Маркус Вольф

БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА

Политическая судьба Вальтера Ульбрихта складывалась в ожесточенной борьбе. Ульбрихт привык к тому, что люди вокруг него с ним не согласны, но это не имело значения — он добивался своего любыми средствами, не обращая внимания на иные мнения. Вольф не раз убеждался в том, что глава ГДР умеет настоять на своем даже в отношениях с Москвой. В конце концов Хрущев оценил приверженность руководителя Восточной Германии общему делу. Никита Сергеевич пришел к выводу: если нельзя изменить политику Ульбрихта, может быть, проще изменить политику Запада в отношении ГДР?

Хрущев признал ФРГ, но не добился от Запада признания ГДР.

Правительство ФРГ приняло «доктрину Хальштейна» — оно разрывает дипломатические отношения с любой страной, которая признает режим в Восточном Берлине. Этот принцип сформулировал заместитель министра иностранных дел Вальтер Хальштейн в декабре 1955 года. До дипломатической службы Хальштейн был профессором, преподавал международное право.

Но фактически к этой мере прибегли лишь дважды — разорвав отношения с Югославией, которая признала ГДР в октябре 1957 года, и с Кубой по той же причине в январе 1963 года. Впоследствии эту жесткую позицию пришлось пересмотреть. ФРГ восстановила дипломатические отношения с Югославией. А в феврале 1970 года Бонн формально отказался от доктрины Хальштейна.

Отсутствие дипломатических отношений с большинством стран и посольств определило особенности развития восточногерманской разведки. Обычно резидентура внешнеполитической разведки обосновывается под крышей посольства своей страны. Ключевые сотрудники работают под прикрытием посольской должности, имеют дипломатические паспорта. Другие выдают себя за внешнеторговых работников или журналистов. А нелегальная разведка — лишь часть общего аппарата.

Маркус Вольф изначально был лишен возможности отправлять своих людей в официальном качестве. Разведка ГДР формировалась прежде всего как нелегальная служба. Это определило ее феноменальный успех. Оперативники, работающие под легальным прикрытием, связаны по рукам и ногам.

За ними следит контрразведка и полиция. Они даже не могут покинуть посольство незамеченными. Каждую встречу с агентом приходится проводить как военную операцию, вовлекая в нее чуть ли не все наличные силы резидентуры. Впрочем, есть одно «но». Разведчика с дипломатическим паспортом просто вышлют. Нелегала упрячут за решетку на долгие годы. Что не раз случалось с подчиненными Маркуса Вольфа.

В первые годы существования ГДР в Восточном Берлине открывались посольства только социалистических стран, а потом ее стали признавать страны третьего мира. Восточная Германия боролась за признание. Высоко ценила каждое государство, которое устанавливало с ней дипломатические отношения. В 1964 году революционное правительство Занзибара первым на африканском континенте признало ГДР. Чтобы отблагодарить занзибарцев и стимулировать других африканцев, Вальтер Ульбрихт принял решение строить в Занзибаре жилые дома — блочно-панельные, как было принято тогда в социалистическом лагере. К африканским берегам отправились не только немецкие специалисты, но и суда со строительными материалами — в Занзибаре ничего не было. Когда ГДР обзавелась первыми посольствами, у Маркуса Вольфа появились и легальные резидентуры. Но он всё равно предпочитал нелегальную разведку…

Хрущев попытался махом решить все проблемы, устроив берлинский кризис. После создания двух германских государств Берлин оставался под оккупацией четырех держав и юридически не принадлежал ни к одному из немецких государств. Соглашения стран-победительниц в отношении Берлина оставались в силе. Не немцы, а только союзники имели право управлять Берлином.

Западный Берлин представлял для ГДР и СССР серьезную опасность. Туда убегали граждане ГДР. Сравнение между двумя частями Берлина было не в пользу Восточного. До возведения Берлинской стены 13 августа 1961 года Восточная Германия потеряла три миллиона человек. Если удастся выкинуть из Западного Берлина союзников, мечтал Вальтер Ульбрихт, город можно будет объединить. А если не получается присоединить западную часть Берлина к ГДР, ее нужно отсечь.

Германская Демократическая Республика была форпостом социализма. Хрущеву хотелось, чтобы форпост стал привлекательным и преимущества социализма были очевидны с первого взгляда. Хрущев желал продемонстрировать всему миру, что ГДР побеждает ФРГ, потому что коммунизм привлекательнее капитализма. ГДР как страна с открытыми границами казалась самым весомым аргументом в пользу социализма. Поэтому Хрущев долго сопротивлялся возведению стены.

Вальтер Ульбрихт понимал, что слабое место его страны — экономика. На V съезде партии в июле 1958 года он пообещал, что к 1961 году потребление в ГДР на душу населения превзойдет уровень ФРГ. Но как выполнить эту задачу, если квалифицированные специалисты бегут из Восточной Германии? К тому же Западный Берлин считался центром шпионской и подрывной работы против ГДР.

Двадцать восьмого августа 1958 года заведующий отделом ЦК КПСС по соцстранам Юрий Андропов представил руководству партии записку о бегстве интеллигенции из ГДР. В составе его отдела был сектор Германской Демократической Республики, четыре сотрудника изучали все материалы, относившиеся к Восточной Германии, и готовили справки для высшего руководства страны.

Андропов отметил, что в Восточном Берлине считают, что люди бегут по материальным соображениям, а в реальности бегут по политическим. Предложил объяснить Ульбрихту важность этой проблемы. Так же считали и некоторые руководители ГДР. Когда Фред Эльснер еще был членом политбюро ЦК Социалистической единой партии Германии, он на пленуме ЦК сказал то, что не решались произнести другие:

— На самом деле, товарищи, из республики бегут главным образом рабочие. Это критика нашей работы. Они критикуют ногами. Три года назад мы поставили перед собой задачу завоевать большинство рабочего класса. Мы должны сегодня спросить себя: выполнили ли мы это задачу? Нет.

Фред Эльснер не клеймил враждебное влияние. Он говорил, что причины недовольства рабочего класса носят внутренний характер. Но Ульбрихт избавился от Эльснера.

В 1957 году в ГДР приехал Хрущев. Эрих Мильке и Маркус Вольф получили задание лично охранять высокого гостя. Они ехали вместе с Никитой Сергеевичем в «ЗИЛе» с открытым верхом. Оба генерала были в штатском, оба хорошо говорили по-русски. Вольф с интересом наблюдал за темпераментным первым секретарем ЦК КПСС.

«Программа, рассчитанная почти на неделю, довела до изнеможения всех, но только не Хрущева, живость которого превосходила все представления, — вспоминал Маркус Вольф. — Он был готов поболтать и пошутить даже во время коротких передышек, которые Микоян использовал большей частью для сна… Хрущев обращался к собравшимся с речами, выдержанными в народном духе, охотно украшая их примерами и остроумными анекдотами. Он пользовался у населения ГДР такой симпатией, как ни один советский политик ни до, ни после него, за исключением Горбачева, но в отличие от последнего Хрущев излучал обаяние простого человека».

