Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

—Ахъ, нѣтъ, Г. Ломоносовъ ! — сказала она подымая свои глаза и краснѣя — право, я. . . только немного задумалась.

« О чемъ задумываться вамъ, Христина ! Иное дѣло я , сирота въ мірѣ, для котораго нѣтъ родныхъ, нѣтъ близкихъ сердцу. А вы такъ любимы своимъ родителемъ; вы живете мирно, счастливо.

— Да, благодарю Бога !... Но что-же мѣшаетъ вамъ остаться здѣсь. ... то есть у насъ, въ Германіи , если вамъ пріятно жить съ

нами ?

«Милое дитя! » сказалъ Ломоносовъ съ восторгомъ. «Съ вами остался-бы я навѣчно, оставилъ-бы родину и разорвалъ всѣ связи съ нею, если-бы только вы пожелали этого.

— Ахъ, Боже сохрани! — вскричала Христина, будто не понимая его.—Я никогда не пожелаю этого.

«Никогда!... Зачѣмъ-же мнѣ оставаться здѣсь, когда вы не хотите этого?

— Да что-же значитъ для васъ бѣдное мое желаніе ?

«Все, Христина! Скажу больше: если вы не скажете, что вамъ пріятно, чтобы я оставался здѣсь, я постараюсь уѣхать какъ можно скорѣе отсюда, и навсегда !

— Ахъ , нѣтъ , зачѣмъ-же это ! — невольно проговорила Христина. Лицо ея вспыхнуло и

она прибавила съ замѣшательствомъ : — Впрочемъ , я не имѣю ни какого права удерживать васъ ; вы лучше знаете что должно вамъ дѣлать.

« Скажите одно слово : не уѣзжай, Михайло!

Христина закрыла руками лицо и убѣжала въ другую комнату.

Этотъ разговоръ рѣшилъ судьбу Ломоносова. Какъ ни былъ онъ неопытенъ въ искуствѣ понимать гіероглифическій языкъ женщины, однакожъ ясно увидѣлъ, что Христина чувствовала вполнѣ каждый намекъ, каждое слово, которые внушало ему сердце ; что она раздѣляетъ любовь его , и только не смѣетъ или не умѣетъ сказать этого. Въ разговорѣ любящей женщины слова служатъ не выраженіемъ, а только покровомъ тайной мысли. Счастливъ, кто видитъ сквозь этотъ покровъ тайну души и сердца, тайну, которой не открываетъ женщина никому, ни даже самой себѣ.

Съ обыкновенною своею пылкостью, Ломоносовъ объявилъ Виноградову, что онъ любитъ, что онъ любимъ , что онъ хочетъ и долженъ быть счастливъ.

Виноградовъ выслушалъ всѣ его восторженныя восклицанія, и хладнокровно сказалъ :

— Неужели ты хочешь жениться на дочери портнаго ?

« Жениться ? . . . Это никогда еще не приходило мнѣ въ голову !...» отвѣчалъ Ломоносовъ.

— Мнѣ кажется то-же , что это было-бы, просто сказать, глупо.

« Какъ?» вскричалъ Ломоносовъ. «Глупо найдти свое величайшее счастіе? Но ты вѣрно хотѣлъ не то сказать, или я не понимаю тебя, Виноградовъ ! Я потому никогда не думалъ о женитьбѣ, что это кажется мнѣ счастіе недостижимое, невозможное ! Я схожу съ ума отъ одной мысли, что Христина можетъ быть моей женой.

—Есть отъ чего сходить съ ума. Простенькая дѣвочка, дочь портнаго, Нѣмка! Удивительное счастіе !

« Послушай , Виноградовъ ! » сказалъ съ гнѣвомъ Ломоносовъ. « Если ты не шутишь, то я прошу тебя удержаться отъ такихъ выраженій. Твоя вялая душа не понимаетъ Христины; ты не видишь ангельской прелести ея , и разсуждаешь только о томъ, что она дочь портнаго. Послѣ этого мнѣ остается жалѣть, что я хотѣлъ раздѣлить съ тобой свою радость.

