Мои Воспоминания

Глава 11

Моя мать. – Раввин Лейзер. – Страдания моей матери. – Каменецкий раввин. – Бабушкин совет.

Мать моя в доме деда была, словно Божье наказание. Она не подходила к дому. Воспитана она была таким отцом, как раввин Лейзер из Гродно, который с восьми лет не смотрел на женщин, и когда после своего тестя, р. Хилеля Фрида, зятя р. Хаима Воложинского, был в Гродно учителем меламедов, то перед ним по улице шёл шамес и сгонял всех женщин с тротуара.

Приходя по пятницам в баню, р. Лейзер раздевался вместе с бедными людьми. И увидев у бедняка рваные сапоги, с ним менялся, то же и с рваной рубахой и штанами: он отдавал бедным собственное и надевал бедняцкое. А когда приходил домой – в рваной, паршивой одежде под капотом со штреймлом, бабушка его не узнавала. Этого, говорил он о штреймле и капоте, уже нельзя поменять. Бабушка, конечно, от таких действий подымала крик: для неё это было таким расходом, с каким не было сил сладить, город в те времена платил раввину мало, так что им с трудом хватало на жизнь, а готовить мужу каждую пятницу новую одежду – на это головы не станет. Но он её утешал тем, что бедняку важнее иметь хорошие сапоги, так как он, несчастный, должен ходить, чтобы заработать деньги; а в рваной одежде и рваных штанах он ещё может, во-первых, простудиться, а во-вторых, долго в такой одежде в поисках работы не походишь.

Бабушка не хотела его огорчать, шла к себе в комнату и плакала. Но об этом деле стало известно в городе. Нашёлся богач, который себя держал за родственника, и стал посылать бабушке в пятницу вечером одежду, чтобы раввин мог свою раздавать.

У него было много книг, которые стоили тысячи рублей. Эти книги он унаследовал от отца, р. Ехезкеля, и от тестя, р. Хилеля, и ими был полон весь дом.

Он обычно сидел в комнате с закрытой на цепочку дверью и занимался. В комнате была маленькая дверца, которую он открывал, когда стучалась его жена раввинша. Когда приходили женщины с вопросами, раввинша выслушивала вопрос и передавала мужу через дверцу, и он решал. Когда возникал вопрос о трефном или по поводу кур[114], раввинша протягивала ему через дверь объект вопроса, а он осматривал и решал. Раввинша поэтому стала большим специалистом в этих вопросах и в большинстве случаев решала сама. Муж выслушивал её мнение и проверял, а позже уполномочил её выносить решения по самым лёгким вопросам. Она также вполне была способна выучить лист Гемары и даже считалась за учёного.

Р. Лейзер читал вместе со всеми только «крият-шма»[115] и «Шмона-эсре»[116] И даже это было для людей трудно. Приходилось долго ждать, не меньше часу. Прочие молитвы он всегда читал «для себя», и это продолжалось по два часа. Благословения продолжались у него по часу. При каждом слове он ревностно возносился взглядом к Всевышнему, вникая в смысл молитвы. Он стал большим знатоком в Вопросах и ответах[117] - и к нему обращались раввины со всего Виленского округа. У него также имелись книги с вопросами и ответами, которые нигде не купишь.

Дом его всегда был полон раввинами и учёными. Гродненские учёные любили даже поговорить о Торе с раввиншей - к нему самому было трудно подступиться. К учёным вопросам она подходила со свойственным ей здравым смыслом, а если в чём-то затруднялась, то спрашивала у него, когда никого не было.

Мою мать начали сватать с двенадцатилетнего возраста; но только дед, который понимал в людях, не мог сделать выбора. Он, наверное, искал такого жениха, чтобы отличался и в учении, и в родственных связях. А когда такой нашёлся, то не понравился бабушке. Она не хотела, чтобы у её дочери был муж шлимазл, говоря, что шлимазлник-раввин – это тоже плохо для жены и детей.

У него она имела большой авторитет: была из хорошей семьи, очень умная, и как раз благодаря ей он смог стать таким честным евреем, как ему хотелось. Она много страдала от его набожности и доброты, и если во время еды приходили в дом бедняки, он приглашал всех к столу и предлагал лучшие куски. Он говорил, что бедняк так голоден, с такой жадностью ест свой кусок хлеба, что трудно смотреть… И таким образом он мог позвать к столу десять-двенадцать бедняков. Все домашние выходили из-за стола голодными, но если ещё для нескольких бедняков не хватало, он посылал купить хлеба и булок, и из них никто не уходил голодный.

Раввинша часто плакала и жаловалась, что не может выдержать расходов, хотя и получала большую поддержку от своей раввинской семьи, где знали об их положении. Также и богачи были, которые хорошо помогали. Но всего этого было мало р. Лейзеру для его бедняков, которых он хотел поддерживать. Она с детьми почти терпели голод.

