Тысяча и одна ночь. В 12 томах

РАССКАЗ О ХАЛИФЕ И ХАЛИФЕ

О царь благословенный, узнала я, что в древние времена, в давнопрошедшие века жил в Багдаде человек, рыбак по ремеслу, и звали его Халифом[30]. И человек этот был так беден, так несчастен и лишен всего, что никогда не мог собрать достаточно средств для того, чтобы жениться и обзавестись самым бедным хозяйством; и оставался он поэтому холостым, между тем как и у бедняков были семьи.

Однажды он, по обыкновению, взвалил сеть на спину и пришел на берег моря, чтобы закинуть ее пораньше утром, до прихода других рыбаков. Но десять раз подряд закидывал он сеть и ничего не выловил. И сначала он до крайности был раздосадован, грудь его сжалась, и ум встревожился, и сел он на берегу в глубоком отчаянии. Но в конце концов он усмирил свои дурные мысли и сказал:

— Да простит мне Аллах движения души моей! Прибежище и спасение в одном только Аллахе! Он доставляет пропитание созданиям Своим, и то, что дается Им, никем не может быть отнято, а в чем отказывается Им, того никто не может нам дать. Будем же принимать и светлые, и черные дни такими, какими приходят они, и да преисполнится грудь наша терпения для перенесения несчастий! Незадача подобна нарыву, который прорывается и уничтожается лишь с помощью терпеливого ухода.

Когда рыбак Халиф успокоил душу свою такими словами, он бодро встал и, засучив рукава, стянув пояс и подобрав одежду, закинул сеть свою как только мог дальше, и он ждал довольно долго; после этого притянул к себе веревку и изо всех сил принялся тащить, но сеть была так тяжела, что он должен был делать это со всякими предосторожностями, чтобы вытащить ее, не порвав. Наконец благодаря ловкости и осторожности это ему удалось, и, когда сеть очутилась перед ним, он с сильно бьющимся сердцем открыл ее, но нашел он в ней только большую обезьяну, одноглазую и искалеченную.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Глядя на это, несчастный Халиф воскликнул:

— Нет ни в ком силы и могущества, кроме Аллаха! Воистину, мы принадлежим Ему и к Нему возвратимся! Но какой злой рок преследует меня сегодня? И что означает эта незадача и эта горькая участь моя? Что же происходит со мною в этот благословенный день? Но все это предначертано Аллахом (да будет прославлено имя Его!).

И, сказав это, он взял обезьяну и привязал ее веревкой к дереву, росшему на берегу; потом схватил он бич, лежавший перед ним и, подняв его в воздухе, хотел было избить им обезьяну, чтобы сорвать на ней свое зло. Но вдруг обезьяна с помощью Аллаха зашевелила языком и с большим жаром и красноречием сказала Халифу:

— О Халиф, удержи руку твою и не бей меня! Оставь меня лучше привязанной к этому дереву и закинь еще раз сеть свою в воду, вверяя себя Аллаху, дающему тебе хлеб насущный!

Когда Халиф услышал такую речь от кривой на один глаз и искалеченной обезьяны, он удержал руку свою, подошел к воде и закинул сеть, оставив веревку плавать. И когда он захотел вытянуть сеть, она показалась ему еще более тяжелой, нежели в первый раз; но, взявшись за дело медленно и осторожно, он вытянул ее на берег — и вот в ней оказалась другая обезьяна, но уже не кривая и не калека, но очень красивая, с глазами, подведенными сурьмой, с ногтями, выкрашенными лавзонией[31], с белыми, красиво расставленными зубами и розовым, а не красным, как у других, задом; и одета была эта обезьяна в красную с голубым одежду, приятную для глаз, и были на ногах у нее браслеты, а в ушах золотые серьги; и, глядя на рыбака, она смеялась, и щурила глаза, и болтала языком.

Увидав это, Халиф воскликнул:

— Так, значит, сегодня день обезьян! Слава Аллаху, превратившему в обезьян рыб морских! Значит, я пришел сюда только для того, чтобы получить такую добычу. О несчастный день, вот с чего ты начался! Ты как та книга, содержание которой узнаёшь, прочитав первую страницу. Но все это случается со мною вследствие совета первой обезьяны.

И, проговорив это, он подбежал к кривой обезьяне, привязанной к дереву, поднял бич, которым три раза описал круг в воздухе, и закричал:

— Посмотри, о зловещая рожа, что вышло из-за твоего совета! За то, что я начал день мой, уважив твой кривой глаз и твое безобразие, я обречен умереть от усталости и голода!

И полоснул он ее по спине и хотел уже повторить удар, когда обезьяна закричала ему:

— О Халиф, лучше, чем бить меня, ступай поговори с моим товарищем — с обезьяной, которую ты только что вытащил из воды. Если ты будешь бить меня, о Халиф, это не принесет тебе никакой пользы. Послушайся же меня ради собственного твоего блага.

И, смущенный и озадаченный, Халиф оставил кривую обезьяну и вернулся к другой, которая, видя, что он подходит к ней, засмеялась, оскаливая все свои зубы. Он же закричал ей:

— А ты, черномазая рожа, кто ты?

И обезьяна с красивыми глазами ответила:

— Как? Ты не узнаешь меня, Халиф?

Он сказал:

— Нет, не узнаю! Говори скорей, а то я отстегаю тебя!

Обезьяна же ответила:

— Так говорить не годится, о Халиф. И ты лучше бы сделал, если бы говорил со мною иначе и запомнил мои ответы, которые обогатят тебя.

Тогда Халиф бросил бич свой и сказал обезьяне:

— Я готов тебя выслушать, о обезьяна, царица обезьян.

Обезьяна же сказала:

— Знай, о Халиф, что я принадлежу господину моему, меняле-еврею Абу Сааду, и что мне обязан он своим состоянием и успехом в делах.

Халиф спросил:

— Каким же образом?

Обезьяна отвечала:

— А просто потому, что утром он прежде всего видит мое лицо, а вечером со мной последней прощается перед сном.

На это Халиф воскликнул:

— Так, значит, несправедлива поговорка о том, что самое зловещее лицо — лицо обезьяны? — Потом, повернувшись к кривой обезьяне, он закричал ей: — Слышишь? Сегодня утром лицо твое принесло мне только усталость и огорчение. Это не то, что говорит твой товарищ.

^{— О Халиф, лучше, чем бить меня, ступай поговори с моим товарищем — с обезьяной, которую ты только что вытащил из воды.}

Но обезьяна с красивыми глазами сказала:

— Оставь в покое брата моего, о Халиф, и выслушай же меня наконец. Чтобы испытать верность слов моих, начни с того, что привяжи меня к концу веревки, прикрепленной к твоей сети, и брось ее в воду еще раз. И тогда увидишь, могу ли я приносить счастье.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что уж близок рассвет, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И тогда увидишь, могу ли я приносить счастье.

Халиф послушался обезьяну и, закинув сеть, выловил великолепную, толстую, как баран, рыбу, глаза которой блестели, как два золотых динара, а чешуя сверкала, как алмаз. И гордый, точно завоевал всю землю, все принадлежащие ей местности, он принес рыбу обезьяне с красивыми глазами, которая сказала ему:

— Вот видишь! Теперь ступай набери свежей травы, выстели ею корзину свою, положи туда рыбу, покрой ее другим слоем травы и, оставив нас, обеих обезьян, привязанными к этому дереву, возьми корзину на плечи и неси ее в Багдад. И если прохожие будут спрашивать, что несешь, не отвечай им ни слова.

И войдешь ты на базар менял и посередине этого базара увидишь лавку моего господина Абу Саада, еврея, шейха менял. И увидишь ты его сидящим на диване, с подушкой за спиной и двумя ларями перед ним: одним для золота, а другим для серебра.

И найдешь ты у него мальчиков-рабов, служителей и приказчиков. Тогда подойди к нему, поставь перед ним корзину с рыбой и скажи ему: «О Абу Саад, вот! Я был сегодня на рыбной ловле, закинул сеть на твое имя, и Аллах послал мне рыбу, которая лежит здесь, в корзине». И осторожно откроешь рыбу. Тогда он спросит: «Предлагал ты ее уже кому-нибудь?» А ты ответишь: «Нет, клянусь Аллахом!» И возьмет он рыбу, а тебе даст за нее динар, но ты возвратишь ему деньги. И он предложит тебе два динара, но ты вернешь их ему. И каждый раз, как он предложит тебе что-нибудь, отказывайся, хотя бы он предложил тебе столько золота, сколько весит эта рыба. Смотри же, не принимай от него ничего. Тогда он спросит тебя: «Скажи же мне, чего ты хочешь?» А ты ответишь: «Клянусь Аллахом, я продам рыбу только за два слова». И если спросит: «Какие же это слова?» — ты ответишь ему: «Встань на обе ноги и скажи: «Будьте свидетелями, о вы все, присутствующие на базаре, что я согласен обменять обезьяну Халифа-рыбака на мою собственную обезьяну, что я меняю свое счастье на его счастье и мою долю на его долю»», и прибавишь, обращаясь к Абу Сааду: «Такова цена моей рыбы. Золота мне не нужно. Я не знаю ни запаха, ни вкуса, ни употребления его».

Так будешь ты говорить, о Халиф. И если еврей согласится на такую сделку, я, сделавшись твоею собственностью, каждым ранним утром буду желать тебе доброго дня, а поздним вечером — доброй ночи, и таким образом я принесу тебе счастье, и ты будешь зарабатывать по сто динаров в день.

Что же касается еврея Абу Саада, то он будет начинать день свой тем, что будет видеть прежде всего кривую обезьяну-калеку и каждый вечер — ее же; и Аллах ежедневно будет огорчать его каким-нибудь новым незаконным побором, или тяжелой заботой, или притеснением; и таким образом в короткое время он разорится, и не будет у него ничего в руках, и дойдет он до нищенства.

Так запомни же хорошенько, о Халиф, все, что я только что сказала тебе, — и будешь ты благоденствовать и найдешь прямую дорогу к счастью.

Выслушав эту речь обезьяны, Халиф ответил:

— Принимаю твой совет, о царица обезьян! Но что же мне сделать с этой зловещей кривой обезьяной? Оставить ее привязанною к дереву? Ведь я не знаю, как мне с нею быть? Да не будет над нею никакого благословения Аллаха!

И ответила ему красивая обезьяна:

— Отпусти ее, чтобы она вернулась в воду. Отпусти и меня. Так будет лучше.

Он ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И подошел он к кривой обезьяне-калеке и отвязал ее от дерева, и освободил он также и обезьяну-советчицу. И тотчас же в два прыжка были они в воде, нырнули и исчезли.

Тогда Халиф взял рыбу, обмыл ее, положил на зеленую свежую траву, прикрыл травою, взял корзину к себе на плечо и пошел в город, распевая во все горло.

Когда же он пришел на базар, торговцы и покупатели узнали его и, по обыкновению, стали шутить с ним и спрашивали:

— Что несешь, о Халиф?

Но он не отвечал им и даже не глядел на них, и так все время, пока шел по базару. И таким образом дошел он до базара менял и прошел мимо всех лавок, пока не дошел до лавки еврея. И увидел его самого величественно восседающим посередине лавки на диване, а вокруг него толпилось множество слуг всякого возраста и цвета; и походил он на какого-нибудь царя хорасанского. И, убедившись, что это тот самый еврей, Халиф подошел к нему и остановился. И еврей поднял голову и, узнав его, сказал:

— Благоденствие и семейное счастье тебе, о Халиф! Добро пожаловать!

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она продолжила:

Так скажи же мне скорее, какое у тебя дело и чего ты желаешь. И если кто-нибудь оскорбил тебя словом, или толкнул, или помял тебя, поспеши сказать мне, и я пойду с тобой к вали и потребую для тебя вознаграждения или удовлетворения.

Рыбак же ответил:

— Нет, клянусь головою и волосами твоими, о еврейский шейх, никто не говорил мне дурного слова, не толкал и не мял меня, напротив. Но сегодня утром я вышел из своего дома, пошел на берег моря и закинул сеть на твое счастье и на твое имя. И вытащил я сеть и нашел в ней вот эту рыбу.

И, сказав все это, он открыл корзинку, осторожно вынул рыбу из травы, на которой она лежала, и хвастливо подал ее меняле. И когда тот увидел эту рыбу, то нашел ее восхитительной и воскликнул:

— Клянусь Пятикнижием и десятью заповедями! Знай, о рыбак, что вчера я видел во сне Деву Марию, и она сказала мне: «О Абу Саад, завтра ты получишь от меня подарок!» — а потом прибавил: — Заклинаю тебя верой твоей, скажи мне, о Халиф, показывал ли ты уже или предлагал ты кому-нибудь эту рыбу?

И Халиф отвечал:

— Нет, клянусь Аллахом! Клянусь жизнью Абу Бакра праведного[32], о шейх евреев и венец их, никто, кроме тебя, не видел этой рыбы!

Тогда еврей повернулся к одному из молодых невольников своих и сказал ему:

— Ступай сюда! Возьми эту рыбу, отнеси ко мне в дом и скажи дочери моей Сааде, чтобы она вычистила ее, изжарила половину в масле, а другую испекла и держала горячей до тех пор, пока я не покончу с делами и не вернусь домой.

