12 кресел

Глава 5. У вождей заместителей не бывает

В кабинете губернатора Черных Грязей собрались самые близкие партийцы.

— Ну что, — обвел орлиным взором Вольфрамович свою рать. — Как самочувствие? Что показал первый месяц власти? Домой в Москву не хочется? К девочкам от Версаче…

— Все, что здесь пока происходит, — форменный саботаж! — воскликнул Конрад Карлович, который получил от вождя должность советника губернатора по общим вопросам. — Местные хихикают над нами, считают нас идиотами. Фактически ни одно наше указание не исполняется. Даже служебную квартиру для меня не освобождают, живу в гостинице как бомж.

— Бомжи живут на вокзалах, — заметил Семаго, — а в остальном наш ветеран Конрад Карлович прав — на местном празднике жизни мы пока чужие. Что предлагаете делать, уважаемое собрание?

— Надо всех их поснимать к чертовой матери! — заорал Конрад Карлович — Всех до единого. Издеваются, сволочи… Даже служебную квартиру не освобождают, живу в гостинице с тараканами.

— Ну поснимаете вы всех, а кем заменим? — возразил Александр Михайлович Чеховский. — Местные знают хозяйство, а мы с вами его не знаем.

— Какое они знают хозяйство? — заорал Карлович. — Не смешите мои ботинки. Как тащить деньги из бюджета, они знают. Служебную квартиру не освобождают, сволочи.

«Какой молодец старик, — отметил про себя Семаго, — голос подает. Моя школа!»

— Вы надоели со своей служебной квартирой, — ответил Чеховский. — Нам незачем слушать про вашу квартиру.

— Повежливее, любезный, — сорвался Карлович.

— Не называйте меня любезным, я не халдей.

Семаго улыбался. Ему нравилось, когда подчиненные ругались при нем. Затем он взял слово.

— По большому счету, вы оба правы, но по тому же счету вы оба не правы. Прав наш верховный визирь Конрад Карлович, что нас здесь бортуют. И действительно надо что-то делать. Но полностью ломать аппарат нельзя, ибо аппарат — это инструмент, а инструментом надо уметь пользоваться. Бюрократия будет служить любому, кто ее правильно поймет. Изнутри поймет. — Вождь добавил металла в голосе. — Мы должны не разгонять их, а заставить работать на нас, перевербовать. Для этого нужно сначала испугать. Для испуга делается показательная порка. Мы должны прилюдно порвать человека, которого местная бюрократия считает сильным. В стране, где сорок миллионов за последние сорок лет прошли через тюрьмы, знают, что авторитетом можно стать, только публично сломав своих конкурентов, оторвав им башку. Кому мы оторвем башку здесь, в Черных Грязях? Кто первая жертва аборта?

— Пришибенко, — закричал Вова Сокол.

— Мысль в общем здравая, — оценил Семаго, — но проблема в том, что Пришибенко сегодня не играет никакой роли, он человек из истории, и чиновники уже не считают его фигурой. Нужно долбануть матерого, кого сейчас ненавидят и боятся. Неужели здесь нет местного Чубайса? Не верю…

— Есть, — включился в разговор Алексей по кличке Берия. — Такой человек есть. Это коммерсант по фамилии Кислярский. Он владеет тут самым крупным сахарным заводом.

— Не только заводом, — подхватил Конрад Карлович. — У него еще гостиница «Интурист», строительная фирма, магазины… Кислярского действительно боятся.

— И не любят, — добавил Алексей. — Он не местный, гражданин четырех стран. И ловко так все захватил, пользуясь местной ленью. Держится в тени.

— Значит, Кислярский, — задумчиво произнес вождь после паузы. Фамилия для акта устрашения подходящая. К тому же сахарный завод нам пригодится — деньги революции нужны. Предлагаю обсудить план операции.

В назначенное время г-н Кислярский вошел в кабинет Семаго.

— Здравствуйте, много слышал о вас, — начал Вольфрамович, пожав руку.

— Я тоже, — сладко улыбнулся Кислярский.

— Прекрасно, значит, нам не придется терять время на церемонии. Хочу представить вам моих боевых товарищей.

Семаго кивнул на стол, за которым восседали с мрачным видом партийцы.

— Конрад Карлович — шеф партийной службы безопасности, он же по совместительству вице-губернатор. Чеховский Александр Михайлович — шеф партийной разведки. Алексей по кличке Берия, руководит атомным проектом партии.

— Атомным?.. — воскликнул Кислярский.

— Да, атомным, — строго повторил вождь. — Саша Героин. По кличке понятно, за что отвечает. И наконец Вова Сокол, начальник партийной тюрьмы.

Сытая физиономия Кислярского покрылась первым потом. Он явно занервничал, предчувствуя недоброе. И не ошибся.

— Мы пригласили вас сегодня, чтобы предложить вам два варианта на выбор.

— Я слушаю вас, — тихо произнес коммерсант.

