Тысяча и одна ночь. В 12 томах

ИСТОРИЯ О КЕНАФЕ НА МЕДУ И О ЗЛОПОЛУЧНОЙ ЖЕНЕ САПОЖНИКА

Рассказывают, о счастливый царь, что в благословенном городе Каире жил сапожник, прекрасной души человек, наделенный от природы замечательными качествами. И он зарабатывал себе на жизнь, занимаясь починкой старой обуви. Звали его Маруф, и он был угнетен Аллахом, — да будет Он превознесен в любом случае! — имея злосчастную жену, словно бы измазанную смолой и дегтем, по имени Фатима. Но соседи звали ее Коровья Лепешка, ибо, по правде говоря, она и была этой невыносимой лепешкой на душе супруга и черной чумой для всех, кто к ней приближался. И эта злополучная женщина использовала супруга своего и злоупотребляла его добротой и терпением, упрекая и оскорбляя тысячу раз в день, и не оставляла его в покое даже ночью. И этот несчастный боялся жены своей и трепетал перед нею, потому что был тихим, мудрым и ранимым человеком и берег свою репутацию, хотя и был бедным и скромным сапожником. И он имел обыкновение, чтобы избежать шума и крика, тратить все, что зарабатывал, удовлетворяя прихоти жены своей и оплачивая ее траты, а она при этом оставалась злой скупердяйкой. И если он, к сожалению, не зарабатывал достаточно денег в какой-то день, то на его голову лились ужасные крики, и жена его устраивала ему сцены, и всю ночь он не знал ни покоя, ни благодарности с ее стороны. И таким образом она заставляла его проводить многие ночи, которые были темнее, чем книга судьбы ее. И это именно о ней сказал поэт:

И вот среди прочих страданий, испытанных этим терпеливым Айюбом…[38]

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она продолжила:

Однажды жена его пришла — да убережет нас Аллах от таких дней! — и сказала ему:

— О Маруф, я хочу, чтобы ты сегодня вечером, когда вернешься домой, принес мне пирожное — кенафу[39] на меду.

И Маруф, этот бедняк, ответил:

— О дочь моего дяди, если Щедрый поможет мне заработать деньги, необходимые для покупки этой кенафы на меду, конечно, я куплю тебе ее от всего сердца, потому что сегодня, клянусь пророком, — да пребудет над ним мир и молитва! — пока у меня нет и медной монеты. Однако Аллах милосерден, и Он облегчит нам нашу трудную жизнь.

А в ответ его мегера[40] воскликнула:

— Что это ты там говоришь о вмешательстве Аллаха в твои дела? Так ты думаешь, я буду ждать, чтобы удовлетворить свое желание получить это пирожное, ожидая, когда к тебе придет благословение? Нет, клянусь своей жизнью! Мне не нравится, что ты болтаешь! Удачным или неудачным будет твой день, мне все равно! Я в любом случае хочу получить кенафу на меду, я не потерплю, чтобы мое желание осталось неудовлетворенным! И если, на твое горе, ты сегодня вечером вернешься домой без кенафы, я сделаю ночь твою такой же черной, как та судьба, что отдала тебя в мои руки!

И несчастный Маруф вздохнул:

— О Аллах Милостивый и Щедрый! Только в Тебе спасение мое!

И бедняга покинул дом свой, в то время как на лоб его легла тень печали и горя.

И он пошел открывать свою лавку на базаре сапожников и, возведя руки к небу, сказал:

— Умоляю Тебя, Господь, дай мне заработать на унцию этой кенафы, чтобы спастись ближайшей ночью от злодейства этой ужасной женщины!

Однако, сколько бы он ни ждал в своей убогой лавке, никто не пришел к нему с работой, так что в конце дня он не заработал даже на хлеб к ужину. Поэтому с тяжелым сердцем и полный страха перед тем, что устроит ему супруга, он закрыл свою лавку и с грустью отправился домой.

Однако, пересекая базары, он проходил как раз перед лавкой кондитера, торговца кенафой и другими пирожными, которого он знал и чью обувь когда-то ремонтировал. И кондитер увидел, что Маруф идет погруженный в отчаяние, со спиной, согнутой словно от тяжелого груза печали. И он окликнул его по имени, а потом увидел, что его глаза полны слез, а лицо бледное и жалкое. И он сказал ему:

— О мастер Маруф, почему ты плачешь? В чем причина твоего горя? Подойди! Иди сюда, передохни и расскажи мне, какое несчастье постигло тебя?

И Маруф подошел к красивой витрине лавки кондитера и после приветствия сказал:

— Нет иного спасения, кроме как у Аллаха Милосердного! Злая судьба преследует меня сегодня, и она даже отказала мне в хлебе для ужина.

А поскольку кондитер настаивал и просил рассказать ему все в подробностях, Маруф сообщил ему о приказе жены своей и о невозможности из-за отсутствия прибытка в течение дня купить не только кенафу, но и обычный хлеб.

Когда кондитер услышал эти слова от Маруфа, он ласково рассмеялся и сказал:

— О мастер Маруф, не мог бы ты сказать мне, сколько унций кенафы дочь твоего дяди хочет, чтобы ты ей принес?

И он ответил:

— Может, ей хватит и пяти унций.

Тогда кондитер ответил:

— Нет проблем! Я собираюсь дать тебе пять унций кенафы, а ты заплатишь мне за нее, когда щедрость Аллаха снизойдет и на твою голову.

И он взял большой поднос, на котором кенафа плавала в масле и меде, и вырезал большой кусок, весивший больше пяти унций, и он отдал его Маруфу и сказал:

— Эта кенафа из тонких нитей — угощение достойное того, чтобы быть поданным и к царскому столу. Однако я должен тебе сказать, что она подслащена не медом, а сиропом из сахарного тростника, так она намного вкуснее.

И бедняга Маруф, который не видел разницы между медом и сиропом из сахарного тростника, ответил:

— Она принята из рук твоей щедрости.

И он хотел поцеловать руку кондитера, который воспротивился этому и сказал на прощание:

— Это угощение предназначено для дочери твоего дяди, но тебе, о Маруф, эта кенафа не достанется на ужин, поэтому вот, возьми, ради Аллаха, этот хлеб и этот сыр и не благодари меня, потому что я всего лишь Его посредник.

И он подарил Маруфу вместе с превосходной кенафой свежую и ароматную лепешку и головку сыра, завернутую в фиговые листья. И Маруф, у которого за всю жизнь его не случалось столько всего хорошего в одно и то же время, не знал, как и благодарить щедрого кондитера, и в конце концов ушел, подняв глаза к небу, чтобы засвидетельствовать благодарность своему Благодетелю.

И он прибыл в свой дом, нагруженный кенафой, прекрасной лепешкой и головкой сыра. И как только он вошел, жена угрожающе закричала на него пронзительным голосом:

— Ну что, принес кенафу?

И он ответил:

— Аллах великодушен. Вот она.

И он поставил перед нею блюдо, которое ему одолжил кондитер, на котором была разложена хрустящая кенафа из тонких нитей во всей своей кондитерской красе.

Но как только злосчастная супруга увидела эту кенафу, она издала пронзительный крик негодования, захлопала себя по щекам и воскликнула:

— Да проклянет Аллах побитых камнями! Разве я не говорила тебе принести мне кенафу, приготовленную на пчелином меду? А теперь, чтобы посмеяться надо мной, ты принес мне нечто, приготовленное с сиропом из сахарного тростника! И ты думал, что тебе удастся обмануть меня и что я не распознаю обман? Ах ты несчастный, ты, верно, хочешь убить меня, вернувшись домой?!

И бедный Маруф, трепещущий от вылитого на него гнева, чего он никак не ожидал, пробормотал извинения дрожащим голосом и сказал:

— О дочь добрых людей, это кенафа, а больше я ничего не знаю. Я не покупал ее, добрый кондитер, которого Аллах наделил милосердным сердцем, сжалился над моим состоянием и дал мне ее взаймы, не назначив срока оплаты.

Однако ужасная мегера воскликнула:

— Все, что ты тут бормочешь, всего лишь слова, которые не вызывают у меня никакого доверия! Вот! Держи свою кенафу с сиропом из сахарного тростника! Я не стану ее есть!

И, сказав это, она швырнула блюдо с кенафой ему в голову, добавив при этом:

— Вставай, негодный сводник, пойди и принеси мне немного кенафы, приготовленной с пчелиным медом!

И вдобавок к этим словам она так сильно ударила его в челюсть, что сломала передний зуб, и кровь потекла по его бороде и по груди. При этом нападении жены бедный Маруф, обезумевший и окончательно потерявший терпение, защищаясь, сделал инстинктивный жест рукой и слегка задел ею голову мегеры. А она, еще более разъярившись от этого случайного проявления защиты, бросилась на него, схватилась обеими руками за его бороду и, повиснув всем своим весом на бороде, громко завопила:

— Помогите, мусульмане! Убивают!

Дойдя до этого места в своем рассказе, Шахерезада заметила приближение утра и умолкла, не желая по своей скромности злоупотреблять разрешением царя.

А когда наступила

она сказала:

Разъярившись от этого случайного проявления защиты, жена бросилась на него, схватилась обеими руками за его бороду и, повиснув всем своим весом на бороде, громко завопила:

— Помогите, мусульмане! Убивают!

И на ее крики прибежали соседи и встряли между ними, и им было очень трудно избавить бороду несчастного Маруфа от стиснутых пальцев его злосчастной жены. И они увидели его окровавленное лицо, грязную бороду и сломанный зуб, не говоря уже о волосах, которые разъяренная женщина вырвала у него из бороды. И, давно зная о ее недостойном поведении по отношению к этому бедному человеку и, кроме того, видя доказательства, однозначно доказывающие, что он опять стал жертвой бедствия, они стали выговаривать ей, призывать ее образумиться и стыдить ее, и их речи возымели бы действие на любого, но только не на нее. И таким образом обвиняя ее, они добавили:

— Мы все обычно с удовольствием едим кенафу, приготовленную с сиропом из сахарного тростника, и мы находим ее намного лучше, чем приготовленную с пчелиным медом. В чем же тогда преступление, совершенное твоим бедным мужем, и чем он заслужил жестокое обращение, сломанный зуб и вырванные из бороды волосы?!

И они единодушно прокляли ее и пошли по своим делам.

Однако, как только они ушли, строптивая мегера повернулась к Маруфу, который молчал в своем углу на протяжении всей этой сцены, и сказала ему грозным и еще более ненавистным голосом:

— Ах вот как! Значит, ты настраиваешь против меня соседей! Хорошо! Теперь ты увидишь, что с тобой будет!

И она отошла и села неподалеку, глядя на него глазами тигрицы и обдумывая страшный план мести. А Маруф, искренне сожалевший о своем невольном жесте рукой, не знал, как ее успокоить. И он решил подобрать кенафу, которая лежала среди осколков блюда, и, аккуратно разложив ее, робко протянул ее жене своей и сказал:

— Клянусь твоей жизнью, о дочь моего дяди, все равно съешь немного этой кенафы, а завтра, если Аллах пожелает, я принесу тебе другую!

Но она оттолкнула его с криком:

— Провались ты со своей кенафой, о пес сапожников! Неужели ты думаешь, что я поверю тому, что ты рассказывал о своих делах с кондитером?! Иншаллах! Завтра я придумаю, как вогнать длину твою в ширину твою!