А Халиф, подтверждая приказание, сказал слуге:

— Да, малый, скажи госпоже своей, чтобы она жарила осторожней и не сожгла, и обрати ее внимание на прекрасный цвет жабр!

И невольник отвечал:

— Слушаю и повинуюсь, о господин мой!

И он ушел.

А еврей кончиками пальцев подал динар Халифу-рыбаку, говоря ему:

— Возьми это себе, о Халиф, и истрать на семью свою.

И когда Халиф, ни о чем не думая в эту минуту, взял динарий и золото заблестело у него на ладони, он, никогда в жизни не видевший золота и не знавший даже его цены, воскликнул:

— Слава Господу, Господину сокровищ, богатств и имений!

И он уже сделал несколько шагов к выходу, как вдруг вспомнил совет обезьяны с красивыми глазами, и, вернувшись, бросил динар еврею и сказал ему:

— Забирай свое золото и отдай рыбу бедняку! Или ты думаешь, что можно безнаказанно смеяться над такими бедняками, как я?!

Когда еврей услышал эти слова, он подумал, что Халифу захотелось пошутить; засмеявшись, он подал ему два динара вместо одного. Но Халиф сказал ему:

— Нет, клянусь Аллахом! Нечего шутить, это плохие шутки! Неужели ты в самом деле думаешь, что я соглашусь продать свою рыбу по такой смехотворной цене?

Тогда еврей подал ему пять динаров вместо двух и сказал ему:

— Возьми эти пять динаров за свою рыбу и не будь алчным.

И взял Халиф деньги и ушел очень довольный; и смотрел он на эти золотые динары, и восхищался ими, и говорил:

— Слава Аллаху! Верно, и у самого халифа багдадского нет того, что я держу сегодня в руке!

И продолжал он путь свой, пока не дошел до выхода с базара менял. Тут вспомнились ему слова обезьяны и ее совет; тогда вернулся он к еврею и с презрением бросил ему золото. И еврей спросил его:

— Что с тобою, о Халиф, и чего же ты хочешь? Ты хочешь превратить свои золотые динары в серебряные драхмы?

Он ответил:

— Не хочу ни твоих драхм, ни твоих динаров, но хочу, чтобы ты отдал мне рыбу бедняка!

При таких словах еврей рассердился, закричал и сказал:

— Как, о рыбак?! Ты приносишь мне рыбу, которая не стоит и динара, я даю тебе пять, и ты все еще недоволен?! Да не с ума ли ты сошел?! Да скажешь ли ты мне, наконец, за какую цену хочешь продать рыбу?!

Халиф отвечал:

— Не хочу продавать ее ни за серебро, ни за золото; хочу продать только за два слова.

Когда еврей услышал о двух словах, он подумал, что дело идет о тех двух словах, в которых заключается исповедание веры ислама, и что рыбак хочет заставить его отречься от его собственной еврейской веры. От гнева и негодования у него чуть не выскочили глаза, дыхание сперлось, грудь ввалилась, а зубы заскрежетали; и он воскликнул:

— Ах ты, обрезок ногтей мусульманских! Так ты хочешь отнять у меня мою веру из-за твоей рыбы и заставить меня отречься от закона и веры отцов?! — И позвал он слуг своих, которые пробежали между рук его, и закричал им: — Горе! Кидайтесь на эту черномазую рожу, хватайте его и отколотите его хорошенько палками, чтобы кожа у него висела клочьями! Не жалейте его!

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И не жалейте его!

И тотчас же слуги приняли его в палки и били его до тех пор, пока не скатился он со ступеней лавки.

И сказал им тогда еврей:

— Теперь дайте ему подняться!

И встал Халиф на обе ноги, несмотря на полученные удары, как ни в чем не бывало!

И спросил его еврей:

— Так не скажешь ли теперь, что стоит твоя рыба? Я готов заплатить, чтобы покончить с этим делом. И подумай о том, что только что испытал.

Но Халиф засмеялся и ответил:

— Не бойся за меня, о господин мой, то есть относительно палочных ударов. Я могу вынести столько ударов, сколько не съесть десяти ослам. Мне это нипочем.

Засмеялся над этими словами еврей и сказал ему:

— Клянись Аллахом! Скажи мне, чего хочешь, я же, клянусь истиной и своей верой, исполню это!

Тогда Халиф ответил:

— Я уже сказал тебе. Я прошу у тебя за эту рыбу только два слова. И не подумай опять, что дело идет о переходе твоем в мусульманскую веру нашу. Клянусь Аллахом, о еврей, если ты сделаешься мусульманином, это не будет прибылью для мусульман и не нанесет никакого ущерба евреям, и если, напротив, ты заупрямишься и захочешь остаться при своем заблуждении и при своей неправильной вере, то это не будет вредить мусульманам и не принесет никакой пользы евреям. Но те два слова, о которых я прошу тебя, — это совсем иное дело. Я желаю, чтобы ты встал на обе ноги и сказал: «Будьте свидетелями моих слов, о жители базара, о честные купцы: я добровольно соглашаюсь обменять мою обезьяну на обезьяну Халифа и поменяться с ним своим счастьем и своей судьбой».

Выслушав рыбака, еврей сказал:

— Если только в этом твоя просьба, то исполнить ее мне нетрудно.

И тотчас же встал он на обе ноги и произнес слова, о которых просил Халиф-рыбак. После этого он обратился к нему и спросил:

— Не остается ли у меня еще чего-нибудь твоего?

Тот ответил:

— Нет.

Еврей сказал:

— Если так, то иди с миром!

И Халиф, не медля ни минуты, встал, взял свою пустую корзину, сеть и вернулся на берег моря.

Тогда, доверяя обещанию обезьяны с красивыми глазами, он закинул сеть, потом вытащил ее, но с большими усилиями, так как она была очень тяжела, и нашел ее переполненной рыбой всех сортов. И в это самое время проходила мимо женщина с лотком на голове и спросила себе рыбы на один динар; и продал он ей рыбу.

Потом подошел невольник и купил рыбы на другой динар. И так продолжалось до тех пор, пока не продал он рыбы на сто динаров в один этот день. Тогда беспредельно ликующий рыбак взял свои сто динаров и вернулся в свою жалкую хижину, близ рыбного рынка. И когда наступила ночь, он стал сильно беспокоиться о своих больших деньгах и, перед тем как растянуться на своей циновке, сказал себе: «О Халиф, все люди этого квартала знают, что ты бедняк, несчастный, ничего не имеющий рыбак. Теперь же ты обладатель ста динаров золотом. И все узнают об этом, и халиф Гарун аль-Рашид в конце концов также узнает, и в тот же день, когда в кошельке у него будет пусто, он пришлет к тебе свою стражу и велит сказать: «Мне нужно вот столько-то, я узнал, что у тебя есть сто динаров. Дай мне их взаймы». Тогда я сделаю самое жалобное лицо и буду жаловаться, ударяя себя по лицу, и отвечу: «О эмир правоверных, я беден, у меня ничего нет. Как могу я располагать такою баснословною суммою? Клянусь Аллахом, тот, кто сказал тебе это, — бессовестный лжец. У меня нет и никогда не будет такой суммы денег». Тогда, чтобы добыть от меня деньги и узнать, куда я их запрятал, он отошлет меня к начальнику стражи Ахмеду Коросте, который велит мне снять одежду и будет бить палками до тех пор, пока не признаюсь и не отдам свои сто динаров. Лучше же всего, чтобы вывернуться из такого скверного положения, не сознаваться. А для того чтобы не сознаваться, я должен приучить свою кожу к ударам, хотя, благодарение Аллаху, она и без того уже порядочно зачерствела. Но нужно, чтобы она и вовсе ничего не чувствовала, а то природная чувствительность может заставить меня сознаться под палками в том, в чем не желает сознаваться моя душа».

После таких размышлений Халиф уже не колебался и приступил к исполнению намерения, внушенного ему душой его. Он встал и сейчас же разделся донага…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

А после таких размышлений Халиф уже не колебался и приступил к исполнению намерения, внушенного ему душой его. Он встал и сейчас же разделся донага, взял имевшуюся у него кожаную подушку и повесил ее перед собою на стену; потом, схватив плеть со ста восьмьюдесятью узлами, принялся ударять ею попеременно то по своему телу, то по кожаной подушке и кричать так, как будто он уже видел перед собою начальника стражи и принужден был оправдываться, отрицая обвинения. И кричал он:

— Ай! Увы мне! Клянусь Аллахом, о господин мой, это ложь! Ай! Большая ложь! Увы мне! Ай! Это солгали, чтобы погубить меня! Ох! Ох! Как чувствительна моя кожа! Все это лжецы! Я бедняк! Аллах! Аллах! Я бедный рыбак! У меня ничего нет! Ай, у меня нет ничего из презренных благ этого мира! Да, есть! Нет, ничего не имею! Да, есть! Нет, ничего не имею!

И продолжал он стегать то себя, то подушку; а когда ему было слишком больно, он забывал очередь и два раза подряд ударял по подушке; наконец он стал ударять по своему телу один раз на три, потом на четыре, потом на пять ударов.

Вот как было дело.

Соседи, слышавшие крики и удары плетью в ночной тишине, а также купцы того квартала наконец стали тревожиться и сказали себе: «Что же такое случилось с этим бедняком, что он так кричит? И что это за удары сыплются на него? Может быть, к нему забрались воры и хотят избить его до смерти?»

Крики, стоны и удары между тем не только не прекращались, но еще более усиливались, так что наконец люди вышли из своих домов и толпой сбежались к дому Халифа. Но так как они нашли дверь запертой, то и сказали себе: «Вероятно, воры вошли к нему с другой стороны, спустились с крыши».

И влезли они на соседнюю крышу и с нее перескочили на крышу Халифа и вошли к нему через верхнее отверстие. И нашли они его одного и голого, ударяющего то себя, то подушку плетью, воющего и уверяющего кого-то в своей невинности. И прыгал, и корчился он, как ифрит.

Остолбеневшие от удивления соседи спросили его:

— Что с тобою, Халиф? В чем дело? Удары, которые мы слышали, и твой вой взволновали весь квартал, и мы все проснулись и не могли спать! Да и теперь у нас у всех бьются сердца от страха!

Но Халиф закричал им:

— Чего вам всем от меня надобно? Разве я не хозяин своей кожи и не могу без помех приучать ее к ударам?! Разве я могу знать, что ждет меня в будущем?! Ступайте, добрые люди! Вам бы лучше также прописать себе такую порку. Вы не меньше меня можете подвергнуться незаконным поборам и притеснениям.

И, не обращая уже более внимания на их присутствие, Халиф продолжал выть, ударяя по подушке и воображая, что бьет себя по собственному телу. Заметив это, соседи попадали на пол от смеха, а потом ушли тем же путем, что и пришли.

Халиф же наконец устал, но не хотел сомкнуть глаз из боязни воров — так сильно заботило его только что приобретенное богатство.

Утром, перед тем как отправиться на работу, он все еще думал о своих ста динарах и говорил себе: «Если я их оставлю у себя в доме, их наверное украдут; если я их спрячу в пояс свой, это заметит какой-нибудь разбойник, подстережет меня в пустынном месте, бросится на меня, убьет и ограбит. Поэтому я сделаю лучше».

Тогда он встал, разорвал пополам свою верхнюю одежду, сшил мешок из одной половины, спрятал золото в мешок и повесил его себе на шею на бечевке. Затем взял он свою сеть, корзину и палку и направился к берегу моря. Здесь он схватил свою сеть и изо всех сил закинул ее в воду. Но движение его было так сильно и так неосторожно, что мешок с золотом последовал за сетью, и силою течения его повлекло в глубину моря.

Увидав это, Халиф оставил свою сеть, вмиг разделся, бросил платье на берегу, прыгнул в воду и нырнул за мешком, но найти его ему не удалось. Тогда он нырнул во второй, в третий… и так до ста раз, но все было напрасно. В отчаянии и изнеможении вышел он на берег и хотел было одеться, но тут пришлось ему убедиться, что одежда его исчезла, и нашел он только сеть свою, корзину да палку. Тогда ударил он одною рукою о другую и воскликнул:

— Ах, мерзавцы, они украли у меня платье! И все это происходит со мной только для того, чтобы я мог удостовериться в справедливости пословицы, которая гласит: «Путешествие не закончится для погонщика верблюда до тех пор, пока он не заимеет своего верблюда».

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она продолжила:

И решился он за неимением лучшего завернуться в свою сеть, взял в руки палку, повесил корзину за спину и принялся ходить большими шагами по берегу взад и вперед, вправо и влево, задыхаясь и волнуясь, как взбешенный верблюд, и похожий на ифрита-бунтовщика, вырвавшегося из тесной тюрьмы, в которой держал его Сулейман.

Вот и все, что случилось с Халифом-рыбаком!

