Перекати-поле

Глава 27

Начался осенний сбор футбольной команды. Общежитие для спортсменов университета Майами заполнилось, одно его крыло заняли футболисты, другое — представители всех остальных видов спорта. Вернувшиеся на занятия опытные игроки — основной состав — поселились в комнатах с равными себе, а новобранцы — с новобранцами. Когда все устроились, Трей удивился, что койку Джона никто не занял. Он промолчал, рассчитывая, что комендант общежития сам сообщит о своем недосмотре в отдел расселения. В его нынешнем положении мысль о необходимости делить жилье с посторонним человеком — приноравливаться к его привычкам и наклонностям (а что, если он любит рэп?) — вызывала у него отвращение. Трей обнаружил, что он страстно стремится к уединению, возможности спокойно поплакать, похандрить, побросать что попало в стенку, если захочется, невзирая при этом ни на кого другого.

Со стороны начинающих, да и основного состава, он чувствовал уважение, которого не оказывали другим новичкам. «Майами Харрикейнс» дополнительно брали всего одного квотербека к своему уже имеющемуся составу, и Трей хорошо понимал, что, если он не сможет зарекомендовать себя, все это уважение испарится так же быстро, как исчезают следы на песке во время песчаной бури. Ему было странно выходить на футбольное поле без идущего рядом с ним Джона. Ощущение было такое, как будто ему не хватало важнейшей части оснащения, и оно не покидало Трея в течение первой недели предсезонной практики. Однако это никак не влияло на его игру, и озабоченность наблюдавших за ним тренеров развеялась уже во время одной из первых утренних тренировок. Трея и ветерана-центрового вместе с командой, составленной из новичков — беков и ресиверов, — выставили против угловых беков, лайнбекеров и сейфти из основного состава в игре семь на семь. После летнего перерыва такая тренировка должна была помочь ветеранам вернуть уверенность в себе и синхронность действий за счет новобранцев.

— Хорошо, Трей, покажи им, на что ты способен, — сказал Фрэнк и, отправляя его на поле, шлепнул по заднице.

Трей подчинился и, отойдя назад, продемонстрировал какую-то невообразимую способность оценить то, что происходит на площадке, а затем легким движением кисти направил мяч точно в ту точку, какую требовала игровая ситуация. Ресиверы из числа новичков иногда роняли мяч, но это было не из-за того, что ошибался Трей. Наиболее зрелищной демонстрацией его умения стал эпизод, когда он, отскочив назад, чтобы избежать серьезной попытки лайнбекера атаковать его, дважды подскочил на носках и бросил мяч на шестьдесят ярдов по длинной дугообразной спирали, после чего тот точно улегся в объятия ресивера в конечной зоне, как младенец укладывается на руках матери.

Все попытки сбить концентрацию Трея оканчивались неудачей. На поле он делал свое дело, даже глазом не моргнув. Он отказывался падать, когда защита ветеранов пыталась крыть его самым изощренным образом, пускаясь на разные уловки, чтобы заставить бросить мяч не туда, куда надо. Давая указания игрокам команды на поле, тренеры все больше убеждались в способности Трея пустить игру по запланированному руслу и умении точно определить, кто из своих закрыт, а кто может открыться, чтобы получить его пас. Напряжение еще больше нарастало по мере продвижения команды Трея в атаке, и уже не раз угловой бек противника перебрасывался с другим ветераном удивленными взглядами. Опытный центровой только ухмылялся через линию схватки, язвительно подначивая соперников:

— Что, парни, как вам такое угощеньице?

За линией поля Фрэнк оставил свои осторожные сомнения насчет резерва на позицию квотербека и ликующим жестом резко опустил локоть вниз — да! К началу сезона новичок из техасской глубинки полностью снял все опасения координатора линии нападения относительно того, что он не сможет обойтись без Джона Колдуэлла. Однако в душе Фрэнк с какой-то грустью отмечал, что Трей Дон Холл, быстро научившийся играть без Джона, своей правой руки, все еще не отошел от случившегося с ним дома, в Керси.

Вопреки своим первым июньским впечатлениям, Трей обнаружил, что очень немногое из того, что, по его мнению, должно было радовать в университете Майами и окружающей местности, по-настоящему нравилось ему. Само учебное заведение представляло собой частный исследовательский университет, построенный в тропическом саду, который рекламировался как одно из самых красивых и захватывающих мест во всей стране, но плотно расположенные высотные дома, закрывавшие горизонт, шум и интенсивное автомобильное движение постепенно начинали доставать Трея. Погода была лучше не придумаешь, но, несмотря на просторные лужайки, зелень великолепного кампуса и легкий бриз, время от времени приносившийся с Атлантики, влажность летних дней вызывали в нем пусть и не острое, но постоянное чувство клаустрофобии. Это ощущение появилось у Трея, когда он оставил безлесные равнины и в одиночку поехал на юг по федеральной автостраде Интерстейт 40. Когда Трей ехал через Луизиану, Алабаму, Миссисипи, открытый горизонт, к которому он привык с детства, незаметно потерялся среди густых сосен и деревьев, увитых плющом; они толпились вдоль дороги, которая в конце концов превратилась в настоящий туннель, — при этом ему хотелось чаще глотать воздух и возникало ощущение, что он тонет в каком-то болоте. Пляжи в Майами были шикарные, с потрясающими девчонками в бикини, но он еще никогда не чувствовал себя таким одиноким и покинутым, когда шел по песку вдоль бесконечного пространства воды; оказалось, что ему очень не нравится соль, остававшаяся на коже после океана.