— Добрый мой Михайло ! Я не думалъ огорчить тебя. Я говорилъ такъ, какъ думалъ; извини , если огорчилъ тебя , но позволь-же мнѣ сказать тебѣ, какъ другу, что ты поступаешь очень необдуманно.

« Поди ты отъ меня со своею обдуманностью ! » вскричалъ Ломоносовъ. « Тутъ нечего думать, когда я не могу выбирать : мнѣ надобно или утопиться, или быть счастливымъ съ Христиной. Я не могу жить безъ нея.

— Это конечно возраженіе сильное , однакожъ, вспомни свое назначеніе. Ты пожертвовалъ всѣмъ , чтобы вырваться изъ тѣсныхъ сѣтей деревенской жизни и дѣйствовать на обширномъ поприщѣ ума и знаній. Теперь, когда тебѣ остается одинъ шагъ до цѣли, ты хочешь броситься въ объятія самой простой жизни и сдѣлаться мѣщаниномъ Нѣмецкаго города , потому что, женясь на Христинѣ, ты уже не можешь продолжать своего поприща.

« Почему-же не могу ?

— Потому что Академія, узнавши о перемѣнѣ твоей жизни, вѣрно откажетъ тебѣ въ своемъ покровительствѣ, и ты будешь принужденъ работать для насущнаго хлѣба.

« Ну, что-жь такое ? буду работать и жить счастливо.

— Отъ души желаю этого , только не думаю, чтобы сбылись твои слова. Ты не рожденъ для этой жизни ?

« Для счастія ?

— Это слово имѣетъ обширный смыслъ. Ты можешь быть счастливъ только необыкновек-

ною умственною дѣятельностью ; мѣщанская жизнь скоро надоѣстъ тебѣ.

« Да кто ты употребляешь такъ часто это слово : мѣщанская жизнь ? Я и рожденъ не для власти ! Я былъ мужикъ, и мѣщанское счастье мнѣ кстати.

—Я ни сколько не думаю унижать званія мѣщанина. Ты знаешь, что и самъ я не Графъ, не Князь. Я говорю объ этой жизни, гдѣ жена бываетъ кухаркой, гдѣ дѣятельность ограничивается работой для насущнаго хлѣба, а счастье няньченьемъ дѣтей. Тебѣ-ли быть счастливымъ этою жизнью?

« Ты обманываешься, Виноградовъ. Во-первыхъ, жена моя будетъ хозяйкою въ домѣ, а не кухаркой. Дѣятельности моей не помѣшаетъ счастливая семейная жизнь. Неужели бывши ученымъ человѣкомъ , Профессоромъ , Академикомъ, я не могу быть женатъ ? А дѣти только умножатъ мое счастіе.

— Все это прекрасно въ теоріи, но таково-ли будетъ на дѣлѣ ? Теперь ты можешь посвящать свое время учености, а тогда будетъ-ли у тебя досугъ для Этого ? Сначала надобно обезпечить себя, мой другъ , пріобрѣсти независимость, не думать о пропитаніи, и потомъ уже выбирать жену.

«Пропитаніе! . « . Такъ вотъ чѣмъ ограничивается твоя высокая теорія жизни ! Виногра-

довъ! Я вижу , что мы не можемъ понимать другъ друга. Ради Бога, не совѣтуй мнѣ ничего.

— Ну, такъ женись на своей Христинѣ и не жалуйся послѣ, когда тебѣ нечего будетъ ѣсть ! — сказалъ съ досадою Виноградовъ.

« Ты можешь говорить что угодно: я не перемѣню для тебя своей рѣшимости. Христина любитъ меня! Для нея готовъ пожертвовать я всѣмъ.

— Но, скажи пожалуста, что нашелъ ты въ ней привлекательнаго? Ни красоты, ни ума, ни воспитанія. . . .

« Виноградовъ ! замолчи, ради Бога замолчи, если не хочешь поссориться со мной навсегда.

, — Кажется , безъ этого и не обойдется , если ты не оставишь своего глупаго намѣренія.

Друзья замолчали. Виноградовъ вскорѣ ушелъ изъ дома, а Ломоносовъ остался мечтать на свободѣ. Ему досадны были слова товарища, но онъ утѣшалъ себя мыслью, что Виноградовъ не понимаетъ его счастья.