Тогда несчастный, последняя попытка которого уладить дело миром провалилась, подумал о том, чтобы утолить свой голод, мучивший его с самого утра, ведь он ничего не ел целый день. И он сказал себе: «Поскольку она не хочет есть эту прекрасную кенафу, я сам съем ее с удовольствием». И он сел перед блюдом и начал есть эту вкуснятину, которая приятно ласкала горло. Затем он взялся за пышную лепешку и головку сыра, и вскоре от них не осталось ни крошки.

А его жена смотрела горящими глазами, как он ест, и говорила ему:

— Пусть этот кусок застрянет у тебя в горле и задушит тебя! — или: — Если Аллах пожелает, пусть этот кусок превратится в разрушительный яд, пожирающий тело твое!

Она говорила и другие мерзости, однако Маруф был так голоден, что спокойно продолжал есть, не говоря ни слова. И все это закончилось новым приступом ярости супруги его, которая внезапно вскочила с криком и как одержимая начала швырять в него все, что попадалось ей под руку. А потом она легла спать и проклинала его во сне до утра.

А Маруф после той беспокойной ночи встал очень рано. И, наскоро одевшись, он пошел в свою лавку, надеясь, что судьба на этот раз будет к нему более благосклонна. И вот спустя несколько часов двое стражей пришли арестовать его по приказу кади, и они потащили его через базары со связанными за спиной руками в суд. И Маруф, к своему великому изумлению, увидел перед кади жену свою, рука которой была замотана бинтом, голова же ее была обернута пропитанной кровью вуалью, и она держала двумя пальцами выбитый зуб. И кади, как только увидел перепуганного сапожника, крикнул ему:

— Иди сюда! Ты что это?! Разве ты не боишься Всевышнего, раз так жестоко обращаешься с этой бедной молодой женщиной, женой твоей, дочерью твоего дяди?! Зачем ты сломал ей руку и выбил зуб?

А Маруф, который был в ужасе и хотел увидеть, как земля разверзнется и поглотит супругу его, в замешательстве склонил голову и промолчал. Ибо из своего миролюбия и стремясь защитить свою честь и репутацию жены своей, он не хотел публично обвинять проклятую и раскрывать все ее мерзкие поступки, вызывая, если будет необходимо, в качестве свидетелей всех своих соседей. И кади, убежденный, что это молчание является доказательством вины Маруфа, приказал исполнителям приговоров схватить его и нанести сотню ударов палками по ступням ног его. И это было незамедлительно проделано на глазах у его проклятой супруги, которая втихомолку тряслась от удовольствия.

А Маруф, выйдя из суда, еле волочил ноги. И поскольку теперь он предпочел бы умереть красной смертью, лишь бы не возвращаться к своей мегере и не видеть лицо проклятой, он подошел к разрушенному дому, который возвышался на берегу Нила, и решил остаться в этой скудной обители и дождаться, пока не заживут его распухшие от ударов ноги. И когда он наконец смог ходить, он нанялся моряком на борт дахабии[41], которая спускалась по Нилу. И, прибыв в Дамиетту, он нанялся на одну из фелук[42], подрядившись чинить ее паруса, тем самым доверив свою жизнь Владыке судеб.

Однако после нескольких недель плавания фелука попала в ужасный шторм и затонула со всем своим содержимым, опустившись на дно моря. И вся команда ее погибла. И Маруф тоже оказался в воде, но не утонул. Ибо Всевышний спас его и избавил от утопления, прибив к нему огромный кусок дерева — остатки грот-мачты. И он уцепился за нее и взобрался на нее благодаря чрезвычайным усилиям, на которые подтолкнула его опасность положения и желание спасти душу свою. И тогда он начал бить по воде ногами, как ластами, а волны играли с ним и заставляли его опрокидываться то вправо, то влево. И ему пришлось сражаться с водяной бездной весь день и всю ночь. А после этого ветер и течение отнесли его к берегу какой-то страны, и на этом берегу стоял город из ладно построенных домов.

И сначала он лежал, растянувшись неподвижно на берегу и словно бы потеряв сознание. И вскоре он заснул глубоким сном. А когда проснулся, то увидел, что над ним склонился великолепно одетый человек, а позади него стояли двое рабов, скрестив руки на груди. И богач внимательно рассматривал Маруфа. И когда он увидел, что тот наконец проснулся, воскликнул:

— Слава Аллаху! О незнакомец, добро пожаловать в наш город! — а потом добавил: — Ради Аллаха, поспеши сказать мне, из какой ты страны и из какого города! Судя по остаткам одежды на спине твоей, я думаю, ты из земли Египетской.

И Маруф ответил:

— Это правда, о господин мой, я живу среди жителей земли Египетской, и Каир — это город, в котором я родился и где жил.

И богач спросил его дрогнувшим голосом:

— Могу ли я спросить тебя, на какой улице Каира ты жил?

И он ответил:

— На Красной улице, о господин мой.

Тогда он спросил:

— А кто были те люди, которых ты знал на этой улице, и кто ты по ремеслу своему, о брат мой?

И Маруф ответил:

— По ремеслу, о господин мой, я сапожник, починяю старую обувь. Что же до людей, которых я знаю, то это простые люди, вроде меня, к тому же почетные и уважаемые. И если тебе нужны их имена, вот несколько. — И он перечислил имена разных людей, которые жили в районе Красной улицы.

И богач, чье лицо озарилось радостью, когда между ними продолжился этот разговор, спросил:

— А знаешь ли ты, о брат мой, шейха Ахмада, аптекаря и торговца благовониями?

И Маруф ответил:

— Пусть Аллах продлит дни его! Он мой сосед и живет совсем рядом.

Тогда богач спросил:

— У него все хорошо?

И Маруф ответил:

— Слава Аллаху, он здоров.

И он спросил:

— А сколько у него нынче детей?

И Маруф ответил:

— Трое, да сохранит их Аллах для него! Это Мустафа, Мухаммед и Али.

И богач спросил:

— И что они делают?

Он же ответил:

— Мустафа, старший, работает учителем в медресе[43]. Он признанный ученый, который знает всю священную книгу наизусть и может читать ее семью разными способами. Второй, Мухаммед, — аптекарь и торговец благовониями, как и его отец, который открыл для него лавку рядом со своей, чтобы отпраздновать рождение его первенца. Что касается меньшого, Али, — пусть Аллах осыплет его избранными дарами Своими! — то он был моим другом детства и мы проводили дни, играя вместе и разыгрывая прохожих. Но однажды мой друг Али сделал что-то с маленьким мальчиком, сыном назарея[44], который пошел жаловаться своим родителям, что его самым ужасным образом унизили и оскорбили. И мой друг Али, чтобы избежать мести назареев, сбежал и исчез. И больше его никто не видел, хотя это было лет двадцать назад. Да сохранит его Аллах и избавит от злых чар и бедствий!

При этих словах богач внезапно обнял Маруфа за шею, прижал его к груди своей, заплакал и сказал ему:

— Слава Аллаху, Который объединяет друзей! О Маруф! Я Али, твой друг детства, сын шейха Ахмада, аптекаря и торговца благовониями с Красной улицы!

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Заплакал богач и сказал Маруфу:

— Слава Аллаху, Который объединяет друзей! О Маруф! Я Али, твой друг детства, сын шейха Ахмада, аптекаря и торговца благовониями с Красной улицы!

И после того как оба возрадовались до пределов радости, Али стал умолять Маруфа рассказать ему, как тот оказался на этом берегу. И когда узнал, что Маруф провел день и ночь без еды, он заставил его сесть позади себя на мула и отвез его в свой дом, который выглядел как великолепный дворец. И он оказал ему всяческое гостеприимство и только на следующий день, несмотря на все его желание поскорей поговорить с Маруфом, подошел к нему и наконец смог долго его расспрашивать. Таким образом он узнал обо всех мучениях, которые бедный Маруф испытал со дня женитьбы на своей нечестивой жене, и о том, как он предпочел покинуть свою лавку и страну свою, чем и далее терпеть злодеяния мегеры. И он также узнал, как его побили палками и как он потерпел кораблекрушение и чуть не утонул.

Со своей стороны, Маруф узнал от своего друга Али, что город, в котором они сейчас находятся, — Хотан, столица королевства Хотан[45]. И он также узнал, что Аллах благоволил давно потерянному другу Али в деле купли-продажи и сделал его самым богатым торговцем и самым известным и уважаемым человеком во всем Хотане.

Затем, когда они дали излиться чувствам своим, богатый торговец Али сказал своему другу:

— О брат мой Маруф, знай, что товары, которые приходят ко мне от Воздаятеля, являются лишь Его временным даром в руках моих. И теперь я не могу лучше использовать этот дар, как только доверив тебе его часть, чтобы ты мог заставить его расти.

И он начал с того, что дал ему кошелек с тысячей золотых динаров, одел его в роскошную одежду и добавил:

— Завтра утром ты сядешь на моего самого красивого мула и отправишься на базар, где увидишь меня сидящим среди крупнейших торговцев. И я, когда ты появишься, встану, чтобы встретить тебя, и буду суетиться, и я возьму поводья твоего мула, и поцелую твои руки, оказав тебе все знаки уважения, какие только возможно. И такое поведение с моей стороны сразу же привлечет к тебе большое внимание. И я подарю тебе огромную лавку и позабочусь о том, чтобы заполнить ее товарами. А потом я познакомлю тебя с известными людьми и величайшими торговцами нашего города. И твои дела с помощью Аллаха принесут плоды, и ты будешь далеко от злополучной дочери твоего дяди и станешь жить на вершине удовольствия и благополучия.

И Маруф, не сумев найти должных слов, чтобы выразить своему другу всю благодарность свою, наклонился, чтобы поцеловать подол его платья. Но щедрый Али резко отдернул подол, поцеловал Маруфа между глаз и продолжал говорить с ним о том о сем и об их детстве, пока не пришло время ложиться спать.

А на следующий день Маруф, красиво одетый и внешне похожий на богатого иноземного купца, сел на великолепного пегого мула с дорогой сбруей и в назначенное время отправился на базар. И между ним и его другом Али произошла именно та сцена, которая была ими оговорена. И все купцы были переполнены восхищением и уважением к новоприбывшему, особенно когда они увидели, как великий торговец Али целует ему руку и помогает слезть с мула, и они увидели, как Маруф медленно сел со значительным видом на сиденье, которое его друг Али заранее приготовил для него в передней части новой лавки. И все пришли к Али и стали тихо спрашивать:

— В самом ли деле твой друг такой великий торговец?

Али смотрел на них с жалостью и отвечал:

— Йа! Ради Аллаха, вы говорите, великий торговец?! Да он один из первых торговцев во вселенной, и у него больше складов и лавок по всему миру, чем может поглотить огонь! У него множество партнеров, агентов и торговых лавок в каждом городе на земле, от Египта и Йемена до Индии и дальних уголков Китая! Йа! Вы увидите, какой он человек, когда познакомитесь с ним поближе!

И благодаря этим заверениям, сделанным самым доверительным тоном и с самым убедительным видом, купцы прониклись величайшим почтением к Маруфу. И они подходили, чтобы передать ему свои «салам», поздравления и пожелания. И они один за другим стали приглашать его к себе в гости, в то время как он самодовольно улыбался и извинялся за то, что не может принять их приглашения, поскольку он уже остановился у купца Али, его друга. И глава купцов прибыл к нему с визитом, что совершенно противоречило обычаю, согласно которому первым должен был нанести визит вновь прибывший, и он поспешил сообщить ему цены на товары и различные продукты в стране. А затем, чтобы показать ему, что он вполне готов служить ему и позволяет продавать товары, которые Маруф привез из далеких стран, он сказал:

— О господин мой, у тебя, несомненно, много тюков желтой материи? Здесь у нас особая склонность к желтой материи.

