Мания приличия

Нижний бордель

Одеться пришлось перед Зико, под его внимательным взглядом, сопровождающимся круговыми движениями нижней челюсти. Когда-то меня так же заставил сделать Тэян, но от этого мне не стало легче повторять подобное. Вместе с шампанским выветрилась часть равнодушия к происходящему. Мне по-прежнему не всё равно на то, что творится, и от этого даже как-то обидно. Мне хотелось бы стать ледяной и ничего не чувствовать, но не получилось. Сколько ещё придётся стерпеть, чтобы доставить Джиёну удовольствие тем, что я сломалась? Ведь именно этого он хочет? Не убить меня, нет, а сломать. Но, мне кажется, если я попытаюсь обмануть его, что это случилось, то всё равно не выйдет. Он один раз посмотрит на меня и поймёт, приняла я его циничные убеждения или нет. А как их принять? Согласиться с тем, что трахаться без любви или за деньги — это нормально? Или делать всё только ради себя — это нормально? Сколько неправильных вещей я должна одобрить, чтобы стать бездушной и циничной? Признаюсь, я почему-то уже не жалею Вику, а ненавижу её. Ей было бы в радость занять моё место этой ночью, а мне было бы счастьем оказаться на её месте в самолёте. Почему всё не могло поменяться? Почему Сынри не захотел взять себе ту, которой он нужен, а заинтересовался мной, которая его презирает? Почему Джиёну обязательно издеваться надо мной, той, которая ни в какую не хочет принимать его мировоззрение? Почему мы все стремимся к тому, чем не в силах завладеть? А к чему сейчас стремлюсь я? Я бы просто хотела очутиться на свободе, без присутствия кого-либо связанного с Драконом. Уйти, сбежать, идти куда-нибудь в одиночестве, не чувствуя ничего, не думая ни о чем.

Видимо моё сосредоточенное лицо насторожило Зико, потому что он сказал: — Смыться от меня не пытайся, всё равно поймаю. И на помощь не зови — тут везде люди Джиёна. Не помогут. — С осознанием этого мне пришлось покинуть номер в его сопровождении, а затем и шикарную гостиницу, которую я никогда в жизни не смогла бы себе позволить, тем более те апартаменты, что снял для нас Сынри. Для нас? Нет, он снял их для себя. Он сказал, что берёт то, что престижно, только это его и интересует. Он получает удовольствие от вещей, которыми хотели бы обладать другие. И Мино был падок на порочных женщин, значит, ему тоже притягательнее те, которых хотят и другие. Все хотят чего-то общепризнанно значимого. Из подобной скудности ума здесь, кажется, выделяются два человека. Джиён и я. Мне никогда не нужно было что-то модное или популярное, а Джиёну это уже не нужно. Это он законодатель моды, это все вокруг начинают любить то же самое, что он. Я пыталась думать о чем угодно, только не о том, куда меня везут. Нижний бордель. Не глядя можно было предположить, какой это ад и ужас. Десятки клиентов в день… у меня пересохло в горле, и я пожалела, что второпях ничего не съела и не выпила в номере. — Я смогу позавтракать там? — спросила я, уже сидя в машине. Зико, повернув ключ, сально ощерился. — Посмотрим. Там есть определенные правила питания. — Мне не понравилось его ехидство в голосе. — Какие? — Еду получают только те, кто обслуживает клиентов, — он покосился на меня, побледневшую. — Да, кормёжку надо отработать, иначе не получишь и крошки. Это тебе не тэяновский бордель, где шлюхи живут, как королевы, — когда он это произнес, я действительно осознала это. Шлюхи там жили в роскоши и достатке, всего-то за одного мужчину за ночь. Жили там годами, выкупались оттуда влюбленными любовниками. И я могла бы провести там не один год, если бы не привлекла внимание Джиёна своим нравом. Если бы я не убежала от Сынри в первый раз, Тэян бы мне и господина Хаши не подсунул, ведь это было своеобразным наказанием за характер. Но в результате, от Сынри я так и не убежала окончательно. Все мои мытарства можно было прекратить той же ночью, что за меня заплатил Сынри, но ему пришлось подложить Вику, ведь я унесла ноги. Из-за этого она забеременела, по моей вине, и закрутилась вся эта история