Онъ началъ однакожь размышлять о словахъ его, и сколько ни думалъ, вездѣ находилъ блаженство. Разговоръ съ Виноградовымъ не утишилъ, а еще больше воспламенилъ любовь его : онъ только напомнилъ ему, что Христина можетъ сдѣлаться его женою. До сихъ поръ, эта

мысль не ясно представлялась ему; но теперь, когда Биноградовъ не находилъ въ этомъ ни какой невозможности, и думалъ только что у Ломоносова не будетъ средствъ кормятъ будущее свое семейство, онъ рѣшился непремѣнно жениться на Христинѣ. Помышленіе объ этомъ приводило его въ восторгъ. Онъ придумывалъ разныя средства, какъ исполнить свое намѣреніе, и вскорѣ мечты его приняли образы истинно поэтическіе. Онъ не могъ больше удерживать своего душевнаго порыва, схватилъ бумагу, перо, и хотѣлъ выразить душу свою гармоническими звуками. Но упрямый Русскій языкъ, тогда еще непослушный волѣ поэтовъ, никакъ не повиновался восторгу Ломоносова. Цѣлый вечеръ писалъ онъ , и раздиралъ написанное : это выходили какія-то длинныя, несвязныя строки, а не стихи.

«Неужели нашъ языкъ не способенъ выражать мысли и чувства такъ-же стройно , какъ выражаются они на языкѣ Латинскомъ ? » сказалъ онъ наконецъ самъ себѣ. « Надобно подумать объ этохмъ, поговорить съ людьми свѣдущими. . .. Да, кстати, завтра увижу я на лекціи товарища Шшренглибера. Онъ страстный охотникъ до Поэзіи , самъ пишетъ стихи, и любитъ говорить о нихъ. Я еще худо знаю теорію Нѣмецкаго стихосложенія : не льзя-ли от-

крыть въ ней законовъ и для нашего стихотворства ?»

На другой день, когда кончилась лекція, онъ подошелъ къ Штренглиберу.

— Пойдемъ ко мнѣ на квартиру, Штренглиберъ. Ты еще не былъ у меня.

«А далеко-ли отсюда живешь ты?

— Два шага. Да все равно; мнѣ надобно по

говорить съ тобой о любимомъ твоемъ предметѣ ; о стихахъ. -

« Тѣмъ лучше ! Пойдемъ.

Разговоръ тотчасъ завязался о старыхъ и новыхъ Нѣмецкихъ стихотворцахъ. Штренглиберъ, послѣдователь и приверженецъ Готшеда, не любилъ старыхъ поэтовъ Нѣмецкихъ, холодно отзывался объ Опицѣ, и съ восторгомъ произносилъ имена Галлера и Гинтера.

«Гинтеръ! Вотъ былъ поэтъ! Какъ жаль, что этотъ человѣкъ рано умеръ. Знаешь-ли ты его сочиненія ?

— Нѣтъ.

« О, такъ надобно тебѣ познакомиться съ ними. Это былъ поэтъ, и въ жизни и въ стихахъ. Слыхалъ-ли ты о его бурной, поэтической жизни ?

— Нѣтъ.

«Я разскажу тебѣ ее. Гинтеръ родился лѣтъ за пять до нашего столѣтія, то есть въ 1695 году. Онъ былъ сынъ какого-то лекаря , кото-

рый хотѣлъ обучитъ его своему искуству, и отдалъ въ школу; но Гинтеръ писалъ тамъ не анатомическія и терапевтическія разсужденія, а стихи. Надобно сказать, что и въ школѣ писапы имъ стихи превосходные. Онъ сочинялъ пхъ съ удивительною, легкостью , и особенно отличился своими духовными пѣснопѣніями. Но при этомъ былъ онъ порядочный шалунъ, и только строгость отца удерживала его отъ разгульной жизни. Двадцати лѣтъ пришелъ онъ въ Виттенбергскій Университетъ, и съ этого времени явился тѣмъ, чѣмъ былъ во всю остальную жизнь : пламеннымъ юношею, до безразсудства веселымъ шалуномъ , и вмѣстѣ склоннымъ къ самой тяжелой задумчивости человѣкомъ. Отецъ называлъ его сангвинео-меланхоликомъ, а онъ былъ добрый , откровенный малый , чистая, прекрасная душа. Вѣчно несогласный съ самимъ съ собою, онъ всегда предполагалъ дѣлать лучше нежели дѣлалъ, и это не отъ безсилія, а отъ непостоянства характера. Вмѣсто того, чтобы заниматься какъ должно Медициной, онъ бросился въ удовольствія, забылъ всѣ науки, влюблялся, пилъ, дѣлалъ долги, и наконецъ совершенно предался буйной жизни. Съ добрымъ сердцемъ, онъ безпрестанно впутывался въ непріятныя исторіи, гдѣ все падало на него. Напримѣръ , онъ часто признавалъ за собой такіе долги, которыхъ на немъ не бывало,