— Вариант первый. Начальник нашей партийной тюрьмы Вова Сокол забирает вас прямо отсюда из моего кабинета и везет во вверенное ему заведение, где вам уже подготовлено сырое размером два на три метра помещение без окон. Там он вас лично начнет бить. Вообще-то он давно не бил заключенных лично, у него высокий статус. Но, учитывая наше внимание к вам, он будет бить вас именно лично, никому не передоверяя столь важное дело.

В этот момент Вова Сокол заржал как конь. Остальные партийцы согласно сценарию напряженно молчали. У Кислярского затряслись губы.

— …После этого Вова Сокол сорвет с вас ваш дорогой костюм. Костюм, кстати, от Мюглер?

— Да, — с ужасом отвечал собеседник.

— Видите, как я сразу понял. Хороший костюм, очень хороший, жалко рвать.

— У пчелки жалко, — загоготал Вова Сокол.

— Правильно. Первую ночь вы переночуете абсолютно голым на цементном полу, и на следующий день уже другие люди, не сам Вова, будут вас опять… что делать… правильно… бить. И никаких адвокатов. Забудьте эти гнилые пережитки капитализма. И в принципе, вас никто не видел. Кто вас видел? Никто. Нас спросят: когда вы в последний раз видели Кислярского? Мы скажем: не видели мы никакого Кислярского. Зачем он нам нужен, этот Кислярский? Мы не можем следить за каждым Кислярским в нашей стране, ибо все Кислярские рано или поздно уезжают в Израиль. Нас спросят: где Кислярский? Мы скажем: отстаньте, наверное, в Израиль сбежал. Вы думаете, моя секретарша вспомнит, что вы ко мне приходили? Никогда в жизни. Думаете, милиционер на входе вспомнит? Никогда. Он вообще ничего не помнит, кроме фамилии начальника.

Кислярский неожиданно побежал к двери. Он почти потерял контроль над собой. Но, увы, дверь оказалась заперта.

Хозяин самого большого сахарного завода в губернии Черные Грязи напрасно тряс ручку массивной двери.

— Подождите, — властно сказал вождь, — вы же еще не услышали нашего второго варианта. Как можно уйти, не услышав нашего второго варианта! А вариант этот следующий. В моей приемной сейчас сидят юрист и нотариус со всеми необходимыми бумагами, а также два молодых коммерсанта, много лет надежно связанных с партией почти семейными узами. Сейчас все вместе они заходят и покупают вашу долю в сахарном заводе и в гостинице «Интурист». Мы подписываем документы, пьем шампанское в честь сделки. Все, естественно, снимается на камеру, чтобы недоброжелатели не обвинили нас в оказании давления. Потом вы спокойно едете домой. Я, правда, думаю, что после этого вы покинете губернию, но это дело сугубо личное, я здесь в ваши планы не вмешиваюсь. Хочу сразу предупредить, что наши предприниматели — люди небогатые и пока не могут заплатить большие деньги. Через какое-то время, может, разбогатеют и тогда заплатят настоящую цену, а теперь… дадут тысяч пять долларов и то не сразу.

— Послушайте, но это… — Кислярский осекся, подыскивая нужное слово, — но это… мало.

— Торг здесь неуместен, — решительно заявил Конрад Карлович.

«Ай молодец, — отметил про себя Семаго. — Прямо Немирович-Данченко».

Кислярский прекратил торг и почему-то выбрал второй вариант.

Как и обещал вождь, немедленно ворвались в кабинет молодые предприниматели, которым когда-то Семаго помог получить торговые точки во Дворце спорта, юрист, нотариус и парень с видеокамерой и фотоаппаратом. Церемония заняла не более двадцати минут.

— Побольше улыбайтесь, — шептал на ухо Кислярскому Семаго, — камера это любит. Видеокамера, — подчеркнул он многозначительно.

После распития бутылки шампанского за успешную сделку Кислярский вылетел из здания администрации со скоростью света. Он не чувствовал ног, а его тучное тело потеряло вес. Он не сел в свой «Мерседес», а поскакал по улице. Где-то метров через пятьсот-семьсот Черногрязский олигарх остановился и, озираясь по сторонам, купил мороженое в киоске и прямо у киоска его съел.

…Вождь сидел у себя за письменным столом, когда позвонил взволнованный Вова Сокол.

— Шеф, — кричал он в трубку, — этот козел собирает через час пресс-конференцию. По радио только сейчас передали. Говорит, расскажет о беспределе новой администрации.

— Что за козел? Выражайтесь культурно. Совершенно невозможно — вся страна на фене разговаривает. Осваивайте интеллигентный русский язык — язык Пушкина, Толстого, Паустовского.

— Ну Кислярский…

— Без ну… Говорите нормально. Господин Кислярский, мол, испытывает судьбу, играет с огнем, ходит по тонкому льду. Вот так надо изъясняться. Пресс-конференцию решил собрать? Где?

