Михаил Васильевич Ломоносов. Том 1

Глава III.

Высоко-прекрасна жизнь человѣка, посвятившаго себя единому служенію Богу ! Отдѣленный отъ міра, и не столько оградою тихой обители , сколько разрывомъ со всѣмъ, увлекающимъ слабую чувственность нашу въ море заботъ и мученій свѣта, житель монастыря есть на землѣ образъ того спокойствія , которое ждетъ насъ за дверями здѣшней жизни. Это мертвецъ тѣломъ : стѣны монастыря могила его бреннаго состава. Но при ненарушимомъ спокойствіи внѣшней жизни, онъ обладаетъ всею дѣятельностію, всѣми сокровищами жизни духовной. . Только сбросивъ ломкія вериги жизненныхъ отношеній начинаетъ человѣкъ жпть духомъ, соединяться съ Богомъ, жить въ Богѣ. Тогда онъ подобенъ тонкому веществу, разлитому въ видѣ невидимаго эѳира, и проницающему всю вселенную. Переставая жить въ мірѣ, онъ живетъ во вселенной ;

Оканчивая жизнь личную, онъ существуетъ въ жизни всеобщей ; онъ тогда идетъ прямо къ своему назначенію. Жизнь монастырская есть одна изъ самыхъ высокихъ идей, проявлявшихся когда либо въ нашемъ мірѣ.

Но не такъ смотрѣли на нее двое собесѣдниковъ, въ теплой кельѣ Заиконоспасскаго монастыря, разсуждавшіе о суетѣ всего подлуннаго.

— Нѣтъ , братъ , Пименъ Никитичъ , ты не знаешь нашего житья-бытья, и потому такъ похваливаешь его. Заперъ-бы я тебя на вѣкъ въ эту келью , такъ вспомнилъ-бы ты о привольной жизни.

«Да позвольте-же, отецъ Порфирій , доложить вамъ, что наша , какъ вы изволите называть , привольная жизнь, мученье безконечное ! И праведная душа не спасется въ этомъ треволненномъ помыканіи.»

— Полно, братъ ! Да ужь хоть Славянскимъ-то языкомъ не говори! Скажи просто, по-Русски: вѣдь не промѣнялся-бы со мной? А?

«Да гдѣ-же мнѣ, грѣшному человѣку, налагать на себя такое бремя неудобоносимое !

— То-то, братъ! Вспомнилъ-бы и жену и дѣтей. Что вѣдь, чай, у тебя ужь дочка-то на возрастѣ? Не-бось, скоро и за-мужъ станешь снаряжать?

Тутъ монахъ, сидѣвшій облокотясь на столъ обѣими руками и закрывъ лицо, началъ протирать глаза и расправлять мускулы.

Пименъ Никитичъ, не измѣняя своего важнаго вида, отвѣчалъ:

— Да, отецъ Порфирій, ужь ей около двухъ десятковъ. Да человѣкъ-то я, видите, не богатый. Бога не гнѣвлю : насущный хлѣбъ есть; да вѣдь нынче этого мало. Вотъ моя Анютка и сидитъ дома.

« Да, да !» подхватил!» монахъ съ живостью. «Анюта ! да, Анюта ! Что, вѣдь она, чай, въ матушку, такая-же красавица ?

— Гдѣ нашимъ дочерямъ быть красавицами — скромно промолвилъ Пименъ Никитичъ.

«Полно, братъ, скромничать-то! Я вѣдь самъ не вѣкъ былъ монахомъ. Глаза-то глядѣли съ малыхъ лѣтъ. Помню еще твою супругу дѣвушкой ; нечего сказать : лебедь была ! Вѣдь я и самъ былъ хватъ ! Бывало, надѣнешь синій кафтанъ, да подпояшешься краснымъ кушакомъ, да и пойдешь по городу.. . . Ну, да теперь, братъ, все прошло.

— Житіе ваше , отецъ Порфирій , истинно сказать, то есть по чистой совѣсти, ей Богу не лгу. . . . то есть. ....

«Нѣтъ, братъ, я ужь привыкъ къ нему; устарѣлъ, одряхлѣлъ до поры до времени ; а ты-бы

конечно убѣжалъ отсюда, какъ вотъ этотъ малый изъ Холмогоръ... . однако , кто это нашъ Семенъ не ведетъ его ? Я ужь давно послалъ.

