Мания приличия

Эгоист

Нас отвозил личный водитель Сынри. Толщина дверец авто была такой, что создавала ощущение бронированности. Естественно, что миллионер обезопасил себя сильнее, чем Джиён, ведь находился на чужой территории, и всякое могло случиться, как я уже поняла, находясь в Сингапуре. Заговоры, предательства, подкупы, обманы… любой мог пострадать в любую минуту. А иногда и ни за что, как я. Почему Дракон сделал меня участницей какой-то расплаты? Я так близко с ним общалась несколько недель, что готова была клясться — это не тот человек, что бессмысленно забавляется. И пусть даже Тэян говорит, что дело в чувствах. Нет. Не верю, никогда чувства в Джиёне не возобладают над разумом. Если он что-то делает, то этому есть обоснование, однако как ни давала я волю фантазии, не могла выдумать, что же даст моё физическое и моральное падение королю Сингапура?

Мужчина ехал молча, на заднем сиденье вместе со мной, доделывая какие-то дела с помощью телефона, где изучал графики, курсы, вводил какие-то цифры, отвечал кому-то в WhatsApp и ещё каких-то приложениях. Я поглядывала, ничего не понимая, в его телефон, и думала о том, что сама, верно, разучилась пользоваться техникой, так давно мне не попадала она в руки в свободное пользование. А если сейчас я уже не во власти Джиёна, могу ли я попросить у Сынри связаться с семьёй? Я поморщилась. Не смогу говорить с мамой, отцом, братьями и сестрами после всего. Не посмею звонить с телефона любовника, который меня здесь имеет, и сообщать о себе родителям. Вообще никогда больше не смогу появиться перед ними и посмотреть им в глаза. Папа, который воспитал меня совсем другой, как я скажу ему, что согласилась жить с мужчиной, дабы спастись? Он проклянёт меня. А не говорить — это значит скрывать и врать. Родню обманывать я не желаю, поэтому лучше не появляться в России больше. — Я бы заехал с тобой в ресторан, — отвлекся Сынри, убирая айфон. — Но тебе нужно нормально одеться, в таком виде в те места, куда я хожу, не показываются. — Я посмотрела на то, в чем была, неизвестного происхождения и не совсем моих размеров. — Да, напоминает маляршу, — улыбнулся мужчина. — А ты кем у себя там, на родине была? — Училась на переводчика, — постаралась с наибольшим возможным достоинством сказать я, выпрямив спину. Не помню, говорила ли я это когда-то уже Сынри, но в любом случае он не запоминал сведения о женщинах, которых просто трахал. Зачем ему это? — У тебя дома есть какая-нибудь женская одежда? — Я похож на тайного трансвестита? — засмеялся бизнесмен. — Я живу один, но, к твоему счастью, вчера утром, когда мы покинули номер в гостинице, услужливый персонал нашёл там твоё нижнее бельё и платье, и отправил на мой адрес, поскольку регистрация была на моё имя. Я ещё не успел это всё выбросить, и, как оказывается, не зря. Так что выходной наряд тебя уже ждёт. — То серебряное платье. О боже! Снова воспоминания о Мино, снова воспоминания о первом разе, о тех мгновениях, когда я едва не расправилась с собой. Уже второй раз за время проживания в Сингапуре. — А еда у тебя какая-нибудь дома есть? Я лучше приготовлю. — Не могу заставить себя влезть в то облачение. Оно как ряса, которую выдают перед казнью; несмотря на своё великолепие, красоту, платье всегда будет напоминать о крушении, о безвозвратности, о гибели. — Что-нибудь найдётся, хотя я не любитель есть у себя, — Сынри стал наливаться похотью во взгляде по мере удаления от офиса. Это работа высасывала из него пошлость? Хотя нет, кое-кто другой у него там всё высасывает. — Значит, я приобретаю любовницу и кухарку? Два в одном, как мило. — А что я приобретаю кроме защитника от Джиёна? Было бы честно, если бы ты тоже содержал второе качество. — Ну, вообще-то, я тоже любовник, — произнес он это так, словно для меня оно должно быть плюсом. У него слишком обострённое чувство самолюбия, нужно сыграть на нём. — Вот когда я почувствую что-то там особенное, обещанное тобой, тогда и поговорим. — Его ладонь опустилась на моё колено. Я стиснула зубы. Сынри придвинулся ко мне. — Жаль осталось недолго ехать, я бы мог трахнуть тебя до визга прямо здесь. — Пересилив себя, с приторной улыбкой, я повернула к нему лицо, посмотрев в глаза. — Трахаются собаки, мог бы не унижать сам себя и называть это сексом. — Какая