Маркусу Вольфу Никита Сергеевич, может, и понравился. Но не руководителю Восточной Германии.

Столичный житель Ульбрихт считал Хрущева деревенщиной. Немецкий вождь был шокирован непредсказуемостью советского руководителя и его эмоциональными всплесками. Хрущева же раздражала агрессивная, напористая манера Ульбрихта, который подталкивал Никиту Сергеевича в нужном направлении. В речи, произнесенной в октябре 1958 года, он сказал:

— Берлин находится на территории ГДР. Западные державы разрушили юридические основания для своего присутствия в Берлине; больше у них нет ни законных, ни моральных, ни политических оснований для продолжения оккупации Западного Берлина.

Хрущев не мог до бесконечности уклоняться. Он занялся Берлином с присущей ему напористостью и энтузиазмом. Весь ноябрь 1958 года Никита Сергеевич посвятил берлинским делам.

В Западном Берлине находилось всего 11 тысяч солдат западных армий. Они были окружены полумиллионной Советской армией. Превосходство в силах создавало соблазн давления на Запад. Кроме того, если США не смогут защитить Западный Берлин, союзники утратят доверие к Америке и начнут сомневаться в ее готовности помочь им.

Берлинский кризис начался с речи Хрущева 10 ноября 1958 года в Ленинграде. Обращаясь к участникам митинга советско-польской дружбы, Никита Сергеевич сказал, что западные державы используют Западный Берлин для агрессивных действий против ГДР и других социалистических стран. Терпеть это невозможно. Ситуация в Берлине, столице ГДР, должна быть нормализована.

Двадцать седьмого ноября западным державам был предъявлен ультиматум: они должны подписать мирный договор или с единой Германией, или с двумя германскими государствами и предоставить Западному Берлину статус демилитаризованного вольного города, то есть вывести оттуда свои войска.

Хрущев дал западным державам на размышление шесть месяцев. Если западные державы откажутся, Советский Союз в одностороннем порядке подпишет мирный договор с ГДР и передаст ей контроль над всеми транспортными коридорами, которые соединяют Западную Германию с Западным Берлином. Откровенно предупредил:

— Власти ГДР не будут такими же гибкими в этих вопросах, как мы.

Это было самое неприятное для Запада.

Военный персонал четырех держав пользовался полной свободой передвижения во всех четырех секторах Большого Берлина. Западные державы хотели сохранить свободный доступ к Западному Берлину и не собирались показывать свои документы пограничникам ГДР, которую они не признавали.

Выступление Хрущева оказалось неожиданностью для самой ГДР. Восточногерманского посла в Москве Йоханнеса Кёнига всего за несколько часов до первой речи Хрущева предупредил заведующий 3-м Европейским отделом Министерства иностранных дел Иван Иванович Ильичев:

— Слушайте выступление внимательнее, будут важные заявления по германскому вопросу.

Хрущеву нравилась придуманная им простая схема: оккупационный режим отменяется, западные войска выводятся, Западный Берлин оказывается во власти ГДР. Никита Сергеевич уверенно говорил членам Президиума ЦК:

— Войны не будет. Пять лет назад соотношение сил было иным, тогда у нас не было водородной бомбы, мы не могли достичь территории США. Теперь Америка стала ближе, наши ракеты могут нанести прямой удар.

Разумеется, никто в Президиуме ЦК не возразил Хрущеву. Только когда Никиту Сергеевича отправили в отставку, министр иностранных дел Громыко поделился с помощниками:

— Войска западных держав были введены в Западный Берлин в 1945 году в обмен на вывод американских войск из Тюрингии и по договоренности сторон. Это означало, что их выдворение из Западного Берлина в обход соглашения было бы произволом. Товарищ Хрущев относился к ультиматумам безответственно, легкомысленно. В результате, мягко говоря, страна попадает в неловкое положение…

Никита Сергеевич жаждал не конфликта, а победы в дипломатической схватке. Он хотел быть в центре мировой политики, хотел, чтобы от него зависело решение главных проблем, верил в свое дипломатическое искусство. Он считал, что застал Запад врасплох и тем самым обеспечил себе неплохие шансы на победу.

Поначалу казалось, что Запад уступает. Разведка Маркуса Вольфа сообщила, что США, Англия и Франция предложили провести конференцию четырех министров иностранных дел для обсуждения германской проблемы во всех ее аспектах, пригласив представителей обоих немецких государств. Конференция началась в Женеве 11 мая 1959 года.

Англичане, пришли к выводу люди Вольфа, не считали Западный Берлин таким уж важным и уж точно не были готовы за него воевать. Британский министр иностранных дел Селвин Ллойд соглашался заменить войска западных держав в Западном Берлине контингентом войск ООН. Но воспротивился канцлер Конрад Аденауэр — он не собирался уступать Хрущеву и Ульбрихту ни пяди земли. Его поддержал французский президент Шарль де Голль. Он был главным сторонником Аденауэра во время берлинского кризиса.

Для Соединенных Штатов Западный Берлин был уязвимым форпостом, который трудно, но необходимо защищать. Бросить Западный Берлин они не могли. Президент Дуайт Эйзенхауэр говорил:

— На кону судьба двух с лишним миллионов свободных немцев, которые нам верят и к которым мы не можем повернуться спиной.

Это был вопрос сохранения доверия к Соединенным Штатам…

У Хрущева создалось ощущение, что он может выставить западные державы из Западного Берлина. Никита Сергеевич радовался:

— Смотрите, как всё изменилось. Они не хотели нам руки́ подавать. А теперь премьер Макмиллан приехал. Вице-президент Никсон приезжает.

Он верил, что на Запад надо постоянно давить:

— Это же бандиты. Если бы мы были слабыми, они бы давно решили германский вопрос так, как им хочется.

Никита Сергеевич призывал Ульбрихта к терпению:

— Не спешите. Западу надо дать время отойти от прежней позиции. Через год они будут слабее, а мы сильнее. В 1961 году ГДР превзойдет ФРГ по уровню жизни. Это будет иметь большое политическое значение. Это будет бомба для них. Американцы не могут признать ГДР по соображениям престижа. Они нас не признавали 16 лет, а вы хотите, чтобы они вас признали через десять лет. Надо подождать.

Ульбрихта не устраивала неспешность Хрущева. Он не мог остановить бегство сограждан, особенно молодых и образованных.

Громыко заметил Ульбрихту, что пресса ГДР называет ФРГ незаконным государством, а это расходится с советской позицией:

— Федеративная Республика — суверенное государство. Мы ее можем критиковать за милитаризм, но не считать суверенным государством — это вредит нашей тактике.

Ульбрихт стоял на своем:

— ГДР — законное государство, потому что выполнило Потсдамское соглашение, а ФРГ — нет.

Хрущев заключил:

— Как ГДР смотрит на эти вопросы — это ваше внутреннее дело. Мы остаемся на своих позициях. Мы не должны повторять вашу позицию. Мы установили дипломатические отношения с двумя германскими государствами и оба считаем суверенными.