и это единственно для того, чтобы прекратить неудовольствіе. Не одна ловкая интриганка обобрала его, и послѣ съ нимъ-же заводила тяжбу. Наконецъ онъ увидѣлъ свои дурачества и ушелъ изъ Виттенберга въ Лейпцигъ. Но уже такъ глубоко погрязъ онъ въ развратную жизнь, что извлечь его изъ нея не могли ни самые вѣрные друзья, ни самые усердные покровители. Тутъ случилось съ нимъ полузабавное и полу-печальное происшествіе.

«Въ Дрезденѣ понадобился придворный поэтъ. Гинтеръ былъ первый изъ современныхъ поэтовъ, и друзья тотчасъ постарались доставить ему это мѣсто. Его приняли ко Двору, хотя подъ именемъ шута ( Pritschmeister ),

однакожь на штатное мѣсто придворнаго поэта. Надобно было представиться Королю, Фридриху Августу. Гинтеръ хотѣлъ придать себѣ смѣлости , и выпилъ такую порцію , что когда вышелъ Король, онъ не могъ ничего говорить и едва держался на ногахъ. Король улыбнулся и велѣлъ прогнать-его. Бѣдный Гинтеръ ! Тутъ-то началась бѣдственная жизнь его. Онъ бродилъ то по Саксоніи, то по Силезіи, не находя нигдѣ мѣста. Отецъ не пускалъ его къ себѣ, какъ развратнаго сына. Часто у Гинтера не было куска хлѣба, и въ такихъ-то обстоятельствахъ писалъ онъ свои пѣснопѣнія. ІІовѣришь-ли ты, что стихи, кото-

рые сочинялъ онъ на разные случаи , часто за нѣсколько грошей, служили единственнымъ средствомъ его пропитанія ! Правда, многіе желали помогать ему и были готовы обезпечить жизнь такого необыкновеннаго человѣка, но онъ былъ уже неисправимъ и погибъ совершенно. Еще разъ хотѣлъ онъ приняться за Медицину, думая черезъ то имѣть благопристойное содержаніе ; но прискорбія , нужда и дурная жизнь невозвратно разстроили его здоровье. Гинтеръ пришелъ наконецъ въ Іену, и тамъ умеръ , въ самыхъ стѣсненныхъ обстоятельствахъ. Это случилось въ 1723 году. Ему было тогда двадцать восемь лѣтъ.

«Странная участь поэта! Вскорѣ послѣ смерти Гинтера были изданы его стихотворенія, и слава загремѣла о немъ по всей Германіи.— Неужели это писалъ тотъ Гинтеръ, который шатался , пьяный , изъ города въ городъ ? спрашивали читая торжественныя оды его, духовныя пѣсни и умныя сатиры. — Жаль, жаль этого человѣка ! Уменъ былъ. — Но теперь поздно жалѣть о немъ. Возьми лучше стихотворенія его , и читай ихъ , Ломоносовъ ! Ты увидишь въ немъ совершенную противоположность съ прежними нашими стихотворцами. Какая-то чопорность господствуетъ въ сочиненіяхъ Опица; какая-то мѣлочность, пошлость видна въ Гоффмансвальдау и даже въ Логен-

штейнѣ; но, главное, всѣ они слишкомъ Нарядны, или, лучше сказать, парадны. Въ Гинтерѣ нѣтъ ничего поддѣльнаго: это именно украшенная природа, которой требуютъ великіе наставники. Гинтеръ сдѣлалъ-бы эпоху въ нашемъ стихотворствѣ, если-бы несчастная судьба не стѣсняла и наконецъ не погубила его.

