Позолота вся сотрется 2

Глава двадцать третья. День рождения Зои. Правду не утаишь.

Старательно растягивая губы, включив в свой взгляд радушие и вежливое внимание, надеясь на то, что моя улыбка не выглядит злобным и усталым оскалом, я провожала гостей. Сегодня в Соррель Холл было непривычно многолюдно, шумно и надеюсь весело. Сегодня моей дочери исполнилось пять лет.

В честь этой даты Соррель Холл принимал гостей. Были приглашенны все знакомые и не совсем знакомые у которых имелись юные наследники примерно одного возраста с моей Зои. Главный девиз праздника был простым - чем больше детей, тем веселее. В итоге я наверное перестаралась с количеством приглашенных, так как в этот день поместье превратилось в сумасшедшую ярмарку.

Неожиданно для меня, леди Глория оказалась весьма хорошим организатором. Она сегодня на удивление была покладистой, веселой и незаменимой. Леди Глория казалась самим совершенством в модном светло-голубом платье, с блестящими рыжими локонами, с искрами безудержного веселья в зеленых глазах. Я смотрела на нее и удивлялась, как они все-таки похожи - моя незабвенная Фло и ее младшая сестра Глория. Но большее потрясение у меня вызвал еще один факт, который был очевиден. Леди Глория напропалую кокетничала с дедом, а Старому Пауку кажется доставляло большое удовольствие общество моей ослепительной родственницы.

В суете и хозяйских заботах день для меня промчался быстро, и вот теперь последний аккорд. Я с леди Глорией, со Старым Пауком, на руках у которого восседает усталая, но довольная именинница, стоим на садовой дорожке и провожаем гостей. Червячок обиды и неудолетворенного ожидания, гложет мое сердце. Филипп, так и не приехал на праздник.

- Дед, а ОН знает? - мой голос срывается, немного хрипит выделяя это "ОН".

Старый Паук улыбается оставшимся гостям, ставит сонную Зои рядом с собой и не поворачивая головы в мою сторону, кратко бросает ответ.

- Не знает, ОН еще не знает.

- О ком это вы? - настороженно крутит головой, словно внимательная сова, леди Глория.

Я стараюсь бороться с разочарованием, улыбаюсь старательно и как мне кажется весело.

- О погоде, леди Глория, о погоде, - мой голос, словно патока. Перебродившая, испорченная патока.

Леди Глория чувствует, что моя вежливость и веселость показная и обидчиво фыркает. Затем смотрит на Старого Паука таким нежным и беспомощным взглядом, словно нуждается в немедленном спасении.

Последняя партия гостей струйками вытекает за кованые ворота Соррель Холла. Заводятся моторы заждавшихся автомобилей, замирают в сиреневых сумерках голоса. Люди прощаются с нами, с друг другом, перебрасываются добродушно-усталыми возгласами, словно круглыми мячиками.

Последний автомобиль шуршит шинами колес по старым, истертым еще копытами лошадей прежних рыцарей, булыжникам широкой дороги. Красные огоньки задних фар пропадают за поворотом ведущим к подъемному мосту.

- Все! - облегченно выдыхаю я и подхватываю на руки Зои.

Моя дочь кажется мне очень тяжелой, раслабленно-сонной. Она прикрывает осоловелые, мутно-синие глаза длинными ресницами и опускает голову мне на плечо. Легкое, как шелк, золото ее кудрей щекочет мне ухо, проникает в нос особым, родным запахом моего дитя.

Я счастливо улыбаюсь, но при попытке сделать шаг спотыкаюсь. Проведенный на ногах день дает о себе знать. Мои уставшие ножки ослабли и не хотят нести двойной груз. Меня подхватывает под локоть спасая от падения Старый Паук.

- Николь, давай я понесу Зои, - его голос звучит заботливо и ласково, словно неторопливый ручей.

Неожиданно сзади раздается сдержанный вскрик, глухой звук, словно мешок с картошкой шлепнулся на дорожку. Обернувшись мы с дедом видим удивительную картину. Леди Глория разметав по гладким камням воздушный, светло-голубой подол своего модного платья, сидит вытянув стройные ноги в тонких, белых чулках, словно решила отдохнуть здесь и сейчас прямо посреди дороги, и хлопая старательно накрашенными ресницами смотрит на Старого Паука. Ее мелкие, крепкие зубы медленно растегнулись, словно замок белой молнии, и смех робкий, старательно мелодичный вырвался из ее рта. Влажные, красные губы на мгновенье стали похожи на веселых пьявок, а ухоженная холеная кожа щек покрылась живописным румянцем.

