Убийство в хондзине

Глава 4 Большое несчастье

Гиндзо Кубо лежал в свободной комнате дома Итиянаги, выделенной ему для ночлега. Он внезапно почувствовал себя очень уставшим. И немудрено. Он тоже опасался брака племянницы.

Слишком хорошо знал он все феодальные обычаи и предрассудки села, знал, что это значит для низкорожденной женщины, подобной Кацуко. Честно говоря, он беспокоился, как с ней будут обращаться. Он не был уверен, что вступление в семейство Итиянаги, семейство её прежних помещиков, принесёт Кацуко счастье. Но сама Кацуко очень хотела выйти за Кэндзо. Жена Гиндзо рассуждала так:

— Уверена, будь жив ваш брат, он был бы в восторге. Вступление в семью Итиянаги — несомненный признак успеха.

Гиндзо позволил себя убедить. Его старший брат, Ринкити, восхищался японскими традициями и общественным устройством куда больше Гиндзо. Да, будь Ринкити жив, он бы очень гордился успехом дочери. Наконец, несмотря на предчувствия, Гиндзо дал согласие на брак.

Приняв решение, он на полной скорости принялся его воплощать. Чтобы не смущать Кацуко, он постарался не дать Итиянаги повода ворчать у неё за спиной. Он организовал свадьбу самым успешным образом. Применив все навыки, полученные в Америке, заказал свадебные одеяния у лучших портных Киото и Осаки. Не жалел расходов.

— Дядя Гиндзо, не могу поверить, что вы столько на меня тратите!

Кацуко была так ошеломлена роскошными кимоно, купленными для неё, что разрыдалась. Но в конце концов все усилия Гиндзо оказались тщетны…

В тот вечер Кацуко вышла из дома сельского старосты, приглашённого в сваты. Всем видевшим запомнилась красота девушки, облачённой в парадное свадебное кимоно. Вся деревня обсуждала великолепие мебели, посуды и безделушек, посланных в приданое. Гиндзо рад был видеть, что даже надменные Итиянаги впечатлены.

— Ринкити рад был бы это видеть, — сказал он себе в ту ночь, когда свадьба закончилась. — Он был бы очень доволен.

И тут его сердце заколотилось, а по щекам потекли слёзы.

Из кухни, где ещё пьянствовали местные жители, доносились дурацкие песни. Он ворочался на кровати, не в силах задремать, но, наконец, провалился в сон.

Чуть позже он очнулся от беспокойного, наполненного видениями сна. Его глаза широко открылись — не слышал ли он только что крик?

Он сел на своём матраце-футоне. Это был не сон. Теперь он еще раз слышал тот же крик — не понимая, мужской или женский. Снова и снова — один голос, два голоса, вновь и вновь крики столь жуткие, что они словно разрывали безмолвие ночи. Затем где-то поблизости послышался звук шагов по деревянному полу.

Флигель! Крики доносятся из флигеля! Гиндзо тут же натянул поверх пижамы рубашку и костюм. Он посмотрел на часы — четверть пятого утра.

И тут он услышал кото.

Плим-плим-трум-трум-м-м-м — быстро рвались все тринадцать струн инструмента, а затем послышался громкий стук, словно упала ширма. И потом — мёртвая тишина. Похоже, веселье на кухне закончилось.

Гиндзо распахнул ставни комнаты. Снегопад уже прекратился, и на ночном небе мерцала луна. Сад был покрыт толстым, пушистым слоем снега.

Через снег пробиралась какая-то фигура.

— Кто это? — бросил Гиндзо тени.

— Здравствуйте, господин. Вы тоже это слышали?

Это был слуга, которого Гиндзо до сих пор не видел.

— Да, слышал. Что же это такое? Погоди минуту. Я пойду с тобой.

Набросив пальто, Гиндзо сунул ноги в стоявшие у двери гэта и шагнул в снег. Пробираясь через сад, он слышал, как тут и там распахивались ставни-амадо. В дверях главного дома появилась Итоко.

— Это ты, Генсиси? Что за голос я только что слышала?

— Мама, я слышала кото. — Из-под материнского рукава показалось лицо Судзуко.

— Не знаю, что бы это могло быть, — ответил, дрожа, слуга. — Будто кто-то зовёт на помощь.

Гиндзо направился прямо к воротам в заборе, отделявшем флигель от главного дома, и в этот момент из своего домика на южном краю усадьбы появился Рёскэ, на ходу завязывая оби.

— Тётя Итоко, что за шум?

— Ах, Рё-тян, не проверишь ли флигель?

Гиндзо загремел высокими садовыми воротами, схватившись за них. Они, по-видимому, были заперты с другой стороны, и он не мог их открыть. Рёскэ несколько раз толкнул ворота плечом, но, хотя они были сплетены из веток и выглядели вполне шаткими и хрупкими, но оказались неожиданно крепки.

— Генсиси, принеси-ка топор!

— Слушаюсь!

Как только Генсиси повернулся, чтобы уйти, со стороны флигеля вновь послышались звуки кото.