И Маруф без колебаний ответил:

— Желтая ткань? Ее много у меня!

И глава купцов спросил:

— А красной ткани, цвета крови газели, ее у тебя много?

И Маруф уверенно ответил:

— Ах! Что касается кроваво-красной ткани, вы все останетесь довольны, потому что среди моих тканей она самая лучшая!

И на все подобные вопросы Маруф неизменно отвечал: «Этого много у меня».

И тогда глава купцов робко спросил его:

— Не пожелаешь ли ты показать нам образцы, о господин мой? И Маруф, ничуть не смутившись от такого предложения, снисходительно ответил:

— Конечно, обязательно! Как только приедет мой караван!

И он объяснил собравшимся купцам и их главе, что ожидает прибытия через несколько дней огромного каравана из тысячи верблюдов, груженного связками товаров всех цветов и видов. И все собрание было изумлено и поражено сообщением о скором прибытии этого фантастического каравана.

И их восхищение, без всякого сомнения, достигло предела, когда они стали свидетелями следующего. Пока они так разговаривали, расширив глаза от изумления, слушая историю о прибытии каравана, какой-то нищий подошел к тому месту, где они стояли, и по очереди протянул руку каждому из них. И одни дали ему драхму, а другие — полдрахмы, но большинство удовлетворилось тем, что ничего ему не дали, а просто сказали: «Да поможет тебе Аллах!» А Маруф, когда нищий подошел к нему, вытащил большую пригоршню золотых динаров и вложил ее ему в руку, как если бы он давал ему простые медные монеты. И это произвело на купцов такое впечатление, что над их собранием воцарилась величественная тишина, их умы были смущены, а воображение поражено. И они подумали: «О Аллах! Каким богатым должен быть этот человек, чтобы позволять себе такую щедрость!» И таким образом, Маруф все более и более приобретал репутацию и славу самого богатого и щедрого человека в их городе.

И слава о его щедрости и прекрасных манерах достигла ушей царя этого города, который немедленно вызвал визиря своего и сказал ему:

— О визирь мой, сюда должен прийти караван, нагруженный огромными богатствами, и он принадлежит одному замечательному иноземному купцу. Однако я не хочу, чтобы базарные купцы, эти негодяи, которые и без того слишком богаты, нажились на этом караване. Поэтому будет гораздо лучше, чтобы это пошло на выгоду мне с моей женою, вашей повелительницей, и принцессе, дочери моей.

И визирь, который был человеком благоразумным и прозорливым, ответил царю:

— Не вижу никаких препятствий! Но не думаешь ли ты, о царь времен, что было бы лучше сначала дождаться прибытия этого каравана, а уже потом принять необходимые меры?

Но царь рассердился и сказал:

— Ты что, дурак?! С каких это пор берут мясо у мясника, когда собаки его уже съели?! Лучше поскорее приведи ко мне этого богатого иноземного купца, чтобы я мог прийти к соглашению с ним по этому поводу!

И визирь был вынужден, несмотря на свой повисший нос, выполнить приказ царя.

И когда Маруф явился к царю, он низко поклонился ему, поцеловал землю между рук его и наговорил ему тонких комплиментов. И царь был поражен его речью и благородными манерами, и он задал ему несколько вопросов о его делах и его богатстве. И Маруф, улыбнувшись, удовлетворился следующим ответом:

— Наш повелитель царь увидит все и будет доволен, когда прибудет караван.

И царь, как и все остальные, желая узнать, как далеко простирается богатство Маруфа, показал ему жемчужину удивительного размера и блеска, которая стоила не менее тысячи динаров, и сказал ему:

— В тюках твоего каравана ты везешь нам такой жемчуг?

А Маруф взял жемчужину, презрительно посмотрел на нее и бросил на землю как бесполезный предмет. И, с силой ударив по ней ногой, он разбил ее.

И изумленный царь воскликнул:

— Что ты сделал, о человек?! Ты только что разбил жемчужину, которая стоит тысячу динаров!

А Маруф, улыбаясь, ответил:

— Да, конечно, она столько и стоит. Однако в тюках моего каравана есть сумки и мешки, полные жемчужин, бесконечно более красивых, чем эта.

Изумление и алчность царя еще больше усилились после этой речи, и он подумал: «Я обязательно должен заполучить этого удивительного человека в мужья своей дочери!»

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Обязательно заполучу этого удивительного человека в мужья своей дочери!

И царь повернулся к Маруфу и сказал ему:

— О благороднейший и выдающийся эмир, не примешь ли ты от меня по случаю твоего прибытия в нашу страну в качестве дара мою единственную дочь? И тогда я соединю ее с тобою брачными узами и ты будешь править моим царством после моей смерти.

И Маруф, который держался скромно и весьма сдержанно, осмотрительно ответил:

— Это царское предложение делает честь рабу, который находится между рук господина своего. Но не думаешь ли ты, о мой повелитель, что лучше отложить празднование свадьбы до того времени, когда прибудет мой огромный караван? Приданое для принцессы, твоей дочери, потребует от меня больших затрат, которые я не в состоянии понести в настоящее время. В самом деле, ведь мне придется заплатить тебе за принцессу, как ее отцу, по крайней мере двести тысяч кошельков с тысячей динаров в каждом. Вдобавок мне придется раздать тысячу кошельков с тысячей динаров в каждом бедным и нищим в первую брачную ночь, и тысячу других кошельков — подносителям даров, и тысячу кошельков — для приготовления к празднику. Вдобавок я подарю каждой даме в твоем гареме ожерелье из ста больших жемчужин, и я также щедро воздам дань уважения тебе и моей теще, царице, бесчисленным количеством драгоценностей. Однако все это, о царь времен, может быть сделано только после прибытия моего каравана.

И царь, более, чем когда-либо, ослепленный этим изумительным перечислением даров и проникнувшийся до глубины души сдержанностью, деликатностью и рассудительностью Маруфа, воскликнул:

— Нет, клянусь Аллахом! Все расходы на свадьбу возьму на себя я один. Что же касается приданого моей дочери, ты заплатишь мне его, когда подойдет караван. И я непременно хочу, чтобы ты женился на моей дочери как можно скорее. И ты можешь взять все необходимые для этого деньги из царской казны. И не опасайся этого, потому что все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе.

И тотчас царь позвал визиря своего и сказал ему:

— Иди, о визирь, и скажи шейх-уль-исламу[46], чтобы он пришел и поговорил со мной, потому что я хочу сегодня заключить брачный контракт между эмиром Маруфом и моей дочерью.

И визирь, услышав эти слова царя, смущенно склонил голову. И когда царь стал выказывать нетерпение, визирь подошел к нему и сказал тихим голосом:

— О царь времен, этот человек мне не нравится, и его вид не кажется мне заслуживающим доверия. Клянусь жизнью, по крайней мере, подожди, прежде чем выдавать за него дочь свою, ты должен быть уверен в его караване, потому что до сих пор есть лишь одни слова о нем. А такая принцесса, как твоя дочь, о царь, на чаше весов стоит больше, чем то, что этот неизвестный нам человек имеет нынче в руках своих.

И при этих словах мир почернел перед царскими глазами, и он закричал визирю:

— О гнусный предатель, ненавидящий господина своего, ты говоришь так, пытаясь отговорить меня от этого брака только потому, что хочешь сам жениться на моей дочери! Но тебе ее не видать как своих ушей! Поэтому больше не пытайся посеять в душе моей беспокойство и сомнения в этом невероятно богатом человеке с тонкой душой и замечательными манерами. В противном случае негодование по поводу твоих предательских слов заставит меня вогнать длину твою в ширину твою! — И, будучи очень взволнованным, он добавил: — Или, быть может, ты хочешь, чтобы моя дочь осталась у меня на руках, постаревшая и негодная для женихов?! Смогу ли я еще когда-нибудь найти такого зятя, совершенного во всех отношениях, щедрого, сдержанного и очаровательного, который, без сомнения, будет любить мою дочь, дарить ей чудесные вещи и тем самым обогащать всех нас, от самого старшего до самого младшего?! Иди и приведи ко мне шейх-уль-ислама!

И визирь ушел с вытянутым носом, чтобы позвать шейх-уль-ислама, который тотчас же пошел во дворец и предстал перед царем. И он сразу же составил брачный контракт.

И по приказу царя весь город был украшен и освещен. И повсюду стояло всеобщее веселье, а Маруф, сапожник, этот бедняк, который видел черную смерть и красную смерть и испытал на себе все беды, восседал на троне во дворце царя. И толпа певцов, борцов, музыкантов, барабанщиков, акробатов, шутов и веселых балагуров развлекала его, царя и дворцовую знать. И все они показывали свое мастерство и свои таланты. А у Маруфа под рукой были мешки, полные золота, и кошельки, принесенные самим визирем, и он брал золотые динары и бросал их горстями всем играющим, танцующим и веселящимся. И визирь, умирающий от досады, не имел ни минуты отдыха, потому что ему постоянно приходилось приносить новые мешки с золотом.

И эти развлечения, праздники и ликования длились три дня и три ночи, а на четвертый день вечером должна была состояться свадьба и проникновение. И кортеж молодой невесты был устроен с неслыханным великолепием, потому что так пожелал царь; и каждая дама, встречавшаяся на пути этой процессии, осыпала принцессу подарками. И в конце концов невесту отвели в брачный чертог, а Маруф сказал себе: «Чума на чуме и чумой погоняет! Будь что будет! Не я это решил, так распорядилась судьба. От неизбежного никуда не деться, и каждый носит на шее свою судьбу. Все это написано в книге твоей судьбы, о починитель старых башмаков, побитый женой своею, о Маруф, старая ты обезьяна».

И когда все удалились и Маруф оказался наедине с молодой принцессой, супругой своей, которая спокойно лежала под шелковой москитной сеткой, он сел на землю и всплеснул в отчаянии руками. И поскольку он оставался в таком положении и не двигался довольно долго, молодая принцесса высунула голову из-за москитной сетки…

В эту минуту Шахерезада заметила, что забрезжил рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

она сказала:

^{И эти развлечения, праздники и ликования длились три дня и три ночи.}

И поскольку он оставался в таком положении, не двигаясь, довольно долго, молодая принцесса высунула голову из-за москитной сетки и сказала Маруфу:

— О прекрасный господин мой, почему ты печален и так далеко от меня?

И Маруф, тяжело вздохнув, ответил через силу:

— Нет силы, кроме как у Всевышнего, и в Нем одном спасение!

И принцесса, тронутая этими словами, спросила его:

— К чему это восклицание, о господин мой? Ты находишь меня уродливой или у тебя есть другая причина для горя? Да пребудет имя Аллаха над тобой и вокруг тебя! Говори и ничего не скрывай от меня, йа сиди!

И Маруф, тяжело вздохнув, ответил ей:

— Во всем, что ты видишь, виноват твой отец!

И она спросила:

— О чем речь? В чем же виноват отец мой?

И он ответил:

— Разве ты не заметила, что я был несколько скуп, выказывая непозволительную жадность по отношению к тебе и дворцовым дамам? Ах! Это в этом весьма виноват твой отец, ведь он не позволил мне до женитьбы дождаться прибытия моего большого каравана! Вот тогда бы я подарил вам несколько ожерелий с пятью или шестью рядами жемчужин размером с голубиное яйцо, и по несколько красивых нарядов, которых нет у дочерей других царей, и драгоценности, достойные твоего положения. Кроме того, я мог бы оказать большую щедрость твоим родителям и гостям. Но — увы! — твой отец сбил меня с толку своей манерой делать дела слишком быстро, и он поступил со мной так же, как тот, кто сжигает еще зеленую траву.

