Время «Ч» или хроника сбитого предпринимателя

— А в чём всё же дело? — Как испорченный механизм, повторил вопрос гендиректор. — Вы объясните!..

— Мы ничего вам не должны. Это вам придётся нам объяснять… — видя, что «клиент» всё ещё в ступоре, вновь коротко, понимающе, усмехнулся молодой человек, и тем же официальным тоном продолжил. — Ваши сотрудники уже обо всём предупреждены, в торговом зале уже работают наши люди, в бухгалтерии тоже… Освободите, пожалуйста, доступ к компьютеру, сейфу и вашему столу.

СанСаныч, недоумевая, поднялся.

— Приступайте. — Бросил старший группы своим помощникам.

В течение полутора — двух часов, развернув на столе гендиректора считывающую компьютерную аппаратуру, молодые люди ударно поработали: скачали всю коммерческую и аналитическую информацию с базового директорского компьютера, со стола собрали все документы, все, до последней бумажки, включая и визитницы, опустошив даже и мусорные корзины и, естественно, сейф. Особо не входя в детали, обобщая, описали весь собранный материал, сноровисто разложили документы по коробкам из-под детского питания — на складе их было предостаточно, забрали все бухгалтерские документы, включая балансовые и прочие отчётные… С трудом разместили коробки в двух армейских уазиках, угрюмо попрощались, и уехали.

Ёбст… вам и бабушка — Юрьев день! Что за хе… Приехали!

Вся команда Сан Саныча застыла в шоке. Особенно… да все. Вот это удар! Вот это подножка! Это конец!..

Склад опечатан!

До квартальной сдачи баланса — неделя, а в бухгалтерии пусто…

Документы вывезены! Как теперь «Прайвэксу» деньги перечислять, как проценты банку срочно гасить? Кошмар! Врач Прохоровская валидол пьёт, гендиректор застыл как мумия, юрист лихорадочно перебирает фамилии людей способных ответить на вопрос: в чём дело, пригорюнились и все остальные. Запахло закрытием фирмы, значит, увольнениями… А как же покупатели, а как дистрибьюторы, а как…

В оставленном предписании было ясно прописано — проверка плановая. Но все знали, из неофициальных, конечно, источников, что по плану они на очереди где-то на следующий год. А сейчас…

— Чёрт! Я всё поняла, поняла, — театрально хлопнув себя по-лбу, воскликнула Валентина Вадимовна Прохоровская. — Это она, уволенная Крикуненко на нас настучала. Ей-ей!

Врача охотно поддержали:

— Наверное. Кто же ещё.

— Она же нам всё время хвасталась: у меня вот где эти пропойцы менты. — Прохоровская, как и Крикуненко, показывая, сжала кулак… — Помните, она уходя пригрозила: вы меня ещё вспомните…

— Точно. Это она!

— Больше некому…

— А там… — намекая на увезённые документы, осторожно спросила юрист, — много зацепок, нет?

— Откуда! — воскликнул гендиректор. — Мы же «по-белому» работаем. По-белому!

— Да! — твёрдо заверила бухгалтер. — Все документы в порядке.

— Значит, бояться нам нечего. — Заключила Образцова. — Скоро отдадут.

— Вот уж здесь, вы, пожалуйста не обольщайтесь. — «Успокоила» врач Прохоровская. — Если к ним что попало — они, просто так, не выпустят. — И всполошено засуетилась. — Ой, ой, СанСаныч, выпейте, пожалуйста, скорее валерианки… Пейте, пейте… На вас лица нет.

— Да, не переживайте так уж сильно, СанСаныч, — заторопилась успокаивать юрист. — Выберемся…

— Нам ещё повезло, — отвлекая гендиректора, заметила главбух. — У моей знакомой, тоже бухгалтера, вы её знаете, у Тамары Савельевны Лялечкиной, в фирму тоже недавно приходили с проверкой… Они продукты питания в город возят, водку и прочее…

Её внимательно слушали… И что?

— Представляете, вышибли дверь, ворвались с автоматами, и всех-всех положили лицом на пол…

— Ой! — воскликнула Валентина Вадимовна. — И женщин? На пол?

— Не может быть! — не поверила юрист Образцова.

— Какой там не может!.. Да-да! — негодовала главбух. — Говорю же — всех: и мужчин, и женщин. Всё перевернули: из сейфа, из корзин, из касс, все деньги, документы в мешок… и раз, и уехали…

— А люди?

— А что люди… Полежали ещё какое-то время, и встали.

— А потом?

— А… У них ещё одна фирма открыта была… Директор побегал по-кабинетам, побегал, да и плюнул…

— Вот заразы.

— А кто у них тогда был? — слабым голосом спросил гендиректор.

— Сказали, ОМОН. — Ответила главбух.

— А у нас, слава Богу, полиция, — заметила врач Прохоровская. — Нам, значит, радуйтесь, люди, сильно повезло.

— Да бросьте вы, Валентина Вадимовна, радоваться — нам что ОМОН, что полиция — один чёрт! — не согласилась юрист Образцова.

— Но с нами-то вежливо, — стояла на своём врач. — А я ведь, ещё этому, их старшему… как там его фамилия?

Юрист прочитала подпись на бланке:

— Старший лейтенант Вяткин эн эн.

— Да-да, этот вот «эн-эн», я его хорошо запомнила, всё время к нам за детским питанием ходил, постеснялся бы лучше… Если б не наша фирма, ходил бы он со своим дисбактериозом и дальше.

— И у него дисбактериоз?

— Нет, конечно, у ребёнка… Да и он такой же, видать, в детстве был.

— Что же теперь делать? Надо куда-то звонить… — растерянно бубнил гендиректор. Совсем не был человек готов к такой ситуации.

— Ничего, — пригрозила юрист Образцова, торопливо листая свою адресную книжку. — Сейчас найдём кому пожаловаться… Погодите, погодите… Так… это нет… это нет… Это… Ага, вот, нашла…

Бес-по-лезно! Никто не помог, никто не выручил.

Два месяца — день в день — налоговая полиция держала фирму в напряжении. Уже и банк серьёзно обеспокоился — стал косо смотреть и прохладно разговаривать, и поставщики занервничали, а партнёры и покупатели недоумевали, и сочувствовали… К тому же, ситуация усугублялась тем, что по-городу кто-то упорно распространял слухи, что фирма Сташевского сгорела — «накрылась медным тазом»! Вскрылись серьёзные финансовые нарушения. Выяснились иностранные счета открытые в Китае, в Америке, в Голландии… Что обдирают они народ, жируют на своём детском питании… Скоро, значит, сядет директор на нары, и все остальные, если уж полиция за них серьёзно взялась.

СанСаныч похудел, с лица спал… Стал злой, нервный… Сильно переживал.

Документы полиция ещё не вернула, но склад открыть разрешила. Главбух едва ли не ежедневно бегала к ним, в полицию, на сверку разных бумаг, подписей, и прочих для них вроде бы непонятностей… Интенсивность работы фирмы упала процентов на восемьдесят, если не на все девяносто.

Кстати, тот же старший лейтенант «эн» и выдал тайну, сказал в чём причина. Крикуненко, та, бывшая его сотрудница, оказывается, написала заявление на начальника краевой налоговой полиции о страшном жульничестве в Торговом доме, воровстве, обмане покупателей и прочем-прочем, всё в таком духе. «А ещё и муж её, милицейская шишка в краевом управлении, позвонил, попросил с пристрастием проверить фирму. Вот мы и, извините…» Но это «извините» он сказал в конце второго месяца мучительного ожидания, когда выяснилось, что ничего не могут предъявить и не к чему, в общем, не могут придраться. А тянулось так долго потому, что они сделали запросы во все концы страны, с кем так или иначе когда работал «Торговый дом Сташевского»… И там поработала местная налоговая полиция… К счастью для СанСаныча безрезультатно. Тогда и начал «эн» вроде бы извиняться. Но вскользь так, мимоходом, не я мол виноват, извините, работа такая. Да и с вашей маленькой торговой наценкой, действительно не разжиреешь, какие уж там счета… Незадача.

Накануне он пришёл в фирму, один…

— Александр Александрович, — несколько пафосно начал старший лейтенант. — Дело с сегодняшнего дня можно сказать нами закрывается. Вот постановление… если вы его подпишете.

— А что там такое? — насторожился гендиректор. Он ждал самого худшего. И к телеграфному столбу, помнил, можно при желании придраться, а уж тут-то…

— Понимаете, там получился небольшой штраф. — Мялся человек.

— Какой штраф, за что?

— Да так, ерунда. Для вас это не много, шеф сказал, а для закрытия дела как раз. Мы же не можем вроде как бы ничего не найти… за два с лишним месяца. Или зря отдел, получается, работал, либо взятку, подумают, получили. Нас не поймут, понимаете? Вы подпишите как положено постановление, оплатите штраф и пеню, а потом и в суд можете подавать… на обжалование. Я вам это советую… И вы выиграете. Я в этом уверен. И всё будет по закону.

— А можно мы сначала почитаем ваш документ, посоветуемся с бухгалтерией, с юристами? Вы же меня совсем подкосили…

— Да-да, конечно… Никто не торопит… До завтра, СанСаныч, устроит?

— Устроит. — Кивнул гендиректор.

— Я ещё вот что хотел вам сказать, как говорится, без протокола, — пошутил старший лейтенант. — Мы и раньше знали что у вас фирма хорошая, СанСаныч, нужная… Я, кстати, ваш постоянный клиент — вы знаете? — дочка уже год как с удовольствием ест и каши, и пюре, и соки… Нравится ей. И сотрудники у вас хорошие… Одна врач, Валентина Вадимовна чего стоит, и магазин очень хороший, и культурно у вас… Но мы должны были реагировать… Понимаете… Письмо завизировано было… Как особо это… Извините. А по поводу… подписантки… Я знал в жизни паскудных баб — работа такая — но эта… между нами, — ещё та штучка! Вам, можно сказать, крупно с ней не повезло… Не нужно было её на работу к себе брать…

— Как же я мог тогда угадать?

— СанСаныч, да тут же не надо быть великим физиономистом… У неё же вся характеристика на лице написана. Даже слепому…

— Значит, я дважды слепой был.

— Это похоже… — охотно согласился старший лейтенант. — Интересно, и как только её муж с такой бабой живёт? И вроде мужик, говорят, по-работе не плохой… Хотя… — старлей махнул рукой, рассмеялся. — Менты — они, знаете, и в Африке менты…

— Наверное, — поддержал шутку уже повеселевший СанСаныч. — Ладно, чёрт с ней. Меня она не интересует…

— Не скажите… — предупредил старлей. — Она будет и дальше по-тихому вам пакостить… я думаю. Это точно. Поверьте. Она, как я слыхал, собирается сама где-то открывать такой же как у вас магазин детского питания…

— Детского? Не может быть! Ей же ближе водка палёная…

— Не смейтесь… — предостерёг офицер. — Она даже в Москву летала к вашим партнёрам… Говорит, успешно слетала. Убедила их в чём-то. Перебить ваш бизнес она хочет, на себя перевести.

— Вот это новость! — СанСаныч опять рассмеялся. — Да не будет она заниматься детским питанием…

— Может и не будет, но напакостит.

— Ну, если так!..

— С ней бы лучше вам помириться… из стратегических соображений. Мол так и так… Выпили потом по-рюмке, и — хрен с ней, — забыли.

— Нет, не могу… И раньше не мог, а теперь и подавно…

— И правильно. Я бы уж точно не простил. Стукачка она и есть стукачка… Таких нигде не любят. И чего, спрашивается, выпендриваться было! Фирма классная, люди хорошие, дело идёт… Работай себе и работай, помогай! Что ещё надо? А вот, нет тебе… Зависть… она, Сан Саныч, кого угодно съесть может.

— Да ладно, хрен с ней… Я ж говорю — она меня не интересует. Нам бы вновь быстренько подняться… Сейчас воду нужно срочно возить.

— Какую воду?

— Чистую. Действительно чистую… Чтоб не кипячёной водой смеси разводить…

— А, понимаю. Очень правильно. Ужасный осадок в воде, и запах!.. Брр! И где она такая вода? Когда будет у вас?

— В Германии, такая вода.

— Где?! Вы серьёзно? Это же в Европе!.. Тысяч двенадцать километров!.. У нас что ли ближе своей нет?

— Есть. На Байкале.

— Ну вот!

— Только Байкальская в два раза дороже немецкой.

— Да вы что!

— Да. А из Германии, получается, с доставкой на склад покупателя, с таможенными, в половину дешевле будет…

— Не может быть! Вот дурость! Из Германии воду возить!.. Скажи кому — не поверят. Ну страна, ну перестройка…

— Я пробовал байкальцев уговорить — ни в какую. Возите, говорят, откуда хотите, хоть из Германии, хоть из Африки.

— Вот придурки. Ну, патриоты…

— Да нет, патриотизмом это мы занимаемся, они бизнесом. Вложили деньги — быстро окупиться хотят… А может, кредит короткий взяли…

— Ну-да, ну-да, всё может быть… Ладно, СанСаныч, вы, в общем, зла на меня не держите… хорошо? — СанСаныч кивнул головой. — А по поводу постановления — вы подумайте, посоветуйтесь… И позвоните мне — я подъеду. Добро?

— Ладно. Позвоню.

Вновь нужно было фирме СанСаныча, подниматься. Получалось — третий раз уже. И не взлёт это, если на костылях-то… Это уже как тот Урбанский, в фильме «Коммунист», всё встаёт и встаёт… а в него стреляют и стреляют. Но там вроде классовые враги в героя Урбанского стреляли… А здесь, свои, получается, с удовольствием с ног тебя сшибают… Значит, или он здесь чужой, или они враги. Да кто они: Крикуненко? её муж? менты? чиновная братия? Пожалуй, все они вместе: система, за которую они прячутся. Так где-то уныло размышлял СанСаныч, не находя в себе прежней бодрой внутренней уверенности.

Хандрил пока, не пришёл ещё в себя. Так примерно чувствует себя на ринге боксёр, лёжа на полу, выходя из приличного нокдауна — вставать или полежать ещё, пока пол и потолок не встанут на свои места, и зрение не восстановится… Грело и толкало вперёд не только упрямство и упорство, но и, главное, понимание важности начатого дела, которое было нужно людям, просто необходимо. И столько уже создано хорошего… Но нервы сдавали. Цена ответственности была высока. Да и планку он ставил везде высокую. И для себя, и для всех. По принципу: если работать, так чтоб рубашка на спине мокрая. Часто, да и денег лишних не было, сам разгружал двадцатитонные контейнеры, показывая завидный пример, носил по пять-шесть коробок сразу. По два-три контейнера вручную бывало разгружали за один раз. Уж если открывать магазин, так чтоб лучшим был во всём.

