Сердце степи. Полёт над степью

56. Алай.Отравительница

Ачте, ягоды и засахаренная дыня на блюдечках закончились, оол остыл, и девушки по одной, кланяясь, покидали шатёр, позвякивая бусами и подвесками. Камайя поблагодарила Вутай, с задумчивым видом взобралась на Дамал и так же задумчиво ехала к городу, пряча губы в мех плаща.

- Нелха, - сказала она у ворот. - Алай, она просватана?

Алай покопалась в памяти и покачала головой.

- Нет. Она красивая очень. И мастерица. К ней сватались, но Нарыс лучшего жениха ждёт… А теперь-то и подавно не отдаст за простого парня, - улыбнулась она, представляя красавицу Нелху в свадебном халате. - Она одна из самых красивых в стойбище.

- Красивая. - Камайя смотрела на Тагата, но он не поднимал взгляд, только кивнул. - Правда очень красивая. И глаза... узкие. Весёлая, смелая и смеётся много. Сколько ей? Шестнадцать?

- Семнадцать, - покачала головой Алай. - Летом восемнадцать будет. А что?

- Ничего. Хорошая девушка. - Камайя вздохнула. - Тагат…

Он снова молча кивнул, но так и не посмотрел на неё. Алай ехала, терзаясь догадками.

- Как там Рик? - спросила Камайя, когда они проезжали ворота.

Алай вздохнула. Рикад, которого Ул-хас разрешил наконец выпустить из лечебницы, всё ещё испытывал какой-то суеверный ужас перед женой, и в ограде его теперь почти не было видно, зато нежный голосок Келим раздавался там с утра до вечера. Нет, Алай вовсе не испытывала неприязни к девушке, но её счастливый смех и песни терзали душу, измученную расставанием с Хараном.

- Невыносимо, - прошептала она, снова всхлипывая. - Его нет, а она постоянно поёт и смеётся…

Камайя встревоженно посмотрела на неё, а у конюшни, передав поводья Зусалу, подошла и заглянула в глаза.

- Алай, подойди-ка к Аулун, - сказала она мягко. - Ты, похоже, заболела. В прошлый раз ты тоже грустила, но столько слёз не лила… Попей-ка каприфоли, хорошо?

Алай кивнула. Как поможет кошачья трава вернуть любимого? Она шла к шатрам Нады, шаркая сапожками по снегу, и злилась на Рикада, на Ул-хаса, что отправил Харана в Озёрный, и вообще на весь белый свет.

- Это последние, - сказала Сэгил, вытряхивая мешочек с олениной на блюдце. - Ты всё, что брала, съела, что ли? Смотри, живот будет болеть. Ох, Алай… Попросила за меня?

Алай покачала головой и закрыла мокрое лицо ладонями. Теперь Сэгил сидела, гладя её по плечам, и обе рыдали.

- Развели тут болото, - сказала Туруд, закрывая за собой дверь. - Хасум, я слышала, ты в Оладэ ездила? Ну что, приглянулся им там кто?

- Приглянулся… Наверное, - всхлипнула Алай, от горя забыв про страх перед похожей на сушёную рыбу улсум. - Когда же вернётся он…

- Ох, хасум… - Туруд покачала головой. - Станет твой муж военачальником - намаешься… Он же в разъездах будет. А я уже слышала, что, как вернётся, Ул-туусом назначат. Хорошая ты, скромная, - вдруг сказала она совсем другим голосом, и Алай удивлённо посмотрела на неё. - Тяжко тебе, наверное, при дворце. Остерегайся… Господин Бакан зуб теперь имеет на мужа твоего. Ул-хас ему всех воинов под начало отдаст, и тех, которые под рукой Бакана ходили. Была бы Йерин жива - тебя бы первую со свету сжила.

Лицо Туруд вдруг исказилось на миг, но Алай не успела понять его выражения. Ей стало очень, очень страшно. Туруд прошла к стайке девушек, что сидели у стены, обсуждая что-то и весело хихикая, и начала им что-то выговаривать, а Тулым повернулась к Алай.

- Ты видела её лицо? Алай, что делать-то?

- А что делать? - спросила Алай, впадая в какой-то безотчётный ужас. - Ты о чём?

- А ты не слышала, что ли? - спросила Тулым, придвигаясь прямо к уху Алай. - Тут такое вскрылось, как Йерин… - она изобразила, как втыкает в грудь жертвенный нож. - Стольких девушек она отравила… И Туруд ей в том помогала, говорят. Только тихо… Госпожа Камайя вроде как клятву с неё взяла, что этого не повторится, но кто знает… Туруд же Бакана с Надой нянчила с детства. Кто её там знает. А Бакан, как протрезвел, тоже на госпожу Камайю зуб заимел. Говорят, его Соот подначивает. Недовольны, что она им палки в колёса вставляет. Ты что… Будто и не слышала ничего. Алай, очнись! Ты в каких травах заблудилась-то?

Высокие травы шелестели над ней с Хараном, и его огромные ласковые руки нежно сжимали её плечи, с которых упал халат, гладили по щекам и волосам, а потом спустились ниже, вызывая к жизни жгучую истому внутри, и Алай застонала, падая лицом на стол, всхлипывая, размазывая по лицу горькие слёзы.

- Горе горькое, - тихо прошептал кто-то над ухом, и Алай повернула заплаканное лицо к Шуудэр. - Жаль тебя, хасум… Послушай, порадуйся хоть за меня. Тебе одной скажу. Дитя ношу… Только никому!

Алай смотрела на девушку, и горе стегало порывами её душу, будто песчаная буря, сбивая с ног. Она зажмурилась и схватила Шуудэр за руку.

- Нада счастлив будет, - прошептала она, подтягивая наложницу к себе. - Можно хоть потрогаю? От Сэгил и Утар не заразилась, может, от тебя получится…

- Другое для этого надо, - хихикнула Шуудэр, украдкой прикладывая руку Алай к своему животу. - А ты меня на сына благослови… Кому как не хасум Ул-тууса на сыновей благословлять?

Алай подтянула девушку ещё ближе и на ухо нашептала ей добрые напутствия, всхлипывая, радуясь за Шуудэр и одновременно люто ей завидуя. Сэгил не вызывала такой зависти, за которую ей сейчас было стыдно перед Матерью Даыл, а вот Шуудэр…

Она шла, еле волоча ноги, и весёлая песня Келим, звучавшая от шатров, переполнила чашу её слёз, заставляя их снова выплеснуться из глаз на обветренные щёки.