Однако принцесса сказала ему:

— Ради Аллаха! Не волнуйся так из-за этих мелочей и не горюй больше! Лучше встань, скинь свою одежду и скорее иди ко мне, чтобы мы смогли вместе возрадоваться! И оставь все эти мысли о подарках и тому подобных вещах, которые не имеют никакого отношения к тому, что мы должны сделать этой ночью. Что же касается каравана и твоего богатства, то мне все равно. То, о чем я прошу тебя, мой друг, гораздо проще и интереснее всего этого, поэтому будь смелей и укрепи свои чресла для сражения.

И Маруф ответил:

— Уже, уже! Я иду! Иду!

И, сказав это, он быстро разделся и двинулся вперед, увлекая принцессу под москитную сетку. И он растянулся рядом с нежной юницей, думая: «Неужели это я, Маруф, бывший починитель обуви с Красной улицы, что в Каире?! Где я был и где оказался?!» И тут началась схватка рук и ног, бедер и кистей, и борьба эта разгорелась. И Маруф положил руку девушке на колени, которая тут же очутилась между его колен. И его губы заговорили со своими сестрами на своем языке; и настал момент, когда юница позабыла отца своего и мать свою. А он крепко прижал ее к себе, чтобы излить весь мед своих поцелуев, и уста их слились. И он просунул свою руку под ее левую подмышку, и сразу же все жизненно важные мускулы его напряглись, и жизненно важные части тела его потянулись к ней. И он заскользил своей левой рукой вниз, и тотчас тетивы их луков напряглись. Затем он столкнулся с двумя грудями ее, но вдруг это столкновение непонятно как отозвалось между их бедрами. И его тут же обвили ноги принцессы, указывая его малышу верное направления и словно бы восклицая: «Ко мне, отец поцелуев!» И он начал без промедления делать то, что следовало делать, и он разжег фитиль и стал вставлять иглу в пекло. И он делал это на разный манер, в то время как ее глаза говорили ему: «Жги!», а ее губы приказывали: «Вперед!», а ее правая рука кричала: «Толкай!», а ее левая рука восклицала: «Давай!», а ее зубы скрежетали: «Жарь!», а повороты и извивы ее словно восклицали: «Постарайся на славу для славной девушки, подобной жемчужине в раковине свой! Вздыхай от удовольствия и счастья, о возлюбленная семьи своей!»

И крепость была взята со всех четырех сторон, и героическое сражение состоялось без синяков, но с обильными слезами радости, без болезненных ран, но с укусами, без порезов и переломов, но с царапинами, извивами, со взаимными переплетениями и изящными маневрами, и все это происходило словно само собой и в хорошем темпе. Слава Владыке созданий, Который делает девушку зрелой и дает молодому человеку силу на благо будущего потомства!

И после этой ночи, проведенной в наслаждении поцелуями, облизываниями и грудным вскармливанием, Маруф наконец решил встать, чтобы пойти в хаммам, сопровождаемый счастливыми вздохами и сожалениями своей молодой супруги. И, вымывшись там и облачившись затем в великолепное платье, он отправился в диван и сел справа от царя, отца супруги своей, чтобы принять комплименты и поздравления от эмиров и знатных людей города. И по собственному желанию он послал за визирем, своим недоброжелателем, и приказал ему раздать почетные одежды всем своим помощникам и оказать неисчислимые щедрости эмирам и женам эмиров, придворной знати и женам их, стражам и женам их, евнухам — главным и младшим, молодым и старым. И вдобавок ему принесли мешки с динарами, и он стал пригоршнями набирать золото и раздавать его всем желающим. И поэтому все его благословляли, восхищались им и желали ему благополучия и долгих лет жизни.

И так прошло двадцать дней, которые Маруф провел, выказывая неисчислимые щедрости днем и отдыхая в непринужденной обстановке ночью с принцессой, супругой своей, которая полюбила его страстно.

Однако по прошествии этих двадцати дней ничего не было слышно о караване Маруфа. А его экстравагантность и безумная щедрость зашли так далеко, что однажды утром царская сокровищница была полностью исчерпана, и визирь, открыв сундук с кошельками, заметил, что он абсолютно пуст и черпать из него больше нечего. Тогда, находясь на грани замешательства и полный в душе своей сдержанной ярости, он предстал перед царем и сказал ему:

— Да удалит Аллах плохие новости от тебя, о великий царь! Но я должен тебе сказать, чтобы затем мое молчание не навлекло вполне оправданных упреков, что царская казна совершенно высохла и что чудесный караван эмира Маруфа, зятя твоего, все еще не прибыл, чтобы заполнить опустевшие мешки.

И царь, немного обеспокоенный этими словами, сказал:

— Как?! Клянусь Аллахом! Да, это правда, что караван немного запаздывает. Но он обязательно придет! Иншаллах!

А визирь улыбнулся при этом и сказал:

— Да наполнит тебя Аллах милостью Своею, о господин мой, и да продлит Он дни твои! Однако с момента прибытия в нашу страну эмира Маруфа мы попали в страшное затруднение. И теперь я не вижу из него никакого выхода. Потому что, с одной стороны, казна пуста, а с другой — твоя дочь стала женой этого иноземца, этого незнакомца. Да спасет нас Аллах от лукавого, да пребудет он вдали от нас и будет проклят и побит камнями! Наше положение весьма неважное.

И царь, который уже начал волноваться и проявлять нетерпение, ответил:

— Твои слова утомляют меня и действуют мне на нервы! И вместо того чтобы говорить подобные вещи, будет гораздо лучше, если ты расскажешь мне, как исправить ситуацию, чем доказать, что мой зять эмир Маруф — самозванец и лжец.

И визирь ответил:

— Ты говоришь верно, о царь, это отличная идея. Ведь, прежде чем осуждать человека, нужно доказать вину его. И в теперешней ситуации, по правде говоря, нет никого, кто мог бы оказать нам более неоценимую помощь, чем принцесса, дочь твоя, ибо кто ближе к секретам мужа, чем жена. Так что вели привести ее сюда, чтобы я мог расспросить ее из-за занавески, которая будет нас разделять, и таким образом я смогу узнать о предмете, который нас интересует.

И царь ответил:

— Не возражаю! И — клянусь своей головой! — если так случится, что мой зять нас обманул, я казню его самой страшной казнью и заставлю вкусить самую черную смерть!

И тотчас же он попросил принцессу, дочь свою, пройти в залу заседаний. И он приказал поставить большую ширму между ней и визирем, за который она и села. И все это было сказано и сделано во время отсутствия Маруфа.

И вот визирь, обдумав свои вопросы и составив план беседы, сказал царю, что он готов. А принцесса из-за ширмы сказала отцу своему:

— Вот и я, о отец мой. Чего ты хочешь от меня?

И он ответил:

— Позволь визирю поговорить с тобой.

Тогда она спросила у визиря:

— Ну, визирь, что тебе надо?

Он же сказал:

— О госпожа моя, ты должна знать, что царская казна совершенно пуста благодаря расходам и щедрости эмира Маруфа, мужа твоего. Кроме того, об удивительном караване, о прибытии которого он так часто нам рассказывал, нет никаких известий. Поэтому царь, отец твой, обеспокоенный таким положением дел, решил, что только ты можешь просветить нас по этому поводу, рассказав нам, что ты думаешь о муже своем, и какое влияние он оказывает на тебя, и какие подозрения у тебя возникли на его счет за те двадцать ночей, которые он провел с тобою.

На эти слова визиря принцесса ответила из-за ширмы:

— Да осыплет Аллах эмира Маруфа, сына моего дяди, своими милостями! Что я о нем думаю?! Клянусь своей жизнью, ничего, кроме хорошего! Нет на земле такой сладости, которая могла бы сравниться с той сладостью и удовольствием, которые я от него получаю! И поскольку я его жена, я только хорошею и расцветаю от этого, и все, пораженные моим видом, говорят, когда я прохожу мимо: «Да сохранит ее Аллах от дурного глаза и защитит от завистников и ревнивцев!» Ах! Сын моего дяди Маруф — лакомый кусочек, он доставляет мне радость, и я доставляю радость ему! Да оставит нас Аллах друг для друга!

И царь, услышав это, повернулся к визирю своему, у которого нос повис до земли, и сказал ему:

— Вот видишь! Что я тебе говорил?! Мой зять Маруф — замечательный человек, а за свои подозрения ты заслуживаешь, чтобы я посади тебя на кол!

Но визирь, повернувшись к занавеске, спросил:

— А караван, госпожа моя, что с караваном, который никак не придет?

Она же ответила:

— А как это может меня беспокоить? Произойдет это или нет, — разве увеличится или уменьшится от этого мое счастье?

А визирь сказал:

— А кто будет кормить тебя впредь, когда царские кладовые пусты? А кто возьмет на себя расходы эмира Маруфа?

Она же ответила:

— Аллах великодушен, и Он не оставляет своих почитателей!

И тогда царь сказал визирю:

— Моя дочь права! Замолчи!

Затем он сказал принцессе:

— Однако, дражайшая моя, мне хотелось бы узнать у сына твоего дяди, эмира Маруфа, в какой приблизительно день, по его мнению, прибудет его караван. Я хотел бы это знать, просто чтобы оплатить наши расходы и посмотреть, есть ли причина поднять налоги и ввести новые, чтобы заполнить пустоту в наших закромах.

И принцесса ответила:

— Слушаю и повинуюсь! Дети обязаны слушаться и уважать своих родителей. Этим же вечером я расспрошу эмира Маруфа и доложу вам, что он мне скажет.

Итак, с наступлением темноты, когда принцесса, как обычно, резвилась с Маруфом, а он резвился с ней, она положила руку ему на плечо, чтобы поспрашивать его, и голосом слаще меда, миловидно, и нежно, и ласково, и любовно, как все женщины, которым есть, что попросить и что получить, сказала…

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

И так, с наступлением темноты, когда принцесса, как обычно, резвилась с Маруфом, а он резвился с ней, она положила руку ему на плечо, чтобы поспрашивать его, и голосом слаще меда, миловидно, и нежно, и ласково, и любовно, как все женщины, которым есть, что попросить и что получить, сказала:

— О свет души моей, о плод печени моей, о ядрышко моего сердца, жизнь моя и наслаждение мое! Огонь твоей любви до пределов охватил грудь мою! И я готова пожертвовать своей жизнью ради тебя и разделить твою судьбу, какой бы она ни была! Однако — клянусь своей жизнью! — ничего не скрывай от дочери твоего дяди! Скажи мне, пожалуйста, чтобы я сохранила это в тайне, в самой глубине своего сердца, по какой причине большой караван, о котором всегда говорит отец мой с визирем своим, еще не прибыл? И если у тебя есть какие-либо затруднения или сомнения по этому поводу, доверься мне со всей искренностью — и я сделаю все возможное, чтобы найти способ избавить тебя от любых неудобств.

И, сказав это, она поцеловала его, прижала к груди своей и растаяла в его руках.