—Я, то есть, могу сказать, и не могу объяснить вамъ, отецъ Порфирій. ...

« Кто тамъ? » громко сказалъ монахъ, услышавъ шорохъ около дверей.

— Я-ста!—отвѣчалъ грубый голосъ. Кто-то отворилъ немного дверь, и просунулъ голову. И что это была за голова ! Нечесаная, со всклоченною бородою, съ свиными глазами. . . . она принадлежала монастырскому служкѣ, Семену.

«Что-же? привелъ ты его ?» спросилъ монахъ.

— А привелъ-ста! — отвѣчалъ служка, не перемѣняя положенія.

« Такъ веди его сюда. »

— Да ужь онъ здѣсь-ста. Куда-же еще вести?

«Экой безтолковый!» сказалъ монахъ. «Введи его сюда, ко мнѣ.»

— Сюда-ста? къ тебѣ? Хорошо.

Дверь медленно заскрыпѣла , и Семенъ растворилъ ее такъ, что она стукнула въ ближнюю стѣну. За нею открылся Михайло. «Войди сюда, голубчикъ,» сказалъ отецъ Порфирій, съ съ смиренно-ласковымъ видомъ обратившись къ Ломоносову. Тотъ вошелъ и поклонился ему.

« Ну, вотъ видишь-ли ,» примолвилъ монахъ : «я говорилъ о тебѣ Ректору. Онъ такъ милостивъ, кто согласенъ принять тебя и помѣстить въ училище.»

Слезы радости сверкнули въ глазахъ изумленнаго своимъ счастіемъ Михайлы. Въ недоумѣніи, въ восторгѣ, ве зная что дѣлать, онъ бросился къ отцу Порфирію, сталъ передъ нимъ на колѣни, и хртѣлъ цѣловать его руку.

«Не надо, не надо!» сказалъ монахъ. «Благодари Бога, и молись за великую Государыню. Мы, грѣшные люди, только милостію Бога и Царицы можемъ помогать алчущимъ и жаждущимъ. Ректоръ велѣлъ представить тебя къ себѣ сегодня вечеромъ, и потому-то я послалъ за тобой. Нечего время терять : пойдемъ. Ужь скоро къ вечерней трапезѣ будутъ звонить. Поблагодари Пимена Никитича, молодой человѣкъ : онъ былъ первымъ за тебя ходатаемъ и навелъ меня на доброе дѣло.»

Восхищенный юноша не могъ ничего выговорить. Онъ бормоталъ несвязныя слова, обратясь къ Пимену Никитичу. Этотъ человѣкъ, при всей грубости чувствъ своихъ, при всемъ превратномъ понятіи о сдѣланномъ имъ добрѣ, растрогался, можетъ быть первый разъ въ жизнь свою, ибо чувство добра всегда возвышаетъ человѣка, равняя даже дикаго сына природы съ образованнымъ гражданиномъ новыхъ

обществъ. Сказавъ нѣсколько обыкновенныхъ своихъ наставленій, которыя почиталъ онъ нужными для Ломоносова , Пименъ Никитичъ началъ подвигаться къ дверямъ, безпрестанно кланяясь отцу Порфирію, и наконецъ, вышелъ.

Монахъ повелъ Ломоносова черезъ монастырскій дворъ, въ комнаты Ректора. Вступивши въ Нихъ , онъ оставилъ молодаго человѣка въ передней комнатѣ, а самъ пошелъ доложитъ о немъ.

Михайло былъ въ неизъяснимомъ восторгѣ, котораго даже не льзя назвать радостью: это было какое-то безотчетное , тревожное состояніе духа, когда человѣкъ не знаетъ , что именно ждетъ его , но чувствуетъ, что въ немного минутъ должна рѣшиться судьба его, и рѣшиться къ лучшему. Онъ не замѣчалъ окружавшихъ его предметовъ , не имѣлъ никакого понятія объ училищѣ, о Ректорѣ, и радовался только мыслію , что наконецъ онъ близко желанной мѣты своихъ давнихъ, безпрерывныхъ помышленій.

Скорыми шагами возвратился отецъ Порфирій, и далъ ему знакъ слѣдовать за собой..

