Ому

Глава LV ОХОТНИЧЬЯ ПРОГУЛКА С ЗИКОМ

От подножия горы вела вверх крутая, окаймленная кустами тропинка, огибавшая скалы и расселины. Тут и там зияли зеленые пропасти: стоило в них заглянуть, как начинала кружиться голова. Наконец, мы добрались до венчающего горы лесистого гребня; вдоль него тропинка шла в густой тени наподобие галереи.

Во все стороны открывался чарующий вид. Дул легкий ветерок, шелестевший среди деревьев, а внизу в долине трепетали листья; за ней расстилалось море, синее и безмятежное. По направлению к центру острова рельеф повышался, образуя хребет за хребтом и вздымающиеся друг над другом пики; и все купалось в призрачной дымке тропиков, навевавшей грезы. Вдали на много миль в глубокой тени гор лежали тихие долины; кое-где шум уединенного водопада нарушал тишину. А высоко над всем островом, в самом центре поднимал свой перст пик Свайка. На склонах гор виднелись небольшие стада быков; некоторые мирно паслись, другие медленно спускались в долины.

Мы шли все дальше, направляясь к склону холма милях в двух впереди, где виднелись ближайшие быки.

Мы предусмотрительно приближались к ним против ветра, ибо, подобно всем диким животным, они обладают исключительно тонким обонянием и острым слухом.

К тому же, пробираясь сквозь чащу, мы легко могли спугнуть других лесных обитателей, а потому подкрадывались очень осторожно.

Дикие кабаны на Эймео необычайно свирепы, и так как они часто нападают на туземцев, то, следуя примеру Тонои, я время от времени заглядывал под листву и часто оборачивался, чтобы посмотреть, не отрезан ли путь к отступлению.

Когда мы огибали купу кустов, какой-то шум за нами, напоминавший треск сухой ветки, нарушил тишину. Тонои мгновенно схватился за сук, готовый к прыжку, а палец Зика лег на курок ружья. Снова послышался треск, и решив, что время настало, я приложил ружье к плечу.

— Смотрите в оба! — крикнул янки и, опустившись на колено, раздвинул ветви. Сразу же раздался выстрел его ружья, и черный разъяренный кабан — его вишнево-красные губы сморщились, обнажая два блестящих клыка, — с диким хрюканьем ринулся, совершенно невредимый, через тропинку и с шумом скрылся в зарослях по другую сторону. Я приветствовал его выстрелом вдогонку, но моя вежливость была оставлена без малейшего внимания.

К этому времени Тонои, славный потомок епископов Эймео, находился на высоте двадцати футов над землей.

— Арамаи! Спускайся, старый дурак! — крикнул янки. — Противная животина уже на той стороне острова.

— Сдается мне, — продолжал он, когда мы принялись перезаряжать ружья, — зря мы стреляли по этому треклятому кабану; только всю охоту испортили. Быки услышали шум и скачут теперь вовсю, задрав хвосты. Быстрей, Поль, полезем вон на ту скалу и взглянем, все ли они убежали.

Но быки были уже так далеко, что казались не больше муравьев.

Так как приближался вечер, мой спутник предложил немедленно вернуться домой, а затем, хорошенько выспавшись, утром отправиться на целый день поохотиться объединенными силами плантации.

Спускаясь в долину по другой тропинке, мы пересекли несколько горных склонов, поросших великолепными деревьями.

Одна из древесных пород особенно привлекла мое внимание. Толстый, покрытый мхом ствол вышиной в семьдесят с лишним футов вначале шел без единого сучка, и лишь на высоте многих футов над землей от него отходили толстые ветви, покрытые глянцевитой листвой темно-зеленого цвета. Вокруг нижней части дерева торчали тонкие, похожие на горбыли, совершенно гладкие подпорки из коры, росшие из одного центра и уходившие в землю на расстоянии по меньшей мере двух ярдов от основания ствола. Эти естественные подпорки кверху суживались и постепенно переходили в самый ствол. Некоторые признаки указывали на то, что среди них укрывались быки. По словам Зика, это дерево в старину шло на постройку флотилий таитянских королей. Оно употребляется на пироги и теперь. Древесина у него исключительно плотная и прочная, ее и червь не берет.

Спустившись до половины холма, мы вышли из лесу и очутились на открытом месте, поросшем папоротником и травой, на которую несколько одиноких деревьев отбрасывали длинные тени в лучах заходящего солнца. Там мы обратили внимание на участок земли площадью в сотню квадратных футов, заросший дикими травами и терновником и издававший глухой звук под нашими шагами; он был окружен разрушенной каменной стеной. Тонои сказал, что это заброшенное и всеми забытое место древнего погребения, где никого не хоронят с тех пор, как островитяне стали христианами. Там лежало много мертвых язычников, замурованных в глубоких склепах.

Мне захотелось проверить слова старика, и я попытался было осмотреть катакомбы, но растительность образовала поверх них сплошной покров, и я не смог обнаружить ни одного отверстия.

По дороге в долину мы прошли мимо ручья, возле которого когда-то была деревня, давно покинутая жителями. Там ничего не осталось, кроме каменных стен и полуразрушенных грубых фундаментов из того же материала. Среди них буйно разрослись большие деревья и кусты.

Я спросил Тонои, сколько времени здесь никто уже не живет.

— Мой таммари (мальчик). Мартаир много каннака (людей), — ответил он. — Теперь остался только бедный пехе каннака (рыбаки). Мой здесь родился.

Внизу в долине разнообразная растительность была не похожа на ту, что мы видели в горах.

На равнинах Эймео самым распространенным деревом является «ати» — очень высокое с толстым стволом и широкими листьями, по форме напоминающими лавровые. Древесина у него великолепная. На Таити мне показывали узкую полированную доску, достойную того, чтобы из нее сделали шкатулку для короля. Вырезанная из сердцевины ствола доска была густого ярко-алого цвета с желтыми прожилками, а местами слегка дымчатого оттенка.

Рядом с царственным «ати» можно увидеть прекрасное цветущее дерево «хоту»; пирамиду его блестящей листвы оживляет множество мелких белых цветов.

Почти вся долина поросла густым лесом, но, к своему удивлению, я обнаружил в ней очень мало деревьев, приносящих пользу островитянам; едва ли одно из сотни было среди них кокосовой пальмой или хлебным деревом.

Но и тут Тонои смог дать мне объяснение. Во время кровавых религиозных войн, возникших после обращения в христианство первого Помаре, военный отряд с Таити погубил («окольцевав» кору) целые рощи этих ценных деревьев. Потом они еще долго стояли на солнце сухие и безлистые — печальные памятники, олицетворявшие судьбу, которая постигла жителей долины.