Университет Майами был дорогим, плата за обучение здесь была одной из самых высоких в стране, и большинство студентов было из зажиточных семей. После своего первого визита с Джоном в кампус Трей считал, что будет интересно и захватывающе подружиться с теми, кто мог бы познакомить его с материальными прелестями мира, которых он никогда не знал. Теперь же, по причине, которой Трей и сам не мог себе объяснить, он оказался совершенно безразличен к идее «попробовать на себе богатство»; возможно, это было потому, что он до сих пор скучал по тем простым удовольствиям, которым они с Кэти и Джоном так радовались в своей относительной бедности.

Даже климат действовал на Трея неожиданным образом. В «Ручке сковородки» чувствовалось уже первое дыхание осени, но в этой части Флориды, краю пальм и гибискусов, температура оставалась умеренно высокой и устойчивой, а восходы по-прежнему были раскрашены нежно-розовым цветом, как сахарная вата, и нежно-голубым, как яйца малиновки. В это время года в его родном Керси в вечерней вышине двигались «странники ветра», стаи густых облаков, напоминавшие мощных всадников, за которыми по небесам над бесконечными прериями «Ручки сковородки» тянулся пестрый золотисто-пурпурно-фиолетовый шлейф.

По крайней мере, им с Кэти и Джоном виделось в облаках именно это.

— Слушай, а тут бывает когда-нибудь футбольная погода? — спросил как-то Трей у одного из своих товарищей по команде, вытирая лицо полотенцем у кромки поля во время перерыва в игре.

Парень этот был из Майами.

— Прикалываешься, комика из себя строишь? — переспросил тот.

Трей потратил большую часть сбережений, заработанных в «Аффилиейтид фудс», чтобы заплатить за свое пребывание в летнем лагере, и теперь — впервые в жизни — столкнулся с тем, что вынужден беспокоиться о том, где взять денег, чтобы заправить автомобиль или купить пиццу и поесть, когда проголодаешься среди ночи. Он мог бы найти работу на неполный рабочий день, но правила Национальной студенческой спортивной ассоциации запрещали спортсменам, получающим стипендии, работать осенью и весной. Его стипендия оплачивала буквально все, но карманных денег это не касалось. Однако отсутствие средств не особенно смущало Трея. Привлекательная внешность, талант и ум, а также его потенциальная возможность стать великим футболистом позволяли ему быть принятым в любой круг, в какой он только захочет, даже без денег. И он переживал только потому, что ему очень не нравилось по-прежнему брать деньги у своей тети. Он знал, что доходы Мейбл резко упали, и частенько возвращал ей чеки — из чувства вины, стыда, ощущения, что он не достоин ее щедрости, которую не хотел признать. В итоге Трей отказывался от излишеств, которые он мог бы купить на деньги.

Но у его финансового положения были и положительные стороны: он не принимал приглашений его новых приятелей — таких же новобранцев команды, как и он сам, — посетить места местных тусовок вечером по воскресеньям, вторникам и четвергам, принять участие в больших гулянках на всю ночь, где все отвязывались, чтобы потом собираться к игре в субботу. Он не позволял себе накачиваться пивом по вечерам и устраивать пьяные скандалы, да это и не могло поднять ему настроения.

Сейчас его занимали мысли о том, чтобы стать таким же популярным и известным, как новый Джим Келли^[9], и черт с ними, с Джоном и Кэти. Однако Трей не понимал, что с ним происходит, и отмечал у себя нетипичную тягу к одиночеству, желание ходить на занятия без компании, делать вид, что игнорирует сигналы, посылаемые ему девушками. Создавалось впечатление, будто он бредет по какому-то туннелю в надежде выйти из него с другой стороны на солнечный свет, под голубое небо.

Вдобавок к его вялой депрессии в середине октября перестали приходить письма от Кэти. До этого он каждую неделю вынимал из почтового ящика голубой конверт — ее любимый цвет. Эти письма приносили ему некое дьявольское наслаждение. Он ни разу ни одного из них не прочитал, но до тех пор, пока Кэти продолжала писать, она думала о нем, и ему хотелось, чтобы переживала — и страдала! — в наказание за ее предательство. Но все же у него осталось ощущение, что что-то внутри обрушилось, когда за весь остаток октября в его комнате больше не появилось ни одного письма от нее. Особенно ужасный момент он пережил, когда однажды увидел среди своей почты голубой конверт, но потом выяснилось, что это была реклама. Он яростно швырнул его в корзину для мусора, мысленно поклявшись никогда в жизни не подписываться на рекламировавшийся там журнал «Современный молодой спортсмен».