Что же касается халифа Гаруна аль-Рашида, о котором пойдет теперь речь, то с ним было вот что. В то время в Багдаде жил поверенный и ювелир халифа, именитый человек по имени Ибн аль-Кирнас. И это было такое важное лицо на базаре, что все, что продавалось в Багдаде по части прекрасных тканей, драгоценных предметов и украшений, молодых невольников и невольниц, — все продавалось не иначе как при его посредничестве или по его оценке. И вот однажды, когда Ибн аль-Кирнас сидел в своей лавке, он увидел вошедшего к нему старшего маклера, ведшего за руку молодую девушку невиданной красоты, прелести, изящества и совершенства. И, кроме чарующей наружности, эта молодая девушка обладала ученостью, знала все искусства, стихосложение, играла на разных музыкальных инструментах, пела и танцевала. Поэтому Ибн аль-Кирнас не колебался ни минуты и тотчас же купил ее за пять тысяч золотых динаров; и, нарядив ее в одеяние, стоившие тысячу динаров, пошел он представить ее эмиру правоверных. И провела она у него ночь. И он сам мог убедиться в ее дарованиях и разнообразных знаниях. И нашел он ее сведущей во всем и не имеющей себе равной в то время. Звали ее Сила Сердца, и была она черноволоса, а кожа ее отличалась удивительной свежестью.

А потому эмир правоверных, восхищенный своею новой невольницей, на другой день прислал за нее Ибн аль-Кирнасу десять тысяч динаров. И воспылал халиф такой страстью к этой молодой девушке, что стал пренебрегать двоюродной сестрой своей Сетт Зобейдой, дочерью Джафара[33], и покинул всех своих фавориток, и целый месяц оставался в ее покоях, выходя только по пятницам на молитву и затем спеша возвратиться. Вельможи царства нашли это чрезвычайно опасным и отправились с жалобами к великому визирю Джафару аль-Бармаки. И Джафар обещал поправить дело и стал ждать пятницы, чтобы увидеть халифа. И вошел он в мечеть и долго беседовал с халифом о любви и ее опасностях. И выслушал, не прерывая его, халиф, и ответил ему:

— Клянусь Аллахом! О Джафар, я ни при чем в этой истории и в этом выборе; виновато мое сердце, которое дало себя опутать путами любви, и я не знаю, каким способом освободить его.

Визирь сказал на это:

— Знай, о эмир правоверных, что любимица твоя Сила Сердца находится и будет впредь находиться в твоих руках, что подчинена твоей власти, что она раба из рабынь твоих; а тебе ведь известно, что, когда рука владеет, душа не стремится к обладанию. Я же хочу указать тебе средство к тому, чтобы сердце твое освободилось от пут любви: ты должен удаляться от нее по временам, например отправляясь на охоту или на рыбную ловлю. Возможно, что рыболовные сети помогут тебе освободиться от сетей, в которых держит тебя любовь. Это будет лучше для тебя, нежели заниматься в настоящую минуту государственными делами, потому что в том положении, в котором ты теперь находишься, эти занятия показались бы тебе слишком скучными.

И халиф ответил:

— Твоя мысль превосходна, о Джафар, сейчас же отправимся гулять!

И как только молитвы были закончены, они вышли из мечети, сели каждый на мула и поехали впереди конвоя за город, чтобы погулять по полям.

Пробродив по разным направлениям в жаркий день, они далеко опередили конвой и не обратили на это внимания, занявшись беседой, и, почувствовав сильную жажду, аль-Рашид сказал:

— О Джафар, меня мучит жажда. — И, осматриваясь, чтобы найти какое-нибудь жилище, он увидел вдали на бугорке что-то движущееся и спросил Джафара: — Видишь ты там то, что вижу я?

Визирь ответил:

— Да, эмир правоверных, я вижу что-то неопределенное там, на бугорке. Это, вероятно, какой-нибудь садовник или кто-то, кто сажает там огурцы. Во всяком случае, так как поблизости от него наверное есть вода, я побегу и принесу тебе воды.

Аль-Рашид ответил:

— Мой мул быстрее бежит, чем твой. Оставайся же здесь, жди конвоя нашего, я же сам отправлюсь пить к этому садовнику и вернусь сюда.

И, сказав это, аль-Рашид направил к бугорку своего мула и поскакал с быстротой вихря или потока, низвергающегося со скалы; и вмиг доскакал он до того человека, который был не кто иной, как рыбак Халиф. И увидел аль-Рашид, что на человеке том не было одежды, а только одна сеть, что он весь в пыли и в поту, что глаза у него красны и точно хотят выскочить из орбит, и взор блуждающий, и что на него страшно смотреть. И походил он в таком виде на одного из тех зловредных ифритов, которые бродят по пустынным местностям.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Вот и походил он в таком виде на одного из тех зловредных ифритов, которые бродят по пустынным местностям. Гарун пожелал ему мира, и Халиф ответил тем же, но с проклятием и бросив на него горящий, злобный взгляд.

И Гарун сказал ему:

— О человек, не можешь ли дать мне глоток воды?

А Халиф ответил ему:

— Слепой ты, что ли, или сумасшедший? Разве не видишь воду, которая течет за этим бугром?

Тогда Гарун объехал бугор и спустился к Тигру, где утолил жажду свою, растянувшись на животе, и напоил и мула своего. Потом вернулся он к Халифу и сказал ему:

— Что же ты делаешь здесь, о человек, и каким ремеслом занимаешься?

Халиф ответил:

— Поистине, этот вопрос еще более странен, нежели вопрос о воде. Разве не видишь у меня на плечах орудие моего ремесла?

И, взглянув на сеть, Гарун сказал:

— Ты, вероятно, рыбак?

Тот ответил:

— Ты сказал.

А Гарун спросил:

— Но что же сделал ты со своим верхним платьем и рубашкой?

При этих словах Халиф, потерявший все эти только что названные аль-Рашидом предметы, уже ни на минуту не сомневался, что видит перед собою вора, укравшего их на берегу, и, как молния бросившись со своего бугра на аль-Рашида, он схватил его мула под уздцы и закричал:

— Отдай мне мои вещи и перестань шутить плохую шутку!

Гарун ответил:

— Клянусь Аллахом, я не видел твоих вещей и не знаю, о чем ты говоришь!

Известно, что у Гаруна аль-Рашида были толстые щеки и очень маленький рот. Поэтому, вглядевшись в него пристальнее, Халиф решил, что это музыкант, играющий на кларнете, и закричал ему:

— Хочешь ты или нет отдать мне мои вещи, о кларнетист, или предпочитаешь затанцевать под ударами моей палки?

Когда халиф увидел над своею головою огромную дубину рыбака, он сказал себе: «Клянусь Аллахом! Мне не выдержать и половины удара такой палки!» И, не колеблясь ни минуты, он снял с себя свое прекрасное атласное одеяние и, подавая его Халифу, сказал:

— О человек, возьми это платье взамен твоих потерянных вещей.

Халиф же, взяв платье, повертел им во все стороны и сказал:

— О музыкант, мои вещи стоят вдесятеро дороже этого скверного изукрашенного платья!

Аль-Рашид же сказал:

— Пусть так, но все равно надень его, пока я не разыщу твою одежду.

И Халиф взял и надел; но, найдя его слишком длинным, он взял нож свой, привязанный к ручке рыбной корзины, и одним махом отрезал всю нижнюю треть платья, из которой сейчас же устроил себе тюрбан, между тем как платье теперь едва доходило ему до колен; но он нашел, что так удобнее, потому что короткое платье не так стесняет движения. Потом повернулся он к халифу и сказал:

— Аллах с тобой, музыкант, скажи, сколько же ты зарабатываешь в месяц своим ремеслом?

Не смея вызвать вновь неудовольствие спрашивавшего, халиф отвечал:

— Мое ремесло дает мне по десять динаров в месяц.

На это Халиф сказал с глубоким соболезнованием:

— Клянусь Аллахом, о бедняк, мне очень жаль тебя! Я же зарабатываю эти десять динаров за час, только закинув и вытащив сеть свою; и это потому, что в воде у меня сидит обезьяна, заботящаяся о моей выгоде и загоняющая каждый раз в мою сеть рыбу. Не хочешь ли, толстощекий музыкант, поступить ко мне на службу, чтобы научиться рыболовству и со временем сделаться моим товарищем и участником в прибыли? Ты начнешь с того, что будешь получать по пять динаров в день в качестве моего помощника. Но кроме того, эта дубина будет защищать тебя от требований твоего прежнего хозяина-музыканта, и, если понадобится, я берусь успокоить его одним ударом.

Аль-Рашид ответил:

— Я согласен на твое предложение.

Халиф же ему:

— Так слезай с мула и привяжи его где-нибудь, чтобы, когда нужно будет, он возил нам рыбу на рынок. Иди же скорей и начни учиться рыбачеству!

Тогда халиф, вздыхая в душе своей и растерянно озираясь по сторонам, слез со своего мула, привязал его, подобрал оставшуюся одежду, привязал полы рубашки к поясу и стал рядом с рыбаком, который сказал ему:

— О музыкант, возьмись за конец этой сети, перекинь ее на руку вот так и закинь в воду вот этак.

И аль-Рашид, призвав на помощь все свое мужество, исполнил в точности все, что приказывал ему Халиф: закинул сеть в воду и по прошествии некоторого времени хотел ее вытащить; но сеть была так тяжела, что он один не мог с ней справиться, и Халиф должен был помогать ему; вдвоем вытащили они сеть на берег, между тем как рыбак кричал своему помощнику:

— О проклятый музыкант, если сеть будет разорвана или попорчена о камни, я уж тебе задам! И как ты взял мою одежду, так я отниму у тебя твоего мула!

Но к счастью для Гаруна, сеть была цела, невредима и полна превосходнейшей рыбы. Иначе плохо пришлось бы Гаруну. Но ничего дурного не случилось, напротив, рыбак сказал Гаруну:

— О музыкант, ты очень некрасив собой, но, клянусь Аллахом, если ты будешь стараться, то со временем из тебя выйдет отличный рыбак.

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Некрасив ты собою, о музыкант, но, клянусь Аллахом, если ты будешь стараться, то со временем из тебя выйдет отличный рыбак. А пока лучше всего будет, если ты сядешь опять на своего мула и поедешь на базар, чтобы купить мне две большие корзины, в которые я и уложу лишнюю рыбу этого необычайного улова; я же останусь здесь, чтобы сторожить рыбу до твоего возвращения. И ничего другого тебе не остается делать, так как у меня есть весы, гири и все, что нужно для розничной продажи. Когда же мы придем на рыбный базар, тебе придется только держать весы и получать деньги с покупателей. Но ступай скорее за корзинами! А главное, не зевай там, на базаре, иначе моя палка прогуляется по твоей спине!

И халиф ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

Потом он поспешил отвязать мула, сел на него и пустил его в галоп; и, хохоча до упаду, он направился к Джафару, который, увидав его в таком странном наряде, поднял руки к небу и воскликнул:

— О эмир правоверных, тебе, вероятно, встретился на пути какой-нибудь прекрасный сад, и ты там лежал и катался по траве!

А халиф засмеялся, услышав эти слова визиря. Потом и другие стражи, родственники Джафара, поцеловали землю между рук халифа и сказали:

— О эмир правоверных, да продлит над тобою Аллах всякие радости и да удалит от тебя всякие заботы! Но по какой же причине ты так долго отсутствовал, между тем как покинул нас лишь для того, чтобы выпить глоток воды?

И халиф ответил им:

— Со мною только что случилось необыкновенное приключение, одно из самых забавных и удивительных.

И рассказал он им, что произошло между ним и Халифом-рыбаком и как отдал он ему свое атласное, искусно сработанное одеяние в возмещение якобы украденной им у него одежды.

Тогда Джафар воскликнул:

— Клянусь Аллахом, о эмир правоверных, когда я увидел тебя удаляющимся от нас в таком роскошном одеянии, я точно предчувствовал, что-то случится. Но это не большая беда, так как я сейчас же отправлюсь выкупать у рыбака одеяние, которое ты ему отдал.

Халиф еще громче рассмеялся и сказал:

— Тебе следовало подумать об этом раньше, так как простак уже перекроил мое платье по своему росту, отрезал от него добрую треть и сделал себе из отрезанного куска тюрбан. Но, о Джафар, право, с меня довольно и одной рыбной ловли, и меня нисколько не привлекает повторение этого занятия. К тому же я за один раз выловил столько рыбы, что мне нечего желать еще большого успеха; рыбы я наловил изумительное количество, и она находится там, на берегу, под охраной моего хозяина Халифа, ожидающего только моего возвращения с корзинами, чтобы отправиться продавать на базар мой улов.

А Джафар сказал:

— О эмир правоверных, так я иду сгонять к вам двоим покупателей!

Гарун же воскликнул:

— О Джафар, клянусь заслугами моих предков! Обещаю по динарию за каждую рыбу всем, кто пойдет покупать мой улов у хозяина моего Халифа!

Тогда Джафар крикнул стражам:

— Го! Стражи, бегите на берег моря и принесите рыбы эмиру правоверных!

И тотчас же все стражи побежали к указанному месту и увидели там Халифа, стерегущего улов; и окружили они его, как ястребы окружают добычу свою, и стали вырывать друг у друга рыбу, грудой лежавшую перед ним, и стали спорить, несмотря на дубину, которой грозил им встревоженный Халиф. И в конце концов Халиф почувствовал себя побежденным численностью нападавших и воскликнул:

— Без сомнения, эта рыба — райская рыба!

