Стихи 1984 – 2016

Ф.И.О.

Покрылся рябью чай в стакане -

дрожи, свернувшись калачом.

Простые инопланетяне

летят убить тебя лучом,

поработить, нагадить в душу,

назначить старост, гнуть свое,

вполне чужое, и разрушить

ту клетку мозга, где Ф.И.О.

Да пусть летят.

2004

вертиго май

Нотабень менторья в перигее, а фигли - весна.

У архонтов вертиго - то варвары, блин, то метеки,

а эфебов инсомния тащит за шиворот на

звук горячечных улиц, как в тайные библиотеки,

где раскроются книги из двух задрожавших страниц,

и любой, содрогнувшись, поймет, что он тоже прочитан

и заложен закладкой, и сложен, как гимнософист

в три и больше погибели, и, безусловно, засчитан.

Вот и кончились схолии, в мертвых гимнасиях тишь,

всё пока что по фаллосу. Приподнимая туники,

стайка нимф переходит вброд агору, где ты летишь

не безрукой Венерою, так безголовою Никой.

2004

как трупы рыбарей

Читаю что-то и твержу "наоборот".

На улице весна, но холодно ужасно,

смотри - несчастный оборот деепричастный

синеет и дрожит, и переходит вброд

озябший воздух. Даже нервные сигналы

плывут неспешные, как трупы по Неве

замёрзших рыбарей... Трясясь, домашний зверь

пытается залезть в квадратик солнца малый.

2004

Ра

Роняет птиц, как тёплые ножи

в безветрие, в оторопевший воздух,

и слышишь телом, как вокруг дрожит

железный нимб из крыл и клювов острых,

и вынуждает изменяться фон -

была стена, а сделалися хляби,

потом светила - и выходишь вон,

ложась как нож в раскрывшуюся лапу

Амона Ра, чтобы потом лететь

из синевы под сомкнутые веки,

где пляшут сны, где в красной пустоте

всплывает мир и бродят человеки.

2004

Сет

Калёный кобальт, где горит больной

змеиный, серный глаз. Внизу неясный

молчащий мир, накрытый с головой

измятой серой простынью ненастья.

А там, где то ли ночь, то ли темно,

уже луна - змеиное яичко,

растрескалось, и всё возможней сном

вчерашним стать, в котором так отлично:

всем дадено по тирсу, по войне,

по безголовой статуе вдогонку,

по маслянистой розе, по шахне

и по тунике с бонусным лисёнком.

2004

бурятская кухня

Любая дева призрачна, хотя

по самый взор в волнующемся мясе,

а выше взора волосы летят,

шипя и извиваясь. Даже масса

и положение в пространстве, боль внутри

не делают иною, чем другие

кровавые пустые пузыри,

что выдувает легкими тугими

такое некто, что, сказав "увы",

ты только начинаешь, прикасаясь

к горячей жути, и уходишь ввысь,

и лопаешься, сильно удивляясь.

2004

стаз

Проснешся утром - вновь небритый.

Приятно всё же, что гештальт

устойчив, что глаза открыты -

пойдем, посмотрим кто сказал,

что происходят перемены.

Остолбеневшая вода

стоит в деревьях по колено

над садом/парком. Навсегда

холодное как окунь лето,

луны серебряный живот

плывет, как малая планета

и кажется - и свет не жжёт.

2004

малая авиация

Жить да жить в табакерке, мечтать пилотировать птиц,

да гадать: есть ли море, подсчитывать годы до лета,

от мышей откупаться, на спичке дрозОфил коптить,

много кушать, чтоб вырасти умным а также атлетом.

Жаль, но мыши обманут, а может другая беда -

самолет тебя съест, потому что привык беспилотным

и безбашенным быть, и лететь непонятно куда,

может даже над морем, сквозящим за далью неплотной.