разница, как это назвать? — Он потянулся ко мне, и я невольно отодвинулась. Сынри задержался лишь на миг, задумавшись, после чего продолжил поступательные движения и загнал меня в угол, где всё равно дотянулся губами до моей щеки, а потом, взяв меня за подбородок, развернул к себе губами, завладев ими. Я зажмурилась, начав считать сначала до десяти, а потом до ста, чтобы не случилось приступа дурноты. Вторая его рука смяла мне грудь. Язык был требовательным, и пришлось раздвинуть губы, чтобы не вызвать гнева. На тридцати четырёх Сынри отстранился. — Не все девственницы быстро учатся наслаждаться процессом совокупления, но я бы не хотел ждать слишком долго. Терпеть меня не надо, мне нужно отвечать на всё, на каждое движение, на поцелуй, реагировать. Не то я пожалею, что отправил в Россию Вику, а не тебя. — В самом деле, так было бы лучше, — не удержалась я. — Почему же ты так не сделал? — Потому что она была ноющей, прилипчивой дурой, а ты… — ладонь вернулась мне на колено, только заскользила вверх, к бедру. — Ты не дура, Даша. Джиёну никогда бы не понравилась дура. Ты горячая штучка, только твой огонь пока горит не в том русле. Если ты зажжёшь его в постели — тебе цены не будет. Я замолчала, глядя, как двигается по мне рука Сынри, выше, выше, по ребрам, забравшись под футболку, нащупала грудь и стиснула сосок двумя пальцами. Я смогу не поморщиться, смогу, смогу… Улыбнулась. Смогла. Напротив двери в огромной прихожей висела картина с изображением инь-ян. Это были две крупных рыбы, синяя и красная, только у красной был синий глаз, а у синей — красный. Снимая обувь, я остановила взгляд на этой живописи. Почему-то вспомнились разговоры с Джиёном о том, что нет абсолютно хорошего и нет абсолютно плохого, но в каждом плохом есть что-то хорошее, а в каждом хорошем есть что-то плохое. Я тогда ещё думала, что да, невозможно чему-то взяться из ниоткуда. В людях всегда дремлют обе стороны, и важно разбудить нужную. У них здесь, на Востоке, давно понимали подобное, недаром и изобрели вот такой символ сути мира. — А почему они не в традиционных черно-белых цветах? — прошла я босиком поближе к картине. — Это намек на тхэгыкки[6], — стягивая галстук, прошёл мимо Сынри. Как я могла не догадаться! — Только в нем нет точек на чужом поле, как это принято в инь-ян. — Интересно, почему? Корейцы не верят, что во всём содержится противоположность? — Мужчина остановился, посмотрев на меня серьёзно. — Не знаю, не задумывался над этим. — Над элементами флага или над противоположностями, скрывающимися друг в друге? — Сынри вздохнул. — Ты ещё и философ? Три в одном будет уже перебор. Давай ты просто будешь готовить и удовлетворять меня? Мне будет больше чем достаточно, мозгоебли мне хватает на работе. — По-моему, тебе там и другой тоже хватает, зачем я тогда вообще? — Ты ревнуешь меня к секретарше? — необоснованно задрал нос он, похоже веря, что подобное возможно. — Безумно. А ты думал, для чего я заставила тебя отправить Вику подальше? Чтобы ни с кем тобой не делиться. — В моих словах был настолько неприкрытый сарказм, что только глухой мог его не услышать, но Сынри приподнял брови так, будто это была чистейшая правда. Он двинулся ко мне. Воистину мы слышим то, что хотим слышать. Мужчина привлёк меня к себе за талию и, проведя кончиком носа по контуру моего лица, подкрался губами к уху: — Придётся тебе смириться с тем, что я совершенно не моногамен. — Слава богу! Меньше мне станет надоедать. — Сегодня поедешь в бордель? — с надеждой полюбопытствовала я. — Сегодня? В бордель? — он отпустил меня, посмотрев ироничными глазами в мои. — Сегодня у меня тут ты, и пока других планов я не имею. — Он кивнул мне за плечо. — Кухня там, если хочешь попытаться что-нибудь приготовить, а спальню будешь делить со мной. Зачем тебе отдельная, правда? — подмигнул он и скрылся, снимая с себя пиджак. В его кухне продукты были, но без особого выбора. На свою удачу, я успела поднатореть в азиатской кулинарии на службе Джиёна, поэтому смогла изобразить годное блюдо, пусть не изысканное, но вполне сытное и вкусное. Помимо самой готовки, которой я увлеклась, чтобы отвлечься мыслями от всего, мне очень понравилось само помещение. Так же, как у Дракона, совмещенная со столовой, кухня была больше, чем у того. Зачем, если