Ому

Глава VI МЫ ПРИСТАЕМ К ОСТРОВУ ДОМИНИКА

Сразу после наступления темноты капитан Гай, боявшийся провести еще одну ночь у Хайтайху, распорядился сняться с якоря.

На следующее утро, когда все полагали, что мы пустились в далекое плавание, «Джулия» внезапно изменила курс и направилась к острову Доминика, или Хива-Оа, расположенному к северу от покинутой нами Санта-Кристины. Как мы узнали, причиной этого было желание заполучить, если окажется возможно, несколько матросов-англичан, которые, по сведениям, сообщенным командиром корвета, недавно сошли там на берег с американского китобойца и хотели наняться на какое-нибудь английское судно.

После полудня мы приблизились к острову и шли на траверзе тенистой горной долины, начинавшейся от берега глубокой бухты и терявшейся вдали, где она извивалась зеленым ущельем.

— К наветренному грота-брасу! — заорал старший помощник, прыгая на фальшборт.

Через мгновение мчавшаяся по волнам «Джулия», внезапно остановленная в своем беге, задрала нос, как вскидывает голову осаженный на скаку конь, и вода под ее бушпритом вспенилась.

Мы находились как раз у того места, где рассчитывали пополнить экипаж; поэтому сразу же была спущена шлюпка, чтобы идти к берегу. Теперь возникла необходимость подобрать гребцов — людей, менее всего склонных сбежать. После довольно длительного совещания между капитаном и его помощником выбор пал на четырех матросов, признанных самыми надежными; или, вернее, на них остановились потому, что среди отборной компании подозрительных типов их считали менее отъявленными негодяями.

Вслед за матросами, вооруженными тесаками, — о туземцах шла очень дурная слава — за борт спустился наш больной капитан, который решил, по-видимому, на этот раз показать себя во всем блеске. Кроме тесака, на нем был старый абордажный пояс с засунутыми за него двумя пистолетами. Шлюпка немедленно отчалила.

У моего приятеля Долговязого Духа среди прочего имущества, представлявшего несколько странное зрелище в судовом кубрике, была превосходная подзорная труба, и мы для этого случая ею воспользовались.

Когда шлюпка подошла к берегу в конце узкого залива и стала уже не различима для невооруженного глаза, мы все еще ясно видели ее в подзорную трубу; она казалась не больше яичной скорлупы, а люди превратились в пигмеев.

Наконец, увлекаемое волной, издали представлявшейся длинной полосой пены, крохотное суденышко врезалось в берег среди града сверкающих брызг. Там не было ни души. Один пигмей остался у шлюпки, а остальные пошли вдоль берега, внимательно оглядываясь по сторонам, то и дело прикладывая руку к уху, чтобы прислушаться, и пристально всматриваясь под густые ветви деревьев, свисавшие в нескольких шагах от моря. Никто не появлялся, и, по всей видимости, кругом царила могильная тишина. Но вот фигурка с пистолетами, а за ней и остальные, размахивавшие своими шилами, вступили в лес и вскоре скрылись с глаз. Они оставались там недолго, опасаясь, вероятно, вражеской засады, если заберутся далеко вверх по узкой долине.

Через некоторое время они снова сели в шлюпку и вскоре уже отважно мчались по волнам бухты. Вдруг капитан вскочил на ноги — шлюпка повернула назад и опять приблизилась к берегу. Несколько десятков туземцев, вооруженных копьями, в подзорную трубу казавшимися тростинками, только что вышли из лесу и, очевидно, кричали чужеземцам, чтобы те не торопились удирать, а вернулись для дружеских переговоров. Но островитяне, должно быть, не внушали особого доверия, так как шлюпка остановилась примерно на расстоянии своей длины от берега, и капитан, стоя на носу, исполнил пантомиму, направленную, очевидно, к тому, чтобы они подошли ближе. Один из них выступил вперед и ответил что-то, по всей вероятности снова убеждая чужестранцев отбросить недоверчивость и высадиться на берег. Капитан, размахивая руками, исполнил еще одну пантомиму, означавшую отказ. Под конец он сказал что-то, заставившее туземцев замахнуться копьями. Тогда он выстрелил из пистолета, и вся толпа пустилась бежать; лишь один бедняга, уронив копье и прижимая руку к бедру, медленно заковылял прочь. У него был такой жалкий вид, что у меня зачесались руки пустить пулю в того, кто его ранил.

Подобные акты бессмысленной жестокости нередко совершаются капитанами судов, пристающих к сравнительно мало известным островам. Даже на архипелаге Паумоту,[18] находящемся на расстоянии всего одного дня пути от Таити, с торговых шхун, двигавшихся узкими проливами между островами, не раз стреляли по туземцам, когда те подходили к берегу; и негодяи делают это просто для забавы.

В самом деле, отношение многих моряков к этим голым язычникам может показаться почти невероятным. Они едва признают их за людей. Любопытно отметить: чем более невежествен и унижен человек, тем с бóльшим презрением он смотрит на тех, кого считает ниже себя.

Так как все средства убедить островитян оказались тщетными и никакой надежды на возобновление с ними сношений не осталось, шлюпка вернулась к судну.