А Маруф внезапно громко рассмеялся и ответил:

— О моя дорогая, зачем идти таким извилистым путем, чтобы задать мне такой простой вопрос? Я готов без всяких затруднений сказать тебе правду, ничего от тебя не скрывая. — Он замолчал на мгновение, чтобы сглотнуть, и продолжил: — Знай же, о моя дорогая, что я не торговец и не хозяин караванов, не обладатель какого-либо богатства или других подобных бедствий, потому что в моей стране я был всего лишь бедным сапожником, женатым на ужасной женщине по имени Фатима и по прозвищу Коровья Лепешка, и она была липучкой на сердце и черной чумой перед глазами моими. Со мною и с нею случилось вот что.

И он начал рассказывать принцессе историю жизни своей с женой из Каира и то, что случилось с ним после истории с кенафой на меду. И он ничего не скрывал от нее и, не упуская ни одной подробности, рассказал все, что с ним произошло до кораблекрушения и встречи его с товарищем детства, щедрым купцом Али. Однако повторять это нет смысла.

И когда принцесса услышала историю Маруфа, она принялась так смеяться, что откинулась на спину.

И Маруф тоже засмеялся и сказал:

— Поистине, Аллах — Вершитель судеб. И ты была вписана в историю моей судьбы, о госпожа моя.

И она сказала ему:

— Конечно, о Маруф, ты мастер всяких проделок, и никто не может сравниться с тобой в тонкости, сообразительности, деликатности и великодушии. Но что скажет отец мой и, прежде всего, что скажет его визирь, твой враг, если им придется узнать правду о тебе и вымышленном караване? Конечно же, они убьют тебя, а я умру вслед за тобой от страданий. Поэтому теперь для тебя лучше будет покинуть дворец и отправиться в какую-нибудь далекую страну, ожидая, пока я найду средство исправить положение и объяснить необъяснимое. — И она добавила: — Так что возьми эти пятьдесят тысяч динаров, которые у меня есть, сядь на лошадь, ускачи и живи в каком-нибудь укромном месте, только дай мне знать о твоем убежище, чтобы я могла в любой день отправить к тебе гонца с письмом, в котором я буду сообщать тебе новости, а ты через этого гонца сможешь сообщать мне свои. И это, мой дорогой, лучшее, что мы можем предпринять в сложившихся обстоятельствах.

И Маруф ответил:

— Я доверяю тебе, моя повелительница, и я ставлю себя под твою защиту.

И она поцеловала его и до половины ночи делала с ним свои обычные дела.

А потом она велела ему встать, надела на него накидку мамелюков и дала ему лучшую лошадь из отцовских конюшен. И Маруф выехал из города как царский мамелюк и поскакал своей дорогой.

И пока это все, что случилось с ним.

Что же касается принцессы, царя, визиря и несуществующего каравана, то о них скажу вот что. Рано утром на следующий день царь пришел в залу заседаний в сопровождении своего визиря. И он послал за принцессой, чтобы узнать, что она выяснила по его совету. И как и в предыдущий день, принцесса подошла к занавеске, отделявшей ее от мужчин, и спросила:

— Что случилось, о отец мой?

Он же спросил:

— Ну что, дочь моя, что ты выяснила и что ты хочешь нам сказать?

И она ответила:

— Что я могу сказать, о отец мой?! Ах! Да запутает Аллах лукавого и да побьет Он его камнями! И пусть Он в то же время проклянет клеветников и зачернит смолою лицо визиря твоего, который хотел оговорить меня и мужа моего, эмира Маруфа!

И царь спросил:

— Как это? И почему?

Она же сказала:

— Клянусь Аллахом! Возможно ли, что ты доверяешь этому мерзкому человеку, который сделал все возможное, чтобы оговорить сына моего дяди в твоих глазах?! — Она на мгновение замолчала, как будто задыхаясь от негодования, а потом добавила: — Воистину, знай, о отец мой, что нет на земле человека такого прямолинейного, такого открытого и такого благородного, как эмир Маруф, — да одарит его Аллах милостью Своею!

Вот что произошло с того момента, как я ушла от тебя. С наступлением темноты, когда мой любимый муж вошел в мою комнату, тот евнух, который состоит у меня на службе, постучался, чтобы передать послание, которое только что прибыло. И он предстал перед нами, и он держал в руке письмо. И он сказал нам, что это письмо только что передали ему десять богато одетых иноземных мамелюков, которые попросили вручить его господину Маруфу. И муж мой открыл письмо и прочитал его; потом он передал его мне, и я тоже прочитала его. Так вот, оно было от предводителя того огромного каравана, который вы так нетерпеливо ждете. И начальник каравана, которому было поручено сопровождать конвой их пятисот молодых мамелюков, похожих на тех десятерых, которые ждали у дверей, объяснял в этом письме, что во время пути их настигло несчастье — они столкнулись с ордой разбойников-бедуинов, грабивших на дорогах. Отсюда первая причина задержки прибытия каравана. И он сообщал, что несколько дней спустя после победы над этой ордой они были атакованы ночью другим отрядом бедуинов, гораздо более многочисленным и лучше вооруженным. Завязалась кровопролитная битва, в которой, к сожалению, караван потерял убитыми пятьдесят мамелюков, двести верблюдов и четыреста тюков ценных вещей.

Услышав эту неприятную новость, муж мой, который не показал виду, что огорчен, разорвал письмо и, улыбаясь и даже не спрашивая никаких дальнейших объяснений от десяти рабов, ожидавших у дверей, сказал мне:

— Ну и что, потеряно всего четыреста тюков и двести верблюдов. Вряд ли эта потеря превышает девятьсот тысяч динаров золотом. По правде говоря, это дело не заслуживает того, чтобы о нем говорили, и тем более чтобы ты беспокоилась об этом, моя дорогая. Единственное, что меня беспокоит, так это то, что мне нужно теперь уехать на несколько дней, чтобы ускорить прибытие остальной части каравана. И он встал, смеясь, прижал меня к своей груди и простился со мною, в то время как я проливала слезы разлуки. И он спустился вниз, снова советуя мне успокоить сердце и осушить глаза. И я, увидав, что он, ядрышко моего сердца, ушел, высунула голову в окно, выходящее во двор, и увидела, как мой возлюбленный разговаривает с десятью молодыми и прекрасными, как луны, мамелюками, которые доставили письмо. А потом он вскочил на коня и во главе их выехал из дворца, чтобы ускорить прибытие каравана.

И, сказав это, юная принцесса шумно высморкалась, как человек, который готов заплакать из-за отсутствия любимого, и добавила голосом, который внезапно стал раздраженным:

— Ну, отец мой, а теперь скажи мне, а что случилось бы, если бы я имела неблагоразумие поговорить со своим мужем, как ты мне советовал, подталкиваемый своим проклятым визирем? Да, что бы случилось? Наверняка мой супруг стал бы относиться ко мне с долей презрения и недоверия; он перестал бы любить меня и даже возненавидел бы меня, и это, по правде говоря, было бы справедливо. И все это из-за оскорбительных предположений и гнусных подозрений твоего визиря, этой нечестивой бороды.

И, сказав это, принцесса подняла занавеску и с демонстративным шумом гневно вышла.

И тогда царь повернулся к визирю своему и крикнул ему:

— Ах ты, сукин сын! Видишь теперь, что с нами происходит по твоей вине?! Клянусь Аллахом! Я не знаю, что все еще удерживает меня от того, чтобы вогнать длину твою в ширину твою! Поостерегись еще хоть раз бросить подозрение на моего зятя Маруфа — и ты увидишь, что тебя ждет!

И он, искоса взглянув на него, вышел из залы заседаний.

Вот и все, что было с ним.

Что же касается Маруфа, то с ним случилось вот что. Когда он покинул город Хотан, столицу владений царя, отца принцессы, супруги его, проскакав по безлюдным равнинам в течение нескольких часов, он почувствовал, что его мучает сильная усталость. Он не привык скакать верхом на царских лошадях, ведь его профессия сапожника не позволила ему стать прекрасным наездником. И к тому же он стал беспокоиться о последствиях своей истории, и он начал горько сожалеть о том, что рассказал принцессе всю правду. И он сказал себе: «И вот теперь ты вынужден блуждать по дорогам, вместо того чтобы упиваться объятиями своей сладкой жены, чьи ласки заставили тебя позабыть о злополучной Коровьей Лепешке из Каира».

Но тут Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

А к тому же он стал беспокоиться о последствиях своей истории, и он начал горько сожалеть о том, что рассказал принцессе всю правду. И он сказал себе: «И вот теперь ты вынужден блуждать по дорогам, вместо того чтобы упиваться объятиями своей сладкой жены, чьи ласки заставили тебя позабыть о злополучной Коровьей Лепешке из Каира».

И, вспоминая все прошлые ласки своей возлюбленной, разлука с которой жгла его сердце, он почувствовал, что горько сожалеет о собственном нынешнем положении, и он горько плакал, читая в уме своем печальные стихи о разлуке. И, стеная таким образом и выдыхая боль разлуки с любимой строками стихов, описывающих похожие случаи, он прибыл на рассвете в небольшую деревню. И он увидел феллаха, пашущего поле плугом, в который были запряжены два вола. И поскольку при своем поспешном бегстве из дворца и из города он забыл прихватить провизию для путешествия, его мучили голод и жажда. И он подошел к феллаху, поприветствовал его и сказал:

— Мир тебе, о шейх!

И феллах ответил на это приветствие, сказав:

— И тебе мир, милость Аллаха и благословение Его! Ты, несомненно, о господин мой, мамелюк из числа царских мамелюков?

И Маруф ответил:

— Да.

Тогда феллах сказал:

— Добро пожаловать, о бледнолицый, сделай мне милость, посети мое жилище и прими мое гостеприимство!

И Маруф, который сразу понял, что он имеет дело со щедрым человеком, взглянул на находящееся поблизости бедное жилище феллаха и заметил, что в нем нет ничего, что могло бы утолить голод его и жажду.

И он сказал феллаху:

— О брат мой, я не вижу в твоем доме ничего, что ты мог бы предложить такому голодному гостю, как я. И что же ты будешь делать, если я приму твое приглашение?

И феллах ответил:

— В доброте Аллаха нет недостатка, все будет найдено! Ты только слезай с коня, о господин мой, и позволь мне позаботиться о тебе, приняв у себя ради Аллаха. Деревня совсем рядом, я быстро сбегаю туда и мгновенно принесу тебе то, что необходимо, дабы восстановить твои силы и сделать тебя довольным. И зерно для твоей лошади я тоже обязательно принесу.

И смущенный Маруф, не желая беспокоить этого беднягу и отрывать его от работы, ответил:

— Поскольку твоя деревня близко, о брат мой, это можно сделать гораздо быстрее, если ты поскачешь туда на моей лошади и купишь на базаре все, что нужно для меня и для моей лошади.

Однако феллах, который не мог по причине своей природной щедрости отпустить посланного самим Аллахом гостя, не оказав ему гостеприимства, ответил:

— О каком базаре ты говоришь, о господин мой?! Есть ли в такой несчастной деревушке, как наша, где все дома из кизяка, базар или что-нибудь, что издалека или вблизи напоминает базар?! У нас нет особых дел, связанных с покупкой или продажей, и все живут тем немногим, что у них есть. Поэтому я прошу тебя, — ради Аллаха и благословенного пророка Его! — зайди в мой дом, чтобы угодить мне и доставить удовольствие уму моему и сердцу моему! А я быстро схожу в деревню и еще быстрее вернусь.

И тогда Маруф, видя, что он не может отказаться от предложения бедного феллаха, не причинив ему боли и огорчения, слез с лошади и сел у входа в хижину из кизяка, в то время как феллах немедленно побежал в сторону деревни, и совсем скоро он исчез вдалеке.