— А въ какомъ родѣ сочиненій превосходствовалъ Онъ ? — спросилъ Ломоносовъ.

«Во всѣхъ. Я пришлю тебѣ сочиненія его. Замѣть торжественныя оды его : это верхъ искуства. Таковы-же похвальныя и духовныя его стихотворенія , таковы и сатиры , исполненныя остроумія и тонкихъ намёковъ.

— Любопытно, любопытно. А какими стихами писалъ онъ ?

« Александрійскими. Они утвердились у насъ со времени Опица, и кажется останутся навсегда.

Мысль : не льзя-ли примѣнить этого размѣра и къ Русскимъ стихамъ, блеснула въ головѣ Ломоносова. Онъ просилъ Штренглибера поскорѣе прислать ему стихотворенія Гинтера, и съ жаромъ принялся читать ихъ, когда получилъ. Штренглиберъ прислалъ ему также вышедшія не задолго стихотворенія Галлера и Гагедорна, которые только что начинали свое поэтическое поприще. Но они не сдѣлали на

него такого впечатлѣнія какъ Гинтеръ, котораго читалъ и перечитывалъ Ломоносовъ. Онъ тотчасъ принялся за теорію Русскаго стиха, и попытки его выходили удачны. Слова мужественнаго языка нашего легко укладывались въ Александрійскіе стихи. Поэтъ былъ въ восторгѣ отъ этого, и началъ писать множество посланій и похвальныхъ стиховъ своей милой Христинѣ. Одними изъ нихъ онъ былъ такъ доволенъ, что рѣшился сказать ей объ этомъ.

Случилось, что отца ея не было дома къ обѣду; Виноградовъ часто отлучался въ послѣднее время, и Ломоносову пришлось въ первый разъ обѣдать съ Христиной одному. Слугъ не было, и молодая хозяйка сама ходила за кушаньемъ, то-же своего приготовленія. Никогда еще Ломоносовъ не видалъ ея столько веселою и привѣтливою къ нему. Онъ не замѣтилъ, какъ окончился обѣдъ, въ разговорахъ живыхъ, радостныхъ. Послѣ обѣда , когда Христина собрала со стола и принялась за какое-то рукодѣлье, Ломоносовъ еще не оставлялъ ея комнаты.

— Христина! —сказалъ онъ ей наконецъ.— Знаете-ли, что я написалъ для васъ стихи ?

« Стихи ? для меня ? » спросила она съ изумленіемъ, въ которомъ видно было удовольствіе.

« Какіе-же это стихи ?

— Я говорю въ нихъ то, что чувствую....

, >oglc

« Михайло ! » прервала она его. « Я конечно могу знать все, что вы чувствуете: такъ увѣрена я въ добромъ вашемъ сердцѣ.

— О, конечно, конечно, Христина! Ты угадала. . .. Прости меня, что я говорю тебѣ дружеское ты : я не могу называть тебя многоличнымъ вы.

_ Христина уже такъ привыкла къ страстнымъ выраженіямъ Ломоносова, что ей не показалось страннымъ и это признаніе его. Напротивъ, она радостно приняла его , и вмѣсто отвѣта промолвила :

— Прочитай-же стихи, написанные для меня.

Босторженный Ломоносовъ выхватилъ изъ кармана бумагу и началъ читать ; но вскорѣ ему самому стало смѣшно, что онъ читалъ Русскіе стихи Нѣмкѣ, не понимавшей ни одного Русскаго слова.

И онъ, и Христина засмѣялись.

— А какъ мнѣ жаль, что я не понимаю твоихъ стиховъ ! — сказала наконецъ она съ чувствомъ. — Выучи меня Русскому языку, Михайло !

Ломоносовъ онѣмѣлъ отъ восхищенія, когда услышалъ это желаніе, высказанное съ дѣтскимъ простодушіемъ.

« Ты будешь учиться Русскому языку, Христина ?

— Да , для того , чтобы понимать твои стихи.