К этому времени добился, его фирма стала базовой в крае… как учебный комбинат. Успешно работали уже несколько небольших торговых точек, с таким же отличным товаром, с таким же толковым имиджем, как и у него. Люди обучились в его фирме, на его товарном кредите потом и поднимались…

Но всё одно, работать становилось всё хуже и хуже. Просто невозможно. И не в конкуренции дело, а в том, что ощущения удовлетворённости, такой, как в начале, уже не было. Терялось, исчезало ощущение безбрежности перспектив… Наоборот, всё сузилось до размеров постановления на обыск, на создание многостраничного бухгалтерского баланса, и ожидания разных ведомственных проверок с неминуемыми штрафами, либо откупных наличных денег. Естественно, не учтённых… В этот замкнутый подлый круг Думцы, и прочие чиновники, легко загнали всех предпринимателей… Доили.

Фирме СанСаныча в этом повезло: к нему за данью не приходили. Или совесть не позволяла руку на детское питание поднимать, возможно других фирм достаточно ещё было. Круг их непонятным образом всё время мигрировал. СанСаныч внутренне гордился направлением своей работы, но расслабляться не позволял. Работал на опережение… Не оставлял поводов для штрафов, так, если по-мелочи что… Многие работы выполнял сам. Сам, например, отвозил образцы очередной, или новой товарной поставки в городскую СЭС. Хоть и пахло там не качественно, и не ухожено всё было вокруг, но ездил сам. Там его знали, исследовали быстро, без задержек… Встречали приветливо: «А, детское питание опять к нам! Давайте, давайте свои кашки. Что сегодня хорошенького нашим деткам привезли?»… Последнее время смотрели, бабулька особенно, начальница, оформляя документы, принимая образцы, как-то и с уважением, и с сочувствием. Он спросил тогда, поправляя галстук:

— Не на месте?

— Ваш галстук? — с интересом переспросила бабулька. — Нет, галстук тоже красивый, на месте.

— Мне показалось… вы смотрите…

— Нет, я думаю о другом — вы так долго и упорно работаете с детским питанием… Я вам просто удивляюсь!

— А что такое?

— Да нет, я смотрю, на долго ли вас ещё, вот так вот, хватит?

— А что такое, в чём дело, что-то не так?

Начальница с готовностью ответила:

— Вот здесь, СанСаныч, — завлаб показала на свой обширный стол накрытый толстым стеклом, — с начала перестройки я складывала визитки. Много фирм разных было, много было здесь визиток, весь стол покрыт был. Места свободного не было. А сейчас, посмотрите… — она убрала руки, приподняла бумаги… — видите: раз, два, и обчёлся…

Действительно, под стеклом было практически свободно.

— И что, куда вы их дели? Вы их убрали в визитницу?

— Какую визитницу, мил человек! Выкинула… как закрывшиеся. Позакрывались все. Растворились. Ушли. Одна ваша, да ещё с пяток, задержались. А мне жаль. Жаль, если ещё и вы уйдёте.

— Нет, мы не уйдём. — Уверенно заявил.

— Э-э-э! Не скажите!.. Вот тут, — хозяйка громко постучала ногтем пальца по-стеклу, — очень серьёзные фирмы были, мощные по-началу, не чета, простите, вашей, а… где они сейчас, вы знаете?

— Нет, не знаю. Перепрофилировались наверное.

— Вот именно, перепрофилировались… — бабулька саркастически хмыкнула. — В мафию они перепрофилировались, прости Господи, вот куда. Кстати, вы ещё, смотрите, туда не уйдите!

— Мы — нет.

— Вот и хорошо. Бог даст, может и устоите. А то я уже тут недавно про вас такое слыхала…

— Не обращайте внимания.

— А я так всем и сказала: я его знаю, он хороший человек, и фирма у него такая… И главбух у него… приезжала… молодец, толковая. Нечего напраслину на человека возводить.

— Спасибо!

— Не за что. Так что имейте в виду, если сбежите, я обижусь на вас… Лучше тогда не приходите. — С улыбкой пригрозила.

— Договорились!

И с поставками становилось труднее. Хотел прямо в Австралии товар закупать, на заводе. Прекрасный, говорят, Континент, экологически чистый. И производство детского питания там лучшее в Мире. И ближе, чем из Европы возить, и ассортимент раза в два больше, и экология там гораздо лучше, не то что в той же Польше или Югославии… Через российского торгового представителя в Австралии нашёл — всех нашёл! — даже фирму, которая взялась осуществить контракт. Всё обговорил: и условия, и ассортимент, и стоимость, и… всё! Уже и контейнер на судно был погружен, и судно в море вышло… А австралийскому посреднику не выдали разрешение работать в обход московского — опять эта Москва! — представителя! Не выдали сертификат качества! А без сертификата — известное дело — ни одна таможня товар не пропустит. Контейнер прямо в дороге в обратную сторону и перегрузили… Тьфу, ты!.. Такой удар… Ещё удар!

Ну что за дела… Вот, жизнь!

Работа тем не менее шла, но настроения у гендиректора не было. Хандрил… Нервничала и вся фирма. Не привыкли к такому руководителю, не такой он обычно был…

— Таня, — обратилась к главбуху юрист Людмила Николаевна. — Надо нам куда-нибудь СанСаныча на время отправить… чтоб развеялся. Может быть в Дом отдыха какой-нибудь его устроить… Я договорюсь.

— Надо бы, — согласилась Татьяна, она тоже это видела, тоже размышляла, думала, как бы так по-хорошему встряхнуть мужа. — Но он не поедет. — Уверенно заявила. — И трёх дней там не выдержит. Я знаю.

— Но надо что-то придумать. Надо! Может быть к родственникам, друзьям?..

— К друзьям? — задумалась Татьяна. — Может быть, к Артуру?.. А что, это идея. К родственникам он точно не поедет, а вот к своему армейскому однокашнику возможно…

— Это куда?

— На Сахалин. В Южно-Сахалинск.

— Так это же рядом! Вот и отлично, пусть и на Сахалин… И не очень далеко, кстати, не дорого. А ты сама его знаешь, Артура этого?

— Ну, конечно, знаю, лет двадцать, двадцать пять. Они в армии служили вместе.

— Ух, ты! Как хорошо. Вот и поговори с Артуром. Дней на десять, двенадцать…

— Люда, пять дней бы выдержал!

— Хорошо, пусть пять, и то ладно. Этому Артуру нужно срочно, Таня, позвонить, переговорить, чтоб задержал, если что. А они, там, не загуляют случайно с девочками, а?

— Ну… нет, наверное… — чуть растерялась Татьяна, — если уж только случайно. Артур ведь женат, как я знаю. Правда, с ней я не знакома, но его хорошо знаю: и на свадьбе у нас он был, и работали они вместе, и в армии служили… И маму его заочно знаю… Не загуляют уж сильно-то, я думаю.

— Ну и отлично… Звони тогда ему… Номер телефона есть?

— Есть, конечно. Где-то был… Сейчас… Да, вот!..

— Звони.

Через тридцать минут в кабинете СанСаныча раздался телефонный звонок.

— Да-да! — как всегда, бодро ответил в трубку СанСаныч.

— Привет, старина! — голос в трубке с хрипотцой, ироничный и весёлый. — Это Артурчик тебя беспокоит. Узнаёшь?!

— О! Артур, дорогой, здорово! — обрадовался СанСаныч. — Ты как это надумал… Я уж думал, ты забыл меня.

— Это ты забыл. — Не согласился Артур.

— Я — нет.

— И я — нет. Как я могу забыть?!

— И я не могу… Ну, и как ты?

— Нормально. Тебя жду.

— Как меня? Куда?

— Ко мне, в гости…

— Так у меня же сейчас, Артур, понимаешь…

— Ничего. У тебя всегда так будет, — перебивает Артур, — поэтому и говорю: завтра я тебя встречаю первым же рейсом в аэропорту. Всё. До встречи, чертяка. Целую, обнимаю, Танюше и детям привет…

— Артур! Алло, алло, Артур!.. Вот, чёрт, разъединили…

В кабинет, будто случайно, вошла юрист Людмила Николаевна.

— Что-то случилось, СанСаныч?

— Не знаю, разговор прервался… Друг с Сахалина звонил, Артур…

— Друг — это хорошо. И что? — с невинным видом поинтересовалась Людмила Николаевна.

— Да вот, в гости приглашает…

— Ну и хорошо! Надо, значит, ехать.

— Не получится. Он меня уже завтра первым рейсом встречать собирается… А я не успею, да и билетов нет, и погода там всегда плохая…

— Как же вы не успеете: Таня всё вечером и соберёт. Я какой-нибудь презент вашему другу сейчас куплю, а с билетами Лёша всё сделает, и отправит… так что, всё хорошо. Нельзя друзей обижать. Он же ждёт… Вы ведь, на его бы месте, тоже бы ждали…

— Ну да, наверное.

— Вот и всё. Если друг пригласил, надо обязательно ехать…

— Надо-то, надо… да…

— Никаких «да» — я еду за билетом. Давайте свой паспорт…

Ту-154 снижался изматывающе долго. Порой, то осторожно, то, казалось, довольно стремительно пробивал собой сплошную серо-молочную пену облаков, упорно приближаясь к невидимой, где-то там, внизу, земле. Её, самой, всё ещё видно не было и с каждой секундой в самолёте казалось, что вот сейчас… именно сейчас… вот!.. самолёт не сядет, а ткнётся в землю носом, бухнется об её гранитную твердь… В глазах пассажиров читался прорывающийся страх, порой и ужас. Это было заметно и в застывших фигурах, угловатых позах, неловких движениях, серых масках на лицах… Тянулись долгие, тягостные минуты ожидания…

Но нет — слава Богу, и лётчикам! — едва только в рваном белёсом просвете мелькнула долгожданная земля, как самолёт, резко снизив обороты двигателя успокаивающе мягко заурчал, дёрнулся, высвобождая затёкшие от долгого ожидания шасси, резко клюнул носом, будто курица зерно, и плавно заскользил вниз, как с высокой горки… Уже через несколько минут коснулся колёсами посадочной полосы… Чиркнул ими по бетонке, выравниваясь, и только потом опустил нос на переднюю стойку шасси… Радостно ревя двигателями, покатил в сторону аэровокзала. «Ну, слава Богу!» «Всё!» «Прилетели!» Пронёсся по салону вздох облегчения. Пассажиры зашевелились, задвигались, некоторые, вставая, нетерпеливо уже тянулись за своим багажом. Лица пассажиров окрасились в весенний, яблочный румянец — ожили.

Здание аэровокзала, выстроенное ещё в далёкие советские времена, напоминало армейскую казарму, только потолки выше, да шума больше… Шум издавал транзитный люд напрочь засевший в непогоду. Шумел беззастенчиво, как осенний лес в ненастную погоду. В тёплых куртках и пальто — середина января — женщины в шубах. Все с мешками, тюками, сумками, рюкзаками, чемоданами, включая и коробки с иностранными надписями на боках, то ли китайском, то ли близких к нему языках, различных размерами, да рисунками на них: это телевизор, а это магнитофон, это видеомагнитофон, а это пылесос, а это вообще не пойми что, какой-то кухонный комбайн, наверное… «Чтоб дома яйца мужику сбивать!» «А может и посудомойка домашняя. Хм-м!» Действительно, странная для России вещь, совсем непривычная (и зачем такие деньги тратить, когда жена запросто всё руками вымоет! А ещё лучше тёща!..). Шумел транзитный и сочувствующий люд, нервничал; спал на своём, в кучу сваленном багаже; ел, пил и закусывал там же; похмельно бродил из угла в угол и обратно; с ухмылкой разглядывал яркие, диковинные безделушки и прочий разноцветный ширпотребовский товар, размещённый на витринах бесчисленного множества торговых точек-клетушек (метр на метр); поминутно заглядывая на обширное, высоко висящее автоматическое информационное табло, которое механически, русскими буквами нагло, вот уже несколько дней, светилось одной и той же отупляющей фразой: «задерживаются по метеоусловиям». И список рейсов в придачу: и Курилы там, и Камчатка, и северный город Оха… Ехидно усмехались над автором песенных слов: «Вот тебе, на хрен, и нормальная на острове погода!..»

Застрявшие пассажиры прилёт хабаровского рейса встретили с видимым агрессивным энтузиазмом, как живой укор, как прямое себе оскорбление… «А нам тогда почему не дают погоды?» «А мы какого… здесь, это… так долго паримся?» «Где наши самолёты, тля, а?» А в общем, если вслушаться, это и не агрессия вовсе, а вялая буря в стакане. Русские, как известно, бунтовать вообще не умеют, их давно отучили, понты это просто. Но толпа — а что ещё здесь можно делать! — друг друга подбадривая, безуспешно осаждает стойку справочного бюро, будто пивной ларёк перед открытием, легко сдвигая его, как пустые хоккейные ворота. Но там, с другой их стороны, работают тоже крепкие, особо подобранные аэрофлотом люди, прошедшие долгую и суровую школу подготовки специальных, в прошлом, кадров. Они находились там, внутри этих «бюро», но вовсе никак не реагировали на стуки, сдвиги, и вопли… Изредка, правда, косились, да особо нервным пассажирам перстом указывали на выписанную от руки надпись на листочке, скотчем и прилепленную к стеклу: «Вся информация для вас на табло Читайте!» Коротко, и ясно. И отворачивались себе злорадно, читай, мол, дядя. Часто и громко смеялись там чему-то своему — счастливые в своей безмятежной отстранённости, и явно довольные этим. Из толпы, не очень правда громко, но откровенно зло, коротко звучало: «Ей, самой бы тебе, там, дать сейчас в табло!»… Звучали и более откровеннее фразы. Но, это всё так… понты.

Сквозь сутолоку зала изредка неспешно прогуливалась милиция — подвое. Внешне очень толстые молодые ребята, в зимней своей форменной одежде, в неуклюжих бронежилетах, с дубинками, другими спецсредствами, боевым оружием. Выглядели они малоподвижными уродливыми монстрами, правда с устрашающим брезгливым уклоном на лицах и с развинченной — небрежной, фланирующей, походкой, напрочь отталкивая своим взглядом, не подходи, мол. Прошли себе туда-сюда, и чифирят потом спокойненько в своём «милицейском пикете». До одури, как паровозы, дымят сигаретами, анекдоты весёлые травят. И всё это только для релаксации… Потому что, помните, даже песня такая есть: «…Наша служба и опасна и трудна…» Конечно, опасна, конечно — трудна… Главное, не было бы где стрельбы по-близости — до конца их смены! — да драк тоже… И лица у милиционеров — уже здесь, в пикете, совсем другие, нормальные: парни и парни… И не стражи они порядка вовсе, а наряд здесь отбывают, лямку тащат. Службу, вернее, несут!.. Здесь тоже действует негласная установка, как в армии: мент спит, служба идёт. Не зря в милицию с удовольствием именно бывших солдат из армии и принимают: потому что главные законы службы уже хорошо знают: «Раз, два — и загасился».