2004

подземный егерь

Есть существо, которое меня

неслышно заменяет - там шматочек,

шматочек здесь - так значит в полымя

из саламандр, в подводный ртутный прочерк

из поползней - в число подземных птиц,

в огромном, странно вывернутом небе

с железным солнцем, с пустотой границ,

где егеря, кусая длинный меби-

ус, говорят на вечном языке

что все не так и что похолодало,

что в пустоте есть звук, есть ангелы в песке,

а жизнь куца, но склонна все сначала.

2004

Бордо-Тобольск

Ату, несется поезд, дикий огурец -

в доходных горницах горят по лавкам люди,

как зверь кусается кондуктор. Жевупре -

и дама вцепится, а может ляжет в блюдо.

То вилка дребезжит, то падает стакан,

то стол уходит вбок, кусается кондуктор

от самого Бордо до самого пока

покажется Тобольск и дама скажет: утро.

2004

Атропос вышла

Захочешь страсти - будет страсть.

Захочешь дома - будут дети.

Пусть Клото продолжает прясть,

Лахезис - думать о сюжете,

хотя о чем тут думать - шерсть

погуще кошке, ярче милой

наряд, всем 36 и 6,

да, страсть. И чтобы так забыли.

2004

глазыньки

Слепой услышит налетевший жёсткий звук.

Бесстыжий кукольник сошьёт его обратно,

да вставит глазыньки, чтоб не помял красу,

смотрел куда идет и выглядел приятно.

Пусть топает нога, пусть глазыньки блестят.

Когда огромный свет накроет и раскрошит,

и расползется ткань, и кукольник, грустя,

добавит что-нибудь и сделает, что сможет.

Давай, родной, скользи, пока неуязвим,

все щупальца целы, не выдумана чумка,

нет слов для страшного, нет страшного вблизи,

лишь хищная детва блестит глазами в сумке.

2004

короста

По кожистой, по складчатой земле.

То жёсткий пух, то плеши и короста

людей и света. Сны поют в игле

на всех полукилометроворостой.

В кривых природных впадинах вода,

в ней рыбы и утопленницы, сети,

там отраженья, что туда-сюда

из-под предметов, в движущемся свете,

пришедшем греть тяжелые бока

свернувшейся в большой клубок, незнАмой

но близкой твари. Горы, облака,

короста нас, и в каждой пОре - знамя.

2004

мертвый Ньютон

Для космонавтов риск сойти с ума

не просто вероятен. Мертвый Ньютон

их за ноги хватает, тащит в мать

сыру-землю, а в важную минуту

им прыгает на грудь, чтоб раздавить

и легкие, и сердце, и характер.

Пожалуй сбрендишь. Вспомни визави

с ним в детстве невесомом и о пакте:

ты не летаешь - он тебя не ест.

Забыл? Так почему же не летится? -

ни в космос, ни подалее от мест,

где мертвый Ньютон то и дело сниться.

2004

дефект восприятия

Имена свои поёшь,

но не знаешь песни,

горстью воздуха живёшь,

ничего не весишь.

Дымовая карусель,

цокот, свист и шелест -

вещь, приделанная всем

в верхней части тела,

позволяет видеть смерть

и различья в лицах,

позволяет посмотреть

и не убедиться.

2004

всё шире кружевная смерть

Потом к тебе придет Паук,

и после ряда ощущений

ужасных, проще скажем - мук,

ты превратишься в продолженье

блестящей нити, той, что он

из живота больного тянет,

большой такой Паук, с крестом,

мохнатый, с восемью ногами.

Всё шире кружевная смерть

в сверкающих, прозрачных линзах

росы, в свистящей пустоте

меж синим верхом, серым низом.

2004

теперь ты тоже я

И надо мной горит звериная луна.

Съедая пряных дев со шкурой и костями,

я слишком чувствую, что нас трудней узнать,

чем просто выдумать - с обличьем, новостями

житья-бытья, где есть и я. Так над костром

вдруг мнится человек из золотого дыма,

и манит - подойди, поговори. Потом

хлестнёт язык огня, и нет тебя, любимой.

Теперь ты тоже я.