Никита Сергеевич рассчитывал на многое, играя с Западом. Ульбрихт же опасался, что в какой-то момент Советский Союз пожертвует ГДР ради большой сделки с Соединенными Штатами. Младший партнер побаивался, что старший за его спиной сговорится с другой стороной. Этот страх никогда не покидал руководителя ГДР.

«Ульбрихт втайне не доверял Москве, сомневался в ее верности, — вспоминал Маркус Вольф. — Ульбрихт боялся, что Советский Союз в случае военного конфликта между немецкими „братьями“ может предоставить ГДР ее участи».

После смерти Вильгельма Пика Ульбрихт в сентябре 1960 года сделал себя еще и председателем Государственного совета ГДР, это позволяло ему давать указания правительству, во главе которого стоял очень популярный Отто Гротеволь. Но у Гротеволя диагностировали лейкемию. Он лечился в Советском Союзе и постепенно отошел от дел. Он умер в сентябре 1964 года. Правительство возглавил Вилли Штоф. Но чем больше было власти у Вальтера Ульбрихта, тем меньше жителей оставалось в Восточной Германии…

Никита Сергеевич решил подкрепить свои позиции ядерным арсеналом. В декабре 1958 года он приказал разместить в ГДР ракеты средней дальности. Восточных немцев в известность не поставили.

Из Новгородской области тайно перебазировали 72-ю инженерную бригаду резерва Верховного главнокомандующего. На вооружении бригады состояли ракеты Р-5М (по натовской классификации СС-3). Радиус полета — 1200 километров, то есть в зону поражения попадали Франция, Англия и американские базы на территории Западной Европы. Так впервые Хрущев выдвинул ракеты с атомными боеголовками за пределы советской территории. Все работы велись ночью, чтобы не заметили американские самолеты-разведчики. Но западно-германская агентура следила за железнодорожными перевозками и получила достаточно точную информацию о появлении советского ядерного оружия в ГДР.

В мае 1959 года главнокомандующий группой войск в Германии маршал Матвей Васильевич Захаров доложил Хрущеву, что ракеты готовы к боевому применению. 23 июня бывший американский посол Аверелл Гарриман посетил Хрущева в Сочи и обсуждал с ним берлинский вопрос. Хрущев хотел напугать Гарримана, и ему это удалось:

— Ваши генералы говорят, что удержат свои позиции в Западном Берлине с помощью силы. Это блеф. Если вы пошлете танки, они будут сожжены, не сомневайтесь в этом. Если вы хотите войны, вы ее получите, но помните, что это будет ваша война. Наши ракеты взлетят автоматически.

Летом 1959 года в Москву приехал вице-президент США Ричард Никсон. 24 июля он открыл в парке Сокольники первую в Советском Союзе американскую выставку. Хрущев пришел на открытие. Осматривая экспонаты, они с Никсоном остановились в павильоне, где были выставлены образцы кухонной техники. Здесь и состоялся знаменитый кухонный спор о преимуществах двух систем.

Ричард Никсон пришел к выводу, что Хрущев вовсе не таков, каким хочет казаться. Большая ошибка считать его человеком, который способен начать войну в припадке гнева. Когда обсуждаются серьезные вопросы, он трезв, холоден и невозмутим.

Никиту Сергеевича пригласили в Соединенные Штаты. Он воспринял приглашение как свидетельство успеха своей политики. 72-ю бригаду тайно вывели из ГДР в Калининградскую область. Тем более что уже началось развертывание новых ракет P-12 с дальностью полета в две тысячи километров, что позволяло нанести удар по целям в Западной Европе непосредственно с советской территории.

Хрущев приехал в США в сентябре 1959 года. 12 дней он путешествовал по стране, проехал от Восточного побережья до Западного, многие встречали его восторженно, и это стало своего рода вторым признанием Советского Союза Америкой.

Хрущеву представили директора ЦРУ Аллена Даллеса.

— Наверное, время от времени вам показывают мои разведывательные сводки, — сказал Даллес.

— Я думаю, мы получаем одну и ту же информацию, — ответил Никита Сергеевич. — И вероятно, от одних и тех же людей.

— Стоит объединить усилия, — предложил Даллес.

— Нам надо вместе покупать разведывательную информацию, — подхватил Хрущев, — сэкономим деньги.

На переговорах в Кэмп-Дэвиде руководители двух стран договорились о встрече в верхах по берлинским делам в Париже в мае 1960 года и об ответном визите Эйзенхауэра в Советский Союз. Но эти планы рухнули 1 мая 1960 года, когда советские ракетчики сбили в районе Свердловска американский самолет-разведчик У-2.

Хрущев расставил американцам ловушку, в которую они угодили. Он сказал, что сбили американский самолет, но ни словом не обмолвился о судьбе пилота, которого взяли живым. Когда американцы сообщили, что самолет вел метеорологические исследования и сбился с курса, Хрущев сообщил, что пилот жив и пойдет под суд.

Первый секретарь считал, что если он не займет жесткой позиции, ястребы внутри страны вцепятся в него. Он предпочел торпедировать переговоры, которых так желал, но не показаться слабым и уступчивым. Осенью на президентских выборах в США победил Джон Кеннеди. Хрущев полагал, что от него он точно добьется уступок в берлинских делах.

Сразу после избрания Кеннеди Никита Сергеевич стал намекать на желательность встречи с молодым президентом. Он действовал через старого знакомого Аверелла Гарримана, ставшего губернатором штата Нью-Йорк, через советского посла Михаила Алексеевича Меньшикова (бывшего министра внешней торговли). Использовались разведывательные каналы, которые вели к брату президента Роберту Кеннеди.

Двадцать второго февраля 1961 года Джон Кеннеди написал письмо Хрущеву и выразил надежду, что они встретятся в ближайшем будущем. Администрация Кеннеди, впрочем, объявила, что не будет руководствоваться уступками, на которые согласилась администрация Эйзенхауэра. Но американский посол в Москве Ллевелин Томпсон в телеграмме от 16 марта 1961 года предупредил Вашингтон: если переговоры сорвутся, Хрущев подпишет мирный договор с ГДР, а Восточная Германия запечатает Западный Берлин.

Кеннеди пожелал встретиться на нейтральной территории. Хрущев предложил Стокгольм или Вену. Кеннеди выбрал Вену. Встречу назначили на 3–4 июня. У американского президента за спиной был громкий провал подготовленной ЦРУ операции на Кубе — в Заливе свиней, а у Хрущева — триумфальный первый полет человека в космос.

Советское посольство в Вашингтоне информировало Москву: Кеннеди занял воинственную позицию — Соединенные Штаты начнут ядерную войну, но не уйдут из Берлина. Хрущев же был уверен, что Запад не решится воевать ради Западного Берлина.

— Мы не очень хорошо знаем Кеннеди, — говорил Хрущев. — Но события на Кубе показывают, что он не слишком умен.