И, раздавая удары направо и налево, он успел спасти от разграбления две превосходнейшие из всего улова рыбы; и взял он их, в каждую руку по рыбе, и убежал в воду, чтобы избавиться от тех, кого принимал за разбойников и грабителей. И, стоя в воде, далеко от берега, он поднял высоко над головой своей рыб и воскликнул:

— О Аллах, ценою этих рыб Твоего рая умоляю Тебя, сделай так, чтобы помощник мой, музыкант, пришел поскорее!

Не успел он это произнести, как один из стражей, негр, замешкавшийся в пути и прискакавший на берег последним, не найдя и следов рыбы, стал осматриваться и увидел Халифа, стоявшего в воде и державшего по рыбе в каждой руке. И закричал он ему:

— О рыбак, иди сюда!

Но Халиф ответил ему страшным ругательством. Услышав его, негр взбесился, поднял копье и, прицелившись в рыбака, закричал:

— Ступай сюда и продай мне свою рыбу за какую хочешь цену, а не то не желаешь ли получить это копье в живот?

Халиф же ответил ему:

— Не закалывай меня, негодяй! Лучше отдать тебе рыбу, чем лишиться жизни!

И вылез он из воды и с презрением бросил рыбу негру, который поднял ее и завернул в роскошно вышитый платок; потом он опустил руку в карман за деньгами, но в кармане ничего не оказалось; и сказал он тогда рыбаку:

— Клянусь Аллахом, о рыбак, тебе не везет, так как у меня в настоящую минуту нет ни драхмы в кармане! Но приходи завтра во дворец и спроси негра-евнуха Сандала. Слуги приведут тебя ко мне, и ты встретишь у меня щедрое гостеприимство и получишь то, что даст тебе твое счастье, и уйдешь затем с миром.

Халиф не осмелился перечить, но бросил на евнуха взгляд более красноречивый, нежели тысяча самых ужасных ругательств и обвинений в блуде с собственной матерью или сестрой его, и пошел по направлению к Багдаду, ударяя одною рукою о другую и с горечью и насмешкой говоря себе: «Воистину, вот с самого утра благословеннейший день моей жизни! Нечего сказать!»

И вошел он в городские ворота и дошел до входа на базар.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и скромно умолкла.

А когда наступила

она продолжила:

Подошел он ко входу на базар. Когда же прохожие и торговцы увидели рыбака Халифа, несущего на спине сеть, корзину и палку и вместе с тем одетого в роскошное платье и тюрбан, стоившие не менее тысячи динаров, они окружили его и пошли за ним, чтобы узнать, в чем дело, и наконец дошли до лавки портного самого халифа. Портной, взглянув на рыбака, тотчас же узнал одежду, которую еще недавно отправил эмиру правоверных. И закричал он Халифу-рыбаку:

— О Халиф, откуда у тебя это платье?

А Халиф, рассерженный и не в духе, ответил ему, смерив его глазами:

— А тебе какое дело, пакостная ты рожа?! Ну все равно знай, — видишь, я ничего не скрываю, — что это платье дано мне учеником, которого я обучаю рыболовному ремеслу и который стал моим помощником. И дал он мне его только для того, чтобы не отрезали ему руку за кражу моего собственного платья.

При этих словах портной понял, что халиф, по всей вероятности, повстречался с рыбаком во время прогулки своей и ради шутки утащил у него одежду. И оставил он Халифа в покое, а тот пошел своей дорогой и пришел домой, где мы его и встретим завтра.

Но пора нам узнать о том, что случилось во дворце во время отсутствия халифа Гаруна аль-Рашида. А случились там крайне важные вещи.

Мы знаем, что халиф выехал из дворца с Джафаром только для того, чтобы подышать воздухом полей и развеяться на некоторое время от поглощавшей его страсти к Силе Сердца. Но не его одного терзала страсть. Супруга и двоюродная сестра его Сетт Зобейда не могла ни есть, ни пить, ни спать с того дня, как прибыла во дворец молодая девушка, сделавшаяся исключительною любимицею эмира правоверных. Душа Зобейды была переполнена ревнивыми чувствами, которые женщины всегда питают к своим соперницам. И чтобы отомстить за постоянное оскорбление, умалявшее ее и в собственных глазах, и в глазах окружающих, она ждала только удобного случая: случайного отсутствие халифа, его путешествия или какого-нибудь занятия, которое развязало бы ей руки.

Поэтому, как только она узнала, что халиф уехал на охоту и на рыбную ловлю, она велела приготовить в своих покоях роскошный пир, на котором вдоволь было и напитков, и фарфоровых блюд, наполненных печеньем и засахаренными плодами. И послала она самым торжественным образом пригласить Силу Сердца, приказав невольницам сказать ей: «Госпожа наша Сетт Зобейда, дочь Джафара, супруга эмира правоверных, приглашает тебя сегодня на пир, который дает в твою честь, о госпожа наша Сила Сердца. Сегодня она принимала лекарство, а так как для того, чтобы оно хорошо подействовало, нужно, чтобы радовалась душа и успокаивался ум, то она нашла, что лучшая радость и лучшее успокоение могут быть даны ей только видом твоим и дивным пением твоим, о котором она слышала восторженные отзывы самого халифа. И она желает сама послушать тебя».

Сила Сердца на это ответила:

— Слушаю и повинуюсь Аллаху и госпоже нашей Сетт Зобейде!

И тотчас же встала она; и не знала она, что готовят ей таинственные предначертания судьбы. И взяла она необходимые ей музыкальные инструменты и последовала за старшим евнухом в покои Сетт Зобейды.

Когда же она явилась к супруге халифа, то несколько раз поцеловала землю между рук ее, потом поднялась и бесконечно приятным голосом сказала:

— Мир пологу и дивному покрывалу этого гарема, мир той, которая принадлежит к числу потомков пророка и унаследовала добродетели Аббасидов! Да продлит Аллах счастье госпожи нашей до тех пор, пока дни и ночи будут сменять друг друга!

И, произнеся это приветствие, она отступила в ряды других женщин и служанок. Тогда Сетт Зобейда, лежавшая на большом бархатном диване, медленно подняла глаза свои на любимицу халифа и пристально посмотрела на нее. И ослепила ее красота…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И ослепила ее красота этой молодой девушки, волосы которой были темнее ночи, щеки напоминали лепестки розы, груди походили на гранаты, глаза сверкали, веки были полны неги, чело сияло, а лицо было прекрасно, как луна. Точно солнце всходило над челом ее, точно ночь опускалась на волосы ее; мускус мог бы добываться из отвердевшего дыхания ее, и цветы заимствовали у нее свою прелесть и благоухание; луна сияла лишь светом чела ее; ветви деревьев качались, как гибкий стан ее, а звезды сверкали только из глаз ее; луки воинов сгибались лишь в подражание бровям ее, а морские кораллы получали свою окраску от губ ее. И если она сердилась, любовники ее падали на землю бездыханными. И когда она успокаивалась, души возвращались в бездыханные тела. Взор ее очаровывал и подчинял ей весь мир. Это действительно было чудо красоты, она была гордостью своего времени и славой Того, Кто создал ее и довел Свое создание до совершенства.

Полюбовавшись ею и рассмотрев ее во всех подробностях, Сетт Зобейда сказала ей:

— Мир и дружба тебе! Добро пожаловать к нам, о Сила Сердца! Садись и развлеки нас своим искусством и красотою исполнения!

И девушка ответила:

— Слушаю и повинуюсь!

Потом она села и, протянув руку, взяла прежде всего тамбурин, дивный инструмент; и поэт, глядя на нее в эту минуту, мог бы сказать о ней:

И когда зазвучал под ее пальцами звонкий инструмент, она пропела, аккомпанируя себе, следующие сочиненные ею стихи:

И пропела она эти строки таким дивным голосом, что птицы небесные остановили свой полет и стены дворца заплясали от восхищения. Тогда Сила Сердца оставила тамбурин и взяла тростниковую флейту, которую прижала к губам и тронула пальцами. И в эту минуту можно было бы сказать о ней словами поэта:

И, восхитив присутствующих мелодией, исполненной на флейте, она отложила ее и взяла лютню, дивный инструмент, который настроила, потом прижала к себе, наклоняясь над его округлостью с нежностью матери, склоняющейся к ребенку, — и не осталось сомнения, что именно о ней и о ее лютне сказал поэт:

Потом исполнила она прелюдию в четырнадцати различных тонах и пропела длинную песню, аккомпанируя себе на лютне, и привела в восторг всех, кто видел ее, и восхитила всех, кто слышал ее.

Затем, после игры на различных инструментах и пения, Сила Сердца встала, полная грации и гибкости, и протанцевала. После этого она села и стала показывать разные фокусы с кубками и другие, и все это с такой ловкостью и искусством, что сама Сетт Зобейда, несмотря на свою ревность, досаду и желание мести, чуть не влюбилась в нее и не призналась в своей любви. Но она вовремя подавила в себе этот порыв, подумав, однако, в душе своей: «Конечно, аль-Рашида нельзя порицать за то, что он влюбился в нее».

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Конечно, аль-Рашида нельзя порицать за то, что он так влюбился в нее.

И приказала она невольницам подать угощение, и ненависть взяла вверх над ее первым чувством. Впрочем, она не вполне изгнала из сердца своего всякую жалость и вместо первоначального замысла своего отравить соперницу и избавиться от нее таким образом навсегда она удовольствовалась тем, что велела подмешать к лакомствам, предложенным Силе Сердца сильную дозу снотворного, банжа. И как только фаворитка прикоснулась губами к кусочку такого лакомства, голова ее запрокинулась и она впала в глубокий обморок. Притворившись огорченной, Сетт Зобейда приказала невольницам отнести ее в потайную залу. Потом велела распространить известие о ее смерти, происшедшей будто бы оттого, что она подавилась, слишком поспешно глотая пищу, и было устроено подобие торжественных похорон, и на скорую руку воздвигли великолепный памятник в дворцовом саду.

Все это происходило в отсутствие халифа. Но когда после приключения своего с Халифом-рыбаком он возвратился во дворец, то первой заботой его было спросить у евнухов о возлюбленной Сила Сердца.

И евнухи, которым Сетт Зобейда пригрозила повешением, в случае если они проболтаются, ответили халифу мрачными голосами:

— Увы, о господин наш, да продлит Аллах дни твои и да пошлет Он на голову твою счастье, которое предназначалось госпоже нашей Сила Сердца! Твое отсутствие, о эмир правоверных, привело ее в такое отчаяние и причинило такую печаль, что она не в силах была перенести его и внезапно скончалась. И теперь она почивает в мире Господа своего.

Услышав это, халиф стал бегать по дворцу как безумный, затыкая уши и спрашивая о своей возлюбленной у всех, кого встречал. И все встречавшиеся бросались плашмя на пол или прятались за колоннами. И пришел он в сад, где возвышался памятник над мнимой могилой любимицы его, и бросился он лбом на мрамор, и, простирая руки, залился слезами и воскликнул:

И продолжал халиф рыдать и изливал свое горе целый час. После этого он заперся в своих покоях, не желая слушать утешений, не желая принимать супруги своей и никого из приближенных.

Сетт Зобейда же, видя, что хитрость ее удалась, приказала тайно положить Силу Сердца в платяной сундук (так как действие снотворного снадобья еще продолжалось) и велела двум доверенным рабам вынести сундук из дворца и продать его первому попавшемуся покупателю с условием, что не будут поднимать крышку.

Вот и все, что случилось с ними.

А о рыбаке Халифе вот что скажу. Когда на другой день после рыбной ловли он проснулся, первая мысль его была о негре, не заплатившем ему за две рыбы, и сказал он себе: «Пожалуй, действительно лучшее, что я могу сделать, — это пойти справиться во дворец об этом проклятом евнухе Сандале, сыне потаскухи с широкими ноздрями, поскольку он сам же мне это и посоветовал. А если он не захочет платить, клянусь Аллахом, я возьму его самого!»

И пошел рыбак к дворцу.

Когда же он явился туда, то нашел всех в необыкновенном волнении и смятении; и у самого входа встретил он Сандала, сидевшего среди почтительной группы других негров, спорившего и размахивающего руками. И подошел он к нему, и, когда молодой мамелюк хотел загородить ему дорогу, он оттолкнул его и крикнул:

— Иди ты, сын потаскухи!

Услыхав это ругательство, Сандал обернулся и узнал Хали-фа-рыбака. Евнух засмеялся и велел ему подойти; Халиф подошел и сказал:

— Клянусь Аллахом! Я узнал бы тебя из тысячи, о мой белоку-ренький, о тюльпанчик мой!

Евнух расхохотался при этих словах и дружелюбно сказал ему:

— Присядь на минутку, о господин мой Халиф. Я сейчас уплачу тебе свой долг.

И опустил он руку в карман, чтобы взять деньги и отдать ему, как вдруг раздался крик, возвещающий о появлении великого визиря Джафара, выходившего от халифа…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Тут опустил евнух руку в карман, чтобы взять деньги и отдать ему, как вдруг раздался крик, возвещавший о появлении великого визиря Джафара, выходившего от халифа, поэтому евнухи, невольники и молодые мамелюки встали и выстроились в два ряда; Сандал, которому великий визирь знаком руки дал понять, что желает говорить с ним, оставил рыбака и поспешил к великому визирю. И долго говорили они, прохаживаясь взад и вперед.