2004

жирный космонавт

Рыдает деспот - выпит чай,

охрана ест сырое мясо,

а в небе гирями стучат

и массу складывают с массой.

"Не наш!" - так жирный космонавт,

уволенный за мощный цоколь,

рвёт крылья мухам, шлёт всех на,

и дО смерти глядит в бинокыль.

2004

процедуры не изменяются

мозг клубящийся каракуль

блохи бешеные дум

выбоины буераки

бабы бледные в дыму

бег разбойники и трепет

набираем скорость спи

вот на левый глаз монета

вот на правый потерпи

канцелярские гештальты

одинаковей чем всё

одинаковое в дальнем

свете том и свете сём

2004

особенно со звуком

Вплавляя влажный глаз в мерцание, в стекло,

внушающее мир, светящийся из строчек

развёртки, а точней - из разноцветных точек

различной яркости, со снегом и золой

помех по краю поля зренья. Безупречный,

недостоверный, но, считается, живой,

особенно со звуком. Мир как мир - такой

или почти такой, как и посредством речи.

2004

ять

ветер вышел я остался

вымерло в ушах

застрелю тебя из пальца

бедная душа

ну и ладно не смертельно

я же застрелил

полежишь теперь отдельно

спрашивая сил

как блестя в музейной вате

государев глаз

видит всех кто не был даден

в сплюнутую власть

чтобы сравнивая цифры

мне не примечать

что одна черна и быстра

а другая ять

2004

прыг!прыг!прыг!

Ты не блохаста, я блохаст -

и значит все же ты блохаста.

Бежим, подумаем о нас,

разинув розовые пасти,

неся пушистые хвосты

в тёмно-зеленом, жёлтом, белом,

пустом лесу, где красоты

и есть что мы, тупые белки.

Да ладно, ум ли нас спасёт -

как говорил апостол Паша, -

одна любовь, и это всё,

что нас спасёт, а не припашет.

2004

плохая карма

Немного плоти обернуть

в тот трепыхающийся призрак,

которым я впадаю в жуть -

немного хищной, милой жизни.

Плохая карма - лишь предлог

к тому, чтоб нашим встречам длиться

и длиться, продолжая лог,

хотя и с переменой в лицах.

2004

раскладушки

Прийти в себя стоящим на перилах

балкона - два крыла из раскладух

раздолбанных, да гулко бьет бескрылый

народец по виску себе: бу-бух.

Забьют глядишь до смерти. Улетаю

скрипучей птицей в дальнее туда,

где некие красоты вырастают,

и девушки поют на проводах.

2004

уничтожение эпоса

ночь минеральная вода

уснувший кот упал с колена

работа взята на дом - плохо

потом кончается еда

я это яблоко елена

съем сам чтобы к утру не сдохнуть

а вместе с поводом к войне

я съем тебя безглазый старец

и древнегреческий спецназ

лежащий шпротами в коне

и список кораблей

остаться

ничто не сможет кроме нас

еще спасибо скажешь мне

2004

онемение

Гноящиеся ртутью фонари,

раскинутые руки уцелевших

растений. Городские комары

скромнее диких, но куда успешней.

Кричит не спавшей азией базар,

чернеет кофе как остаток ночи.

Я тоже бог - мне нечего сказать.

Меня не существует, между прочим.

2004

жратва мифологем

Александр Сергеевич Пушкин найдёт, что атас:

то ля ви не сложилась, то смерть получилась калека -

разорение имени, исчезновенье в анфас,

фон для диких семейств, прободение в нечеловеки.

Африканская сказка, где мальчик, погнавший пургу,

просыпается каплей чернил, и сотрёт его спешно

няня кухонной тряпкой, а тряпке быть рыбой в пруду,

разевающей рот, слава Мумбе, вполне безуспешно.

2004

расход журавлей

В совершенном прошедшем, где смерть - борода и усы,

и немного вещей, за которые можно синицей,

в не имеющем ценности, неинтересном для сил,

непригодном для жизни, в которой приходиться бриться

с каждым днём основательней - что-то такое я знал

относительно лиц, поднимаемых бритвой из пены,

из пролитого времени, с тёмного, сладкого дна,

что пока выполнимо - всё медленней и постепенней.