Я беззвучно присвистнула, вот это леди Глория! Интересно искусство обольщения это врожденный дар, или же она заканчивала специальные курсы? Если это результаты учебы, то мне наверное следует спросить адрес этих чудо курсов...

- Ах, какая я неловкая! Кажется я подвернула ногу. Мистер Ду Шэнли, может быть вы поможете мне? Уверяю вас, Николь справится сама, она сильная девочка! - голос леди Глории звучит нежно и капризно, она словно молоденькая девица на выданье не желает делить внимание деда со мной.

Старый Паук застывает в нерешительности. Даже теплый вечерний воздух кажется замирает, замолкают сверчки в кустах гортензии растущей вдоль дорожки, стихает летний ветерок. Все ждут ответа.

Мне казалось, что моего деда трудно чем либо смутить. Но оказывается я ошибалась! Старый Паук смущен, наверное впервые в жизни он не знает как поступить!

- Леди Николь, позвольте я понесу вашего ребенка, - голос Филиппа звучит неожиданно близко и равнодушно-твердо, словно вместо него сейчас говорит механический чудо-человек, один из тех которых сейчас модно показывать на ярмарках.

Радость деда такая искренняя, такая неподдельная, что кажется вот-вот и он станцует джигу. Его помощник, появился ниоткуда и как всегда вовремя.

- Филипп! Ты когда приехал? Мы не заметили твоего автомобиля!

Высокий, как гора мужчина бережно берет Зои из моих рук. Она сладко чмокает губами и ложится на его плечо, как на спинку большого дивана, а затем бормочет что-то неразборчиво-сонное и обхватывает ручками шею мистера Айсберга, доверчиво утыкается ему носиком в ухо.

Филипп замирает, я вижу как он боится вздохнуть, смотрит на меня напряженно, а его глаза становятся вдруг глуповато-синими.

Тем временем Старый Паук бережно подымает леди Глорию с дорожки. Она охает и ахает, идет прихрамывая, тяжело опираясь на локоть деда. Правда иногда она хромает на левую ногу, а уже через минуту на правую. Они скрываются из вида, а мы с Филиппом все стоим и смотрим друг на друга.

- Гм, леди Николь, показывайте дорогу, - хрипло, словно прочищая горло говорит мужчина.

Я иду впереди, мои глаза словно переместились мне на затылок. Как иначе можно объяснить, то, что я вижу лицо Филиппа идущего за мной? Вижу, как он недоверчиво хмурится, как краем глаза старается рассмотреть личико Зои.

В доме нас уже встречают слуги, гувернантка мисс Агния расстроено оправдывается, что-то виновато бубнит себе под нос, но при этом не забывает исподтишка рассматривать мужчину. Ее русые волосы сегодня так гладко зачесаны назад с высокого белого лба, что напоминают туго надетый шлем. Круглые очки в золотой оправе возбужденно блестят, а длинный носик заинтересованно морщится.

В комнате Зои царит полумрак. Уложив крепко спящую дочь в кровать, я решаю снять только туфельки, чулки и расстегнуть платье. Сон - самое главное для ребенка, так любила говорить мне Фло и я сегодня решаю прислушаться к ее словам.

За моей спиной стоит Филипп, он пристально вглядывается в румяное личико Зои.

- Лицо твоей дочери такое знакомое, я уже видел его когда-то..., - он трет ладонью лоб, словно хочет стереть ту преграду которая мешает ему вспомнить. - У нее синие глаза?

- Угу, - я бормочу неразборчиво, киваю головой и отхожу в сторонку.

Не так я себе представляла встречу Филиппа и Зои. В моих мечтах мистер Айсберг рыдая бросается к моей девочке, прижимает к своей груди и плачет крупными прозрачными, как хрусталь слезами счастья. Он обнимает меня, говорит: - "Ах, Николь, я так тебя люблю! Спасибо тебе за дочь!" - его голос нежный и...

- Николь! - мои мечты обрываются отнюдь не нежным голосом мистера Айсберга. - Николь, ты ничего не хочешь мне объяснить?!!!

Филипп нависает надо мной тяжелой громадой. От него исходит такой холод, что я зябко вздрагиваю и вжимаю голову в плечи.

Очевидно мой искренний, неподдельный испуг и волны холодного гнева исходившие от мистера Айсберга, которые кажется понизили температуру в комнате, были настолько яркими, что перстень рода Соррель принял их за прямую угрозу. Он очнулся от спячки в которой пребывал почти все время и стал медленно наливаться алым светом. Горячим ободом охватило мой палец, огненными иголочками запульсировала ладонь. Ого! Кажется мой вспыльчивый артефакт решил обороняться! С того самого дня, когда вдоволь напившись моей крови перстень вернулся к жизни, он стал немного неуправляемым. Словно живое существо перстень Соррелей имел свой характер, свои привычки и даже мне кажется мысли.