Прошедши еще одну комнату, они были передъ лицомъ Ректора. Почтенный видомъ, пожилой человѣкъ сидѣлъ на софѣ, передъ раскрытою книгою, которую, но видимому, читалъ

онѣ не за-долго. Поглядѣвъ съ минуту на Ломоносова, онъ началъ говорить :

«Ты пришелъ сюда учиться, какъ мнѣ сказывалъ отецъ Порфирій. Намѣреніе доброе, и а готовъ помочь тебѣ выполнить его. Но, напередъ должно знать, изъ какого ты званія?

— Я крестьянинъ. ...

« Ну, воть первое препятствіе ! » сказалъ Ректоръ, обратившись къ отцу Порфирію.

— Да, это правда... . отвѣчалъ тотъ.

«Скажи-же, пожалуста, какъ это пришла тебѣ мысль приняться за ученье ? Кто внушилъ тебѣ охоту къ книгамъ ?

—Этого я и сказать не умѣю—отвѣчалъ Михайло.—Съ малыхъ лѣтъ выучился я церковной грамотѣ ; перечиталъ всѣ книги , какія были у нашихъ духовныхъ ; искалъ и старался добыть цовыхъ , да нашелъ только Славянскую Грамматику и Ариѳметику; выучилъ и тѣ наизустъ; да мнѣ еще хотѣлось знать. . ..

Тутъ онъ остановился.

«Ну, что-же?» спросилъ Ректоръ.

Юноша не могъ продолжать далѣе: глаза его наполнились слезами, онъ задыхался отъ удерживаемыхъ рыданій.

« Что съ тобой сдѣлалось ?» спросилъ снова Ректоръ.

Оправившись нѣсколько, Михайло продолжалъ: — Я рѣшился бѣжать отъ отца.. . . но, право, я ужь много разъ послѣ видѣлъ самъ, что сдѣлалъ не хорошо. .. . Можетъ быть и Ваше Высокопреподобіе сшанеше гнѣваться на меня.... и потому я рѣшился прежде всего сказать вамъ объ этомъ. Накажите меня , но не отсылайте назадъ, и позвольте учиться здѣсь.

Ректоръ не измѣнялъ своего важнаго вида ; но опытный мужъ этотъ понялъ , изъ немногихъ словъ , и доброе сердце , добрыя правила бѣглеца, и жаркое стремленіе его къ наукѣ. Къ тому-же, открытый , пріятный видъ, и умные глаза молодаго человѣка понравились ему. Онъ рѣшился принять его непремѣнно , и хотѣлъ только не дать вида одобренія тому, чего въ самомъ дѣлѣ не льзя было похвалить.

«Послушай, молодой человѣкъ : не было-ли другой какой нибудь причины , которая заставила тебя уйдти изъ отеческаго дома? Не сдѣлалъ-ли ты какой нибудь шалости ?

—Ей Богу, нѣтъ, Ваше Высокопреподобіе!— отвѣчалъ простодушно Ломоносовъ , и страхъ лишиться благорасположенія Ректора развязалъ ему языкъ. — Если было что нибудь еще, такъ это моя мачиха , которая била меня за то, что я читалъ книги , наводила отца на разныя строгости, и хотѣла чтобы я женился; а я умеръ-бы отъ этого. Мнѣ всегда хотѣлось

знать и вѣдать то, что вижу. Да у насъ-же такая сторона, что чудеса на всякомъ шагу: и море, и зимы, безъ солнца а свѣтлыя, и лѣса непроходимые ; а въ лѣсахъ сколько дивнаго!... Человѣкъ не звѣрь , который живетъ только для того, чтобы пропитать себя. Ему надобно знать , что для чего создано. ... А, гдѣ я могъ научиться всему этому и узнать многое другое ? .. . Судите меня сами... .

«Ну, а если-бы я велѣлъ тебѣ воротиться домой ?... »

— Ваше Высокопреподобіе ! неужели вы сдѣлаете это? А если сдѣлаете , такъ я убѣгу въ другой разъ , и въ Холмогорахъ не останусь. Особливо теперь, мнѣ тамъ и житья не будетъ. -

« Но ты видишь , что мнѣ трудно принять тебя въ наше училище : во-первыхъ потому, что ты бѣглецъ, а во-вторыхъ потому, что у насъ не принимаютъ въ ученье крестьянскихъ дѣтей.