Сынри предпочитал есть в других местах — неизвестно. Наверное, как обычно, для показухи. Джиён в этом плане был практичнее, если ел один или с одним-двумя друзьями, то и не размахивался на масштабные трапезные. А здесь… для одного человека много, слишком много всего. Столешница под мрамор сияла чистотой, над раковиной окно открывало вид с высоты на Сингапур, и посуду мыть становилось в удовольствие, потому что можно было полюбоваться на умопомрачительные дали города-государства. На стене, напротив красивого стола из дерева, висел плазменный экран. Подсветку можно было включать так и этак, столько у неё было уровней; и основная в потолке, и пониже, под верхними полками, и отдельная над плитой, и над рабочим столом, и голубо-синяя, декоративная, похожая на звезды, если выключить все остальные лампочки. Было неплохо, даже уютно, если бы, в очередной раз, я не осознавала, кто я, зачем я, для чего. Сынри, видимо считающийся переодевшимся, вошёл в брюках, хоть и других, и в рубашке, тоже другой, но всё же — дома он не может ходить в футболке, или спортивных штанах? Это принципиально быть таким пижоном? — Что ж, проверим, как ты готовишь, — улыбнулся он, садясь, и ожидая, когда я накрою на стол. Будь моя воля, я бы лучше только этим и занималась: совмещала должность повара, официантки и посудомойки, только дайте мне отдельную кровать и не трогайте. Я наложила еду в две тарелки и поставила их на стол, сев напротив Сынри. — Приятного аппетита, — тихо сказала я, и взялась за дегустацию. Однако мужчина успел вперед меня откусить, прожевать, проглотить и удовлетворенно кивнуть. — Отлично, — одобрил он. Мы помолчали некоторое время, не зная, о чем говорить. Странно, но с Джиёном почти не бывало таких неловких и тягостных заминок. Даже когда Джиён молчал и курил, не обращая на меня внимания, я просто знала, что могу заниматься своими делами, не касаясь его. А сейчас прекрасно осознавалось, что меня чуть позже коснутся, и я вовсе не предоставлена самой себе. Сынри хмыкнул: — У меня как будто жена появилась. — А почему ты, в самом деле, ещё не женат? — вспомнив, что палочки в Азии облизывать неприлично, остановила себя я и задержала их в воздухе, не кладя в рот, пока не подцепила новую порцию пищи. — Я считаю, что рановато. Куда мне торопиться? Мне только тридцать два. — Мой отец женился в двадцать четыре. — Мой в двадцать пять. Это ничего не значит, меняются времена, обстоятельства, и все люди разные. Раньше выдавали замуж в пятнадцать и четырнадцать, что же ты до сих пор не в браке? — ответил он мне укором на укор. Он прав. Я уже давно пошла по какой-то не той дороге, если задуматься. У моей мамы не было высшего образования, она закончила техникум, став швеёй, но толком и не работала ей, потому что у них было большое хозяйство, было чем заняться и без того, а в двадцать она уже встретила папу и они поженились. Но то было почти четверть века назад, и вот их дочь, поддавшаяся требованиям времени, поступила в университет, собралась повидать далекие страны. Зачем? У меня был жених, у меня была возможность повторить судьбу моих родителей, спокойную и счастливую. Ведь именно из-за меня свадьбу откладывали до получения мною диплома. Я думала, что люблю, но должна закончить вуз, и тогда уже посвятить себя своей семье. Но эта любовь прошла здесь, и теперь я задаюсь вопросом, а была ли она? Разве настоящая любовь проходит? Разве не боялась я подсознательно ещё где-то там этого вступления в брак с человеком, который должен был мне рано или поздно разонравиться? Неужели я бы стала несчастной, даже оставшись в России? Но уж точно не настолько несчастной, как здесь. Зная теперь в подробностях, что испытываешь во время первого раза, каково это — спать с мужчиной, какой он в постели, я попыталась представить на месте Сынри своего русского жениха, и меня тоже чуть не стошнило. Я подавила позыв, сжав губы. Отвращение. Как когда-то и говорил Тэян — а могу ли я гарантировать себе, что меня порадует мой нареченный? Или стресс и обрушившиеся беды вообще заставляют меня испытывать гадливость к плотским утехам? Блуд, порок, дрянь… Я вспомнила Мино. Нет, не противно, всё-таки не противно! Почему, Господи, ну почему именно он? Почему я не могу стать одинаково равнодушна ко всем, перебороть тягу и к Мино? Но