2004

спрей для туалета

В отхожем месте пахнет морем.

Невиннный, в общем-то, фрагранс

качает ледяные горы,

раскручивает контраданс

в блестящей зале. Раз титаник,

пойти дикаприо убить,

а там пускай всё тонет - данью

глухому господу глубин.

2004

либидо перфектум

Пойти бы в отпуск. Жизнь с утра

как детское колье из скрепок.

Царю вселенной снится рай,

но сон его, увы, нецепок.

И не вздохнешь здесь. Так портной

молчит, набравши в рот иголок,

вертя материю на той

тупышке, что мила и голой.

2004

то интимные звуки, то хлюпает кровь в сапогах

Шестикрылый мичурин откусит у нигра языг,

на привой ему жало певучей чухонской годюки,

что учёна хранцускому русскому, знает азы

чорной мови людских, топографию дев, да науки,

што дозволены властью (а власти от бога, ого!).

Ужо тянет к перу, к прошнурованным женщинам, пахом

ощущая эпоху, но стрельнешь - и вновь ничего,

жрать полярные финики в чорной от крови рубахе.

2004

в человечьих стогах ни гу-гу

Собачка думает гав-гав,

а муха думает жу-жу.

Их думки ходят на ногах,

хотя вокруг глухая жуть,

сплошная как литая медь,

как колокол без языка,

что накрывает нас, и твердь -

конечно небо, хоть близка.

Не выпрямиться в рост. Дуга

встречается с дугой. Лежу,

вникая, как собачка гав

да муха жу.

2004

напрасен заяц на батуте

Беда мне с головой - она

кругла, но также угловата.

Для продолжительного сна

ложась в паноптикум на вату,

но щёлкнув задом о батут,

обсад проснуться первым в риме,

вторым в деревне, третьим тут,

но хуже мимо.

2004

влез - и убило. и не влез - убило

На мятой жести белый череп,

сквозь детской молнии зигзаг.

Как будто мысль проходит через

физическую смерть, как знак

того, что мысль подводит к краю,

и, подождав, опять ведёт

уже по воздуху, скрывая

от тех, кто тоже не умрёт.

2004

нулевая точка

Упала муха с потолка,

и всё сначала.

Осенняя исподтишка

пора настала.

Холодный ветер сыпанул

листвы на лавку.

В фасеточных глазах мелькнул

и выцвел август.

Рыдают в дворницких - настал

сезон распада,

и цельсий, досчитав до ста,

как бесноватый,

свистит в случившийся свисток,

и чайник - это

теперь совсем уже не то,

что было летом.

2004

плохой сезон

Хрустальным клювом ангел долбанул,

цветок закрылся, прищемило руку,

крупа закончилась, и мышь стоит в углу,

недобрым взглядом обводя разруху.

Хреново в болдино по осени. Запой

у няни кончился, начался. Ужас нервной

старушка стала. Плачет, бьёт клюкой

ей зримых вдурь тьуристов и пьонэров.

Ей слышимых. А запись для врачей,

если издать, на тома три - четыре.

Опять бубнит. Ну что там? А, очей

очарованье, да народу лиру.

2004

погода вопщем по деньгам

Как слабый свет в сортире общем,

чтоб счётчик не мотал деньжищ,

погода. Ничего не ропщет,

нет сил. На ощупь этажи

находит лифт, не просыпаясь.

Слегка шевелится земля

под студенистыми толпАми,

не находящими где явь.

2004

пришёл медведь и съел вершки

Как корнеплод. За мерзкою ботвой

второй сигнальной (тусклые цветочки

алфАвитов, музЫк, качанья головой,

белесой ягодой, вслед речи), выпив очи

с лица любимой утром, ощущать:

внутри вещей свечение и ветер,

не более - и головой качать,

не слишком нужной, но вполне заметной.

2004