со спасением её ребенка. Я всего лишь попыталась исправить то, что натворила, сбежав от Сынри, и исправила. Вика улетела в Россию, а я вернулась к своему первому клиенту. Неужели предначертание и судьба — не простые слова? То, чему суждено быть — то произойдет, как не бегай, куда не девайся. Хотя я не очень выучила Сингапур за то время, что каталась по нему иногда в магазины, клубы или на прогулки с Мино (пожалуйста, забудь о нем и не произноси его имени, так будет легче), всё-таки узнала бы те районы, по которым мы ехали с Зико, видь я их раньше. Но всё было незнакомым. Из торгово-развлекательной зоны мы уехали в промышленную, а затем и непосредственно портовую, где виднелись краны для погрузок, фургоны, контейнеры, баржи, грузовые корабли у причала. Проехав вдоль набережной, мы углубились в постройки неподалеку с пристанью, за которыми прятался глухой шиферный забор. Ворота в нём пропустили машину Зико и мы, въехав в них, оказались в каком-то немощенном дворике, напоминавшем скорее нищие уголки Вьетнама, чем процветающий Сингапур. Нечто вроде сторожки у въезда, на бетонной плите вместо фундамента, украшало одно маленькое окошко, прикрытое с внутренней стороны давно нестиранным тюлем, дверь была распахнута и проход тоже завесили какой-то старой занавеской, не то от жары, не то от дождей, не то от насекомых. Когда мы проезжали, оттуда высунулся здоровенный лысый мужик, проводивший авто взглядом и зашедший обратно. Его плечи, торчавшие из-под майки, были в наколках от шеи и до локтей. Две собаки пробежали вдоль тех сараев, что заполняли периметр двора. Машина остановилась, и Зико вышел, кивая мне головой, чтобы я сделала то же самое. Несмело покинув салон, я тут же увидела, как из одной бытовки, сильно напоминающей дачки наших самых бедных русских пенсионерок, вышел рабочего вида мужчина, застегивающий ширинку. У меня начало плыть перед глазами. Стоял запах соленого моря, рыбы, дешевого растворимого кофе (в нём-то я научилась разбираться, благодаря Джиёну, по одному аромату определяла) и залежалой сырости. Солнце ещё не вошло в зенит, а уже было душно и жарко. Я зря не ценила кондиционеры тех мест, в которых жила всё это время. Тут их не будет наверняка. — Пошли, поищем тебе местечко, — поманил меня Зико и, ведя за собой, начал заглядывать в одну лачугу за другой. Похожие на контейнеры из фанеры, они выстроились длинным рядом до самого пролива, огражденного металлическими перилами. Поднимаясь на две ступеньки, мой новый сутенер бросал взгляд внутрь и, выходя обратно, вёл меня дальше, приговаривая: — Здесь всё занято. И тут мест нет. — Сколько тут девушек? — полюбопытствовала я, понимая, что за каждой дверью остаются проститутки, живущие здесь. Проживающие или, вернее, существующие, уже неизвестно сколько дней, недель, месяцев… сколько можно в таких условиях прожить? Когда обслуживаешь мужчин за еду. — Около пятидесяти, — пожал плечами Зико. — Я не считаю. Слишком часто привозят и увозят новых. — А куда их увозят? — замерла я. — В морг, куда же ещё? — Я похолодела. Значит, выход отсюда один? Господи, неужели их… до такого состояния… уроды… твари… я ненавижу всех мужчин. Всех! — Можно было бы просто с берега сбрасывать, но зачем плодить вонь и эпидемии? Хоронить их недорого. — И ни одна, ни разу… не вышла отсюда обратно, на свободу? — Зико задумался, притормозив. — Было два случая. Одну разыскало консульство её страны. Не помню, какой. А другую прихватил с собой её постоялец. Вот и всё, пожалуй. Другие только ногами вперед. — Ты говоришь о них, как о животных… — прищурившись от омерзения, покачала я головой. — А кто они, по сути? Кто мы все? Я в детстве помогал отцу на скотобойне. Признаться, разницы между воющими перед смертью коровами и местными телками — никакой. — У меня не нашлось подходящего и достойного эпитета, чтобы выразить всю ту тошноту, весь тот ужас, которые сковали мне грудь. Зико заглянул в очередную дверь. — Ага! Пустая койка. Проходи… как тебя? — Даша, — сказала я и поднялась