По-залу, серыми тенями, ненавязчиво, время от времени скользят безликие сборщики пустых бутылок, с сумками и рюкзаками, будто тебе геологи, такие же и старательные. Были и бомжи. Они, пьяненько фиглярствуя, крутятся возле занятых пассажирами столиков кафе, по свойски подмигивают пьющим и жующим, театрально вздыхают, привлекая к себе внимание, рефлекторно глотая слюни, просительно улыбаются выщербленными ртами, тянут давно не мытые руки, косо, бочком, не прячась, заглядывают в урны. Тут же без дела болтаются нагло-опасные по виду подростки, как чьи-то разведотряды, ещё и таксисты кучкуются в ожидании счастливого момента профессионально развести какого-никакого залётного пассажира-лоха на «капусту»… Есть и желтолицые… Много их здесь: китайцы, а может и корейцы, или те же самые японцы, с непривычки-то и не разберёшь — «ху» из них «ху», но бизнесмены. Потому что с дипломатами в руках, точнее, с кейсами. Тут и азербайджанцы — все одинаковые, как волонтёры: в китайских куртках, пальто, спортивных трико «Адидас». И золотозубые армяне. Представительные все, как турецкие паши, правда без фесок на головах, зато с медовыми улыбками на устах, масляно сверкающими коварными глазками. И шапки, и стрижки у них одинаковые, и чёрные кожаные пальто, как у офицеров вермахта, количество «рыжья» только во рту разное, но все в перстнях. Заметны в толпе и высокомерные грузины — те особняком — они брезгливо морщатся, собравшись в отару, не нравится им весь этот Вавилон, нет здесь кавказского простора настоящему джигиту, но приходится терпеть — пока! — скотское это соседство. Ещё чьи-то были представители: то ли молдаван, то ли цыган… и помятые, плохо внешне одетые азиаты…

Интересно, что они здесь все делают? Что здесь потеряли? Никак завод какой, или железную дорогу приехали по-государственной вербовке на краю земли строить?! Это бы хорошо!.. Нет, пожалуй, не строить, судя по мешкам, да корзинам они сюда приехали, скорее чего-нибудь продать, а потом — купить… Или наоборот… купить, а потом продать… Хотя, чего тут мудрствовать: от перемены слов — как в арифметике — смысл не поменяется.

Люди собрались заметно денежные, амбициозные, насквозь бывалые. Зная, что и эта территория — Богом забытый край, как и вся страна, вели себя внешне раскованно и непринуждённо… во всём, и в словах. Непрерывно громко смеясь или ругаясь, легко и непринуждённо перемежали свою национальную речь непотребными русскими, вовсе не замечая этого, потому и не стесняясь… Вели себя, как вне своего родового дома. Не замечая — как бы! — вокруг, ни детей, ни стариков, ни женщин. Наоборот, словно красуясь этим! Держали «лицо» презрительно и небрежно, как с продажной девкой на коллективном субботнике. Будто осчастливили собой Россию — русских недоумков! — своим присутствием. И здесь уже всё скупили… Или почти всё.

Если строго разобраться, пожалуй, так оно и было.

Всё это СанСаныч уловил почти мгновенно, как гнилой запах мочи в подворотне… Уж этот-то запах любой розарий запросто испортит.

Старые друзья встретились тепло и радостно. Почти двадцать пять лет за плечами дружбы. Пусть и не тесной, но — дружбы. Да и армейские три года службы, это вам не фунт изюма… Артур и не изменился, кажется. Ни фигурой, ни лицом, ни манерой двигаться, жестикулировать… Только черты лица стали полнее и резче, как на фото с ретушью, и редкая седая борода серьёзно старила. Тонкая талия заметно исчезла, и вместо боксёрской лёгкой походки, появилась мягкость и устойчивость тяжеловеса пехлевана-борца, с медвежьей ленивостью. Юношеское его в прошлом лицо, неопределённый сорт кисло-сладкого восточного яблока, стало выглядеть ещё неопределённей, но появилась нечто другое: печать взрослости, достоинства, даже мудрости… Лицом выглядел сейчас, как казах в летах, монгол в раздумье, татарин в середине своего огромного табуна лошадей, нивх вытягивающий невод с рыбой, японец в пору цветения сакуры, аякс… все вместе взятые, с мудрой, интеллигентской лукавинкой в глазах… Во всём был он, тот Артур, знакомый, прежний, и… новый. Но такой же подвижный, импульсивный, энергичный… Обнялись, даже троекратно расцеловались, как близкие родственники, несколько стесняясь этого жеста. Но, глаза у обоих влажно блестели… Столько лет не виделись! Лет десять… Двенадцать?!

— А ты ничего, — ободряюще заметил СанСаныч, оглядывая друга. — Выглядишь молодцом. Заматерел, солидным стал, вальяжным…

— Ну, что ты, — отмахнулся Артур Алексеевич, — сыплюсь уже… А вот ты действительно не изменился. Здорово смотришься, совсем молодой.

— Какой там молодой, всё внутри сгорело… — рассмеялся СанСаныч.

— Ладно-ладно, не наговаривай на себя. Я же вижу: бегаешь, зарядку делаешь, тренируешься…

— Ну, не так, как раньше… Только ради формы.

— Это заметно, что в форме. Молодец! Я так рад, Саныч, что ты всё же вырвался, что прилетел…

— Ребята, вам такси, не дорого, не надо? — опытные таксисты мгновенно взяли друзей «в разработку». — У меня машина японская, с комфортом… Быстро подброшу.

— Нет, не нужно. Спасибо. — Отмахиваясь, отказался Артур.

— А то поедем, господа? Куда вам?

— А может, со мной? У меня микроавтобус, мужики… — около них уже роились таксисты, опережая друг-друга, наклоняясь к уху, уговаривали. — Я и цену для вас, если хотите, существенно сброшу…

— А вам вообще куда надо-то, ребята? — наседали нагло, как мухи. — Может, по пути, а?

— Я же сказал, никуда, — рассмеялся Артур, рукой, будто веслом, отодвигая таксистов, как тяжёлые, вяжущие водоросли. — Вот, черти. Не надо нам такси. Отстаньте. У нас своя машина есть…

— Своя! А-а-а!.. Понятно. Но, если что… — легко схлынули, выглядев другую «жертву».

— Пошли, Саныч, скорее, не то заклюют — Обняв друга за плечи, повёл СанСаныча на выход.

Они, давно это было, служили вместе в военном оркестре и ансамбле песни и пляски. После демобилизации некоторое время — так получилось — жили в одном территориальном районе, здесь же на Сахалине, только в северной его части. Работали в одной сфере: создавали и развивали художественную самодеятельность. Артур правда в городе, а СанСаныч в рабочем посёлке. Даже соперничали порой на районных и областных смотрах. Вернее, соперничал скорее СанСаныч, Артуру было проще: он гитару раньше освоил, ещё в армии, в ансамбле песни и пляски, и вокально-инструментальными ансамблями стал раньше заниматься… Какое-то время был лучшим музыкальным руководителем в области, ещё и солистом — голос был хороший, пел прочувственно, с душой. У СанСаныча задачи были несколько шире: и хор создать, и танцевальный коллектив, и инструментальный ансамбль организовать, и чтецов, и детскую самодеятельность… Всё на пустом месте, всё с самого начала… И не перечислишь всего: худрук и музыкальный руководитель — должность многогранная. Этим и блистал, как говорится, СанСаныч, шлифуя грани. А у Артура, к переезду друга с материка, был уже свой крепкий молодёжный музыкальный коллектив, и пели они, и на танцах играли… Легко стоял парень на ногах, да и родом он был с Сахалина. И мать с сестрой и братом были здесь же… А вот СанСанычу трудно пришлось. Работать по-началу пришлось именно за квартиру — в рабочих нефтепромысловых посёлках: Тунгор, Нефтегорск. Только там можно было получить хоть и ведомственную, но квартиру. Там и жил несколько лет СанСаныч, со своей женой Татьяной, маленькой дочерью Ириной, и, потом уже — и сыном Вовчиком. Татьяна учительствовала. Преподавала в школе физику, а СанСаныч самодеятельность масс поднимал.

Друзьям было что вспомнить.

Гость с хозяином расположились за столом в зале двухкомнатной Артуровой квартиры. Так Артур настоял: «Никаких, Саныч, ресторанов, только дома… Только по-домашнему». «Ну дома, так дома», — гость и не возражал. «И никаких гостиниц! — твёрдо заявил Артур. — Тебе диван, мне раскладушка… Пойдёт?» «Пойдёт!» — вновь согласился Сан Саныч.

Так и порешили.

Обстановка в квартире почти спартанская, из мебели только самое необходимое, ещё того, старого советского производства, да и закуска вся из кафе, что через дорогу. Жена, тоже как и у СанСаныча Татьяна, почему-то ещё не пришла, не появилась… Вскрыли коробку, привезённую Сан Санычем: шампанское, скотч виски, пара банок ветчины, баночка красной икры, две коробки шоколадных конфет, яблоки, мандарины — всё выставили на стол. Артур, вожделенно потирая руки, ловко сервировал стол — у него это и раньше всегда хорошо получалось. Быстро приготовил большую чашку овощного салата, несколько остроперчёных корейских…

— А мы супругу твою, Татьяну, разве не будем ждать? — поинтересовался гость.

Уже разливая виски по-рюмкам, Артур, чуть стесняясь, пояснил.

— Да это… понимаешь, Саныч, стыдно сказать: поругались мы с ней… опять… вчера…

— Из-за меня? — догадливо предположил СанСаныч.

— Да что ты! — Артур даже вскинулся от удивления. — Нет, конечно. — Пригрозил. — Попробовала бы из-за тебя!.. Нет. Гонор опять свой показывает. Не нравится ей, что я её не слушаю. — Видя, что друг не понимает, пояснил. — Ну я это… немножко… — выразительно постучал пальцем по своему горлу, — иногда позволяю рюмочкой — одной, другой… расслабиться… А потом — забываюсь, не могу остановиться… Ага! Вот она и наказывает, вроде, меня… К дочери ночевать уходит… У неё взрослая уже дочь от первого брака… И вчера тоже… Гыр-гырр на меня… Я говорю, да пошла ты… Я, по-случаю твоего приезда, вчера, совсем не много, это… клюкнул. Она и ушла. Да и чёрт с ней… Баба с возу… нам больше достанется. — Артур, отмахиваясь от проблемы, весело рассмеялся, — а ну её, в болото. — Поднимая рюмку предложил. — Давай, старина, выпьем за тебя…

— Нет, лучше за нас…

— Ладно! За нас. За дружбу!

Выпили, выдохнув, одновременно крякнули… взялись за вилки.

Через какие-то полчаса всё приготовленное уже было съедено. Хоть СанСаныч и через одну рюмку на третью пил, а всё одно две бутылки почему-то быстро закончились, опустели. Артур легко сбегал к ларьку… Пьющему человеку водку, как известно, теперь искать не нужно — она на каждом шагу, — быстро и вернулся. Весело вспоминая армейские годы, запросто почистили картошку, Артур и поджарил её с салом и луком… Нашлись и огурцы с помидорами в банке… «Это Танька моя опять запрятала!» — с мстительной ноткой, радостно прокомментировал Артур. Ещё выпили… Артур заметно опьянел: отяжелел, мясистое лицо его стало лихорадочно-красным, глаза блестели… Взял в руки гитару…

Под объёмный гитарный аккомпанемент полилась, зазвучала знакомая песня… Пел Артур действительно хорошо. С чувством, выразительно, любуясь собой. Умело модулируя поставленным голосом, пел, то на фальцете, то нажимая на басы, демонстрируя богатый диапазон, успевая даже дирижировать рукой…

И всё во времени, вдруг, перевернулось: будто и не было двадцати пяти последних прожитых лет… Будто вновь вернулись молодые годы… Вновь они, молодые, красивые, талантливые, перспективные, на той самой сцене, вновь на концерте… Вновь их зрительный зал, как всегда, заполнен, и дышит одним с ними дыханием, живёт одними восторженными чувствами… Эх! СанСаныч не выдержал, нетерпеливо схватил в руки баян, растянул меха…

Теперь звучал уже не дуэт, звучал целый оркестр… Большой оркестр, военный… То и дело его перебивал эстрадный квартет, а может и диксиленд… Кому что… Но звучал именно тот оркестр, с солистом Большого… не важно, в общем, какого… Важно, что с тем же солистом… с Артуром.

Где он тот Союз? Где те молодые годы? Где они все?.. Артур неожиданно резко вдруг оборвал песню, закрыл лицо руками, и едва не навзрыд глухо разрыдался… Плечи его мелко сотрясались, поредевшие на голове седые волосы некрасиво рассыпались, пальцы дрожали… СанСаныч онемел от неожиданности.

— Не могу, Саныч! — прерываясь рыданиями, выдавливал слова Артур. — Не могу!

— Артур! Артур! Ты что?! — обняв за плечи товарища, взывал СанСаныч. — Что случилось?

— Нава… навалилось что-то, наплыло… — швыркая носом, сквозь слёзы, глухо бормотал. — Нервный стал. Старею, наверное… Извини…

— Да ладно тебе — старею. Я тоже чуть не расчувствовался… Поёшь так…

— Ты сильный, ты молодец, — вытирая кулаком глаза, пряча взгляд, оправдывался Артур. — Делами, говорят, большими ворочаешь… А я…

— Артур, дорогой ты мой, какими делами… Что ты! Я — мелочь пузатая…

— Ты — пузатая?! — не согласился Артур, улыбка получилась кривой, жалкой. — Это у меня уже пузо… А ты молодец, ты в форме… — и пожаловался горестно и тяжело, как о безысходном. — Спиваюсь я, Саныч… Спиваюсь от всего этого… перестроечного, — показывая, обвёл глазами вокруг… — Ещё и Татьяна эта… клизма… Нервы из меня тянет.

— Артур, какие проблемы: брось пить, с Татьяной разведись…

— Тебе хорошо говорить — ты сильный… А я не могу. Много чего держит…

— Но так же нельзя жить… Ты же талант, ты гитарист, баянист, солист…

— Потерялся я, Саныч! Не состоялся. Растерялся… Места не нашёл в этой грёбаной перестройке… Вот и…

— Ерунда всё это, Артур! — стоял на своём СанСаныч. — С твоими-то данными!..

— Да какими данными, Саныч, в тираж я вышел… В тираж, ты понимаешь! Ни образования хорошего, ни работы достойной… Я же в ресторане здесь пою… Там и… Эх!

— Слушай, Артур, а у меня идея! Давай здесь откроем представительство моего торгового дома, ты будешь директором!