Когда Халиф увидел, что евнух не возвращается к нему, он счел это хитростью с его стороны и подумал, что негр не хочет платить, тем более что евнух, казалось, совершенно забыл о нем и так мало обращал внимания на него, как будто его и не было на свете. Рыбак заволновался и стал издали делать евнуху знаки, что он, мол, должен вернуться. Но так как евнух ничего не замечал, то рыбак насмешливо крикнул ему:

— О господин мой Тюльпан, отдай мне то, что мне следует получить, чтобы я мог уйти!

Евнух же очень смутился этим обращением по причине присутствия Джафара и не хотел отвечать, напротив, он стал говорить с еще большим оживлением, чтобы отвлечь внимание великого визиря; но все было напрасно. Халиф подошел к ним и громовым голосом закричал, размахивая руками:

— Ах ты, неоплатный должник, негодяй! Пусть Аллах лишит всего бесчестных, отнимающих у бедняков их достояние! — Потом, переменив тон, он закричал ему с насмешкой: — Отдаю себя под твое покровительство, о господин мой Пустое Брюхо! И умоляю тебя отдать, что следует, чтобы я мог уйти!

Евнух смутился до последних пределов, так как на этот раз Джафар все видел и слышал, но, не понимая, в чем дело, он спросил у евнуха:

— Что же такое случилось с этим бедным человеком и кто мог отнять у него его добро?

Евнух же ответил:

— О господин мой, разве ты не знаешь, кто этот человек?

Джафар ответил:

— Клянусь Аллахом, как же мне знать, когда вижу его первый раз в жизни?

Евнух сказал:

— О господин наш, это именно тот рыбак, из-за чьей рыбы мы спорили вчера, желая отнести ее халифу. Я же обещал ему деньги за две последние рыбы, которые у него оставались, и велел ему прийти сегодня, чтобы расплатиться с ним. Я и хотел заплатить ему, когда должен был прибежать с стать между рук твоих. Вот почему этот простак рассердился и обращается ко мне с такими словами.

Услышав это объяснение, Джафар слегка улыбнулся и сказал евнуху:

— Как же мог ты, о старший из евнухов, не оказать достаточного внимания и уважение господину самого эмира правоверных. Бедный Сандал, что скажет халиф, когда узнает, что ты не оказал всевозможного почтения его товарищу и господину, Халифу-рыбаку! — Потом Джафар вдруг прибавил: — О Сандал, не дай ему уйти, потому что он пришел как нельзя более кстати. В настоящую минуту халиф крайне опечален, душа его скорбит, грудь сжимается по причине смерти его любимицы Сила Сердца; я напрасно старался утешить его всеми обычными способами. Но, быть может, при помощи этого Халифа-рыбака нам удастся развеселить его. Задержи его, а я постараюсь узнать, как смотрит на это халиф.

И евнух Сандал ответил:

— О господин мой, делай то, что найдешь своевременным. Да сохранит тебя Аллах и да оградит Он тебя, о столп и краеугольный камень царства и династии эмира правоверных! И да осенит ее покров защиты Всевышнего! И да останутся на много веков неприкосновенными ветвь, ствол и корень!

После этого он поспешил к Халифу-рыбаку, между тем как Джафар отправился к халифу. Рыбак же, увидев наконец приближающегося к нему евнуха, сказал ему:

— А! Вот и ты, Пустое Брюхо! — И когда евнух приказал мамелюкам задержать рыбака и помешать ему уйти, Халиф закричал ему: — Ну вот, так я и знал! Должник становится заимодавцем и истец ответчиком. Ах ты, тюльпан моего зебба, я пришел затем, чтобы получить мне причитающееся, а меня хотят вести в тюрьму под предлогом недоимки!

Вот и все, что было с ним.

Что касается халифа, то Джафар, войдя к нему, нашел его в беспредельной печали. Халиф обхватил голову свою обеими руками, а грудь его разрывалась от рыданий. И шептал он такие стихи:

Когда Джафар явился между рук халифа, то сказал ему:

— Мир тебе, о эмир правоверных, о защитник веры нашей, страж ее чести, о потомок дяди великого пророка! Да будет молитва и мир Аллаха над ним и над всеми потомками его без исключения!

Халиф взглянул на Джафара глазами, полными слез и скорби, и ответил ему…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Полными скорби и слез глазами взглянул халиф на Джафара и ответил ему:

— И тебе, о Джафар, мир Аллаха и милосердие и благословение Его!

Джафар же спросил:

— Дозволяет ли повелитель правоверных рабу своему говорить или же запрещает?

Аль-Рашид ответил:

— С каких же пор, о Джафар, запрещено тебе говорить со мною, тебе, господину и главе всех моих визирей? Скажи мне все, что имеешь сказать!

Тогда Джафар сказал:

— О господин наш, когда я выходил из дворца, то увидел у входа стоявшего среди евнухов хозяина и учителя твоего, Халифа-рыбака, который очень был недоволен тобою и жаловался на тебя, говоря: «Слава Аллаху! Ничего не понимаю из того, что со мною случается!

Я учил его ловить рыбу, и не только не сказал он мне за это спасибо, но еще и уехал за корзинами и до сих пор не вернулся. Разве так поступают хорошие товарищи и ученики? И разве так расплачиваются с хозяином?» Я же, о эмир правоверных, поспешил известить тебя об этом, для того чтобы ты, если желаешь продолжать товарищество с ним, то и продолжал бы; в противном же случае чтобы ты известил его о прекращении вашего договора, и тогда он может подыскать себе другого товарища и помощника.

Когда халиф услышал такие слова визиря, он, несмотря на душившие его рыдания, не мог удержаться от улыбки, а затем расхохотался и вдруг почувствовал, что сердце его успокаивается, и сказал Джафару:

— Заклинаю тебя жизнью моей, о Джафар, скажи мне правду! Действительно ли Халиф-рыбак находится у дверей дворца?

И Джафар отвечал:

— Клянусь твоей жизнью, о эмир правоверных! Халиф собственной персоной стоит у дверей.

А Гарун сказал:

— О Джафар, именем Аллаха я должен сегодня же воздать ему справедливость по заслугам его и отдать ему то, что следует. Если Аллах чрез мое посредство пошлет ему муки и страдания, то он получит их полностью; если же, напротив, Он предназначил ему благосостояние и счастье, то он их получит.

И, сказав это, халиф взял большой лист бумаги, разрезал его на мелкие куски одинаковой величины и сказал:

— О Джафар, напиши собственноручно на двадцати этих листочках цифры денежных сумм от одного до тысячи динаров, а также названия всех должностей царства моего, начиная с должности халифа, эмира, визиря, старшего придворного и кончая самыми ничтожными придворными должностями; затем напиши на других двадцати клочках бумаги все виды наказаний и пыток, от палочных ударов до смертной казни.

И Джафар ответил:

— Слушаю и повинуюсь!

И взял он калям и написал собственноручно на листочках все, что было ему указано халифом: «тысяча динаров», «старший придворный», «эмир», «халиф», «смерть», «тюрьма», «палочные удары» и тому подобное. Потом сложил одинаково все листочки, бросил в золотой тазик, подал его халифу, который сказал ему:

— О Джафар, клянусь священными заслугами святых предков моих и царственными предками моими Хамзой и Акилом, что, когда Халиф-рыбак придет сюда, я прикажу ему вытащить один из этих клочков бумаги, содержание которых известно лишь мне и тебе, и дарую ему все, что будет там написано, что бы там ни значилось. И если даже ему выпадет «халиф», я тотчас же отрекусь от престола в его пользу и великодушно передам его ему. Но если, напротив, на долю его выпадет «повешение», или «изуродование», или «кастрация», или какой бы то ни было род смерти, то я и это приведу в исполнение без всякой пощады. Иди же за ним и немедленно приведи его сюда!

Услышав такие речи, Джафар сказал себе: «Один Аллах всемогущ и славен! Возможно, этот бедняк вытянет плохой жребий, который приведет его к погибели, и тогда я поневоле буду первой причиной его несчастья. Халиф ведь поклялся, и нечего и думать, чтоб он изменил свое решение. Значит, мне остается только идти за этим бедняком. И случится лишь то, что предопределено Аллахом».

Потом визирь подошел к рыбаку, взял его за руку и хотел уже тащить во дворец. Но рыбак, не перестававший волноваться, жаловаться на свой арест и каяться, что пришел к дворцу, чуть не лишился рассудка при этом и закричал:

— Какой я был глупец, что пришел сюда к этому черному евнуху, зловещей птице, губастому сыну потаскухи, Пустому Брюху!

Но Джафар сказал ему:

— Идем, ступай за мной!

И потащил он его, а впереди и за ними шла целая толпа невольников, взрослых и мальчиков, которых не переставал осыпать ругательствами Халиф. И провели его через семь длинных коридоров, и Джафар сказал ему:

— Внимание! О Халиф, ты сейчас предстанешь перед лицом эмира правоверных, защитника веры! — И, приподняв широкий занавес, он втолкнул его в приемную залу, где сидел на троне сам Гарун аль-Рашид, окруженный своими эмирами и придворными чинами.

Халиф, не имевший ни малейшего понятия о том, кто перед ним, нисколько не смутился; но, внимательно вглядевшись в восседавшего во всей своей славе Гаруна аль-Рашида, он подошел к нему и, громко рассмеявшись, сказал ему:

— Ах, так вот ты где, музыкант! Как ты думаешь, честно это было с твоей стороны заставить меня одного сторожить рыбу, когда я научил тебя рыболовству и поручил тебе купить мне две корзины? Ты бросил меня без всякой защиты от целой кучи евнухов, которые налетели, как стая коршунов, и украли у меня рыбу, за которую я получил бы по меньшей мере сто динаров, и, кроме того, по твоей же милости происходит со мною все это и держат меня здесь среди этих людей. Но ты, музыкант, скажи мне, кто тебя-то забрал и посадил на этот стул?

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

А ты, музыкант, скажи мне, кто тебя-то забрал и посадил на этот стул?

При этих словах Халифа Гарун улыбнулся и, взяв в руки золотой тазик с бумажками, приготовленными Джафаром, сказал:

— Подойди сюда, о Халиф, и вытяни одну бумажку из всех.

Но Халиф расхохотался и воскликнул:

— Как?! О музыкант, ты уже переменил ремесло и бросил свою музыку?! Ты сделался теперь звездочетом?! А вчера был учеником у рыбака! Поверь мне, музыкант, это тебя до добра не доведет! Если берешься за все, то никакого из этого проку не выйдет! Брось же свою астрологию и становись опять музыкантом или же возвращайся ко мне и учись ловить рыбу!

Он еще продолжал бы говорить, но Джафар подошел к нему и сказал:

— Довольно разговаривать! Вынимай билетик, как приказал тебе эмир правоверных. — И толкнул он его к престолу.

Тогда Халиф, продолжая упираться, подошел, ругаясь, к золотому тазику и, тяжело опустив в него руку, вытащил целую пригоршню бумажек. Но следивший за ним Джафар велел ему оставить их и взять только одну. Халиф оттолкнул его локтем, снова опустил руку, на этот раз вынул только один билетик и сказал:

— Ни за что не возьму больше к себе на службу этого толстощекого музыканта, этого звездочета-гадальщика!

И, проговорив это, он развернул бумажку и, держа ее вверх ногами, так как не умел читать, подал халифу, говоря:

— Не скажешь ли мне, музыкант, какое предсказание там написано? Да смотри, ничего не утаивай!

Халиф взял бумажку и, не читая, в свою очередь, передал ее Джафару и сказал:

— Прочти вслух, что там написано.

И взял Джафар бумажку, прочел, поднял руки к небу и воскликнул:

— Один Аллах всемогущ и славен!

А халиф, улыбаясь, спросил Джафара:

— Надеюсь, хорошие вести, Джафар? Что же? Говори! Должен ли я сойти с престола? Следует ли возвести на него Халифа? Или следует его повесить?

Джафар же с сожалением сказал:

— О эмир правоверных, здесь написано: «Сто палок рыбаку Халифу».

Тогда халиф, не обращая внимания ни на крики, ни на возражения рыбака, сказал:

— Пусть приговор приведут в исполнение!

Меченосец Масрур велел схватить безумно вопившего рыбака, положить его ничком и отсчитать ему сто палочных ударов — ни больше ни меньше. Рыбак, не чувствовавший никакой боли, так как успел закалить свою кожу, тем не менее кричал страшнейшим образом и проклинал музыканта. А халиф смеялся до чрезвычайности. И когда дело было закончено, рыбак встал как ни в чем не бывало и воскликнул:

— Да проклянет Аллах твою музыку, толстощекий! С каких это пор порядочные люди позволяют себе такие шутки?

Джафар же, у которого была добрая душа и жалостливое сердце, обратился к халифу и сказал ему:

— О эмир правоверных, позволь рыбаку вытянуть еще одну бумажку. Быть может, на этот раз судьба будет к нему милостивее. К тому же ты ведь не захочешь, чтобы твой прежний хозяин удалился от потока твоей щедрости, не утолив в нем жажды своей?

Гарун ответил:

— Клянусь Аллахом, о Джафар, ты очень неосторожен. Тебе известно, что цари не имеют привычки не исполнять своих клятв и обещаний. Поэтому ты должен наперед знать, что, если рыбаку, вытащившему второй билетик, выпадет «повешение», он и будет повешен без всякой пощады. А ты, таким образом, будешь причиной его смерти.

