Победители без лавров

Книга шестая

Одинокие женщины, посещавшие детройтские бары, делились на две категории. Во-первых, проститутки. Какой-нибудь зачинатель моды говорит: «Рочджо» — вот это бар! — и профессионалки уже сидят там на табуретках у стойки, ожидая появления клиентов, которые опрометью кидаются опробовать новинку, точно туристы, толпящиеся у одного борта. Две-три недели в моде бары «Мерривезер» и «Рыжая лисица», а потом кто-нибудь говорит: «Городские сплетни — вот это бар!» — и туристы бросаются к противоположному борту.

Ко второй категории относились скучающие домашние хозяйки, молоденькие секретарши и бесполые алкоголички. Домашние хозяйки заходили в бар еще днем, часам к пяти их становилось больше, но в основном они приходили под вечер, садились у стойки, вперемешку с проститутками и улыбались, рассчитывая выпить на дармовщину, — у них у всех были бездонные желудки, и алкоголь в любых количествах не производил на них никакого действия. Секретарши приходили после работы. Их методы и побудительные мотивы были точно такими же, как у домашних хозяек. Они приходили выманить у мужчин выпивку, изображали доступность, а потом, уезжали домой с подругой и без провожатых. Обманутые кавалеры утешались мыслью: «Еще десять минут, и она была бы у меня на крючке». В действительности же, с самого качала и до конца у них не было ни малейших шансов. Такое любительское соперничество вполне устраивало профессионалок. Их час наступал позднее, когда мужчины, обжегшись и убедившись на собственном горьком опыте, что в Детройте они совсем одиноки, достаточно нагружались, чтобы купить себе утешение. Дэвид Бэттл познакомился с Сараджин Корт в таком баре. Ему хотелось выпить в одиночестве. Справа от него сидели две девушки. Он не обращал на них внимания, и они на него как будто тоже не обращали внимания. После первой рюмки бармен многозначительно посмотрел на Дэвида и легонько кивнул в сторону его соседок. Дэвид поглядел, не увидел ничего интересного и взял вторую рюмку.

— Сараджин, вы знаете Дэвида Бэттла? — спросил бармен у одной из девушек. — Ну, Малую Медведицу.

— Он футболист, верно, Джо? — спросила та.

— Лучший в мире! — ответил бармен и, обращаясь к Дэвиду, добавил — Лучше вас никого никогда не было, Дэви.

— Налейте им, — сказал Дэвид.

В полночь девушки уехали в одном такси — подруга подвезла Сараджин до ее машины. Но Дэвид поехал за ними. Сараджин сказала Дэвиду:

— Пожалуйста, не надо. Я сегодня много выпила.

Он ответил:

— Ваша надзирательница уехала, и вы можете делать все, что хотите.

— Я хочу вернуться домой — и одна. Встретимся как-нибудь в другой раз.

— Чтобы вы опять разыгрывали доступность, а потом уехали домой одна? Нет, надо заставить вас заплатить по счету.

— Дэвид, пожалуйста, не будьте таким! Я редко бываю в барах — только с Джозефиной, когда ей хочется проветриться, а пойти одна она не рискует.

— Потому-то бармен вас и знает? А он знает, что вы дочь Уоррена Корта?

— Откуда вы знаете?

— Знаю.

— Ну, пожалуйста, Дэвид! Конечно, мне не следовало ездить туда. Отпустите меня домой.

— А зачем вы это делаете?

— Ну подурачиться хотелось. Интересно было. Ну, пожалуйста!

— А вы понимаете, что хуже этого нет ничего? Шлюхи там не скрывают своего ремесла. А вы лжете. Вы притворяетесь. А потом натягиваете мужчинам нос.

— Так им и надо!

— Это говорит ваша подруга Джозефина? Мужчина заслуживает всего, что бы ни сделала с ним женщина? А вы чего заслуживаете? По-вашему, вам все позволено, и мужчина должен быть счастлив, что ему разрешается поить вас весь вечер за сладкие слова и возможность подержать вас за руку? Я вам скажу, чего вы заслуживаете — попасться вот так, как вы сейчас попались.

— Дэвид, вы тоже пьяны. Идите в свою машину. Мы с вами потом встретимся, честное слово!

— А вы понимаете, что на улице нет ни души? Приятельницы вашей давно след простыл, и мы тут совсем одни. И когда я буду вас насиловать, мне никто не помешает. Вы думали, что все это кончится так?

Она в ужасе пробормотала:

— Дэвид, не надо! Я сообщу в полицию. Я не шучу!

— А что дочь президента «Нейшнл моторс» сообщит полиции? Что она попалась, когда приставала в баре к незнакомым мужчинам?

— У меня же нет денег. Папа не дает. Я должна сама зарабатывать. Вы ничего не понимаете!

— А вы действительно ненавидите мужчин? Как эти замужние женщины, которые в барах сводят счеты со всеми мужчинами? Как Джозефина, которая ненавидит мужчин потому, что этому научила ее мать, или потому, что кто-то причинил ей боль. И вы тоже? Неужели вы такая же ужасная женщина, как они?

— Они совсем не ужасные. Во всяком случае, не все. А что им делать? Им хочется чего-то интересного, не похожего на обычное, но они вовсе не хотят никому причинять вред. Дэвид, я почти совсем протрезвела. Честное слово. Если вы не уйдете, для вас это плохо кончится.

Но он сжал ее лицо в ладонях и стал целовать долго и нежно, и наконец она перестала сопротивляться, обняла его за шею и прижалась к нему всем телом. Потом он увез ее в мотель и ласкал так, как ласкал бы Келли Брэнд. Когда они, наконец, вернулись к ее машине, было уже почти три часа утра.

— Спокойной ночи, Дэвид, — явно нервничая, сказала она.

Он ответил без выражения:

— Спокойной ночи, Сараджин.

— Мы еще увидимся?

— Конечно.

— Прости, Дэвид, но я жалею, что это случилось.

— Но ведь это случилось не в первый раз.

После долгого молчания Сараджин сказала:

— Да. Но вот так это случилось в первый раз. Прощай, Дэвид.

Он ответил без улыбки:

— Мы еще увидимся. Нас соединяет «Нейшнл моторс». И мы не можем вот так разойтись.

— Ты свяжешься с некрасивой девушкой только потому, что она дочь президента компании?

Дэвид крепко сжал ее руку.

— Спокойной ночи. Увидимся завтра. Пообедаем вместе, хорошо?

— Хорошо, Дэвид. Когда заедешь за мной, входи прямо в дом — я познакомлю тебя с моими родителями. Ты знаешь, где я живу?

— Да.

— Я так и думала. Как мне сказать, где мы познакомились? В баре?

— Почему бы нет? Обычно там и знакомятся. Но лучше сказать, что мы встретились у общих друзей. Спокойной ночи, Сараджин.

Связь Дэвида с Сараджин длилась четыре года. Потом он сделал ей предложение, потому что это казалось разумным. Он думал, что Эллен Фоли-Бэттл не будет возражать против такого брака, но ошибся. Эллен сказала:

— Она же пьет!

— Да, пьет.

— И ты пьешь. Дэвид, ты должен бросить пить.

— Я уже бросил. Несколько месяцев тому назад.

— Но она не бросила. Она пьяница и блудница.

— Я женюсь на ней. Тогда она больше не будет пить и автоматически перестанет быть блудницей. Это должно быть тебе приятно.

Но Эллен Бэттл уехала в Суит-Уотер и вернулась только после того, как Дэвид предложил ей жить у них.

█

В 1958 году Дэвид Бэттл стал в «Нейшнл моторс» вице-президентом по закупкам. В 1960 году он получил более широкие полномочия вместе с новым неопределенным титулом — теперь он назывался вице-президентом по административным вопросам. Кое-кто острил: «Трудись, не жалея сил и времени, потом женись на дочери президента, и ты далеко пойдешь». А другие добавляли: «А когда тесть уйдет в отставку, заведи себе друга-земляка, ведающего производством».

Роль Дэвида Бэттла в руководстве корпорацией была известна очень немногим. О ней знали сам Джим Паркер, Бэд Фолк, подчинявшийся непосредственно Джиму Паркеру, а потому находившийся в постоянном соприкосновении с Бэттлом, и Дана Олбрайт — первый вице-президент-координатор, которому был формально подчинен Джим Паркер. В числе тех, кто не знал о ней, были президент корпорации Карл Пирсон и вице-президент по сбыту Тони Кэмпбелл.

За два дня до убийства президента Кеннеди Тони Кэмпбелл и Дэвид Бэттл сели в самолет «Америкен эйрлайнз», летевший в Лос-Анжелес.

Тони был в отличном настроении. Через шесть часов он уже будет блаженствовать в объятиях Сью Кросс. Четыре часа полета в Лос-Анжелес, полтора часа, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок в гостинице «Беверли-Хиллз», десять минут, чтобы добраться до ее дома, и двадцать минут, чтобы уложить ее в постель. Но столько и не потребуется. Первый раз, в позапрошлом году, на это ушла вся ночь. Уступила она, когда он уже готов был послать ее к черту и вписать в свой список еще одну неудачу. Но с каждой новой встречей времени на уговоры уходило все меньше. Она будет ему очень рада. После некоторого колебания сна подставит ему щеку, но он сожмет ее лицо в ладонях, поцелует в губы, и она скоро сдастся, потому что однажды сломленное сопротивление нетрудно сломить снова.

Сью Кросс была влюблена в Тони Кэмпбелла. И она ему нравилась — нравились ее бойкость и остроумие, стройная, как у манекенщицы, фигура. Нравилось, как она вздрагивает от его прикосновения и как в ней внезапно вспыхивает страсть. Сью Кросс доставляла ему много радости. И часы, которые он проводил с ней, были бы истинно идиллическими, если бы только она на это время забывала о своем сыне. Но она постоянно говорила о нем и даже собиралась привезти его от своих родителей, чтобы показать Тони. Ему это совсем не улыбалось. Почему бы тогда уж не познакомиться и с ее бывшим мужем? Какое отношение имеет ее четырехлетний сын к их связи?

У него самого есть четырехлетний сын, и шестилетний сын, и двухлетняя дочка — но при чем тут они?

Сью Кросс. Он проведет у нее час, а потом они поедут ужинать, и она вдосталь утопит свою тоску в утешительном мартини. Когда они вернутся к ней, она с жадностью набросится на него и все-таки не заполнит пустоты своего одиночества. И будет во сне обнимать его, чтобы чувствовать, что он рядом. Утром Сью уедет на киностудию, где числится секретаршей, хотя в действительности является содержанкой продюсера. Тони поспит еще часа три один, а потом, бодрый и отдохнувший, отправится на совещание с управляющим лос-анжелесской конторой и другими служащими корпорации на Тихоокеанском побережье.

Он будет наслаждаться их почтительностью. Ведь их дальнейшее продвижение по службе зависит от мнения вице-президента по сбыту. Они наперебой будут докладывать ему, насколько превысили свою квартальную норму, и получат в ответ его ласковую улыбку и слова дружеского поощрения. Интересно, как повел бы себя управляющий местной конторой, если бы узнал, что его не считают достойным дальнейшего повышения? Сразу же перестал бы заискивать? Вероятно, нет. Слишком велика сила привычки.

Они будут думать, что он слушает их с неослабевающим вниманием, а он их слушать не будет. Зачем? Все это он знает наизусть. Дела «Нейшнл моторс» в отличном состоянии, объем продажи растет, растут и прибыли, и правительство уже начинает думать о том, какие принять меры против растущего влияния «Нейшнл моторс» и «Дженерал моторс». А ему предстоит весь день прятать скуку за своей ласковой, дружеской улыбкой.

Вечером он позвонит Конни и скажет: «Я все-таки освободился», и она обрадуется, что он не забыл ее, хотя их связь длится уже четыре года. И, наверно, захочет, чтобы они ужинали у нее. Это его вполне устраивает. При его состоянии ее нежная заботливость будет как раз то, что нужно. Одной только Конни он позволяет тереть себе спину и укладывать спать. Конни уже не первой молодости — ей тридцать восемь. Она чем-то напоминает ему жену, хотя и не так красива, обаятельна и умна, как Уэнди. Пожалуй, главное их сходство — в изменчивости темперамента. В любви обе то спокойны, почти холодны, то необычайно страстны. Конни разотрет ему спину, убаюкает его, потом, полежав возле него какое-то время, вдруг сама же разбудит и опять потребует ласк, а он, обнимая ее, будет думать об Уэнди. Да, эти два дня в Лос-Анжелесе обещают быть приятными. Только вот — что он там будет делать с Дэвидом Бэттлом?

Стюардесса улыбнулась ему и спросила:

— Вы застегнули ремень, сэр?

Тони окинул ее оценивающим взглядом. Она отошла. Когда она вновь показалась в проходе, он посмотрел на ее игриво покачивающиеся бедра.

— Недурна, а? — сказал Дэвид.

Первой инстинктивной реакцией Тони было раздражение. Потом он улыбнулся своей великолепной автоматической улыбкой и спросил:

— Давно ли вы научились угадывать мысли?

Самолет вырулил на взлетную дорожку. Женский голос в репродукторе пояснял: «…необходимость в кислородном приборе вряд ли возникнет, но инструкция требует…» Тони мысленно продолжил вместе со стюардессой: «…прижмите маску ко рту и носу и спокойно дышите…» В репродукторах послышалось громкое пыхтение. Стюардессы засуетились. Девушка с красивыми бедрами, проходя мимо Тони, остановилась и сказала:

— Он свихнулся. Просто свихнулся.

— Пилот?

— Знаете, что он отмочил вчера? Мы шли на высоте тридцати тысяч футов, а он объявил, что вокруг летает множество реактивных истребителей и потому он советует дамам задергивать занавеску на окне уборной. Совсем свихнулся! Мне надо идти. Я подойду к вам после взлета.

Тони Кэмпбелл решил, что Конни в этот раз его не увидит. Он обернулся к Дэвиду и с досадой заметил, что тот улыбается, несомненно обо всем догадавшись.

Он спросил почти грубо:

— Как Сараджин?

— Прекрасно. А Уэнди?

— Как нельзя лучше.

«Прекрасно, — повторил про себя Тони. — У Сараджин асе прекрасно. То-то она мертвецки напивается при первом удобном случае. У нее все обстоит прекрасно. То-то она всегда жалуется Уэнди и вообще каждому встречному. Прекрасно — как бы не так!»

Вслух же он сказал:

— Кажется, в субботу мы у вас?

— Вечер в честь Джима. Празднуем его избрание.

— И немножко в мою честь. На том же заседании меня изберут в совет директоров.

— Я знаю, — сказал Дэвид.

Тони смотрел прямо перед собой. Откуда Бэттл знает об этом? Следовательно, вице-президент — руководитель службы производства — информирует вице-президента по административным вопросам о том, что происходит в совете? Вполне возможно. Тони повернул голову и внимательно посмотрел на профиль Дэвида. Какого черта вице-президент по административным вопросам вдруг отправился в Лос-Анжелес? Следить за ним по поручению Джима? Какова, собственно, роль Бэттла?

А Дэвид сказал:

— Тогда же изберут и меня. Я думал, вы знаете, — из вежливости добавил он.

Тони едва не вздрогнул от неожиданности.

— Разумеется, знаю, — солгал он. — Значит, нас обоих надо поздравить.

Самолет с ревом пронесся по взлетной дорожке и круто стал набирать высоту.

Помолчав, Тони сказал:

— Надо полагать, вы с Джимом хорошо знали друг друга в Суит-Уотере, как всегда бывает в маленьких городках?

Дэвид повернулся и посмотрел на красавца Тони Кэмпбелла. Он отлично понял подтекст вопроса.

— В общем — да, если принять во внимание, что Джим на шесть лет старше меня.

— А сейчас вы часто видитесь?

— Вне службы? Очень редко. Вы же знаете Джима.

— Да.

Но Тони Кэмпбелл не знал Джима Паркера. Он ни разу не встречался с ним во внеслужебные часы. Он решил, что деликатность тут излишня. Обладателя одного из самых крупных пакетов акций разбирало любопытство, и уж он-то мог позволить себе удовлетворить его. Он спросил с любезной улыбкой:

— А каковы дальнейшие планы Джима относительно вас, Дэвид? Вас ведь можно назвать его протеже?

Дэвид слегка улыбнулся, но промолчал.

— Я рад, что мы летим вместе. Мне хотелось бы узнать вас поближе.

— И мне тоже, — ответил Дэвид.

— Что же вы хотите обо мне узнать?

Дэвид снова улыбнулся.

— Это звучит очень мелодраматично.

Тони огорчился: значит, он выдал свои мысли.

— По-видимому, моя секретарша плохо объяснила вашей суть дела, — продолжал Дэвид. — Я просто хочу поближе познакомиться со службой сбыта. Это одно из моих слабых мест.

— А! — сказал Тони.

Он не очень поверил этому объяснению. На заседаниях Дэвид обнаруживал хорошую осведомленность в вопросах сбыта.

— Значит, идея поездки в Лос-Анжелес принадлежит вам?

— А вы думали, что она исходила от кого-то другого?

— Я вообще не размышлял на эту тему, — сказал Тони. — И я рад вашему обществу.

Наступило долгое молчание. Потом Тони спросил:

— Вы, конечно, знаете, кто войдет в новые составы комитетов?

— Да.

Тони ждал. Он не мог заставить себя задать прямой вопрос человеку, которого считал рангом ниже себя.

Дэвид сказал:

— Не знаю, насколько это удобно, Тони. Я имею в виду — опережать Джима. Но у меня нет никаких причин скрывать это от вас — при условии, что вы удивитесь, когда Джим сообщит составь! комитетов на заседании совета. Джим войдет во все комитеты, кроме комитета по дополнительным дивидендам, где по-прежнему будут Уинстон, Данкуорт и три «аутсайдера». Вы, конечно, знаете, что вы будете председателем комитета по сбыту?

— А в комитет по координации я не войду?

— Нет.

— А в административный? В комитет по выработке политики?

— Тоже нет. Для начала вас изберут только в комитет по сбыту. Вероятно, Джим в ближайшее время произведет и еще какие-то изменения.

— А вы?

— Я войду во все комитеты, кроме финансового и по дополнительным дивидендам.

— И в инженерно-конструкторский?

— Да.

— Стало быть, и в комитеты по выработке политики и по координации?

— Да.

— Как же так?

Дэвид молчал.

— Выходит, ваш административный комитет определяет составы остальных комитетов? — с улыбкой спросил Тони.

Дэвид тоже улыбнулся.

— Создается такое впечатление? Нет, комплектовать комитеты будет Джим на заседании в пятницу. Утверждать будет, разумеется, совет директоров, но кандидатуры подбирал он.

— А что Джим думает поручить вам? Может быть, службу производства?

— Право, не знаю.

— Дэви, снимаю перед вами шляпу. Вы — прямо государственный муж. Обычно тот, кто сидит в административном комитете, там и застревает. А вы сумели изменить это правило.

— Да, пожалуй. Когда я пришел туда, там была одна бумажная работа. Теперь этого сказать нельзя.

— Я слышал, что вы берете себе и станции технического обслуживания?

Дэвид кивнул.

— Да, техническое обслуживание, закупки, техника безопасности, техническая информация — на нас все шишки валятся. Зато у нас работает больше людей, чем на кого-либо другого. У Карла Пирсона два секретаря, а у меня целый аппарат.

Самолет взял курс на Чикаго, где предстояла первая посадка. Тони Кэмпбелл снова повернулся и посмотрел на Дэвида. Откуда он взялся? И куда он, черт его дери, метит? Он сказал:

— Я прекрасно помню, как вы играли, Дэви. Никто не мог сравниться с вами и с Большой Медведицей. Но мне и в голову не приходило, что мы когда-нибудь будем вот так лететь на одном самолете по делам «Нейшнл моторс».

Дэвид кивнул.

— Вы вполне заслуживаете свое былое прозвище — Молчаливый Рыцарь. Мне приходится тащить из вас слова клещами.

— По-моему, это преувеличение.

— Как же вы сюда добрались?

— Вы имеет в виду корпорацию? Я начал в управлениях технического контроля и закупок, потом стал директором управления закупок. Пробыл там шесть лет, а в пятьдесят восьмом году, когда мне исполнился сорок один год, стал вице-президентом.

— Я обогнал вас на один год. Я стал вице-президентом в сорок лет — самый молодой вице-президент компании. Это доказывает, что мои акции весят больше вашего футбола. Сколько вам сейчас, сорок шесть?

— Сорок шесть.

— Малой Медведице сорок шесть лет — как же это получилось?

— День, еще день — так оно и набралось.

— Позвольте задать вам один вопрос, Дэвид. У меня такое ощущение, что вы будете преемником Джима, в качестве вице-президента по производству. Мой вопрос чисто риторический: как, по-вашему, со временем вы снова станете преемником Джима?

Помолчав, Дэвид спросил:

— Вы сказали, что это риторический вопрос?

— А вы достаточно честолюбивы для этого?

— Да, я честолюбив.

— Забавно.

— Что именно?

— Не то, что вы честолюбивы, а впечатление, которое это на меня произвело. Я привык думать о вас, как о футболисте. Трудно как-то представить себе, что вы давно не играете. Так давно, что имеете честолюбивые замыслы относительно «Нейшнл моторс».

— А Молния Уайт? О нем вы тоже думаете как о футболисте, или как о члене Верховного Суда?

— Как о футболисте. Я не хотел вас уязвить, Дэвид. Мне интересно, вот и все. Мы же почти не знакомы. И нам пора бы узнать друг друга.

— А вы честолюбивы?

— Как сказать! — улыбнулся Тони. — Смешайте настой из шпанской мушки с бромом. Вас потянет к женщине, но если ее не окажется под рукой — тоже неплохо. Вот и у меня так: честолюбие плюс мои акции вызывают желание забраться повыше, но если из этого ничего не выйдет, акции меня утешат.

— Значит, вы хотели бы стать президентом корпорации?

— Да, такая мысль у меня была, но вслух я ее не высказывал.

— Ну, у нас у всех достаточно времени, чтобы подумать об этом. Двенадцать лет. При условии, конечно, что Джим проживет столько. За двенадцать лет появится немало претендентов как из тех, кого вы знаете, так и из тех, кто выйдет на сцену впервые. — Дэвид засмеялся. — Но вы-то все равно останетесь фаворитом.

Тони улыбнулся с большей искренностью. Он почувствовал симпатию к своему соседу Конечно, Дэвид честолюбив и талантлив, но у него хватает здравого смысла понять, что когда настанет тот далекий день, Тони Кэмпбелл со своими акциями будет естественным преемником Джима Паркера. И Тони вдруг подумал, что, когда придет его время, Дэвид Бэттл может оказаться ему весьма полезным.

Он вздрогнул, когда Дэвид снова словно прочел его мысли.

— Я думаю, мы с вами можем сделать кое-что полезное для корпорации. Мы можем ей пригодиться.

— Вы как будто имеете в виду что-то конкретное.

— Да. Период президентства Джима Паркера обещает быть самым значительным в истории «Нейшнл моторс». Джим похож на Герберта Гувера, который, как никто, обладал всеми качествами, необходимыми президенту Соединенных Штатов. И, как Гувер, он сядет в лужу.

— Кажется, я замечаю какие-то признаки нелояльности по отношению к суитуотерскому другу?