Никита Сергеевич был готов действовать. Но он хотел посмотреть, как американский президент будет отстаивать свои позиции по Западному Берлину. Джон Кеннеди и его советники сознавали, что им надо продемонстрировать твердость. В документе Государственного департамента от 25 мая говорилось: «Хрущев, несомненно, не хотел бы рисковать большой войной. Но реальная опасность состоит в том, что он может не сознавать, что дело идет к войне. Он должен быть предупрежден в самой твердой и недвусмысленной форме, что Соединенные Штаты не позволят выставить себя из Берлина и любая попытка такого рода будет весьма рискованной».

По дороге в Вену Джон Кеннеди встретился в Париже с Шарлем де Голлем. Французский президент подчеркнул, как важно, чтобы Хрущев поверил в твердость западной позиции. Добавил:

— Но существует опасность, что он не поверит в нашу твердость.

На переговорах разговор зашел о Берлине и сразу же приобрел очень жесткий характер. Президент Кеннеди объяснял свою позицию:

— Господин председатель, Соединенные Штаты находятся в Западном Берлине по праву победителя в войне, это право не может быть отменено в одностороннем порядке. Кроме того, каждый американский президент подтверждает те гарантии, которые наша страна дала другим государствам. Если мы откажемся от этих гарантий, нам же никто не будет верить. Если нас вытеснят из Западного Берлина, гарантии, которые мы дали Европе, ничего не будут стоить.

— Господин президент, — сказал Хрущев, — если вы будете настаивать на праве доступа в Западный Берлин после того, как мы подпишем мирный договор с Германской Демократической Республикой, вы рискуете военным столкновением. Имейте в виду, если ваши войска пересекут границу ГДР, мы ответим на вашу агрессию.

Кеннеди уточнил:

— Господин председатель, вы готовы рискнуть военным столкновением Соединенных Штатов и Советского Союза из-за статуса Западного Берлина? Господин председатель, начать войну легко, значительно сложнее сохранить мир.

Хрущев стоял на своем:

— Господин президент, мы войны не хотим, но если вы ее начнете, то будет война. Только имейте в виду, что мы от своего решения не отступимся и в декабре подпишем договор с Германской Демократической Республикой.

И тогда Кеннеди произнес фразу, которая вошла в историю:

— В таком случае, господин председатель, зима в этом году будет холодной.

Саммит провалился.

Молодой Джон Кеннеди не произвел впечатления на Хрущева. Вернувшись в Москву, Никита Сергеевич пренебрежительно заметил:

— Да, если сейчас у американцев такой президент, то мне жаль американский народ.

Громыко, выступая на партактиве Министерства иностранных дел, сказал:

— Если попытаться образно выразиться, то это была встреча гиганта и пигмея.

Поэт и главный редактор журнала «Новый мир» Александр Трифонович Твардовский, прочитав материалы встречи в Вене, записал в дневнике: «Порядочно смущен заключительной беседой Никиты Сергеевича с Кеннеди. Не может же быть, чтобы мы впрямь напрашивались на войну».

Обмен язвительными выпадами между двумя руководителями продолжился заочно.

— Говорят, что Западный Берлин невозможно защитить, — заявил публично Кеннеди. — То же в войну говорили и о Сталинграде. Любую позицию можно сделать неприступной, если люди — храбрые люди — берутся за это. Мы не хотим воевать, но мы не позволим коммунистам выбросить нас из Берлина.

Кеннеди предупредил, что любая агрессия против Западного Берлина будет воспринята как «нападение на всех нас». На своей даче на Черном море Никита Сергеевич принял американского дипломата Джона Макклоя и сказал ему:

— Если западные войска попытаются силой проложить себе путь в Берлин, мы будем противостоять вам силой. Война будет термоядерной. Вы и мы, вероятно, выживем. Но все ваши европейские союзники будут уничтожены.

Никита Сергеевич так расписывал мощь термоядерного оружия, что маленькая дочь Джона Макклоя расплакалась.

Хрущев понял Кеннеди так, что США и западноевропейские страны ни при каких обстоятельствах не уйдут из Западного Берлина и будут поддерживать там демократический и капиталистический режим. Все остальное Соединенные Штаты не волнует. Следовательно, передать ГДР контроль над коридорами, ведущими в Западный Берлин, — дело рискованное, а закрыть границу между двумя Берлинами можно.

Никита Сергеевич не мог бесконечно отмахиваться от просьб и требований ГДР. Его собственная репутация тоже зависела от ситуации в Восточной Германии.

Вальтер Ульбрихт чувствовал, что время работает против него. Бегство из ГДР принимало пугающие масштабы. Ульбрихт жаловался, что Федеративной Республике помогают Соединенные Штаты и западноевропейские страны, поэтому западные немцы восстановили свои города, платят рабочим высокую зарплату и сокращают рабочий день. Учителя и врачи получают на Западе вдвое больше, чем в ГДР. И промышленное производство в ФРГ растет более быстрыми темпами… Ульбрихт втолковывал Хрущеву:

— Мы знаем, что наши просьбы требуют больших жертв от вас, но нашей экономике необходимо помочь.

Когда Хрущев осознал, в каком бедственном положении находится ГДР, он сказал Ульбрихту:

— Мы и не подозревали, что ГДР так экономически уязвима.

Он пообещал масштабную помощь, чтобы ГДР всё-таки победила в соревновании с ФРГ. Но призвал немецких товарищей тоже работать активно, учиться стоять на двух ногах, а не полагаться во всём на Москву. Он отказался дать Ульбрихту золото, чтобы тот расплатился с долгами Западу:

— Вы просите шестьдесят восемь тонн золота. Это неприемлемо. Не должно быть ситуации, когда вы покупаете товары, а мы за них платим. У нас не так много золота, мы должны держать его на случай крайней необходимости.

Летом 1960 года в ГДР образовали Совет национальной обороны под председательством Ульбрихта. В сентябре Ульбрихт начал действовать.

С 8 сентября гражданам ФРГ было запрещено въезжать на территорию Восточного Берлина без разрешения Министерства внутренних дел ГДР. Жители Западного Берлина должны были предъявить не паспорт ФРГ, а удостоверение личности, то есть принадлежность Западного Берлина к ФРГ отрицалась.

Власти ГДР потребовали и от западных дипломатов, аккредитованных в Бонне, получать разрешение на посещение Восточной Германии и Восточного Берлина. Проверить серьезность намерений решил американский посол в Бонне Уолтер Даулинг. 21 сентября он прилетел в Западный Берлин, 22 сентября попытался въехать в Восточный Берлин. Его остановил служащий пограничной полиции ГДР:

— Дипломаты, аккредитованные в Бонне, не могут въезжать в демократический сектор Берлина. Вам придется развернуться и ехать назад.

Посол настаивал, поскольку одновременно он был главой американской миссии в Берлине. Пограничник потребовал предъявить документы, хотя посол находился в лимузине с дипломатическими номерами и флажком. Посол показал свою дипломатическую карточку, тем самым признав право пограничников ГДР требовать документы от представителей стран-победительниц. Американца в конце концов пропустили. Он покатался по Восточному Берлину и вернулся назад.

