственной прихоти. И идиотизм мне не чужд. Иногда это хороший способ расслабиться. — Я не считаю тебя идиотом, напротив, — признала я то, что думала минутами ранее. — Ты очень рассудительный и, наверное, гениальный человек, раз смог добиться всего этого, — я обвела рукой дом. — Но тебе не приходило в голову, что можно посадить Вику на самолёт и отправить в Россию, потому что это быстрее избавит от ненужных хлопот? — ну вот, я сама назвала весь этот процесс «хлопотами». А ведь речь о новой маленькой жизни, которая пока не знает, что происходит во внешнем мире. И никто пока не знает, появится она на свет или нет. — Не-а, — своровав с разделочной доски кусок сырой моркови, Джиён закинул его в рот и, захрустев, просто сказал: — Аборт, всё-таки, дешевле. Да и проститутка на месте останется. — Господи, да что же это такое! — прекратила я своё занятие и развернулась к нему. — Деньги, деньги, деньги! Выгода, цена, дороже, дешевле, прибыль… Да, теперь я понимаю, что ты процветаешь потому, что кроме этого ни о чем не думаешь. Мысли и мечты реализуются, да? — А ты не думаешь ни о чем, кроме Бога и чувствах, и что, вся купаешься в божественной благодати и любви? — Я опасно прищурилась, подняв руку с кухонным ножом. — У меня в руках оружие, не зли меня. — Да пыряй, если уж так хочется, — не потеряв радости на лице и выдержки, предложил Джиён. — Это же сходится с твоими представлениями о человеколюбии и всепрощении? Боженька, уверен, за многолетнюю праведность, ставит тебе отпущение грехов на будущее автоматом. — Ты невыносим! Ты даже угроз не боишься? — Я шутила, разумеется, перед этим, но удивилась, что он не воспринял это всерьёз и на грамм. Я ведь ему чужой человек, которому он причинил огромные страдания, и он не думает, что мне захочется поквитаться? — Я видел угрозы и посерьёзнее. А иногда и без угроз бывает страшно. И да — я вредный. — Вредный он… От Хиросимы и Нагасаки излучение натянуло, когда родился? — Хиросима и Нагасаки в Японии, а не Корее, — патриотично добавил он, решив, что я нуждаюсь в исправлении. — Да знаю я! Но вам же там не очень далеко… В общем, ты опять уводишь тему! Я хотела поговорить с тобой о Вике. — Черт, ты всё ещё не потеряла мысли? — иронично заметил Джиён. Нет, он не специально уводил меня от разговора о ней, но не хотелось ему разбираться со всей этой волокитой и, скорее всего, не собирался менять решения. А мне надо попытаться продолжать не переходить на прямое прошение. — Её ребенок ни в чем не виноват, даже в том, что нас на Земле уже семь с лишним миллиардов. — Давай ты вернёшься к супу, и тогда мы вернёмся, если тебе так хочется, к беседе о детях? — Прости, конечно, — вновь взялась я за нарезание овощей. — Ведь не обязательно, что ребенок, которого она ждёт, будет одним из тех, кого ты считаешь ни на что негодными. А если это будет талант в какой-нибудь сфере? — Если таланту суждено родиться, то он родится где угодно. Не у этой, так у другой, — я тяжело вздохнула. — Никак не получается меня переубедить, да? Сложный случай, согласен. — Ты сам как считаешь, на тебя может что-либо повлиять? Ну, помимо денег, конечно, — Джиён задумался, следя за моими маневрами. Мне захотелось больше узнать о его детстве, о родителях, о семье. Порой именно давние события оказывают большее влияние, чем то, что происходит в настоящем, с уже сложившимся человеком. — Я надеялся, что ты дашь мне этот ответ, — приглушенно и размеренно произнес мужчина. Я с изумлением обернулась к нему. — Я?! — Мне было интересно самому, сможет ли повлиять на меня кто-то, у кого противоположные моим взгляды так же сильны, как мои собственные, — Джиён произнес это, глядя мне в глаза. У меня мурашки пошли по коже. А ведь Мино говорил, что Дракон не может делать всего этого без задней мысли! Так неужели всё-таки у меня была и какая-то другая функция, которую я до сих пор не замечала? А та фраза, что он представлял другую на месте Кико? Это всё-таки была я? Нет, это невообразимо, это ересь полная. — Пока не получается, Даша. Никак не выходит. Но надежда ещё есть. — Отойдя от стола, он зашёл мне за спину, собираясь уходить, но вдруг его плечо едва-едва тронуло мою спину, а дыхание раздалось слишком близко, уже касаясь моего уха. — Позови меня, когда всё будет готово. — Что? — вздрогнув, не осмелилась я повернуться. — Я об обеде, — со смешинкой в голосе уточнил он и вышел из кухни.