Пин-пин-пин, будто каждая струна кото звучала по очередь, затем, громко, в воздухе завибрировало: дон-дзин-дзин… как будто струна лопалась.

— Что это было? — спросил слуга, остановившись.

Лунный луч, отразившись от снега, осветил множество побледневших лиц.

— Генсиси, да не теряй времени! — рявкнул Рёскэ. — Иди и принеси топор!

Когда слуга вернулся с топором, Итоко и Судзуко, вместе с несколькими горничными и другими слугами, уже толпились у ворот. Чуть позже прибежала жена Рёскэ, Акико, но решила сходить за фонарём.

Генсиси взмахнул топором, и после нескольких ударов ворота слетели с петель и упали вовнутрь. Рёскэ собрался зайти первым, но Гиндзо почему-то схватил его за плечо и оттащил назад. Затем он несколько секунд стоял перед воротами, глядя на флигель и сад вокруг.

— Никаких следов, — буркнул он и оглянулся через плечо. — Вы все ждите здесь! Вы двое пойдёте со мной.

Гиндзо указал на Рёскэ и слугу Генсиси.

— Осторожно… Убедитесь, что не слишком взрываете снег. Акико-сан, не одолжишь этот фонарь?

Общественное положение в чрезвычайной ситуации теряет силу. Все присутствующие были ошеломлены неожиданными лидерскими качествами Гиндзо, и никто не протестовал. Только Рёскэ, по-видимому, с трудом мог скрыть раздражение от приказов выскочки-арендатора. Если бы он знал, что этот человек смог поступить в колледж в Америке, он бы, конечно, испытывал к нему большее уважение.

Когда они зашли в ворота, слева от них вдоль тропинки, ведущей ко входу в здание, потянулся ещё один низкий бамбуковый забор. Но, посмотрев в сторону флигеля, они убедились, что снег, лежащий на земле ватой, совершенно не тронут.

В здании, по-видимому, горело электричество — свет просачивался через резные панели-ранма над ставнями-амадо.

Вход во флигель находился с восточной стороны, так что трое мужчин направились туда. Но они обнаружили, что решётчатая, крашеная охрой дверь, как и солидная деревянная дверь за ней, заперты. Они видели ключ, вставленный изнутри в замок решётчатой двери. Толкали её и тянули за неё, но она не поддавалась. Рёскэ и Генсиси изо всех сил стучали по решётке и громко звали Кэндзо, но ответа не последовало.

Гиндзо с суровым видом отошёл, перескочил через заборчик и обошёл здание с южной стороны. Спутники последовали за ним. С этой стороны расписные амадо были плотно закрыты. Рёскэ и Генсиси поочерёдно стучали по ставням и кричали, но и тут ответа не было.

Трое мужчин двинулись вдоль западной стены здания, продолжая стучать в ставни. Вдруг Рёскэ остановился. Из глубины его горла вырвался какой-то сдавленный вопль.

— В чём дело?

Рёскэ поднял палец и показал. Он заметно дрожал.

— Э…это!

Гиндзо и Генсиси посмотрели, куда он показывает. Увиденное заставило их задохнуться от ужаса. Примерно в двух метрах от западной стены флигеля стоял большой каменный садовый фонарь. У его основания лезвием в снег воткнулась катана. Первым побуждением Генсиси было бежать к ней, но Гиндзо вновь предусмотрительно остановил его.

— Не трогай!

Гиндзо поднял свой фонарь и оглядел тёмные заросли кустарника вокруг себя, но не увидел никаких следов. Тем временем, Рёскэ продолжал изучать ставни, но все они были захлопнуты и заперты. Похоже, их не тревожили.

— Господин, не попытаться ли мне пролезть туда через ранма?

Генсиси указал на декоративную панель над ставнями.

— Да, попробуй.

В северо-заадном углу дома от остальной его части отделялась уборная. В небольшом садике между стеной уборной и рамой, удерживавшей скользящие горизонтально ставни, если они распахнуты, стояла небольшая каменная ванночка. Генсиси вскарабкался на неё и заглянул в комнату через резную панель.

Поскольку эта панель еще появился в сюжете, я кратко разъясню подробности. В традиционных японских строениях ранма представляет собой деревянную панель с ажурной резьбой, размещённую над деревянными раздвижными амадо, то есть ставнями, защищающими от дождя, и раздвижными же бумажными дверями-сёдзи. Она служит для пропуска света и воздуха в комнату, когда закрыты ставни и/или внутренние двери-сёдзи. Ранма, находившаяся в западном конце флигеля, была очень проста — горизонтально помещённая толстая ветка дерева. Не покрытая резьбой, она даже не была распилена на доски, сохраняя свой природный облик, нетронутую кору и прекрасные изгибы древесины. В некоторых местах она слегка расширялась, упираясь этими местами в дверную притолоку внизу и поперечную балку сверху, но в других местах, в силу естественной кривизны ветви, оставался промежуток, через который проникали свет и воздух. Но ни одно из таких отверстий не превышало пятнадцати сантиметров — то есть, безусловно, ни один человек через них залезть или выбраться не мог. Как я уже упоминал в начале книги, дверная притолока, брус сверху и ставни были выкрашены охрой.