Советских дипломатов не просили предъявить документы, когда из Восточного Берлина они переезжали в Западный. Им инициатива ГДР не понравилась, они опасались ответных мер со стороны Запада.

Ульбрихт противился стремлению СССР поддерживать определенные культурные и торговые контакты с Западным Берлином, считая, что таким образом укрепляется статус этой части города. Советский посол Михаил Георгиевич Первухин предупредил министра Громыко, что «наши друзья» намерены установить такой контроль на межсекторальной границе, чтобы закрыть «дверь на Запад». Первухин писал о «нетерпении» восточных немцев и нежелании ставить советских товарищей в известность о своих планах.

Никита Сергеевич пытался одновременно играть на нескольких досках — хотел и решить проблему Западного Берлина, и добиться торжества социализма над капитализмом на немецкой земле, и улучшить отношения с Западом. Ульбрихт же считал, что победа социализма возможна только при условии полного решения западноберлинского вопроса.

В 1959 году из ГДР бежали 120 тысяч человек. В 1960-м — больше 180 тысяч. Посол Первухин, сообщая в Москву о бегстве из ГДР, отмечал не только экономические причины, но и бездушное отношение властей к собственному народу, поголовную коллективизацию, меры против «капиталистических элементов» в городе, перебои с поставками продовольствия и товаров. Бежали и те, кому жилось неплохо, — учителя, преподаватели, ученые, интеллигенция. ГДР осталась без среднего класса.

Четвертого января 1961 года на заседании политбюро ЦК СЕПГ было принято решение: любыми средствами прекратить бегство из республики. Образовали рабочую группу, в которую вошли второй секретарь ЦК Эрих Хонеккер, министр внутренних дел Карл Марон и министр госбезопасности Эрих Мильке. Ульбрихт выразил недовольство примирительным отношением СССР к правам американцев и англичан в Западном Берлине:

— Весь Берлин является частью ГДР, и если у нас раньше не было сил совладать с этой проблемой, то теперь мы созрели.

Восемнадцатого января Ульбрихт написал большое письмо Хрущеву, доказывая необходимость покончить с остатками оккупационного режима в Берлине, комендатурами и правами оккупационных держав.

Пятнадцатого июля Ульбрихт провел пресс-конференцию. Корреспондентка газеты «Франкфуртер рундшау» поинтересовалась у Ульбрихта, означает ли его концепция превращения Западного Берлина в свободный город возведение стены.

— Я так понимаю ваш вопрос, — ответил Ульбрихт, — что в Западной Германии есть люди, которые хотят, чтобы мы мобилизовали строителей на возведение стены. Мне ничего не известно о таких намерениях. Строители в нашей стране заняты возведением домов, свободных рук нет. Нет и намерения строить стену.

На следующий день люди в ужасе побежали из ГДР, зная привычку социалистических руководителей опровергать то, что уже делается. В июле 1961 года каждый день в Западный Берлин сбегала тысяча человек.

Посол Первухин отправил министру Громыко справку о проблеме эмиграции из ГДР. Он выражал сомнения в возможности легко закрыть секторальную границу.

Тем не менее Хрущев пришел к выводу, что нельзя позволить ГДР истечь кровью. Если ее и дальше будут покидать самые образованные и толковые молодые люди, социалистическая ГДР лишится будущего. Он поручил Первухину немедленно встретиться с Ульбрихтом и сообщить о согласии Москвы на закрытие границы между Западным и Восточным Берлином.

Михаил Георгиевич Первухин еще недавно был первым заместителем председателя Совета министров СССР. Летом 1957 года на заседании президиума ЦК КПСС он поддержал Маленкова и Молотова, когда они выступили против Хрущева. И лишился высокой должности. В начале 1958 года его отправили послом в ГДР. Для него посольская должность была почетной ссылкой. Но он еще оставался кандидатом в члены президиума ЦК. Его сопровождала охрана, ему полагался личный самолет, из Москвы с фельдъегерем присылали секретные документы президиума ЦК.

Двадцать девятого июня в Москве президиум ЦК КПСС обсудил просьбу Ульбрихта собрать руководителей стран Варшавского договора. Встречу назначили на 3 августа. Никого не уведомили заранее, зачем всех срочно собирают в Москве. Громыко и Андропов 28 июля доложили президиуму ЦК, что любая информация «может стать известной западным державам».

Двадцатого июля председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин информировал Хрущева: советская разведка выявила признаки подготовки Запада к военному конфликту, что «может представить серьезную угрозу безопасности Советского Союза». Президент Джон Кеннеди увеличил военный бюджет на три с половиной миллиарда долларов, призвал резервистов. Он попросил конгресс выделить 200 миллионов долларов на гражданскую оборону, в том числе на строительство убежищ. Маркус Вольф тоже получил указание оценить военные намерения стран НАТО.

Двадцать пятого июля Джон Кеннеди выступил с речью, которая транслировалась по радио и телевидению. Он сказал, что в Берлине проверяются мужество и сила воли всего Запада:

— Мы не можем и не позволим коммунистам выбросить нас из Берлина — постепенно или силой. Мы должны выполнить обязательства перед свободными людьми Западного Берлина — обеспечивать их права и их безопасность даже перед лицом грубой силы — ради того, чтобы поддержать уверенность других свободных людей в нашем мире.

Если Хрущев и его окружение внимательно читали речь Кеннеди, то, должно быть, обратили внимание на то, что американский президент говорил исключительно о Западном Берлине. Кеннеди сказал своему помощнику Уолтеру Ростоу:

— Хрущев теряет Восточную Германию, а он не может себе это позволить. Он должен что-то предпринять, чтобы остановить поток бегущих из страны. Возможно, построить стену. И мы не в силах это предотвратить.

В определенном смысле Хрущев, столкнувшись с решительной позицией Кеннеди по берлинскому вопросу, отступил. Он отказался от попытки получить весь Берлин и удовлетворился восточной частью города.

В западной части города трудились 65 тысяч восточных берлинцев — 15 процентов работающего населения столицы ГДР. От них потребовали получить разрешение на работу в Западном Берлине. Кроме того, решено было сделать экономически невыгодной работу в Западном Берлине. Платить квартирную плату и все коммунальные расходы в западногерманских марках. 40 процентов зарплаты обменивать на восточные марки по курсу одна марка к одной, хотя реальный курс — одна западная марка за четыре восточные.

В результате в июле 1961 года в Западный Берлин устремилось в шесть раз больше людей, чем в предыдущие месяцы. Все меры властей ГДР только ухудшали ситуацию.

Ульбрихт прилетел в Москву 1 августа в сопровождении делегации из шестидесяти человек. Он попросил о встрече с Хрущевым. Объяснил, каков план. Берлин рассечет колючая проволока, которая тайно уже доставлена в город. Ульбрихт пояснил:

— Там, где окна домов выходят на Западный Берлин, заложим окна кирпичом. Маршруты городской надземки и подземки будут блокированы. На станции Фридрихштрассе перроны разделит стеклянная стена, нельзя будет пересесть в другой поезд и попасть в Западный Берлин. А выходы из метро на станции Митте просто закроют.