К моменту, когда посватался мой отец, дочь уже была, как тогда считалось, «старой девой»: восемнадцати лет, а может, и девятнадцати... Мать плакала, как было тогда принято, что дочь – такая взрослая, и это – в семье таких учёных. Сватовство приняли с радостью, поскольку жених понравился обеим сторонам – и раввину, и раввинше. С одним лишь недостатком: сват был простым человеком – крепким хозяином, помесячным старостой. Для них это был большой удар, ужасное пятно на семейной репутации.

Но благодаря двум обстоятельствам – дочь уже «старая дева», и брат теряет место раввина[118]– пришлось согласиться с тем, чтобы взять жениха на пробу. Р. Лейзер видел, что у жениха хорошая голова, и он может ещё стать большим учёным. Отец мой был умным мальчиком, а его отец, Арон-Лейзер, его научил, как ему держаться, приехав в Гродно к свату, и отец себя вёл, как наивный святой, не умеющий считать до двух, весь интерес которого – Тора и молитвы.

Перед поездкой в Бриск на обсуждение условий к тому времени двенадцатилетний мальчик просмотрел всю книгу «Основа и корень служения» и явился к богобоязненному свату с усталым, нахмуренным лицом, хоть был свежим, здоровым мальчиком.

Короче, он понравился – и свату р. Лейзеру, и сватье. Она увидела, что он и умён, и красив, и была уверена, что из него конечно получится хороший раввин.

Мама, воспитанная в таком благочестивом доме, в семье таких праведников и мудрецов, пришла, бедняжка, в дом, в котором не слышно было слова Торы. Между людьми, приходившими к её свёкру, не видно было ни одного раввина, ни одного учёного, ни одного праведника, одни обыкновенные евреи. А еврей, если он не раввин, не имел для неё никакой цены. Более того, она их просто за людей не считала. Только крутятся рядом евреи, и никто не учится, никто не молится – ни приличий, ни благочестия – просто садятся три раза в день за трапезу, и при этом ругаются, сплетничают, и тому подобное.

Прибавить к тому же, что мама, благословенна её память, была не слишком умна, можно себе представить, как она не подходила к нашему дому.

Мужа она любила, как любила родителей, так как помимо прочего, он был очень добрым, честным и тихим человеком. Дед Арон-Лейзер не слишком любил невестку, сторонился её. Бабушка Бейле-Раше также не была ею довольна. Мама не была хорошей хозяйкой, не умела варить и печь, как в те времена умели женщины, не умела шить – что умели тогда даже маленькие девочки.

Зато была она очень благочестивой, и хотя Гемары не знала, но «Обязанности сердец»[119] и «Светильник»[120] знала хорошо, чуть не наизусть. «Обязанности сердец» она учила всё время и так была этим поглощена, что её почти совсем не трогало, что её муж стал хасидом, и отец, который стал хасидом сразу после свадьбы, увидев, что жена ему не мешает, особенно её за это ценил.

Через какое-то время мать привыкла к дому со всеми его гостями, и чтобы удержать их от злословия, сплетен и ругани, держала при себе маленькую книжку «Обязанности сердец», и когда кто-то начинал злословить, тут же его поучала, вычитывая отрывки, в которых говорилось о том, каким большим грехом является злословие. Она просто не давала им жить. Поначалу им было с ней трудно: возись тут с богомольной тёткой! Но потом привыкли, а некоторые даже вовсе воздерживались в её присутствии от всякой дурной речи.

Её часто навещал каменецкий раввин, её дядя. Просто приходил к ней в дом, что было необычной вещью. Он ни к кому не ходил. Кстати, его брат просил его приблизить к себе его дочь, навещать её. Её отец понимал, что она попала в дом, который должен быть ей чужд по её воспитанию, и ему было важно, чтобы его брат уделил ей внимание и частыми посещениями, возможно, смягчил сердце свёкра, относившегося к ней не совсем хорошо.

Года через три деда уже перестала привлекать идея породниться с большими раввинами. Он видел, что явно просчитался с невесткой, дочкой раввина, и стал считать, что это вовсе не такое счастье – ради родства причинить зло своим сыновьям, дав им такую шлимазлницу в жёны.

Своему Йоселе он устроил аристократический шидух самого высокого ранга. Тут он уже искал чисто мирские достоинства: красоту, положение, способности – и это он нашёл.

Это была дочь известного купца, не из городских жителей, и очень красивая.

Справили свадьбу, красивая невестка приехала в Каменец в карете, запряжённой четвёркой, словно помещица. На красоту невесты сбежался смотреть весь город, восхищались её очарованием, элегантностью, дорогими украшениями. Нет слов описать радость Арон-Лейзера. Она, к тому же была умной, хорошо воспитанной, тактичной, деликатно относилась к людям и была прекрасной хозяйкой.

Дед питал к ней странную любовь, всё время держал возле себя, она ему была дороже всех детей.

