1036 дней президента Кеннеди

ВЕНА

Решение о том, какой характер следует попытаться придать встрече в Вене, было принято Кеннеди на специальном совещании, созванном им еще 11 февраля 1961 года в Белом доме. Кеннеди заявил тогда, что в результате целого ряда проведенных им консультаций он пришел к выводу, что встреча в Вене с главой Советского правительства для него необходима.

Как уже говорилось, Кеннеди видел основную цель этой встречи в том, чтобы, во-первых, убедить Советский Союз, что он, Кеннеди, человек сильной воли, но вместе с тем и уравновешенный. Во-вторых, Кеннеди намеревался объяснить советским руководителям, «что собой представляют» США и их внешняя политика. А так как собственной внешней политики у правительства Кеннеди весной 1961 года еще, по существу, не было (даже кубинская авантюра была задумана правительством Эйзенхауэра. - А. Г.), то, видимо, Кеннеди в Вене собирался защищать старый агрессивный курс политики США.

По сути дела, у американской стороны не было перед Веной ни одного конкретного реалистического предложения по разрядке международной напряженности. Дипломатический портфель президента был, по существу, пуст. Более того, Кеннеди готовился встретить в штыки советские предложения, и особенно предложение о заключении германского мирного договора.

Исключение, пожалуй, составила проблема Лаоса, где Кеннеди проявлял вполне понятную после Кубы осторожность и не поддавался давлению, направленному на немедленное расширение военной интервенции США в этом районе. После переговоров с президентом де Голлем, когда стало ясно, что Франция выступает против американских военных авантюр в Лаосе, Кеннеди укрепился в мысли о том, что на большее, чем создание там коалиционного правительства, США и не могут рассчитывать.

Таковы были настроения Кеннеди, в основном негативные, накануне встречи в Вене.

Переговоры президента Кеннеди с главой Советского правительства начались в Вене 3 июня и продолжались два дня.

В американской мемуарной и другой литературе о венской встрече написано немало. Комментировалась она и в советской печати. О ней, разумеется, высказывались самые разные суждения, однако большинство политических обозревателей сходилось на одном: встреча, хотя и была полезной и необходимой, не стала поворотным пунктом ни в деле развития советско-американских отношений, ни в деле решения крупных международных проблем.

В ходе венских переговоров Кеннеди задался целью доказать, что международная напряженность существует не из-за экспансионистской внешней политики империалистических государств, в первую очередь США, а якобы из-за распространения идей коммунизма на земле. Кеннеди утверждал, что коммунисты стремятся ликвидировать извне «свободные системы», тяготеющие к Западу. По сути дела, президент отстаивал идею статус-кво, равновесия между социализмом и капитализмом. Он делал вид, что национально-освободительные войны не отражают воли того или иного народа, а ведутся «представителями меньшинства и поэтому могут явиться причиной столкновения великих держав». В этих высказываниях Кеннеди сквозило стремление американского капитализма остановить распространение социализма и коммунистической идеологии среди народов. Кеннеди ратовал за «иммунитет» целых стран и даже континентов от социализма и коммунистических идей. Разумеется, это были всего лишь иллюзии, демонстрировавшие полное отсутствие реализма, так как передовые социальные идеи нельзя остановить с помощью искусственных рогаток. Подход Кеннеди к национально-освободительному движению показал, что прежние взгляды сенатора Кеннеди на проблемы национально-освободительного движения в Алжире и Юго-Восточной Азии и взгляды президента Кеннеди явно разошлись.

Кеннеди была разъяснена внешняя политика Советского Союза. Было подчеркнуто, что советский народ, воспитанный в великих традициях интернационализма, всегда поддерживал и будет поддерживать справедливые национально-освободительные войны, так как народы в таких войнах борются за свое священное право - свободу от иностранной эксплуатации и засилья местных продажных реакционных режимов. Однако Советский Союз никогда не занимался экспортом революции, так как это противоречит марксистско-ленинскому учению.

Кеннеди уделил внимание в беседах и вопросу о возможности так называемых «непоправимых просчетов». Он пространно говорил о том, что не хотел бы, чтобы в результате просчетов разразилась ядерная война. Обе стороны, заметил президент, должны избегать критических ситуаций, которые привели бы к войне. При этом Кеннеди даже признал, что он сам допустил просчет в отношении Кубы. Поэтому как Советскому Союзу, так и США следует стремиться к тому, чтобы свести до минимума возможность «просчетов» во взаимоотношениях между собой. Это уменьшит риск ядерной войны.

Эти высказывания Кеннеди на первый взгляд выглядели вполне реалистическими. Однако, после того как он несколько раз подчеркнул опасность «просчетов» в конкретных ситуациях, стало ясно, что в данном случае он ведет речь не столько о необходимости разумного подхода к международным проблемам, сколько о готовности США пойти на ядерную войну, если они посчитают это необходимым из-за «угрозы» сложившемуся «равновесию сил». Так Кеннеди, по существу, попытался ввести в переговоры элемент угрозы применения силы для решения международных проблем. Все это, разумеется, не способствовало успеху переговоров.

Что касается конкретных международных проблем, то и при их обсуждении стало ясно, что у Кеннеди нет никакой деловой программы.