Джафар ответил на это:

— Клянусь Аллахом, о эмир правоверных, смерть бедняка предпочтительнее его жизни!

Халиф сказал:

— Хорошо. Пусть вытянет второй билет.

Но рыбак повернулся к халифу и воскликнул:

— О зловещий музыкант, да наградит тебя Аллах за твою щедрость! Но скажи мне, не можешь ли ты найти в Багдаде кого-нибудь другого для такой прекрасной пробы? Или уж в целом Багдаде один я гожусь для этого?

Но Джафар подошел к нему и сказал:

— Возьми еще билетик, и Аллах выберет за тебя.

Тогда Халиф опустил руку в золотой тазик и вынул бумажку, которую и передал Джафару. Джафар развернул, прочитал и молча опустил глаза. Гарун спокойным голосом спросил:

— Почему же ты молчишь, о сын Яхьи?

Джафар же ответил:

— О эмир правоверных, на этой бумажке ничего не написано. Она пустая.

И Гарун сказал:

— Вот видишь! Не у нас ждет этого рыбака счастье. Скажи же ему, чтобы он скорее уходил с глаз моих долой. Я достаточно насмотрелся на него.

Но Джафар сказал:

— О эмир правоверных, заклинаю тебя священными заслугами твоих святых предков, позволь рыбаку вытянуть еще один билет! Быть может, он таким образом получит возможность прокормить себя.

Аль-Рашид ответил:

— Хорошо, пусть возьмет третий билет, но больше ни одного!

И Джафар сказал Халифу:

— Ну, бедняк, бери третий и последний!

В эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

О бедняк, бери третий и последний!

И вытащил Халиф еще один билет, и Джафар взял его и прочел вслух:

— «Один динар рыбаку».

Услышав это, Халиф-рыбак воскликнул:

— Проклятие тебе, зловещий музыкант! За сто палок один динар?! Вот так щедрость! Да отплатит тебе за это Аллах в Судный день!

Халиф смеялся от души, а Джафар, которому удалось в конце концов развеселить его, взял рыбака за руку и вывел из тронной залы.

Когда Халиф дошел до ворот дворца, ему повстречался евнух Сандал, который подозвал его и сказал ему:

— Ступай сюда, Халиф! Поделись же с нами щедротами, которыми наградил тебя эмир правоверных!

А рыбак ответил:

— Ах ты, деготь черномазый, хочешь делить? Ну так получай пятьдесят палок на свою черную кожу! А пока тебя угощает ими в аду Иблис, вот динар, который дал мне музыкант, господин твой.

И бросил он ему в лицо динар, который положил ему в руку Джафар, и хотел идти прочь своей дорогой. Но евнух побежал за ним и, вынув из кармана своего кошелек со ста динарами, подал его Халифу, говоря:

— О рыбак, возьми эти сто динаров; это за рыбу, которую я вчера купил у тебя, и ступай с миром!

Халиф при виде этих денег очень обрадовался, взял кошелек, а также и полученный от Джафара динар и, забыв о своей незадаче и о только что полученном наказании, простился с евнухом и вернулся к себе торжествующий и беспредельно восхищенный.

А теперь расскажу вот что. Так как Аллах, постановив что-нибудь, всегда приводит это в исполнение и так как на этот раз Его веление касалось именно Халифа-рыбака, то воля Его должна была свершиться. Проходя по базару, чтобы вернуться в свою хижину, Халиф наткнулся на пути, у невольничьего рынка, на довольно большую толпу людей, которые все смотрели на что-то. И спросил себя Халиф: «На что же все они смотрят?» И, побуждаемый любопытством, он пробрался сквозь толпу, расталкивая торговцев и маклеров, богатых и бедных, которые, узнав его, смеялись и говорили друг другу:

— Дорогу! Дорогу богатому молодцу, который скупит весь базар! Дорогу великолепному Халифу!

Халиф же, нимало не смущаясь и с радостью ощущая сто динаров, лежащих у него в поясе, пробирался в первый ряд, чтобы узнать, в чем дело. И увидел он старика, перед которым стоял сундук, а на сундуке сидел невольник. Старик продавал свой товар и кричал:

— О купцы! О богачи! О благородные жители нашего города! Кто из вас желает выгодно поместить свои деньги, получить сто на сто, купив сундук с неизвестным нам содержимым, хороший сундук из дворца Сетт Зобейды, дочери Джафара, супруги эмира правоверных? Предлагайте цену! И да благословит Аллах того, кто больше даст на аукционе!

Но все отвечали молчанием, никто из купцов не решался купить этот сундук с неизвестным содержимым, и все боялись, что тут кроется какой-нибудь обман. Наконец один заговорил и сказал:

— Клянусь Аллахом! Это очень рискованное дело! Однако я предложу кое-что, но только пусть не упрекают меня. Так вот, я скажу свое слово, но не корить! Двадцать динаров и ни одним больше!

Но другой купец сейчас же набил цену, закричав:

— Даю пятьдесят!

И другие стали набивать, и предложения дошли до ста динаров.

Тогда старик закричал:

— Кто больше? Даст кто больше, о купцы? Последний предлагал сто! Больше никто?

Тогда Халиф возвысил голос и сказал:

— Я! Сто и один динар!

При этих словах Халифа, о котором все знали, что денег у него так же мало, как в начисто выбитым и вычищенном ковре, купцы подумали, что рыбак шутит, и засмеялись. Но Халиф распустил свой пояс и громко и сердито повторил:

— Сто и один динар!

Тогда аукционист, не обращая внимания на смех торговцев, сказал:

— Именем Аллаха! Сундук за ним! Продаю его только ему!

А потом прибавил:

— Слушай, рыбак, плати сто один и бери сундук со всем, что в нем заключается. Да благословит Аллах этот торг! И будь счастлив своей покупкой!

Халиф высыпал деньги из своего пояса — ровно сто один динар — в руки продавца, и торг состоялся с полного и обоюдного согласия сторон. И с той поры сундук сделался собственностью Халифа-рыбака.

Тогда все базарные носильщики, узнав, что торг заключен, бросились к сундуку и стали ссориться между собою из-за того, кто понесет его за плату. Но это не входило в расчет несчастного Халифа, который отдал за покупку последние деньги, так что ему не на что было купить даже луковицу. Носильщики же продолжали драться, вырывая друг у друга сундук, пока не вмешались наконец в дело купцы, которые разняли их и сказали:

— Носильщик Зораик пришел первым. Ему и нести.

И прогнали они всех остальных и, несмотря на возражение Халифа, который хотел нести сундук сам, взвалили покупку на плечи Зораику и велели ему идти следом за господином его Халифом. И пошел носильщик с сундуком на спине за Халифом.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И пошел носильщик с сундуком на спине за Халифом. Халиф же шел и думал в душе своей: «У меня не осталось ни золота, ни серебра, ни меди, ими даже и не пахнет! И каким же образом заплачу я этому проклятому носильщику, когда приду домой? И зачем понадобилось мне покупать этот злосчастный сундук? И как могла прийти мне в голову такая мысль? Но что предначертано судьбой, то должно случиться! Я же, чтобы вывернуться из этого дела с носильщиком, заставлю его походить и побегать по улицам, пока он не выбьется из сил. Тогда он сам не захочет идти дальше. А я воспользуюсь его отказом и, в свою очередь, откажусь платить ему и сам понесу свой сундук».

И, придумав такой выход из затруднения, он тотчас же стал приводить свое намерение в исполнение. Он принялся водить его по всему городу, из улицы в улицу, с площади на площадь, и так с полудня до заката солнца. Носильщик выбился из сил, начал роптать, ворчать и решился наконец сказать Халифу:

— О господин мой, да где же дом твой?

Халиф же ответил:

— Клянусь Аллахом, еще вчера знал я, где он стоит, а сегодня совсем забыл. Вот я и ищу вместе с тобою это место.

Носильщик сказал:

— Заплати мне, что следует, и забирай свой сундук!

Халиф же сказал:

— Подожди еще немного и иди потише, чтобы я мог собраться с мыслями и вспомнить, где стоит мой дом.

Спустя некоторое время, когда носильщик снова заныл и заворчал что-то сквозь зубы, он сказал ему:

— О Зораик, у меня нет с собою денег, и я не могу сейчас заплатить тебе. Я оставил деньги дома, а где мой дом — забыл.

И в то время как носильщик, изнемогая от усталости, остановился и хотел было поставить сундук на землю, один из знакомых Халифа, проходя мимо, хлопнул его по плечу и сказал:

— Да это ты, Халиф? Что же ты делаешь в этом квартале, так далеко от своего дома? И что такое несет тебе этот человек?

Но не успел растерявшийся Халиф ответить ему, как носильщик Зораик обратился к тому прохожему и спросил:

— О дядя, где же дом Халифа?

Человек тот ответил:

— Клянусь Аллахом! Вот так вопрос! Квартира Халифа находится как раз на другом конце Багдада, в полуразрушенном хане, у рыбного рынка, в квартале Рисафи!

И ушел он, смеясь.

Тогда Зораик-носильщик сказал Халифу-рыбаку:

— Ступай, о негодяй! Чтоб тебе не жить и не ходить! — И заставил он его идти впереди себя и довести до полуразрушенного хана у рыбного рынка. И все время, пока они шли, носильщик не переставал ругать его и укорять за его поведение и говорил ему: — Ах ты, зловещее лицо, да лишит тебя Аллах хлеба насущного! Сколько раз прошли мы мимо твоего злосчастного дома, а ты и не подумал остановиться перед ним. Ну же, помоги мне теперь спустить сундук со спины! Желаю, чтобы тебя заперли в нем навек.

Не говоря ни слова, Халиф помог ему поставить сундук на землю, а Зораик, отирая рукою крупные капли пота, сказал:

— Посмотрим теперь, насколько великодушно твое сердце, насколько щедра рука твоя и как вознаградишь ты меня за усталость, причиненную мне без всякой надобности! Поторопись же и отпусти меня!

Халиф ответил:

— Конечно, товарищ, тебе будет щедро заплачено! Чего хочешь, золота или серебра? Выбирай!

Носильщик ответил:

— Тебе лучше знать, сколько следует платить!

Тогда Халиф, оставив носильщика с сундуком у дверей, вошел в свою квартиру и скоро вышел оттуда с ужаснейшею плетью, ремни которой усеяны были каждый сорока острыми гвоздями и которою можно было одним ударом уложить верблюда. И бросился он на носильщика, махая в воздухе плетью, и ударил его по спине и раз, и два, так что носильщик завыл и, вытянув руки вперед, бросился бежать и исчез за перекрестком.

Избавившись таким способом от носильщика, который, впрочем, самовольно взялся нести его сундук, Халиф потащил покупку в свое жилище. Но шум привлек соседей, и, увидев странную одежду Халифа, облеченного в атласное платье, доходившее только до колен, и атласный тюрбан из той же материи, украшавший его голову, и заметив сундук, соседи сказали ему:

— О Халиф, откуда у тебя это атласное платье и этот тяжелый сундук?

Он же ответил:

— Это от моего ученика, по ремеслу музыканта…

На этом месте своего повествования Шахерезада увидала, что брезжит утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Это от моего ученика, музыканта по ремеслу, а по имени Гарун аль-Рашид!

Услышав такие слова, жильцы хана перепугались в душе своей и стали говорить друг другу:

— Лишь бы только не услыхал кто-нибудь этого безумца! А то не миновать ему стражей, и повесят его непременно! И хан наш разорят и сровняют с землей, и, может быть, и нас из-за него повесят у ворот хана или накажут другим страшным наказанием!

И, перепугавшись до чрезвычайности, они заставили его держать язык за зубами и, чтобы скорее покончить с этим делом, помогли ему перенести сундук в его жилище и захлопнули за ним дверь.

Жилище же у Халифа было такое тесное, что сундук занял все помещение, точно оно было футляром, нарочно для него приготовленным.

И Халиф, не находя места, где бы лечь спать, растянулся во весь свой рост на сундуке и стал раздумывать о том, что случилось с ним в этот день. И вдруг спросил он себя: «Но к делу! Чего я жду и не открываю сундука, чтобы увидеть, что в нем?»

И вскочил он на обе ноги и принялся открывать сундук, но, как он ни работал руками, сундук не открывался. И сказал он себе: «И где же был у меня ум, когда я покупал этот сундук, который и открыть не удастся?!»

И попробовал он сломать висячий замок и разбить внутренний, но и это не удалось ему! Тогда он сказал себе: «Подождем до завтра, чтобы лучше рассмотреть и придумать, как взяться».

И снова растянулся он на сундуке во весь рост и не замедлил заснуть и захрапеть.

Но час спустя он вдруг проснулся в ужасе, вскочил и ударился о низкий потолок жилища своего. Дело в том, что он почувствовал, что в сундуке кто-то движется. Сон сразу покинул его, и, обезумев от страха, он закричал:

— Там, несомненно, джинны! Слава Аллаху, внушившему мне не открывать сундук! Если бы я раскрыл его, они все выскочили бы, бросились бы на меня в темноте, и кто знает, что сделали бы со мною! Наверное, ничего хорошего!