— Директором… — Артур вроде отвлёкся, чуть успокоился, с усмешкой ответил. — Нет, Саныч, спасибо! Не могу я торговать… Не умею. У меня всё сквозь пальцы уходит, как песок… Я пробовал… Хорошо, что во время остановился… Чуть в долги не залез… Едва вылез. Танька до сих пор ехидничает…

Оба замолчали, задумались. Прервал Артур.

— Ты понимаешь, Саныч, я на Сахалине давно живу, всю жизнь — ты знаешь, почти полвека. Родился здесь, вырос… Весь его изъездил с концертами и вдоль, и поперёк… И тогда, при советской власти, и сейчас иной раз выезжаю… Где только не был… Но сейчас я просто убит… Я не пойму, почему такая вокруг разруха… Почему всё гибнет? В голове это не укладывается, Санька… Люди должны быть счастливы — перестройка! Всё теперь, можно сказать, частное, всё твоё… Живи-работай-радуйся!.. А у нас работы на острове вообще не стало… Кругом бичи, безработные… Утром, спозаранку, ни на работу, ни в море, ни на завод… а на помойки идут, урны трясти… на рынок, в ларьки с водкой, табаком, порнухой… Не понимаю! У меня мозги кипят, меня клинит! Как это получилось? Почему так произошло? Я всегда гордился Сахалином — ты знаешь… гордился этим островом… Кому-то пусть и дикая окраина, а для меня, для нас, сахалинцев, это Родина. Понимаешь, Саныч, Родина. Мой дом! И я, в меру своих сил, старался принести людям радость… пусть маленькую, но радость… Ты же знаешь, какие мы раньше концерты давали: о любви к Родине, к труду, к жизни… А сейчас! Ты знаешь, что мне теперь заказывают в ресторане, знаешь?

СанСаныч отрицательно качнул головой.

— Не бываю!

— Одну блатату! Представляешь! Бла-та-ту! Я теперь по-фене ботаю, как после четвёртой ходки на зону! Ты представляешь?..

СанСаныч, нахмурившись, опустив голову, задумчиво ковырял вилкой в тарелке, слушал.

— …А я свои песни петь хочу, потому что душа в них моя… Ду-ша! Те песни хочу петь, которые нас объединяли… тогда. Ты только посмотри, какие у нас с тобой песни хорошие были… Помнишь? Только вслушайся, Саныч, что мы потеряли… Я только теперь это и стал понимать. Прозрел будто. Смотри. — Артур под гитару, вслушиваясь в слова, в мелодику, с чувством пропел.

Гляжу в озёра синие, в полях ромашки рву…

Зову тебя Россиею, единственной зову…

Теперь это был тот Артур, каким был раньше, лириком, романтиком, поэтом… И лицо просветлело, и взгляд уже не пустой, растерянный, а глубокий, притягивающий, и тембр голоса обволакивал, завораживая своей чистотой…

— А! — Артур оборвал песню. Восхищённо произнёс. — Какие талантливые слова, Саныч! Близкие, родные, будто я сам и написал… А это, оказывается, Шаферан. Умница! Опередил меня, гад, такой. А какая мелодия! А гармония!.. Простая и вкусная. Композитор Афанасьев постарался — чертяка! Три четверти, Саныч, вальс! Полнейшая сейчас диковина. Таких песен нет вовсе сейчас. И слов таких, как и смысла в них! Вслушаешься, — клинит, — полнейший абсурд!.. Кто они там, по-жизни, эти люди, Шаферан с Афанасьевым, и вообще, я не знаю, но им памятники надо ставить: их песни меня поднимали, понимаешь, одухотворяли… как и многие другие. Мне жить после таких песен хотелось, Саныч, жить!.. А сейчас… — Артур резко бросил руку на струны.

Артур зло оборвал песню, вздохнул, тупо глядя куда-то в пол…

— Действительно — бля… Погань сплошная! — с горечью в голосе задумчиво произнёс он. — А я ведь хорошо помню песни Высоцкого, Окуджавы, Дольского, Визбора, «Песняров»… Долуханяна… Туликова, Жени Мартынова… Кстати, смотри, какая красота — его «Отчий дом».

— Не петь — рыдать хочется. Старею, наверное. — Артур вновь замолчал, раздумывая. С грустью глянул на товарища. — Много было у нас с тобой песен хороших, Саныч, всех и не перечислишь… Золотой фонд, можно сказать. А их сейчас «братки» слушать не хотят, нос воротят… Не для них это. А у остальных — не тот настрой… Ни работы, ни идеалов, ни денег… Его вообще нет, настроя этого… Разве ж только выпить… Вот, точно: давай, Саныч, за это и выпьем…

Конечно выпили.

— Что после себя мы оставляем, Саныч? Что?.. Пепел в душе? У тебя-то, хоть, ладно, дело какое-то, бизнес… Главное — сын. А у меня… Девки одни, даже внука нет — внучка, представляешь! — Вновь оборвал себя. — Всё, стоп! А то я опять расклеюсь… Давай выпьем за тебя, друг ты мой, Саныч. Я тобой так горжусь, так горжусь… За то, что помнишь… приехал… Давай, за тебя.

— И за тебя!

— Ладно, хорошо, за нас!..

Кажется, сильно напились… Даже более того… Для СанСаныча вообще был непривычный перебор. Ох-х!..

Зима. За окном поздняя ночь… время под утро. В разных комнатах не очень, скажем, тёплой Южно-Сахалинской двухкомнатной, холостяцкой сейчас квартиры, кое-как раздевшись, спят два пьяных мужика, два старых товарища… Музыканты в прошлом… Хотя это понятие к ним пожалуй не подходит, оно неправильное. Всё наоборот. Музыкант, как известно — это не профессия, это диагноз. Это патология. Музыкант — он или есть, или он не му… То есть никаких «в прошлом». Следует понимать так: сладко спят два очень хороших, талантливых, в прошл… нет, опять не так: два талантливых музыканта мирно посапывая, сладко сейчас спят… и всё, точка. Вот так правильно, потому что справедливо.

А ветер на улице заунывно гонит стылую снежную позёмку… Время такое: зима. Конец января. Везде холодно… Всем, и во всём.

Проснулись друзья, конечно же, поздно, уже к обеду. Порядок наводить не стали. Танька придёт — приберёт. Если нет, тогда уж сами. Потом. — Отмахнулся Артур. Не-до-то-го сейчас!.. Успеем! Кое-как умылись, побрились, щедро облили бритые щёки резко запашистым импортным одеколоном, пошли обедать — или ещё завтракать! — это без разницы. Не в кафе пошли, а именно в ресторан. Помня ужин, на ресторане Сан Саныч категорически настоял. Как бы алаверды. Артур категорически и не возражал. Невзирая на некоторую тошноту и головную боль — энергично двинулись в общепит.

В январе 1996 года город Южно-Сахалинск выглядел такой же своеобразной неубранной похмельной квартирой, какую только что оставили за собой старые друзья.

На тротуарах утоптанная, грязная, заплёванная, в окурках, корка скользкого снега. От этого друзья шли почти конькобежной, шаркающей походкой, поминутно оскальзываясь, хватаясь друг за друга, часто прямо за воздух. Середина проезжей части улиц выглядела более или менее очищенной, но напоминала скорее ванну, нежели дорогу. Снег с неё не вывозили, а расталкивали по обеим сторонам дороги, возводя своеобразные полуметровые, где и выше, снежные брустверы. Коммунальщики, видимо беспокоясь о здоровье граждан, отделяли тем самым пешеходов от проезжей части буфером безопасности, на самом деле, полосой сложных препятствий. Брустверы везде утоптанные, скользкие. Во многих местах, особенно в районах автобусных остановок, перекрёстков либо торговых точек, в них были пробиты своеобразные тропинки, где и просто широкие, слоновьи, углубления от множества ног. Снег грязный, местами чёрный. Углы домов, торговых киосков, стволы редких деревьев и просто снежные сугробы щедро расцвечены собачьими жёлтыми отметинами, и просто помётом… Жилой фонд, как говорят чиновники, весь старый, от пятидесяти лет и выше, в основном двух— и пятиэтажных конструкций. Как и Хабаровск, отметил СанСаныч. Правда высились и девятиэтажки, тоже как и в Хабаровске, но здесь их мало, несколько всего. Проект «высоток» невзрачный, невыразительный, скорее убогий. Создавалось впечатление, что на внешнюю часть города, фасадную, архитекторам было наплевать, не до красот, как бы. Задача у них была похоже другой — скорее б заселить-расселить… К тому же, внешнюю, очень пёструю по-виду часть жилых и прочих домов, портила не только самодеятельная балконная и телеантенная вакханалия, но и грубая паутина труб газовых подводок, протянутая с наружной части домов. Своеобразный вызов прихотливому глазу… Нате, мол, вам! «Архи…тектоника»! А вот у нас, в Хабаровске, таких именно газовых труб нет, отметил СанСаныч, у нас на кухнях электричество. Но говорить Артуру об этом не стал, потому что всё остальное было как и в его городе.

На улице было не так холодно, как в это время в Хабаровске. Сказывался влажный морской климат, и тёплые ветры. Не холодные, шершавые, как в Хабаровске, а почти ласковые, нежные. Но немногочисленные прохожие, кажется, не замечали этого приятного явления. Очень спешили куда-то, торопились, кутаясь, ёжась, недовольно пряча лица от ветерка в воротниках своей зимней одежды… А на взгляд гостя, наоборот, было свежо и приятно. И водку они пили не из опилок, поэтому, и не было им ничего с трёх, четырёх, или там, пяти бутылок…

Одна сторона города, чуть взбираясь на взгорок, покорно прилегла у подножья довольно высокой и крутой горы, уходящей в поднебесье. Всё её огромное тело, весь большой конус горы, от подножья до самой вершины плотно укутан очень красивой тёмно-зелёной шубой, а может даже и юбочкой, из высоких вечно зелёных деревьев. Правда почти где-то вверху, выше середины, заметен некоторый дефект на её одежде, как неаккуратный шов, либо замок от банальной застёжки… Серьёзно портил собой искрящуюся от снега очень модную и дорогую шубку-юбочку.

— Это — трамплин! — заметив вопрос в глазах гостя, пояснил Артур. — Там подъёмник, горнолыжная слаломная трасса и трамплин. — И уважительно подчеркнул. — Международного уровня комплекс. Наша Олимпийская сборная всегда здесь… раньше тренировалась. Турбаза «Горный воздух».

— Ух, ты! Олимпйская!.. Интересно. А ты не пробовал…

— Нет, — чуть задыхаясь от неудобной, конькобежной, походки по нечищеной пешеходной дорожке, тоже, кстати, кутаясь в шарф, коротко пояснил Артур. — Раз попробовал — больше не надо.

— Что так?

— Как шмякнулся, — Артур со смехом пояснил. — Как помидор об стенку… Будто на части всего разнесло… Почти всю гору летел: голова-ноги, голова-ноги!.. Ага! Еле встал. Там же сумасшедшая скорость! О-о-о! Нет, я уж лучше пешком или на саночках… — указал рукой. — Вот тут, например, с детской горки.

— Я тоже один раз прокатился на слаломных, — вспомнил СанСаныч. — В Иркутске, в классе пятом — шестом. Не помню. Тоже чуть полгоры не «слаломал» — в дерево тогда сильно врезался. Не успел даже как следует и разогнаться… Хорошо лыжи пластиковые были «Пиринки». Выдержали. Но бока намял. Лыжи достались тяжёлые, не по-возрасту… да и не учил никто… — С восхищением оглядывая высоченную гору, заметил. — Там и воздух наверное чистый…

— Лечебный даже… Да мы будем там сегодня… Вечером.

— О! Отлично! А что там? Почему вечером?

— А мы вечером там, по-пятницам, обычно собираемся. Сегодня же пятница! — видя, что друг не понимает, разъяснил. — Клуб там у нас. Сюрприз для тебя! Увидишь — тебе понравится.

Ресторан, хотя время уже во всю рабочее, был совершенно пуст — ни одного посетителя. Меню значит полное, не съели ещё, потирая руки, одновременно подумали друзья, выбирая место. Легко и выбрали — в пустом зале, в глубине, у окна, с видом на эстраду… Присели, оглядывая пустой зал. Ресторан, как ресторан — обычный, в общем, «нашенский»… Но совершенно пустой. Прислушались, — ни звука.

— Что-то не понятное, — заметил Артур. — Гхе-гхы… — Громко прокашлялся. — Время-то рабочее. — Сообщил он. Друзья прислушались… Полнейшая тишина. Ни звука. Только с улицы слышен звук проезжающих машин. — Эге-гей! — мелодично, по-оперному, прокричал вновь Артур, как пропел. — Привыкли р-руки к то-пора-ам… — и прислушался. Фраза прозвучала классно, как зов фанфары. Нет, на неё так же никто не отреагировал. Никакой реакции. — Да что такое, мать иху ити! — Громко возмутился Артур, грохнув кулаком по-столу. — Долго мы ждать здесь будем, нет?

На эту его «ити» что-то и среагировало, клюнуло, сказать. Из-за шторы, отделяющей зал от кухни, высунулась голова официантки, с отличительным высоким кокошником на голове, удивлённо почему-то округлила глазки, будто не ожидала увидеть посетителей, и тут же исчезла.

— Эй! — вдогонку ей крикнул Артур, но опоздал.

Сразу же за этим, где-то там, за шторой, в глубине, послышался звонкий, дробный звук падающей на пол кастрюли или крышки, а может и сковороды — чего-то кухонного… За этим чьё-то недовольное глухое скороговористое бормотанье, как выговор.

— Может, сходить туда, навести порядок? — прислушиваясь, предположил Артур.

В поисках разгадки, крутил головой и СанСаныч.

— Слушай, Артур, когда мы входили, там никакого объявления на дверях не было? Может у них санитарный день какой… Нет?

— Да нет. Двери открыты были… «Оупэн» — висело. Открыто, значит. Ладно, пойду, сам там, чего-нибудь, на кухне приготовлю… — пошутил Артур, вставая… Но зря.

Из-за шторы выскочил, именно выскочил, словно им выстрелили, официант. Молодой взъерошенный парень, в чёрных очках, с раскрасневшимся лицом, поспешно всовывая рубашку в брюки, поправляясь… бросился к посетителям. Ещё издали, на подходе, поздоровался.

— Добрый день, господа! Мы рады приветствовать вас в нашем ресторане… Вы уже что-нибудь выбрали?

— Нет, — сердито глядя на него, сухо ответил Артур. — Тебя ждали. Меню давай! — грозно рявкнул.

— А, извините! — обрадовано воскликнул юноша, будто школьник у доски вспомнил «потерявшуюся» формулу. — Нет проблем. Один момент, господа. Минуточку. — И рванул обратно за штору. Там вновь что-то загрохотало, будто через барьер из разносов не смог официант удачно перепрыгнуть…

— Эй, не разбейся там! — морщась от шума, крикнул Артур, но официант уже летел обратно. — Что там у вас всё время падает?