И, ожидая, когда он вернется с провизией, Маруф задумался и сказал себе: «Вот я стал причиной беспокойства и хлопот для этого бедняги, на которого я так сильно недавно походил, когда был жалким сапожником! Но — клянусь Аллахом! — я исправлю, насколько это в моих силах, ущерб, который я ему причинил, заставив его оставить работу. И для начала я сейчас же начну пахать вместо него, и таким образом я верну ему время, которое он потратил на меня».

И он встал в тот же час и в ту же минуту и, облачившись в свою золоченую одежду царского мамелюка, взял в руки плуг и заставил пару волов двинуться вперед по уже намеченной борозде. Однако, едва он заставил волов сделать несколько шагов, как лемех внезапно остановился с необычным звуком, столкнувшись с чем-то, что оказывало сопротивление; и волы от приложенных ими усилий упали на передние ноги. А Маруф, покрикивая, заставил их встать, и он начал хлестать их, чтобы преодолеть сопротивление земли. Однако, несмотря на сильные удары, которые он наносил волам, плуг ни на дюйм не сдвинулся с места и оставался неподвижным в земле, словно ожидая Судного дня.

Тогда Маруф решил выяснить, в чем дело. И он разгреб землю и обнаружил, что лемех плуга попал острием в прочное кольцо из красной меди, впечатанное в мраморную плиту, которая находилась почти на одном уровне с плугом.

И, движимый любопытством, Маруф попытался сдвинуть и убрать эту мраморную плиту. И после некоторых усилий ему наконец удалось расшевелить и сдвинуть ее. И он увидел под ней лестницу с мраморными ступенями, которые вели в подземелье квадратной формы, размером с хаммам. И Маруф, произнеся: «Бисмиллах!», спустился в подземелье и увидел, что оно состоит из четырех последовательных комнат. И первая из этих комнат была заполнена золотыми монетами от пола до потолка; а вторая была полна жемчуга, изумрудов и кораллов — от пола до потолка; а третья была наполнена гиацинтами, рубинами, бирюзой, бриллиантами и драгоценными камнями всех цветов; а в четвертой комнате, самой большой и хорошо сохранившейся, находился лишь постамент из черного дерева, на котором стояла крошечная хрустальная шкатулка, размером не больше лимона.

И Маруф был невероятно удивлен своим открытием, и он возрадовался сокровищу. Но больше всего его заинтересовала крошечная хрустальная шкатулка — единственный предмет в огромной четвертой подземной комнате. И, будучи не в силах противостоять мольбам души своей, он протянул руку к этому маленькому предмету, который искушал его гораздо больше, чем все чудеса и сокровища первых трех комнат, и, схватив шкатулку, открыл ее. И он нашел в ней золотое кольцо, увенчанное кабошоном[47] из сердолика, на котором были выгравированы очень мелкие таинственные буквы, похожие на муравьиные лапки. И Маруф инстинктивно надел кольцо на палец и потер его. И тут же из сердолика раздался громкий голос, который воскликнул:

— По твоему приказу! Я в твоем распоряжении! Пожалуйста, не три меня больше! Прикажи — и я будут тебе подчиняться! Чего желаешь, говори! Хочешь, чтобы я разрушил или построил дворец, убил нескольких царей и цариц или привел их к тебе, поднял целый город на воздух или стер с лица земли целую страну? Скажи — и я покрою землю цветами или опустошу ее! По твоему желанию я могу снести гору или высушить море! Говори, чего желаешь! Но, пожалуйста, не три меня слишком сильно, о мой повелитель! Я раб твой с разрешения повелителя джиннов, создателя дня и ночи.

И Маруф, который сначала даже не понял толком, откуда исходит этот голос, в конце концов заметил, что он исходит из кабошона кольца, которое он надел на палец, и он сказал, обращаясь к тому, кто был в сердолике:

— Кто ты? Создание Господа? Скажи, кто ты?

И голос из сердолика ответил:

— Я джинн Отец Счастья, и я слуга кольца. И я слепо выполняю приказы тех, кто владеет этим кольцом. И для меня нет ничего невозможного, потому что я верховный вождь семидесяти двух племен джиннов, ифритов, маридов и шайтанов. А каждое из этих племен состоит из двенадцати тысяч моих великолепных собратьев, более сильных, чем слоны, и более проворных, чем Меркурий^[48]. Но, как я сказал тебе, о господин мой, я, в свою очередь, подчиняюсь этому кольцу; и как бы велика ни была моя сила, я подчиняюсь тому, кто обладает им, как дитя подчиняется матери своей. Однако позволь мне предупредить тебя, что, если ты, по несчастью, потрешь кольцо не один раз, а два раза подряд, ты заставишь меня разжечь огнем ужасные имена, выгравированные на этом кольце. И тогда ты безвозвратно потеряешь меня.

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

А если ты, по несчастью, потрешь кольцо не один раз, а два раза подряд, ты заставишь меня разжечь огнем ужасные имена, выгравированные на этом кольце. И тогда ты безвозвратно потеряешь меня.

И, услышав это, Маруф ответил голосу, что раздавался из сердолика:

— О великий и могущественный Отец Счастья, знай, что я спрятал слова твои в самом надежном месте моей памяти. Но для начала скажи, кто запер тебя в этом сердолике и кто подчинил твою силу, кто мастер кольца?

И джинн ответил изнутри сердолика:

— Знай, йа сиди, что место, где мы находимся, является древним сокровищем Шаддада бен-Ада, строителя знаменитого города Ирама Многоколонного[49], ныне лежащего в руинах. А я в этом городе был рабом правителя Шаддада. И именно его кольцо ты нашел, и оно теперь у тебя, а я с тех давних пор заперт в его кабошоне.

Так бывший сапожник с Красной улицы в Каире, починявший старую обувь, стал обладателем кольца, которое ранее принадлежало героическому и гордому Шаддаду, наследнику потомков Нумруда[50], и он захотел без промедления испытать чудесные свойства, скрывавшиеся в кольце. И он сказал тому, кто был в сердолике:

— О слуга кольца, не мог бы ты вынести из этой пещеры на землю, к свету, спрятанные здесь сокровища?

И голос Отца Счастья ответил:

— Несомненно, и это как раз то, что мне легче всего!

И Маруф сказал ему:

— Раз уж это так, я прошу тебя взять все богатства и сокровища отсюда, не оставляя для тех, кто может прийти после меня, даже следа этих сокровищ!

И голос ответил:

— Слушаю и повинуюсь! — а затем воскликнул: — Эй, ребятки!

И Маруф тут же увидел, что перед ним возникли двенадцать очень красивых юношей с огромными корзинами на головах. И, сначала став между рук удивленного Маруфа и припав к земле, они тут же поднялись и в мгновение ока вынесли наверх несколькими партиями все сокровища, содержащиеся в трех подземных комнатах. И когда закончили эту работу, они снова явились, чтобы воздать должное Маруфу, и, еще более прекрасные и очаровательные, исчезли так же, как и появились.

Тогда Маруф, находясь на грани удовлетворения, повернулся к обитателю сердолика и сказал ему:

— Замечательно! Теперь я хочу, чтобы все эти сокровища были погружены в сундуки, на мулов с погонщиками мулов и на верблюдов с погонщиками верблюдов и перевезены в город Хотан, столицу королевства Хотан!

И раб, запертый в сердолике, ответил:

— По твоему приказу! Нет ничего проще!

И он закричал — и тотчас перед Маруфом явились мулы и погонщики мулов, верблюды и погонщики верблюдов, множество сундуков и корзин и шестьсот великолепно наряженных мамелюков, прекрасных, как луны. И за меньшее время, чем нужно, чтобы закрыть глаза и открыть их, они нагрузили всех вьючных животных сундуками и корзинами, предварительно заполнив их золотом и драгоценностями, и выстроили мулов и верблюдов караваном. А молодые мамелюки вскочили на своих прекрасных коней и выстроились вдоль каравана.

И тогда бывший сапожник сказал слуге кольца, которое ранее принадлежало Шаддаду, наследнику потомков Нумруда:

— О Отец Счастья, теперь я желаю получить от тебя тысячу других вьючных животных, нагруженных шелками и драгоценными тканями из Сирии, Египта, Греции, Персии, Индии и Китая.

И джинн ответил, что слушает и повинуется. И тут же тысяча верблюдов и мулов, груженных этими тканями, предстали перед Маруфом и выстроились в линию за первым караваном, также в окружении молодых мамелюков на конях, которые были так же великолепно одеты, как и их собратья.

И Маруф обрадовался и сказал обитателю кольца:

— А теперь, прежде чем мы тронемся в путь, я хочу поесть. Так что сооруди шелковый шатер и подай мне подносы с изысканной едой и прохладительными напитками.

И это было немедленно выполнено. И Маруф вошел в шатер и сел перед блюдами как раз в тот момент, когда добрый феллах вернулся из деревни. Бедняк пришел, неся на голове деревянную миску, наполненную чечевицей в масле, под левой подмышкой у него был черный хлеб с луком, а под правой — мешок с овсом для лошади. И он увидел перед своим домом потрясающий караван и шелковый шатер, в нем сидел Маруф в окружении расторопных рабов, которые прислуживали ему, в то время как другие рабы стояли позади него, скрестив руки на груди. И феллах был чрезвычайно удивлен и подумал: «Наверняка сюда во время моего отсутствия прибыл какой-то царь, которому предшествовал первый встреченный мною гость. Как жаль, что я не подумал зарезать двух своих кур и приготовить их на коровьем масле!» И он все же решил сделать это, хотя и с опозданием, и хотел было пойти за двумя курами, чтобы зарезать их и предложить царю, приготовив на коровьем масле.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Он все же решил сделать это, хотя и с опозданием, и хотел было пойти за двумя курами, чтобы зарезать их и предложить царю, приготовив на коровьем масле. Но Маруф увидел его и позвал к себе. И в то же время он сказал рабам, которые прислуживали ему:

— Приведите его ко мне!

И они подбежали к нему и отнесли его в шатер вместе с миской чечевицы, луком, черным хлебом и мешком с овсом. И Маруф встал в его честь, обнял его и сказал:

— Что ты там принес, о мой собрат по бедности?

И бедный феллах был удивлен, что к нему так вежливо обратился такой важный человек, что он разговаривает с ним таким тоном и называет его своим собратом по бедности. И он сказал себе: «Если он бедняк, то кто же я?» И он ответил:

— Я принес еду для гостеприимной трапезы, о господин мой, и еду для твоего коня. Но извини меня за неосведомленность мою, потому что, если бы я знал, что ты царь, я бы без колебаний зарезал в твою честь двух кур, которыми владею, и зажарил бы их на коровьем масле. Но страдание ослепляет человека и лишает его всякого понимания.

И он опустил голову, находясь на грани стыда и замешательства. А Маруф при этих словах, вспомнив свою прежнюю жизнь в бедности, подобной или даже худшей, чем у этого феллаха, заплакал. И слезы его обильно текли между волосками бороды его и падали на подносы с угощениями. И он сказал феллаху:

— О брат мой, успокой сердце свое! Я не царь, а только зять его. Из-за некоторых трудностей, которые возникли в наших отношениях, я покинул его дворец. Но теперь он посылает мне всех этих рабов и все эти подарки, чтобы доказать, что он хочет примириться со мною, поэтому я отправлюсь обратно без дальнейшей задержки. Что до тебя, о брат мой, который, не зная меня, отнесся ко мне с такой добротой, знай, что ты сеял не в пересохшую землю! — И он заставил феллаха сесть справа от себя и сказал ему: — Клянусь Аллахом! Несмотря на блюда, которые ты видишь на этих подносах, я хочу съесть только твое, с чечевицей, и я не стану касаться ничего, кроме твоего хлеба и лука.