на две стандартные ступеньки, возвышавшие все бытовки на низких фундаментах ровно на двадцать сантиметров над землёй. Хотя и не земля тут была, а гравиевая обсыпка, по которой шуршали подошвы, пока мы шли, а до этого шины автомобиля. Мои глаза сразу же уткнулись в неприглядную картину двух совокупляющихся на кровати людей. Женщину я не видела, она была снизу, а на ней двигался какой-то черноволосый и до темно-коричнего загорелый туземец. В футболке, с него была снята только обувь, стоявшая у кровати, а джинсы были приспущены, обнажая зад, который первым и бросился мне в глаза. Я отвела их, и Зико, видя, что я не в силах переступить порог, протолкнул меня. Помимо занятой, кроватей было ещё три: на двух расположились девушки, одна сидела, другая лежала (и их вид требовал отдельных возмущений, негодований и эмоций), а третья койка, застеленная несвежим покрывалом, простаивала, будто в ожидании меня. — Вот, Даша, тут ты будешь спать. Если дадут, — посмеялся Зико. На нас никто не обратил внимание. Трахающиеся трахались, лежавшая лежала, сидящая пилила стертой пилкой неровный ноготь. Обеих объединял ни цвет кожи, ни цвет волос, ни даже фигуры. По всему этому они были разными, если присматриваться. Даже по возрасту. Но чуть пожирневшие локоны, поблекшие щеки, тихие и вялые движения и пустые взоры обличали в них то, что им приходилось делать одинаково с тех пор, как они тут появились. Я в мыслях увидела своё недалекое будущее. Мне хотелось спросить что-нибудь у этих бедных уже не девушек, но ещё не женщин, однако я вспомнила, что это не Корея и не Россия, и какими языками владеют путаны — неизвестно. Подойдя к указанной мне кровати, я отдернула брезгливо покрывало и увидела простыню с рваной дырой, сквозь которую виднелся полосатый матрас. Также имелись пятна, и я не могла понять, сохранились они после стирки, или их даже не пытались отстирывать от прежней постоялицы? Пятна были разных цветов, и не хотелось думать об их происхождении. — Постельное бельё меняют, хоть иногда? — посмотрела я на Зико. — Ну, если на нём кто-нибудь обделается, тогда, пожалуй, сменим, — опять не к месту захохотал он. Гадко. Всё вокруг гадко. И непрекращающаяся возня на четвертой кровати тоже. — Так, а что с едой? — вспомнила я, решив уточнить, всё-таки. — На еду тратятся деньги с получки, так что, если не заработала ничего — не полагается. Никто не ебёт — умрешь с голоду. Закон прост. Днём, к сожалению, мужчины захаживают мало, от силы по одному-двум на шлюху наберется, а ночью начинается наплыв. Так что и десяток можно набить, обеспечив себе и завтрак, и обед, и ужин. Некоторым клиентам условия не нравятся, они берут шлюх на вывоз, себе в тачки. Если ты стеснительная, поищи такого себе, — повеселившись, Зико кивнул мне на выход, как бы продолжая экскурсию. Я вышла за ним, и он указал рукой на противоположную сторону. — Там душевые кабины, — я пригляделась. Да, какие-то подобия деревенских сортиров со шторками. Пять штук на пятьдесят, или около того, проституток. — Туалеты за ними. Вся необходимая фигня там есть. Там, — он указал на пролив, конец двора, где закачнивались ряды лачуг. — Никакого забора, никакой колючей проволоки, как видишь. Сбежать, спрыгнув в воду, пытались, но течение там сильное, плыть нужно либо очень далеко и долго, на что ни у кого ещё не хватило сил, либо необходимо прибиться к берегу, а тут километры тянутся драконьих владений. Где ни вылезешь — сцапают и вернут, только ещё и отпиздят, и поимеют все, от выловивших, до меня, кому, собственно, и вернут. А вообще там неподалеку вышка и человек с ружьём. Если увидит прыжок — выстрелит. Мне повторять было не нужно. Я кивнула на взор Зико, требующий подтвердить, что я его поняла. — Если ещё какие-то вопросы — по делу, а не о том, как связаться с Джиёном или спастись отсюда, — найдёшь меня, я пока тут, — мотнул головой молодой человек и ушёл. Я посмотрела ему вслед, не решаясь войти в хибару, пока там не прекратится грязное совокупление. Пришлось постоять