Вот и теперь этот мерцающий алый цвет, эти всполохи оранжево-красных искр, этот жар который охватил мой палец, ничего хорошего не сулили. Надо было срочно спасать ситуацию. Надо уводить мистера Айсберга из спальни моей дочери.

Я слишком поспешно шагнула к Филиппу, носом уткнулась в неровную, тонкую шерсть твидового пиджака. Вдохнула забытый, терпкий запах его дорогого парфюма, сладковатый запах сигары, и аромат сильного мужского тела. От этой смеси у меня вдруг приятно закружилась голова, ослабели ноги, а кисть руки и палец опасно запекло жаром.

- О-о, нет! - я досадливо тряхнула правой рукой. - Да засыпай ты поскорей опять... Ненормальный!

Мужчина дернулся, напрягся всем телом. Мышцы под светло-серым твидовым пиджаком казалось превратились в камень.

- Николь? С тобой все в порядке? - ушел из голоса арктический холод, теперь он звучал встревоженно, заботливо и почти ласково.

Руки Филиппа осторожно опустились на мою талию, твердый подбородок уткнулся в мою макушку.

Я обхватила руками каменный торс, словно могучее дерево и настойчиво стала выпихивать мистера Айсберга из комнаты Зои.

- Тс-ссс!!!, Тихо, тихо! - бормотала я себе под нос и радавалась тому, что стихал жар в моей ладони, а Филипп послушно продвигался к двери.

Сплетясь руками, словно два дерева ветками, мы благополучно очутились в коридоре. За нами тихо закрылась дверь. Я осторожно скосила глаза на свою правую руку и коротко выдохнула. Перстень Соррелей больше не гневался. Спрятался внутрь, словно устрица в раковину зловещий алый свет. Потухли оранжевые искры. Но другие искры теперь завоевывали мое тело. Жар желания, сладкое предвкушение кружили голову и парализовали волю.

Мы все еще стояли посреди полутемного коридора не размыкая рук, все теснее прижимаясь друг к другу.

- Николь, твоя спальня рядом? Я не ошибаюсь?

Шепот горячий, прерывающийся, хриплый защекотал мое ухо, заставил сладко вздрогнуть.

- Не ошибаешься!

Сильные руки подхватили меня словно пушинку, шаг затем другой и вот мы уже отрезанны от ненужных, случайных свидетелей нашей страсти.

Мне казалось, что не было этих долгих лет, что еще вчера мы так же безумствовали срывая одежду друг с друга. Торопливо, как в приступе болезненной горячки, иступленно, словно путники в пустыне которые дорвались до единственного источника.

Насытившиеся и ленивые мы лежали рядышком в моей постели. Мне было непривычно ощущать рядом обнаженного, уставшего от любовной горячки мужчину.

- Николь, поклянись мне, что не сбежишь, как тогда, - тихо улыбаясь проговорил Филипп. - Я так боюсь заснуть, а проснувшись не обнаружить тебя рядом.

Я повернулась к нему, провела пальцем по ровному носу с едва заметной горбинкой, по твердой линии красивого рта, по подбородку выступающему упрямо и дерзко.

- Не бойся, спи! Куда я убегу из своего дома? Скорее всего я возьму тебя в плен и не выпущу из Соррель Холла, - я тихонько засмеялась. - А знаешь, я тоже боюсь. Боюсь, что через девять месяцев обрадую тебя следующей наследницей или наследником. Ведь уже известно к чему ведут такие любовные безумства. А еще мне страшно..., - я запнулась и замолчала.

Филипп затих, терпеливо ждал когда я продолжу фразу, но не дождавшись приподнялся на локте и заглянул мне в глаза.

- Чего тебе страшно, Николь? - с тревогой спросил он.

Я закрыла лицо руками еле сдерживая смех.

- Мне страшно, что вдруг эти любовные безумства, эти необузданные желания с которыми мы не в силах справляться, будут возникать каждый раз, стоит только нам прикоснуться друг к другу! Хотя я наверное не против..., - смех звонкий и заливистый вырвался из моего горла, взлетел под высокие своды потолка.

Филипп рыкнул и сжал меня в объятиях. Покрыл быстрыми поцелуями мое лицо, нашел смеющиеся губы. Поцелуи становились все медленнее, глубже, чувственнее.

- Я тоже совсем не против, Николь. Совсем не против, - выдохнул между поцелуями мужчина и нас опять накрыло безумством.