И он приказал рабам подать феллаху роскошные блюда, а сам ел только чечевицу из миски, черный хлеб и лук. И он возрадовался и расцвел от удовольствия, глядя на изумленного феллаха, впервые увидевшего столько блюд, благоухание которых наполняло мозг, и столько ярких красок, очаровывавших глаза.

И когда закончили трапезу, они поблагодарили Создателя за блага Его. Затем Маруф встал и, взяв феллаха за руку, повел его из шатра к каравану. И он заставил его выбрать себе что-нибудь из каждого вида товаров и тюков и взять пару верблюдов и пару мулов. И он сказал ему:

— Теперь это твоя собственность, о брат мой. И я оставляю тебе, кроме того, этот шатер со всем, что в нем есть.

И, не желая долго выслушивать его отказы или благодарности, он простился с ним, поцеловал его, сел на коня, встал во главе каравана и, послав в город быстрого, как молния, гонца, который должен был объявить о своем прибытии царю, двинулся в путь.

И вот когда гонец Маруфа прибыл во дворец, визирь, как и раньше, говорил царю:

— Признай свою ошибку, о господин мой, и не верь словам принцессы, дочери твоей, относительно отъезда мужа ее, потому что — клянусь жизнью головы твоей! — эмир Маруф сбежал отсюда, опасаясь твоего справедливого негодования и не надеясь на прибытие каравана, которого на самом деле не существует. Клянусь драгоценными днями жизни твоей, этот человек просто лжец, обманщик и самозванец!

И когда царь, уже наполовину убежденный этими словами, открыл рот, чтобы дать необходимый ответ, вошел гонец и, упав ниц, объявил ему о скором прибытии Маруфа, сказав:

— О царь времен, я пришел к тебе как добрый вестник — я принес хорошие новости о скором прибытии господина моего, могущественного и щедрого эмира, благородного Маруфа, зятя твоего.

Он теперь возглавляет караван, который не может двигаться так же быстро, как я, из-за тяжелого великолепия, которым он нагружен.

И, сказав это, молодой мамелюк снова поцеловал землю между рук царя и ушел так же, как и пришел. Тогда царь, находившийся на вершине счастья, но разъяренный словами своего визиря, повернулся к нему и сказал:

— Пусть Аллах зачернит лицо твое и сделает его таким же темным, как твой разум! И пусть Он проклянет твою бороду, о лживый и двуличный предатель, поскольку ты наконец убедишься в величии и силе моего зятя!

И визирь, потрясенный и не знающий, что и подумать, бросился к ногам своего господина, не в силах вымолвить ни единого слова. И царь оставил его в этом положении и вышел, чтобы отдать приказ украсить и осветить весь город и приготовить все, дабы отправиться во главе кортежа навстречу зятю своему.

После чего он пошел к дочери и сообщил ей радостную новость. И принцесса, услышав рассказ отца своего о прибытии ее мужа во главе каравана, который, как она считала, был просто выдуман, была на грани недоумения и удивления. И она не знала, что и подумать, что говорить и что отвечать; и она задавалась вопросом, смеется ли муж ее над царем снова, или он хотел посмеяться над нею в ту ночь, когда рассказал свою историю, чтобы подвергнуть ее испытанию и увидеть, испытывает она к нему настоящую нежность или нет. Но в любом случае она предпочла держать свои сомнения и удивление при себе, ожидая увидеть, что произойдет дальше. И она удовлетворилась тем, что показала отцу свое довольное лицо. И царь покинул дворец и встал во главе процессии, которая двинулась навстречу Маруфу.

Однако, несомненно, больше всего был поражен и ошеломлен прекрасный торговец Али, друг детства Маруфа, который лучше всех знал, чего стоит его богатство. Ибо, когда он увидел городские флаги, подготовку к празднику и выходящую из города царскую процессию, он стал расспрашивать прохожих, выясняя причину этого оживления.

И ему ответили:

— Как?! Разве ты не знаешь?! Это же царский зять, эмир Маруф, возвращается во главе великолепного каравана!

И друг Маруфа хлопнул в ладоши и сказал себе: «Что это за новая уловка бывшего сапожника? Клянусь Аллахом! С каких это пор работа по починке башмаков сделала моего друга Маруфа владельцем каравана и его предводителем? Но Аллах велик!»

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она продолжила:

Зять царя, эмир Маруф, возвращается во главе великолепного каравана!

И друг Маруфа хлопнул в ладоши и сказал себе: «Что это за новая уловка бывшего сапожника? Клянусь Аллахом! С каких это пор работа по починке башмаков сделала моего друга Маруфа владельцем каравана и его предводителем? Но Аллах велик! И пусть он убережет его честь и спасет его от публичного позора!» И он остался ожидать, как и все прочие, прихода каравана.

И вскоре эта процессия вошла в город. И Маруф ехал впереди, и он был в тысячу раз блистательнее царя, был настолько великолепным и торжествующим, что желчный пузырь всех недоброжелателей его мог бы разорваться от зависти. А за ним следовал огромный караван, по бокам которого на верблюдах — мамелюки, прекрасные, как луны, одетые в чудесные костюмы.

^{И вскоре эта процессия вошла в город. И Маруф ехал впереди, и он был в тысячу раз блистательнее царя.}

И это было так красиво и так чудесно, что никто не мог вспомнить, видел ли он когда-нибудь в своей жизни что-то подобное, слышал ли о таковом. И купец Али также увидел Маруфа в этом необычном виде, и он сказал себе: «Понятно. Это он задумал что-то с принцессой, женою своей, чтобы посмеяться над царем». И он подошел к Маруфу, сумел добраться до него, несмотря на окружившую его толпу, и сказал ему, но так, чтобы его мог понять только он один:

— Добро пожаловать, о шейх удачливых пройдох и самых искусных мошенников! Что все это значит? Но клянусь Аллахом, ты заслуживаешь всего того, что с тобою происходит благодаря милости Всевышнего, о друг мой! Да будет так! Будь счастлив и пусть Аллах приумножит твои уловки и хитрости!

А Маруф расхохотался и назначил другу своему встречу на следующий день.

И Маруф прибыл вместе с царем во дворец и вошел в него, чтобы сесть во всей своей славе на трон, воздвигнутый для него в большой зале для аудиенций. И он приказал заполнить всю царскую сокровищницу, ее сундуки и сосуды, золотом, драгоценными камнями, жемчугом и прочими ценностями, а также тюками с дорогими тканями. И этот приказ его был тотчас же выполнен, а Маруф начал открывать один за другим сундуки, распаковывать тюки, раздавать собственноручно чудесные ткани, жемчуг и драгоценности вельможам дворца и их женам и щедро одаривать членов дивана и купцов, которых он знал, и великих, и незначительных. И, несмотря на возражения царя, который видел, как эти драгоценности исчезают, как вода в решете, Маруф не унимался, пока не раздал весь груз своего каравана. Ибо самое меньшее, что он давал, была горсть или две золота, изумрудов, жемчуга или рубинов. И он щедро разбрасывал их направо и налево, в то время как царь ужасно страдал, и морщился, словно от боли, и восклицал при каждом подарке:

— Довольно, о сын мой, достаточно! Тебе стоит остановиться!

Однако Маруф каждый раз улыбался и отвечал:

— Клянусь твоей жизнью! Не бойся! Ведь то, что у меня есть, неисчерпаемо!

Тем временем прибыл визирь и объявил царю, что сокровищница теперь заполнена доверху и что туда уже ничего нельзя положить.

И царь сказал ему:

— Хорошо. Тогда выбери другую комнату и заполни ее, как и предыдущую!

И Маруф, не глядя на визиря, сказал ему:

— Тебе позволено! — и добавил: — И ты заполнишь так и третью комнату, а затем и четвертую. И если царь не возражает, я также смогу заполнить все залы дворца тем, что для меня не имеет цены.

И царь больше не знал, происходит ли все это во сне или наяву. И он был на грани удивления. И визирь вышел, чтобы заполнить одну или две новые комнаты сокровищами, привезенными Маруфом. Что же касается самого Маруфа, то, как только эти предварительные дела были закончены и он таким образом доказал, что в состоянии выполнить все обещанное и даже более того, он прекратил раздавать сокровища и вернулся к молодой жене своей. И принцесса, как только увидела его, подошла к нему, и глаза ее были полны радости. И она поцеловала его руку и сказала:

— Несомненно, о сын моего дяди, ты хотел позабавиться на мой счет, посмеяться надо мною или, возможно, испытать мою к тебе привязанность, когда рассказал мне историю твоей прошлой бедности и несчастий с твоей злосчастной женой Фатимой по прозвищу Коровья Лепешка. Но я благодарю Всевышнего, Который помешал мне вести себя по отношению к тебе, о господин мой, иначе.

И Маруф обнял и поцеловал ее, ответил ей должным образом и подарил ей великолепное платье и ожерелье из десяти ниток жемчуга, и каждая из сорока прекрасных его жемчужин была размером с голубиное яйцо, и он подарил ей также браслеты для запястий и лодыжек. И принцесса, увидав все эти прекрасные вещи, ощутила небывалое удовольствие и воскликнула:

— О! Я сохраню это красивое платье и эти украшения и буду надевать их только по праздникам!

А Маруф улыбнулся и сказал:

— О моя дорогая, не беспокойся об этом! Я буду дарить тебе новые платья и новые украшения каждый день, пока твои шкафы для платьев не переполнятся, а сундуки для украшений не заполнятся до краев.

И после сказанного они занимались своими обычными делами до самого утра.

Однако не успел Маруф откинуть москитную сетку, как услышал голос царя, просившего позволения войти. И он поспешил открыть ему, и он увидел его расстроенным, испуганным, с желтым лицом. И Маруф заставил его войти и с предосторожностями усадил на диван. А принцесса, весьма тронутая этим неожиданным визитом и видом отца своего, встала и поспешила окропить его розовой водою, чтобы успокоить его и заставить снова обрести дар речи. И когда он наконец смог прийти в себя, то сказал Маруфу:

— О сын мой, увы, я принес плохие новости! Однако я должен сообщить их вам, чтобы вы были предупреждены о несчастье, которое может нас постигнуть! Ах! Стоит ли мне об этом говорить или нет?

И Маруф ответил ему:

— Безусловно, это необходимо!

И тогда царь сказал:

— Знай же, о сын мой, что слуги мои и стражники мои на грани замешательства, они пришли ко мне минуту назад, чтобы объявить, что твои две тысячи мамелюков, караванщиков, верблюдов и мулов исчезли этой ночью, так что никто не смог сказать, какой дорогой они пошли, и ни малейших следов их обнаружено не было. Птица, которая слетает с ветки, оставляет больше следов, чем этот караван оставил на пути своем. И теперь, поскольку эта потеря для тебя — потеря безвозвратная, я совершенно ошеломлен.

А Маруф, услыхав эти слова царя, вдруг засмеялся и ответил:

— О дядя, успокой ум свой! Потеря или исчезновение моих караванщиков и моих животных для меня не важнее, чем потеря капли воды из моря, потому что сегодня, как и завтра, и послезавтра, и в другие дни, я смогу по своему желанию иметь больше караванщиков и вьючных животных с их грузом, чем может вместить весь город Хотан. Так что можешь успокоить душу свою. А утром давай пойдем в хаммам!