Но в эту самую минуту, как он, объятый страхом, кричал так, шум в сундуке усилился, и до его ушей долетело что-то вроде стона. Вне себя от ужаса, Халиф бессознательно стал искать лампу, чтобы осветить свое жилище; но забыл он, что бедность всегда мешала ему завести лампу, и, ощупывая руками стены, он стучал зубами и говорил себе: «Ну, теперь наступает что-то ужасное! Совсем ужасное!»

А когда страх его еще усилился, он отворил дверь и бросился на улицу, в темноту и закричал изо всей мочи:

— Помогите! Жильцы хана! О соседи! Бегите сюда! На помощь!

И жильцы, большая часть которых уже спала, проснулись в испуге и выскочили, между тем как женщины просовывали в дверные щели свои полуприкрытые покрывалами лица.

И все спрашивали:

— Да что с тобой, Халиф?

Он же отвечал:

— Скорей, дайте скорей лампу, ко мне пришли джинны!

И рассмеялись соседи, а один из них в конце концов принес свет. И взял Халиф свет, и вернулся к себе уже более спокойный. Но когда он наклонился над сундуком, ему вдруг послышался голос, говоривший:

— Ах, где же я?

Испугавшись сильнее прежнего, он бросил все, как сумасшедший выскочил вон из дома и закричал:

— О соседи! Спасите меня!

А соседи сказали ему:

— О проклятый Халиф! Да какое же с тобой случилось несчастье? Перестанешь ли пугать нас?

Он ответил им:

— Добрые люди, в сундуке сидит джинн! Он там шевелится и говорит!

Они отвечали:

— Ах ты, лгун! Да что же говорит он, этот джинн?

Он ответил:

— Он спросил: «Где я?»

Соседи со смехом отвечали ему:

— Где?! Да, конечно, в аду, о проклятый! Чтоб тебе не заснуть до самой твоей смерти! Ты поднял на ноги весь хан и весь квартал. Если не замолчишь, мы все придем и переломаем тебе кости!

Халиф хотя и умирал от страха, однако решился снова войти к себе и, вооружась всем своим мужеством, взял большой камень, разбил замок и разом открыл крышку сундука.

И увидел он внутри сундука томно лежащую, с полуоткрытыми глазами молодую девушку, прекрасную, как гурия, и сверкавшую драгоценными каменьями. То была Сила Сердца. И, почувствовав избавление и вдохнув полною грудью воздух, она окончательно пришла в себя, и действие снотворного, банжа, прекратилось. И лежала она бледная, прекрасная и пленительная.

Увидав ее, рыбак, не видавший никогда не только такой красоты, но и просто открытого лица какой бы то ни было женщины, упал перед ней на колени и спросил у нее:

— Именем Аллаха, о госпожа моя, кто же ты?

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И увидав ее, рыбак, не видавший никогда такой красоты, упал на колени перед нею и спросил:

— Именем Аллаха, о госпожа моя, кто же ты? Она открыла глаза, черные глаза с изогнутыми ресницами, и сказала:

— Где Жасмин? Где Нарцисс?

То были имена двух девушек-невольниц, прислуживавших ей во дворце. Халиф же, воображая, что она просит жасминов и нарциссов ответил:

— Клянусь Аллахом! О госпожа моя, у меня только несколько сухих цветков лавзонии!

Услыхав эти слова и этот голос, девушка широко открыла глаза и спросила:

— Кто ты? И где я?

И это было сказано голосом, слаще сахара, и сопровождало эти слова такое очаровательное движение руки! Халиф в глубине души обладал большой нежностью, его тронуло то, что он видел и слышал, и ответил он:

— О госпожа моя, о поистине прекрасная, я Халиф-рыбак, а ты находишься у меня в доме.

Сила Сердца спросила:

— Так, значит, я уже не во дворце халифа Гаруна аль-Рашида?

Он ответил ей:

— Нет, клянусь Аллахом! Ты у меня, в жилище, которое стало дворцом, потому что приютило тебя. И ты стала моей рабой в силу купли и продажи, так как я купил тебя сегодня вместе с сундуком твоим с аукциона за сто один динар. И перенес я тебя спящую сюда в этом сундуке. И узнал я о твоем присутствии только благодаря твоим движениям, которые сперва сильно напугали меня. Теперь же я вижу, что звезда моя всходит при счастливых предзнаменованиях, между тем как прежде она стояла так низко и так печально.

При этих словах Сила Сердца улыбнулась и сказала:

— Так ты купил меня, о Халиф, на базаре, не видя меня?

— Да, клянусь Аллахом! Даже и не подозревая о твоем присутствии!

И поняла тогда Сила Сердца, что все случившееся с нею было задумано Сетт Зобейдой, и велела рыбаку рассказать обо всем, что было с ним. И так проговорила она с ним до утра. И сказала она ему:

— О Халиф, но разве у тебя нет никакой еды? Я очень голодна.

Он ответил:

— Ни еды, ни питья, решительно ничего. Я сам, клянусь Аллахом, уже два дня ничего не ел.

Она спросила:

^{И ты стала моей рабой так как я купил тебя сегодня вместе с сундуком с аукциона за сто один динар. И перенес я тебя спящую сюда в этом сундуке.}

— Нет ли у тебя по крайней мере сколько-нибудь денег?

Он ответил:

— Денег? О госпожа моя! Да сохранит мне Аллах этот сундук, за который по воле судьбы и благодаря моему любопытству я заплатил свои последние деньги. А теперь у меня ничего нет.

Девушка засмеялась и сказала ему:

— Все равно ступай и принеси мне чего-нибудь поесть, попроси у соседей, они не откажут. Соседи должны помогать друг другу.

Тогда Халиф встал и вышел во двор хана и среди безмолвия раннего утра стал кричать:

— О жильцы хана! О соседи! Джинн, сидевший в сундуке, проголодался и просит накормить его! А мне нечего дать ему!

Соседи, боявшиеся его голоса, но и жалевшие его по причине его бедности, сошли к нему вниз и принесли: кто полхлеба, кто кусок сыра, кто огурец, кто редис. И положили они ему все это в полу его одежды и вернулись к себе. Довольный тем, что получил, Халиф вернулся в свое жилище отдал все это девушке, говоря ей:

— Поешь, поешь!

Она же засмеялась и сказала:

— Как же буду я есть, когда у меня нет ни чашки, ни кружки с водой? Если не буду запивать пищу, куски остановятся у меня в горле и я умру.

Халиф ответил:

— Прочь от тебя всякое зло, о прекраснейшая! Я побегу и принесу тебе не кружку, а целый кувшин.

И вышел он во двор хана и во все горло закричал:

— О соседи! О жильцы хана!

И со всех сторон сердитыми голосами закричали ему:

— Ну, что еще, о проклятый?

Он отвечал:

— Джинн, сидевший в сундуке, просит теперь пить!

И соседи спустились к нему из своих квартир и принесли ему: кто кружку, кто чашку, кто кувшин; и взял он все это у них и понес в руках, под мышкой и на голове и поспешил отдать Силе Сердца, говоря ей:

— Не желаешь ли ты еще чего-нибудь?

Она же сказала:

— Нет! Дары Аллаха обильны!

Он же сказал:

— Так поговори со мной, дай услышать твои нежные речи и расскажи мне историю твоей жизни, которую я не знаю.

Тогда Сила Сердца взглянула на Халифа, улыбнулась и сказала:

— Знай же, о Халиф, что вся моя история заключается в двух словах. Ревность соперницы моей Сетт Зобейды, самой супруги халифа Гаруна аль-Рашида, повергла меня в то положение, от которого ты избавил меня, к счастью для твоей собственной судьбы. Я действительно Сила Сердца, любимица эмира правоверных, что же касается тебя, то счастье твое с этого дня обеспечено.

Халиф же спросил:

— Но разве этот Гарун — тот самый малый, которого я учил ловить рыбу? И это страшилище, которое я видел во дворце сидящим на стуле, тоже он?

Она ответила:

— Именно он!

Халиф сказал:

— Клянусь Аллахом, за всю свою жизнь не встречал я такого скверного музыканта и такого мерзавца! Он не только обокрал меня, толстощекий негодяй, но еще дал сто палок и заплатил за это один динар! Если я когда-нибудь встречу его, то распорю ему живот этим колом!

Но Сила Сердца велела ему молчать и сказала:

— Оставь этот непристойный способ выражения, так как при том новом положении, которое ожидает тебя, тебе нужно прежде всего раскрыть очи ума твоего и выработать в себе учтивость и хорошее обхождение. Таким образом, о Халиф, ты отшлифуешь манеры и сделаешься важным господином, тонким и деликатным.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Таким образом, о Халиф, ты сделаешься важным господином, тонким и деликатным.

Когда Халиф услышал эти слова Силы Сердца, он почувствовал внезапную перемену во всем существе своем, ум его просветлел и заострился, а понимание вещей расширилось, и все это для его счастья — до такой степени справедливо, что велико влияние утонченных душ на грубые души. Таким образом, вследствие кротких слов Силы Сердца, рыбак Халиф, грубый и малопонятливый до тех пор, с каждой минутой становился все более и более утонченным человеком с благородным обхождением и даром красноречия.

Действительно, когда Сила Сердца указала ему, как он должен вести себя, в особенности в том случае, если его снова призовет к себе эмир правоверных, рыбак Халиф ответил:

— Клянусь головою и глазами моими! Твои советы, о госпожа моя, будут правилами моего поведения, и твое благоволение — приятной для меня сенью прохлады! Слушаю и повинуюсь! Да прольет на тебя Аллах Свои благословения и да исполнит Он малейшие желания твои! Вот между рук твоих стоит покорный и преисполненный уважения к твоим достоинствам, преданнейший из рабов твоих, Халиф-рыбак. — И прибавил он затем: — Говори, о госпожа моя! Что могу я сделать для тебя?

Она же ответила:

— О Халиф, мне нужны только калям, чернильница и лист бумаги.

И поспешил Халиф к одному из соседей, который достал ему все эти вещи, и отнес он их Силе Сердца, которая тотчас же написала длинное письмо доверенному халифа, ювелиру Ибн аль-Кирнасу, тому самому, который некогда купил ее и предложил в дар халифу.

В письме своем она сообщала обо всем случившемся с нею и извещала, что находится у рыбака Халифа, собственностью которого сделалась в силу купли и продажи. И, сложив письмо, она передала его Халифу, говоря:

— Возьми эту записку и ступай передать ее на базар Ибн аль-Кирнасу, доверенному халифа, лавку которого знают все. И не забывай советов моих относительно хорошего обхождения и учтивой речи.

Халиф ответил, что слушает и повинуется, взял записку, приложил ее к губам, потом ко лбу и побежал на базар ювелиров, где спросил о лавке Ибн аль-Кирнаса, которую ему и указали. И подошел он к лавке, учтиво поклонился ювелиру и пожелал ему мира. Ювелир ответил ему тем же, но сквозь зубы и, едва взглянув на него, спросил:

— Что тебе надо?

Вместо всякого ответа Халиф подал письмо. Ювелир взял письмо концами пальцев и положил на ковер возле себя, не прочитав и даже не развернув, так как принял его за просьбу о милостыне, Халифа же — за нищего.

И сказал ювелир одному из своих слуг:

— Дай ему полдрахмы!

Но Халиф с большим достоинством отказался от милостыни и сказал ювелиру:

— Мне не нужна милостыня. Я прошу тебя только прочитать это письмо.

Тогда ювелир поднял записку, развернул и прочел; и вдруг приложил он ее к губам и почтительно положил себе на голову, Халифа же пригласил сесть и спросил его:

— О брат мой, где же находится дом твой?

Рыбак ответил:

— В таком-то квартале, на такой-то улице, в таком-то хане.

Тот ответил:

— Прекрасно!

И позвал он двух старших служащих своих и сказал им:

— Отведите этого почтенного человека в лавку менялы моего Мохзена, чтоб он дал ему тысячу золотых динаров. Потом как можно скорее снова приведите его сюда, ко мне.

И служащие отвели Халифа к меняле, которому и сказали:

— О Мохзен, дай этому почтенному человеку тысячу динаров золотом.

Меняла свесил тысячу золотых динаров и отдал их Халифу, который затем вернулся с обоими служащими к Ибн аль-Кирнасу; и увидел он ювелира сидящим на великолепно убранном муле и окруженным ста богато одетыми невольниками. И велел ему ювелир садиться на другого, не менее прекрасного мула и ехать за ним. Но Халиф сказал:

— Клянусь Аллахом! О господин мой, никогда в жизни не садился я на мула и не умею ездить ни на лошади верхом, ни на осле!

Ювелир же ответил ему:

— Это ничего не значит. Сегодня ты выучишься этому, вот и все.

А Халиф ему:

— Я очень боюсь, что он сбросит меня наземь и переломает мне ребра.

Тот ответил:

— Не бойся и садись.

Халиф же сказал:

— Именем Аллаха!

И вскочил он на мула, но сел спиной к голове и вместо поводьев взял в руки хвост. Мул же до крайности боялся щекотки, он заупрямился, стал изо всех сил брыкаться и скоро сбросил его на землю. Халиф, страдая от ушибов, поднялся и сказал:

— А знал ведь, что хорошо могу только пешком ходить!

