Глава 14




— Ты уверена, Кэтрин Энн? Мы можем и подождать с этим, — с сомнением в голосе произнес Трей, озабоченно хмуря брови. — Наверное, мне следовало бы предупредить тебя…

— Я очень рада, что ты этого не сделал, — ответила она.

Сердце ее громыхало, как кроссовки, болтающиеся в центрифуге стиральной машины.

— И тогда ты бы ответила… «нет»? — спросил он тоном, в котором надежда боролась с отчаянием.

Они стояли перед дверью забронированного им номера; голова ее едва доходила до уровня его галстука, и за широким разворотом его плеч ее совсем не было видно. В руке он держал ключ от комнаты — пропуск в новый этап их жизни, откуда, как она понимала, уже не будет возврата к тому, что было у них раньше. Кэти судорожно сглотнула и погладила Трея по щеке, стараясь скрыть свое смятение.

— Ты хоть кому-нибудь когда-то оставлял шанс сказать тебе «нет»? — с мягкой улыбкой произнесла она. — Но на самом деле я бы не отказала. Просто прихватила бы с собой еще кое-что.

Он выглядел подавленным.

— Ох, я об этом совсем не подумал. Я… я куплю тебе новую зубную щетку и пасту.

— Я уверена, что это все, что мне понадобится.

Трей подготовил все заранее и даже загодя взял ключ, чтобы ей не пришлось ждать в машине под ярким освещением на въезде в мотель, пока он будет брать его у ночного портье. На тумбочке рядом с кроватью стояли цветы, на постели лежало несколько взятых у тети подушечек, тех самых, которые Кэти использовала в качестве подпорок для учебников, когда они занимались у него дома, и которые Трей подкладывал под голову, когда устраивался у нее на коленях.

— А тетя не хватится их в твое отсутствие? — спросила Кэти.

— Я найду что ей сказать. Я подумал, что они помогут тебе чувствовать себя здесь… более по-домашнему.

— Ты очень внимательный, Трей.

— Кэтрин Энн, я… — Он шагнул вплотную к ней, и она заметила, как напрягаются мышцы у него на горле, когда он произносит эти слова.

— Что, Трей?

— Я люблю тебя. Я люблю тебя всем своим сердцем. Я люблю тебя с самого первого момента, когда увидел, как ты выбежала из дома своей бабушки к стоящей на улице снежной королеве. Мне просто необходимо показать тебе, насколько сильно я тебя люблю.

— Что ж, — прошептала Кэти, обнимая его за шею, — будем считать, что ты уже начал.


— Я не хочу тебя отпускать, — сказал Трей, нежно сжимая ее лицо между своими ладонями, через несколько часов, когда они уже стояли перед дверью дома мисс Эммы. Страсть, кипевшая в нем этой ночью, до сих пор проявлялась в ярком румянце на его раскрасневшемся лице и лихорадочном блеске в глазах.

— Я знаю, — тихо произнесла Кэти, — но мне нужно идти. Я уверена, что бабушка не спит.

— Как думаешь, она не убьет меня, когда увидит тебя? Я ведь обещал ей, что верну тебя еще более прекрасной, чем когда-либо, но тогда я имел в виду…

— Я понимаю, что ты имел в виду, и я действительно чувствую себя более красивой, чем раньше.

— Так оно и есть, если это вообще возможно. Ты не жалеешь?

— Нет, Трей. Я ни о чем не жалею.

— А потом не пожалеешь?

— Никогда. Спокойной ночи, mon amour[6].

Трей поцеловал ее, после чего она отвела его руки от своих щек. Они обменялись долгими, полными сожаления взглядами, и она шагнула в дом, прежде чем он успел поцеловать ее еще раз на освещенном крыльце, где их мог заметить любой случайный прохожий, оказавшийся на улице в три часа утра. В двери имелось небольшое декоративное окошко, и, когда Кэти закрыла дверь, он приложил к стеклу свою раскрытую ладонь, а она прижалась к ней своей ладонью с другой стороны. Через некоторое время они убрали руки, но Кэти не гасила свет на крыльце, пока не услышала звук его отъезжающего от дома «мустанга».

В гостиную, виляя хвостом, пришел Руфус, чтобы поздороваться с ней; в его больших глазах ясно читался вопрос: Как все прошло? Хорошо? Кэти тихонько рассмеялась и, зашуршав шифоном, присела, чтобы обнять его за шею.

— Да, да, все прошло хорошо, — прошептала она, переполняемая волной счастья.

В доме было совсем тихо. В кухне горел свет, и она обнаружила в раковине невымытый чайник, чашку, блюдце и ложечку — явное свидетельство того, что бабушка ждала ее до последнего момента, пока все-таки не ушла спать. Кэти была рада этому. Прическа ее была смята, макияж вытерся. Утром все равно придется отвечать на массу вопросов, но остаток ночи ей хотелось провести наедине со своими воспоминаниями.