Представители штаба Группы советских войск и Министерства внутренних дел ГДР обсудили план совместных действий на границе двух Германий. Договорились, что полицейские силы и пограничники образуют кольцо вокруг Западного Берлина. Советские же войска и части Национальной народной армии ГДР займут позиции на расстоянии одного-двух километров.

Сразу после войны на базе управления 1-го Белорусского фронта сформировали Группу советских войск в Германии. К началу 1960-х годов она состояла из десяти танковых и десяти стрелковых дивизий — 350 тысяч солдат и офицеров, 7500 танков, 900 самолетов. В августе 1961 года в Германию перебросили дополнительные силы. На границу с Федеративной Республикой скрытно выдвинули танки.

Ульбрихт сказал, что самое удобное время для строительства стены — ночь с субботы на воскресенье, когда на улицах меньше всего людей. Выбрали ночь с 12 на 13 августа.

Совещание руководителей социалистических стран провели не только ради того, чтобы оповестить товарищей по Варшавскому договору. Ульбрихт рассказал, какой ущерб его стране наносит бегство людей. Объяснил, что ради повышения уровня жизни он приобретает товары на Западе, а расплатиться нечем. Предупредил: если результатом возведения стены станет экономическая блокада Восточной Германии, всем придется помогать ГДР.

Руководители Чехословакии и Польши Антонин Новотный и Владислав Гомулка встревожились. Гомулка говорил, что у Польши тоже серьезные проблемы и она в долгу у Запада. Заметил, что в случае экономической блокады Восточная Германия должна будет продавать свои товары высокого качества не на Запад, а братским странам. Новотный был еще более пессимистичен. Он произнес ритуальную фразу, что ГДР надо помогать, но, перечислив собственные экономические проблемы, особенно в сельском хозяйстве, объяснил, что Чехословакия продуктами помочь немцам не сможет.

Руководитель Венгрии Янош Кадар напрямую спросил Ульбрихта:

— Ситуация действительно так серьезна, или вы просто это здесь разыгрываете?

Хрущев пришел на помощь Ульбрихту:

— Запад, как выяснилось, не такой уж твердый, как мы полагали. Но, конечно, никто не может дать гарантии, что войны не будет. Всегда надо готовиться к худшему.

Никита Сергеевич призвал помочь немцам:

— Сейчас наши военные по согласованию с ГДР принимают некоторые меры. Думаем танки поставить в оборону по всей границе. Надо везде крепко закрыть, так как противник может искать слабое место… Я считаю, что нам надо помочь ГДР. Если сейчас со вниманием не отнестись к нуждам ГДР и не пойти на жертвы, немецкие товарищи не выдержат, внутренних сил у них не хватит. А что это значит, если будет ликвидирована ГДР? Это значит, бундесвер подойдет к польской границе, выйдет на границу с Чехословакией, это значит, бундесвер подойдет ближе к нашей, советской границе.

Хрущев был раздражен жалобами руководителей Польши и Чехословакии. Сказал, что готов отправить в ГДР 50–100 тысяч человек, чтобы они там работали, раз экономике Восточной Германии не хватает рук.

Советской группой войск командовал генерал армии Иван Игнатьевич Якубовский, из Москвы ему в помощь прислали маршала Ивана Степановича Конева, который в 1945-м брал Берлин.

Представительством КГБ в ГДР с марта 1957 года руководил генерал Александр Михайлович Коротков (до этого начальник нелегальной разведки), с которым Маркус Вольф старался дружить.

Образование Короткова ограничивалось средней школой. Но он преуспел на самом трудном — нелегальном поприще. Коротков работал на немецком направлении. В январе 1939 года его обвинили в том, что он сам завербован гестапо, и уволили из госбезопасности. Александр Михайлович сразу написал письмо наркому Берии. Лаврентий Павлович прочитал письмо, изъявил желание поговорить с его автором и распорядился оставить Короткова в кадрах. Перед войной он работал в Берлине под дипломатическим прикрытием, после войны был назначен заместителем политического советника при Главноначальствующем СВАГ.

В 1946 году Короткова отозвали в Москву на должность заместителя начальника внешней разведки. Но начальником его так и не сделали. Сначала помешало благоволение к Короткову Лаврентия Павловича, которого в 1953 году расстреляли. Когда руководителем разведки стал генерал Сахаровский, пошли разговоры, что он недолюбливает своего заместителя, потому и отослал генерала Короткова руководить представительством в ГДР. Возможно, Сахаровский чувствовал в нем конкурента.

Председателю КГБ Шелепину Коротков тоже не очень понравился. В конце июня 1961 года его вызвали в Москву. 27 июня после не очень приятной беседы с Шелепиным Коротков позвонил бывшему председателю КГБ Ивану Александровичу Серову. Они пошли играть в теннис на динамовский стадион на Петровке. На стадионе Короткову стало плохо, и он умер от сердечного приступа.

По странному стечению обстоятельств он закончил свою жизнь там, где когда-то началась его карьера. На этом самом стадионе на юного Короткова обратил внимание увлекавшийся спортом секретарь Дзержинского Вениамин Герсон. Он устроил Короткова в госбезопасность наладчиком лифтов. Потом перспективного молодого человека взяли в иностранный отдел…

На похороны Короткова прилетела вся коллегия Министерства госбезопасности ГДР во главе с министром Эрихом Мильке. Его заместитель по разведке Маркус Вольф произнес прощальную речь. Вместо Короткова в Восточный Берлин отправили заместителя начальника разведки Алексея Алексеевича Крохина. В отличие от своего предшественника он не был германистом, несколько лет служил резидентом в Париже.

Посол Первухин сказал Ульбрихту, что, несмотря на их сложные отношения, сейчас надо действовать вместе и ничего друг от друга не скрывать:

— Это и в ваших собственных интересах. Если что-то пойдет не так, нам обоим головы снимут.

Двенадцатого августа 1961 года в четыре часа дня Ульбрихт подписал приказ о закрытии границы между секторами. Операция началась в полночь. В час ночи АДН, государственное информационное агентство ГДР, передало заявление о том, что границы закрываются по решению стран Варшавского договора с целью прекратить подрывную деятельность против стран социалистического лагеря.

Границу перекрывали солдаты и полицейские. С западной стороны стали собираться толпы людей, но они вели себя нерешительно. К утру 13 августа город был разделен.

На Бернауэрштрассе граница прошла прямо по стене дома. Сам дом остался в Восточном Берлине, а окна выходили на Западный. Когда закрывали границу, пограничники задумались о том, как помешать людям выпрыгивать прямо из окон. Придумали. Рано утром в квартиры вошли солдаты, встали у окон и объявили: к окнам не подходить. Строители внесли кирпичи и цемент и стали закладывать окна. Заложили на первом этаже. Поднялись на второй. И только тогда до жильцов дома стало доходить, что их запирают в Восточном Берлине.