Но это было последним злоключением Халифа. Отныне судьба должна была вести его по пути всякого благополучия.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Теперь судьба должна была повести его по пути всякого благополучия.

И действительно, ювелир сказал двум невольникам своим:

— Проводите господина вашего, которого видите перед собой, в хаммам и сделайте ему ванну первого сорта. А потом приведите его ко мне в дом, где я и встречу его.

И отправился он один в жилище Халифа за Силой Сердца, чтобы и ее привести в дом свой.

Халифа же невольники отвели в хаммам, куда ни разу в жизни не ступала нога его, и поручили его лучшему растиральщику и лучшим банщикам, которые тотчас же принялись мыть и растирать его. И очистили они его кожу и волосы от целого груза всякой грязи, от вшей и клопов всякого рода. И ухаживали они за ним и освежали, а когда вытерли и обсушили его, то надели на него роскошное шелковое платье, которое невольники бегали покупать. В таком наряде отвели они его в дом Ибн аль-Кирнаса, господина своего, который уже прибыл к себе вместе с Силой Сердца. Войдя в главную залу, Халиф увидел молодую девушку, сидящую на прекрасном диване, окруженную толпой служанок и невольниц, спешивших услужить ей. Уже у самого входа в дом привратник, увидав его, поспешил встать и почтительно поцеловал у него руку. И все это повергало Халифа в величайшее изумление.

Но он этого не показывал, опасаясь, что его сочтут неблаговоспитанным. И даже когда все столпились вокруг него и стали говорить ему: «Да будет на пользу тебе твоя ванна!» — он сумел ответить приветливо и с должным красноречием; и его собственные слова удивляли его и приятно звучали в его ушах.

Представ пред Силой Сердца, он поклонился ей и стал ждать, чтобы она заговорила с ним первая. И Сила Сердца встала, взяла его за руку и посадила рядом с собою на диван. Потом подала она ему фарфоровую чашку с шербетом, надушенным розовой водой; он взял и стал пить осторожно, не хлюпая губами, и, чтобы доказать свою благовоспитанность, выпил только половину, вместо того чтобы выпить все и, погрузив палец в чашку, облизать его, как он непременно сделал бы в прежнее время. Потом он осторожно поставил чашку на поднос, не разбил и очень удачно произнес вежливые слова, которыми благодарят благовоспитанных людей, когда принимают от них угощение:

— Да продлится навеки гостеприимство этого дома!

Восхищенная Сила Сердца ответила ему:

— Да продлится настолько же и твоя жизнь!

И, угостив его великолепным пиршеством, она сказала ему:

— Теперь, о Халиф, наступила минута, когда ты должен обнаружить весь свой ум и все свои достоинства. Выслушай же меня внимательно и запомни то, что услышишь! Ты пойдешь отсюда во дворец эмира правоверных и попросишь аудиенции, а когда получишь ее, то после должных приветствий скажешь халифу: «О эмир правоверных, в память того обучения, которое ты получил от меня, прошу тебя об одной милости!» И он наперед согласится. Ты же скажешь ему: «Желаю, чтобы ты почтил меня своим посещением в эту ночь!» Вот и все, и ты уж увидишь, согласится он или нет.

Халиф тотчас же встал и вышел в сопровождении многочисленной свиты предоставленных в его распоряжение невольников и одетый в шелковое платье, которое могло быть оценено в тысячу динаров. И в таком одеянии природная красота лица его могла выступать во всей полноте; и был он удивителен, ведь и в пословице говорится: «Надень красивую одежду хоть на палку — и она покажется новобрачной».

Когда пришел он к дворцу, старший евнух Сандал, остолбеневший от изумления от такого превращения, еще издали узнал его и со всех ног бросился в тронную залу и сказал халифу:

— О эмир правоверных, не знаю, что случилось! Но Халиф-рыбак сделался царем! Он, одетый в платье, стоящее не менее тысячи динаров, идет сюда, и его сопровождает блестящая свита!

Гарун же сказал:

— Вели ему поскорее войти сюда!

И ввели Халифа в тронную залу, где во всей славе своей сидел Гарун аль-Рашид. И поклонился Халиф, как умеют кланяться только важнейшие из эмиров, и сказал:

— Мир тебе, о повелитель правоверных, о халиф, властитель трех миров, защитник веры нашей и правоверных! Да продлит Всевышний дни твои, и да прославит царствование твое и сан твой, и возвысит его до высочайшей степени!

И, видя и слыша все это, халиф изумился до чрезвычайности. И не понимал он, каким путем так быстро возвысился Халиф. И спросил он его:

— Не можешь ли сказать мне прежде всего, о Халиф, откуда у тебя это прекрасное одеяние?

И рыбак ответил:

— Из моего дворца, о эмир правоверных.

Гарун спросил:

— Так у тебя есть дворец, о Халиф?

Рыбак ответил:

— Ты сказал, о эмир правоверных. И я пришел именно для того, чтобы просить тебя озарить его своим присутствием сегодня же ночью. Значит, ты приглашенный гость мой.

Изумление аль-Рашида росло, наконец он улыбнулся и спросил:

— Твой гость? Пусть так! Но один я или все, кто здесь со мною?

Рыбак ответил:

— Ты и все, кого пожелаешь привести…

На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что близок рассвет, и с присущей ей скромностью умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Ты и все те, кого пожелаешь привести с собой.

Гарун взглянул на Джафара, и Джафар приблизился к Халифу и сказал ему:

— Сегодня ночью мы твои гости, о Халиф! Этого желает эмир правоверных!

И, не прибавив уже ни одного слова, Халиф поцеловал землю между рук халифа и, вручив Джафару адрес своего нового жилища, возвратился к Силе Сердца, которой и отдал отчет в успехе своего ходатайства.

Гаруном же овладело раздумье, и сказал он визирю своему:

— Как объясняешь ты, о Джафар, это внезапное превращение Халифа, вчерашнего забавного простака, в такого утонченного и красноречивого человека, в богача из богатейших эмиров и купцов?

А Джафар ответил:

— Одному Аллаху известны, о эмир правоверных, укороченные пути, которыми следует судьба.

Когда же наступил вечер, халиф в сопровождении Джафара, Масрура и нескольких приближенных сел на коня и отправился в дом, куда его пригласили. И когда прибыл туда, то увидел, что все пространство от ворот до дверей дома устлано превосходными, дорогими коврами, а ковры усыпаны разными живыми цветами. И увидел он стоящего внизу лестницы, ожидающего его, улыбающегося Халифа, который поспешил подержать стремя, чтобы помочь ему слезть с лошади. И поприветствовал он его и ввел в дом, говоря:

— Бисмиллах!

И вошел халиф в большую залу с высоким потолком, роскошную и великолепную; посередине залы находился четырехугольный трон из массивного золота и слоновой кости, на четырех золотых ножках.

Халиф попросил Гаруна сесть на этот трон. И тотчас же вошли слуги с огромными золотыми и фарфоровыми подносами; молодые виночерпии, прекрасные, как луны, поднесли им драгоценные кубки, наполненные ледяными напитками, надушенными чистым мускусом, прохладительными и усладительными. Потом вошли другие юноши, в белых одеждах, еще прекраснее первых, и подали дивные блюда: жареных ягнят, фаршированных гусей, цыплят и всякого рода птиц, зажаренных на вертеле.

Затем вошли еще другие, белые невольники, молодые, изящные и очаровательные, в одеждах, плотно стянутых у пояса, и подали вино и сладости. И разноцветные вина сверкали в хрустальных сосудах, в золотых кубках, украшенных драгоценными каменьями. И когда белые руки виночерпиев разливали вино, от него шло несравненное благоухание, так что поистине можно было сказать о нем словами поэта:

Приходящий все в большее и большее изумление, халиф сказал наконец Джафару:

— О Джафар, клянусь жизнью головы моей! Не знаю, чем должен я всего более восхищаться здесь — великолепием приема или утонченным и благородным обхождением хозяина нашего?! Поистине, это превосходит мое понимание!

Но Джафар ответил:

— Все, что мы видим здесь, — ничто в сравнении с тем, что может сделать Тот, Которому стоит только сказать вещам: «Да будет!» — и они начинают существовать. Во всяком случае, о эмир правоверных, меня более всего восхищает в Халифе твердость и спокойствие речи и совершенство ума. По моему мнению, это указание на счастливую судьбу его, потому что Аллах, распределяя между людьми дары Свои, дарует мудрость избраннейшим и наделяет ею предпочтительно пред благами этого мира.

Между тем Халиф, на минуту удалившийся, вернулся после новых приветствий и добрых пожеланий и сказал халифу:

— Не позволит ли эмир правоверных своему рабу привести сюда певицу, играющую на лютне, чтобы усладить вечерние часы? Во всем Багдаде нет более опытной певицы и более искусной музыкантши!

Гарун ответил:

— Без сомнения, это разрешается тебе!

Халиф встал и, войдя к Силе Сердца, сказал ей, что минута наступила. Тогда Сила Сердца, которая была уже в полном наряде и опрыскана благовониями, завернулась в свой широкий изар и накинула на лицо легкое шелковое покрывало. Халиф взял ее за руку и в таком виде ввел в залу, которая затрепетала от ее царственной походки.

И, поцеловав землю между рук халифа, который не узнал ее, она села неподалеку от него, настроила лютню и заиграла прелюдию, восхитившую всех присутствующих. Потом запела она:

Услышав этот голос, звуки которого были так памятны ему…

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Услышав этот голос, звуки которого были так памятны ему, халиф взволновался чрезвычайно, сильно побледнел и, как только отзвучали последние слова песни, упал, лишившись чувств. И все окружили его, наперерыв ухаживая за ним. Но Сила Сердца подозвала Халифа и сказала ему:

— Скажи, чтобы все вышли на минуту в соседнюю залу и оставили нас одних!

И Халиф попросил гостей удалиться, чтобы Сила Сердца быстрым движением сбросила покрывавший ее изар и легкое покрывало, скрывавшее лицо ее, и явилась в платье, совершенно сходном с тем, которое носила во дворце, когда была у халифа. И подошла она к недвижимо лежавшему аль-Рашиду, села возле него, стала опрыскивать его розовой водой, обвевать веером и наконец привела его в чувство.

И халиф открыл глаза и, увидав около себя Силу Сердца, чуть было вторично не упал в обморок; но она поспешила поцеловать у него руку, улыбаясь и со слезами на глазах; беспредельно же взволнованный халиф воскликнул:

— Не настал ли День воскрешения мертвых и не вышли ли умершие из гробов своих, или все это сон?

А Сила Сердца ответила:

— О эмир правоверных, это не День воскрешения, и ты видишь не сон. Я Сила Сердца, и я жива. Смерть моя была мнимой смертью.

И рассказала она ему в коротких словах обо всем, что случилось с нею, от начала и до конца. А потом прибавила:

— И нашим счастьем мы обязаны Халифу-рыбаку.

И, слушая все это, аль-Рашид то плакал и рыдал, то смеялся от радости.

Когда же она умолкла, он привлек ее к себе и поцеловал долгим поцелуем, прижав к груди своей. И не в силах он был вымолвить ни одного слова. И оставались они вдвоем целый час.

Тогда Халиф встал и сказал:

— Клянусь Аллахом, о эмир правоверных, теперь надеюсь, что ты не велишь бить меня палками!

А халиф, совершенно оправившись, рассмеялся и сказал:

— О Халиф, все, что я отныне мог бы сделать для тебя, было бы ничтожным в сравнении с тем, чем мы тебе обязаны! Но все-таки хочешь ли быть моим другом и управлять одною из областей царства моего?

Халиф ответил:

— Может ли раб отказаться от того, что предлагает ему его милостивый господин?

Тогда аль-Рашид сказал ему:

— Хорошо, Халиф, ты не только назначен губернатором области с жалованьем десять тысяч динаров в месяц, но я хочу, кроме того, чтобы Сила Сердца выбрала для тебя по своему вкусу среди придворных девиц, и дочерей эмиров, и девушку именитых людей, которая будет супругой твоей. Я сам беру на себя ее приданое и уплачу за тебя должную сумму отцу ее. И отныне я желаю видеть тебя ежедневно, желаю, чтобы ты сидел возле меня на пирах и был бы в первом ряду моих приближенных. И у тебя будет дом, поставленный на такую ногу, как того требует твое звание и должность, и все, чего ни пожелает душа твоя.

И поцеловал Халиф землю между рук халифа. И пришло к нему обещанное счастье и много других благополучий. И перестал он быть холостяком и жил долгие годы с молодой женой, которую выбрала для него Сила Сердца и которая была самой прекрасной и самой скромной из женщин своего времени. Слава Тому, Кто без счета дарует милости Своим созданиям и распределяет по своему усмотрению радость и блаженство!

Потом Шахерезада сказала:

— Но не думай, о царь благословенный, что этот рассказ удивительнее и более достоин восхищения, нежели тот, который я приготовила для тебя на остаток этой ночи!

И царь Шахрияр воскликнул:

— Это верно, о Шахерезада, я не сомневаюсь более в правдивости слов твоих! Но скажи мне поскорее, как называется тот рассказ, который ты приготовила на остаток этой ночи! Он должен быть совсем необыкновенным, если превосходит историю Халифа-рыбака!

Шахерезада же улыбнулась и сказала:

— Да, о царь! Этот рассказ называется