Сложив ее письма в хронологическом порядке, он хранил их, не в состоянии выбросить. Время от времени Трей вытаскивал эту перетянутую резинкой пачку из ящика своего стола и начинал теребить пальцами голубую бумагу, но уже через несколько минут сердце его вновь леденело, челюсти решительно сжимались. Она была уже его прошлым. А за окном гудел кампус с высокими сладострастными красотками, только того и ждущими, чтобы он поманил их пальцем. Проблема была лишь в том, что он не был готов кого-то манить, но это пройдет. «Время — великий лекарь», — любила повторять его тетя, а этого времени, как он сам любил себя уговаривать, было у него впереди еще полным-полно, его ждали самые захватывающие годы жизни, чтобы забыть Кэтрин Энн Бенсон.

Он был шокирован, когда тетя Мейбл написала ему, что Кэти потеряла свою полную стипендию от Первой баптистской церкви и не приедет в Майами. Он погрузился в глубоко угнетенное состояние, не зная, то ли испытывать облегчение, что ее не будет в кампусе, то ли расстраиваться, что ей пришлось отказаться от своей мечты. В тот день он пробежал по стадиону столько кругов, что в конце концов на дорожку вышел тренер Медфорд и велел ему остановиться.

Сперва в своих письмах Мейбл рассказывала ему о Кэти, а также умоляла вернуться домой и «выполнить свой долг» — вечно одна и та же фраза. Когда он не ответил, тетя изменила тактику и в письмах стала взывать к его совести.

Кэти пошла работать официанткой в «Беннис бургерс». Это единственное место, которое ей удалось найти. Милтон Грейвс не взял ее обратно в свою клинику, потому что это не понравилось бы его ханжески настроенной жене. В городе были и другие вакансии, но за них нужно было платить, а окружной агент, Дуглас Фриман в банке и Энтони Уитмор в своем страховом агентстве отказались брать на работу незамужнюю девушку в интересном положении. Я уверена, ты можешь представить себе все то отчаяние, которое заставило Кэти искать работу в «Беннис», совершенно не соответствующую ее способностям, уму и чувству собственного достоинства, но она уже согласна на любую работу, лишь бы обеспечивать себя и своего ребенка.

Эмма говорит, что ей приходится выносить оскорбления и обидные замечания от самых высокопоставленных жителей города, а также непотребные советы от некоторых мужчин, посетителей «Беннис». Мистер Миллер, ваш учитель биологии, который раньше называл ее «Доктор Бенсон», теперь обращается к ней просто Кэти.

Я подумала, что тебе нужно это знать.

Руфус стареет. В январе ему исполняется восемь. Помнишь, как вы с Джоном стащили его у Оделла Вулфа для Кэти? Казалось, это было только вчера. Ты ведь не догадывался, что я тогда умышленно послала тебя в твою комнату, будучи уверена, что ты обязательно сбежишь через окно, чтобы «быть в первых рядах», когда Джон будет дарить щенка Кэти. Эмма сказала, что никогда не видела тебя таким возбужденным — или замерзшим! Этот славный пес был большим утешением для Кэти.

Трей скомкал письмо в кулаке, чувствуя, что готов взорваться, но, тем не менее, все равно не ответил ей, и в конце концов его тетя поняла, что, если она хочет, чтобы он с ней как-то общался, лучше не упирать на его вину и не выдавливать из него сочувствие. Они редко говорили по телефону, да и то испытывая какую-то неловкость; разговоры тети Мейбл были хорошо продуманы, дабы избежать подводных камней, которые могли положить конец звонкам и лишить ее редкой возможности слышать голос своего единственного родственника. После этого Трей всегда чувствовал себя скверно; ему казалось, что он больше не может быть тем любящим племянником, которого заслуживала Мейбл, да и ее неизменное молчаливое разочарование возводило между ними барьер, который он не в силах был преодолеть.

Приближался День благодарения, до него оставался месяц. Тетя Мейбл рассчитывала, что он приедет домой — «праздник в этом году будет спокойный, только мы с тобой», — но Трей даже теоретически не рассматривал возвращение в Керси, несмотря на свое желание увидеться с тетей и грусть от того, что причиняет ей боль. Чтобы сразу пресечь ее ожидания, он заранее написал, что уже принял приглашение своего приятеля провести День индюшки с его семьей в Мобиле, штат Алабама. Когда Трей писал это письмо, у него сжималось горло от осознания, что это только первое из многочисленных разочарований, которые доведется пережить тете Мейбл. Его прежняя жизнь стала достоянием прошлого, и, скорее всего, он уже больше никогда не проведет праздник в своем старом доме.