Ломоносовъ сталъ на колѣни и торжественно произнесъ :

« Даю слово , что ты выучишься Русскому языку ! Никакія препятствія не отвлекутъ меня отъ этого. Но , Христина , достанетъ-ли твоей рѣшимости ?

« Учиться? у тебя? О, вѣрно ты не сдѣлаешь для меня того , что я готова для тебя сдѣлать! Иначе ты не сталъ-бы спрашивать меня объ этомъ.

— Я готовъ отдать тебѣ жизнь мою ! Она твоя, твоя съ этихъ поръ !

«А моя давно принадлежитъ тебѣ, Михайло!

Христина сказала это, и сама встревожилась. Въ смущеніи прибавила она :

— Я думаю, скоро придетъ папенька: онъ не любитъ долго оставаться на обѣдахъ. Пора намъ разлучиться.

« О, я не хочу оставить тебя !

— Должно, Михайло.

Христина! для чего не могу я всегда быть съ тобой, видѣть тебя, слышать, восхищаться тобой !

Она не хотѣла слушать его долѣе, и поспѣшила уйдти.

Черезъ нѣсколько дней , влюбленные условились , чтобы каждое послѣ-обѣда, когда старикъ портной отдыхалъ въ дальней каморкѣ, Ломоносовъ приходилъ учить Христину Русскому языку. Ученье это состояло въ томъ, что онъ приносилъ ей нѣсколько Русскихъ словъ, написанныхъ Нѣмецкими буквами , вмѣстѣ съ переводомъ, и на слѣдующій день училъ ее составлять изъ нихъ фразы. Онъ дивился успѣхамъ своей ученицы. Въ самомъ дѣлѣ , въ немного дней она выучила множество словъ и цѣлыхъ рѣченій. Великое слово: люблю, разумѣется, играло тутъ важную роль.

Безотчетное, пылкое чувство наконецъ стало принимать для Ломоносова одинъ образъ, опредѣленный и обольстительный. Онъ воображалъ Христину своею неразлучною подругою, и часто, одинъ, думалъ, какъ счастливъ былъ-бы онъ, если-бы соединилъ съ нею судьбу свою. «Христина такъ прекрасна, такъ любитъ меня! Она усладила-бы жизнь мою ; я не былъ-бы одинокъ съ нею. Тогда и горести, которыя неизбѣжны для человѣка, не казались-бы мнѣ страшными. Я утѣшался-бы глядя на нее. Да , одинъ взглядъ ея уже дѣлаетъ меня счастливымъ. Что-же если-бы она была со мною всегда, неразлучно, принадлежала мнѣ?» спросилъ онъ наконецъ самъ себя. «Отецъ ея конечно согласится видѣть счастливою свою дочь. А другихъ пре-

пятствій нѣтъ; надобно только согласіе отца, Виноградовъ сказалъ-бы: чѣмъ жить?... Правда, у меня нѣтъ никакого имѣнія, за то есть трудолюбіе. Буду работать, и прилежаніемъ заслужу себѣ мѣсто. До возвращенія въ отечество еще далеко; но здѣсь мы будемъ жить у отца. Неужели онъ не дастъ мнѣ угла ?... Но что думать объ этомъ! Это прозаическіе вздоры. Я буду счастливъ: вотъ главное! О, какъ буду я счастливъ ! Въ самомъ дѣлѣ , я не могу представить себѣ , какое чудное , непостижимое счастіе, всегда быть съ Христиной, знать, что она принадлежитъ мнѣ и можетъ открыто говорить : я твоя ! »

Онъ прыгалъ по комнатѣ и радовался какъ дитя, воображая Христину своей женою.

« Для чего давно не рѣшился я просить руки ея ? » думалъ онъ. Сколько счастливыхъ дней , которые прожили-бы мы съ нею, теперь погибло невозвратно ! Глупецъ ! Я не зналъ своего счастія. Я искалъ его въ мечтахъ , въ отвлеченныхъ умственныхъ занятіяхъ , не понимая, что оно было такъ близко подлѣ меня. Да ! что можетъ сравниться съ блаженствомъ тихой семейственной жизни ?... Завтра-же скажу отцу о своемъ намѣреніи : я не хочу долѣе чуждаться своего счастья.