— Да это мы там… — юноша, зардевшись, простодушно хотел было поделиться, но вовремя вспомнил грозную должностную инструкцию, махнул рукой, оборвал себя… — Извините, это не важно. Не обращайте внимания. Вот, пожалуйста. — Протянул гостям две увесистые карты-меню. — Выбирайте. — Произнёс, и смиренно застыл рядом в полупоклоне…

— Та-ак… Ага!

Друзья раскрыли приятные на ощупь обложки… Пробежали глазами несколько страничек машинописного текста. Названия блюд настораживали: салат «Пикантный», борщ «Мамина радость», бефстроганов «Тёщин язык»… отбивная «Сахалинский восторг»… И дальше в таком же поэтически-абстрактном духе. Посетители переглянулись между собой, что за экзерсисы? Что из этого заказывать?

Артур повернулся к молчаливо стоящему официанту.

— Вы нам, э-э-э… что-нибудь, пожалуйста, посоветуйте… — вежливо попросил он, и пояснил. — Трудно выбрать… Затрудняемся.

— Да! — охотно поддержал СанСаныч. — Не понятно.

Официант неожиданно в ужасе даже отпрыгнул назад.

— Нет-нет! Только не это! — отмахиваясь, как чур-чур, едва не в голос испуганно вскричал.

Опешив, посетители, разинув рты, смотрели с недоумением…

— Как так?!

— Нет-нет! — скривив лицо, плаксивым уже голосом повторил официант. — Только не это! Спасибо! — Торопясь, пояснил. — Я вот также, позавчера, одним, таким же, как вы, посетителям, посоветовал…

— И… что?

— И то!.. — официант, обиженно крутанул головой. — Вот! — Снял очки, с готовностью демонстрируя заплывший правый глаз фиолетовой окраски… — В глаз за это получил, вот что. А второй, бугай, ещё и в нос мне заехать хотел… Хорошо я разносом успел закрыться… Шишка теперь на лбу… Видите? — Наклонился, показывая… — Мы даже разнос потом не смогли ровно выправить. Вот! Показать??!

Артур с гостем покатились со смеху…

— Ха-ха-ха!.. — не сдерживаясь, хохотали.

— Ох-хох-хох!.. — дёргались в судорогах смеха. — Не… надо… пока… зывать… разнос… Ох-хох…

— Ага, вам это смешно, конечно… — кисло улыбаясь, пожаловался официант, видя, что здесь, пожалуй, в нос сразу так не прилетит… — Но, вы уж лучше как-нибудь сами. Ладно?

— Ладно… Ладно… Ну насмешил! Хо-хо-хо… Ну, говорит, посоветовал… Ха-ха… Разнос даже… пострадал…

— Вот сервис… Шишка на лбу-у-у… Ох-хох-хо… Совсем ненавязчивый… В глаз! Ух-хух-хух…

Отсмеялись уже втроём.

Вытирая слёзы, заказали щедро, много, почти со всех страниц…

Очень даже хорошо пообедали. Очень. Главное, весело… Вспоминая официанта, часто смеялись… Да и вкусно всё было приготовлено… Даже обошлись без спиртного. Смеялись потому что… И кофе был, и мороженое…

А вот сумма проставленная в счёте, удивила даже СанСаныча. Артур так вообще хотел потребовать всё это пересчитать, здесь вот, при нём, на столе, сейчас… Но СанСаныч отмахнулся: «Ладно, Артур, пусть у нашего безвинно пострадавшего официанта сегодня будет маленький праздник». «Какой маленький!.. Ты не знаешь, Саныч, у них, наглецов, каждый день такой праздник… В нашем ресторане, так вообще, знаешь, совсем, гады, обнаглели». СанСаныч вальяжно отмахнул, официант с деньгами мгновенно исчез, как сдуло его. Наверное, боялся, что догонят, и отберут. Но, в общем, некоторая, правильная, реакция у парня всё же выработалась: бегал довольно быстро.

А вот оставшуюся до вечера часть времени друзья протолкались по городу бестолку и безынтересно. То пешком — скользили, то на редко появляющихся автобусах тряслись. Например, в областной Союз писателей за чем-то зашли, Артуру там что-то срочно понадобилось. Потом в городской отдел культуры — деньги какие-то получить — ему обещали, — долги, сказал… Не получил, конечно, — нужный человек почему-то опять не пришёл, и больше не придёт сегодня, сказали… «Вот, гад, а ведь обещал, — спокойно удивился Артур. С малой долей уверенности пообещал. — Ничего, завтра поймаю». Не запоминая, знакомился там СанСаныч с разными солидными по-виду людьми… Суетились, в общем. Видно было, что Артур не готов был, кажется, всё время посвятить гостю, не приготовился… Наступил вечер.

Очень рано почему-то стемнело.

Уличные фонари в городе горели далеко не везде, и далеко не там, где надо бы. Как и в Хабаровске, вновь машинально отметил СанСаныч. Время, наверное, такое, одинаковое — перестройка! Но не смотря на плохое освещение, Артур привёл всё же гостя в нужную точку горы, в точку сюрприза, как обещал, довольно легко и уверенно. Избушка — не избушка, почти изба или что-то близкое к ней, внутри оказалась ярко освещённой, довольно тёплой и чистой, начиная с маленькой прихожей и дверями по обеим сторонам. Слева дверь была открыта. Там, за большим, непокрытым, добела выскобленным деревянным столом сидело человек двадцать, двадцать пять чистеньких, опрятненьких, в белых платочках старушек, и очень близких к ним по-возрасту других женщин. Тут же, за одним с ними столом чаёвничали с десяток озорно-счастливой ребятни, от четырёх, до десяти лет по-виду. Они все — распаренные и довольные, — дружно и весело чаёвничали. Причём, сидели за самоваром. За настоящим, русским, большим, красивым. Он, медово-жёлтый, гордо восседал на столе, как царь на троне, ревниво и заботливо оглядывая свой дружный, боевой гарем. Бабульки, так же как и дети, громко швыркали чай из блюдечек. На столе стояло с десяток банок с разным вареньем, мёдом, тарелки и чашки с бубликами, пирожками, блинами и беляшиками… Под тёплыми варежками-накидушками парились несколько пузатых заварных чайников. Запах от чая доносился весьма сложный, но очень приятный, главное, знакомый: и травой мятой пахло, и шиповником, и, вроде, малиной, и… лимонником, эвкалиптом… ещё чем-то… очень приятным… духмяно-пряным и упоительным…

— С травами бабульки у нас чай пьют! С лечебными! — коротко пояснил гостю Артур.

— А-а-а! Вот и наш Артурчик, — увидев Артура, расплылись в улыбках все до единой чаёвницы. — А мы тебя ждём! Ждём, да пождём… Уже и чай пить одни сели…

— Да вот, припозднился маленько… — разводя руки, смущённо оправдался Артур. — Друг ко мне приехал. Из Хабаровска. Знакомьтесь…

— А-а-а!..

— Ух, ты!..

Познакомились.

Вернее, гость только и назвал своё имя… Бабульки приветливо закивали головами, улыбаясь приговаривали: «Проходите-проходите, мил человек. Будьте как дома». «С материка приехал!.. С Хабаровска!» «Далёко это!..» И детвора смотрела уважительно и с любопытством: «С материка! Что ли там, где Москва?..»

Поблагодарив бабулек за приглашение, СанСаныч с Артуром чаёвничать не стали, прошли сразу в другую комнату. Не большой по-объёму спортзальчик, оказался неплохо оборудованным. На молчаливый вопрос гостя, Артур с гордостью пояснил: «Это спонсоры нам подкинули… Себе новое, а нам вот это. А то, где б ещё нам такое взять!»

Вдохнув привычный воздух спортивного зала, друзья с удовольствием переоделись в тренировочную форму — трико, футболки… и разогрелись. Гири, гантели, шведская стенка, штанга, скакалки… Жарко стало. Скинули влажные от пота трико, остались в плавках. Артур постучал ещё некоторое время по боксёрскому мешку, СанСаныч «подёргал» штангу.

Даже очень неплохо размялись. Мышцы налились, окрепли, будто футбольные мячи после подкачки. Очень это было полезно, после прошедшей-то ночи, как очищающий, восстанавливающий бальзам. Артур сказал.

— Саныч, ты побудь здесь, я сейчас…

— А ты куда?

— Окунусь «маненько».

— Как окунусь, куда?

— В прорубь. Мы моржуемся здесь. Клуб моржей это. — Артур неопределённо развёл руками.

— Ты, морж?!

— Да! Два года уже, — в голосе Артура, хотя он их и придерживал, весёлыми соловьями чирикали гордые и довольные обертоны.

— А бабульки?

— И бабульки! И вся детвора! — в том же довольном тоне представлял свой сюрприз Артур.

Вот это да! СанСаныч даже онемел от удивления. Действительно сюрприз, хороший сюрприз, приятный, сильный.

— Я ж говорил, сюрприз! В общем, гантельки ещё подёргай пока, я быстренько вернусь. — Довольный произведённым эффектом Артур повернулся, и как был в одних плавках, кинув на плечо полотенце, попутно зацепив ногами тапочки-шлёпанцы, толкнул дверь на выход.

Только из чувства высокого любопытства, СанСаныч тоже зацепил ногами свободные шлёпанцы, так же прихватив и полотенце, заторопился вслед. Ему любопытно было посмотреть — никогда живьём близко не видел — как это они, там, моржи, в проруби бултыхаются.

Избушка была довольно длинной… Прорубь та была где-то видимо рядом, — решил про себя СанСаныч, смело толкая дверь, — в соседней, наверное, комнате. Но дверь вела вовсе не в комнату, а прямо на улицу, на мороз.

Там, за порогом, в чёрной темноте надвигающейся ночи, в свете открытой двери, удаляясь, мелькали Артуровы пятки. «Интересно девки пляшут!», удивился СанСаныч, быстро закрывая дверь… Конечно за собой он её закрыл, — пустился вдогонку. Под тапочками хрустел снег, разогретое тело вовсе не чувствовало холода, скорее наоборот, очень было даже приятно. И на душе тоже было необычайно хорошо. Лёгкое мандраже, почти кураж, как обычно бывает перед хорошей, заманчивой интересными и таинственными приключениями книгой (только на одну ночь!), или таким же необычайно интересным концертом, кинофильмом… Жутко приятное ощущение! Адреналин, поднимая восторженное настроение, уже гнал кровь… А Артур, не ведая этого, не оглядываясь, быстро шёл вперёд, легко ориентируясь в темноте. СанСаныч с трудом видел его гаснущие в темноте светлые плечи, локти рук, ноги, а вот ни плавок, ни затылка не видел вообще — с темнотой сливались. Тропинка, мудрёно петляя потянулась к хорошо освещённому неподалёку пространству. Там, над ним висел густой, молочный туман. Это, видимо, она, та прорубь и есть. Парит лунка! — догадался СанСаныч. — Подходим, значит! Пришли!

Они уже оба вступили в освещённое — лобное — пространство. В конце пути тропинка упиралась в высокие деревянные поручни, заканчивалась там… Откуда-то из темноты, со стороны прожекторов, послышался чей-то громкий, восхищённый, очень задорный и весёлый — девичий! — голос. Словно колокольчик!

— Девочки, смотрите, вон ещё двое моржей идут! Скорее сюда, скорее!

СанСаныч недоумённо оглянулся по сторонам — кто это там? чей голос? кому?.. Ничего не увидел, слепили прожектора, а впереди уже, прямо перед ним, отчётливо маячила полынья. Лунка, метров десять на десять, с редкими мелкими осколками плавающих льдин, размером с варежку или с кулак. Свинцово тяжёлая вода в свете прожекторов игриво бликовала, масляно призывно колыхалась, парила, как жидкий азот. Под взглядами невидимых зрителей, СанСанычу ни чего не оставалось, как тоже, вслед за Артуром ступить босиком на обледенелые деревянные ступеньки — не позориться же! — бесстрашно шагнуть вниз, в воду. Сделал он это довольно решительно.

Никто из зрителей наверное и не заметил, как глаза у СанСаныча, в этот момент, едва не вывалились от жутко леденящего обруча, тисками сдавившего грудь, напрочь оборвав дыхание, прервав его. Холода он в начале и не почувствовал, это чуть позже, когда дыхание едва восстановилось. Кто видел, как рыба округлив глаза беспомощно разевает на берегу рот, тот легко представит, как выглядел СанСаныч в воде. А ног, как и всего тела и рук, у него будто никогда и не было. Над водной поверхностью болтались, казалось, только ошалело-удивлённые его глаза. Прямо над ними, кто заметил, зависла лепетавшая от немого ужаса душа над водой, да застрявший в задубевших ледяных глубинах груди, скорее всего горла, истошный его крик, как обрубок… «ма…» Тут понятно: «мама», видимо! Но инстинкт самосохранения уже делал своё нужно сейчас дело: спасал СанСаныча. Он, бедолага, всё ещё не соображая, судорожно двигал руками, даже вроде плыл. На самом деле — «волну гнал», вернее безрезультатно пытался пустым ртом схватить воздух, и протолкнуть его: хоть грамульку, хоть как-нибудь, но вниз, в лёгкие… Это, к счастью, со временем всё же удалось. Далеко не сразу правда, мучительно и трудно, но удалось. Спасибо ангелам хранителям! От резких движений или ещё от чего-то, но приоткрылась в теле, в сжавшемся до размеров спичечной головки, какая-то там дверца, появилась малюсенькая в ней щелочка. Сквозь неё и вздохнул… Втащил в лёгкие воздух, как втаскивают упирающегося, царапающегося кота. Может и не воздух глотнул, холодную струйку только… И не грудью — какой там! Но и этого — слава Богам! — хватило, чтобы СанСаныч вроде и ожил, и глаза уже с воды подобрал, уже и шеей мог туда-сюда, кажется, немного поворачивать… А тут и Артур до противоположного края полыньи мелкими саженками доплыл. Эффектно — на публику, — с шумом и развернулся, как лосось в брачных играх, и чуть не захлебнулся, с удивлением увидев почти рядом с собой, в проруби, своего друга. Вернее, торчащий над водой слипшийся обледенелый ёжик его волос, и такие же торчащие на выкате глаза!

Ё, моё!..

— Сан… — только и смог выдавить, неожиданно поперхнувшись ледяной водой, вытаращив при этом глаза в первые секунды своего удивления Артур. — Саныч! Ты что?! — Отфыркался, приходя в себя, прокашлялся, выплёвывая забортную воду, булькая смехом, спросил. — Ты как это… — показывая глазами на воду, и вообще. — Сюда-то! Саныч!.. Нельзя ведь! Опасно!