Ломоносовъ задумался. Не обращаясь ни къ кому, онъ произнесъ какъ будто невольно : — Такъ неужели потому , что я родился крестьянскимъ сыномъ , мнѣ уже не льзя и учиться ?

« Да , почти такъ ! » примолвилъ Ректоръ. «Однакожъ я возьму тебя на свою отвѣтствен-

ность, если ты будешь уменъ, добръ , послушливъ. Въ тебѣ видна излишняя горячка, молодой человѣкъ! А ты будешь подчиненъ людямъ, которые выше всего почитаютъ смиреніе.

— Я буду повиноваться всякому ; только позвольте мнѣ учиться, Ваше Высокопреподобіе.

« Ну, скажи-же мнѣ : ты знаешь церковную грамоту?

Знаю и гражданскую.

« И гражданскую? А что еще знаешь ты ?»

—Службу церковную, уставы церковные; знаю еще Ариѳметику Магницкаго.

« О, братецъ , да ты преученый человѣкъ !» сказалъ Ректоръ улыбнувшись, « Однакожъ у насъ не вѣрятъ сказанному ; надо доказать слова свои на дѣлѣ. Ты долженъ выдержать экзаменъ.

—Не знаю о чемъ вы говорите; но я готовъ на все.

«Отецъ Порфирій!» сказалъ Ректоръ обращаясь къ монаху: « ты можешь самъ сдѣлать это: проэкзаменуй его, и потомъ передай Медосту Ипполитовичу.

Смиреннымъ поклономъ отвѣчалъ монахъ. А Ломоносовъ? Онъ не зналъ, къ Богу-ли обратиться съ первымъ благодареніемъ, или къ по-

кровительному Ректору. Онъ не умѣлъ выразить восторга своего ни словами , Ни движеніями ; но если Ректоръ умѣлъ читать Языкъ души, выражаемый лицомъ , то конечно благодарность Ломоносова показалась ему краснорѣчивѣе всѣхъ благодарственныхъ рѣчей, читанныхъ имъ на Латинскомъ языкѣ схоластиковъ.

На другой день , утромъ , отецъ Порфирій явился къ Ректору, Герману Копцевичу, и послѣ обычнаго привѣтствія сказалъ :

—Почитаю долгомъ извѣстить Баше Высокопреподобіе , что мальчикъ , мною представленный , оказался отлично-хорошимъ чтецомъ, и во всѣхъ отвѣтахъ своихъ показалъ смѣшливость большую. Ариѳметику Магницкаго знаетъ онъ наизустъ ; Грамматику Смотрицкаго то-же.

«Право?» съ довольнымъ видомъ произнесъ Копцевичъ. «Стало быть видъ его не обманулъ меня. Да отъ чего-же онъ знаетъ и Грамматику и Ариѳметику наизустъ?»

—Онъ говоритъ, что это были у него единыя книги. Онъ все читалъ ихъ, до того что наконецъ знаетъ наизустъ.

«Чудное дѣло!... Надобно-же пристроить его. Не знаю только какъ ?... Поговорю съ Пре-

фектомъ. А между тѣмъ пусть онъ ходитъ въ Латинскій классъ къ Медосту Ипполитовичу.

— А куда-же прикажете помѣстить его ? то есть въ какое отдѣленіе ?

« Вотъ, это опять вопросъ. Въ малолѣтные, странно, а съ большими, будетъ обидно тѣмъ: вѣдь онъ еще ничего не знаетъ. Пусть однако живетъ съ малолѣтними.

— Онъ скоро догонитъ большихъ !

«Видно, что ты заступникъ за него, братъ Порфирій. .

— Не отъ того слова Мои. Вижу, что это младой орелъ, Богъ знаетъ какъ воскормленный между сѣверскими воронами; надобно только дать ему расправить крылья.

«У тебя всегда охота къ фигурѣ сравненія ! Дай-же и мнѣ сказать, что орлу надобно высокое летаніе, а Богъ вѣсть куда полетитъ этотъ орелъ, когда подрастутъ у него крылья. Намъ не орлы надобны, а домашнія птицы. Онѣ полезнѣе. Надобенъ и присмотръ за нимъ.