ещё минут десять, прежде чем не очень опрятного вида мужчина вышел, и только тогда я вошла, избегая смотреть на девушек, и села на вызывавшее отторжение покрывало. Наволочка на подушке была не лучше остального, и я не представляла, как положу на неё голову. Я выросла в деревне, мне не привыкать спать на сене, под открытым небом, на надувном матрасе и даже дыша козьим помётом, который часто пах на весь поселок. Я в принципе не брезгливая. Но всему есть предел. И не оттёртые чужие месячные, заскорузлая сперма или я не знаю что ещё — это не то, чего спокойно коснётся даже самый непредвзятый человек. Судя по молчанию, которое сохранялось в комнате, девушки здесь выяснили между собой, что не говорят на общем языке, и не пытались разговаривать. Я незаметно оглядела каждую. Как их зовут, сколько им лет, откуда они? Боже, около пятидесяти невольниц, вынужденных отдавать себя просто за то, чтобы их не уморили голодом, и никто не пытается организоваться и воспротивиться? Все вместе, толпой. Чего бояться? Смерти от пули? А разве умирать здесь долго-долго и чуть ли не в пытках — это выход? Что за трусость! Нет, мне лучше не знать их имён и историй. Мне хватило жалости к Вике. Если я захочу помочь ещё кому-то… Господи, да как же кому-то? Их всех отсюда надо вытащить! Я не намерена трахаться за еду, пусть даже у меня было бы десять таких Сынри этой ночью. Стало быть, мне всё равно умирать от голода? Я откинулась на стену и поцарапалась о какую-то торчащую из неё занозу. — Блин! — не сдержалась я, предчувствуя, что предел моих нервов близится. То ли я ещё в тумане от шампанского, то ли от шока, но пока я всего лишь не осознаю до конца творящегося. Как только мой разум включится обычным образом, я не представляю, как вынесу всё это… — Русская? — вдруг услышала я вопрос и посмотрела на ту, которую покинул только что клиент. Оправив подол какого-то подобия платья-халата, она прикрыла полноватые ляжки. Темная, черноволосая, черноглазая, не очень молодая. Я коротко кивнула, ещё не веря, что слышу родную речь. Она улыбнулась той странной некрасивой, но приятной улыбкой, какую умеют рисовать на лице восточные женщины. — Я из Таджикистана, — с акцентом, совсем как на наших рынках, услышала я. — Молодая ты совсем… как сюда оказалась? — Ну, точно, по построению её фраз, я почувствовала, что вот-вот куплю кишмиш. И даже как-то странно тепло стало от этого. Захотелось броситься к ней, заплакать и рассказать всё-всё-всё. О том, как летела в Сеул, как была пересадка в Китае, как проснулась потом неизвестно где, как попала в роскошный особняк, где предлагали ходить в шелках, раздвигай только ноги под толстосумами. Как потом попала туда, куда не было доступа ни у одной женщины мира — в личную спальню Джиёна, как он предложил мне быть его королевой, а я послала его к черту, выбрав совесть. И душу. Ну и дура же ты, Даша. Дура, которая не смогла пойти против себя самой, потому что свои убеждения оказались сильнее, чем страх перед Драконом. Вместо этого всего, однако, я пожала плечами и тихо заметила: — Чему суждено быть, того не избежать… а вы? — воспитание не позволило перейти на «ты», потому что я поняла, что ей точно за тридцать. Хотя, не смешно ли культурно разговаривать в портовом борделе? Как говорилось в старом советском фильме «не место красит человека, а человек место», так что я не намерена превращаться по всем повадкам в кусок тупого мяса, если меня бросили на какую-то скотобойню, с которой Зико сравнил свой бордель. — В Москва работала. Детей кормить надо было, двое их у меня, — она сопроводила слова выставлением двух пальцев. — Ну я приехала, там жила, торговала. Потом хозяин один говорит, не мой, другой хозяин, такой видный мужчина, что лучше заработок знает. Поехали, говорит, хороший место. Поехала я с ним, и вот тут теперь, — с такой простотой произнесла она, будто сменила один рынок на другой. Или им, занимавшимся коммерцией, всё равно, чем торговать? Я посмотрела на неё, потом на двух других. Женщина из