За окном кружились мягкие хлопья снега, плавно описывая в воздухе замысловатые узоры. Больничный двор почти полностью окутало белое покрывало внезапно пришедшей зимы, красиво и волнительно.
Я сидела в кресле, рядом с кроватью Ноя и орудовала спицами, вывязывая мягкий тёмно-серый шарф. Нитка вырисовывала причудливые зигзаги, уверенно выкладываясь в объёмное, приятное на ощупь полотно.
Ной мирно спал. Сильные препараты давали о себе знать и большую часть времени он проводил в небытие. Его лицо постепенно принимало более здоровый цвет, а синяки под глазами с каждым днём становились всё светлее и незаметнее. Наблюдать это было безумно приятно.
— Свою первую зарплату ты решила потратить на него? — послышался за спиной знакомый мягкий голос.
— Серафим!
— Тише, — он приложил палец к губам, — меня видишь только ты. Пришёл проведать тебя.
— Не друга, а меня? — прошептала я, покосившись на Ноя. — Что-то случилось?
Серафим покачал головой и протянув руку провёл тонкими пальцами по вязанной поверхности шарфа, который я держала в руках.
— Приятный, ему понравится, — в его голосе явно ощущались нотки беспокойства.
— Хочу сделать ему подарок, по случаю выписки. Завтра как раз закончу. Врач говорит, что его показатели почти пришли в норму. Следующие пару недель он может провести дома, если режим физических нагрузок будет щадящим.
— С такой нянькой об быстро вставит на ноги, — рассмеялся Серафим, — ты и мёртвого поднимешь.
— Да ладно тебе, — я легонько толкнула его в бок, — не преувеличивай.
— На самом деле я беспокоился за тебя, — Серафим присел на подлокотник кресла, — ты себя нормально чувствуешь?
Его вопрос вызвал у меня недоумение.
— А что может быть не так? Ной идёт на поправку, всё наконец-то налаживается.
— О том, как себя чувствует Ной, я знаю, — Серафим сжал губы в тонкую линию, — я о том, что он пережил автомобильную аварию. А ты…нет.
От его слов глубоко внутри что-то надломилось.
Всё это время, что я находилась рядом с ним, старалась гнать от себя подальше плохие мысли и Ноя убеждала в том, что нужно двигаться вперёд. Но…о себе не думала совершенно.
— У Ноя впереди блестящее будущее, он много достигнет, — я грустно улыбнулась, — и я рада, что смогла ему в этом помочь.
— Хорошо, — Серафим кивнул головой и устремил взгляд в окно, — спасибо за честный ответ.
Повисла тишина и было в ней что-то тяжёлое, гнетущее. Что-то, что было известно лично каждому из нас и не было необходимости произносить это вслух.
— Не люблю больницы, — выдохнул Серафим, — это место — хуже автомагистрали. Насквозь пропитано смертью, болью и сожалением.
— Странно слышать подобное от жнеца смерти.
Серафим горько рассмеялся.
— Я всё ещё помню какого это — быть живым, Нора. Будучи жнецом, я много приобрёл, но и потерял достаточно. Мне не нужен сон, нет необходимости в еде. Всё это я делаю исключительно из привычек, которые приобрёл при жизни. Меня практически невозможно убить. Но, каждый день я должен переправлять на другую сторону десятки душ, а относиться к проблемам других людей хладнокровно я так и не научился. Может быть с годами….
— Тогда ты потеряешь свою человечность. Этого допустить нельзя. — я повернулась к нему, наблюдая за тем, как редкие лучи солнца играют в его светлых волосах. — Неважно кто ты — человек или жнец. Чтобы быть честным и справедливым по отношению к себе, ты должен сохранить себя. Сохранить себя таким, какой ты есть.
Глаза Серафима широко раскрылись от удивления, а затем на губах появилась лёгкая улыбка.
— Спасибо, Нора, — он легонько похлопал меня по плечу, — мне нужно было это услышать. А сейчас, я должен идти. Время — собирать души.
Просторная кухня заполнилась приятным ароматом домашней выпечки.