Генсиси глядел через ранму.

— Одна из сёдзи в этом конце комнаты открыта. И сёдзи у токономы приоткрыта… И бёбу упала в эту сторону, но за ней я ничего не разгляжу. На татами ничего нет.

Все трое снова стали звать Кэндзо и Кацуко, но ответом им была тишина.

— Надо ломать ставни.

Ставни были заперты по всему дому, и единственной возможностью было выломать какую-то из них. Генсиси побежал за топором, брошенным у ворот в сад. Пока Рёскэ и Гиндзо ждали его, до них донеслись звуки, как будто кто-то стоит на скале позади них. Они бросились в угол, образованный уборной.

— Кто это? — потребовал ответа Рёскэ. — Кто там наверху?

Росшее прямо перед ними высокое камфорное дерево закрывало обзор, но потом из бамбуковых зарослей сверху послышался голос:

— Это говорит глава младшей ветви семейства?

— А, это Сё-сан. Что ты там делаешь?

— Я услышал странный шум и выбежал посмотреть. А затем услышал ваш голос, господин.

— Кто этот Сё-сан? — спросил Гиндзо.

— Что? А, это человек с мельницы, которая мелет рис. Он приходит крутить водяное колесо. Сёкити, один из наших слуг.

Кажется, в начале книги я упоминал разбитое водяное колесо на ручье, текущем с западной стороны поместья Итиянаги. Так вот, в тот момент мельника ещё действовала, а Сёкити приходил рано-рано каждым утром засыпать и молоть рис. Чуть позже станет понятно, что это критически важно для загадки.

— Сёкити-сан, ты говоришь, что выбежал из помещения мельницы, услышав голоса. Это так? — спросил Гиндзо. — Ты, случайно, не видел никаких подозрительных людей?

— Нет. Ни души. Я услышал голоса, высунулся из мельницы и остановился тут на мосту. И тогда во второй раз услышал кото. Такое пин-пин, а потом сплошной звон. Я поднялся и побежал по краю обрыва, но ничего не заметил.

В этот момент вернулся с топором Генсиси. Гиндзо попросил Сёкити следить за происходящим вокруг и вернулся к западной стене дома. По приказу Рёскэ Генсиси ударил топором по одному из ставней. При первом же ударе в дереве появилась трещина, достаточно большая, чтобы Рёскэ мог просунуть руку и вынуть деревянную задвижку, удерживавшую ставень. Он отодвинул его в сторону.

Все трое ворвались в комнату, пересекли энгава — коридор, проходящий вокруг дома, но остановились при виде того, что встретило их в комнате. Это была бойня.

Кэндзо и Кацуко лежали изрубленные и залитые кровью. Резной футон, свежие татами на полу и даже перевёрнутая позолоченная ширма были окровавлены. Во что обратился божественный сон, которым должна была стать их брачная ночь? Осталась картина сущего ада.

Потрясённый Генсиси едва не рухнул на пол, но Гиндзо, схватив его за плечо, вывел из комнаты.

— Вызови врача и полицию. Затем убедись, что никто не проходил через те ворота.

Когда Генсиси убежал, Гиндзо некоторое время смотрел на тела, и на лице его выразилась ярость. Затем он стал оглядывать татами вокруг.

Первым делом он заметил кото. Чёрный кото с золотыми лакированными украшениями лежал со стороны Кацуко. Двенадцать струн точно в том месте, где музыкант щипал их, были покрыты полосками крови, как будто кто-то играл на инструменте окровавленными пальцами. Тринадцатая струна была разорвана посредине, и оба конца свернулись. Мостик, удерживавший порванную струну, исчез.

Струна порвалась, а мостик исчез…

Тогда Гиндзо пришло на ум проверить замки на всех дверях и окнах. Все ставни, включая обращённые к входу, были нетронуты. Один за другим он открыл шкаф-осиирэ в маленькой комнате, уборную с западной стороны и маленькую кладовую напротив, изучив каждую из них. В конце коридора перед туалетом имелось маленькое окошко, но не было никаких признаков, чтобы кто-либо его открывал.

Вернувшись в главную комнату, Гиндзо обнаружил, что Рёскэ всё ещё стоит посреди неё, словно замороженный.

— Не понимаю, — сказал ему Гиндзо. — Это загадка. Здесь никого нет. И выбраться никто не мог. Быть может…

— Быть может?.. — Рёскэ сразу понял намёк Гиндзо и яростно затряс головой. — Это невозможно. Совершить так самоубийство нельзя. Поглядите на эту ширму.

Гиндзо проследил взгляд Рёскэ и увидел на перевёрнутой ширме-бёбу ещё свежий кровавый отпечаток руки. Странно, но пальцев было только три — большой, указательный и средний. И было в следе этой трёхпалой руки ещё нечто очень странное…