Таджикистана явно была бодрее и выглядела здоровее, хотя в годах превосходила соседок. — Два года уже тут. — Два года?! — ахнула я. Два года… Боже, и она всё ещё в рассудке здравом и вообще жива?! — Как же… вы не пытались спастись? Убежать? Просить о помощи? — Пыталась, вначале очень пыталась, — закивала она. Две сожительницы стали коситься на нас, как будто бы желая разгадать содержание беседы, заиметь перевод. — Потом этот по лицу давал, тот по лицу давал. Кормить не давал. Бил, бил, всё равно, что не делай, ничего не получилось. А потом уже всё равно. — А с кем у вас дети остались? Как же они без вас… — хотела продолжить я, но поняла, что это бесчеловечно, давить матери на больное. Как будто она не думает о них! Как будто ей не хочется вернуться. — А! — махнула она рукой. — Родня покойного мужа наверняка приглядит. У меня тут ещё один был, — я едва не спросила «муж?», но она продолжила, отчего меня затрясло по-настоящему: — Родила его здесь, на этой кровати. Забрали. Знать не знаю, куда дели. Живой ли? Те то ладно, те уже большие. — Я замолчала, спрятав глаза. Господи, Господи, дай мне сил не пойти к Зико и не убить его, то есть, лучше бы ты дал мне сил убить его, безвозмездно, и всех остальных… Какое они имеют право распоряжаться людьми, как товаром? Джиён двигал такие красивые теории о перенаселении и о том, как много плохих и лишних людей, но вот такой случай, вот эта реальность разбивает в пух и прах его демагогию. Чем плоха эта женщина? Чем она провинилась? За что ею так распорядились эти чудовища? Пытаясь успокоиться, я закрыла глаза. Мрак, кошмар, страдания, мучения. Есть ли им конец? Я ощутила сухость во рту, и пустоту в желудке. Плевать, я не буду спать ни с кем за кусок хлеба. После всего пережитого уже всё равно, пусть Джиён получит труп, но не ликование, что сумел переубедить меня. Женщина из Таджикистана не смогла молчать долго. Найдя, наконец-то, кого-то, кто её понимал, она зарядила долгую-долгую болтовню, в которую я постепенно втянулась, отвлекаясь от всех окружающих ужасов. Это было единственное, чем можно было себя занять.

К вечеру потянулись клиенты. Я спросила, где здесь взять хотя бы воды, но моя… коллега? Товарка? Я готова была и её назвать соотечественницей, не находя более подходящих слов. В общем, она сказала, что из-под крана тут воду пить нельзя, заболеешь. Протянула мне бутылку, стоявшую у неё под кроватью. Какой-то лимонад. Я поблагодарила её. Это нечестно с моей стороны, она заработала на это, а я нет, но пить и есть я не отказываюсь. Где же справедливость? Мужчины появлялись во дворе и, те две девушки, с которыми мы друг друга не понимали, высовывались и заманивали их, чтобы получить свой паёк. Таджичка никого не приманивала, у неё явно была своя клиентская база, и к тому моменту, когда нормальные люди садятся ужинать, все три мои соседки улеглись обслуживать клиентов, а одна и не улеглась, и когда она поднесла свой рот к расстегнутым штанам мужчины, я едва сдержалась, чтобы меня не вытошнило, убежав прочь. Дыхание спёрло. Нет, я смогу, я выдержу, я ничего не буду делать, но и не сломаюсь. Приходя в себя, я огляделась. Двор заполнялся разнообразными похотливыми мужланами до предела. И в тот момент, когда я подняла глаза, их нашёл какой-то мужчина, лет сорока, в темных брюках, потертой рубашке. Увидев меня, он заулыбался и пошёл в мою сторону. Я попятилась, понимая его намерения. Но он не отступал. Если бы я была в России, то повторила бы слова Александра I, который собирался отступать от Наполеона сколь угодно долго, сдав Москву, потому что знал, что места у него до самого Охотского моря. Но это Сингапур, маленький, крошечный, убогий своими размерами, где некуда уходить, негде совершать маневры. Хотя, образно выражаясь, Москву я этой ночью уже сдала. Какой неуместный бред иногда порождает голова, когда тело попадает в передряги. Я начинаю применять к себе военную стратегию, задумываясь, а не совершаются ли победы, в самом деле, добровольными проигрышами? Ведь