И царь, более удивленный, чем когда-либо, вышел из комнаты Маруфа, и он позвал визиря своего, рассказал ему, что только что произошло, и добавил:

— Ну что? Что ты на сей раз думаешь о непостижимом могуществе зятя моего?

И визирь, который не забыл унижений, перенесенных им, с тех пор как Маруф появился на его жизненном пути, сказал себе: «Вот возможность отомстить этому проклятому человеку». И он покорно ответил царю:

— О царь времен, мое мнение не может иметь для тебя никакого значения. Но раз уж ты меня спросил, я скажу, что единственный способ узнать, откуда у твоего зятя, эмира Маруфа, его таинственные возможности и сила, — встретиться с ним и напоить допьяна. И когда игривая сила вина заставит его разум танцевать, ты начнешь осторожно расспрашивать о его состоянии, и он непременно ответит тебе, не скрыв ни слова правды.

И царь сказал:

— Это отличная идея, о визирь, и я осуществлю этот план сегодня же вечером.

И когда наступил вечер, царь встретился с зятем своим Маруфом и визирем своим перед подносами с напитками. И чаша пошла по кругу, а горло Маруфа было бездонным кувшином. И вскоре состояние его стало плачевным, и язык его стал молоть, как старая мельница.

Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и, преисполненная скромности, не проговорила больше ни слова.

А когда наступила

она сказала:

А горло Маруфа было бездонным кувшином. И вскоре состояние его стало плачевным, и язык его стал молоть, как старая мельница. И когда он уже не мог отличать свою правую руку от левой, царь, отец жены его, сказал ему:

— По правде говоря, о зять мой, ты никогда не рассказывал мне о приключениях своей жизни, которые наверняка были удивительными и необычными. И я буду очень рад услышать, если ты расскажешь мне о них этим вечером.

И Маруф, уже не отличающий в опьянении своем верха от низа, как все пьяные люди, которые любят похвастаться, рассказал царю и визирю свою историю от начала до конца. И он начал с того момента, как женился и был бедным сапожником, починявшим обувь, и дошел до того дня, когда нашел сокровище и волшебное кольцо на поле бедного феллаха. Но повторять это нет смысла.

А царь с визирем, слушая эту историю, были совершенно далеки от того, чтобы считать ее замечательной, и они смотрели друг на друга, кусая руки свои. И тогда визирь сказал Маруфу:

— О господин мой, дай нам взглянуть на это кольцо, обладающее такими чудесными свойствами!

И Маруф, словно лишенный разума глупец, снял кольцо со своего пальца и протянул его визирю со словами:

— Вот оно! В его сердолике живет друг мой — джинн Отец Счастья.

А визирь с горящими глазами взял кольцо и протер его сердолик, как объяснял Маруф.

И тут же из сердолика раздался голос:

— А вот и я! Приказывай, я подчиняюсь! Ты хочешь разрушить город, построить столицу или убить владыку?

И визирь ответил:

— О слуга кольца, я приказываю тебе схватить этого мерзкого царя-сводника и его подручного, зятя Маруфа, и бросить их в какую-нибудь безводную пустыню, чтобы они нашли там свою смерть от жажды и лишений!

И сразу же царь и Маруф были унесены, как пучок соломы, в совершенно ужасную пустыню жажды и голода, населенную лишь красной смертью.

И это все, что случилось с ними.

Что же касается визиря, то он поспешил созвать диван и доказал высокопоставленным лицам, эмирам и знати, что счастье подданных и спокойствие государства требовали, чтобы повелитель и зять его Маруф, наихудший из самозванцев и проходимцев, были отправлены в далекую ссылку, а он сам был назначен владыкой королевства Хотан. И он добавил:

— Кроме того, если вы не решитесь тотчас принять новый порядок вещей и признать меня своим законным правителем, я немедленно благодаря моей новой власти сделаю так, чтобы вы присоединились к вашему старому повелителю и его зятю-проходимцу в самом диком уголке пустыни, наполненной лишь жаждой и красной смертью.

И таким образом он заставил всех придворных присягнуть ему, несмотря на их вытянутые носы, и он назначил на разные должности тех, кого назначил, и уволил тех, кого уволил. После чего он послал сказать принцессе: «Приготовься принять меня, ибо я страстно тебя жажду».

И принцесса, которая, как и все прочие, узнала о произошедших переменах, ответила ему через евнуха: «Конечно! Я с радостью приму тебя, но сейчас у меня ежемесячная болезнь, которая естественна для женщин и молодых девушек. Но как только я очищусь от всякой нечистоты, я сразу же приму тебя». Но визирь приказал передать ей: «Я не хочу никаких отсрочек и не желаю знать ни месячного, ни ежегодного зла. И я немедленно хочу тебя увидеть». Тогда она ему ответила: «Хорошо. Приходи прямо сейчас».

И она оделась как можно лучше, украсила себя и надушилась. И когда по прошествии часа визирь отца ее вошел в ее комнату, она встретила его со счастливым и радостным видом и сказала ему:

— Какая честь для меня! И какая счастливая будет ночь!

И она посмотрела на него взглядом, который смог похитить сердце этого предателя. И когда он стал уговаривать ее раздеться, она начала это делать со множеством ужимок и проволочек. И вдруг, испустив крик ужаса, она отпрянула назад, закрыв лицо.

И удивленный визирь спросил ее:

— Что с тобой, о госпожа моя? И отчего этот крик ужаса и это внезапно скрытое лицо?

И она ответила, все более и более закутываясь в вуали свои:

— Как?! Разве тебе непонятно?!

И он ответил:

— Нет, клянусь Аллахом! В чем дело? Я ничего не понимаю!

Тогда она сказала:

— О, позор мне! О, бесчестье! Почему ты хочешь выставить меня обнаженной перед глазами этого иноземца, который тебя сопровождает?

И визирь, посмотрев направо и налево, ответил ей:

— Кто этот человек, сопровождающий меня? И где он?

Она же сказала:

— Он в сердолике кольца, которое у тебя на пальце!

И визирь ответил:

— Клянусь Аллахом! Это правда. Я и не подумал об этом. Но, йа ситти, он не сын Адама, он не человек. Он джинн, слуга кольца.

А принцесса в ужасе закричала еще громче, уткнувшись головой в подушки:

— Шайтан! О, горе мне! Я очень боюсь шайтанов! Ах! Пожалуйста, забери его! Мне страшно и стыдно!

И визирь, чтобы успокоить ее и наконец получить от нее то, что он хотел, снял кольцо со своего пальца и спрятал его под подушку.

А затем он подошел к принцессе, охваченный желанием. А она, позволив ему приблизиться, внезапно отшвырнула его таким сильным ударом в низ живота, что он повалился наземь, упал на спину и задрал ноги выше головы. И, не теряя ни секунды, она схватила кольцо, потерла сердолик и сказала джинну в ответ:

— Скорее схвати эту свинью и брось в темницу дворца! А затем без промедления отправляйся за отцом моим и мужем моим в пустыню, куда ты их доставил, и перенеси их сюда целыми, невредимыми и в добром здравии!

В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

она сказала:

Теперь без промедления отправляйся за отцом моим и мужем моим в пустыню, куда ты их доставил, и перенеси их сюда целыми, невредимыми и в добром здравии!

И тотчас же визирь был подхвачен, словно тряпка, и брошен в глубину дворцовой темницы. И по прошествии очень короткого времени царь и Маруф оказались в комнате принцессы, и царь был очень испуган, а Маруф только оправился от своего опьянения. И принцесса приняла их с невыразимой радостью и, увидев, что от быстрых перемещений они измучены голодом и жаждой, начала с того, что накормила и напоила их. А тем временем она рассказала им, что случилась и как она заперла предателя в темнице.

И царь воскликнул:

— Мы должны без промедления посадить его на кол и сжечь!

И Маруф сказал:

— Не возражаю! — Затем он повернулся к своей жене и сказал: — Однако, моя дорогая, сначала верни мне мое кольцо.

И принцесса ответила:

— Ах! Вот уж нет! Поскольку ты не смог его сохранить, отныне я буду хранить его, чтобы избавить тебя от риска снова его потерять.

И Маруф ответил:

— Ладно, это справедливо.

А потом по их приказу был сооружен эшафот напротив входа во дворец, и перед собравшимися визиря посадили на кол. И пока он на нем торчал, рядом разожгли огонь, и таким образом предатель умирал, постепенно поджариваясь.

И это все, что случилось с ним.

А царь разделил свою верховную власть с Маруфом и назначил его своим единственным преемником на престоле. Кольцо же теперь оставалось на пальце принцессы, которая, будучи более благоразумной и мудрой, чем муж ее, очень бережно хранила его. Маруф же находился на вершине счастья и удовольствия.

И вот однажды ночью, когда он только закончил свои обычные дела с принцессой и вернулся к себе в комнату, чтобы заснуть, внезапно из его постели вылезла ужасная старуха и угрожающе бросилась на него, подняв руку. И не успел Маруф взглянуть на нее, как по ее ужасной челюсти, длинным зубам и прочим уродствам он узнал в ней свою злосчастную жену Фатиму по прозвищу Коровья Лепешка. И не успел он сделать это ужасающее открытие, как уже получил одну за другой две громких оплеухи, от которых у него сломались еще два зуба.

А злосчастная закричала ему:

— Где ты пропадал, проклятый? И как ты посмел покинуть наш дом в Каире, не предупредив меня и не простившись со мною? Ах ты, сукин сын, теперь-то я тебя достану!

И Маруф, находясь на грани ужаса, быстро побежал в сторону покоев принцессы, теряя корону, что была на голове его, и волоча за собой царскую одежду с криками:

— Помогите! Ко мне, мой волшебный сердолик!

И он как сумасшедший вбежал к царевне и упал к ногам ее, потеряв сознание от волнения. И вскоре в комнату, где принцесса расточала свои заботы о Маруфе, обрызгивая его розовой водою, ворвалась страшная мегера, держа в руке колотушку, которую она притащила с собой из земли Египетской. И она закричала:

— Где он, этот негодяй, этот прелюбодейный сын?

А принцесса, увидав эту зловредную, успела быстро потереть сердолик и отдать нужный приказ слуге кольца — Отцу Счастья. И тут же ужасная Фатима, как будто ее схватили сорок рук, застыла на месте в своей угрожающей позе, которую она приняла при входе.

И Маруф, придя в себя и увидав свою бывшую жену в этой неподвижной позе, испустил крик ужаса и снова потерял сознание. И принцесса, которую Аллах наделил прозорливостью, поняла тогда, что застывшая перед ней в своем злобной бессилии была не кем иным, как ужасной мегерой Фатимой из Каира, первой женой Маруфа в те времена, когда он был сапожником. И, не желая подвергать Маруфа возможным действиям со стороны этой злосчастной, она снова потерла кольцо и отдала новый приказ обитателю сердолика. И тут же мегера была подхвачена и доставлена в сад, где оказалась прикованной, как дикий медведь, огромной железной цепью к высокому рожковому дереву. И она осталась там, и ей суждено было или изменить свой характер, или умереть.

И это все, что было с ней.

Что же касается Маруфа и жены его, принцессы, то они жили с тех пор долгие годы в совершенных наслаждениях до прибытия разлучницы друзей, разрушительницы счастья, строительницы гробниц — неизбежной смерти. Слава Вечно Живому, чье существование находится вне жизни и смерти, во владениях вечности!

И в ту же ночь Шахерезада, не чувствуя усталости и видя, что царь Шахрияр желает слушать ее, начала следующую историю о богатом молодом человеке и о люкарнах знаний.