Кто-то с этим смирился, а кто-то в последний момент рискнул и выпрыгнул со второго этажа. Когда заложили окна на втором этаже, с третьего этажа прыгать было уже страшновато. Спускались по веревкам. Когда заложили окна на третьем и четвертом этажах, остался только пятый. С западной стороны подъехали пожарные команды, растянули простыни. Люди выбрасывали свои вещи, потом прыгали сами. Несколько человек разбились.

Сначала город разделила колючая проволока. Через пару недель вместо колючей проволоки стали сооружать бетонную стену. Некоторые члены политбюро были против стены, говорили, что она помешает пограничникам и ночью врагам будет удобнее подобраться. Но Ульбрихт предпочел настоящую стену. Он не любил полумер. Построили сторожевые вышки. Установили минные поля. Пограничники получили приказ стрелять на поражение. Патрулировали со служебными собаками.

Тринадцатого августа появилось распоряжение советских военных властей о закрытии сообщения между Восточным и Западным Берлином. Граждане ГДР должны были получить разрешение народной полиции на посещение Западного Берлина. Работать в западной части города запретили.

Пятнадцатого августа три западных коменданта отправили письма протеста советскому коменданту по поводу заградительных мер на секторальной границе. 19 августа в Западный Берлин прилетел вице-президент Соединенных Штатов Линдон Джонсон. Он заявил, что изоляция Восточного Берлина — признание слабости коммунизма.

А 20 августа в Западный Берлин перебросили американский воинский контингент в полторы тысячи солдат. Это была чисто эмоциональная реакция — так американцы хотели поддержать моральный дух западных берлинцев. Ни советские военные власти, ни полиция ГДР не чинили американцам препятствий.

Но 23 августа Советский Союз направил ноту трем западным державам, указав на злоупотребление воздушными коридорами для переброски в Западный Берлин «западногерманских агентов, реваншистов и милитаристов».

Двадцать четвертого августа последовала ответная нота американского правительства: представители западных держав имеют право на беспрепятственный доступ в Берлин и на полную свободу передвижения в городе.

«Выглядит стена не очень внушительно, — писал британский журналист Джон Мэндер, автор книги „Берлин. Заложник Запада“. — Меня поразила невзрачность стены, когда я впервые ее увидел. Она словно просила, чтобы ее сломали; или танк или бульдозер мог бы сровнять ее с землей скорее, чем вы успеете произнести „Вальтер Ульбрихт“. В таком виде стена наносила оскорбление Западу и провоцировала его. Великая Китайская стена не просто обозначала границу — она защищала от вторжения врага. Стена Ульбрихта была иного сорта, поначалу ее легко было сломать. Сама непрочность этой стены давала основание думать, что коммунисты считали, что Запад и не попытается ее разрушить».

А бегство из ГДР продолжалось. За месяц 417 человек ускользнули в Западный Берлин. Эрих Хонеккер приказал сделать побег невозможным. 15 августа пограничник стрелял в супружескую пару, которая переплывала Тельтов-канал, но промахнулся. А 29 августа убили человека, который тоже пытался вплавь уйти в Западный Берлин. За 28 лет существования стены убили и ранили сотни граждан ГДР, пытавшихся покинуть социалистическое государство.

Вальтер Ульбрихт всё равно был недоволен тем, что Москва сохранила представителям оккупационной администрации трех западных держав беспрепятственный доступ в Восточный Берлин. Явочным порядком пытался сорвать любое советское сотрудничество с западными странами.

Сначала власти ГДР оставили внутри города 13 контрольно-пропускных пунктов, через которые можно было переходить из одной части города в другую. 23 августа число КПП сократили до семи. Один для иностранцев — «чек-пойнт Чарли». Один для западных берлинцев на Инвалиденштрассе и пять — для граждан ФРГ. «Чек-пойнт Альфа» неподалеку от города Хельмштедта служил для пересечения границы между двумя частями Германии, «чек-пойнт Браво» использовался для въезда в Западный Берлин со стороны ГДР.

Министр иностранных дел ГДР Отто Винцер предложил требовать от всех западных дипломатов предъявлять документы, несмотря на дипломатические номера на машине, — иначе они будут нелегально вывозить в своих машинах граждан ГДР.

В конце концов власти ГДР устроили настоящий кризис. 22 октября 1961 года на «чек-пойнт Чарли» сотрудник народной полиции потребовал документы у заместителя руководителя американской миссии в Западном Берлине Алана Лайтнера. Тот собрался с женой послушать оперу в Восточном Берлине. Когда дипломата не пропустили, он пожаловался генералу Люциусу Клею, которого президент Кеннеди прислал в Западный Берлин.

Генерал решил доказать, что он добьется права американских дипломатов свободно ездить по Берлину. Машину Алана Лайтнера окружил военный эскорт на трех джипах, и колонной они въехали в столицу ГДР. В следующий раз, когда Лайтнер собрался в Восточный Берлин, к контрольно-пропускному пункту, рыча моторами и лязгая гусеницами, подкатили сразу четыре американских танка.

Советские дипломаты уверяли американцев, что произошла ошибка — официальные представители трех держав имеют право беспрепятственно ездить по Берлину. Но власти ГДР объявили, что гражданскому персоналу союзников всё равно придется показывать на КПП документы. Генерал Клей был готов с помощью силы доказать, что эти правила не будут действовать. Напряженность росла.

В Москве шел XXII съезд партии. Валентин Фалин рассказывал, что Хрущев устроил совещание с военными и дипломатами.

— Получены данные, — взволнованно говорил Никита Сергеевич, — что американцы затевают в Берлине пробу сил. Они собрались пройти танками, оснащенными бульдозерными ножами, по пограничным сооружениям ГДР. Вопрос стоит так: или мы дадим отпор, или утратим контроль над ситуацией. Решено командировать в ГДР маршала Конева, чтобы он принял на себя командование Советской группой войск. Если американцы выведут на исходные позиции свои танки, наши выдвинутся навстречу в полной боевой готовности. Если американские машины начнут крушить погранзаслоны, приказываю стрелять по ним на поражение.

Двадцать седьмого октября на КПП уже стояли по десять танков с каждой стороны. Это был первый и единственный случай прямого советско-американского военного противостояния за всю историю холодной войны. Столкновение могло закончиться третьей мировой войной.

Советские военные решили, что генерал Люциус Клей и в самом деле намерен снести Берлинскую стену. В Вашингтоне советские разведчики и дипломаты стали договариваться с американскими коллегами. Джон Кеннеди попросил отвести советские танки. Обещал, что немедленно вслед за этим уберет и американские. Хрущев согласился.

Утром 28 октября советские танки отошли от КПП, на столько же метров отошли американские. Советские машины сдали еще назад, тот же маневр повторили американские танкисты. Так в несколько приемов танки покинули «чек-пойнт Чарли».