— Наоборот. Джим поднимет корпорацию на новую высоту. И я постараюсь помочь ему в меру сил. Но наши дела пойдут так хорошо, что правительство постарается разделаться с нами.

— Значит, вы предсказываете мне пиррово президентство?

— Да, если мы не сумеем это предотвратить.

— Плевать против ветра? — Тони покачал головой. — Нет, нас изнасилуют как пить дать! — Он засмеялся. — Наверно, мы все будем президентами «Нейшнл моторс» — вы, я, Бэд Фолк, Клири. Когда от корпорации останутся рожки да ножки, какая разница, кто будет президентом. Но как же вы думаете это предотвратить, Дэвид?

— Уделяя время руководству не только нашими корпорациями, но и нашим государством.

— Вы слышали про Ромни? — спросил Тони.

— А вы? Да, он сторонник разорительных реформ. Но я имею в виду наших единомышленников. Мне кажется, президенты и вице-президенты наших крупнейших корпораций должны уделять политической деятельности не меньше времени, чем председатели и заместители председателей крупнейших профсоюзов, а не то нас постепенно сомнут. Мы не должны оставаться просто наемными управляющими, пользующимися плодами трудов тех гениев, которые основали автомобильную индустрию.

— В Детройте вас такие взгляды не сделают популярным, — сказал Тони.

— По-моему, мы сумеем подать наш крестовый поход, как надо. Обратимся к инстинкту самосохранения. Это необходимо сделать. Думаю, кое-чего мы сможем добиться, Тони. Спасем «Нейшнл моторс» и спасем государство. Что годится для «Дженерал моторс», годится и для «Нейшнл моторс».

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказал Тони, — И, пожалуй, не хочу понимать. Где вы набрались этих линдберговских[14] идей?

— Подозреваю, что нам с вами еще долго идти общим путем. Мы в одной когорте, так, кажется, это называется?

— Ну, когда настанет время, вы мне скажете, чего вы от меня хотите. Если это не повредит моим акциям, я согласен.

— Ваши акции обеспечивают нам приличный старт. Если же мы привлечем на свою сторону старика Данкуорта, а также акции страховых компаний, с нами будут считаться.

Тони повернулся и посмотрел Дэвиду прямо в лицо.

— Насколько я понял, вы предлагаете объединиться и взять руководство корпорацией в свои руки?

— На днях мой тесть пришел на заседание административного комитета, посмотрел вокруг и спросил, куда же делась старая гвардия. А я ответил, что перед ним и есть старая гвардия. Теперь настало наше время, Тони.

— Поэтому вы и летите сейчас со мной?

Дэвид Бэттл решил, что он зашел уже достаточно далеко. Он сказал:

— Тони, вице-президентом по производству буду теперь я.

Тони спросил после долгой паузы:

— А Фолк и Клири знают об этом?

— Нет. Кроме Джима это знаете только вы. Даже Пирсон не знает.

— Пирсона кондрашка хватит.

— Почему?

— Католик еще ни разу не поднимался у нас так высоко.

— Вы шутите.

— Нет, я говорю совершенно серьезно. Еще никогда в «Нейшнл моторс» католик не поднимался так высоко.

— Ну, я не стану говорить ему, что связан с папой прямым проводом.

— Что ж, Дэвид, поздравляю. Стало быть, я попадаю к вам в подчинение? Да, конечно.

— Вы так на это смотрите?

— Нет. Я буду сотрудничать с вами, Дэвид, можете рассчитывать на это.

— Я в этом уверен. Надеюсь, вы знаете, что я считаю вас самым несомненным кандидатом из всех. — Дэвид улыбнулся. — И помню, что ваши акции стоят тридцать два миллиона долларов.

Тони Кэмпбелл криво улыбнулся.

— Да, лучше не забывайте про мои акции.

Он сидел в безмолвном смятении. Что все это означает? Что президентом после Джима Паркера будет Дэвид Бэттл? Нет, черт возьми! Это означает только, что какое-то время Дэвид будет номинально его начальником. А затем Тони Кэмпбелл займет президентское кресло, принадлежащее ему по праву. Дэвид знает это и будет вести себя соответственно. Дэвид Бэттл не угроза. Они отлично поладят.

Тони расстегнул ремень.

— Пойду-ка побеседую с кем-нибудь посмазливее.

Дэвид смотрел, как Тони шел по проходу в кухню, к хорошенькой стюардессе с красивыми бедрами. Он угрюмо улыбнулся своим мыслям. Маневр удался: он заставил Тони проглотить горькую пилюлю и сохранил с ним хорошие отношения. Если он будет осторожен, то сумеет прибрать Тони к рукам. А он будет очень осторожен.

До того как появилась семнадцатилетняя Джини Тэмплтон, никто по-настоящему не знал Энтони Кэмпбелла. Он не укладывался в рамки обычных представлений. Получалось нечто парадоксальное. Люди совсем не знали его именно потому, что слишком хорошо знали.

У Дэвида Бэттла было столько же обличий, сколько знакомых. Подобно большинству, Дэвид Бэттл умел показать себя каждому новому человеку с наиболее выгодной стороны, и каждый по-своему воспринимал его. А вот с Энтони Кэмпбеллом дело обстояло иначе. Самые разные люди, соприкасавшиеся с ним, воспринимали его одинаково. Он ни к кому не приспосабливался. Каждый, кто его знал, видел все того же золотого робота. И неизбежно отказывался принять его простоту. И так же неизбежно начинал видеть в нем собственные эмоции и склонности, а так как обычные мерки к Тони Кэмпбеллу не подходили, то в результате никто о нем толком ничего не знал.

И в самом деле он не был человеком в обычном смысле слова. Он был лишен индивидуальности, подлинности, специфических черт, которые проявлялись бы в зависимости от обстоятельств. Он был отражением, пародией на образец добродетели. Все люди были прекрасного мнения об отражении, которое было Тони Кэмпбеллом. Им не за что было уцепиться, чтобы думать о нем скверно. Он был золотой. Он все делал хорошо. И делал не только хорошо, а с энтузиазмом, но без души. Он был зеркалом благородства. Его достоинства и его улыбка были одинаково ослепительны и — одинаково механистичны. Он любил жизнь, но любил ее странно и удивительно — с бесчувственным равнодушием автомата и с прямолинейной примитивной похотью сатира. И те, кто был ближе всего к Тони Кэмпбеллу, думая, что крепко держат его на самом деле сжимали в руке шарик ртути.

Тони Кэмпбелл был созданием необычной среды и необычных обстоятельств внутри этой среды. Отец его был богат, как Крез. Детство Тони прошло в гранитном доме на Чикагском бульваре в районе внушительных особняков высшего общества, недалеко от деловой части Детройта. Он был единственным сыном, единственным ребенком Роджера Кэмпбелла, второго президента «Нейшнл моторс». В 1935 году Тони завел связь с четырьмя молоденькими девушками. Это доказывало большой талант. Ему было тогда пятнадцать лет.

Некоторые родители, жившие в этом фешенебельном районе и имевшие дочерей, считали, что Тони Кэмпбеллу, пожалуй, доверять нельзя. Но они не располагали никакими доказательствами. Тони был образцовым студентом. Он был прекрасным, скромным спортсменом. Он был симпатично прямодушен и мило почтителен со старшими. А его семья бесспорно была безупречной. Пусть удалившийся теперь от дел Роджер Кэмпбелл явился в Америку из Шотландии без гроша за душой — ему потребовалось всего семнадцать лет, чтобы сменить Эйвери Уинстона на посту президенте корпорации; таким образом нынешнее богатство и прошлые заслуги сделали его почтеннейшим детройтцем.

И все же родители, имевшие дочерей, побаивались Тони Кэмпбелла. Он был слишком хорош, чтобы можно было поверить в его безупречность. Они смотрели не него и выискивали хоть какой-нибудь изъян. Они прислушивались к нему, как прислушиваются к симфоническому оркестру, когда смутно улавливают диссонанс, но не могут сказать точно, откуда он исходит. Больше всего их беспокоил его белый «корд> с кожаными сиденьями.

Его собственный отец снисходительно негодовал:

— Тебе следовало бы ездить в машине „Нейшнл моторс“.

— Но ведь могло быть и хуже, — сказал Тони. — Я мог бы ездить в „ла-саль“.

Он улыбнулся обезоруживающей улыбкой и обезоружил отца.

Роджер Кэмпбелл сказал:

— Ну, ладно, пусть будет „корд“. Уж лучше эта, чем машина „Дженерал моторс“.

Когда Тони заезжал за дочерями и громко сигналил у ограды, матери говорили: „Детка, скажи, чтобы он подъехал к парадному“, но дочери забывали это сказать. Отцы говорили: „Пятнадцатилетнему мальчишке нельзя водить машину“, но дочери отвечали: „Ах, папочка, его еще ни разу не останавливала полиция“. И отцы сердились, бесились и не могли понять, зачем семнадцати и восемнадцатилетним девушкам ездить кататься с пятнадцатилетним мальчишкой. И смутно подозревали, что доверять ему нельзя, но не вмешивались, потому что деньги Роджера Кэмпбелла сделали бы Тони прекрасным зятем.

По улицам Детройта Тони водил свой великолепный „корд“ очень осторожно. Он никогда не превышал скорости в черте города, потому что у него не было шоферских прав. Никто из родителей, включая его собственных, не знал, что стоило ему выехать на шоссе, как педаль акселератора вжималась в пол и он с ревом уносился в ночной мрак со скоростью сто миль в час. Он любил упоение скоростью. А опыт скоро научил его, что девушки, сидевшие рядом с ним, в таких случаях сначала напряженно съеживались, а потом расслаблялись, дрожа от возбуждения, и переставали сопротивляться.

Тони Кэмпбелл не давал никакого повода к подозрениям. Родителям, имевшим дочерей, не к чему было придраться. Он никогда не пил, не разговаривал громко, был воплощением юношеской порядочности, посещал церковь по собственному желанию и не делал ничего дурного — только любил бешеную езду и соблазнил четырех знакомых девушек. Он жил, как в сказке: на шоссе, когда он там появлялся, никогда не бывало полиции, о его любовных похождениях тоже никто не знал. Сам он о них никому не рассказывал, несовершеннолетние девушки о нем тоже никому не рассказывали, и каждая считала себя единственной.

Тони нравился Чикагский бульвар. Ему нравилось ощущение двадцатикомнатной гранитной респектабельности. Жившие здесь люди принадлежали даже к еще более высокой касте, чем обитатели Грос-Пойнта, хотя особняки там были внушительнее. Четыре улицы — Чикагский и Бостонский бульвары и бульвары Эдисона и Лонгфелло — образовывали как бы остров, представляя собой замкнутый мирок. Людям посторонним чопорная атмосфера этого мирка могла бы показаться душной, но для Тони Кэмпбелла, воспринимавшего все кожей, гранитные дома были теплым солнцем, ласкавшим кожу, отцовские деньги — весенним ветерком, гладившим кожу, а соблазненные девушки — прозрачным озером с прохладной водой, приятно щекотавшей его кожу каждый раз, когда он в нее погружался. Отцы, имевшие дочерей, могли бы скорее понять Тони Кэмпбелла, если бы он представлялся им не великолепным, но загадочным молодым человеком, который прокладывает себе в мире широкую дорогу, а великолепным, но совсем не загадочным молодым львом, блаженно довольным теплым солнцем, освежающим ветерком и прозрачными озерами своей удивительной жизни.

Тони знал, что в пока еще далеком будущем, когда настанет срок, ему предназначено стать президентом „Нейшнл моторс“. Это его увлекало, и он с самого начала принялся энергично готовиться к этому дню. Но готовился он, в сущности, инстинктивно, как готовился бы молодой лев к своей будущей роли вожака. Если и когда наступит его очередь занять президентский пост в корпорации, он будет к этому готов. Мировоззрение Тони было трезвым, здравым и совсем несложным. Деньги отца он ценил как большое удобство, а не как необходимое условие для положения в обществе. Если он в своих похождениях ограничивался девушками одного с ним круга, то не из снобизма, а по чисто практическим соображениям. Они были под рукой. Он их хорошо понимал. К тому же они одевались лучше, изящнее, чем девушки из Хайленд-Парка, и это тешило его эстетический вкус.

В то же время он не был гедонистом в обычном понимании этого слова. Он был трудолюбивым, уравновешенным, добродушным, предупредительным молодым человеком спортивного склада, которому почему-то взбрело в голову, что это он соблазнил знакомую девушку, хотя на самом деле соблазнили его. Но это ему понравилось, и с этих пор он посвятил себя погоне за чувственными удовольствиями.

В 1939 году Роджер Кэмпбелл решил избавиться от соседства людей иного круга, неумолимо затоплявших его любимый Чикагский бульвар, и построил на Лонг-Лейкроуд в Блумфилде тридцатикомнатный дом, обращенный фасадом к чудесному озеру. Энтони Кэмпбелл не возражал. Раз богам угодно переместить его на Лонг-Лейк, значит так тому и быть. Он приспособился к новому месту. А для того чтобы навсегда забыть своих четырех возлюбленных, ему понадобилось только съездить из Лонг-Лейка в Бирмингем.

Взявшись за серьезную работу по переустройству своей жизни — то есть за подбор новой компании подружек, — он ни на секунду не забывал о магическом числе „четыре“.

Тони добивался своей цели, не щадя сил. Летние каникулы он целиком посвятил трудолюбивому ухаживанию за дочерьми соседей. И. конечно, разработал обширную программу проверок и испытаний. За один только первый месяц Тони испробовал ее почти на пятидесяти девушках. Всех девушек, с которыми он знакомился на вечеринках, Тони подвергал искусному допросу, оценивал и изучал их со всех сторон, полагаясь на свою интуицию. К этому времени он настолько развил в себе это шестое чувство, что большинство девушек отвергал прежде, чем они успевали заметить его интерес к ним. А они — как и их ничего не подозревавшие кавалеры — были в восторге от этого сногсшибательного Тони Кэмпбелла, о котором они столько слышали.

Из пятидесяти девушек, подвергнутых проверке Тони выбрал десять вероятных кандидаток. Трех из них он соблазнил, а двум искусно позволил соблазнить себя. Он предпочел бы иметь более широкий выбор перед принятием окончательного решения, но умел считаться с реальностью и, памятуя о том, как он занят, не стал тянуть.

Первая из отобранной четверки жила на Крэнбрук-роуд в весьма фешенебельном районе Блумфилд-вилледж, близ Бирмингема. Она была дочерью члена правления Мичиганского коммерческого банка. Эта высокая и угловатая девушка не отличалась особенной привлекательностью, но она научила Тони такой бешеной страсти, что снискала его искреннее восхищение. Она заменила ему подружку с Чикагского бульвара.

Когда Тони подобрал заместительницу девушке с бульвара Лонгфелло, он сам себе удивился. Она во всех отношениях уступала остальным девяти кандидаткам и, собственно говоря, не имела даже права считаться финалисткой, так как не отдалась ему в этот первый испытательный месяц. Ее звали Уэнди Баррет, и она была дочерью первого вице-президента „Нейшнл моторс“. Барреты жили неподалеку от Крэнбрукской школы в Блумфилд-Хиллзе. Уэнди была общепризнанной королевой Кингсвудской женской школы и всех молодежных компаний от Бирмингеме до Блумфилда и даже до Орчард-Лейка. Она была в меру умна и талантлива. Живость характера сочеталась у нее с большой силой воли. А такой красавицы Тони еще никогда не видел. Ему нравилась гордость, которую он испытывал, когда она была с ним. Но еще больше ему нравилась ее красота сама по себе — она напоминала ему красоту, строгость и скупое изящество его спортивного автомобиля. Тем не менее все это еще не было достаточным основанием, чтобы, отвергнув четыре вполне бесспорные кандидатуры, включить в четверку девушку, даже не прошедшую проверки.

В течение первых двух месяцев он не трогал Уэнди. Но это не диктовалось ни его рыцарством, ни высоким уважением к девушке. Подобные мотивы были чужды Тони Кэмпбеллу. Он искренне, почти с религиозной убежденностью считал, что чувственное наслаждение существует само по себе, вне связи с душевными переживаниями или принципами нравственности. Он знал, что лишь очень немногие молодые люди его круга имеют хоть какой-то опыт, и прекрасно понимал, что они были бы ошеломлены, а все родители — испуганы и возмущены, если бы вдруг узнали об его образе жизни. Но он не придавал значения общепринятым нормам и обычаям. То, что думали и делали другие — или не думали и не делали, — для него имело лишь умозрительный интерес. Тони Кэмпбелл знал, что хочется и нравится делать ему. У него не было желания причинять кому-либо вред — будь то мужчина или женщина. Но и дальше ему всегда хотелось любить непременно четырех женщин, и всегда находились женщины, жаждавшие, чтобы их соблазнили; Тони настолько устраивал этот обмен услугами, что он не утруждал себя мыслью о нравственности и не связывал интимную сторону своей жизни с остальными деятельными и созидательными ее сторонами, которым он, бесспорно, отдавал большую часть своего времени и энергии. Вот почему, примеряясь к Уэнди Баррет, он не испытывал никаких угрызений совести. Его только огорчало сознание, что он делает ошибочный выбор. И если он не посягал на Уэнди Баррет в первые же дни их знакомства, то лишь потому, что, имея достаточный опыт в подобных делах, терпеливо ждал благоприятного момента. И этот момент настал, когда однажды, поздно вечером, за неделю до окончания его каникул, они гуляли в лесу. Уэнди с удивлением спрашивала себя, почему красавец Тони Кэмпбелл в отличие от многих других всегда так сдержан. Тут Тони вдруг жадно притянул ее к себе, начал целовать с умением, почерпнутым от многих искушенных девушек, и опустился вместе с ней на мягкую землю. Все кончилось прежде, чем Уэнди поняла, что произошло.

Уэнди не плакала и казалась совсем спокойной. На обратном пути она сказала задумчиво:

— Наверно, когда-нибудь я захочу стать твоей женой, Тони.

Они шли, взявшись за руки. Тони ответил:

— К этой мысли нельзя привыкнуть сразу. Но если я решу жениться, то, наверно, женюсь на тебе. — Помолчав, он добавил — По-моему, ты мне очень нравишься. Это ведь не последний раз?

Она остановилась и, вглядываясь в его лицо, едва различимое в слабом свете звезд, сказала:

— Не знаю. Не уверена.

Он улыбнулся — она поняла это по блеску его зубов — и, взяв ее за обе руки, поцеловал в щеку.

— Мне было приятно лежать, прижавшись к тебе.

Уэнди отвернулась, и они пошли дальше. Потом она снова остановилась.

— А мне не было приятно. Просто шок, и весьма болезненный.

— Ну а чувства? Эмоции?

— Нет, никаких эмоций у меня не возникло. Раньше я часто старалась угадать, как это будет. И ждала чего-то ошеломительного. И вот случилось — и ничего.

Тони растерялся.

— Прости, — сказал он.

Уэнди улыбнулась.

— Не огорчайся так. Я просто не помню, как это было, что я чувствовала. Может быть, потом будет по-другому.

— Когда?

— Когда-нибудь, когда я все обдумаю.

Тони был обескуражен деловым спокойствием Уэнди. Он встречал немало девушек, которые экспериментировали ради эксперимента, но Уэнди была первой, кому удалось взять над ним верх — она заинтересовала его уже не просто как приятная самка. Уэнди Баррет мучила и интриговала Тони Кэмпбелла.

До его отъезда в Йельский университет Уэнди отдалась ему только раз, и опять он почувствовал недовольство собой, еще больше утвердившись во мнении, что делает неправильный выбор. И в то же время возблагодарил судьбу за то, что она послала ему удивительную дочь мичиганского банкира, в чьих пылких объятиях он забывал обо всем.

Кроме нее были еще две девушки из Нью-Хейвена и двадцатишестилетняя манекенщица из Нью-Йорка, которые помогали ему коротать время, пока он учился в Йеле.

█

Вторую мировую войну Тони Кэмпбелл начал вторым пилотом и, прослужив три года в, дивизии военно-воздушных сил, дослужился до полковника, чему способствовали большие потери среди старших чинов.

Фронтовая жизнь нравилась Тони. Он даже немножко жалел, когда война кончилась. Впрочем, ему нравилась и мирная жизнь Чикагский бульвар, Лонг-Лейк, Йель, небо над Германией, женщины, война ли, мир ли — ему нравилось все это. В 1945 году он поступил на службу в корпорацию, и вице-президент по сбыту сразу же предоставил ему довольно высокий пост. Тони было только двадцать шесть лет, но он, во-первых, был полковником, а во-вторых, был владельцем пакета акций „Нейшнл моторс“. Роджер Кэмпбелл умер через две недели после возвращения сына из армии. Тони и его мать оказались единственными наследниками человека, обладавшего вторым по величине пакетом акций — большим, чем у самого Эйвери Уинстона, и уступавшим только старику Дэнкуорту, который в 1912 году, когда образовалась „Нейшнл моторс“, объединил свои вагоностроительные заводы с этой корпорацией.

Половина акций Роджера Кэмпбелла перешла к его вдове, а половина — к Тони, причем почти не пострадав от налогов благодаря дару финансового предвидения, которым обладал практичный шотландец» Таким образом, у Тони Кэмпбелла, нового помощника управляющего детройтского отделения корпорации, было четырнадцать миллионов.

Тони нравилась легкость его жизни. Ему нравилось чувствовать себя в корпорации на особом положении. Сослуживцам не требовалось чрезмерной проницательности, чтобы предсказать ему большое будущее, а он, хотя держался без всякой надменности, не склонен был отклонять почтительное уважение людей, которые, увидев комплектующийся курьерский поезд, рассчитывали прицепиться к нему. Акции таили в себе большие удобства. И служили отличной приманкой.

Ему очень нравились молодые женщины, которые теперь льнули к нему в надежде, возможно, подсознательной, на замужество. Он был ласков с ними и подвергал проверке каждую кандидатку, готовую доказать свою любовь к его красивой наружности, его обаянию и его акциям.

Это идиллическое существование нарушила Уэнди Баррет. Однажды она спросила отца:

— Что ты скажешь если я выйду замуж за Тони Кэмпбелла?

— Я скажу, что давно пора. Я скажу, что очень рад.

— Я хотела бы задать тебе весьма неожиданный вопрос. Что он за человек?

— Здесь нет ничего неожиданного. Мне кажется, мы все в минуту озарения вдруг обнаруживаем, что не знаем, с кем вступаем в брак.

— По-моему, к Тони это относится больше, чем ң кому-либо другому, Кого ни спроси, все знают о нем все: прекраснейший человек, добрейший, чудеснейший, самый лучший. И тем не менее, мне кажется, что я его совсем не знаю. У меня ощущение, что я вижу фотографию, что он плоский.

— Ты узнаешь его, детка, после брака.

— Каков он на работе?

— Я этого не знаю. Я не видел, как он работает. Говорят, прекрасно, с огоньком, у него хорошие организаторские способности. Он достигает большего, чем можно было ожидать, и без видимого напряжения. Могу сказать одно: он типичный сын бывшего президента, «Нейшнл моторс» у него в крови. Его готовили к этой работе с детства, и он отдается ей с большим жаром, чем молодые люди, которые приходят к нам обычным путем. Кроме того, он не козыряет своим положением. Его любят.

Многие его подчиненные гораздо старше него, но это не вызывает трений. Наоборот, именно они-то и хвалят его. Должен признать, что для «Нейшнл моторс» Тони — замечательный молодой человек.