Взять хотя бы, к примеру, проблему запрещения ядерных испытаний. Кеннеди повторил тезис Пентагона и ЦРУ о том, чтобы США имели право тщательной инспекции советской территории для проверки «подозрительных явлений». Его не удовлетворило предложение о трех инспекциях в год территорий ядерных держав, которое в 1961 году Советское правительство соглашалось закрепить в международном договоре. И это при условии, что и три инспекции, как свидетельствовали крупнейшие ученые, в том числе и западные, вовсе не обязательны для определения характера того или иного сейсмического явления. Для этого было вполне достаточно национальных средств обнаружения. Поэтому необходимость в непосредственных инспекциях на месте территорий ядерных держав вообще отпадала. Советский Союз, например, до того как американская сторона возвела данный вопрос в принцип, вообще не требовал для себя права инспекции на американской территории.

Таким образом, согласие советской стороны на три международные инспекции на месте было не чем иным, как жестом доброй воли в адрес США, вызванным стремлением максимально способствовать скорейшему заключению соглашения о разоружении и запрещении ядерных испытаний. Кеннеди, однако, не изменил прежнюю американскую позицию по этому вопросу.

Более того, Кеннеди говорил о невозможности достижения в Женеве соглашения о разоружении. Этим он объяснил свое предложение отделить переговоры о запрещении ядерных испытаний от переговоров по разоружению. Кеннеди хорошо знал о резко отрицательном отношении военно-промышленного комплекса США к идее разоружения и тем более к плану всеобщего и полного разоружения. Отсюда и его пессимизм в отношении женевских переговоров. Такая позиция - еще одно подтверждение наличия весной 1961 года в правительстве США влиятельной группы военных и политиков, требовавших во что бы то ни стало проведения очередного тура ядерных испытаний.

Не было и следа реализма в подходе Кеннеди к вопросу о германском мирном договоре. В нем он усматривал «угрозу» для США, имея в виду, что в случае устранения в центре Европы последствий второй мировой войны США теряли бы на германской земле оккупационные права. Отрицая очевидные факты, Кеннеди утверждал, что реваншистская политика западногерманского правительства, его все возрастающая роль в НАТО не являются источником большой опасности для дела мира в Европе. Он пытался не принимать во внимание факт наличия на немецкой земле двух германских государств. Ввиду такой антиреалистической позиции проблема германского мирного договора и европейской безопасности снова осталась нерешенной.

Нежелание правительства США закрепить германским мирным договором границы в центре Европы свидетельствовало и о том, что, защищая американский тезис о статус-кво в международных отношениях, отвергавшийся советской стороной, Кеннеди не только не был реалистичен, но и не был искренен. Ведь когда беседы касались закрепления сложившегося положения в центре Европы, что было действительно необходимо для дела мира, он не только не согласился, но и решительно воспротивился такому шагу.

Что же касается советской стороны, то она по-серьезному отнеслась к переговорам в Вене. Кеннеди была предложена конструктивная программа решения наиболее важных международных проблем. Причем на условиях, которые ни в коей мере не ущемляли национальных интересов США. В ответ советские представители услышали столь знакомое «ноу» («нет»). «Нет» - германскому мирному договору, «нет» - юридическому закреплению границ в Европе, «нет» - всеобщему и полному разоружению и прекращению ядерных испытаний. Это был ответ, не требовавший комментариев.

Кеннеди были вручены советские памятные записки по вопросу о прекращении испытаний атомного и водородного оружия и по вопросу о заключении германского мирного договора и урегулировании на этой основе вопроса о Западном Берлине. Сомнительно, однако, заглядывал ли Кеннеди в последующие месяцы в эти документы. Его мысли были заняты совсем другими делами. Их претворение в жизнь могло означать только одно - усиление международной напряженности.

В подходе Кеннеди к международным делам особняком стояла проблема Лаоса. Президент, еще не оправившийся после кубинского провала, сумел противостоять требованиям экстремистов и военных осуществить в Лаосе еще более широкое военное американское вмешательство. Он прислушался к разумному совету де Голля о том, что выходом из положения, сложившегося в Лаосе, могло бы быть коалиционное правительство. Эта позиция была принята Кеннеди в Вене, где советская сторона сделала максимум возможного для того, чтобы Лаос мог стать на путь независимости и избежать иностранной интервенции.

В коммюнике, подписанном главами обоих правительств, согласие по вопросу о будущности Лаоса стало центральным пунктом. Результаты не заставили себя долго ждать. Женевские переговоры по лаосской проблеме перестали тормозиться американской делегацией, и через некоторое время, как известно, были заключены соглашения по Лаосу.

Таковы были итоги переговоров в Вене, существо которых Кеннеди по возвращении в США неоднократно пытался разъяснить американским журналистам в конфиденциальном порядке. В этих беседах Кеннеди делал упор на то, что он «ни в чем не уступил». Было бы, конечно, гораздо лучше, если бы президент мог рассказать своим собеседникам о том, что он предложил. Но, как уже отмечалось, его дипломатический портфель на переговорах в Вене был пуст. В нем не оказалось деловых предложений. После Вены пресса многих стран задавалась вопросом: в каком направлении будет теперь развиваться американская внешняя политика? Все говорило о том, что в старом. Так оно и получилось. Последующие полтора года президентства свидетельствуют об этом.