Я вытащила из духовки противень с яблочным пирогом и набрав полные лёгкие сладкого запаха яблок с корицей, счастливо улыбнулась.
— Ещё один пункт в списке? — улыбнулся Серафим. — Я рад, что ты следуешь намеченному пути.
Он был одет в мягкий белый свитер и голубые джинсы, сразу было видно, что появилось время между переправой душ.
— Да, верно, — я поставила противень на столешницу и повернулась к плите, чтобы помешать суп, — я ещё очень много хочу успеть.
— Мне нравится твой оптимизм, — Серафим склонился над выпечкой, — иногда я очень жалею, что мёртв, невозможно в полной мере оценить вкус и запах. Но выглядит чудесно, уверен, что вкус будет не хуже.
— Я впервые пекла что-то сама, очень хотелось попробовать перед смертью, — последние слова странным образом застыли в горле горьким комом.
— Знаешь, что мне в тебе нравится больше всего? — Серафим подошёл ко мне ближе. — То, что ты не теряешь тягу к жизни. Я наблюдал за тобой ещё задолго до того, как нам довелось познакомиться по-настоящему. Не смотря на всё, что с тобой происходило, ты вставала с колен и шла вперёд.
— Да-да, наматывая сопли на кулак, — я горько усмехнулась.
— Это признак сильного человека. И мне очень хочется, чтобы ты не утратила эту силу и боролась до самого конца.
Я пристально посмотрела на него.
— А с его ты наблюдал за мной?
Серафим склонил голову на бок, подбирая слова.
— Мне нравится наблюдать за людьми. Особенно за теми, что не взирая на трудности продолжают идти вперёд. Подобное придаёт мне сил, не даёт сломаться под тяжестью долга жнеца.
Он широко улыбнулся, совершенно искренне и так по-доброму, что на душе стало намного спокойнее.
В прихожей послышался звук открывавшейся двери, а затем маленькое помещение наполнилось знакомыми голосами.
— А вот и он, — рассмеялся Серафим, — счастливчик с того света.
Жнец игриво потрепал тёмную шевелюру, заставив красивое лицо недовольно сморщиться.
— Если быть честным, — усмехнулся Ной, — это было похоже на ад. Чёртов постельный режим.
Не сговариваясь все собравшиеся в кухне, звонко рассмеялись. И этот перезвон голосов наполнил опустивший дом новыми, яркими красками, которых ему, казалось, не хватало так долго.
— Спасибо вам всем, — отсмеявшись покачал головой Ной, я многим вам обязан. Всем вам.
— Ой да брось, — Стас похлопал его по плечу, — мы не могли поступить по-другому. Тут не за что благодарить.
— Да и у тебя выбора не было, — подмигнула ему я, — кроме как идти на поправку как можно скорее.
— Иначе она залечила бы тебя до смерти, — криво улыбнулся Серафим.
— Сыночек! — в кухне повисла немая тишина и четыре пары ошарашенных глаз уставились на женщину, вошедшую в кухню. — Хочется поздравить тебя с выпиской. А так же с тем, что на твоей карьере можно поставить крест. Ты вообще следил за тем, что о тебе пишут и говорят в СМИ?
— Так, мамаша, — голос Стаса звучал грубо и низко, — думайте о том, что говорите.
— Мама, не нужно. Давай поговорим позже, наедине… — Ной говорил тихо и спокойно, но в том, как он повёл плечами явно чувствовалось напряжение.
— Ты специально подстроил эту аварию, да? — женщина перешла на вопль, стремительно приблизившись к Ною. — Чтобы меня опозорить? Как так можно было? О чём ты вообще думал, когда совершал такое?
— Будьте добры прикусить свой язык, — вмешался Серафим, — вы переходите все границы.
— Серафим! — возмутилась женщина. — Я всегда считала тебя таким хорошим мальчиком. Как ты смеешь мне…
Тело само по себе двинулось вперёд не посоветовавшись с головой и я сама не заметила, как встала перед матерью Ноя, закрыв его собой.
— Сыночек? — ядовито выплюнуло я. — Серьёзно? А почему вы не вспомнили, что он у вас есть, когда он присмерти лежал в операционной?