проигранная битва — не проигранная война. Ну и что, что я не девственница теперь — что дальше? Девственность была лишь частью меня, и пока у меня не отсекли другие части, я в силах отбиваться, лягаться и убегать. Моя пятка поехала на мелких камнях под ней, и я, замешкавшись из-за этого, была поймана мужчиной, настигавшим меня. Я сразу же завертелась, как угорь, пытаясь стряхнуть с себя хватку, но ничего не получалось. Мужчина притягивал меня к себе, пытаясь тотчас лапать, тянулся губами к моей коже. Без какого-либо самомнения, я видела, что пока выгляжу намного лучше других девушек и, естественно, внимание ко мне сразу же было привлечено. Зря я вышла из нашей кибитки… — Уберите руки! Не трогайте меня! — возмущалась я, никем не понимаемая. Мужчина перехватил меня за локти, чтобы я не молотила кулаками, притиснул к себе. — Уйдите! Нет! — Собравшись с духом, я резко согнула колено и ударила его между ног. Хватка ослабилась и я вырвалась, отбегая в сторону. Спиной я стукнулась о кого-то другого. Развернувшись, я обнаружила похотливо глядящего европейца. Он был крупнее меня, выше, так что не было шансов, что я с ним справлюсь. Я рванула прочь, и он побежал за мной. Его ноги были длиннее и проворнее, не вымотанные событиями, какие приключились со мной. Он схватил меня за плечо и дернул назад, да так скоро, что я повалилась назад. Подхватив меня подмышки, он развернул меня к себе и, посмотрев в лицо, на минуту замер, ничего не предпринимая. Я спросила его на английском, говорит ли он на нём? Ухмыльнувшись, он ответил «дойч», и я поняла, что договориться не получится. Немецкого я не знала вообще. Мужчина потянул меня в сторону, сжав запястье. Брыкаясь и упираясь, я не могла остановить его, поэтому не могла остановиться сама. Стуча по его пальцам, перебирая принужденно ногами, я добрела с ним до машины, куда он принялся меня запихивать. С удвоенной силой, я воспротивилась, изворачиваясь, извиваясь в его широких квадратных ладонях. Открыв дверцу, он схватил меня за голову и, пригнув её, протолкнул в салон, лицом вперед. Упав на сидение руками, я била назад ногами, чтобы он отвязался, визжа и крича на него, но уже не конкретные слова, а просто звуки. Вдруг в глаза бросились ключи в замке зажигания. Выхватив их оттуда, я резко развернулась и, не метясь особо, выкинула руку вперед. Острый ключ угодил прямо в глаз немцу, и он проорал, схватившись за него. Отпихнув мужчину, я выпрыгнула из салона и, прижимаясь к стенкам слившихся в единый барак шатких изб, по теневой стороне попятилась к своей комнате. Не получат меня больше, никто, никогда! Довольно мерзости, довольно грязи, лишь бы не заметили… Я покосилась в противоположную от ворот сторону, где плескался пролив. Если что, лучше всё-таки туда. Одна пуля — это не так страшно, как месяцы и годы насилия ради отдаленной, но всё равно смерти. Мне удалось достигнуть своей тщедушной и вызывающей дурноту кровати. Та, что делала минет, из-за которого я выбежала, уже была занята другим клиентом, что поставил её лицом к стенке. Две другие приводили себя в порядок в короткую паузу. У меня дрожали руки, дрожало тело, дрожали колени. Я ничего не ела с прошлой ночи, но даже голод не пугал меня по сравнению с тем, что эта ночь ещё далеко не закончилась. В дверях вдруг появился Зико, тут же найдя меня и посмотрев злым взглядом. — Так-так, кто это у нас тут распугивает клиентов, а? — он подошёл ко мне и схватил за волосы, начав стаскивать с постели. Я закричала. — Ты его чуть не покалечила! Идиотка! Кто позволял тебе себя так вести? — Я упала на пол его стараниями, но поскольку он продолжал тянуть, то пришлось подняться, избегая боли от натянутых волос. — Что ты надумала устроить? Дать отпор клиентам? С голоду хочешь сдохнуть, а?! — Плевать! Плевать! — придерживая его руки своими, чтобы он не мотал меня туда-сюда, залаяла я ему в лицо: — Умори меня голодом, давай! Кинь Джиёну мой труп! Плевать! — Джиёну нет до тебя дела! — Тогда убей меня, что же ты? — сумела я его заставить