В своей комнате она медленно разделась, нежно притрагиваясь к тем местам, где ее касались руки Трея, и до сих пор чувствуя внутри себя его живое тепло. Она понимала, что это все равно должно было когда-то произойти, но не думала, что это будет после выпускного бала и в номере мотеля. Этот поворот событий стал для нее полной неожиданностью. Даже после того, как он хрипло шепнул ей на ухо: «Давай пропустим завтрак. Я заказал тут для нас одно место», — ей и в голову не пришло, что имел в виду Трей. Она наивно полагала, что, желая остаться с ней наедине, он собирается отвезти ее в Дэлтон, чтобы поесть «У Денни» блинов и сосисок.

Все прошло таким же естественным образом, каким пчела находит цветок розы. Не было никакой неловкости или застенчивости, когда они раздевались друг перед другом. Все выглядело так, будто они всю свою жизнь вешали свою одежду рядом. Они смотрели друг другу в глаза до тех пор, пока полностью не разделись, а затем он потянул ее в постель, поедая своим взглядом, но очень осторожно и с благоговением.

— Кэтрин Энн… — раз за разом, словно молитву, бормотал Трей, обнимая и лаская ее, и его тело рядом с ней казалось таким правильным, таким совершенным, что она почти не заметила короткой острой боли в тот момент, когда океан нахлынул на берег и вода с песком превратились в единое целое.

Все было так здорово, что она несказанно удивилась — и испугалась, — когда почувствовала влагу на щеке Трея и, повернувшись в объятиях, заметила на его лице слезы.

— Трей! — воскликнула она, и сердце ее сжалось. — Что случилось?

— Ничего, — сказал он, неистово прижимая ее к себе. — Ничего особенного. Просто… просто я больше не чувствую себя сиротой.


Эмма слышала, как Кэти открыла входную дверь и на цыпочках прошла по коридору в свою комнату, сопровождаемая Руфусом, который звонко стучал когтями по твердому деревянному полу, выдавая их присутствие. Эмма не спала всю ночь, предварительно подняв на окне жалюзи, чтобы можно было смотреть на звезды. Вид звездного неба почему-то действовал на нее успокаивающе. Когда на душе было тревожно, как сегодня, она всегда смотрела на звезды. Возможно, слово «печаль» более точно соответствовало ее состоянию. Это все-таки случилось. Она не сомневалась, что сегодня ее внучка потеряла девственность. Бабушки тонко чувствуют такие вещи. Кэти и Трей не пошли на завтрак, устроенный в клубе «Киванис» после выпускного бала. Ей позвонил один из спонсоров, обеспокоенный тем, что самая красивая пара бала так и не появилась там. Если то, чего опасалась Эмма, действительно произошло, первое, что необходимо было сделать Эмме в понедельник утром, это записаться на прием к доктору Томасу, чтобы он выписал для Кэтрин Энн противозачаточные таблетки.


Мейбл взглянула на свой будильник. Трей пришел домой в три пятнадцать. Ее спальня находилась рядом с гаражом, и она слышала, когда он приехал. Она чувствовала себя подавленной. Частенько, когда он уходил из дому, Мейбл проверяла его комнату на предмет наличия там всяких запрещенных вещей вроде наркотиков, порнографических журналов, алкоголя, пугающих записей в ежедневнике, и все это с единственной целью — быть в курсе того, что происходит в жизни ее племянника. Уже довольно давно она обнаружила в дальнем конце ящика стола пачку презервативов и тогда с облегчением вздохнула: по крайней мере, он хотя бы предпринимает меры предосторожности, исходя из благоприятного варианта развития событий. Несмотря на ее просьбы, Трей отказался пройти обследование и сдать анализы, рекомендованные доктором Томасом, и Мейбл никогда еще так не чувствовала недостаток своего влияния на племянника.

— Пойду, когда буду готов, — заявил Трей.

Время от времени количество презервативов в пачке уменьшалось, но никогда это не происходило в тот день, когда у него было свидание с Кэти. И вот сегодня нескольких штук не хватало.

Она надеялась, что он будет нежен с Кэти и будет любить девочку так, как любил всегда. Несмотря на то что ее племянник был натурой очень непостоянной, Кэти имела над ним такую власть, какая вряд ли будет у другой девушки. Кэти, единственная и неповторимая, стала именно той половинкой, которой ему не хватало для целостности натуры.


Когда Джон пришел домой, в нос ударил запах жирной еды, который всегда встречал его с порога, когда отец был дома. Берт оставил включенным свет на вытяжке над конфорками, где стояла забытая после ужина сковорода с жиром от жарившегося бекона. Джон смотрел на забрызганную плиту, полную раковину немытых тарелок, висевшее на дверце духовки грязное полотенце для посуды, дырявые носки и потертые ботинки отца под столом, где он их снял и бросил, и почувствовал, как снизу снова подступает удушливая тошнота, с которой ему пришлось бороться весь вечер. Он ослабил галстук и быстро прошел через кухню, даже не задержавшись, чтобы сделать глоток воды и промочить пересохшее горло. У себя в спальне Джон, не раздеваясь, упал на кровать и, заложив руки за голову, уставился в потолок.

«Утром пойду на мессу», — решил он. Джон уже давно там не был. Когда его мама была жива, они с ней всегда по воскресеньям ходили в церковь Святого Матфея, но сейчас он шел туда только тогда, когда скучал по ней и нуждался в душевном покое. Завтра он отправится в церковь в поисках другого покоя.

Загрузка...