С приходом Йохевед положение моей матери очень ухудшилось. Если раньше её не любили, но хотя бы ценили её происхождение, то теперь, с появлением новой, красивой невестки, раввин перестал навещать свою племянницу, и дед её просто возненавидел. Разница между раввинской дочерью и дочерью реб Шимона Дайча была слишком заметна, и последняя его прямо очаровала.

Положение мамы стало невыносимым также из-за ревности- все любят молодую невестку, все ей делают комплименты свёкор цацкается с Йохевед, а на неё даже не смотрит. Она часто сидела и плакала, перестала заходить в комнату, где бывал свёкор со всеми своими гостями из Каменца. А каменецкие люди были просто рады, что избавились от той, которая им регулярно отравляла жизнь, не давая говорить, что им хочется.

Молодая невестка принесла новые порядки в дом и в хозяйство – все аристократического рода. Готовила новые блюда, всякие новые печенья - она просто не умела сидеть без дела. Там что-то обновит, тут переделает, починит бельё, сошьёт женщинам платья, а мужчинам брюки. Дом приобрёл новый вид, в нём стало светлее и чище, и вся семья сделалась чище, нарядней.

Мама много раз бегала к раввину, чтобы выплакать свою душу. И раввин её утешал и успокаивал тем, что муж её выше мужа Йохевед.

Действительно – хотя Йоселе тоже был вполне приличный молодой человек, честный и порядочный, и тоже был способен учиться, но Мойше, мой отец, был умнее, одарённее и благороднее его.

Когда мама плакала у себя в комнате, отец её утешал теми же словами, что и её дядя, раввин. Но ничего не помогало. Тогда он решил насовсем переехать из родительского дома в отдельную квартиру, покончив таким образом с ненавистью и ревностью. Она себе будет учить свои «Обязанности сердец», «Светильник» и «Книгу благочестивых»[121] Простое выполнение религиозного обряда – бессмысленно, если не исходит из благочестивого настроения и не имеет своим последствием нравственное совершенствование. Книга выдержала несколько изданий в переводе на идиш) – и в доме станет спокойно.

Но он боялся предложить отцу такую вещь и пошёл к своей матери за советом. Он знал, что мать имеет большое влияние на отца, который её слушается и в более важных вещах.

Мать ему дала совет - написать отцу хорошее письмо, рассказав, как его Сара день и ночь плачет и сообщить, что он хочет переехать в другую квартиру. Он очень боится слёз её, бедной сироты – отец её к тому времени уже умер - и другого пути её успокоить, как только поселиться отдельно, он не видит.

«Напиши такое письмо отцу, - посоветовала она ему, - оно дойдёт до его сердца. Он ведь приличный еврей, и такие слова, как «слёзы», «покойные родители», «праведники» на него повлияют. Он конечно расскажет мне о письме, наверное попросит совета, и я уже знаю, что ему сказать».

Так он и сделал. Дед получил письмо и сначала рассердился на сына, захотевшего изменить правилу, которое он не желал менять ни за что на свете – жить всем детям вместе. Но слёзы взрослой женщины запали ему в сердце. Он почувствовал страх – не дай Бог, её праведники-родители нашлют на него проклятье. Он ни на что не мог решиться и пошёл советоваться со своей женой Бейле-Раше.

Мудрая Бейле-Раше на это ему сказала, что и она очень неспокойна оттого, что Сара постоянно плачет: ведь с такими большими праведниками, как её родители, надо очень считаться – не дай Бог, до них дойдут её слёзы.

«Я очень перед ними дрожу, - сказала бабушка, - да и Мойшеле нашего жалко: что же ему портить жизнь из-за её слёз?»

Ещё заметила бабушка, что с невесткой они здорово просчитались. Она-таки шлимазлница, неспособная завязать кошке хвост. Но тут уж ничего не поделаешь, пусть хоть живут, горя не зная.

Бабушка умела говорить и когда надо, повлиять на деда.

Отец своего добился: снял у Шломо Йореса за двадцать рублей в год трёхкомнатную квартиру с кухней, и перед мамой открылся новый мир. Стала она жить по своему вкусу и желанию - сидела всё время над своими книгами и в глаза не видела Йохевед со свекровью и со всем каменецким народом. Иногда ходила к своему дяде и часами сидела с раввиншей. О заработке, как другие жёны, мама не заботилась, её это всё не касалось, не знала, что значит приготовить обед, и когда он должен быть готов – это было не её дело. О том, чтобы шить или починить рубашку, не было речи. Даже шабат и праздники проходили без её участия, словно она не была хозяйкой.

И так она прожила с отцом тридцать лет – спокойно и размеренно. По девять месяцев была беременной, по два года кормила, каждые три года – новый ребёнок. Внимание уделяла только ребёнку, которого кормила, и «Обязанностям сердец».

Отец никогда не говорил с ней о делах и не спрашивал, что будет сегодня на обед. Он знал, что ей это неизвестно, и когда приходил домой, она ему рассказывала истории из «Светильника», и о том, как человек должен служить Господу, согласно «Обязанностям сердец» и другим святым книгам. Отец слушал эти истории и молчал.