— Далеко ли он пойдет?

Отец улыбнулся.

— До чего же практичная девица! Детка, в таких вещах ничего нельзя предсказать наверное. Да еще на столько времени вперед. Кое-что я все же могу тебе сказать, только пусть это останется между нами. Не говори об этом ни с матерью, ни с Тони, ни даже со мной. Так вот: на будущий год я ухожу в отставку. Следующим президентом будет бесспорно Уоррен Корт. Его сменит Карл Пирсон или Мэрион Уильямс. Скорее, пожалуй, Пирсон. Затем, примерно в 1963 году, президентом станет Джим Паркер. В этом я уверен. Паркер — самая радужная наша надежда за всю историю корпорации. Можно уже сейчас сказать, что он — почти идеал руководителя автомобильного концерна. Ну, а после Паркера настанет черед твоего героя. Как раз подойдет его время. К моменту отставки Паркера Тони будет в самом подходящем возрасте. — Баррет опять улыбнулся. — Конечно, отцу полагается считать, что на свете нет человека, достойного его дочери, но в данном случае я не могу этого сказать. По-моему, Тони достоин лучшей девушки в мире. — Он улыбнулся еще шире. — Кроме того, в твоем солидном возрасте надо хвататься за любую возможность. Я уже боялся, что ты останешься в старых девах. И еще одно, практичнейшая мисс: когда к тебе перейдут мои акции, а к Тони — акции его матери, то у вас их будет больше, чем у самого старика Данкуорта.

— Кто это?

— Так, один человек. Живет в Грэнд-Рэпидсе. Член нашего совета директоров. Тони тоже будет членом совета, когда достигнет приличного возраста. Итак, выходи за своего героя. Скажи, чтобы он зашел ко мне просить твоей руки.

— А это нужно, папа?

— Пожалуй, нет. Передай ему от моего имени, что я не возражаю — я ведь было уже смирился с мыслью, что никто тебя у меня не возьмет.

Уэнди отправилась к Тони Кэмпбеллу и сказана:

— Энтони, я собираюсь сделать тебе предложение. Мне двадцать шесть лет, и я хочу выйти замуж. Я люблю тебя, но больше предложений делать тебе не стану и выйду за кого-нибудь другого, если ты будешь раздумывать.

— Конечно, Уэнди, — ответил Тони. Он не знал, что еще ответить.

В тот день, когда Уэнди и Тони венчались в храме Христа в Крэнбруке, Сараджин Корт и Дэвид Бэттл венчались в церкви св. Хьюго в Блумфилд-Хиллзе.

Тринадцать человек, сидевших за длинным столом в зале заседаний совета директоров в Нью-Йорке, повернулись к Дэвиду Бэттлу и вывешенным им таблицам и диаграммам. Шестеро из них занимали в корпорации штатные должности, шестеро были «аутсайдерами», а тринадцатому — бывшему президенту Эйвери Уинстону, остававшемуся главной закулисной силой за тронами шести своих преемников, принадлежал решающий голос.

Председательствовал на заседании президент корпорации, председатель совета директоров Карл Пирсон, срок полномочий которого был продлен на три недели в связи со смертью Джеймса Ли Паркера. Справа от него сидел Уинстон, за Уинстоном «аутсайдер» Рэгглес — президент пароходной компании «Коламбия стимшип лайнз». Далее сидели Мэрион Уильямс — вице-президент по финансам и «аутсайдер» Холмквист — глава маклерской фирмы «Смит, Уинчелл, Хартмэн и Холмквист». Слева от Пирсона сидел Дана Олбрайт, первый вице-президент-координатор, официально являвшийся непосредственным начальником Джима Паркера, а в действительности уже около года выполнявший роль его помощника, поскольку было известно, что Джим станет президентом. За Олбрайтом сидели: «аутсайдер» Каридес — президент Банка Соединенных Штатов, Уолгаст — еще один «аутсайдер», президент крупной химической фирмы, владевший двенадцатью процентами акций «Нейшнл моторс»; Вернер Бэд Фолк — вице-президент, курирующий управление по производству автомобилей «катлесс», ранее считавшийся вероятным преемником Джима Паркера на посту вице-президента по производству, а теперь — один из двух наиболее вероятных кандидатов в президенты; Ханкинс — представитель страховой компании, которая дала «Нейшнл моторс» на взаимовыгодных условиях заем в триста миллионов долларов; старик Данкуорт — владелец вагоностроительных заводов и обладатель крупнейшего пакета акций; Энтони Кэмпбелл, только что избранный член совета, вице-президент по сбыту и обладатель второго по величине пакета акций. На нем Дэвид и остановил свой взгляд.

— Так мы вас слушаем, Дэвид, — сказал Карл Пирсон.

— Господа! — начал Дэвид. — Обращаю ваше внимание на десять таблиц, доказывающих, что нам выгоднее потратить тридцать два миллиона долларов и построить дополнительные цеха на заводе «Эмбасси», чем потратить восемнадцать миллионов на модернизацию существующих. Десять минут за меня будут говорить вот эти таблицы, — а еще пять минут — диапозитивы с эскизами архитекторов и другими материалами, на основе которых вы сможете судить, что вам принесут затраченные деньги.

— Если, конечно, мы примем этот проект, — заметил Пирсон.

— Разумеется, сэр. Но я думаю, что вы его примете. Все объяснения займут пятнадцать минут, хотя подготовлены они в результате длительного труда многих квалифицированных специалистов.

«Не будь развязен, Дэви, — подумал Энтони Кэмпбелл. — Это прозвучало развязно».

Дэвид говорил спокойно и уверенно. Он отлично знал свой предмет.

— Прекрасно изложено, Дэвид, — заметил Карл Пирсон.

— Браво, браво! — сказал Данкуорт.

— Мистер Данкуорт предпочитает язык цифр и диапозитивов, — вставил Эйвери Уинстон. — Как, впрочем, и весь совет. Я уверен, мистер Бэттл, что ваши доводы будут приняты в соображение при рассмотрении этого вопроса.

— В заключение я хотел бы добавить следующее, — сказал Дэвид. — Вряд ли у кого-нибудь возникнут сомнения относительно этого проекта, даже если мы будем планировать лишь на два-три года вперед. Если же речь пойдет о перспективном планировании, то двух мнений на этот счет вообще быть не может.

— Это мы поняли, — сухо, но беззлобно заметил Мэрион Уильямс.

— Благодарю вас, Дэвид, — сказал Пирсон.

— Пока мистер Бэттл еще здесь, — вмешался Дана Олбрайт, — я хотел бы поставить вот какой вопрос. Не скажете ли вы совету, Дэвид, как вы расцениваете потерю нами контракта на производство бронетранспортеров? Господа, мистер Бэттл в беседе со мной высказал мнение, что мы не должны с этим мириться. Он считает, что нам следует принять контрмеры, если вы их одобрите. Итак, Дэвид?

— Речь идет о том, как отразится на ценах этого года потеря нами контракта на производство бронетранспортеров «Т-231», — сказал Дэвид. — Позвольте дать некоторые пояснения тем, кто не знаком с историей вопроса. В свое время правительство отдало нам в эксплуатацию государственное предприятие, расположенное в Ромулусе, штат Мичиган, возложив на нас производство бронетранспортеров «Т-231» и техническое обслуживание потребителей. Мы приобрели это право на открытых торгах семь лет назад. Такие торги проводятся ежегодно, и мы из года в год оказывались на них победителями. Но в этом году компания «Машин энд фаундри» предложила продавать правительству бронетранспортеры по цене на шесть миллионов дешевле нашей при контракте в шестьдесят четыре миллиона долларов. Мы не думаем, что их предложение отражает реальное положение вещей. По-видимому, они умышленно установили цену ниже себестоимости, надеясь наверстать разницу с помощью рационализации. Но нас беспокоит сейчас не это, а ситуация в Ромулусе. Хотя инженерно-конструкторский отдел и часть организационных функций останутся за нами, производство переходит в руки «Машин энд фаундри». Насколько нам известно, они намерены перевести туда рабочих с вагоностроительного завода Уэйна. Как вы знаете, они потеряли контракт на эксплуатацию этого завода. Таким образом, неожиданно возникает необходимость увольнения семи-восьми тысяч рабочих — в основном пожилых людей. Средний возраст нашего рабочего значительно выше обычного, поэтому маловероятно, чтобы «Машин энд фаундри», или любая другая компания, оставила их и приняла, таким образом, на себя обязательства по обеспечению их пенсией. Это один из тех случаев, когда завоеванное профсоюзом право на пенсию оборачивается против рабочих. Следовательно, эти люди теряют работу практически навсегда. Я считаю, что мы должны сделать серьезное представление министру обороны, причем не только от имени этих рабочих, но от имени «Нейшнл моторс» и страны в целом. Мы должны предупредить министра, что передача завода в другие руки вызовет нежелательные последствия и может отрицательно сказаться на темпах производства и качестве продукции. Кроме того, следует указать, что мы вложили в это предприятие немало средств и обеспечили устойчивые цены. Справедливо ли лишать нас контракта только потому, что кто-то другой безответственно предложил более низкие цены? Следует довести до сведения министра, что аннулирование контракта серьезно повлияет на наши торговые операции. Уволив такое количество рабочих, мы вынуждены будем Израсходовать несколько лишних миллионов долларов на пособия по безработице. Таким образом, хотя мы безупречно выполняли все свои обязательства, нам наносится незаслуженный тяжелый удар. Я повторяю: нам следует заявить министру обороны решительный протест и убедить его отказаться от контракта с «Машин энд фаундри», договорившись с нами о приемлемой цене. Я уверен, мы сможем доказать ему, что это в интересах национальной обороны.

— Другими словами, — заметил Данкуорт, — вы полагаете, что сумеете пригнать коня на водопой? Однако, насколько я его знаю, заставить его пить вы вряд ли сумеете. Он не станет пить назло всем, даже если будет умирать от жажды.

— Понятно, сэр.

Данкуорт продолжал:

— Я хотел задать вам еще один вопрос, мистер Бэттл. Есть мнение, что нам не следует больше браться за оборонные заказы. Если бы все крупные, солидные фирмы поступили так, это заставило бы министерство обороны образумиться. Оно хотя бы ограничило число фирм, получающих заказы, и обеспечило какие-то гарантии возобновления контрактов. Как вы, мистер Бэттл, посмотрите на этот вариант, если вам не удастся переубедить министра обороны?

— Сэр, мы не имеем права уклоняться от конкуренции.

— Почему же, мистер Бэттл?

— Мы должны помнить, что речь идет об обороне нашей страны. И «Нейшнл моторс» и другие автомобильные компании обязаны выполнять оборонные заказы, даже если это им и не нравится. Нам следует также признать, что практика открытых торгов — вполне нормальная и справедливая практика, отвечающая принципам, которые мы сами же обычно отстаиваем, когда дело касается не нашей собственной шкуры, а чьей-то другой. Я считаю, мистер Данкуорт, что мы безусловно должны искать выход из трудного положения, в котором оказались сейчас, но в случае неудачи придется пропустить год и постараться получить эти заказы в следующем. Вряд ли стоит напоминать вам, что, работая на оборону, мы не только выполняем свой долг, но и получаем большие прибыли. Миссия нелегкая, но приятная. Мистер Данкуорт, наша досада отчасти порождается самодовольством. Иногда мы настолько верим в собственное величие и превосходство, что уже считаем себя лучше всех. Иной раз какой-нибудь механик в гараже легко решает техническую проблему, над которой месяц бьется десяток наших инженеров. Мне кажется, что мы должны оказать всемерное давление на министра, но мы должны быть готовы и к неудаче. А вдруг он сунет нам под нос цифры, доказывающие, что пока мы семь лет почивали на лаврах, кто-то в «Машин энд фаундри» нашел способ радикально снизить себестоимость и бьет нас в честном бою. Так что беседу с министром надо вести осторожно.

— Вы сами поедете к нему, мистер Бэттл? — спросил Данкуорт.

— Он поедет со мной, — Сказал Дана Олбрайт. — Встреча назначена на сегодня во второй половине дня в Пентагоне.

— Мне кажется, — заметил Эйвери Уинстон, — что эта встреча имеет огромное и принципиальное значение. Она явится прецедентом. Полагаю, Карл, недурно было бы вам поехать вместе с Дана и мистером Бэттлом — для большей солидности.

— Пожалуй, — согласился Карл Пирсон.

— Очень хорошо, Карл, — сказал Олбрайт. — На аэродром Ла-Гардиа нас доставит вертолет. Если не возражаете, в Вашингтон полетим на моем самолете. В Детройт вернемся сегодня же вечером.

— Господа, составлять расписание вашей поездки можно и не во время совета, — заметил Эйвери Уинстон, но это была скорее шутка.

— Будем ли мы еще эксплуатировать молодой мозг мистёра Бэттла? — спросил Данкуорт.

— Да, у меня есть вопрос, — сказал Эйверк Уинстон. — Мне сегодня сообщили, что мистер Бэттл занимается подготовкой наших гонщиков. Если это правда, мистер Бэттл, то разве это входит в вашу компетенцию, как вице-президента по административным вопросам?

— Да, есть и такой грех за нами, мистер Уинстон, — сказал Дэвид. — В данном случае мы готовили гонщиков для торговых фирм, а не для нашего инженерно-конструкторского управления. Мне казалось правильным не связывать это ни с конструкторами, ни со службой сбыта.

— Это вы сами так решили, мистер Бэттл?

— Да, сэр.

— Мой внук сказал мне сегодня утром, что мы плохо готовимся к автомобильным гонкам. Когда я стал проверять, то обнаружил, что инженерно-конструкторское управление от этого отстранено. Это обстоятельство обеспокоило меня. А кроме того, я хотел бы узнать, на каком основании вы принимаете подобные решения единолично?

— Я пришел к заключению, что использование команды торговых фирм имеет два явных преимущества. Во-первых, мы получаем первоклассных механиков. Каковы бы ни были возможности нашего инженерно-конструкторского управления, гонки требуют особой специализации, а потому мы пригласили специалистов. Во-вторых, мы в какой-то мере страхуем себя. Если гонки окончатся для нас Неудачей, то вина ляжет на автомехаников, приглашенных со стороны, а не на наших инженеров. Дело нашего конструкторского управления — изготовить модель гоночной машины, и оно свою задачу выполнило. Новый двигатель мощностью в пятьсот шестьдесят пять лошадиных сил — это то, что нужно. И, кстати, мы считаем, что при наличии новой модели спортивной машины и этого двигателя мы могли бы небезуспешно участвовать в больших международных гонках шестьдесят четвертого года.

— Но кто же Все-таки решил? Кто это «мы»? — снова спросил Уинстон.

— Я решил, сэр, — Ответил Дэвид.

— Разве это в вашей компетенции?

— Да, пока пределы моей компетенции не будут определены иначе, чем на них смотрю я.

— Мистер Бэттл, — сказал Данкуорт, — наш рекламный отдел намерен объявить конкурс на лучшее название новой спортивной модели и просит нашего согласия.

Может быть, вы предложите что-нибудь и избавите нас от лишних расходов? — Данкуорт улыбнулся собственной шутке.

Дэвид молчал.

— Я подозреваю, что оно у вас уже готово, — продолжал Данкуорт.

Дэвид улыбнулся.

— Как-то раз по пути на службу я начал придумывать названия для машин вместо того, чтобы посылать проклятия в адрес плохих водителей. Я предложил отделу парочку названий.

— Какие же? — спросил Данкуорт.

— Для спортивной машины — «командо».

— Неплохо!

— Что касается основной модели, то мне вдруг пришла в голову очевиднейшая мысль, которую тем не менее мы, кажется, ни разу не использовали — «нейшнл».

Эйвери Уинстон поглядел на Тони Кэмпбелла.

— Мистер Кэмпбелл, у нас не было такого названия? Его никто не предлагал?

Тони пожалел, что нё помнит все тысячи названий, предлагавшихся за историю корпорации, но должен был ответить:

— Я проверю, мистер Уинстон.

Эйвери Уинстон ожидал, что Дэвид скажет сейчас: «Я уже проверил». Но тот молчал. Уинстон был уверен, что все уже давно и досконально проверено, но Дэвид не воспользовался этим случаем поставить в глупое положение нового члена совета директоров. Эйвери Уинстон подумал: «Вы молодой человек, и не подозреваете, что были на волосок от гибели. Если бы вы это сказали, я поставил бы на вас крест. А теперь, хотя мне и не нравится эта ваша осведомленность во всех делах, я готов слушать дальше». Вслух же ой сказал:

— Мне кажется, у мистера Бэттла и у совета есть более важные дела, чем придумывать названия для автомобилей. Мистер Бэттл, раз уж вы здесь, то скажите нам, как идут дела в вашем управлении закупок?

— Я доволен.

— И вам нечего нам сообщить?

— На прошлой неделе мы уволили за пьянство одного агента по закупкам. А одного старшего агента перевели на другую должность, потому что у него установились слишком хорошие отношения с представителями фирм, у которых мы делаем закупки.

— Он брал взятки? — резко спросил Пирсон.

— Нет, сэр. Просто слишком хорошее отношение к друзьям влияло на объективность его суждений. И мы перевели его, но не в порядке наказания, а скорее — предупреждения. Впрочем, эти мелочи не столь важны, чтобы занимать ими внимание совета. Но я собирался представить мистеру Пирсону доклад по одному вопросу и коснусь его сейчас. У нас в управлении закупок существует одна извечная болезненная проблема — проблема взаимоотношений с инженерно-конструкторским управлением. Как вы знаете, одна из корпораций «Большой четверки» слишком большое предпочтение отдает управлению закупок, лишая своих инженеров инициативы. Таким образом, инженеры, придумав какую-то конструкцию и сделав расчеты, не могут внедрить результаты своих усилий в производство, пока управление закупок не одобрит сметы расходов. Другой наш конкурент, наоборот, слишком полагается на конструкторов, которые посылают управлению закупок готовые проекты, заранее указывая, у кого что покупать. Это Означает неоправданный контроль над поисками источников сырья и полуфабрикатов. Разумеется, такое положение связывает управление закупок по рукам и ногам и обходится корпорации недешево. На мой взгляд, эти проблемы перед нами не стоят. По-моему, в истекшем году мы Достигли замечательного равновесия между этими двумя управлениями. Вы согласны, Билл?

Билл Клири, вице-президент, курирующий инженерно-конструкторское управление, ответил:

— Наши управления отлично ладили.

— И все же я твердо убежден, что руководящих работников управления закупок следует повысить в должности с соответствующим увеличением оклада для придания им веса внутри корпорации. Мне кажется, во главе управления закупок должен стоять не директор, а вице-президент. Вношу это предложение на рассмотрение совета. Моя рекомендация будет изложена подробно в очередном докладе административному комитету.

Карл Пирсон сказал:

— Дельное предложение, Дэвид. Мы его рассмотрим.

— Мистер Бэттл, — заметил Старик Данкубрт, — круг ваших интересов настолько широк, что, пожалуй, проще будет спросить, что не входит в Вашу компетенцию.

Дэвид не знал, шутка это или нёт. Он решил ответить серьезно.

— Финансы, сэр. То есть финансы в их чистом виде. Разумеется, все мы связаны с финансами и имеем к ним какое-то отношение в своей деятельности. Не входит в мою компетенцию и инженерно-конструкторское управление. В обоих случаях я полагаюсь на экспертов.

Тони Кэмпбелл поморщился, огорчившись за Дэвида. Дэвид выразился очень неудачно. Он сказал совсем как президент корпорации: «Я полагаюсь на экспертов». Это не пройдет незамеченным.

И это не прошло незамеченным.

— Благодарю вас за доверие, Дэвид, — сказал Клири.

Дэвид слегка улыбнулся.

— Я полагаюсь на инженерно-конструкторское управление, Билл, как на восход и заход солнца.

«Неплохо, Дэвид», — подумал Кэмпбелл.

— Могу ли я на этом основании считать, что вы снимаете свои возражения пробив выделения нам средств на эксперименты с обивочными материалами? — спросил Клири.

На этот раз Дэвид не улыбнулся.

— Я против этого расхода. Он неоправдан.

Клири улыбнулся опасной улыбкой:

— Будьте добры, разъясните мне мое заблуждение.

— Ни одна автомобильная компания не может организовать прибыльное производство обивочных материалов. Управление закупок внимательно следит за всеми новинками в этой области. Мне кажется, ваши специалисты по обивочным материалам несколько оторвались от реальной действительности. Дело в том, что на долю автомобильной промышленности в общем приходится незначительная часть всех производимых тканей и ковровых изделий. Крупные текстильные предприятия используют автомобильную промышленность лишь в качестве дополнительного потребителя. И ни одна новая компания, будучи создана в расчете только на автопромышленность, не могла бы успешно конкурировать с существующими фирмами. То же будет наверняка и с «Нейшнл моторс». Убежден, что нам не следует вкладывать средства в эту отрасль. По этому вопросу мы готовим специальную записку, Билл. Вы получите ее в начале будущей недели. По-моему, пусть о новых синтетических тканях беспокоится Дюпон. Какой смысл превращать научно-исследовательскую лабораторию «Нейшнл моторс» в суррогат Дюпона? Нам хватит забот с использованием материалов, которые химики предоставляют в наше распоряжение.

— Ну что ж, мистер Бэттл, урок вы ответили, — сказал Эйвери Уинстон. Дэвид никак не окликнулся. — Конечно., мы могли бы и дальше выслушивать ваши полезные мысли, но будет лучше, если вы изложите их работникам аппарата, когда вернетесь в Детройт. Если ваши подробные сообщения по этим вопросам будут столь же убедительны, сколь обнадеживающи ваши общие рассуждения, вы, безусловно, внесете полезный вклад в решение ряда проблем. Господа, вопросов к мистеру Бэттлу больше нет?

— Не могу отказать себе в удовольствии спросить нашего молодого человека еще кое о чем, — сказал Данкуорт. — И спрашиваю я его со злым умыслом или, вернее, несколько предвзято. В моем распоряжении имеется меморандум управлению закупок, подписанный мистером Бэттлом. Мне передал этот документ один из членов совета директоров. Я прочту его вам, господа, на случай, если вы его еще не видели. — Данкуорт поправил очки и, далеко отставив лист, приготовился читать.

— С вашего разрешения, мистер Данкуорт, — сказал Дана Олбрайт, — я хотел бы объяснить, что это выдержки из беседы мистера Бэттла с сотрудниками его управления. Человек может сказать то, чего не стал бы облекать в письменную форму во избежание напыщенности. Стенограмма была расшифрована, и меморандум распространен по распоряжению директора управления закупок.

— Спасибо, Дана, — сказал Дэвид. — Но я готов повторить это, не боясь показаться напыщенным.

— В таком случае, мистер Бэттл, — продолжал Данкуорт, — повторите то, что говорили тогда, но уже перед представителями всех управлений.

— Хорошо, сэр. Я говорил о нашем предназначении, или, чтобы быть более точным и менее претенциозным, — о нашей работе. Наша работа — сбывать машины. В каком бы управлении мы ни служили, главная наша работа — предавать. Долг нашей корпорации — продавать автомобили так, чтобы держатели акций получали прибыль. Все мы, вполне естественно, склонны считать свой участок работы самым главным и решающим. Например, у нас есть инженеры, которые думают, что конструирование машин является целью, а не средством. По-своему они правы. Но если подходить к этому вопросу в масштабах корпорации, то им следует время от времени напоминать о том, что их работа имеет ценность лишь в той мере, в какой она помогает сбывать продукцию с выгодой для корпорации. То же касается службы производства, контроля за качеством, закупок и даже самой службы сбыта. Мне думается, нам всем не вредно помнить, что мы оправдываем свое назначение, как служащие корпорации, лишь в том случае, если способствуем прибыльной продаже автомобилей. Вот смысл моего выступления перед работниками управления закупок.