нет, он упорно тот, кем я хочу заменить каждого, кто посягает на ночь со мной. Только бы не заплакать, чтобы не стать для Сынри ноющей Викой номер два. Не для того я здесь, чтобы разочаровать его и быть возвращенной Дракону. — О чем задумалась? Захотелось замуж? — разулыбался Сынри. — Может, ты удивишься, но нет. Нельзя абстрактно хотеть замуж, для этого нужен конкретный человек, с которым представляешь общую старость, совместную жизнь, детей. — Как, разве ты не видишь перед собой такого человека? — засмеялся мужчина. Ну да, конечно, ты первый о ком я подумаю, когда захочу услышать предложение руки и сердца. — Ты впрямь считаешь, что завидный жених? — А ты думаешь, что нет? — Сынри избалованно откинулся, разведя руками. — Мне предлагали обручиться родители стольких девушек, что я сбился со счета. В моих кругах никто не заключает браки просто так, здесь повсюду договоренность и выгода, я должен буду однажды выбрать невесту своего уровня, которая принесёт мне какой-нибудь выгодный партнерский договор с её отцом или братом. Я был помолвлен несколько лет назад с дочерью одного китайского воротилы, потом с дочерью сеульского чеболя. Но и с той и с той мы остались друзьями, хотя даже крутили романы. И это не я разорвал обручение, а они повлюблялись, так что потом отхватывали хороших пиздюлин от своих семей. А теперь я и сам никуда не тороплюсь. — Видимо, чем дольше оттягиваешь этот момент, тем труднее потом решиться изменить что-то. — Так и есть, — подтвердил Сынри. — Это почти как с твоей девственностью, — ухмыльнулся он. — Придержала бы ещё года два-три, и у тебя бы всё ниже пояса атрофировалось. Хотя и выше, наверняка, тоже… — А тебе не приходило в голову, что дело в чувствах? — Когда я заговорила, Сынри стал доедать оставшееся на тарелке. — Что без них тело не может реагировать достаточно? Если человек не вызывает желания визуально, как он может возбуждать при контакте? — Проглотив последний кусок, он вытер губы предусмотрительно положенной мною салфеткой. — Ты бы смог переспать с девушкой, которая внешне тебе вообще не нравится? — Была бы необходимость… можно ведь представить ту, которую хочешь, закрыть глаза, и отжарить любое мясо. — Хватит называть женщин мясом! — А ты что, состоишь из амброзии и нектара, вместо крови? — Может и нет, но зато и не из дерьма, в отличие от мужчин! — поднялась я, звякнув посудой, когда задела стол. — В ком это у нас проснулся феминизм? — Если Джиён спокойно продолжал улыбаться, когда выводил меня из себя, то Сынри напрягся, вздрогнув от звона стекла и фарфора, к счастью, не разбившихся. — Разве я сказал не правду? — Он тоже поднялся, задвинув за собой стул. — Я не считаю, что мужчины состоят из чего-то другого, отличного от женщин, но что касается последних… да, мне думается, что они попроще, подешевле и пониже умственным развитием, чем мужчины. Я не встречал ещё ни одной, которая могла бы хотя бы стать достойным конкурентом или соперником в бизнесе. Выше хозяйки салона красоты почти не одна не поднялась самостоятельно, а если поднялась, то благодаря папику или спонсору, или наследству. Давай, Даша, назови мне примеры женских способностей и возможностей, за которые их следует уважать, кроме мастерства отсоса? — Я едва не повелась на эту провокацию, вспомнив наши споры с Джиёном, перечисление императриц, правительниц, великих исторических личностей. Но назови я сейчас любую царицу или королеву, как Сынри скажет — из-за мужа или по отцу села на трон. Ладно же. — А назови мне хоть одного великого мужчину, который появился на свет, минуя чрево женщины, — выдавила я. Сынри прищурился, дернув желваками. — Тебя аист принес или в капусте нашли? Да каждый такой вот денежный мешок, как ты, может строить свои корпорации, думать о капиталах, долларах и бизнесе только благодаря тому, что когда-то его выкормила мать, заботилась о нем и сидела у кроватки, когда он болел, а пока он учился в школе и мнил себя гением, она готовила ему завтраки и собирала с собой обеды, чтобы у него было время на самосовершенствование. Если бы ты всё это делал сам, скажи, стал бы ты тем, кем сейчас являешься? Или, может, женщинам пора посадить мужчин на кухню, дома, с детьми, чтобы сравнить, у кого что лучше получится? — Я не отрицал, что материнство — несомненное