застыть ненадолго и посмотрела ему в глаза, после чего поняла: какие-то распоряжения на мой счет имеются. — Убьёшь? — Надо будет, так и убью, — запоздало, а потому не вызвав доверия, сказал Зико. А что, если Джиён, действительно, запретил меня убивать? Выходит, я могу испробовать попытку бегства? Или он запретил убивать меня только Зико, а тот человек на вышке не видит, в кого он выстрелит? — А пока, видимо, тебя надо воспитать. Зико вытащил меня на улицу и потащил через весь двор к душевым. Что ж у всех сутенеров такая забава — тащить девушек поближе к воде? Умелым захватом он не давал себя ударять, заметно было, что шлюх он здесь таскает туда-сюда только так. Зико завёл меня в темный тупик за душевыми кабинами, ближе к туалетам. Я немного ошиблась. Там болтались какие-то старые цепи у забора и он, обмотав поочередно мои запястья ими и завязав их крепко-крепко, пригвоздил меня и обездвижил. — Что, дохуя смелая, а? — Парень сунул руку в карман и, когда достал её оттуда, в полутемках, куда падал свет с далекого подъемного крана, блеснуло лезвие ножа. Я вжалась спиной в забор, потому что Зико подошёл ко мне впритык с оружием. Приложив холодную сталь к моей щеке, он осторожно провел по ней, потом погладил лезвием другую щеку. — А если тебе глаз выколоть, а? Продолжишь выделываться? Несколько дней, конечно, ты проведешь в горячке, а может и не выживешь. Я же не приглашаю сюда врачей. — Я задрожала. Стоило подумать о том, что девственность лишь малая часть меня, и другие на месте, как озвучилась угроза лишить меня ещё чего-то. Господи, каково не просто умереть, а быть искалеченной? Нет, пожалуйста, нет! — Но если оклемаешься, мне думается, вторым глазом будешь дорожить больше. Какой бы глазик вырезать? — Не надо, Зико, пожалуйста, — залепетала я, видя реальную угрозу в его лице. Он не шутит. Это не Тэян, это что-то похуже. Хотя с первого взгляда казался простаком. — А ты будешь слушаться, а? Пойдёшь сосать и трахаться? — Я сглотнула слюну, трясясь, пытаясь отстраниться от нагревшейся об меня стали. — Ты ещё думаешь? Давай я помогу тебе подумать… без чего тебе труднее будет сопротивляться? Без рук, да? Надо обезвредить руки… — Зико, отведя нож, стал расстёгивать на себе ремень. Я непонимающе следила за его действиями. Расстегнув его, он достал ремень из всех петелек на джинсах и, подняв, вложил его в мой рот, всунув туда силой, после чего стал завязывать его на затылке. Я затрясла головой, не в силах больше произнести связное слово. — Что, не нравится? Это чтобы ты не сильно кричала, — меня прошиб холодный пот. Что он хочет сделать с моими руками? Нет, пожалуйста, нет! На глаза набежали слёзы, я всё сильнее трясла головой, но Зико, закрепив ремень хорошенько, опять поднял нож. — Конечно, этим пилить кожу, мясо, мышцы и кости долго… ты потеряешь несколько раз сознание, прежде чем останешься без руки… а может умрешь от потери крови? Сама будешь виновата. — Он отступил на маленький шажок и, занеся руку, размахнулся. Сомкнув веки, я проорала диким воплем в ремень, который не дал распространиться звукам далеко. Послышался взмах в воздухе. Потная, плачущая и дрожащая, я прислушалась к ощущениям. Боли не было. Но меня дергало. Я открыла глаза. Зико, разрезая футболку на мне и джинсы, срывал с меня одежду, оставляя без всего. Увидев мой обезумевший и мокрый взгляд, он тихо засмеялся. — Что, труханула? Не обделалась? — Он заржал, не останавливаясь и кроша на мне всё, вместе с бельём. Из-под ножа вылетали лоскутки ткани. — Ладно уж, дам тебе последний шанс, но со второй попытки точно отпиликаю тебе что-нибудь. — Раздев меня до конца, до полной наготы, Зико отвязал мои запястья, сорвал ремень, освободив рот, и, опять схватив за волосы, толкнул вперед себя. — Что, устроим тебе приветственную вечеринку? Пропишем в наш бордель. — Выведя меня из того темного закутка, где едва не довёл до остановки сердца, он швырнул меня на свет, где бродило множество мужчин. Те сразу же, как хищники, устремили на меня свои