— Уже но… нор… нор… мально, — почти бодро просипел гость из Хабаровска, в расчёте на внимательно-задорные где-то там, вверху, девичьи глаза. Видят уж, наверное, оценили. В принципе, был счастлив: лицом в грязь не ударил, не опозорился. Сказали же, что два моржа идут, вот, два моржа в проруби и плавают. Чего ж ещё!

Их благостный заплыв и неторопливую, кажется, светскую беседу прервал чей-то — со стороны мужской злой или встревоженный, не разберёшь, мужской голос.

— Артур, ёшь твою в качель, что за хулиганство, кто это там с тобой… в воде, а? — грозно взревел он.

— О, нам сейчас попадёт, — приникнув к воде, будто за куст прячась, шепнул Артур СанСанычу. — Это Нептун наш. — И тут же Нептуну своему, бодрым голосом. — Семёныч, не ругайся, это друг мой из Хабаровска приехал, Саныч.

— Ну-ка, немедленно оба из воды! Ит-ти вашу… Это что такое!.. — И сетчатым половником, на длинной ручке, льдины которым рыбаки вылавливают, ловко подцепил непрошенного иногороднего моржа под зад. СанСаныч и не возражал: на берег, так на берег. Кстати, и вода, заметил, не такая уж и холодная. Так только, чуть-чуть! Держась за поручни, спокойно, вроде лениво, и поднялся из воды по-ступеньками… За ним, почти пробкой, выскочил и Артур. Запрыгал попеременно то на одной ноге, то на другой, вытряхивая из ушей попавшую воду.

— Ну, Саныч! Ну, ты дал! — затараторил он восхищённо. — Тут же годами закаляются, чтоб в воду залезть. Всё повремени, всё по-секундам, по-научному! А ты! Сразу! Ну, молодец! Бежим скорее греться.

— А мне не холодно, — в разрез проблемы, нахально заявил СанСаныч, действительно чувствуя во всём теле разрастающееся тепло… На воздухе это особенно хорошо чувствовалось. И снег казался тёплым и нежным… и ветерок ласковым. Предложи ему сейчас Артур: ещё разочек… Заплыл бы, не задумываясь. Так уж «в лунке» понравилось.

— А ну-ка бег-гом греться, я сказал! — от чего-то заикаясь, вновь грозно взревел маломерка-Нептун, без замаха, ощутимо шлёпая обоих моржей деревянной ручкой по задницам… по мокрым плавкам. Придал, тем самым, и физическое, и психологическое ускорение. — Греться, я сказал!

Потом уже только, приняв горячий и контрастный душ, растеревшись полотенцами, разогревшись, друзья сели за общий стол.

Тот дядька, у проруби, Нептун который, оказался совсем и не злым, а вполне добрым и весёлым, бодрым, и юморным мужичком. Под бурные аплодисменты бабулек и всей детворы, облачившись где-то в тайной комнате в летнюю форму Бога морей: корону, короткую рыбацкую сеть на плавки, с зубастой короной на голове, в ластах на ногах и трезубцем в руке, — громко шлёпая ластами по полу, пристукивая древком трезубца, неожиданно шумно вошёл в комнату застольных чаепопивушек, и театрально вручил СанСанычу, громко зачитав приказ, большую Почётную грамоту. В ней каллиграфическим детским почерком (старшей русалкой, внучкой, Нептуна писаной) значилось, что такой-то, такой-то, такого-то числа, года 1996, «…награждается великим и могучим Нептуном, Богом всех морей и океанов, луж, рек, болот и озёр, почётным и светлым званием моржа». И ему, отныне моржу, «…разрешается в любое время года и времени суток, бесплатно пользоваться любыми водоёмами земного и других прочих мест для купания, пития, и развлечений, не нанося, естественно, природе физического и морального ущерба».

Подняв грамоту высоко вверх, Нептун показал её настоящую подлинность, скреплённую толстой сургучной печатью, удостоверенную подлинным росчерком пера морского владыки, с подписью его любимой русалки из Великой Морской Канцелярии. «Это вам! Прошу, пожалуйста!» — возвышенно-театрально вручил верительную грамоту счастливому обладателю. Ещё и красивый нагрудный значок клуба Сахалинских моржей со своим изображением, изображением Бога морей — в короне, с бородой и трезубцем (хвоста видно не было, из-за малой величины барельефа на значке) торжественно присовокупил. Настоящий праздник получился, необычный и запоминающийся… Для СанСаныча, так уж точно!

С удовольствием потом пили чай с разными лечебными травами, мёдом, ели пирожки, пели общие песни. «Хаз-Булат удалой, бедна сакля твоя, золотою казной я усыплю тебя…»

Громко и голосисто пели бабульки, с большим чувством, всей душой, сочувствуя. И Хас-Булата старого им, обманутого ревнивца, жалко было, и коня его, и князя, беднягу, а ещё больше молодую жену, не успевшую познать ни любви по-настоящему, ни семейного, ни материнского счастья… Едва слезами не заливались по загубленной молодой любви, но легко перешли на украинский язык, спели «Взяв би я бандуру». Как в молодости когда-то, радуясь и красуясь невидимыми сейчас цветочными венками на головах, длинными разноцветными атласными лентами, расписными украинскими вышитыми рубашками, аккуратненькими сапожками на ногах. И «Ой, мороз, мороз». И Артур под почтительные аплодисменты — на бис! — спел «коронную», видимо для бабулек, старинный русский романс:

Особенно эффектно звучала последняя, прощальная фраза песни:

Мощный, раскатистый — для такой-то комнатушки — с трагической окраской бас-баритон Артура едва не добил сентиментальных бабулек, да и других женщин тоже. Всех, пожалуй, кроме детей. Они, с широко открытыми глазами сидели, молчаливо застыв, впитывая, запоминая, укладывая в сознании счастливые свои, сказочные моменты детства, так каждый зелёный росточек впитывает и солнечные лучики, и дождевые капли, и дуновение ветерка… всё то новое, что открывает жизнь… Здесь, и сейчас… А у взрослых… И хлюпанье, и слёзы, всё уже было в наличии. Но эти слёзы были не дешёво-кухонные, а самые настоящие душевно-благородные, и швырканья такие же… Романс очень уж возвышенно-величественный, про ушедшую светлую жизнь, и трагически красивую любовь…

Да, именно так, незабвенная звезда!..

…вновь чай пили. И снова пели.

Особым вниманием у всех бабулек, оказался, сегодня, конечно же, гость, своим неожиданно смелым, решительным поступком. Все считали это абсолютно невозможным, и очень опасным. «Это да!» «Так уж прямо, сходу!..» «Никогда если ещё до этого!.. Это невозможно! Это опасно!!» «Просто герой!» «Не делайте так никогда больше, молодой человек, не надо. Пейте скорее чаёк, пейте». «А как чувствуете себя сейчас… не знобит? Не жарко?»

— Нормально! — отвечал герой. Да какой там герой. Герой — это из другой «оперы». Героем он себя действительно не чувствовал. Вот моржом — да. Моржом чувствовал. Молодым моржом, сильным, а может и тюленем или финвалом… В общем, был, как они все. И это было здорово.

И чувствовал себя интересно очень… Всё время к себе внимательно прислушивался, твёрдо зная, что вот сейчас именно… в этот момент, обязательно где-то должно заболеть, воспалиться — это точно. Но почему-то не находил — пока! — в себе такого явления. И вновь этому удивлялся: должно это где-то проявиться, должно!.. Ан, нет! Правда, внутри как-то непрерывно мелко-мелко потрясывало, будто стиральная машина на отжим включилась. Что-то с бешеной скоростью там где-то, глубоко-глубоко, в микроточке — в теле, душе? — билось, вращалось, вызывая приливы тепла из каких-то глубин, незамедлительно расходясь, как радиоволны, по всему телу, вызывая приятную истому. Внутри мелко потрясывало, но на внешней стороне, на физической оболочке, ничего такого-этакого заметно не было… Ну нырнул и нырнул, казалось… Делов-то!

Вернулись домой к Артуру. Татьяны, что странно, всё ещё не было, не приходила ещё.

— Вот, ведьма, Саныч! — то ли восхищённо, то ли укоризненно оценил действия супруги Артур. — Всю жизнь она так… Ну, чёртова баба! — Пригрозил. — Ни черта я первым звонит ей не буду. Пусть помучается! — и хохотнул победно.

Ладно-то ладно, но пришлось самим наводить порядок: мыть посуду, готовить ужин, и прочая… Снова потом почти всю ночь просидели за столом… Но водку не пили — разве только Артур не много, — вновь пели песни, разговаривали…

На этот раз разговорчивым был СанСаныч… И не только потому, что чувствовал себя, как заряженный огромный конденсатор, как лёгкий и могучий воздушный аэростат заполненный до отказа чудесным животворным составом, как, в общем, чувствовал себя давно когда-то, раньше… Когда на радостях рождения своего сына, Вовчика, выпил с другим своим товарищем, секретарём комсомольской организации, на двоих, тоже, кстати, сахалинцем, целую бутылку Рижского бальзама не разбавляя и без закуски… Не знал его энергетических ещё свойств, да и ничего другого уже не было… Всё до этого друзья уже съели и выпили, а жена, Татьяна, в роддоме ещё находилась. Вот и сейчас, как тогда, глаза у СанСаныча шесть на девять, сердце, как пламенный мотор, голова необычайно светлая, ни сна в глазу, и сила прёт… «Вот как купание бодро отрикошетило. Бодро, бодро… Пока!»

Долго ещё СанСаныч к себе прислушивался, вслушивался — как там, и что, но… Обошлось, кажется.

— Ты понимаешь, Артур, я, последнее время, как тот дурак, «…жлобам и жабам вставив клизму — плыву назло…» А куда плыву, кому назло?.. Себе, получается назло. Раньше, в начале перестройки, хорошо знал куда плыву. А теперь?! Голову ломаю — не могу понять — как мне быть! Все мои прошлые, более или менее состоявшиеся коммерческие проекты и какие-то достижения, сейчас, напрочь растворяются, исчезают, как дым, как туман.

— Как так? Не пойму. У тебя же фирма, — вскинулся Артур, морща лоб и играя бровями. Так он делал всякий раз, когда чем-то был крайне удивлён. — Я же знаю. Хорошая фирма, говорят, уважаемая… Это не я, это люди говорят. Я сам слыхал, не за горами чай живём, кое что и доходит…

— Да нет, Ара, все мои главные достижения ещё не исполнились, к сожалению, они в мечтах, в планах… Я только сейчас понимать стал, как много ещё в жизни хорошего можно сделать. Можно!! Вернее, нужно сделать, Артур. Нужно!

— Ну так и делай! Или кто мешает? У тебя хоть «крыша»-то хорошая, надёжная?

— Вот этого нет, Артур. Мне крыша не нужна. Я работаю честно.

— Как так без крыши? — Артур удивлённо замер, недоверчиво глядя на товарища. — До сих пор и без… Без этого же сейчас нигде нельзя, Саныч! Как же ты умудрился? Они же сожрут тебя! Рано или поздно, обязательно сожрут. Я тебе говорю. Жалко будет, Саныч. Ты ж не камикадзе какой! Зачем тебе это?

— Подавятся!

— Они? Подавятся? Да что ты, Саныч, никогда! Они же только на это и настроены… Да взять хоть бы у нас, ты погляди кто в области, кто в городе заправляет: одни болтуны и проходимцы. Я же вижу их, как облупленных. Они почти каждый вечер у нас в ресторане заполночь пьянствуют. Ты же не хуже меня знаешь, как проверить интеллект человека — помнишь, как мы с тобой когда-то заметили, — посмотри, понаблюдай за человеком, как он отдыхает в ресторане, в кабаке… Помнишь? Вот… Они же там, все, перед музыкантами, да официантами, как на ладони… Вечером — натуральные свиньи, даже хуже, а утром в областной администрации, по телевизору их вижу, в Думе они заседают. Смех!.. Не работают они там, а с похмела отдыхают… Кстати, хохма, Саныч. Ты знаешь, кого они в секретарши, да в помощники к себе берут? Кто лучше отсасывает… Да! Я тебе говорю! У меня соседка, Валька, сопля такая, два года как школу закончила, никуда не поступила, со школы ещё в подъезде минет парням делала. Аккуратненькая такая, но блядь и блядь. Я сколько раз это видел, заставал их, поздно же возвращаюсь, и подъезд маленький, да и мне она иной раз делала… Каюсь, по-пьяне грешил, бывало… Сейчас, не поверишь, помощник депутата она… Такая цаца! Двести метров — но на машине к подъезду возят… Представляешь! Я уже в кабаке отработал, домой пришёл, спать лёг, она только ещё подъезжает, — бабах дверями. Работа депутата значит закончилась. Я думал, всё, завязала девка — как-никак помощник депутата! — пригласил как-то днём к себе на кофеёк, проверить… нет, делает минет девка, ещё как делает, шум только стоит… Представляешь, кто нами правит! Тьфу, ёпт… расстроил ты меня. Как же так, Саныч, такое дело и без крыши… Будут палки в колёса тебе ставить, обязательно будут… Если не уже…

— Да нет, вроде. Но в том-то и проблема, друг, так хитро не мешают, что всё хотение дальше работать на нет сводят.

— Ну вот, я ж говорю: не в лоб, так измором возьмут…

— И люди вокруг меня, предприниматели, за это время сильно изменились или поменялись уж так — не пойму. Хитрые все стали, скользкие, корыстные… Когда мы начинали, честного слова достаточно было… Я так гордился этим! А теперь… Все друг-друга пытаются обмануть… пусть и на мелочи, но обмануть. Развести стараются, кинуть. Понимаешь?

— О, это я понимаю. У нас здесь так же. Я на выезде с ребятами три аншлаговых концерта отработал, ещё в прошлом году, так, представляешь, до сих пор мы деньги получить не можем… Завтраками всё — козлы! — кормят… Ну, мы ж с тобой сегодня были, слыхал ведь…

— Да, слыхал. Не пойму только — почему так легко люди поменялись…

— Они такими и были. Кстати, ещё одна хохма, Саныч, я заметил. Рассказать?

— Конечно, давай.

— У меня Танька, жена, — Артур на мгновенье поскучнел, видно было, что тема, как вступление, не очень ему приятна, но он переступил через себя, продолжил. — Ты не знаешь, дурью девка мается — в церковь ходит, ага! — Артур, как обычно прикрылся смешком. — Баптистка по жизни будто. Всякие их книги на ночь читает — представляешь! — в платочке ходит, молится. То — она не ест, это не ест, постится. На меня шипит, что я смеюсь или ругаю её.

— Ты серьёзно, Артур, правда?

— Да, совсем ох… сдвинулась баба в общем. — Артур развёл руками…

— И давно она… так?

— Молится? — переспросил Артур.