преимущество женщин. — Тогда почему ты не захотел позаботиться о Вике и её ребенке?! — крикнула я, сжав кулаки. Сынри обошёл стол и приблизился ко мне впритык. — Хватит бесить меня, я согласился взять тебя к себе для удовольствий, а не морализаторских лекций. — Я опомнилась. Что я делаю? Снова пытаюсь воспитывать их, надавить на совесть, которой нет. Это бесполезно, я лишь наврежу себе ещё больше. С ними нужно играть, но как же это тяжело и неприятно! — Иди в душ, и приходи в спальню, — велел он мне. Я засомневалась, но Сынри взял меня за локоть и подтолкнул на выход из кухни, после чего шлепнул по заднице. — Иди. Ванных комнат в квартире было две и, пока я мылась в одной, Сынри видимо посетил вторую, потому что когда я вошла в спальню, он тормошил, высушивая, свои черные волосы, завернутый на бедрах в полотенце. Я нашла в шкафчике возле душа белый мягкий халат, возможно мужской, скорее всего мужской, неважно, и облачилась в него. Перед просторной кроватью висел телевизор, больше кухонного в три раза, он был включен на каком-то музыкальном канале. Сынри, заметив меня, сразу же подошёл, положив ладони на мои плечи. У меня затряслись колени. Успокойся, Даша, ничего нового уже не будет. Потерпишь. Эти докучливые губы и пальцы — всё можно пережить. — Ну что, попробуешь дружить со мной, или опять заведёшь нудные нравоучения? — Так и быть, воспользуюсь твоим советом, — пожала я плечами в расчете на то, что он их отпустит, но этого не случилось. Сынри заинтересовано вгляделся в меня. — Каким советом? — Закрою глаза, чтобы представлять другого и получать удовольствие. — Его лицо вмиг посерело. Челюсть опять дернулась, придав выражению жестокости и дерзости. — Кого это ты собралась представлять? Джиёна ненаглядного? — Он стиснул пальцы сильнее, делая немного больно, но я выдержала, не проронив и звука. — Может, у вас с ним всё взаимно и я зря держу тебя тут? Отпустить? — Я ненавижу Джиёна. — Тогда о ком же мы мечтаем? О Тэяне, судя по нежностям на прощание? — И зачем я обняла его при Сынри! Как он там? Жив? Цел? Боже, как я хочу, чтобы он остался невредим. Как узнать? — Тэян мне всего лишь стал другом. — Мужчина взялся за отвороты халата и развел их, стягивая с плеч и обнажая грудь. Руки мои завязли в сползших рукавах, и не могли прикрыть её. — Выключи хотя бы свет… — Чтобы тебе было удобнее на моём месте видеть другого? — Зачем я сказала это! Боже, я постоянно копаю своими же руками себе могилу, делая лишь хуже. — Не для того я предпочитаю красивых девочек, чтобы не видеть их, когда трахаю. — Развязав пояс, Сынри окончательно скинул с меня халат, оставив полностью обнаженной, и тотчас прижал к себе, впившись в губы. Наши влажные и горячие после ванн груди соприкоснулись. Его руки быстро сползли вниз, на ягодицы, и стиснули их покрепче. Я вывернулась от поцелуя. — Занимаешься сексом. — Что? — возбуждаясь, что чувствовалось внизу, помотал головой Сынри. — Я не собака. Со мной занимаются сексом. — Всё весьма относительно… и ты та ещё сучка. Сучка, которую я снова буду трахать, — я с размаху влепила ему пощечину. Я не шлюха, не стала ею, никогда добровольно не отдамся за деньги, да все те женщины, что соглашались на это — за что их презирать и не любить? Большинство из них действует от безысходности. Сынри хрипло рыкнул где-то в горле, потерев щеку. — Сука! — Он схватил меня за запястья, и мы недолго сражались возле кровати, пока он не опрокинул меня на неё, забравшись сверху. Полотенце с него упало, и я увидела стоящий к верху член. — Ты забыла о наших взаимных условиях? Если ты продолжишь сопротивляться, я кончу в тебя столько раз, что ты обрюхатишься, быстрее чем твоя подружка. Ты этого хочешь? — Я замерла. Преимущество было на его стороне. Он мог диктовать мне условия, потому что последнее, чего мне не хватало для адских мук — это беременности. — Так что, мне брать презерватив или скрутить тебя и спустить внутрь? — Я тяжело дышала, остолбеневшая под ним. Мне казалось, что мы оба ненавидим друг друга в этот момент. Моя грудь вздымалась, пока не отвлекла, наконец, взгляд Сынри на себя. Как бы это ни называлось, но его желание совокупляться, кувыркаться, трахаться заставляло его забывать иногда обо всем. Я приподняла правую ногу и, отведя её вправо и открывая внутреннюю часть бедер