взоры. Я упала на выставленные вперед ладони, но тут же выпрямилась, прикрывась руками. Попятившись, я уперлась в Зико спиной. Он что-то крикнул всем на каком-то местном наречии, учтиво переведя мне: — Я сказал, что можно по трое сразу, без дополнительной платы. Как тебе, понравится? — Мужчины стали надвигаться. Мне казалось, что это сцена из какого-то фильма про зомби. Они будто не соображали и ничего не понимали. Они просто перли толпой, чтобы поиметь меня. Сколько их тут было? Больше десяти… пятнадцать… двадцать… не могу посчитать, не в состоянии. Пихнув Зико, я рванула к проливу, понимая, что это последняя надежда миновать эти ужасы. Но мои длинные волосы меня подвели и сутенер, снова поймав за них, развернул меня и бросил в толпу жаждущих, куда я провалилась, как в болото, зыбучие пески. Пять пар рук сразу же поймала меня, начав щупать, щипать, трогать, лезть туда, куда забрался первым Сынри. Я завизжала, пытаясь отбиться от них, но это было невозможно. Уже невозможно. Смешки, улюлюканья и пальцы, ладони, руки прилипающие ко мне, всему этому не было числа. Какие-то губы дотягивались прямо до моего уха, кто-то трогал волосы, другие уже сминали грудь. У меня не хватало своих рук, чтобы убирать это всё от себя. Едва я отдирала одни пальцы, как там появлялись другие. Чьи-то хамские руки забирались между ягодиц, другие настырно лезли сразу между ног. Я перетаптывалась и, плача, отбивалась, как могла. Лупила во все стороны, но круг сжимался, уменьшаясь и приближаясь к главному. Я слышала, как расстегиваются ремни. Мне было страшно смотреть вокруг, я знала, что они достают свои члены, десятка два членов. Я упала на колени, ссадив себе с них кожу, их задрало, но мне было не до этого. Подняв за плечи, меня телепали туда-сюда, как мяч в волейболе. Кто-то старался укусить, кто-то поцеловать, куда попадали, без разбора. Закрыв глаза, я стала молиться о том, чтобы потерять сознание, чтобы умереть, чтобы это всё прекратилось. За волосы дергали, спину гладили, бедра мяли. Стали поднимать меня, чтобы переложить на спину, но почему-то выронили, и я вновь упала на колени, уже не чувствуя их. Ладони тоже стесались до крови. Согнувшись пополам, я прижала лоб к гравию, боясь, что меня опять тронут и примутся поднимать для завершения задуманного. Вокруг почему-то была тишина. Что происходит? Что они замышляют? Почему остановились? В меня сейчас выстрелят? Где Зико? Он сзади? Я не хочу поднимать лицо и смотреть, не хочу! Пожалуйста, сделайте один выстрел, всего один. Я не хочу больше это терпеть. Не могу. На плечо мне легла ладонь и я, дернувшись от испуга, прижалась к земле ещё сильнее. — Даша, Даша, всё в порядке, это я, — услышала я голос и, прислушиваясь к нему, медленно разобрала, что слышу Тэяна. — Даша, девочка, всё хорошо, не бойся. Всё, тебя никто не тронет. — Какого хера ты делаешь?! — вякнул откуда-то рядом Зико. На меня опустилась какая-то ткань. Заботливые руки укутали меня в неё со спины. — Убери пушку, Тэян! — Если ты приблизишься к ней — я размозжу тебе мозги, ты понял? — А тебе их размозжит Дракон, ты этого хочешь? — Я как-нибудь разберусь с ним. А ты немедленно отойдёшь и дашь мне уйти с ней. — Он пришьёт меня, если она пропадёт! — Я могу пришить тебя быстрее, прямо сейчас. Этого хочешь? — грозно спросил Тэян. — Ублюдок, ты с катушек слетел? Оставь эту девицу, тебе нужны неприятности? Мне нет. — Мне нужна она. И я её забираю. — Только попробуй… — я услышала выстрел. Не понимая ещё, что происходит, я не знала, убил Тэян Зико или припугнул, но спор затих, или у меня отключилось сознание, всё-таки. Меня подняли на руки и, поскольку я ещё не открывала глаз, я не могла понять, куда меня передвигают, хотя точно знала, что это Тэян. Я смогла приоткрыть веки, только когда почувствовала, что сижу в машине и она трогается. За рулём сидел Тэян, автомобиль выезжал за ворота, вокруг царила ночь. Судорожно сморщившись и стянув на груди джинсовый пиджак мужчины, я откинула голову на плечо и упала в обморок.