— Иногда мы упускаем из виду самые очевидные факты, — заметил Данкуорт. — Мне кажется, вы выдвинули верный критерий для оценки работы всех служащих «Нейшнл моторс», включая и ее руководство. Вы согласны, Карл?

— Согласен, — без особенного восторга сказал Карл Пирсон. — Мы воспользуемся этой мыслью.

— Теперь я свободен? — спросил Дэвид.

— Минутку, — сказал Данкуорт. — Я еще не задал своего вопроса. Вы уж извините меня, господа. Мистер Бэттл, вы производите впечатление способного, энергичного молодого человека, реалистически смотрящего на вещи. Сейчас вы предложили очень здравую основу для философского подхода всех наших служащих к их повседневной работе. Но мне хотелось бы знать и другое: какая, по-вашему, философская идея должна лежать в основе деятельности руководства нашей корпорации, то есть президента и совета директоров?

Дэвид молчал.

— Так что же, мистер Бэттл?

— У меня есть некоторые соображения, мистер Данкуорт, но мне кажется, в данный момент вряд ли уместно их излагать.

— Почему же, мистер Бэттл? Надо ли вам напоминать, что я являюсь членом совета директоров с девятьсот восьмого года, с момента образования корпорации? Надо ли вам напоминать, что я — обладатель крупнейшего пакета акций в корпорации? Я полагаю, мои вопросы всегда уместны.

Казалось, Дэвид вот-вот улыбнется, но он не улыбнулся.

— Догадываюсь, о чем вы думаете, молодой человек. Вы думаете, что во всем мире не найти двух человек, которые имели бы столько акций нашей компании, сколько имеют старик Данкуорт и молодой Кэмпбелл, а все равно из тринадцати голосов в совете им принадлежат только два. Не так ли?

Но Дэвид думал не об этом. Он думал о том, что дело вовсе не в голосах. Имея акции Кэмпбелла, Данкуорта и поддержку страховой компании, он наверняка сумел бы взять контроль в свои руки. Вслух же он произнес:

— Вы недалеки от истины, сэр. Я не стесняюсь своих взглядов на политику компании и буду рад изложить их в более подходящий момент.

— Я хочу выслушать их сейчас, молодой человек! — властно заявил Данкуорт. — И уверен, что совет поддержит меня.

— Нам всем будет очень интересно их услышать, Дэвид, — сухо произнес Пирсон.

— По-видимому, совет готов слушать вас и дальше, мистер Бэттл, — сказал Эйвери Уинстон. — Хотите ли вы ответить на этот вопрос сейчас или отложите его до другого раза?

Это была возможность уклониться от вызова, не теряя достоинства. Но Дэвид сказал:

— Я отвечу.

Тони Кэмпбелл подумал: «Что же, валяй, Дэвид! Ломай себе шею».

— Мне следует начать с определения моих политических взглядов. Я — умеренный. — Он улыбнулся своей подкупающей улыбкой. — Я еще не встречал человека, который не считал бы себя умеренным, а тех, кто с ним спорит, — экстремистами. Многие называют меня консерватором и даже реакционером; это объясняется тем, что взгляды, которых я придерживаюсь, считаются сейчас немодными. Я одержим идеей свободы. Я против любых организаций — против правительства, против объединенного профсоюза рабочих автопромышленности, против КПП[15], против НАСПЦН[16] и Лиги борьбы с диффамацией, я против коммунизма, социализма, нацизма и либерализма, и, пожалуй, я не поклонник Торговой палаты США и бойскаутов. Больше всего меня беспокоит, что человек постепенно растворяется в единой однородной гигантской массовой организации и это стадо жалких зверьков движется к небытию. Но я не паникер. Лишь глупцы могут бить себя в грудь и истошно кричать, будто социалисты уничтожают человечество. Социалистам это не под силу. И никому другому. Утверждение, будто мы можем раз и навсегда определить ход мировой истории, свидетельствует лишь о самодовольной слепоте, независимо от того, принадлежит оно социалистам или реакционерам. Человечество никогда не уничтожит себя до конца. Оно на это не способно. Все его благородные и наивные эксперименты завершаются возвращением к инстинктам, заложенным в кем Создателем. Мне хотелось бы верить, что у меня есть чувство юмора и чувство перспективы. Только берчисты и либералы не желают видеть хорошее в тех, с кем они не согласны. Всем людям свойственны добрые побуждения, все видят в себе спасителей человечества. Мы по-разному понимаем деятельность человека, его эмоции и предназначение, и это нас разделяет, но в одном мы едины: в желании добра человечеству. И это последнее обстоятельство делает меня оптимистом.

Тони Кэмпбелл подумал: «Что-то слишком общо, Дэви. Слишком общо. Какую яму ты себе роешь?»

Дэвид продолжал:

— Социалисты борются за все эти идеи и потому заслужили победу. Наши же единомышленники малодушно капитулировали. Мистер Данкуорт, я обвиняю в этом руководителей автомобильной индустрии.

Тони был удивлен и обрадован,

— Я обвиняю крупных предпринимателей Детройта и всей страны и отказываюсь слушать их жалобные оправдания, будто они не в силах остановить колесницу Джаггернаута. Я отвергаю их попытки утешить себя мыслью, что они капитулировали «для пользы дела». Они говорят, что слишком поглощены делами своих предприятий и не могут заниматься политикой, и даже ищут оправдание в том, что им не велят быть строптивыми. Но мне не совсем ясно, кто карает их за строптивость: правительство, профсоюз или сама корпорация? Мы стремительно приближаемся к тому дню, когда президент Соединенных Штатов и его Верховный суд смогут делать все, что захотят, не считаясь ни с законом, ни с принципами морали. Руководители автомобильной индустрии, как никто другой, должны отдавать себе отчет в происходящем. Нам ли не знать, в какой мере профессиональные либералы Америки уже ограничили нашу свободу как индивидов и как граждан суверенных штатов в федеральном государстве. И тем не менее мы приспособились к политическим верованиям, с которыми не стали бы мириться в добрые старые времена. Теперь мы даже боимся произносить вслух слово «капитализм» и отдаем себя на милость сверхгосударства в надежде получить у него защиту. Мне ответят: «Дэвид, у тебя отсталые взгляды». Почему отсталые? Потому, что я верю в свободу? Мне скажут: «Успокойся и пользуйся тем, что имеешь». Люди, говорящие так, вызывают во мне грусть и горечь. Я обвиняю тех, кто возглавляет деловую жизнь Детройта, в инертности. Капитулировать? Почему? Потому лишь, что трудно бороться? Но именно поэтому и надо бороться. Бороться и побеждать. По-моему, у нас в Америке возникла новая порода людей — руководителей корпораций, людей в шорах, на которых напитано «Нейшнл моторс». И ничего, кроме корпораций Крайслера; Форда и «Дженерал моторс», эти люди не видят. Так они и живут, нежась в теплой ванне конформизма. В нашей корпорации, по-моему, есть люди, которые за последние двадцать Пет ни разу не посмотрели, что делается в окружающем их мире. Конечно, их преданность делу приводит к небывалому росту дивидендов и курса наших акций. Но она же и погубит нас в самом ближайшем будущем. Пока мы выпускаем автомобили, профессиональные либералы изменят мир.

«Смелее, Дэви, — подумал Тони Кэмпбелл. — Бить так бить!»

— В своих обвинениях я пойду еще дальше. Руководители нашей корпорации не только не поддержали своих единомышленников, они невольно оказались в первых рядах тех, кто нас атакует. Я имею в виду людей, допустивши[17] сюда профсоюз. Конечно, мы можем убеждать других в том, Что ответственность за появление мощных профсоюзных организаций лежит на правительстве, но себя-то мы не обманем. Руководители «Большой четверки» решили, Что переговоры с рабочими удобнее вести через профсоюзы, Вот так мы и капитулируем для пользы дела. Люди, возглавляющие нашу промышленность, подчинили свою деятельность этому лозунгу. Они считают себя не руководителями, а обыкновенными управляющими. Они делают лишь то, что отвечает текущим потребностям корпорации, а не то, что следовало бы делать из соображений высшего порядка. Потому что так спокойнее. Многих из них можно сравнить с зубом, из которого удалили нерв. «Мы достигни процветания! Ничего не меняйте, чтобы не испортить дела!»

Тони Кэмпбелл обвел взглядом непроницаемые лица вокруг.

— Чего же я от вас хочу? Чтоб вы плевали против ветра? Вот именно! Согласуется моя резкость с чувством юмора и перспективы, о котором я говорил? Мистер Данкуорт, через миллион лет никто не будет знать, чего мы достигли, но человек, который активно борется за свои убеждения; делает для себя очень много. Он завоевывает лучшую из наград самоуважение и уважение Создателя. Я верю в непреложные добродетели, на которых зиждется наша страна, и верю в Золотую заповедь. Я думаю, нам пора вернуться к этим исходным, вечным принципам для разрешения сложных социальных проблем нашего времени, ибо мелкие людишки, сидящие в правительстве, уже не в состоянии идти вровень с нашими растущими знаниями. Обстановка меняется. И мы должны приспосабливаться к этим переменам. Мы должны быть столь же современными в наших взглядах на мир, как мы современны во всем, что касается непосредственно наших предприятий. Но истина не меняется. Слова священного писания были истиной, когда их писали, они истинны сегодня и останутся истинными завтра, когда человек совершит чудеса, о которых мы сейчас и не мечтаем. Американцы верят в незыблемость нравственных устоев, которые нельзя ставить в зависимость от сиюминутных соображений. Я считаю, что великая сила Америки заключена в чувстве достоинства и в инициативе каждого отдельного человека. По-моему, те, кто пытается разрушить человеческую личность во имя коллективизма в любой его форме, лишают нас этой великой силы, и, если их вовремя не остановить, неизбежно наступит день; когда нас перестанут считать величайшей нацией планеты. Я хочу, чтобы свобода утвердилась не где-то в другом месте, а в Америке, потому что я американец. Мистер Данкуорт, я хочу, чтобы руководители автомобильной промышленности встали и заявили своему народу во всеуслышание: правительство — не божество, оно состоит из простых смертных. Пусть они встанут и потребуют, чтобы правительство перестало указывать нам, что делать, и перестало запугивать. Мне надоело слушать эти наши вопли, причитания и скрежет зубовный. Вы со мной согласны? Если да, то почему никто ничего не предпринимает? Мы в парадоксальном положении: мы против сверхмощного государства, но мы — представители сверхмощной корпорации и сами бюрократы. Корпоративная ответственность? Конечно. Наша первая обязанность — оберегать интересы держателей акций, за это нам платят жалованье. Это наш долг, как предпринимателей. Но мы еще и американские граждане и не должны забывать, что это также возлагает на нас моральные обязательства. У нас есть Объединенный фонд, организация бойскаутов и всякие другие официально признанные формы служения обществу. Но ведь на нас лежит и ответственность за руководство страной. Люди, возглавляющие автопромышленность, управляют штатом Мичиган. В наших руках крупнейшая в мире индустрия. И мы можем заставить слушать нас, и миллионы людей одобрят нашу инициативу.

Я вовсе не призываю совет директоров бросаться в политику. Я не призываю к опрометчивым действиям и не утверждаю, что нам следует посвятить себя только политике; У нас есть свое дело, и мы должны им заниматься! Но мы — руководители и должны вести за собой людей. Я верю в нравственные устои американского народа и считаю, что наши главные добродетели выдержат все испытания и что сила индивидуальности поможет нам остаться величайшей нацией. Вы должны вести за собой, ибо вы руководители. Люди, столь сильные, как вы, должны возглавить движение за возрождение Америки, живущей идеалами, Америки Золотой заповеди.

Дэвид Бэттл умолк, решительно и твердо сжав губы. Его горящие голубые глаза гипнотизировали членов совета;

Данкуорт встал, поднял над головой руки, беззвучно похлопал в ладоши и произнес негромко:

— Браво, браво!

Примеру Данкуорта последовали Рэгглес, Карйдео, Дана Олбрайт, за ними поднялись остальные. Карл Пирсон захлопал последним, сразу же после Тони Кэмпбелла.

Члены совета снова сели. Дана Олбрайт сказал:

— Прекрасно, Дэвид, прекрасно.

— Прекрасно сказано, — сухо, без улыбки подтвердил Пирсон.

— Это было весьма поучительно, мистер Бэттл, — сказал Эйвери Уинстон. — Настоящий подвиг. Мы заставили вас говорить на заседании совета целый час, и ваша речь была беспрецедентной по своей виртуозности и многосторонности. Сегодня мы больше не будем вас утруждать.

Тони Кэмпбелл откинулся на спинку кресла и прижал к губам резинку своего карандаша. Его обуревали противоречивые чувства. «Жаль, Дэви, очень жаль. Это было великолепно. Великолепная речь. Но ты погиб, дружище. Сам себя погубил. Эйвери Уинстон и Карл Пирсон не допустят, чтобы корпорацию возглавил радикал вроде тебя».

█

Карл Пирсон вошел в свой огромный кабинет на седьмом этаже. Дэвид Бэттл уже ждал его.

— Сидите, сидите, Дэвид, — сказал Пирсон.

— Вы меня вызывали, Карл?

Пирсон сел за стол. Он закурил сигару и, выпустив клуб дыма, ответил:

— Да. Мне надо с вами кое о чем поговорить. — Он перестал дымить и откинулся на спинку кресла. — За Последние недели, Дэвид, мы обнаружили, что Джим Паркер перекладывал часть своих обязанностей на других.

— Да, он умел доверять своим помощникам.

— Жаль, что Джим умер. Но он не был незаменим.

— Как человек он был незаменим, а незаменимых вице-президентов не бывает.

— Вы всегда говорите то, что надо, Дэвид. Как-нибудь нарушьте эту свою привычку и ошибитесь.

— Это приказ?

Пирсон, не меняя тона, сказал:

— Мы назначили вас вице-президентом по производству.

Лицо Дэвида не дрогнуло.

— Вы меня слышите? — спросил Карл Пирсон.

— Да. Когда приступать?

— Немедленно. Вас избрали также в состав совета директоров.

— Я готов к этому, Карл.

— Не сомневаюсь.

— И я очень признателен. Могу я задать вам вопрос? Джим говорил с вами о своих намерениях в отношении меня?

— О каких намерениях?

— Об его намерении дать мне этот пост.

— Нет, я этого не Знал, — солгал Карл Пирсон. — Вашу кандидатуру выдвинули Олбрайт и Данкуорт. Скажите, Дэвид, ваше сенсационное выступление на заседании совета было подстроено?

— Если и да, то я об этом не знал.

— Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да. Дана и Данкуорт всячески старались дать мне возможность блеснуть.

— Вы считаете, что вы блистали?

— Не все время. И кое-кого мои политические взгляды, безусловно, отпугнули.

— Согласен. Пожалуй, я попробую немного разочаровать вас: пока вы были там, вы загипнотизировали совет, но я не сомневаюсь, что потом многие опомнились.

— Тем не менее мои убеждения остаются прежними.

— Под первым впечатлением совет и назначил вас вице-президентом по производству. Дана Олбрайт выдвинул вашу кандидатуру, а Данкуорт ее поддержал. Пожалуй, я не доставлю вам удовольствия и не скажу, как прошло голосование. Однако решение не было принято единодушно. Лично я считал ваше выдвижение преждевременным. Все мы как-то вдруг осознали… — Пирсон замялся, — …что вы уж слишком католик. Но Олбрайт прямо сказал, что вы и так уже фактически руководите службой производства и мы должны закрепить за вами этот участок, чтобы не страдала работа. Итак, поздравляю вас, Дэвид. Но мне хотелось бы знать, что связывает вас с Олбрайтом?

Дэвид внимательно посмотрел на своего начальника.

— Нас ничто не связывает. Вся наша связь ограничена седьмым этажом этого здания.

— Я скажу вам, что я думаю. По-моему, Дана сделал это потому, что готовится стать президентом. — Карл Пирсон вдруг умолк, пораженный тем, что начал обсуждать политику корпорации с подчиненным, к которому питает недоверие, если не неприязнь. И он сказал не без сарказма: — На этот счет у вас, Дэвид, конечно, тоже есть свое суждение. Да, говорили вы блистательно. По-моему, совет примет все ваши предложения — и о названиях машин, и о строительстве новых цехов на заводе «Эмбасси», о размещении завода штампованных частей в Брайане. Вы теперь наш… — Карл опять немного замялся, — …католический эксперт.

Дэвид встал и широко улыбнулся.

— Пожалуй, я напишу отцу Хесбергу. Ему будет приятно узнать, что один из его подопечных достиг таких высот в этой языческой корпорации.

Пирсон не улыбнулся. Дэвид прикинул, стоит ли далеко заходить. Пирсон завел разговор о религии явно неспроста.

— Я собирался порвать с «Рыцарями Колумба» и стать масоном, — сказал Дэвид, следя за выражением лица Пирсона.

— Я имел в виду вообще католиков, — сказал тот, — вы же понимаете, о чем я говорю. За пятьдесят лет нашего существования ни один католик еще не забирался тек высоко. Возможно, это просто случайность.

— Будем считать, что это так, — сказал Дэвид.

— Вам придется работать в тесном контакте со мной до избрания нового президента, после чего, конечно, вы будете работать с ним. Должен, кстати, напомнить вам об одной маловероятной возможности: будущий президент может предпочесть на посту руководителя службы производства человека, которого выберет он сам. Ну, а пока этот пост ваш.

— Скажите, Карл, а когда будет избран новый президент?

— Обсуждение этого вопроса в комиссии по кандидатурам не подлежит оглашению. Однако могу вам сказать: комиссия пока еще ни к какому решению не пришла. — Пирсон слегка улыбнулся. — Полагаю, что в вашем нынешнем положении вы имеете право на сведения, которые я вам сейчас сообщил. — Лицо Пирсона снова стало серьезным. — А теперь скажите, что вы думаете о Дана Олбрайте.

— Вы хотите знать мое мнение о его достоинствах?

Пирсон, помолчав, сказал:

— Да, пожалуй.

— Я очень высокого мнения о нем. Более высокого, чем об Уильямсе. У Олбрайта шире взгляд на вещи. Но то, что вы сказали — будто он подбирает себе людей и поэтому предложил мою кандидатуру в руководители службы производства, — это для меня новость. Откровенно говоря, до сих пор я думал, что вы намерены сразу избрать постоянного президента, а не временного.

— Откуда у вас эти сведения?

— Из газет, из кулуарных сплетен. Источники те же, что и у вас.

— Вам, пожалуй, следовало бы поддерживать Олбрайта. Он, по-видимому, намерен сделать вас своим преемником.

— А если он не станет президентом?

— Вы оказались впереди на несколько ходов. В результате произведенного вами впечатления. — Пирсон прищурился. — Вам известны некоторые обстоятельства, касающиеся Бэда Фолка?

— Нет, ничего не знаю.

— Придет время — узнаете.

— Я задам вам один вопрос, Карл. Бэд рассчитывал получить службу производства?

— Спросите у него. Мне неизвестно, насколько далеко он заходил в своих планах. Вам будет приятно узнать, что он голосовал за вас с большим подъемом. Но мне кажется, нам следует прекратить этот разговор, пока вы не узнаете всех новых обстоятельств.

— Карл, я могу занять кабинет Джима?

— Вы этого хотите?

— Да. Он отлично приспособлен для работы.

— Хорошо. Я уверен, что он не будет для вас слишком велик. Даже еще, пожалуй, и тесным станет, — закончил Пирсон устало.

Бэд Фолк просунул голову в дверь нового кабинета Дэвида.

— Поздравляю, старина. Стало быть, вы уже знаете?

— Спасибо. У вас найдется несколько свободных минут?

— Чуть попозже. Я иду к Дана. А потом — пожалуйста. А у вас ко мне дело?

— Мне хотелось бы кое-что с вами обсудить, Бэд, — ничего не выражающим голосом сказал Дэвид.

— Хорошо, Дэвид, — небрежно ответил Бэд Фолк.

Но в душе он был обеспокоен. Это что же, Бэттл хочет показать, что он здесь начальник? Разве он не знает, что произошло на совете? Не знает, как активно он, Бэд Фолк, поддерживал его? Неужели не понимает всей подоплеки этого дела? Да, Дэвид Бэттл теперь вице-президент по производству; да, управляющий отделением «Катлесс» находится у него в непосредственном подчинении. Но неужели Дэвид не понимает, что это лишь формальность? Ведь он должен знать, что следующим президентом «Нейшнл моторс» будет Бэд Фолк. Он должен знать, что Бэд поддержал его кандидатуру, обрадовавшись такому помощнику! Так на каком основании Бэттл так спокойно просит будущего президента корпорации зайти к нему в кабинет для беседы? Бэду Фолку это очень не понравилось.

Во время второй мировой войны Бэд Фолк, работавший на танковом заводе «Эмбасси», зарекомендовал себя очень хорошо. Главный инженер Джим Паркер — его молодой начальник и восходящая звезда «Нейшнл моторс» — был о нем высокого мнения. Не было и намека на то, что Фолка в чем-то подозревают. Никто, по всей видимости, за ним не наблюдал. И по прошествии двух лет, во время которых служба безопасности никак его не тревожила, Бэд решил позвонить майору Уикершему сам.

— Я все ждал вашего звонка, майор. Что ваше гестапо решило относительно меня?

— Сказать по правде, Фолк, мы про вас забыли, — ответил Уикершем. — Ваше дело не настолько серьезно, чтобы тратить на вас людей. У нас есть задачи поважнее.

— Если не ошибаюсь, майор, вы обещали либо предать меня военному суду, либо очистить от всяких подозрений.

— Извините, Фолк. У нас не было времени. По-моему, вы спокойно можете считать себя очищенным.

— Так просто?

— Но ведь это вам и было нужно?

— А что будет с моим досье?

— Досье? Как-нибудь займемся и досье. Как там дела у вас на заводе?

— Все-таки скажите, что будет с моим досье?

— Ведь сейчас война, Фолк.

— Да? Вы-то откуда о ней знаете?

— Не выходите из границ. Вы ведь еще числитесь лейтенантом американской армии.

— Ну, так сделайте что-нибудь, майор! Отдайте меня под суд. Мне, видимо, придется самому принять меры…

Майор повесил трубку.

Бэд был озлоблен, но это не мешало ему хорошо работать. Наоборот, это его подстегивало. Чувствуя себя запятнанным, скомпрометированным, обиженным, он с головой погрузился в работу и постепенно развил в себе ту трудоспособность, которой отличались все те, кто делал в корпорации карьеру.

В конце войны Паркер перевел Фолка на производство автомобилей, назначив своим помощником. Все знали, что Бэд пользуется покровительством Джима так же, как Джим пользуется покровительством Карла Пирсона. Он шагал точно по следам Джима. Сначала заменил Джима на посту главного инженера завода «Эмбасси», потом — главного инженера завода «Катлесс», потом — управляющего отделением по производству автомобилей «катлесс» и, наконец, стал вице-президентом корпорации и членом совета директоров. Своей жене он как-то сказал:

— Всю жизнь я чувствовал себя, как Иов, на которого свалились все беды. Но я должен быть и терпелив, как Иов, ибо терпение мое начинает приносить плоды.