и все, что между ними, ответила Сынри без слов. Он опустил взор ниже, на гладкий лобок, распахнувшиеся нижние губы, обнажающие ещё более интимные места. Спустившись задом с кровати, мужчина отошёл к тумбочке и достал оттуда презерватив. Развернувшись, он нашёл глазами мой взгляд. Я лишь краем глаз видела, как он надевает контрацептив, но не шелохнулась, так и лежала с раздвинутыми ногами в ожидании. Сынри подошёл ко мне и, взяв за ляжки, потянул к краю кровати, вводя себя в меня. Без сомнений, с напором, рывком, он вошёл внутрь. — Мм… — протянула я, чувствуя, как ещё сопротивляется моё нутро, тугое и не привыкшее. Веки сомкнулись, скорее от эмоций, чем от небольшой остаточной боли. — Открой глаза! — приказал он. Я почти испугалась, посмотрев на него, но сразу же вспомнила, к чему он это. Его ладонь легла мне на щеку, проведя большим пальцем по губам. — Только попробуй воображать кого-то другого! — Я не собиралась… — он дернул бедрами, введя себя до предела. Я взвыла негромко. — Смотри мне в глаза! Смотри на меня! — надавив на мои ноги, он загнул мои колени почти к моей груди, навалившись сверху. Теперь его член ощущался где-то совсем глубоко, где-то в середине меня. Да, я слышала шутки о том, что у азиатов всё должно быть маленькое, но у Сынри, по-моему, всё было нормальным. Не большим, но достаточным, особенно для первых раз, когда мышцы такие узкие и чувствительные. Сынри задвигался на мне, вжимая меня в кровать, вколачиваясь в меня, его грудь тесно терлась о мою, когда он не держал её, играя с сосками, не хватал их губами, втягивая в себя и посасывая. Я не могла полностью и правильно оценить свои ощущения, когда его пальцы сминали меня. Моё тело ныло там, где он особенно жарко и захватнически хватал его, но когда изведенная его языком и губами грудь вновь чего-то касалась, я вздрагивала, чувствуя, как наливается тяжестью низ живота. Мне не хотелось отвечать на поцелуи и ласки, хотя приходилось это делать, но мне было неуютно от зуда между ног, что не проходил, сколько бы там не двигался Сынри. На этот раз он продержался меньше, и вскоре скатился с меня на спину. Наконец, избавленная от его контроля, я закрыла глаза и представила Мино. Достаточно было бы всего того же самого, тех же движений, тех же касаний, только сделанных другим мужчиной. Хотя поцелуи у Мино были совсем другие — они были сладкие, страстные, но не развратные, они были вкусные, а не навязчивые. Если бы Мино оказался на месте Сынри, я бы плакала от счастья, сейчас же не имею права плакать от боли и унижения, чтобы не вызвать неприязнь благодетеля. Даже воображать другого я не имею права… а ведь первым, кто заставил меня подумать о подобном, был Джиён, не без помощи Сынхёна, конечно. Джиён сказал мне, что трахает других, представляя меня. Зачем он это делал, если это было правдой, когда я была в его власти? Почему утверждал, что никогда не переспит со мной, что это будет разочарованием? Вдруг, я представила, а каков был бы Джиён на месте Сынри? Все его татуировки, которые я так часто и ясно видела, внезапно предстали перед моим мысленным взором, будто Джиён на мне, его плечи и ключицы зафиксировались надо мной, руки прижали меня к подушке, и его вечно дьявольски ухмыляющийся взгляд зорко следит за каждой моей эмоцией, пока он осторожно вводит в меня себя. А он будет делать это осторожно, плавно, своеобразно нежно, как с Кико, потому что я никогда не видела Дракона физически резким и грубым с женщинами, он ни разу не ударил меня и не хватал против воли, только едва касался кожи, неуловимо, не желая оскорбить меня. Поэтому нет сомнений, что Джиён бы не причинил бы мне боли сам, и секс с ним был бы таким же чистым и невинным, как его белоснежные сокровенные простыни, вопреки тому, что творится в его душе. Да и есть ли она у него — до сих пор не понятно. Я почти уснула, но пришла в себя именно потому, что перед глазами всё ещё надо мной нависал Джиён. Схватившись рукой за своё горло, будучи уверенной, что сейчас подкатит тошнота, я ничего такого не обнаружила. Дракон растаял передо мной, оставив ощущение загадки, обмана и желания вырвать его сердце. Сынри пошевелился, перевернувшись на бок, в мою сторону. Я услышала звук снимаемого презерватива. Ничего не сказав, мужчина поднялся и ушел на пару минут в