Мои слова слова отбросили её назад, будто пощёчиной.
— Меня никто не поставил в известность! — затараторила она. — И кто ты вообще такая? На каком основании позволяешь говорить со мной в таком тоне?
Я набрала в лёгкие побольше воздуха и сделала шаг вперёд.
— На том основании, что обеими руками держалась за него, пока не подоспела помощь, чтобы удержать в нём жизнь! На том основании, что не отходила от него ни на шаг, пока он был в больнице! А что сделали вы? Вы та, что зовёте себя его матерью?
Тёплая ладонь легла на моё плечо, и я прекрасно знала, кто это был.
Ной.
— То, что вы обеспечивали его материально, не делает вас его матерью. А как же забота? Как же поддержка в трудную минуту? Настоящая материнская любовь? Вам вообще это всё знакомо?
— У тебя нет детей! Как ты вообще можешь судить меня о том, какая я мать?
Я положила ладонь на его руку, крепко сжимая пальцы.
— А разве мама не должна быть рядом, когда её ребёнку плохо? Ты не удосужилась даже позвонить Стасу, чтобы узнать о моём самочувствии.
— Я не знала… — женщина отступила назад.
— Давай будем честны сами с собой, — в голосе Ноя слышалась решительность, — куда не посмотри, везде гремели новости о том, где я и в каком состоянии. Стас звонил тебе. Ты не брала трубку. Неужели я для тебя совершенно ничего не значу? Тебе нужны только мои деньги? Так забирай. Мне это не нужно. Но только тогда не называй меня своим сыном.
Его голос надламывался с каждым словом, отталкиваясь от стен и отдаваясь в груди новой и новой ссадиной.
Я сжимала его пальцы сильнее, пытаясь поддержать хотя бы подобным образом. Но, не для кого не секрет, что этого было мало.
— Какой ты бессовестный. Я всё отдала за тебя и так ты мне отплатил?
— Он не должен ничего женщине, которой на него плевать. Карьера? Деньги? Да, вот что вас на самом деле интересует. Сыночек? — с моих губ сорвался смешок. — С ваших уст это звучит смешно и грязно. Вы не заслуживаете такого сына, как Ной.
— Ах ты, нахалка! — над рядом с моим лицом замерла кисть с дорогим маникюром, пойманная за запястье длинными тонкими пальцами.
— Не смей трогать мою женщину. — от его холодного тона по коже пробежали мурашки. — Меня унижай сколько влезет, но её я обидеть тебе не позвоню. Я уважаю тебя за всё, что ты для меня сделала и никогда этого не забуду. Если у тебя всё и увидеть во мне сына у тебя не выходит, ты знаешь где дверь. Я хочу отдохнуть с людьми, которым есть дело до моей жизни. Именно до моей жизни, а не моего кошелька.
На лице женщины отразилась гримаса отвращения и вырвав свою руку из его пальцев, она фыркнула и демонстративно покинула кухню.
Я повернулась к Ною и замерла: она смотрел в сторону входной двери, за которой пару минут назад скрылась его мать и улыбался. Было в этой улыбке что-то похожее на облегчение.
— Совсем забыла, — я взяла с полки небольшой свёрток и протянула его Ною, — с выпиской.
Ной поднял на меня растерянный взгляд, накрыв мои руки своими.
— Нора, не нужно было…
— Ну же, открывай, — Серафим слегка подтолкнул его плечом, — она очень старалась.
Ной нерешительно развернул обёрточную бумагу, а я с любопытством наблюдала за тем, как в его удивительно медовых глазах блестят по-детски чистые искорки счастья.
— Выглядит тёплым, — он провёл кончиками пальцев по мягкой вязанной поверхности, а затем медленно завязал на своей шее, — спасибо.
Всем своим видом он излучал надежду. Лёгкую и безмятежную надежду на светлое будущее.
В груди непривычно сильно сжалось сердце.
Сколько дней мне осталось?
Сколько ещё я смогу смотреть на него, прежде чем навсегда закрою глаза?
Непонятное чувство подступило к горлу горьким комом.
Нет…я не должна ему завидовать.
Я должна за него радоваться.