— Не столько терпение, сколько стойкость духа, — ответила жена. — Я горжусь тобой, Бэд.

Смерть Джима Паркера потрясла Фолка. Он потерял человека, которым восхищался и которого любил. Главное же, он потерял покровителя, и потерял в тот момент, когда Джим мог устроить ему очередное позышение. Бэд Фолк имел все основания рассчитывать, что он заменит Джима Паркера на посту вице-президента по производству. Безвременная смерть Паркера повергла его в отчаяние.

Затем ему в голову пришла дерзкая мысль. Он перебрал в уме своих коллег и спросил себя: кого же они могут выбрать?

Мэриона Уильямса? Уильямс одряхлел.

Дана Олбрайта? Конечно, нет. Кто захочет поставить во главе корпорации экзекутора?

Клири? Клири отличный инженер, но он не способен руководить таким устрашающе сложным индустриальным гигантом.

Тони Кэмпбелла? Да, могут. Его могут. У него есть его акции и необходимые деловые качества, и он весь отдается делу, а не прожигает жизнь, как стали бы ее прожигать на его месте многие и многие. Да, Тони Кэмпбелл опасен.

Но у Фолка есть одно преимущество перед Тони: он руководил отделом, а Тони — никогда. Бэд Фолк управляет отделением по производству автомобилей «катлесс», главной опорой корпорации. Это обстоятельство может возобладать над всеми остальными. Если хорошенько вдуматься, все становится ясным, как день. Логическим преемником Карла Пирсона после смерти Джима Паркера может быть только Бэд Фолк.

Погруженный в эти приятные мечты, Бэд стал мысленно подбирать себе будущих помощников. Дана Олбрайт получит самые широкие права из всех вице-президентов. Он, бесспорно, самый умный и проницательный. Тони Кэмпбелл получит отдел по производству автомобилей «катлесс» в качестве компенсации, впрочем, вполне им заслуженной. В дальнейшем его можно подготовить к более широкому полю деятельности и назначить вице-президентом-координатором. На пост руководителя службы производства есть только одна возможная кандидатура — Дэвид Бэттл. Бэд Фолк подумал: удивится ли совет директоров такому выбору? Знают ли другие Бэттла так, как знает он?

***

Тони Кэмпбелл, войдя в кабинет Дэвида, огляделся и с приятной улыбкой сказал:

— Не так уж плохо для отставного футболиста.

— У Джима всегда все было первого сорта, — ответил Дэвид. — Этот кабинет не только самый современный и наиболее богато обставленный, но и самый большой на нашем седьмом этаже. Вот этот простенок он отодвинул на несколько дюймов специально для того, чтобы его кабинет был больше, чем у Пирсона. — Дэвид улыбнулся. — Карл этого не знает.

Тони опустился в изящное кресло перед столом Дэвида и сказал:

— А события разворачиваются довольно быстро.

— То есть?

— По-моему, сейчас принимаются важные решения. Так мне кажется.

— Тони, завтра мне хотелось бы поговорить с вами полчаса. Утром вам удобно?

Тони улыбнулся.

— Наслаждаетесь, Дэвид?

Дэвид пожал плечами.

Тони продолжал улыбаться.

— Помните, когда мы летели в Лос-Анжелес, вы сказали, что Джим Паркер намерен выдвинуть вас в руководители службы производства. Но Джим умер, а вы все равно получили это назначение. Тогда же и вы, и я собирались стать членами совета, но в этом я вас опередил.

— Да.

— Хотите знать, как я проголосовал, когда вас выбирали?

— Нет.

— Ну, так и не скажу. Карл рассказывал вам, что было на совете, когда вы ушли? Дана назвал вашу кандидатуру, а Данкуорт тотчас и без оговорок поддержал ее. Мне показалось, что все было заранее подготовлено.

— Так показалось и Карлу.

— Это так и было?

— Нет.

— Не могу понять, куда клонит Дана. У меня такое ощущение, будто он уже видит себя президентом и подбирает себе сотрудников. Вы думаете, это возможно?

— Откуда мне знать?

— Скажу вам правду: раньше я был убежден, что они решили выбрать кого-то из молодых. Теперь я в этом не так уверен. Дана Олбрайт человек осведомленный. Может быть, ему известно что-то, чего мы не знаем.

— Может быть, у него просто хватило смелости заполнить собой вакуум.

— Возможно. Пока другие кандидаты мнутся и вежливо уступают друг другу дорогу, он нас всех обойдет. Вы видели Бэда Фолка? Он где-то здесь.

— Видел. Незадолго до вашего прихода.

— Как складываются сейчас ваши отношения?

— Это надо спросить у него.

— Я знаю, вы не нуждаетесь в советах, Дэвид, но в отношении Бэда я хочу вас кое о чем предупредить. Взбираясь по лесенке успеха, старайтесь не запачкать ноги, чтобы, когда будете спускаться, не запачкать рук. Не исключено, что Бэд может довольно скоро стать вашим начальством.

— Или вы?

— Или я. Дэвид, я думаю, нам следует быть друзьями. Волею судеб мы вступаем в тесное общение. И встреча в Палм-Спрингс нас также сближает.

Дэвид и глазом не моргнул. Он сказал спокойно:

— Да, верно. Хотя у вас было две дамы, а у меня — одна.

— Дэвид…

— Что?

— Наверно, нам стоит поговорить в ближайшее время. Возможно, мне понадобится ваш совет. А пока — скажу откровенно: я хочу стать президентом. Я думаю, выбор будет сделан между мной и Бэдом Фолком. Но Олбрайт меня беспокоит.

Когда Бэд Фолк вошел в кабинет Дана Олбрайта, тот сказал:

— Знакомьтесь, Бэд. Это мистер Кермит. Вы, конечно, следите за его газетной колонкой. Разрешите, мистер Кермит, представить вам мистера Фолка, вице-президента корпорации и управляющего отделением по производству автомобилей «катлесс».

Пожимая руку газетчика, Бэд терялся в догадках. Они что же, решили дать Кер-миту материал? Материал о новом президенте? Вряд ли. Кермит — не тот автор. Он специализируется на скандалах и сенсациях. Какое он может иметь отношение к «Нейшнл моторс»?

— Думаю, вам следует начать сначала, мистер Кермит, — сказал Дана. — И без предисловий.

Кермит резко спросил:

— Мистер Фолк, вы знаете полковника Уикершема?

Бэда словно вдруг разбил паралич. Он тихо ответил:

— Да, я знал майора Уикершема. По-видимому, это он и есть.

— Он вышел в отставку и работает сейчас в Вашингтоне агентом фирмы «Машин энд фаундри». Неделю назад он приходил к нашему вашингтонскому корреспонденту и просил пятьсот долларов за материал о вас.

— Продолжайте, мистер Кермит, — сказал Бэд.

— Ходят слухи, мистер Фолк, что вы станете новым президентом «Нейшнл моторс». Если это так, значит, сейчас лишь шаг отделяет вас от одного из важнейших постов в нашей стране, который позволит вам влиять на судьбу каждого американца…

— Обойдемся без патриотической болтовни, — сказал Бэд Фолк. — Переходите к делу.

Кермит мягко улыбнулся.

— Наша газета не так жестока, как вы, может быть, думаете. Суд ни разу не признал нас виновными в клевете. Мы всегда тщательно проверяем факты. Кроме того, у нас есть совесть, каким бы невероятным вам это утверждение ни показалось. Мы могли бы дождаться, когда вас выберут президентом, а потом опубликовать материал, но, подумав, решили опубликовать его сейчас, пока вы еще управляющий отделением «Катлесс».

— Мне известно, что вы можете напечатать.

— Я хотел бы услышать это от вас, — сказал Дана Олбрайт.

— Дана, во время второй мировой войны я был взят под подозрение, потому что некоторые из моих бывших приятелей, как оказалось, сочувствовали немцам. Моим делом занимался майор Уикершем, работавший тогда в службе безопасности. Меня уволили из действующей армии и перевели на нестроевую службу, назначив инженером танкового завода «Эмбасси», где моим начальником был Джим Паркер. — Бэд вздохнул. — Но обвинение, выдвинутое против меня, было голословным.

— Почему же голословным, мистер Фолк? — спросил Кермит.

— Потому что официального разбора моего дела не было. Майор Уикершем обещал подробно расследовать его, но не расследовал. Так все и осталось.

— Полковник Уикершем говорит, что вы тогда примирились с переводом на нестроевую службу. В тот момент вы не потребовали официального разбора.

— Верно. Это была ошибка.

— Мистер Кермит, — сказал Дана Олбрайт, — это дело пахнет очень дурно. Как

это так — вы платите пятьсот долларов бывшему полковнику за подобную информацию? Что же это за свидетельские показания? Ведь вы можете испортить мистеру Фолку жизнь.

Кермит снова любезно улыбнулся:

— Что касается нас, то мы заплатили полковнику, и на этом наши взаимоотношения кончились. А вы можете подать на него в суд, мистер Фолк. Лично я думаю, что дело вы выиграете. Мы же не приняли слов полковника на веру и обратились в архив.

— Но архивные материалы засекречены, — сказал Бэд.

— Что ж что засекречены. Мы каждый день печатаем секретные материалы. Не мы их засекречиваем, и не наша вина, если кто-то не умеет хранить тайну.

— Вы действительно намерены опубликовать этот материал? — спросил Бэд.

— Да. Выслушав вас, я решил, что он нам подходит. Если мы напечатаем хоть слово неправды, можете подать на нас в суд.

— Но ведь все это неправда. Читатели могут поверить, будто я и в самом деле был политически неблагонадежен, а это не так.

— Я непосредственный начальник мистера Фолка и полностью ему доверяю, — сказал Дана Олбрайт. — Поэтому я обращаюсь к вам с официальной просьбой не печатать ваш материал.

— И все же мы его напечатаем.

— А если мы примем кое-какие меры?

В глазах Кермита блеснул веселый огонек.

— Впрочем, именно этого вы, очевидно, и добиваетесь, — продолжал Олбрайт. — Подозреваю, что вы затем и пришли сюда, чтобы спровоцировать нас на угрозы. Но мы не будем вам угрожать. Все, что мы можем, — это просить вас не печатать материал.

Бэд Фолк пристально посмотрел на Олбрайта.

— По-моему, — сказал он, — вы решили отдать меня на съедение волкам. Поговорю-ка я с Карлом.

— Я уже говорил и с Карлом и с Уинстоном, — Олбрайт кивнул в подтверждение справедливости своих слов. — Полковник Уикершем продал эту информацию и нам. Ему нужны деньги. Его отдают под суд за кое-какие грязные делишки в Вашингтоне. Если хотите знать, мистер Кермит, он начал не с вас. Сначала он предлагал этот материал одному солидному журналу, но там ему, видно, отказали.

Бэд Фолк закурил и спокойно сказал:

— Мистер Кермит, Дана Олбрайт у нас в корпорации давно имеет репутацию экзекутора.

— Ну, зачем же так, Бэд, — кротко возразил Олбрайт. — Это несправедливо. Я выдержал за вас настоящий бой с Пирсоном и Уинстоном. Что бы там ни было, а управляющим вы останетесь.

Бэд Фолк побледнел как полотно, но голос его оставался спокойным:

— Другими словами, я не стану президентом?

— Именно. Ни сейчас, ни после. Никогда.

— Но это несправедливо. Как можно принимать такое решение на столь нелепом основании?

— Оно не так уж нелепо, Бэд, и вы это знаете. Будьте объективны. Что, если бы в таком же положении оказался Тони Кэмпбелл? Вы думаете, корпорация потерпела бы, если б на первых полосах газет появились материалы, обвиняющие его в неблагонадежности?

— Я полагаю, вы понимаете, мистер Олбрайт, что даете мне сейчас чудесный материал? — задумчиво произнес Кермит. — Внутренние дрязги в корпорации.

Олбрайт покачал головой.

— Ну, нет. Тут мы попробуем с вами договориться. Если бы мистер Фолк стал президентом, мы не могли бы со спокойной совестью просить вас не публиковать материал, поскольку президент «Нейшнл моторс» принадлежит всему обществу. Но управляющий отделением по производству автомобилей «катлесс» — другое дело. Поэтому мы и просим вас не печатать материал.

— Конечно, материал во многом обесценится, если мистер Фолк не будет президентом. Но мне кажется, вы хотите предложить мне что-то взамен.

— Возможно, он предложит вам Тони Кэмпбелла. У него, наверно, есть досье на Тони.

— Вы сердитесь, Бэд, но я вас не виню. Это пройдет. Нельзя же всегда выигрывать. Вам же, мистер Кермит, я ничего не предлагаю. Но хочу кое-чем пригрозить.

— Извольте, мистер Олбрайт. — Глаза Кермита опять заблестели. — Именно за этим я и пришел сюда. Это придаст моей статье пикантность.

— Я очень сожалею, Бэд, что так получилось, — сказал Дана Олбрайт. — Можете быть уверены, что это останется между нами и никаких разговоров в корпорации не будет. Я полагал, что лучше честно объяснить вам, почему вы не станете президентом, как ожидали. У вас была возможность встретиться с вашим обвинителем лицом к лицу.

Бэд Фолк встал и посмотрел на них.

— Благодарю, — буркнул он и направился к двери, стараясь изо всех сил держаться прямо и не опускать головы.

— Мистер Кермит, — спросил Дана Олбрайт, — Вы знаете некую Деннинг? Ее дeвичья фамилия Антон, но она хорошо известна под обеими фамилиями.

Кермит оцепенело и напряженно молчал.

— Нем известно, что вы с ней знакомы. Вы можете меня поправить, если я буду неточен. Уикершем, обслуживая клиентов «Машин энд фаундри», был по совместительству сводником. Одновременно он работал и на сенатора Корта. На нем пробы ставить негде. Мисс Антон была одной из девиц в списке Уикершема. Девизом Уикершема было: «Самым лучшим — самое лучшее». По моим сведениям, мисс Антон родилась в Венгрии. Она вышла замуж за американского офицера. В США она живет три года. Первые два года ничем не примечательны, если не считать того, что кто-то, от кого это зависело, приложил немало усилий, чтобы майор Деннинг, а следовательно, и его супруга остались в Вашингтоне. В следующий год мисс Антон расширила сферу своей деятельности… не знаю, как бы выразиться поделикатнее. Известно, что она была в близких отношениях с лицами, казалось бы, достаточно высокопоставленными, чтобы не вступать в связь с женщиной, прибывшей из Венгрии. По-видимому, скоро ей и ее мужу будет предъявлено обвинение в том, что они агенты международного коммунизма и Советского Союза. Таким образом, создалось довольно щекотливое положение. Верно ли я изложил факты?

Кермит спокойно сказал:

— Вы, конечно, знаете, что моя связь с этой женщиной была иного порядка. Я холостяк и могу встречаться с кем хочу. Да, я был знаком с этой женщиной и встречался с ней. Но когда я узнал, что она профессионалка, да еще такая профессионалка, то перестал с ней видеться.

— А тем временем Советский Союз, вероятно, мог рассчитывать на вашу газету.

— Неужели вы думаете, что я на это способен, мистер Олбрайт?

— А разве так уж важно, что правда, а что неправда, мистер Кермит?

— Поздравляю вас. Вы информированы лучше меня. До меня пока доходили только слухи.

— У меня хорошие осведомители.

— О да! Они избавили вас от мистера Фолка. Теперь президентом будете вы?

— В настоящий момент нам известно только, что полковника Уикершема убедят прекратить попытки продать материал о Фолке, и он, разумеется, ни в коем случае не станет вмешивать невинных людей в предстоящий процесс по делу мисс Антон. Мы уверены, что вы забудете о мистере Фолке и дадите нам возможность вернуться к нашим делам в «Нейшнл моторс».

Кермит грустно улыбнулся.

— Поднявший меч от меча и погибнет. Удивительно, что я сумел продержаться так долго!

— О, вы продержитесь еще дольше, — сказал Олбрайт. — Для таких, как вы, место на этом свете всегда найдется. Без вас человечеству не обойтись.

— Что ж, благодарю вас, мистер Олбрайт. Вы правы, через недельку я безусловно оправлюсь. Времени на поиски темных пятен в вашей биографии я тратить не стану, так как, скорее всего, ничего не найду и не я, а вы произведете надо мной экзекуцию. Когда увидитесь с полковником Уикершемом, передайте ему привет, господин президент. Я не слишком забегаю вперед? Вы ведь теперь довольно хорошо знакомы с полковником Уикершемом, не так ли? Вы твердо решили стать президентом корпорации?

Бэд Фолк, явно взволнованный, вошел в кабинет Дэвида Бэттла.

— Что-нибудь случилось, Бэд? — спросил Дэвид.

Фолк сел у стены на диван.

— Дэвид, я думаю, вам все известно.

— Что именно?

— То, что я остаюсь на прежней должности.

— Нет, я этого не знаю.

— И, конечно, знаете почему?

— Я же сказал, что ничего не знаю.

Фолк вскочил и зашагал по комнате.

— Я вам верю. Если Олбрайт захочет, он сам вас подробно информирует. А пока я работаю у вас.

— Это само собой разумеется. Управляющие отделениями подотчетны вице-президенту по производству. Если бы вы стали президентом, я был бы подотчетен вам.

Бэд Фолк глубоко вздохнул.

— Куда уж там. Я рад, что сохраняю хоть свои триста тысяч в год.

— Итак, завтра в десять, Бэд, если вы свободны.

Бэд Фолк горестно улыбнулся.

— Конечно, свободен. Ровно в десять, Дэви. — Помолчав, он добавил: — Будьте осторожны с Дана Олбрайтом, Дэвид. Не буду объяснять почему, но будьте осторожны.

В кабинет Дэвида неторопливо вошел Тони Кэмпбелл.

— Я встретил в коридоре Бэда. Вы, наверно, уже знаете, в чем дело?

— А вы?

— Мне рассказал Карл.

Дэвид переварил услышанное. Карл Пирсон не пожелал рассказать Дэвиду Бэттлу про Фолка, но рассказал Тони Кэмпбеллу. Это не случайно, конечно. Теперь понятна непринужденность, с какою Кэмпбелл расположился в кабинете своего начальника.

Карл Пирсон позвонил в Нью-Йорк Эйвери Уинстону.

— Мне кажется, мистер Уинстон, — сказал он, — нам не следует тянуть с решением. Идет слишком много разговоров и в руководстве, и в аппарате, от цехов до седьмого этажа. Надо положить этому конец.

— Дана говорил с Бэдом Фолком?

— Да, сэр.

— И что сделал Фолк?

— Ничего. Он смирился.

— Жаль. Я надеялся, что он будет защищаться. Хорошая была кандидатура. А Дана сумел раздавить этого писаку?

— Да, сэр.

— Как это ему удалось?

— Не знаю, сэр. Я не спросил. Мистер Уинстон, я предлагаю созвать комиссию по кандидатурам. Вы можете приехать завтра?

— Да. Пришлите за мной ваш самолет. В десять часов на аэродром Ла-Гардиа.

Дана Олбрайт позвонил Дэвиду домой.

— Дэвид? Я решил, что лучше позвонить домой, чем говорить на работе. Хотел потолковать с вами в связи с предстоящим заседанием комиссии по кандидатурам. Оно будет завтра, на седьмом этаже.

— Наверно, что-нибудь очень важное, раз Уинстон прилетает из Нью-Йорка, — сказал Дэвид. — И срочное.

— Карл сказал, что, по-видимому, они наконец придут к решению. Дэвид, вы знаете, что произошло после вашего выступления на совете? Вы знаете, как вас выдвинули и выбрали?

— Насколько мне известно, мою кандидатуру выдвинули вы и мистер Данкуорт. Я очень признателен вам за доверие.

— Все было не так легко и просто. Я хочу, чтобы вы знали это. Требовалось точно выбрать момент. Мы подловили их, когда они были еще под впечатлением от вашей речи и в то же время им стало ясно, что дальше с новыми назначениями тянуть нельзя. Мне хотелось, чтобы вы знали, что я специально перечислил участки работы, которыми вы, хотя бы частично, руководили. Как видите, мы добились успеха.

— Я очень признателен вам за рекомендацию, Дана.

— Бэд Фолк не будет президентом, Дэвид.

— Я знаю.

— А вам известно почему?

— Предпочитаю этого не знать. По-видимому, тут какая-то тайна.

— Поскольку он ваш подчиненный, я думаю, вам следует знать все. В юности

Бэд был неосторожен. Он оказался как-то связан с Союзом американских немцев — во всяком случае посещал их сборища. Это отлилось ему во время войны. Для нашей корпорации эта история ничего не значит, но официально Фолк не был очищен от подозрений. Эти сведения попали в руки газетного обозревателя Кермита. Можете себе представить, как бы он их использовал.

— Дана, а корпорация вступилась за Бэда Фолка? Он как-то слишком легко капитулировал. Неужели все ограничилось одним разговором с вами?

— А что сделали бы вы, Дэвид?

— Моим первым побуждением было бы встать на его защиту.

— Дэвид, вам надо еще многому научиться. Нельзя всегда руководствоваться первым побуждением. Не действуйте очертя голову. Вы произвели на совет директоров колоссальное впечатление. Чем больше они о вас узнают, тем выше ценят ваши деловые качества. Но в то же время вы их слегка напугали. Кое-кого ваши политические взгляды, мягко выражаясь, смутили. Я бы посоветовал вам в дальнейшем быть несколько осмотрительнее.

— Вы хотите, чтобы я отказался от своих убеждений?

— Нет. Кстати, я их разделяю. Руководители автомобильной промышленности действительно безынициативны. Но резкие высказывания отпугивают людей. Не торопитесь. Рим строился не в один день.

— Я принимаю ваш упрек, но моя точка зрения остается прежней.

— Как бы то ни было, нам удалось добиться вашего назначения на важнейший участок. Это большой успех. Когда мы предложили вашу кандидатуру, кое-кто поднял брови. И, мне кажется, вам следует знать, что Карл Пирсон был против. Правда, он сказал только, что торопиться не следует, но все поняли, как он относится к вашему выдвижению.

— В таком случае, почему же меня все-таки назначили? Я полагал, что его мнение все решает.

— Дело в том, что он выступил не очень решительно, Дэвид. Он был против вас только из-за вашего вероисповедания. Вам это неприятно?

— Нет.

— Тут Пирсон и Эйвери Уинстон едины. Пятьдесят лет корпорацию возглавляли протестанты, и они не видят оснований ломать эту традицию. Мне кажется, Дэвид, они в конце концов уступили и проголосовали вместе со всеми остальными, так как осознали, что за последние два года вы доказали свою пригодность для этого поста. Но теперь, по-моему, они считают, что, получив это место, вы закрепитесь на нем и перестанете быть возможным кандидатом в президенты. Иными словами, зачем они стали бы утверждать вас в должности вице-президента, если намеревались сделать президентом?

— Ну, это-то вполне объяснимо, — сказал Дэвид. — Разве нельзя допустить, что мое назначение является лишь переходной ступенью к должности президента? В таком шаге тоже есть смысл.

— Но что толку гадать? Совет этого в виду не имел и, я уверен, комиссия по кандидатурам — тоже.