Я беру это на себя — сказалъ отецъ Порфирій. Богъ не далъ мнѣ быть великимъ ученымъ , но за то далъ охоту къ добру. Я беру на себя присмотръ за Ломоносовымъ.

«Благословляю на доброе дѣло!» сказалъ Ректоръ.

И такъ пламенный сынъ рыбака уже въ училищѣ ! Какое стеченіе обстоятельствъ благопріятныхъ было необходимо , чтобы онъ достигъ этого ! И кто не согласится, что одна увѣренность и, можно сказать, легкомысленная надежда, будто люди поймутъ его , примутъ его, была путеводною звѣздою его въ этотъ трудный періодъ жизни? Онъ ошибся. Люди не понимали его , какъ обыкновенно не понимаютъ они не бывалаго; однакожъ онъ восторжествовалъ надъ препятствіями. Приписывайте это случаю! Но берегитесь, безъ сильной воли, безъ увѣренности генія, пускаться въ опасный путь. Вы замерзнете на дорогѣ изъ Холмогоръ, васъ не примутъ продавцы рыбы, вы не найдете заступниковъ въ Москвѣ, вы не заставите страстей человѣческихъ поссориться и сдѣлать вамъ добро невольно. Всѣ эти успѣхи принадлежатъ генію: только онъ преодолѣваетъ все. А мы дивимся, откуда успѣхъ этому человѣку !

Ломоносовъ былъ радъ еще и тому, что избавился отъ окружавшихъ его пото

му что, какъ онъ полагалъ, въ стѣнахъ училища обитаютъ одни ученые мудрецы. Посмотримъ, какъ они примутъ его. Между тѣмъ началось ученье.

Заиконоспасская Академія, куда поступилъ Ломоносовъ , достопамятна для насъ , - какъ

первое мѣсто его образованія, какъ первый пріютъ, гдѣ началъ развиваться мощный - его геній.

Только въ просторѣчіи называлась она Заиконоспасскою, отъ мѣстоположенія Спасскаго монастыря, въ которомъ помѣщалась, до иконными лавками , существующими и донынѣ. Ее называли даже, въ томъ числѣ самъ Ломоносовъ, Спасскими школами, потому, можетъ быть, что иногда бывала тутъ не одна школа. Но когда онъ поступилъ въ нее, она уже именовалась Московскою Славяно-Греко-Латинскою Академіею. Вотъ какъ возникла она.

При Царѣ Ѳеодорѣ Алексѣевичѣ, братѣ Великаго Петра , безсмертномъ уничтожителѣ мѣстничества и драгоцѣнномъ своею любовію къ просвѣщенію, пришелъ въ Москву изъ Іерусалима Іеромонахъ Тимоѳей. Онъ былъ природный Рускій, но живши много лѣтъ въ Палестинѣ, хорошо изучилъ Греческій языкъ. Царь пожелалъ видѣть пришельца, услышалъ отъ него, въ какомъ бѣдственномъ состояніи находится просвѣщеніе Греческихъ Христіанъ , и великодушно рѣшился помочь своимъ Христіанскимъ братьямъ , чтобы хоть нѣсколько вознаградить для потомковъ благодѣяніе предковъ, освѣтившихъ Россію ученіемъ истиннаго Бога. Тому-же Іеромонаху Тимоѳею повелѣлъ онъ учредить Греческую школу, и при содѣй-

ствіи Патріарха Іоакима школа учредилась около 1680 года, въ типографскихъ зданіяхъ. Число учащихся въ ней простиралось до 40 мальчиковъ всякаго званія. Тотъ-же Іеромонахъ былъ ихъ Ректоромъ, а Греческому языку обучалъ Грекъ Мануилъ и послѣ него Греческій монахъ Іоакимъ. Царь и Патріархъ обращала особенное вниманіе на свою небольшую школу, и почти каждую недѣлю сами осматривали ее, входили во всѣ подробности и награждали учащихъ и учащихся. Царь хотѣлъ распространить ее по обширному плану и заготовилъ для этого великолѣпную грамату, гдѣ видна вся благолюбивая душа его. Въ то-же время онъ писалъ къ Вселенскимъ Патріархамъ о своемъ намѣреніи , и просилъ ихъ прислать, для замышляемой имъ Академіи, искусныхъ въ Греческомъ и Латинскомъ языкахъ мужей. Но вскорѣ онъ скончался ; настали политическіе перевороты, Стрѣлецкій бунтъ , разныя неустройства и намѣреніе Ѳеодора оставалось безъ исполненія. Между тѣмъ, Вселенскіе Патріархи -прислали двухъ избранныхъ ими мужей, незабвенныхъ въ Исторіи образованія Россіи : это были два брата, Греки, Іоанникій и Софроній Лихуды. Цари Іоаннъ и Петръ Алексѣевичи приняли ихъ благосклонно , и повелѣли имъ взять изъ Греческой школы нѣсколько старшихъ учениковъ, которые и были помѣ-