ванную. Сведя ноги, я провела пальцами по глазам, на которых обнаружились непрошенные слёзы. Если рыдать каждую ночь — никаких сил не хватит, а впереди неизвестно сколько таких ночей. Сынри вернулся и присел рядом со мной на кровать. Его ладонь опустилась на мою ногу и начала её гладить. Музыкальные клипы продолжали сменяться, негромко сопровождая все наши постельные игрища. Рука Сынри втиснулась между моих ног и опять развела их. Я поддалась, по-прежнему не чувствуя себя комфортно, когда с той стороны предоставлена обзору, но уже плевав на это. Пусть делает, что хочет. Пальцы мужчины прошлись по складкам, поглаживая их, теребя. Один вдруг оказался внутри меня. Я закусила губу. В меня ворвался второй. Ощущение было ещё острее, чем когда в меня вошёл его член. Я протянула руку, чтобы остановить Сынри, и попыталась сесть, но он откинул меня обратно, толкнув в плечо, и ввел третий палец. — Я не думаю, что ты и дальше сможешь делать вид, что ничего приятного не ощущаешь, если узнаешь, что такое оргазм. — Его пальцы загнулись вверх и надавили вдруг на какую-то точку, где-то под лобком, но изнутри, так что я вскрикнула и выгнула спину. — Вот видишь… у всех здоровых женщин чувствительность имеется. — Он надавил сильнее, прижав меня другой рукой к кровати, чтобы я не выворачивалась. — А-а! Сынри, пожалуйста! — выставила я руки, пытаясь оттолкнуть его и ногами. Но мне было не больно, мне было… удивительно. Его пальцы заходили туда-сюда, наращивая темп, всё быстрее и быстрее, так что спустя минуту я уже визжала, пытаясь отбиваться от него, но мужчина был сильнее, и придавил мои ноги своими, а бедра удерживал на месте, продолжая имитировать фрикции рукой. — Сынри! Аа! А! А-а! — брыкалась я, трясясь. Шевелящиеся во мне сложенные пальцы, щекочущие что-то во мне, отчего живот напрягался, как при занятиях на тренажере, ноги бились в истерике, а дыхания не хватало. — Пожалуйста, нет, а-а! — скорость его руки стала бешеной, и я задергалась, сводимая судорогами, каждая мышца, каждое сухожилие ощущали себя. Голова закружилась, я не слышала уже собственных криков, а сознание вспышками померкло, после чего вернулось, и я поняла, что лежу без движений, уставшая и выжатая, подрагивающая, а Сынри, улыбаясь, накинув халат, смотрит на меня сверху. Я никогда не чувствовала себя такой расслабленной. Как будто промассировали всё моё тело, но в ногах и руках совсем не было энергии и сил. — Ты хотела почувствовать особенное? — перетекла его улыбка в надменную ухмылку. — Ну, и как тебе? — Я присела, группируясь и прикрываясь, и заметила, что бедра изнутри у меня влажные. Непонимающе проведя по коже ладонью, я приходила в себя. — Да, ты тоже кончила, представляешь? Если ты перестанешь корчить из себя великосветскую невинность, то мы с тобой изведаем и не такое, взаимно. — Если ты перестанешь корчить из себя великосветского мудака, то тоже испытаешь много нового, — подняла я на него взгляд. Что такое оргазм мне стало понятно, но вот хорошо это или плохо, понравилось мне или нет — я ещё не поняла. Сынри повел верхней губой: — Монашка матерится? — Эгоист удовлетворяет женщину? — мужчина, пойманный на собственном противоречии, немного скис лицом. — Мне было интересно посмотреть, способна ли ты кончить. — А мне интересно, способен ли ты начать. — Начать что? — Быть нормальным человеком. — Нормальным — это каким, в твоём понимании? Блаженным дурачком, жалеющим всех нищих, убогих и страждущих? — Сынри мотнул подбородком, потешаясь надо мной. — Нормальным — это живущим не ради себя одного и уважающим других. — Ну, вот видишь, я уже удовлетворяю тебя, стало быть, начал. — А я кончила, и что же, завершим свои эксперименты? — А какого продолжения ты хочешь? — подошёл ко мне Сынри, покровительственно тронув щеку и приподняв моё лицо к себе. — Я могу сделать приятное и языком, но ты тогда откроешь для меня свой ротик… — Боюсь, мои мелкие и узкие губы под это не заточены. — Боже, как вы задрали! — развернулся Сынри к графину с водой и налил себе в стакан. — Завтра же её уволю… хотя нет, сначала нужно найти замену. — Выпив и охладившись, он скинул халат и забрался в постель, утягивая меня туда же, к себе, под одеяло. — Иди сюда, завтра рано вставать, так что некогда растягивать удовольствие, нужно взять всё сразу.