— А вам известно, что имеет в виду комиссия? — спросил Дэвид.

— Нет. Но в одном я убежден. Эйвери Уинстон остановил свой выбор на Бэде Фолке. И он будет очень расстроен, что из-за этой неприятности Бэд вышел из игры. Значит, из молодых остаются лишь Тони и Клири.

— И я, — сказал Дэвид.

— Да. Клири, я уверен, не пройдет. Он слишком бесцветен, и это стало особенно очевидным теперь, когда мы начали внимательно присматриваться к людям. Таким образом, остается Тони. И вы. Карл и Уинстон будут за Тони. Что вы думаете о его деловых качествах?

— Скажу вам прямо, Дана: внешне он как будто имеет все данные, но в действительности — никаких. Избрание его президентом было бы несчастьем для корпорации.

— Вы намекаете на его грешки? А более серьезных возражений у вас нет?

— Он не подходит ни по своему мировоззрению, ни по эмоциональному складу. Короче говоря, нельзя допустить, чтобы корпорация совершила эту ошибку.

— Ее не допустят, Дэвид. У Бэда Фолка есть все данные. Но не у Тони. Только не у Тони.

— Вы говорите очень уверенно. — И, помолчав, Дэвид спросил: — А что у него за грешки?

— Я оговорился, — невозмутимо ответил Олбрайт. — Я имел в виду слухи. Давайте обсудим, какая альтернатива остается комиссии. Они могут избрать временного президента.

— То есть вас, поскольку Мэрион — председатель комиссии.

— Да, меня. К тому же я еще не утратил честолюбия. В отличие от Мэриона. Мне нужно это назначение. И у меня есть что им предложить. Внесет мою кандидатуру Данкуорт. Кстати, это будет касаться и вас, Дэвид.

— Вот как!

— Данкуорт предложит избрать меня президентом на те полтора года, что остаются мне до ухода в отставку. Он предложит сделать вас через год первым вице-президентом с тем, чтобы вы стали моим преемником. Данкуорт от вас в восторге. Он одобряет даже все ваши крамольные политические взгляды. Что вы на это скажете, Дэвид?

— Пока ничего. Но все равно я очень благодарен вам за доверие, Дана.

— Я сказал вам все это не просто так. Я мог бы подождать, пока будет принято решение. Но я хотел, чтобы вы знали, что повышение вы получили благодаря мне. А мне нужно кое-что взамен. Данкуорт хочет поговорить с вами завтра утром. По-моему, он будет интересоваться вашим мнением. Полагаю, мы относимся друг к другу со взаимным уважением.

— Конечно, Дана. Я вас очень высоко ценю и скажу об этом Данкуорту. Но об остальном мне нужно подумать.

— Дэвид, не будьте слишком сдержанны. Мне не нужно, чтобы вы захлебывались от благодарности из-за того, что благодаря мне вы через полтора года станете президентом. Но я надеюсь, что вы по крайней мере не будете и слишком сдержанны. Не испортите дела для нас обоих, Дэвид. Думаю, вы меня поняли.

Сараджин Корт-Бэттл сказала:

— Из всего этого следует, что ты рассчитываешь забраться еще выше.

— Возможно.

— У тебя ничего не выйдет, Дэвид. Гарантирую. Завтра я начинаю дело о разводе. Я уже записалась на прием к адвокату.

— Тебе надо записаться не к адвокату, а к психиатру, — холодно сказал Дэвид.

— Ничего не поделаешь, Дэвид. Да, ты меня провел! Я не думала, что у тебя есть хоть какие-то шансы. Но вот теперь, когда ты доказал, что я ошиблась, я выдерну ковровую дорожку у тебя из-под ног, и ты шлепнешься. Я постараюсь, чтобы наш развод попал на первые страницы газет, и сама отнесу эти газеты Карлу Пирсону. Тут тебе и конец, Дэвид. Я намерена сослаться на то, что ты импотент. Как это тебе нравится?

— Пойди выпей.

— Завтра я начинаю дело. Завтра!

— Сараджин, мне это очень неприятно. Но остановить тебя я не могу. Так что нам не о чем теперь говорить.

— Нет, есть о чем! Ты можешь меня остановить, если уберешь отсюда свою мать. Если ты сейчас же не скажешь ей, чтобы она упаковывала чемоданы, я обещаю не начинать дела. Я останусь с тобой и буду пить, пока не сдохну, все равно ты женат не на мне, а на своей корпорации.

— Сараджин, я не позволю шантажировать себя. Делай, что хочешь.

— Значит, ты не хочешь со мной разговаривать, Дэвид. Ведь сейчас все решается, а ты не хочешь со мной разговаривать.

— Потому что ты, когда пьяна, говоришь только глупости.

— Я буду говорить медленно и ясно. Поговори со мной, Дэвид. Иначе будет плохо. Ты только скажи: твоя мать живет здесь потому, что ты любишь ее? Поэтому?

— Нет.

— Я так и думала. Если бы ты ее любил, я могла бы это понять. Но я знаю, что ты не можешь любить женщину, которая сделала из тебя такого сухаря. Ты выполняешь свой долг?

— Возможно.

— Опять нет. Я бы и это поняла. Знаешь, в чем истинная причина? В ощущении вины. Тебе приятно чувствовать себя виноватым. Тебе становится легче в глубине души, когда ты презираешь себя. А она умеет внушать тебе это чувство. Верно?

— Возможно, когда-то это так и было, Сараджин. Но сейчас, вероятно, осталась только привычка.

В комнате неожиданно появилась Эллен Бэттл.

— Ну, так можешь избавиться от этой привычки, — сказала она. — Я уезжаю.

— Нехорошо подслушивать, мама, — сказал Дэвид.

— Я знала, Дэви, что этим кончится. Как ни старайся, а природные задатки берут свое. Ты же его сын.

— Мама, пожалуйста, уйди. Сараджин права, нам надо серьезно поговорить.

— Если обо мне, то это ни к чему. Я утром уезжаю. Она этого добивалась с первого дня. Она такая же, как та, другая. Такая же! Ты знаешь, что случилось с той, и эта кончит тем же.

Дэвиду Бэттлу было сорок шесть лет. За все эти годы он едва ли хоть раз упомянул имя бога всуе, а сейчас, не стерпев, закричал:

— Мама, заткнись ты, ради бога!

— Не смей со мной так разговаривать!

— Я буду разговаривать с тобой так, как мне нравится, черт побери! Слушайте меня обе. У меня есть свои проблемы. На вашу помощь я не рассчитываю. Я справлюсь с ними сам. Но не ждите, что я еще буду заниматься вашими. У меня для этого нет ни времени, ни сил, ни желания. А теперь уходите обе и делайте, что хотите, только оставьте меня в покое!

Сараджин Бэттл спросила:

— Это значит, Дэвид, что у тебя найдется время и для моих проблем, когда ты покончишь со своими?

— Ничего подобного я не говорил. Я не знаю, будет ли у меня вообще время. Если все пойдет так, как я думаю, ты станешь женой президента «Нейшнл моторс». Мне будет некогда нянчиться с тобой. Возможно, тебе придется подождать, пока я не уйду в отставку. Но ждать придется очень долго. Так долго, что к тому времени нас, может быть, уже не будет в живых. Если ты, Сараджин, решишь остаться со мной, то тебе придется смириться с мыслью, что ты сама должна будешь решать свои проблемы.

— Но пойми же, Дэвид, я алкоголичка!

— Она все время пьет, когда ей кажется, что никто не смотрит, — сказала Эллен.

— Ты думаешь, развод тебе поможет, Сараджин? Вряд ли.

— Дэвид, я хочу быть нужной тебе. Помоги мне. Умоляю.

— Пойди к священнику, к врачу, еще к кому-нибудь, кто знает, как тебе помочь. Я этого не знаю. Я не могу тебе помочь.

— Дэвид, мне ведь нужно от тебя только чуточку внимания.

Эллен Бэттл сказала:

— Дэвид, ей нужно от тебя только, чтобы ты меня выгнал. Пусть сама уходит. Она не лучше той, другой. Я-то знаю, зачем сюда приходит Тони Кэмпбелл, когда тебя нет. Такая же потаскуха, как та, другая.

В комнате стало очень тихо. Дэвид Бэттл спокойно произнес:

— Мама, я скажу Глэдис, чтобы она упаковала твои вещи — все твои вещи. В десять утра мой шофер заедет за тобой и отвезет тебя в Суит-Уотер. Там он поможет тебе устроиться, а потом вернется обратно. Денег у тебя будет достаточно. Через полгода я приеду к тебе на два дня. И еще через полгода — если ты пожелаешь меня видеть. Я же больше тебя видеть не хочу.

Эллен сказала злобно:

— Так я и думала. Чего же еще было ждать? Отцова кровь.

Дэвид повернулся к ней спиной, и Эллен громко, размеренно произнесла:

— Я надеюсь, что ты умрешь так, как умер он.

Дэвид обернулся к ней.

— Я уже умер, мама. И давно. Умер так же бесславно и постыдно, как отец.

Эллен Бэттл сказала:

— Я не то имена в виду. Ты же знаешь.

Сараджин Бэттл сказала:

— Дэвид, я постараюсь. Правда.

Дэвид сказал:

— Мне все равно, что вы обе можете сделать. Слишком поздно. Я уже отдал все свои чувства «Нейшнл моторс». Сараджин, я буду тебе благодарен, если ты подождешь с разводом, пока не будет решен вопрос о новом президенте. А там — делай, что хочешь.

— Это ты во всем виноват, Дэвид, а не я!

— Разве ты не поняла? Мне все равно. Пожалуйста, считай, что я виноват, если тебе от этого легче. — Он повернулся и вышел из комнаты.

Сараджин крикнула ему вслед:

— Вот увидишь, Дэвид, когда она уедет, все будет иначе! Я попробую, Дэвид. Правда!

Остановившись в дверях, Дэвид сказал:

— Очень хорошо, Сараджин.

И ушел к себе в кабинет.

█

— Молодой человек, — сказал старик Данкуорт, — вы произвели на меня самое лучшее впечатление. Мне нравится, как вы работаете, и нравится ваш образ мыслей.

Дэвид ждал продолжения.

— Вы знаете, зачем я приехал?

— Да, сэр. На заседание комиссии по кандидатурам.

— Судя по всему, эта тайна уже стала достоянием всей корпорации. Мы решили, что откладывать больше нельзя. Пока дело обстоит следующим образом: на прошлой неделе президентом избрали бы Бэда Фолка, сегодня же об этом не может быть и речи. Вам известны причины?

— Да.

— Теперь Карл Пирсон и Эйвери Уинстон выскажутся за Тони Кэмпбелла. Уильямс их поддержит.

У Дэвида пересохло во рту.

— Значит, президентом будет Тони?

— Мне хотелось бы узнать ваше мнение о мистере Кэмпбелле.

— Мистер Данкуорт, в моем положении неизвестно, когда следует молчать, а когда говорить. Ведь то, что я скажу, можно истолковать, как заботу о собственных интересах. Но я готов рискнуть. Тони Кэмпбелл не подходит для такого поста. Если он станет президентом, интересы «Нейшнл моторс» пострадают.

— Можете объяснить почему, молодой человек?

— Нет, сэр. Но я уверен, что прав. Бэд Фолк для этого подходит, несмотря на пресловутое темное пятно на его репутации. А Тони Кэмпбелл — нет.

— Кого бы вы назвали, мистер Бэттл, если бы состояли в комиссии?

— Бэда Фолка.

— Потому что голосовать за себя нельзя?

Дэвид не ответил.

— Дэвид, а вы годитесь в президенты «Нейшнл моторс»?

— Да, сэр, гожусь.

— Я убежден, что вы будете выдающимся президентом. И мы кое-что придумали.

— Вы и Дана?

— Очевидно, он с вами уже говорил? Я сказал ему, Дэвид, что хочу, чтобы президентом были вы. Эйвери Уинстон и Карл Пирсон относятся к вам, мягко выражаясь, с недоверием. Они опасаются, что вы слишком импульсивны. Но за полтора года, предложенные Дана, мы сумеем рассеять их опасения и убедить совет директоров в том, что вы серьезный и трезвый человек, способный ориентироваться в любой обстановке, в том числе в политической. — Данкуорт улыбнулся одними губами. — Не думаю, чтобы нам удалось за восемнадцать месяцев обратить этих двух протестантов в католическую веру, но сделать их более терпимыми мы, пожалуй, сможем. К тому же у меня в запасе козырной туз. Я умею обращаться с Эйвери Уинстоном. В этом нет ничего удивительного — ведь я уже сорок лет заседаю с ним в одном совете. Молодой человек, на первом заседании нашей комиссии Уинстон высказывал мысли о корпоративной ответственности, очень схожие с вашими. К тому времени, когда я кончу обводить вокруг пальца нашего гранитного мистера Уинстона, он будет уже твердо убежден, что вы его ученик и приверженец. Если это удастся, Уильямс тоже вас поддержит, и тогда тремя голосами против одного пройдет компромиссный план: сейчас — Олбрайт, а через полтора года — вы. Вы его, конечно, одобряете?

— Не совсем, сэр.

Данкуорт спросил с некоторым раздражением:

— А что же вы одобрили бы, мистер Бэттл?

— Мистер Данкуорт, я высоко ценю Дана Олбрайта, но если Карла Пирсона избрали президентом через голову Олбрайта и Уильямса, значит, для этого были веские причины. Теперь, столько лет спустя, эти причины могли стать только еще более основательными.

— Да. Об этом говорил Эйвери. Но так ли это?

— Так. Олбрайт уже не пользуется среди служащих корпорации непререкаемым авторитетом.

— А вы пользуетесь?

— Да.

— И вы хотите, чтобы я предложил вашу кандидатуру?

— Да, сэр, хочу. А Дана Олбрайта — председателем совета.

Данкуорт не сдержал улыбки.

— В его обязанности на этом посту будет входить и связь с прессой, — сказал Дэвид и тоже улыбнулся. — Это позволит ему смягчать резкость моих заявлений. Я же буду президентом и главным административным лицом. Таким образом все руководство корпорацией будет в моих руках.

— Оно и так оказалось бы в ваших руках. Олбрайт сразу сделал бы вас своим первым заместителем.

— Мистер Данкуорт, я предложил вам более рациональное решение. И еще я хотел бы сказать вам следующее. Если меня изберут в президенты, я сразу назначу своим первым заместителем Бэда Фолка. Сам же я буду значительное время уделять тому, чем, на мой взгляд, должен заниматься президент автомобильной компании. А Бэд Фолк наиболее подходящий человек для непосредственного руководства производством.

— А Мэрион Уильямс?

— Он, разумеется, останется на прежнем месте. Ни о чем другом не может быть и речи.

— А Тони Кэмпбелл?

— Пока не знаю. О нем надо еще подумать. Наверно, мне понадобится ваш совет, мистер Данкуорт.

— При условии, что я внесу ваш проект на рассмотрение комиссии?

— Надеюсь, вы так и сделаете, мистер Данкуорт.

— Мистер Бэттл, сердечные дела Кэмпбелла поставили его в очень невыгодное положение. Но я хотел бы напомнить вам, что и вы не совсем неуязвимы. Я позволю себе дать вам совет.

Дэвид смотрел на старика с удивлением и некоторым испугом.

— «Нейшнл моторс» — высоконравственная организация. Правда, я помню времена, когда на высшие посты попадали только бабники, но теперь этого нет. Сейчас наши вице-президенты настолько преданы корпорации, что для женщин у них не остается ни сил, ни времени. Но есть два примечательных исключения: молодой Кэмпбелл и вы.

— Где вы получили эти сведения, мистер Данкуорт? — спокойно спросил Дэвид.

— Вам, конечно, это известно. Но не тревожьтесь. Что было, то прошло. Тем более что вы не так уязвимы, как Тони. Но в дальнейшем советую вам быть осторожнее, Дэвид. Будьте как жена Цезаря, если интересы корпорации вам действительно дороги.

Дэвид Бэттл решительным шагом прошел мимо секретарши Дана Олбрайта прямо к нему в кабинет. Он сказал резко:

— Я хотел бы кое-что узнать, Дана.

— Садитесь, Дэвид. В чем дело?

— Ваш отдел по связи с прессой — это что, гестапо?

Дана Олбрайт откинулся на спинку кресла и снова спросил:

— В чем дело, Дэвид?

— Во-первых, кто подставил ножку Бэду Фолку?

— Я отвечу вам, но прежде хочу сказать следующее: кто подставил ножку Бэду Фолку, не имеет значения. Важно то, что Бэд Фолк не мог стать президентом корпорации с таким пятном в прошлом. Он слишком уязвим. Важно то, что он был выведен из состязания. Важно то, что вы, Дэвид, станете президентом «Нейшнл моторс», на что никак не могли бы рассчитывать, если бы Фолка не вынудили уйти со сцены. Теперь отвечу на ваш вопрос: ножку Бэду Фолку подставил я. Когда я услышал о полковнике Уикершеме, я взял его на себя. Иначе он устроил бы скандал до небес. Так что Бэд Фолк все равно не мог бы стать президентом. А благодаря мне Бэд, хоть я и убрал его с дороги, сумел сохранить и место, и репутацию. Какой ваш второй вопрос?

— Мистер Данкуорт усомнился в моей нравственности. И в нравственности Тони Кэмпбелла.

— Надеюсь, он посоветовал вам быть только осмотрительнее. Я подал ему такую идею. Мне известно о вашей связи с мисс Брэнд, известно о связи Тони с несколькими десятками разных женщин, в том числе с мисс Лесли Темплтон и мисс Джини Темплтон, с которыми он и вы недавно совершили совместную поездку в Палм-Спрингс.

— Совместной поездки мы не совершали.

— Да, я знаю, что это было совпадение. Вы и мисс Брэнд оказались в поле зрения наблюдателей случайно — бесплатное приложение к Тони.

— Вы меня потрясаете. Как вы можете говорить об этом спокойно?

— Я всегда спокоен. Дайте я расскажу вам о Тони. Он родился в рубашке. Трудно поверить, чтобы из стольких любовниц ни одна не попыталась свести с ним счеты и уничтожить его. Нет, они все питают к нему самые нежные чувства. По крайней мере, так было до сих пор. Но Лесли Темплтон жаждет его крови. У меня есть ее заявление, вернее, запись ее показаний, данных под присягой. Она утверждает, что Тони жил с ее семнадцатилетней сестрой. Возможно, показания Лесли не будут приняты во внимание судом, однако факт появления такого документа уже сам по себе чертовски неприятен. Сожительство с семнадцатилетней девушкой закон рассматривает как растление. Это забавно! Сколько лет стараешься поймать человека на нарушении закона Манна[18], а получаешь куда более сильный козырь. Растление!

Дэвид смотрел на Олбрайта. Он думал, что должен был бы испытывать гнев и негодование, но ничего этого не было. Он только недоумевал.

— Я знаю, что вас много лет называли экзекутором, — сказал он. — Я считал это просто шуткой. Вы удивительны, Дана, просто удивительны! И что же, у вас на каждого руководящего работника корпорации есть какой-нибудь материал?

— Нет. Потому что большинство, начав подниматься по лестнице, избегает малейшей пылинки на своей репутации. Материал у нас есть только на тех, кто постоянно сбивается с пути. Только на тех, кто тайно вкладывает деньги в какое-нибудь постороннее предприятие. Или на таких, как Тони Кэмпбелл и Бэд Фолк. Когда вы будете президентом, вам придется поддерживать тесные контакты с некоторыми нашими конкурентами. На кое-кого из наших друзей, работающих у Крайслера, Форда и в «Дженерал моторс», мы располагаем солидными досье. В этом отношении я могу быть вам полезен.

— А что у вас есть на меня? — спросил Дэвид.

— Мисс Келли Брэнд. По наведенным справкам, вы много раз встречались с ней в Палм-Спрингс и обычно ночевали в доме Джима Паркера.

— Как вы все это узнаёте?

— Профессиональные сыщики творят настоящие чудеса. Кстати, Дэвид, я посылал их в Суит-Уотер. Мне это показалось нелишним.

Дэвид стиснул зубы.

— И, очевидно, установили, что среди предков Джима Паркера по матери были индейцы? — сказал он.

Дана улыбнулся.

— Вы это хотите спросить? Или вас интересует, узнал ли я, что вы Данковский?

— По-вашему, это важное открытие? — спросил Дэвид.

— Не знаю. Но знаю одно: совету директоров я этого не сообщу. Иначе Карл Пирсон и Эйвери Уинстон заупрямятся еще больше.

— А у вас останется оружие против меня. Ну и что же еще у вас есть?

— Дэвид, мы с вами союзники. И в эту самую минуту Данкуорт пролагает дорогу мне и вам.

— Я хотел бы узнать о вас побольше. Значит, вы пошли бы даже на то, чтобы пустить в ход против Тони эту девочку?

— Возможно, если ничего другого не осталось бы. А вы?

Дэвид помолчал, потом сказал:

— Знаете, я сам себе удивляюсь. Я понимаю, что Тони не заслуживает этого поста и может принести корпорации большой вред, а потому соблазн очень велик. Пожалуй, я был бы способен воспользоваться этим. Не знаю.

— Чтобы доказать, что я с вами честен, Дэвид, и уравнять наше положение, я открою вам один секрет: у меня тоже была связь. Она длилась пятнадцать лет.

— Кто же эта женщина?

— Вы требуете слишком многого. К такой откровенности я не готов. Пока еще не готов. Но мы с вами союзники.

— Думаю, вас приятно удивит, если я скажу, что все еще питаю к вам искреннее уважение. И я не отвернусь от вас, Дана, нет. Но отдел по связи с прессой больше вам не подотчетен. Он будет подчинен непосредственно президенту.

— То есть мне, Дэвид. Вы помните?

— Нет. Я предложил Данкуорту другой вариант.

Олбрайт прищурился.

— И какое место вы отводите в этом варианте мне?

Дэвид слегка улыбнулся.

— Самое почетное, Дана.

— Вы думаете вышвырнуть меня?

— Ни в коем случае. Ведь меня же, можно шантажировать.

— Учтите, что я еще не все вам рассказал, — невозмутимо заметил Олбрайт.

— О чем?

— О том, что мои люди узнали в Суит-Уотере.

Дэвид похолодел.

— Я слушаю, — сказал он.

— Говорят, что ваш прадед еврей.

— И все?

— По-моему, этого не так уж мало. Польский еврей, католик Данковский хочет стать президентом кальвинистской, фундаментальной корпорации!

— Дана, как, по-вашему, чем можно шантажировать человека наверняка?

— Я еще не кончил, Дэвид. Мы знаем о том, как умер ваш отец.

В кабинете наступила долгая, долгая тишина. Наконец, Дэвид сказал:

— Я надеялся, что этого вы не узнаете.

— Если не ошибаюсь, я нащупал-таки ваше слабое место.

— Как вы узнали? Кому еще об этом известно?

— Кому еще известно — сказать не могу. Мои люди разыскали мужа.

— Какого мужа?

— Мужа той проститутки-негритянки.

— А!

— Недурная история! Но я, конечно, не воспользуюсь ею. Мы ведь с вами союзники.

— Да, конечно, — глухо сказал Дэвид.

— Что касается вашего намерения стать президентом теперь же, то я, очевидно, буду возражать. Я не хочу сказать, что окончательно против, но мне хотелось бы услышать подробности вашего плана.

— Скажите, как умер мой отец.

— Разве вы не знаете?