СанСаныч кивнул головой:

— Да сразу с перестройки и начала. Антихрист, говорит, на землю пришёл. Конец Света. Армагеддон. Я смеюсь, а она шипит и обижается… Неделями потом не разговариваем. Я уже и рукой махнул, да и хрен, думаю, с тобой, молись, баба, только меня не трогай. Так и живём…

— Артур, ты меня удивил, не знаю что и сказать… У тебя же, я помню, такие хорошие девчонки всегда были — картинки! А… женился.

— Да мы не расписаны ещё, мы в гражданском браке живём, ещё думаем! — Артур вновь, засмущавшись, хихикнул.

— Так других что ли вокруг тебя баб не было, нормальных?

— Так она тоже — картинка… — Артур вновь зашевелил бровями. — И фигурой, и вообще… Только сдвинулась почему-то… Люблю я её… наверное… Привык в общем. Так вот, — отмахнулся от не очень приятного Артур, и глаза вновь засверкали скрытой хохмой, — как-то раз, смех сказать, я тоже в церковь пошёл. Да! Дай, думаю, посмотрю, как там… она, и вообще. — Видя, что СанСаныч с недоумением качает головой, заговорщицки подтвердил. — Ага! Ну, в общем, мне не понравилось там, не та для меня тусовка. Но что я там интересного увидел! Чуть всю их обедню не испортил. Как покатился со смеху… Меня и выгнали… Там власть наша, вижу, областная, праздник что ли какой церковный был, — в полном составе чинно так, крестятся и попу, ну, батюшке по-ихнему, ручку целуют… Представляешь? Вся блядская комса, я же им концертные программы раньше сдавал, помню: «Ленин, всегда живой. Ленин всегда с тобой!..», верные, падла, ленинцы были, коммунисты… А теперь… как по приказу — перекрасились. Укатаешься! А перед этим, они, в нашем ресторане, я помню, накануне, вечером, ламбаду с проститутками отплясывали… Я с ребятами музыку и играл. У нас закрытые кабинеты в ресторане… за ширмами. Вроде не видно… Вот они там… Представляешь, картинку?

— Это представляю. Это нормально. Поменять политическую ориентацию для них…

— Во-во, половую ориентацию…

— Да им хоть какую, если надо. А им надо. Ничего же не остаётся… С электоратом заигрывают. Мол, мы свои, ваши…

— Как же в глаза-то они людям смотрят?

— А в чьи глаза они целый день и вечер смотрят? В такие же, как и у них, себе подобные.

— Точно сказал, Саныч, сильно подметил.

— Они, Ара, такими наверное всегда и были. А вот другие!.. Я над этим тоже думал. Мы, я говорю о предпринимателях, так стали себя вести видимо потому, что в наши дела, в наш бизнес… да и не только в бизнес, вошла идеология Востока: Азербайджана там, Турции, Кавказа, Средней Азии…

— То есть ты хочешь сказать, они опустили нас…

— Это и хочу сказать: они приучили нас жить по их правилам, их хитрыми уловками пользоваться. Сделали нашу жизнь, и бизнес в том числе, азартной игрой в напёрсток, — кто кого ловчее обманет, хитрее «наколет», разведёт.

— Ой, это всё деньги, Саныч! Они, проклятые… От нищеты всё. «Люди гибнут за металл…», знаешь же.

— Нет, Артур, и над этим я тоже думал. Скажу честно: деньги у меня, и вокруг меня, ходили вроде бы не маленькие. Но, понимаешь, деньги, это всего лишь бумажки! Сырьё! Инструмент. Мне они, я это понял, нужны только для дела: завод детского питания, например, построить, фабрику детской одежды, Дом отдыха, больницу, школу современную… Начать нужно с главного, с детства… Срочно заняться улучшением экологии — это обязательно. Мы же всё испортили вокруг…

— Чего уж там, говори прямо, — засрали. Загадили всё… Да-да! Ты глянь какая у нас вода теперь в море стала, какой берег… А воздух в городе? Это же ужас!

— Об этом и говорю. Полезное нужно успеть создать, нам, мужикам, важное… Не для желудка. Для желудка и семьи нужно совсем мало, смехотворно мало…

— Для тебя — да. Для тебя не нужно, — согласился Артур, продолжил мысль. — А вот для какого-нибудь пришлого, да и местного порой, как раз для жрачки они и нужны. И всё мало им.

— Вот этого я как раз и не понимаю. По-мне, если вокруг хорошо, то и мне тоже… Особенно, если и я в этом участвовал. Сытый не сможет спокойно жить среди голодных, понимаешь, Ара, голодные обязательно всё отберут… Хорошо если не убьют.

— Это точно… И не — может быть, а точно убьют. Нас всегда учили отбирать… «Эй, деревня, ну-ка отдай сейчас же хлеб и мясо городу! Нет? К стенке его, растуды-т твою, падла, в патрон!»

— А ведь мы — мы сами — запросто можем улучшить среду проживания. Не дожидаясь. Не государство, правительство — им не до нас, — а мы — сами. Рынок же вокруг, Артур, перестройка. Никто лучше нас здесь не видит, что нужно изменить на пользу… И ты здесь видишь, и мы, там, на материке видим: везде всё запущенно, валится всё, рушится… А почему? Старое всё, всё пришло в негодность, отсталое. Сейчас срочно нужны новые технологии, Артур, новый соцкультбыт… Потому и перестройка. Новое время наступает, Артур, новое. На подходе третье тысячелетие… А мы в политических дрязгах тонем, по-уши уже в… увязли.

— Саныч, ты уже, я вижу, вполне созрел, тебе обязательно в Думу идти нужно.

— Да я ходил…

— Я не то имею ввиду — работать тебе надо в Думе, депутатом…

— А, работать… Может быть, Артур, если серьёзно, но не с этими… С этими я не смогу. Эти отравлены… Они, как голодные волки у дармовой туши… Нет, не смогу. Двуличность, подлость — не для меня. Потом, может быть… Когда-нибудь… Когда всё очистится.

— Да оно никогда само собой не очистится… у дармовой-то кормушки! Что ты, Саныч! Нет, конечно!

— Значит, никогда. Кстати, я думал о тех ребятах, которые начинали со мной рядом… Думал, может, с ними… Нормальные, честные и порядочные ребята были… Сейчас… — СанСаныч вздохнул. — Как переродились.

— Не выдержали проверку деньгами мужики, да?

— Заразились. Я пробовал поговорить… Я же понимаю, что объединяться нам нужно, стеной вставать… но вижу — люди вокруг не те. Ни в дело, ни в разведку, ни… Сгнили. Не устояли. Или ушли просто. И что интересно, Артур, вокруг меня, я это замечаю, или рядом, прямо с первых дней, кажется, всё время крутятся какие-то странные, подозрительные люди, но, говорят, нет, тоже предприниматели, только все из бывших КГБэшников, почему-то, МВДэшников, офицеры какие-то… Но люди не те, я вижу, не предприниматели. Хотя… Нет, всё равно, тут что-то не чисто. Какой-то подвох есть… Или мне это мерещится… Не пойму пока.

— Совет: не читай, Саныч, детективы на ночь…

— Я детективы вообще не читаю… Да и, в последнее время, не до книг мне… Сплошные постановления, распоряжения, дополнения к распоряжениям читать приходится… Вся и литература… Херня, в общем. Ни концерты, ни кинофильмы, ни… к любимой женщине уже не заезжаю — некогда. Настроение не то…

— Плохо дело у тебя, Саныч, оказывается. Незадача. И что?

— Не знаю. Знаю одно — до конца идти буду.

— Это я понимаю. Уступать, пожалуй, не нужно…

— В крайнем случае, приеду к тебе — в кабаке играть будем, — не весело пошутил СанСаныч. — Примешь?

— О, это запросто… Сразу на уши всех поставим. Это нам раз плюнуть…

На следующий, третий, день СанСаныч и улетел домой. Не смог дольше бездельничать. Да и погода, обещали, вновь — вот-вот, должна испортиться. Сан Саныч запаниковал, засобирался, вовремя и проскочил в это лётное свободное окошко. Успел.

И всё опять завертелось.

К сожалению, весьма плохо.

С этим человеком его познакомил один коммерсант. Не удачно стартовавший когда-то, набрав кучу долгов, бегал от кредиторов по городам, прятался. Постепенно, вернее, бессистемно, одним кредиторам что-то отдавал, у других к нему, в это время, нарастали проценты… Очень потерянный, тоскливый взгляд у человека, суетливые руки… жалкий вид. Пожалел его СанСаныч, дал ему товарный кредит, но на свою голову, как оказалось.

От его работы проку особого не было — оборот был маленьким, одним дистрибьютором только стало больше, и всё. А вот он, в свою очередь, привёл ещё одного человека, тоже с еврейской или немецкой фамилией. Тот честно признался, что долгое время был с мафией, сейчас правда повзрослел, разочаровался в методах их работы, пришёл в бизнесе к мысли, что всё прошлое в его жизни, — ерунда, сейчас хотел бы сделать что-то полезное и важное для людей, для детей точнее… Как СанСаныч вот. Кстати, сам он вдовец — жена пару лет погибла от рук неизвестного преступника. (Да-да-да! СанСаныч смутно припомнил какую-то жуткую и странную историю — ходили слухи — где-то за городом погибла девушка-предприниматель… То ли бандиты, то ли муж из ревности… Дочь без матери осталась!..) «На руках дочь, — нервно комкая в руках фуражку, рассказывал вдовец, — совсем маленькая ещё». Это тронуло СанСаныча, как жизнь судьбы людские ломает! Пусть и трагедии, к сожалению, но очищают всё же души, осветляют, думал он… Что-нибудь доброе теперь человек решил людям сделать, очень хорошо. Почувствовав к себе заметное сочувствие, человек внешне ожил, пообещал развить крепкую дистрибьюторскую сеть в другом городе, например, в Комсомольске-на Амуре… потом и дальше!..

Некоторое время честно выкупал небольшие партии детского питания, увозил… Появлялся через некоторое время, радостный и довольный хорошо развивающимся делом. Рад был, что и ему теперь люди спасибо говорят, выкупал партию детского питания, и снова уезжал. Так было в течение полугода. Потом он попросил довольно большую партию, тысяч на двадцать пять— тридцать долларов. Контейнер целый… Ещё лучше дела, сказал, должны пойти, но товар — детское питание — просил дать с отсрочкой платежа, а в залог предложил импортную автомашину, джип, — только что из Владивостока, с парохода. Трёхлетней «выдержки», правда, но в отличном состоянии… Да вот он, под окном стоит, можно посмотреть…

Пятидверный красавец сверкал краской, лаком… Завлекал, манил…

Заманил. СанСаныч согласился. Получил ключи от автомобиля, доверенность на право управления, — передал товар на оговоренную сумму…

Недолго и радовался…

Через четыре дня она исчезла. Люди какие-то подлые машину угнали. Вот здесь её, СанСаныч помнил, только что оставил, пришёл — «там нет никто». Как в песне «…Вот она была и нету». Тяжёлый удар. Больной. Едва ли не первым выразил сочувствие именно этот человек. «Ай-яй-яй! Как обидно! Такая машина хорошая была. А ты её, СанСаныч, хорошо закрывал? А в милицию уже заявил? Может, найдут!»

Два месяца милиция скучно и безынтересно делала вид, что предпринимает меры…

Особенно болезненным удар сказался на финансовой составляющей фирмы. Оправится от него, по всем оптимистическим подсчётам, можно было не раньше года интенсивной работы, при условии стабильности поставок и увеличивающегося спроса. Но ни того, ни другого в оценках СанСаныча вроде не просматривалось… кажется. Некоторые люди, юрист фирмы, например, прямым текстом заявляли: «Это подстроили те два гада, два друга, два проходимца… С ними очень серьёзно разбираться нужно». А куда обращаться? К кому? В милицию? Да что вы, наивные люди!! Милиция у нас только себя и охраняет. Внутри управления своего только смело ходят, и то, говорят, оглядываются… А на воле… Тише воды, ниже травы они. К бандитам идти? Ну, к бандитам!.. К бандитам это… К бандитам… Хмм… А что? Может, попробовать! Не ходил никогда, не обращался…

Юрист, Людмила Николаевна, очень сердитая на тех двух проходимцев и СанСаныча, естественно, сама и организовала встречу с руководителем местного воровского общака, к немалому удивлению СанСаныча… «А ты откуда их знаешь, Люда?! — изумился он. — Я что-то…» — он хотел сказать, что ничего раньше не знал о таких её знакомствах, мол, как это? «А вот, случайно, СанСаныч, как и многое в нашей жизни. — Несколько туманно ответила она, но поспешила успокоить. — Да в нашем институте, на кафедре мне и подсказали: к кому и как можно обратиться… Если срочно что понадобится». СанСаныч только головой покрутил: ну, дела! Но на встречу пойти согласился.

Кому может и странно, а была такая общественная охранно-реабилитационная организация в городе, легально существующая, официально властями зарегистрированная и успешно работающая.

Большая огороженная территория, бывшей когда-то автошколы не особо охраняемая теперь, по крайней мере внешне это не заметно (а от кого, кстати, её охранять!), со множеством иномарок во дворе, ещё больше за воротами. К ним, к воротам, поминутно подъезжают и отъезжают машины обиженных, оскорблённых, поссорившихся между собой или со всеми сразу предпринимателей, разных торговцев, и прочий другой люд. Толпа на две трети восточно-азиатской национальности. В чистых, солидно обставленных коридорах (мягкие кресла, диваны, журнальные столики, напольные китайские вентиляторы) толпится потный, нахмуренный, озадаченный проблемами народ. Ждут, кто своей очереди, кто, ватагой, прихода на разборку со своими обидчиками-оппонентами, кто ждёт адвокатов… а все они — прихода Константина Петровича, президента ОАО «Свобода». Сам он — теперь президент этого самого ОАО, по сути — «смотрящий». В советские времена имел две ходки на зону за мелкий бандитизм, и групповое изнасилование. Как раз перед перестройкой досрочно вышел на свободу. За давностью лет реабилитировался, создал охранную фирму. Вместе с этим организацию помощи освобождающимся из мест заключения. Отчего в прессе и умах прогрессивной общественности города переполох возник сразу и не шуточный. Ни сказать — ни описать. Но гласность, перестройка и плюрализм победили… Организация работала. Не просто работала, а очень успешно развивалась.

И всё же — хвала и слава въедливым журналистам! — скандалы, разные пересуды и обличительные статьи вокруг этой организации ни на день не прекращались. Как и не зарастала, скорее наоборот, разрасталась народная тропа. Как к мировому судье. Споры там разрешались легко и незатейливо, по понятиям. Что может быть проще? «Вы обещали (с клиентом только на «вы»!) все деньги, такую-то сумму, вернуть к такому-то числу с процентами? Обещали?» «Да, но»… Должника вежливо останавливали: «Извините, вас конкретно серьёзные люди спрашивают, спокойно: вы обещали или нет?» «Да, обещал». — С трудом выдавливал нужный ответ очередная «редиска», но своё очередное спасительно-оправдательное «но» он произнести не успевал, ему уже зачитывали вердикт: «Значит, вернуть обязаны. Вот к утру и будьте любезны. Иначе, сами понимаете… Здесь два раза не повторяют». Так все и понимали.