Услышав будильник, я спешно выкарабкалась из-под одеяла и направилась на кухню. Этой ночью Сынри был трезв, и ему нужно было на работу с утра, поэтому взяв своё второй раз, он отодвинулся на свою половину кровати и быстро уснул, даже негромко похрапывая. Я же лежала ещё почти час, думая, и продолжала думать сейчас, готовя завтрак. Однажды моя однокурсница, не самых лучших нравственных устоев, сказала, что завоевать мужчину может и трудно, а вот удержать его, когда он уже твой — легче легкого, нужно просто не быть растяпой и сделать так, чтобы заменить ему всех других женщин. Я краем уха слушала тот разговор, один из многих, какие происходят в перерывах между занятиями. Но почему-то её слова вспомнились теперь. Мне необходим Сынри, и чтобы получить от него помощь, я сама должна стать для него необходимой. Как? Послышалась вода в душе. Он тоже встал. Солнце ярко светило в окно, пока я суетилась с завтраком. Если бы у меня была какая-нибудь домашняя одежда, я бы надела её, но не имея таковой, пришлось увести рубашку у Сынри, оказавшуюсь мне как раз по самое-самое, чтобы выглядеть прикрытой. Как стать ему незаменимой? Он сказал, что даже помолвки расторгал не сам, хотя верность, разумеется, не хранил, но ведомым он в состоянии становиться. Мужчина заглянул на кухню, в боксерах, вытирая лицо после бритья. — Что ты делаешь? — Готовлю нам завтрак, — как можно естественнее и позитивнее оповестила я. — Не нужно, я завтракаю в офисе, — отмахнулся он. Я стиснула зубы. Самолюбие, эгоизм, гордость. Три струны. Играй. — С ней? — подчеркнула я местоимение. Сынри криво усмехнулся. — Нет, не с ней, но приносит она. — Приносит, а потом делает минет, а то и два, сколько влезет, и ему уже не так-то нужна какая-нибудь другая для удовлетворения, потому что всё в близком доступе, потому что с ней просто и легко. — А я хочу, чтобы ты поел со мной. — Даша, я специально ставлю будильник на максимум, чтобы успеть только встать и одеться, ем я всегда на работе. — Если он ничем не поступится ради меня, не начнет поступаться, то война уже будет проиграна. Я вспомнила, как завлекала, или возбуждала в борделе Тэяна своего клиента у бассейна одна блудница. Взявшись за низ рубашки, я стала медленно задирать её, открывая отсутствие трусиков. Сынри посмотрел на это. — Даша… — Ты же понимаешь, что завтрак нужно есть горячим? Пока он готов. Пока не остыл. — Сынри двинулся ко мне. Я выставила руку, покачав пальцем. — Нет-нет, садись. Я подам за стол. — Я опоздаю в офис… — Разве не ты там главный? — коснувшись его первой, я усадила его на стул. Он, разрываемый противоречиями, поддался. Я бросила взгляд на боксеры. Слегка приподнялись, но если они приподнимутся полностью только к тому моменту, когда он доедет до корпорации, то симпатия окажется на стороне губастой. Я опустила на них руку, взявшись через ткань за член. — Разве ты не можешь позволить себе хоть раз опоздать? — Могу, разумеется, был бы достойный повод… — сдавленно произнес Сынри, глядя, как я перекидываю через него ногу и сажусь сверху. Расстегнув рубашку, я подставила под его взгляд свою грудь. — С таким поводом не поспоришь.