— Знаю. Но приблизительно. А я должен знать точно.

— Вы были на его похоронах?

— Да. Это было во время летних каникул. Я приехал домой на другой день после того, как он погиб.

— Погиб? Это неподходящее слово.

Дэвид сказал, помолчав:

— Мне трудно было выговорить — после того, как его убили.

Дана Олбрайт удивленно вскинул брови.

— Убили? Так, может быть, мы узнали не все?

— Скажите же, что вы узнали.

— Хорошо. Если я ошибусь, поправляйте. Во-первых, вам было известно о заведении Билли Грина?

— Да. Я знаю и о цветной проститутке. Я знаю, что отец завел с ней постоянную связь.

— Если то, что мне говорили, верно, в этом нет ничего удивительного. Она была очень красива. А об ее муже вы тоже знали?

— Нет.

— Она вышла замуж. Но связь ее с вашим отцом не прекратилась. Муж об этом знал и брал с вашего отца деньги. По-видимому, большие.

— У моего отца не было больших денег.

— Зато в профсоюзной кассе были.

Дэвид стиснул зубы.

— По-видимому, ваш отец растратил значительную сумму, откупаясь от мужа. Когда началась ревизия кассы, он покончил с собой.

Молчание длилось долго.

— Покончил с собой, — машинально повторил Дэвид.

— Я вижу, вы этого не знали, Дэвид. Возможно, я тоже употребил не то слово — скорее, это был несчастный случай.

— Расскажите подробнее, — потребовал Дэвид.

— Они были в лачуге проститутки в Шони. Ваш отец не уходил от нее двое суток. Их там было четверо: ваш отец с негритянкой и муж негритянки с какой-то белой женщиной. Когда самогон кончился, муж пошел за новой порцией. И принес древесный спирт. Негритянка и ваш отец отравились насмерть. Муж говорит, что ваш отец выпил один целую бутылку. Белая женщина спирта совсем не пила, потому что к тому времени уже впала в пьяное забытье. Где она теперь, никто не знает. Муж выпил меньше и только ослеп. Он в приюте, где мои люди его и нашли.

Дэвид смотрел на Олбрайта, и лицо его медленно озарялось улыбкой. Олбрайт поднял брови;

Дэвид сказал:

— Дана, черт побери, я вам очень благодарен.

— За что, Дэвид?

— Я думал, она убила его!

— Негритянка?

— Нет, моя мать.

— Вы шутите!

— Все эти годы я думал, что она его убила. Мне никто не рассказывал подробностей. Все эти годы я думал, что она застала его с негритянкой и убила. Дана, вы не можете представить себе, какое я испытываю облегчение!

— А то, что было на самом деле, вас не трогает?

— Пожалуй, нет. Это был естественный исход. Как еще он мог умереть? На самом дне, от ядовитого пойла. Предел падения — это логично. Любая другая смерть была бы недостаточно грязной, недостаточно жуткой. — Дэвид широко улыбнулся. — Вы не представляете себе, Дана, до чего скверно думать, что твоя мать убила твоего отца. Не представляете, какая гора свалилась с моих плеч. Да, моя фамилия Данков-ский, и я католик, и наполовину поляк, наполовину еврей, если вам угодно. Мне все равно. Да и вам тоже. Вы не используете эти сведения. Не слишком пристойная смерть моего отца? Я только рад. Чертовски рад. После того, что я перенес, это меня совсем не трогает. Поймите же, я наконец свободен от всякой ответственности за свою мать! И я счастлив. По-настоящему. К тому же и эту гнусную историю вы оставите при себе. А сейчас я хочу повторить вопрос, на который вы мне так и не ответили: чем можно шантажировать человека наверняка?

Помолчав, Олбрайт спросил с интересом:

— Доказательством его импотенции?

— Возможно. Или доказательством того, что он пускал в ход шантаж ради своих корыстных целей. Шантажист ставит себя в уязвимое положение по отношению к тому, кто найдет в себе мужество бороться с ним его же оружием. Если дело дойдет до разоблачений, то не вы, а я разоблачу вас, как профессионального шантажиста. Ну как, мы все еще союзники?

Дана Олбрайт сказал невозмутимо:

— Конечно, Дэвид. Это ни разу не ставилось под сомнение.

Тони Кэмпбелл снова зашел в кабинет Дэвида.

— Я вижу, вы нервничаете, Тони, — сказал Дэвид.

— Да. И сам не знаю почему.

— Видимо, потому, что всегда может случиться что-то неожиданное.

— Дэвид, скажите мне прямо: вы считаете себя кандидатом?

— А разве бывают кандидаты в президенты «Нейшнл моторс»? Мне всегда казалось, что люди скромно ждут, пока их не позовут.

— Но сейчас другое. Чрезвычайная обстановка. В такие моменты все лучшее и все худшее в людях вырывается наружу. Какой-то клубок интриг. Я сформулирую свой вопрос иначе: считаете ли вы. что комиссия может и вас рассматривать, как вероятного кандидата?

— Да. А вы?

— До сих пор не считал. Меня беспокоил только Бэд Фолк. Теперь мне начинает казаться, что они думают и о вас.

— Я был оптимистичнее вас.

— Дэвид, я думаю, что вы подходите для этой работы. — Кэмпбелл чуть заметно улыбнулся. — Во всяком случае, глас народа, глас незаметных тружеников был бы за вас. — Он перестал улыбаться. — Не знаю, как вам удалось завоевать такую популярность. Возможно, вы им кажетесь простым и скромным голубоглазым футболистом. Им, но не мне. Насколько я вас знаю, вы менее всего добродушны. Они видят в вас героя футбольных полей, а я — обыкновенного умного дельца со своими недостатками и проблемами. Как видите, я вами интересуюсь и даже готов допустить, что лучшего выбора совет сделать не может.

— И вы сообщите об этом членам совета?

— Нет. Я сам хочу быть президентом.

— Да?

— Покажите мне человека, который этого не хотел бы, если он, конечно, не сумасшедший.

— Я мог бы показать вам сотню тысяч людей, отнюдь не сумасшедших, которые работают в нашей корпорации и вовсе не хотят быть президентами. Это слишком тяжелая работа. Она требует от человека слишком много сил. Надо быть сумасшедшим. чтобы хотеть стать президентом.

— Я сумасшедший. Я хочу стать президентом. А вы?

— Да, я этого хочу. А вот вы… вы в самом деле этого хотите?

— Вы начинаете играть в загадки. Объясните, я не понимаю.

— Насколько я могу судить, вы знаете меня лучше многих других, Тони. Я честолюбив, причем, наверно, в не меньшей степени, чем покойный Джим Паркер. У меня есть самолюбие. Я вовсе не скромный Молчаливый Рыцарь. Возможно, мне не хватает технической квалификации, но это с избытком восполняется моим интересом к делу. Должен сказать вам, Тони, весьма вероятно, что именно я буду президентом корпорации. И я к этому готов, потому что я действительно этого хочу. Если же выберут вас, я не уверен, что вы к этому готовы. Я думаю, вы вдруг спохватитесь и начнете проверять себя, хотя проверять себя следует заранее. Если ваше назначение сорвется, я думаю, вы вздохнете с облегчением. Я думаю, есть вещи, которые влекут вас больше, чем руководство корпорацией.

— Например? — спросил Тони.

— Например, Палм-Спрингс. — Дэвид улыбнулся. — Я не знал, что вы заметили меня тогда, Тони.

— Чем же мы отличаемся друг от друга? — Тони усмехнулся. — Пожалуй, лишь тем, что моим приятельницам вместе меньше лет, чем вашей. — Усмешка сменилась дружеской улыбкой. — Вы понимаете, Дэвид, что я смеюсь не над вами и вашей дамой, а над собой. Мне показалось, что я ее когда-то видел. Кажется, она была вашей подругой, когда вы еще играли в футбол?

— Разница между нами в том, Тони, что она всегда была для меня только отдыхом.

— А для меня женщины — главное в жизни? Вы в самом деле так думаете?

— Я перешагнул порог, Тони. И уже давно не смешиваю любовь с делом.

— Для меня вопрос пока так не стоит. Я сообщу вам, когда мне понадобится геритол[19].

— Тут дело не в старости, Тони, а в умении подавлять в себе половой инстинкт, как это делают футболисты. Я имею в виду именно инстинкт, а не половую энергию. И еще — мальчишескую погоню за чем-то новым.

— Вы считаете это мальчишеством?

— Чем же еще?

— Ну, нет! Отступлением от общепринятых правил, если угодно. Людям не положено каждый день вновь влюбляться, а я вот влюбляюсь. Вы видели, Дэвид, какие это девушки? Прелесть!

— Ее зовут Джини Темплтон, а старшую — Лесли.

— Откуда вы знаете?

— Экзекутор знает и о вас и обо мне. Я было не хотел вам говорить, но передумал.

— А что он знает?

— Он знает, что Лесли Темплтон рассказала под присягой о вашей связи с ее семнадцатилетней сестрой.

— О, господи!

— Вы ошеломлены меньше, чем я ожидал.

— Я ошеломлен, но не напуган.

— Ее показания в руках у Дана.

— Я получил письмо от тамошнего нашего агента по продаже «эмбасси». Я решил тогда, что все это затеяла старшая сестра. Да, она очень на меня зла!

— Но это серьезное дело, Тони.

Кэмпбелл покачал головой.

— Меня оно не очень тревожит. С этим агентом все обошлось благополучно. Я послал к нему двух частных сыщиков спросить, чем он думает заняться: вымогательством, шантажом или чем-нибудь еще. Кроме того, они пригрозили, что, если он проболтается, за ним до самой смерти будет вестись слежка. А вы оценили, Дэвид, насколько страшна подобная угроза? Каждый человек с удовольствием смакует мысль о том, какой сомнительный поступок он когда-нибудь совершит. Никто не в состоянии всегда оставаться порядочным.

— Но с девицей вы так легко не справитесь. И с Дана тоже.

— Справлюсь с неменьшей легкостью. И, пожалуй, скажу вам, каким образом. Только не знаю, обрадуетесь вы или огорчитесь, узнав, что я способен без труда выйти даже из подобного положения.

Дэвид улыбнулся.

— Мне следует объяснить вам, что именно произошло в Палм-Спрингсе, — продолжал Тони. — Лесли захватила с собой сестру, чтобы поводить меня за нос. Они иногда проделывают такие штуки. Сначала Лесли думала поразвлечься, ничем за это не заплатив. Но потом ее намерения изменились. Меня не интересует, почему именно, но, конечно, тут сыграло роль и мое обаяние и то, что она узнала про мои деньги. А уж в какой пропорции, решайте сами. Только она пожалела, что взяла сестру с собой, особенно когда увидела, что я не свожу с девочки глаз. Вечером я проводил их до их номера, а часа два спустя ко мне постучали. Как вы думаете, которая?

— Не знаю.

— Старшая. Лесли. Она решила немедленно довести наши отношения до логического конца. И вот что: я никогда не видел подобной фигуры, никогда не встречал такого совершенства в искусстве любви — только сумасшедший мог бы остаться холоден к ней, а я все время думал лишь о младшей. Младшая меня загипнотизировала. И Лесли это поняла. Уходила она вне себя от злости. Я выкурил целую пачку сигарет и пошел выкупаться в бассейн. Я решил, что в четыре часа утра опасаться нечего, разделся догола и нырнул. Тут явилась Джини и сказала, что искала меня повсюду. Я велел ей замолчать, пока она не разбудила весь отель, а она сбросила ночную рубашку и прыгнула в воду. Потом мы пошли ко мне в номер. Наверно, Лесли проснулась и заметила, что сестра ушла.

— Но ведь это же вдвое хуже! — заметил Дэвид.

— Вы не понимаете главного. Такая девушка, как Лесли Темплтон, не станет показывать в суде, что я предпочел ей сестру-девчонку.

— Зато окружной прокурор это сделает. И, упирая на эти семнадцать лет, изобразит вас гнусным развратником.

— Не беспокойтесь. Эти девушки не подадут на меня в суд. Я удивляюсь уже тому, что Лесли зашла так далеко. Но я позабочусь о том, чтобы этим все и кончилось. А Джини вообще будет молчать.

— Тони, не преуменьшайте опасности. Не так все просто. Дана это понимает.

Тони снова покачал головой.

— Дана в подобных вопросах теряет всякую перспективу. Я в гораздо лучшем положении, чем вы. Я ведь просто сексуальный маньяк. Предположим, все выйдет наружу. Для обычного человека я был бы такой же загадкой, как государственный долг.

Если я когда-нибудь открою, сколько у меня было любовниц, никто не поверит. Ну, а если и поверят, то проникнутся почтительным восхищением. Вы же, по-видимому, состоите в долгой и прочной связи лишь с одной женщиной. Средний человек способен это понять. Такие связи есть у всех, а если кто-нибудь их не имеет — значит не представилось случая или не хватило смелости. И когда они увидят, что вы похожи на них, они возненавидят вас. Прибавьте к этому жену-алкоголичку и свихнувшуюся мать, и окажется, что ваше положение хуже моего.

Глаза Дэвида Бэттла сузились в щелочки.

Тони сказал:

— Прошу прощения, старина, но мне казалось, что разговор пошел начистоту. У меня было ощущение, что вы хотите меня запугать.

— Тони, — ровным голосом сказал Дэвид, — я считал, что поступаю по-дружески, предупреждая вас об Олбрайте.

— Тогда извините. Я не привык к проявлению дружеских чувств в нашей корпорации. Этому мешают мои акции — зависть и вожделение, которые они вызывают. В одной газете меня называли «золотым мальчиком». Это неверно. У меня не золото, а ценные бумаги с золотым обрезом. Я еще раз прошу прощения, Дэвид.

— Не нужно. Я думал об этом, жена-алкоголичка — в Блумфилде не такая уж редкость. Общество хочет, чтобы я, по возможности, держал ее взаперти и не позволял появляться на людях. Вот если бы она решила развестись со мной, это было бы хуже. Но если, став президентом, я уговорю ее подождать еще лет пять-шесть, то можно будет и развестись без особого скандала.

— Есть еще один выход. Вы могли бы установить с Сараджин такие же отношения, какие установили с другими людьми…

— Конечно. И могу сказать врачу — исцелися сам.

— Я и собираюсь это сделать. С помощью ампутации. Я намерен развестись с Уэнди и жениться на этой девочке. Вот почему меня не беспокоит Дана.

— Когда же вы намерены развестись?

— Когда настанет удобный момент. Так же, как и вы.

— И вы любите ее? Любите семнадцатилетнюю девочку?

— Я без ума от нее. А так как я не знаю, что такое любовь, с меня достаточно и этого. Она — мое безумие, я все время думаю о ней. Не будь ее, я был бы счастливее. Но она существует, тут уж ничего не поделаешь. Во всем этом есть своя ирония: для Джини Темплтон я готов сделать столько, сколько никогда не делал для Уэнди Барретт, хотя Уэнди имела на это больше прав. Мне жаль Уэнди. Отвлеченной жалостью. Грустно, что у такой прекрасной девушки так скверно сложилась жизнь.

— Вы женились на ней из столь же отвлеченных соображений?

— Да.

— Я тоже.

— Я не удивляюсь, что вы женились по расчету. Вы такой же хладнокровный негодяй, как и я. Желаю вам не встретить своей Джини Темплтон. Она меня погубит.

Она научит меня чувствовать и погубит, потому что сама ничего чувствовать не способна.

После долгого молчания Дэвид спросил:

— И вы считаете, что в таком душевном состоянии вы способны быть президентом «Нейшнл моторс»?

Тони горько улыбнулся.

— Итак, снова к главной теме. Вас беспокоит, что я все время думаю о Джини? Но когда я говорю «все время», я имею в виду лишь ту часть времени, которую посвящаю мыслям о женщинах. Вообще же большую часть времени я посвящаю работе, и вы это, конечно, знаете, как знаете и мою способность сосредоточиваться так, что все остальное отступает на задний план.

Дэвид взвесил слова Тони. Если говорить честно, то Кэмпбелл не уделяет работе и половины того времени, которое обязан уделять один из руководителей корпорации. Других Тони может обмануть, но не Дэвида Бэттла. Золотой робот не годится в президенты. Но стоит ли говорить об этом сейчас? Неодобрительный отзыв о его деловых качествах разозлит Тони больше, чем любое осуждение его сомнительных привычек. Он человек очень влиятельный. Зачем же без нужды отталкивать его от себя? Это всегда можно сделать позже, если потребуется.

— Ваши деловые качества ни у кого не вызывают сомнений, — сказал Дэвид. — И я не сомневаюсь, что вы сумеете обуздать всякого, кто попробует предать гласности вашу личную жизнь. Деньги все могут.

— Вы правы. Жизнь пока что подтверждает это. Скажите, Дэвид, вы намерены продолжать вашу связь, несмотря на Дана и его секретную службу?

— Вероятно, нет.

— И вы так спокойно об этом говорите? Или все это с самого начала было так, манной кашкой? И никакого огня?

Дэвид усмехнулся.

— Вы попали в самую точку. Пожалуй, весь свой огонь я отдаю делу, а не Келли Брэнд. Я постараюсь не порывать с ней, если возможно и пока возможно. Конечно, это жестоко. Но меня это не беспокоит. Очень странно. Мне кажется, я думаю только о человечестве, но чем больше меня влекут великие видения, тем дальше я отхожу от живых людей. Боюсь, что в нравственном отношении мы оба не подходим для роли президента «Нейшнл моторс».

— А кто вообще подходит, Дэвид? Иисуса Христа пока еще ни разу не избирали в президенты автомобильной компании. Мы говорим о людях. У них у всех есть недостатки. Может быть, не столь мрачные, как ваши, и не столь неприличные, как мои, но все равно — недостатки. Однако на фасаде корпорации публика видит только сияющий лик. Президент автомобильной компании — как живой человек — существует лишь для тех, кто с ним близко знаком, для остальных же он не более реален, чем портрет маслом. А при известных усилиях отделу по связи с прессой удается превратить его в Дориана Грэя. В жизни президенты — обыкновенные люди. Кому, как не нам, знать это; ведь мы сами можем рассчитывать на этот пост. Нет, меня не смущают мои прегрешения. Это лучшее, что было в моей жизни.

— А если Дана устроит экзекуцию?

— Тогда я истрачу двадцать восемь миллионов на то, чтобы стереть его в порошок, и он это знает. Не позволяйте ему запугать вас. Он страшен только для пугливых. А вы, по-моему, ему не по зубам.

— Да и вы тоже!

— Разумеется. Он даже и пробовать не будет. А вообще, Дана может быть и полезен. Я сохраню его в корпорации. Когда надо, пусть пугает пугливых. Но сам я из-за него хуже спать не буду.

— Я рад услышать это. Мне уже начинало казаться, что на выборы нового президента корпорации и в самом деле может влиять человек с кругозором и методами редактора «Конфиденшл»[20].

— Раз уж мы так разоткровенничались, Дэвид, я сделаю вам под конец еще одно признание, которое вам тоже будет приятно услышать. Мне нравятся мысли, высказанные вами на заседании совета. И я думаю, что воплотить их вы сможете, только если отдалитесь от живых людей и будете оценивать мир, как философ. К несчастью, живые люди видят в вас бессердечное чудовище, лишенное сострадания, хотя на самом деле все свое сострадание вы принесли в жертву более высоким интересам человечества. Вас это утешает? Во всяком случае, когда я буду президентом, вы получите возможность применить свои идеи на практике. В области корпоративного руководства вы компетентнее меня. Я думаю, мы с вами поладим, Дэвид.

— Это хорошо, — сказал Бэттл.

Войдя в кабинет Дэвида, Данкуорт прикрыл за собой дверь и остановился. Дэвид вскочил.

— Какие новости, сэр…

— Заседание комиссии закончилось.

— И что решили, сэр?

— Тремя голосами против одного рекомендован Тони Кэмпбелл.

— Так. — Голос Дэвида звучал ровно.

— Я думал, они примут мое предложение. Так часто бывает: собственный ход мыслей кажется тебе настолько логичным и убедительным, что ты не допускаешь возможности иного подхода к решению вопроса. Что вы теперь намерены предпринять?

— Пока не знаю. Знаю только, что я вице-президент по производству. Как только шок немного пройдет, я попробую подумать наедине с собой.

— Миллионы людей подчиняются людям, которых не слишком уважают. И лучше ты своего начальника или хуже, не имеет значения.

Дэвид промолчал. У него не было сил говорить.

— Я не поставил мистера Кэмпбелла в известность об этом решении. Сказать ему может только Карл Пирсон. Вы, конечно, понимаете, насколько наш разговор противозаконен, а потому и конфиденциален.

— Да, сэр. Ьлагодарю вас, мистер Данкуорт.

— За что? Я же ничего не сделал. До встречи на заседании совета, мистер Бэттл.

— Да, сэр.

— Кстати, они приняли вашу главную идею. Олбрайт станет председателем совета, а Кэмпбелл — президентом на полтора года.

— Да, это была хорошая мысль, — сказал Дэвид. — Она разрешает много проблем.

— Вот ведь неожиданность! — сказал Дана Олбрайт. — Мне жаль, что выбран он, а не вы, Дэвид.

— Вы намерены смириться, Дана?

— Смириться? А что еще можно сделать? Приходится поставить точку и вам и мне.

— Может быть, снять предохранители? Пустить в ход все, что у нас есть против Тони?

Экзекутор улыбнулся.

— У нас, Дэви? То, что у нас есть, мы не можем использовать. Нам же выйдет дороже. Тони слишком влиятелен. В этой борьбе он нас уничтожит. В нашем прошлом больше темных пятен, чем у него.

— А какие пятна у вас, Дана?

— Попробуйте сами узнать. Наймите сыщиков, потратьте несколько тысяч долларов и тогда, может быть, узнаете. У Тони денег хватит. По правде говоря, я рассчитывал обнаружить что-нибудь похуже этих девчонок. И ничего не обнаружил.

— Он хочет жениться на семнадцатилетней.

— С этим ему придется потерпеть. Когда он будет избран, я поговорю с ним о том, что президент принадлежит не себе, а публике и обязан соблюдать благопристойность. Я очень жалею, Дэвид, что вышло так, а не иначе.

— Выслушайте меня, Олбрайт, и выслушайте внимательно. Тони Кэмпбелл не годится в президенты, и вы это понимаете не хуже меня. И я требую, чтобы вы нашли средство предотвратить его назначение. Это угроза. Я еще не знаю, что сделаю и даже, что я могу сделать, но в любом случае вы пожалеете, если не поможете мне стать президентом. Вы же понимаете, что вы с Тони погубите корпорацию, если займете в ней два высших поста. Этой мысли должно быть достаточно. Вы добивались ведущего положения в корпорации, и, значит, в ваших интересах, чтобы дела ее шли хорошо. Подумайте об этом!

Дана Олбрайт сказал растерянно:

— Я подумаю.

— А когда подумаете, начинайте действовать.

И Дэвид быстро вышел из кабинета.

█

Открывая заседание совета директоров «Нейшнл моторс», Карл Пирсон сказал:

— Господа! Двадцать второго ноября я предполагал сложить с себя обязанности председателя совета и президента корпорации. Этот день оказался одним из самых тяжелых в моей жизни. Я так и не оправился после этой двойной утраты. В тот день мы предполагали избрать Джеймса Паркера президентом нашей корпорации, но из-за его кончины срок моих полномочий был продлен для того, чтобы мы могли найти ему достойную замену.