Понимали и то, что это последняя инстанция. Что выше только Господь Бог. Да и то он наверняка опоздает, если даже и захочет помочь. Таким вот всё Макаром — «миром», надо говорить, и решалось.

Некоторые «несогласные» с вердиктом, а были, рассказывают, и такие — ничтожно малый процент, вообще как легенда, — неожиданно запросто лишались не только денег, работы, какого-либо товара, машин, квартир, но и… Нет, вот до последнего этапа, не упомянутого, редко когда доходило… Для компенсации неустойки и прочего — истцу и перечисленного набора обычно хватало. Да и в жизни организации были и более серьёзные времена, то есть проходили достаточно серьёзные, громкие судебные дела. И довольно часто. На них, от имени организации, затмевая все прочие обвинительные речи и выступления, сражались — и не за деньги, говорят, а за бешеные деньги! — лучшие адвокаты высокой адвокатуры аж из самой Москвы. Действительно приезжали лучшие. Так дела представляли-обставляли, камня на камне не оставляя от обвинения, что тот или иной, в основном оседающий здесь, в крае, замаравшийся перед людьми, а, значит, законом, представитель тех или иных закавказских, азиатских и прочих, не по-дням в это время размножавшихся в крае диаспор, запросто оправданный выходил на свободу. Раз, два, и чист человек перед законом. Гуляй, Вася! «Это ж, надо!», возмущалась очередная изобличительная газетная статья. В общем, и поделом общественности. Не зря, значит, организация хлеб с маслом ела, а её уважаемый господин президент (для особо близких Костик, или мягко так, с придыханием, Петро-ович!) ездил на шестисотом Мерседесе (точь в точь, как губернатор края), с тонированными стёклами, мощной охраной — за бампером мерса, на большом джипе.

К нему — самому! — на разбор и попал, с подачи юриста, она организовала «поляну», СанСаныч. Так же как и остальные страждущие, отстоял в очереди… Как к зубному!.. Изредка по коридору прохаживались парни, неопределённых лет, но исхудавшей наружности, с не отросшими волосами на голове, со множеством синюшных наколок на руках. Это как раз те люди, для реабилитации которых и создавалась организация, они «дежурные» сейчас. В руках у них веники и совки. Подметают несуществующий мусор. При виде посетителей, в глазах у них вспыхивает яркий огонёк злорадства, и ещё чего-то, беспощадно-холодного, в кривой многозначительной ухмылке. Они, как своеобразный электрошок, угнетающе действуют на просителей. Но молчат, в разговоры и знакомства не вступают, проинструктированы.

Разговор с «судьёй» у СанСаныча получился на удивление очень коротким. Даже более чем.

Его приняли так же вежливо, как и остальных клиентов.

В прохладной просторной комнате (кондиционер! — непроизвольно отметил СанСаныч), несколько кожаных диванов, столиков, кресел, его принял сам Константин Петрович и его первый заместитель, по совместительству прокурор, следователь, и главный надзирающий за исполнением в одном лице. Константин Петрович не высокий, лет тридцати, тридцати пяти молодой ещё человек, с чуть оплывающей фигурой, короткой причёской, широким лицом, внимательным, ускользающим взглядом. Нормальный рот, нормальные уши, обычные губы… Мафией, в прямом понимании слова, и не пахнет совсем. И голос не громкий, чуть плоский, мало выразительный… Его заместитель заметно отличался от «босса»: тоже не высокий, но крепкий, атлетически сложенный парень лет двадцати пяти, с красивым юношеским ещё открытым лицом, пухлыми губами, темными (с Дона!), казацкими глазами, таким же коротко стриженным волнистым волосом на голове… Оба в дорогих импортных костюмах, с распахнутыми у ворота светлыми рубашками, оба без галстуков… Сидят на диване свободно развалясь, на столе, перед ними, никаких бумаг ни документов, только пара высоких стаканов к прохладительным напиткам. За окном почти осень, но жара!

На очередного вошедшего посетителя, СанСаныча, оба глянули коротко, с любопытством. СанСаныч чувствовал себя не очень спокойно, как, наверное, у врача-практолога. Сам-то он у такого врача, слава Богу, ещё ни разу не был. Но бывалые говорили — малоприятная процедура. Так и здесь: и надо показаться, и, как говорится, стыдно штаны снимать. Но, что делать, — сказал «а» — говори и бэ…

В принципе, ему говорить и не пришлось.

Когда СанСаныч пройдя комнату присел, едва не утонув в кресле, судьи переглянулись, и младший сказал старшему:

— Я вам рассказывал… угон залоговой машины…

— А, да-да, помню, — светло вздохнул Петрович, оборачиваясь к СанСанычу, внимательно оглядел просителя. Чуть помолчав, не спешно начал говорить. — Мне рассказывали про вашу фирму… Хорошее дело ведёте. Нужное. С детским здоровьем у нас действительно очень большие проблемы, к сожалению, как и во всей стране. Кстати, моя сестра тоже у вас что-то там постоянно детское покупает. Хвалит, молодцы, ребята, говорит. Сервис, и всё такое. — Президент развёл руками. — А что касается вашей конкретной проблемы… Тут всё плохо. С машиной вас пожалуй что и кинули… обычное дело… у нас такое с каждым получиться может… Человек не застрахован… если он сам по-себе, и один. Я бы мог помочь вам, если бы вы ещё раньше — до этого! — добровольно вступили в наше общество… Не было бы никаких проблем. Или машина, или весь товар был бы уже у вас. Но вы, как мне сказали, не являетесь членом нашего общества, ещё… как тот ваш, возможно — я не утверждаю! — подчёркиваю — возможно, кидала-партнёр.

СанСаныч внимательно слушал отповедь, безуспешно пытаясь поймать взгляд босса. Уже понимал, ему указали на тактическую его ошибку, имеющую стратегически важные для него — теперь — последствия… от ворот — поворот. Обиделся на это. Терять уже было нечего.

— Ну и что из того: вступил — не вступил? — с вызовом, позволил себе вступить в полемику с самим Константином Петровичем. Не позволительное — предупреждали! — дело. Оба хозяина положения с интересом взглянули на посетителя: наглеет вроде клиент. Но СанСаныч, обидевшись, не обращал внимания на их переглядывания, наступал. — Если вы всё можете, как говорите, вот и исправьте ситуацию… Накажите кидалу, как вы его называете! Если вы за справедливость… Понятно тогда будет.

— Нет, Александр Александрович, — сохраняя лицо, мягко перебил президент ОАО. — Так мы не можем. Это не по правилам. У нас порядок для всех один: сначала нужно договор о совместной деятельности с нами подписать, потом и защита любая будет… Так что, вступайте в наши ряды… в дальнейшем у вас будет полный порядок… Полный! Я гарантирую. Но — в дальнейшем! — последнее президент подчеркнул особо, помолчав, развёл руками. — А сейчас… я ничего не могу для вас сделать. Это не по правилам. Как говорится — увы, не по понятиям. Всего хорошего. — Чуть устало и равнодушно пожелал лёгкой и спокойной жизни клиенту.

СанСаныч поднялся (штаны, условно говоря, ещё были ниже колен), направился к выходу (мысленно подтягивая штаны к поясу), с огорчением размышляя: зря сходил (здоров ещё!).

— Да, возьмите, пожалуйста, в приёмной бланки наших договоров. — Успел в закрывающуюся дверь, вдогонку, подкинуть главную идею переговоров заместитель, вице-президент организации отвечающий за развитие бизнес— и прочих контактов.

СанСаныч машинально кивнул головой, и прикрыл дверь. Секретарь, такой же худой и синюшный мужик, как и другие «дежурные», не спрашивая, и не глядя, привычно протянул посетителю чистые бланки, чего-то буркнув. Вдрызг расстроенный, СанСаныч даже не переспросил, чего это он там бормочет… Вышел.

Так и закончилось — ничем — его хождение в мафию. К мафии…

Но мысль, что его кинули, ужасно портила настроение, отравляла жизнь. СанСаныч, в общем-то, далеко где-то, внутри себя, предполагал такой вариант, хоть и простак в таких делах, но понимал возможную вероятность, а всё одно, отгонял. Не мог в это поверить. Вернее, не мог согласиться с человеческой подлючестью. «Ну, как же так, а! Жена погибла, дочь маленькая растёт без матери… человек судьбой обижен, не может он подонком быть… Не может. Не должен! Да и слово же СанСанычу дал… В уважении объяснялся… А вот, поди ж ты! — Не хотел верить этому СанСаныч, винил только себя. Говорил, — сам, дурак, виноват. Дурак, конечно, дурак!.. Машину нужно было застраховать (Не успел! А если откровенно: вообще тогда не придал этому значения), замки (бы) поменять, глаз с неё (бы) не спускать… И вообще, не нужно было (бы) брать её в залог. В общем, полное — три бэ (точнее — три дэ: дурак, дубина, дуролом)». Понимал истинную цену своего проступка. Расстраивался, переживал… Отчётливо понимая абсолютную неотвратность… Поезд ушёл… Машина — тю-тю! Укатилась, закатилась, испарилась. Как и товар на большую сумму, тяжёлую сумму, неподъёмную…

Через два месяца, когда он вновь, так просто, ни на что не надеясь, по своей естественно инициативе заехал в милицию, его с деловитым лицом встретил сержант милиционер, сидевший за маленьким рабочим столом заваленном бумажными стопками и силосными башнями из серых канцелярских папок (и на столе, и на подоконнике, и на сейфах, и на одном из стульев), с дебильным названием на обложках: «Скоросшиватель». Кабинет сам по-себе малюсенький, 3х4, но вписал в себя талантливо втиснутые два рабочих стола, два обшарпанных бронированных сейфа, несколько стульев (именно для посетителей — только два). Всё возможное в комнате — завалено документами, пакетами, вещами (вещдоками, наверное). За грязным от пыли и городской копоти окном, дневной свет был как раз в масть текущему времени, вернее окну. Но очень хорошо просматривалась железная решётка на нём (символ абсолютной милицейской защищённости! То ли от внешнего мира, то ли от самих себя!..), на подоконнике красовался пыльный, засохший цветок неопределённой конструкции, и несколько замусоренных пепельниц (там-сям), говорящих о трудной и нервной работе «органов». Сержант сидел в фуражке (или только что вошёл, а может, и по-тревоге куда готовился выскочить. Как бы — боевой, на взводе. Готовность — «раз»), с влажным от жары лицом, мокрыми подмышками на линялой форменной рубашке. Именно он неожиданно и воодушевил СанСаныча, вернее, обнадёжил своим — не видом, конечно, — известием.

— О! Кстати, очень хорошо что вы зашли… э-э-э… — фамилию посетителя милиционер сразу и не вспомнил, а вот предмет заявления назвал свободно и легко. — У вас, я помню, джип, кажется, в угоне у нас числится: пятидверный «Паджеро», комбинированный, с наворотами… Правильно?

СанСаныч, настораживаясь, утвердительно кивнул головой, неужели нашли!

— У меня память-то, о-го! Ага! — сам себя похвалил милиционер. — Никакой компьютер не нужен. Раз увидел — и всё, как сфотографировал. Так вот, смотрите, — с гордостью заявил он, указывая на мятую факсовую бумагу, — через четыре года, а нашли всё же угнанный у нас, здесь, в нашем отделении и заявленный джип «Ниссан-Патрол». Нашли. Стоит себе, как миленький, и знаете где? В Клайпеде. Хрен знает куда его на колёсах занесло — аж в Прибалтику… Или где там она… Ага! В общем, нашли. За это время у третьего вора в законе, бедняга, уже побывал. По криминалу сейчас проходит. Вора этого, третьего, — во всесоюзном розыске раньше числился, теперь в федеральном — в машине этой и расстреляли… Вместе с водителем, и ещё кем-то там… бабами. Проститутками наверное. Ага! Наверняка местные разборки. Не поделили фраера сферы влияния, вот и замочили пахана. А кровищи там наверное в салоне!.. А дырок в железе… Я представляю! — качая головой, не то гордясь, не то сочувствуя, поделился сержант приятным известием, потом вздохнул, и несколько расстроено щёлкнул пальцем по бумаге. — Теперь вот, незадача, первого владельца где-то нужно искать, выискивать — столько лет! — обрадуется, наверное. Пусть едет и забирает свою машину… согласно поданного заявления. Нашли же его машину? Нашли! Вот! — только теперь вспомнил и про СанСаныча. — Так может и ваша где найдётся. Не унывайте. Надо ждать. Надежда, как говорится, умирает последней. — Радуясь удачной шутке, весело рассмеялся. — Ну! — мол, веселее, дядя. — Работаем мы, работаем… В поте лица. Видите же… — И показал руками на маленький, душный, плохо оборудованный захламлённый кабинетик. — Ищем, значит, найдём.

Что касается этого милицейского заявления, тут, как говорится, и к бабке не ходи… Конечно, не найдут, — разве только споткнутся об неё, вот так вот, как в Клайпеде. Хотя и в этом вероятность очень маленькая — не на каждой же угнанной машине, числящийся в федеральном розыске вор в законе — незаметно для всех! — где хочет там и ездит, ещё и с местным общаком — дурила! — не ладит!.. Так что, скорее всего, ищи ветра в поле, дядя… А ещё правильнее — кусай локти.

Дальше дела у СанСаныча пошли совсем уж из рук вон плохо. В таких случаях обычно говорят: покатились камни с горы… как снежный ком, как обвал… валом. Облом, завал, провал, катастрофа!.. Предполагал? Знал? Понимал? Конечно, да… Конечно… Но…

Не мог оплатит налог на землю, на которой стоял его Торговый дом, потому что не подписывал документ один человек, без этой подписи Сташевский не мог оплатить аренду помещения. На аренду деньги были, но их не принимали без оплаты за аренду занимаемой земли. А за аренду земли оплату не принимали без той подписи. Девять подписей были собраны, оставалась последняя, вернее предпоследняя. Для того, чтобы подписал мэр города, нужна была подпись юриста мэрии. А он… стервец, сволочь… Ситуация грозила расторжением аренды занимаемого Торговым домом помещения. Это катастрофа…

К тому же, ранним утром, ещё и девяти часов не было, двое посетителей неопределённого возраста с лёгкой улыбкой, будто старые знакомые, без стука вошли в кабинет СанСаныча.

— Привет, гражданин начальник. Уже работаешь? Это хорошо. — Ухмылисто улыбаясь, с неопределённой интонацией бросил один. Другой, так же согласно с первым, кивнул головой…