Вальтера Ульбрихта нисколько не беспокоило, что две великие державы оказались на грани войны. Он распорядился наградить полицейских и всех, кто находился на контрольно-пропускных пунктах. Потребовал установить противотанковые заграждения на самых опасных направлениях — у Бранденбургских ворот и на Потсдамской площади. И подготовить такие же заграждения на всех остальных КПП.

Никита Сергеевич уверенно говорил, что американцы ни за что не вмешаются. Но советских политиков и военных не покидала тревога: а вдруг молодой президент всё-таки решится?

Офицер американской военно-морской разведки коммандер Джон Фэйи входил в число четырнадцати западных военных наблюдателей, которые имели право инспектировать советские войска на территории Восточной Германии. Такая же группа советских офицеров действовала на территории ФРГ. Он вспоминал, что советские военные неожиданно пригласили его на прием по случаю Дня Советской армии и Военно-морского флота 23 февраля 1962 года. Тост следовал за тостом, и звучали одни и те же пожелания:

— Мы войны не хотим. Кризис закончился, так и передайте, пожалуйста, вашему президенту.

После появления стены Джон Кеннеди почувствовал нечто вроде облегчения. Сказал помощникам:

— Это не самое приятное решение, но это лучше, чем война. Если бы Хрущев хотел захватить Западный Берлин, зачем ему строить стену?

Всё, что мог сделать американский президент, — это приехать в Западный Берлин и морально поддержать жителей города. Его выступление вошло в историю, о чем свидетельствует мемориальная табличка, установленная на здании, где в ту пору заседал сенат Западного Берлина. А в июне 1963 года американский президент посетил Федеративную Республику.

«Кеннеди приехал с явно сквозившим предубеждением против Германии, — вспоминал Конрад Аденауэр. — Однако оказанный ему прием, а особенно увиденное им на контрольно-пропускном пункте „Чарли“ в Берлине произвели на него сильное впечатление. Его речи стали, так сказать, октавой выше. Во Франкфурте-на-Майне Кеннеди сказал, что Соединенные Штаты в случае необходимости готовы пожертвовать американскими городами, чтобы отстоять свободу Европы. Он произнес эти слова серьезно».

Начальника внешней разведки Маркуса Вольфа даже не предупредили о том, что Берлинская стена будет воздвигнута. Впоследствии он сожалел об этом решении Ульбрихта. «Запереть людей, лишив их доступа в более привлекательную часть Германии, — задним числом писал Вольф, — такой шаг представлял собой не решение проблемы, а подчеркивал резкий контраст между двумя германскими государствами. Благодаря „замуровыванию“ границы требования свободы выезда приобретали новую убедительность и воздействовали на исход холодной войны».

Берлинская стена рассекла 76 улиц, пять железнодорожных веток, четыре линии подземки. Стена прошла через Потсдамскую площадь, исторический центр Берлина, где в 1924 году появился первый светофор. Площадь превратилась в безлюдное поле боя — минные поля, сторожевые вышки, противотанковые надолбы.

Жители одной части города больше не могли встречаться с родными и друзьями. Только 24 сентября 1964 года власти Западного Берлина и руководство Восточной Германии подписали первое соглашение, в соответствии с которым в Берлинской стене четыре раза в год будет открыт проход для того, чтобы жители западного Берлина могли навещать своих родственников, живущих в восточной части города.

В ГДР стену называли «антифашистским защитным валом». На Западе — «стеной позора». Стена подчеркнула разницу между двумя немецкими государствами.

Восточные немцы смирились: значит, нужно жить здесь. Существование ГДР продлилось еще на 30 лет. Те, кто мечтал уехать на Запад, почувствовали себя заключенными в большом лагере, обнесенном колючей проволокой. Кому было невмоготу, пытались бежать из социалистической ГДР. Только теперь это стало смертельно опасным.

«Детей и стариков спускали из окон домов, стоявших на линии границы, на „канатах“, связанных из простыней, — вспоминал генерал-полковник Маркус Вольф. — Многие падали на полотнища, расстеленные западноберлинскими пожарными. Были прорыты десятки примитивных тоннелей, по которым сотни людей, рискуя жизнью, искали путь на Запад, а некоторые пытались уползти по канализационным трубам, пока и их не перегородили решетками».

Маршал Конев безуспешно жаловался Ульбрихту и Хонеккеру на беспорядочный огонь на границе, который открывают восточные немцы. Министр иностранных дел Громыко и министр обороны маршал Малиновский просили Хрущева воздействовать на Ульбрихта, чтобы прекратились перестрелки на границе.

Но Никита Сергеевич не желал конфликтовать с Ульбрихтом. После возведения стены советское руководство отправило письмо китайским товарищам: «Мероприятия 13 августа 1961 года еще раз убедительно подтвердили правильность вывода о том, что в наше время империализм уже не всесилен, что он утратил возможность определять мировую политику и навязывать ее народам. Ему пришлось проглотить горькую берлинскую пилюлю, хотя весь мир увидел, что эта акция нанесла серьезный удар по престижу западных держав, и прежде всего США».

А в секретном решении президиума ЦК КПСС записали: «Поручить Госплану СССР и Министерству внешней торговли изучить возможности дополнительной поставки мяса в ГДР и свои предложения доложить ЦК КПСС».

Служба Маркуса Вольфа оказалась в сложном положении: как теперь переводить своих людей на Запад и обратно? Труднее стало перебрасывать в ФРГ новых агентов. Кого-то переводили через границу под видом беглецов, что было весьма опасно. Непросто было и устраивать встречи с агентами, работавшими в Западной Германии.

Оставался один способ. Западные берлинцы, получив разрешение, могли ездить по транзитным дорогам, которые проходили по территории ГДР. По пути агент пересаживался в машину МГБ с затемненными стеклами. Неподалеку от транзитных дорог устроили специальные гостевые домики, к которым вели хорошо замаскированные подъезды. Маркус Вольф, внимательный к деталям, заботился о психологическом состоянии своих людей. Он распорядился подбирать домики в живописных местах — с видом на сад или озеро, в содержательницы конспиративного домика брать только умелых поварих.

Разведка должна была уберечь своих агентов и от пристального взора товарищей из других управлений МГБ, которые следили за всеми, кто приезжал с Запада или уезжал на Запад. А развитие техники невероятно усложняло эту задачу. Офицеры Седьмого главного управления МГБ (слежки, обыски и аресты) на своих мониторах следили за транзитным движением между ФРГ и Западным Берлином. Вдоль дорог и на всех стоянках были установлены телекамеры. Даже случайная парковка какого-нибудь «трабанта» рядом с западной машиной фиксировалась и рассматривалась как «вероятное вступление в контакт». Среди служащих бензоколонок, официанток, дорожных полицейских вербовали неофициальных сотрудников, которые следили за проезжающими иностранцами.

Генерал Вольф требовал жесткой конспирации. Сотрудники внутренних подразделений Министерства госбезопасности не должны были догадаться, что некий иностранец на самом деле сотрудник разведки.