Господа! Эти годы были для меня плодотворными и деятельными. Мне жаль, что они кончились. И горько, что их завершение омрачилось трагедией. Но я оставляю этот пост с надеждой, что передаю его в надежные руки. Мистер Уинстон, если моя отставка принята, я покину это кресло и займу свое место среди членов совета директоров.

Эйвери Уинстон поднялся. Карл Пирсон пересел в другое кресло. Уинстон встал позади председательского кресла и сказал:

— Мистер Пирсон, совет директоров принимает вашу отставку с сегодняшнего числа. Мы хотели бы при этом единодушно выразить глубочайшее удовлетворение вашей многолетней деятельностью на посту президента. Заменить вас будет нелегко, но это необходимо. Господа, как председательствующий, я прошу называть кандидатов.

Слово взял Мэрион Уильямс, председатель комиссии по кандидатурам.

— Я предлагаю избрать Дану Олбрайта председателем совета. После голосования я выдвину кандидатуру Энтони Кэмпбелла на пост президента.

— Я поддерживаю кандидатуру Дана Олбрайта на пост председателя совета, — сказал Холмквист, глава посреднической торговой фирмы.

— Какие еще есть предложения? — спросил Уинстон. — Поскольку других предложений нет, приступаю к голосованию. Кто за Дана Олбрайта, прошу сказать «да»… Итак, все сказали «да»… Мистер Дана Олбрайт избран председателем совета директоров «Нейшнл моторс». Мистер Олбрайт, займите председательское кресло.

— Мистер Уинстон, прошу вас вести заседание до окончания выборов, — сказал Дана Олбрайт.

— Хорошо. Приступаем к выдвижению кандидатов в президенты.

— Предлагаю Энтони Кэмпбелла, — сказал Мэрион Уильямс.

— Поддерживаю, — заявил Холмквист.

— Есть ли другие предложения? — спросил Уинстон. — Поскольку других предложений не…

— Разрешите, господин председатель! — поднял руку Бэд Фолк.

— Пожалуйста, мистер Фолк.

— Предлагаю Дэвида Бэттла.

Ханкинс, представитель страховой фирмы, быстро сказал:

— Поддерживаю.

В зале наступила мертвая тишина. Взгляды всех присутствующих обратились к Дэвиду Бэттлу. Он поглядел на Данкуорта, потом на Дана Олбрайта. Олбрайт слегка кивнул в сторону Бэда Фолка.

— Мистер Уинстон, ведь предполагалось, что будет выдвинута только одна кандидатура, — сказал Холмквист.

— По-видимому, это было ошибочное предположение, — сказал Уинстон. — Какой примем порядок, господа? Будем обсуждать или сразу приступим к голосованию?

— Я полагаю, сначала следует обсудить, — сказал Данкуорт. — С разрешения председателя, я хотел бы попросить мистера Кэмпбелла и мистера Бэттла на время покинуть зал, чтобы не стеснять обмена мнениями.

— Господа, — сказал Уинстон, — вы можете уйти или остаться, как вам угодно.

Дэвид Бэттл и Тони Кэмпбелл посмотрели друг на друга. Они поднялись почти одновременно и вышли.

— Господа! — сказал Уинстон. — По понятным причинам желательно, чтобы выдвижение кандидатур, как и голосование, было единодушным. Считаю нужным довести до вашего сведения, что мистер Данкуорт не был согласен с мнением комиссии по кандидатурам относительно мистера Кэмпбелла и выдвигал вместо него мистера Бэттла. Предоставляю слово мистеру Уильямсу.

— Комиссия всесторонне обсуждала этот вопрос, — сказал Уильямс. — Деловые качества обоих кандидатов не вызывают сомнений. Но мы с полной беспристрастностью решили, что мистер Кэмпбелл более достоин нашего выбора. Не вижу нужды подробно объяснять, чем было мотивировано наше решение.

— Мистер Пирсон?

— На нас всех произвела сильное впечатление речь мистера Бэттла. Признаюсь, я не знал, что сфера его деятельности при Джиме Паркере была столь обширной. Однако я считаю, что он еще не вполне созрел, а мистер Кэмпбелл созрел вполне.

— Мистер Данкуорт?

— По-моему, созреть надо им обоим. Потому-то я и рекомендовал избрать мистера Олбрайта председателем совета. Корпорации нужна твердая рука, пока новый президент будет осваиваться. Теперь, когда избрание мистера Олбрайта состоялось, мы должны, по-моему, избрать президентом человека, наиболее пригодного для практического руководства. Таким человеком, на мой взгляд, является мистер Бэттл. Надо ли напоминать также, что мистер Бэттл на два года старше мистера Кэмпбелла?

Слова попросил Холмквист, которому поручалось выдвинуть кандидатуру Тони Кэмпбелла.

— Любопытства ради мне хотелось бы спросить, не возникла ли у нас параллельная комиссия по кандидатурам? Мистер Данкуорт, вы сообщали членам совета о своем несогласии с рекомендацией комиссии?

Бэд Фолк сказал:

— Господин председатель. На вопрос мистера Холмквиста касательно моих действий я хотел бы ответить сам. Я внес свое предложение без каких-либо предварительных консультаций с мистером Данкуортом. Кстати, я был уверен, что выбор комиссии его вполне удовлетворил и он его поддерживает.

— В таком случае, — сказал Холмквист, — могу ли я спросить, мистер Фолк, чем вызвано ваше решение выступить самостоятельно? Мне кажется странным, когда два человека, не сговариваясь, вносят одно и то же предложение. Может быть, вы объясните?

— Нас сейчас должно интересовать не это, мистер Холмквист, а деловые качества будущего президента. Я никогда не считал, что акции мистера Кэмпбелла имеют отношение к его деловым качествам. Как практик, я скажу вам прямо: мне было бы трудно работать в подчинении у мистера Олбрайта или мистера Кэмпбелла. Я не считаю, что они могут обеспечить руководство компанией на том уровне, на каком его обеспечивал мистер Пирсон или на каком мог бы обеспечить покойный Джим Паркер. Но Дэвид Бэттл — другое дело. Я знаю это по личному опыту. Должен сказать вам, что его высокая квалификация уже давно мне известна. В то время, когда я сам считался кандидатом в президенты, я не говорил об этом, но Бэттл — единственно приемлемая кандидатура. Перед заседанием совета я высказал это мнение только мистеру Ханкинсу, который посоветовал внести его на обсуждение. Я очень рад, что господин Данкуорт тоже меня поддерживает.

— Мистер Клири! — объявил Уинстон.

— Я буду голосовать за Дэвида Бэттла. Тут не может быть никаких сомнений.

— Господа! — обратился Уинстон к совету. — Мнение представителей корпорации мы выслушали. Кто желает выступить?

— Я предлагаю, мистер Уинстон, — сказал Данкуорт, — опросить каждого члена совета. Тогда станет ясно, надо ли продолжать прения.

— Вы согласны, мистер Пирсон?

— Да.

— Мистер Рэгглес?

— Я вижу, здесь настоящая драка, — сказал президент пароходной компании. — И я очень этому рад. Последние двадцать лет мне казалось, что наш совет — всего лишь печать, скрепляющая предписания мистера Уинстона и того, кто в данный момент был президентом. Что касается названных кандидатов, то я склонен считаться с мнением тех, кто ближе всего стоит к практической работе. Я буду голосовать за Дэвида Бэттла.

— Мистер Уильямс?

— Энтони Кэмпбелл.

— Мистер Фолк?

— Дэвид Бэттл.

— Мистер Ханкинс?

— Дэвид Бэттл.

— Мистер Каридео?

Президент Банка США сказал:

— Дэвид Бэттл.

— Мистер Волгаст?

— Дэвид Бэттл.

— Мистер Олбрайт?

Новый председатель совета «Нейншл моторс» сказал:

— Если бы президентом избрали Энтони Кэмпбелла, я рекомендовал бы назначить Дэвида Бэттла первым вице-президентом с расширенными полномочиями. И теперь я очень рад, что могу отдать свой голос тому, чья кандидатура представляется мне наиболее подходящей, — Дэвиду Бэттлу.

— Господа! — сказал Уинстон. — По-видимому, комиссия по кандидатурам не угадала настроений совета директоров и допустила ошибку. По-видимому, наш мистер Бэттл действительно замечательный человек, если снискал себе такую поддержку своих коллег. Вспоминая его биографию, я обратил внимание на то, что он был капитаном во всех футбольных командах, где ему приходилось играть: в суит-уотерской, в «Нотр-Дам» и в «Детройтских львах». И вот теперь он снова капитан. Мистер Рэгглес, на скачках побеждают самые быстрые и сильные. Тот факт, что на протяжении многих лет я пользовался неизменной поддержкой совета, объясняется только верой в мои способности. Если новый человек окажется сильнее других, это не преминет сказаться на отношении к нему совета. А теперь я попрошу нашего секретаря пригласить сюда мистера Бэттла и мистера Кэмпбелла.

— Предоставьте эту честь мне, — сказал Пирсон.

█

Уилли Фанмейкер стоял у входа в главный охотничий домик «Ранчо Голубой реки» и приветствовал гостей, прибывших на втором самолете. Он хлопнул Дэвида Бэттла по спине огромной ручищей.

— Ты и есть Дэви Бэттл? — Он удивленно потряс головой. — А ведь ты и вправду малыш! Да неужто ты играл со взрослыми мужчинами?

Он втащил Дэвида в просторный, сто футов длиной зал, со стропилами и балками, выступающими на потолке. Ранее прибывшие гости повернули головы. Фанмейкер объявил:

— Думаю, ты их всех знаешь, Дэви? Но я-то их знаю лучше. Вот, к примеру, Олбрайт. Посмотришь на него — нет в городе человека хитрее. А в покер его обвести вокруг пальца ничего не стоит. Веришь, Дэви? Не надо, не верь ни одному моему слову. А этот дряхлый сукин сын в мятых брюках прежде работал на твоем месте. Не будем звать его обратно, какая от него польза? Только ты не пей, как он, Дэви. На службе он, наверно, чин чином, а тут, дай ему волю, мы бы все спились с круга.

Карл Пирсон поднял стакан с безалкогольным пивом, слоено собирался чокнуться со своим преемником.

— А вот тот рядом с ним, — продолжал Фанмейкер, — генерал Хардести. Он, по-моему, всего лишь генерал-лейтенант, но мы ему это прощаем.

Дэвид шагнул вперед и протянул руку.

— Очень рад, генерал Хардести.

— Поздравляю с избранием, мистер Бэттл, — сказал генерал. — Рад с вами познакомиться. Я видел, как ваша ирландская команда громила нашу армейскую. У меня осталось такое впечатление, что вы набирали очки без передышки.

— Да, жаль, что эти славные дни прошли. Вот что значит ослабить интерес к футболу. Так и во всем.

Генерал глубокомысленно кивнул.

Тони Кэмпбелл с усмешкой подумал: «Когда человек становится президентом, любая банальность начинает звучать как откровение. Человек как бы становится ма-гом-волшебником и тотчас обретает чувство непоколебимой уверенности, заставляющее всех остальных относиться к нему с уважением».

— Это Тони Кэмпбелл, — сказал Фанмейкер, — у него больше красивых охотничьих костюмов, чем у Амберкромби и Финча. Птички так и хлопаются к его ногам без чувств, до того он красиво одет. И учти, Дэви, это ему по карману. Богат он до чертиков, Дэви! Но ты погляди на его соседа, мистера Данкуорта. Рядом с ним Тони нищ, как церковная крыса.

— Рад вас видеть, молодой человек, — сказал Данкуорт Дэвиду.

Фанмейкер улыбнулся до ушей, блеснули золотые коронки.

— Я называю его «мистер», потому что богатеньких старичков надо уважать. Авось отвалит бедному метису от своих щедрот.

— Возможно, Уилли! Возможно, я тебе и оставлю миллион.

— А я первым делом повернусь и покажу мистеру Джимми Сайделу мою задницу— пусть любуется. — Фанмейкер дружески улыбнулся своему хозяину.

Сайдел, президент компании «Букай» по производству штампованных частей, обнял за плечи своего старшего агента и сказал:

— Дэвид, мы с Фанмейкером уже пятнадцать лет вместе. С тех пор как я наткнулся на него в болотах Джорджии, где он острил не хуже завзятого конферансье. Как он попал в те края, до сих пор понять не могу.

— А кто может понять, как остряк Сайдел попал в штат Огайо и приобрел там завод «Букай»? — ответил Фанмейкер. — Джимми у нас самый главный, Дэви. Он, знай, штампует, а вы, ребята, покупаете. Скажите только слово, он увеличит производство. Но зарабатывают на этом вот эти двое. Большую Медведицу ты знаешь — второго лучшего игрока за всю историю «Детройтских львов» и первого в мире бабника. А это Кинг, седовласый сукин сын — серебром на голове он обзавелся смолоду и за каждый волосок нажил по доллару. Всю продукцию компании «Букай» продаю я, а денежки делят между собой Большая Медведица и Кинг.

Куган и Кин-г холодно и молча кивнули своему давнему врагу. Дэвид растерялся. Даже и теперь? Даже и теперь они не простят, когда он на вершине успеха? Сколько прошло времени, а они не забыли?

— Я очень рад, что приехал, — сказал Дэвид Фанмейкеру.

— Может, это и не так заметно, что мы тебя пригласили, только когда ты вылез в большие шишки. Мы ведь собрали их всех, чтобы отпраздновать ваше с Дана избрание. Так что чувствуй себя, как дома. Если что нужно, скажи мне. Юбку там или что другое. Будешь со мной хорош, и я тебе подберу что-нибудь хорошенькое. Что будешь пить, Дэви?

— Пас, — ответил Дэвид.

— Пас! — заревел Фанмейкер. — Ты что же, трезвенник, Дэви?

— Нет, почему же. И сам пью, и другим не мешаю, — ответил Дэвид и отошел к Бэду Фолку.

— Фанмейкер мой кумир, Дэвид, — сказал Бэд. — Замечательный охотник. Видите эти оленьи рога? В большинстве — его трофеи. И его бесцеремонность очень забавна. А вы не одобряете его. Почему?

— Это было так заметно?

— Я заметил.

— Не то что не одобряю. Просто я растерялся. Вы же все к нему давно привыкли. — Дэвид обвел взглядом зал, где собралась вся элита «Нейшнл моторс», прислушался к гулу голосов, посмотрел, как поднимается к стропилам и балкам табачный дым, и добавил: — Вы же знаете, мне не часто приходилось бывать на таких сборищах.

— Значит, вы нас не одобряете? Отныне на «Ранчо Голубой реки» налагается запрет? Вы намерены стать большим кальвинистом, чем сам Кальвин.

— Когда я впервые пришел в команду «Львов», то долго не мог понять, осуждаю я Кугана и его товарищей или завидую им. В конце концов я пришел к выводу, что у меня нет выбора: надо жить и давать жить другим. Так же и с вашим «Ранчо».

У меня накопилось много соображений, и надо бы поговорить с вами, Бэд. Как, по-вашему, мы могли бы завтра уединиться на пару часов?

— Конечно. Лучшего места не найти. Ни секретарей, ни телефонов.

— А женщины? Должен ли я принимать слова Фанмейкера всерьез?

— В охотничий домик женщины не допускаются. Такой ответ может показаться вам уклончивым, но ничего более ясного вы не услышите. Завтра перед ужином поедем прокатиться и поговорим. Это лучшее время.

— Прекрасно. Я позову еще Тони. Дело касается нас троих. — Дэвид отошел и снова оказался возле Кугана и Кинга. Они смерили его холодным взглядом. Не сказав ни слова, он пошел дальше и, остановившись перед Кэмпбеллом, спросил с вежливой требовательностью — Можно вас на минутку, Тони?

— Конечно, Дэвид. — Кэмпбелл слегка улыбнулся. — Знаете, каким голосом вы теперь говорите?

— Каким?

— Карла Пирсона, Уоррена Корта, Барретта, моего отца и Эйвери Уинстона — всех вместе.

— Это хорошо, — серьезно ответил Дэвид.

Пробравшись через толпу, они вошли в библиотеку. Дэвид закрыл дверь, и они сели.

— Ну, чего вы хотите? Чтобы я ушел в отставку? — спросил Тони.

— Не теперь.

— Следовательно, позже?

— Нет, я не это имею в виду. Раньше я думал об этом, но теперь не думаю. Если бы я уволил вас, профсоюз вице-президентов объявил бы забастовку. Нет, я хочу, чтобы вы заняли более ответственный пост, Тони. Я решил полностью реорганизовать управление. Поскольку важная роль в этой реорганизации отводится вам, я хотел бы знать ваше мнение.

— У меня почему-то такое ощущение, что вы намерены продать мне Бруклинский мост.

— У меня нет ни желания, ни времени втирать вам очки, Тони. Вам пора бы уже знать, что для этого я слишком серьезен. — Дэвид все-таки улыбнулся. — Я не удивляюсь, что Сайдел и Фанмейкер прежде не приглашали меня. — Улыбка погасла так же быстро, как вспыхнула. — Я намерен просить согласия совета на учреждение еще одной вице-президентской должности административного порядка. Я хочу, чтобы это предложение было отклонено; тогда у меня будет предлог выдвинуть Мэриона Уильямса в первые вице-президенты или в заместители председателя совета директоров. Думаю, он согласится.

— О да! После соответствующего нажима.

— Если потребуется, я пущу в ход и нажим. Я должен настоять на своем. Одним из новых двух вице-президентов-администраторов будет Бэд Фолк, который возглавит все производство. Должность руководителя службы производства будет упразднена. Его обязанности будет выполнять Бэд Фолк, что соответствует его квалификации. Ему будут подчинены все вице-президенты, связанные с производством, включая Клири, Фогеля и управляющих отделениями.

— Таким образом, на долю другого вице-президента-администратора останется всякая дребедень.

— После реорганизации этот вице-президент будет обладать не только не меньшими, а может быть, даже большими правами. Вы получите все вспомогательные службы, весь рабочий аппарат и прочую дребедень, а кроме того, сбыт, финансы и, что самое важное, разработку политики. У вас будут собственные заместители по всем этим отделам. Мэрион Уильямс до ухода в отставку будет вашим советником. Вот как все это будет выглядеть. Бэд будет действовать, а вы будете указывать ему, как действовать. Я предлагаю вам этот пост. Согласны?

— А что об этом думает Дана?

— Я с ним не советовался. Но он знает свое место. Корпорацией управляю я. Тони, я очень хочу, чтобы вы заняли этот пост. Ну, как?

— Не знаю.

— Еще не простили?

— Только вы способны задать такой откровенный вопрос. Нет, это не то, Дэвид. Я перенес разочарование легче, чем ожидал. Когда Карл объявил нам о решении, мне казалось, что наступил конец света, но десять секунд спустя я уже почувствовал облегчение. Идея реорганизации мне нравится, Дэвид. Согласен, вы предлагаете мне великолепный пост. Мне это приятно. Но я еще не уверен, нужен ли он мне. Скажу вам прямо: я, видимо, подам в отставку. Я уже много об этом думал. Все эти дни я проверял себя.

— И я тоже. И что вы поняли?

Тони весело улыбнулся.

— Понял, что я пустое место.

Дэвид поднял черную бровь, его глаза вспыхнули.

— Зачем такая горечь, Тони?

— Я не нахожу в этом открытии ничего горького. Наоборот, оно очень интересно. Я — никто. У меня есть тридцать миллионов долларов, и они не помогли мне стать чем-то. Я получил прекрасное образование и, по-видимому, я умен, но я потратил жизнь на то, чтобы сознательно казаться дураком. Не верите? Это правда. Я приспосабливал свой язык к уровню дураков, которые нас окружают, чтобы не смущать их. Я был очень милым — милым дураком, который всем нравится. Вы когда-нибудь встречали более покладистого человека? «Старина Тони Кэмпбелл! Богатство не вскружило ему голову! Чудесный парень! Свой в доску!» О, это очень интересное открытие, Дэвид. Я сотворил себя по стандарту, по которому скроено столько наших знакомых! Я любимец Блумфилда. Ура! Ура! Я совершенство — богатое красивое ничтожество, которое может побывать на восьми тысячах званых обедов и произнести восемь тысяч речей и ни одного осмысленного слова. Дэвид, я восхищаюсь вами. У вас есть большая постоянная цель в жизни, которой нет у меня. Вы Галахад. Внешне вы становитесь с каждым днем холоднее, внутри же вас живет огонь, который пылает, как никогда. Ищите же ваш Грааль. Я буду восхищаться вами.

— А вы считаете, что я его не найду?

— По-моему, истинные Граали куда проще того, который вы ищете. Человек может найти только собственное спасение. Христос, Будда, Магомет нашли свою чашу, но не сумели убедить человечество пить из нее с тем усердием и той верой, на которые рассчитывали. Неужели вы надеетесь достичь того, что не удалось им? Когда вы выступали на заседании совета, я желал вам успеха и в то же время надеялся, что вы провалитесь. Я желал вам успеха потому, что вы были исполнены веры и преданности идее. Но я видел, что вы обречены. И как! Вы думаете, что стараетесь ради человечества? Но оно распнет вас. Неужели вы и вправду считаете, что сумеете сделать больше, чем сделали до вас автомобильные магнаты? Неужели вы и правда думаете, что сможете, глядя на мир глазами святого, повести людей на борьбу за свои идеалы? Профессионалы растерзают вас и бросят на съедение крысам. У вас нет ни малейшего шанса. История работает против вас. Неужели вы правда думаете, что вы один можете, подняв крест Золотой заповеди и морали, остановить прилив алчности и лени, пораженчества и ненависти, который захлестывает нас? Нет, Дэвид, нет! Потому что люди, подобные мне, не помогут вам. Ведь я искренне намерен разыграть свое будущее в орлянку. Так что подумайте еще раз, кому вы взялись помогать. Только если у меня выпадет орел и я уйду из корпорации, мне будет жаль, что я так и не узнал вас по-настоящему. Поздравляю вас, Дэвид. Вы настоящий человек. Люди, с которыми вы связаны, не понимают вас. Они даже не понимают меня, хотя я прозрачен, как их очки. По-моему, разница между нами состоит лишь в том, что ваша рассудочная неукротимая энергия направлена на созидание, а моя — ни на что не направлена. А вот это открытие не столь приятно, Дэвид. Я собирался утешиться мыслью, что я, по крайней мере, — поэтическая натура. Моя любовь к жизни поэтична. Но и моя поэтичность несравнима с вашей. Истинная поэзия — в полном самоотречении. Дэвид, я искренне надеюсь, что монета упадет верно и я уйду куда глаза глядят с моей юной красавицей и деньгами и не увижу, как вас раздирают на части. Я хочу взять эту девушку за руку и убежать куда-нибудь и постараться не вспоминать про вас. — Тони вынул из кармана монету в двадцать пять центов. — Если решка, я остаюсь с вами и с Уэнди.

— Вы и в самом деле хотите таким способом решить свою судьбу, Тони? — Дэвид улыбнулся широко и весело.

— Конечно. Я суеверен и считаю, что монета покажет только то, что суждено.

— Вы удивительны. Вы невероятны. Вы нелепы!

Тони подбросил монету, и она упала на оленью шкуру у их ног. Тони сказал:

— Орел. Джини Темплтон. Мне очень жаль, Дэвид. — И вышел из библиотеки.