щени. въ особенной школѣ, при Богоявленскомъ монастырѣ. Черезъ два года отданы имъ въ обученіе и всѣ остальные, для постепеннаго преподаванія разныхъ наукъ на Латинскомъ и Греческомъ языкахъ. Школа увеличилась пріемомъ НО человѣкъ боярскихъ дѣтей, и кромѣ того нѣсколькихъ разночинцевъ. Лихуды пользовались уваженіемъ всѣхъ , понимавшихъ важность труда. Въ 4685 году Іеродіаконъ Мелетій завѣщавъ имъ 2000 рублей, на построеніе Академіи. Она была построена въ Заиконоспасскомъ монастырѣ, куда и переселились Лихуды со всѣми своими учениками. Это было самое цвѣтущее состояніе Академіи при Лиху дахъ. Около 4690 года, на нихъ возставили страшное гоненіе Строитель Заиконоспасскаго монастыря Сильвестръ Медвѣдевъ и Бояринъ Шекловитый; зло и клевета простерлись до того, что несчастные братья были сосланы въ Костромской Ипатьевскій монастырь. Такимъ- образомъ судьба ихъ отдѣлилась отъ судьбы знаменитаго ихъ училища, изъ котораго уже начинали выходить ученые молодые люди. Двое изъ этихъ, Николай Семеновъ и Ѳедоръ Поликарповъ сдѣлались преемниками Лихудовъ въ учительствѣ , и пять лѣтъ были почти единственными преподавателями всѣхъ наукъ въ Академіи. Ѳедоръ Поликарповъ, извѣстный и въ Лишшературѣ, еще извѣстнѣе въ

типографскомъ искуствѣ: онъ билъ справщикомъ и наконецъ Директоромъ Типографіи Духовной, въ которую перешелъ изъ Академіи. Преемниками его и Семенова били опять ученики Лахудовъ: Іовъ, Чудовскій монахъ , и потомъ Палладій Роговской. Наконецъ Петръ Великій повелѣлъ преподавать въ Заиконоспассхой Академіи полний курсъ наукъ на Латинскомъ язикѣ, и вслѣдствіе этого Стефанъ Яворскій, правившій тогда патріаршимъ престоломъ, вызвалъ новыхъ учителей изъ Кіевской Академіи. Они совершенно преобразовали ученіе и ввели преподаваніе схоластическое , внесенное въ Кіевъ во время Польскаго владычества.

Лихуды, послѣ многихъ испытаній судьбы, находились тогда опять въ Москвѣ, и обучали Греческому языку на Казанскомъ подворьѣ. Но въ 1717 году Іоанникій Лихудъ умеръ, а братъ его Софроній былъ произведенъ Архимандритомъ въ Рязанскій Содотчинъ монастырь. Новая Греческая школа ихъ существовала до 1724 года, когда повелѣно было соединить ее съ Академіею. Послѣднимъ учителемъ Греческаго языка въ ней былъ Грекъ Аѳанасій Скіада; въ Заиконоспасской Академіи должность эту занялъ ученикъ Лихудовъ, Алексѣй Барсовъ.

Вотъ изъ какихъ элементовъ составилось училище , въ которомъ помѣстился наконецъ

Ломоносов! Надобно сказать, что оно было тогда не совершенно церковное или духовное училище: въ него принимали и дворянъ. Потому-то , когда Ректоръ согласился принять къ себѣ Ломоносова , онъ записалъ его дворяниномъ , и только не велѣлъ ему говорить объ этомъ съ товарищами.