— В Доме офицеров.

— Очень хорошо. Гражданин Кислярский вместо нас проводит рекламную кампанию новой администрации. После его рассказов нас реально начнут здесь бояться. Если мы сами будем рассказывать, какие мы страшные, в это никто не поверит. Скажут — блефуют. А Кислярскому поверят — его тут хорошо знают.

— Так что же делать? — спрашивал Вова Сокол.

— Ничего. Радоваться, что в стране много дураков и, стало быть, с каждым новым дураком наши шансы увеличиваются.

Кислярский действительно собрал пресс-конференцию в Доме офицеров. Людей в зале было очень много — даже мест всем не хватило. Журналисты ждали жареных фактов. Кислярский нервничал, потел, невнятно и долго пояснял. Суть дела он раскрыть побоялся, а все время говорил о беспределе, о давлении на предпринимателей, об угрозе бизнесу. В самый разгар мероприятия в зале появился красавец Вова Сокол в белом костюме и с безупречным пробором на башке. Вова проследовал прямо на сцену, с мобильным телефоном в руках. Увидев Сокола, Кислярский на мгновение онемел, ему даже показалось, что у Вовы пистолет, который сейчас выстрелит.

— На, — сказал представитель партии, протягивая мобильник, — поговори: важная тема.

— Вы что, не видите… у меня пресс-конференция, — шепотом сказал олигарх.

— Даже если у тебя эрекция, все равно поговори.

Кислярский потной рукой сжал телефон и услышал голос, который впоследствии не мог забыть.

— Какой вы странный человек. Вы все-таки упорно выбираете вариант номер один, — говорил вождь.

— Я… я, — мычал Кислярский, — я ничего не выбираю.

— У меня есть знакомый биатлонист. Парень сидит без работы. Не найдется у вас какой-нибудь работенки для него? Жалко парня. Ничего в жизни не умеет делать. Только стрелять и убегать. Не возьмете?

— Какой биатлонист? При чем тут биатлонист? Я не понимаю, — шептал Кислярский.

— Ладно, придется мне его трудоустраивать. Начнем с небольшого поручения, потом возьмем в штат. Если, конечно, покажет себя.

— Зачем вы говорите со мной о биатлонисте? При чем тут биатлонист?

— Что значит при чем! — орал вождь. — У меня знакомый биатлонист. Отличный парень. Без денег сидит. Я же не могу его бросить. У него семья, двое детей, куда я его дену. Вы его к себе не берете, значит, я возьму. Я же не допущу, чтобы он с голоду помирал.

— Чушь какая-то, — произнес Кислярский, отдавая мобильный телефон гонцу.

Он неожиданно вскочил и, бормоча себе под нос что-то вроде «Мне надо… срочно», покинул пресс-конференцию. Кислярский не просто убежал с пресс-конференции, он уехал из губернии. Миновав на дороге красочное панно с надписью «Черногрязская область», Кислярский перекрестился, на радостях дал гаишнику сто долларов и поскакал на бешеной скорости в сторону Первопрестольной. Там, среди миллионов довольно деловых людей, он рассчитывал надежно затеряться.

В то время, когда поруганный олигарх маниакально двигался по направлению к Москве, в приемную Семаго пришел Александр Михайлович Чеховский. Он чуть расправил с помощью расчесочки свои пышные брови и шагнул в кабинет начальника. Вождь был немножко расслаблен, галстук у него болтался. В кабинете еще присутствовали молодые предприниматели, осчастливленные сахарным заводиком Кислярского. На столе лежал кейс.

— Я хотел бы доложить, — начал Чеховский.

— Не надо докладов. Все доклады потом. Идите лучше сюда.

Семаго подвел Александра Михайловича к кейсу и открыл его. Кейс оказался туго набит пачками американских денег.

— Ах, какой запах, — принюхался вождь, — свеженький… Вчера из Вашингтона. Здесь миллион…

Александр Михайлович потрясенно молчал. Он никогда не видел таких денег. Впрочем, сумм в десять раз меньше он не видел тоже.

— Посчитайте их, — сказал Семаго. — Давайте, давайте. Возьмите в руки и посчитайте. Что смотрите на меня, посчитайте наши партийные доходы!

Чеховский стоял как парализованный.

— Что, не можете даже посчитать, — не унимался вождь. — Им уже лень считать. Они не только заработать не могут, но и посчитать не в состоянии. Посмотрите, как это делается.

Вольфрамович схватил пачку и принялся подсчитывать.

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… Красавцы какие… А запах! Понюхайте, Александр Михайлович. А поверхность у баксов такая ребристая… интересная поверхность. Так, двадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать три… А вот вы, Александр Михайлович, возьмете пару таких бумажек, причем вонючих, с кавказских рынков, от пропахших потом палаточников, и радуетесь. Признайтесь, радуетесь? Вонючим, бэушным долларам радуетесь? Полученным от конченых говнюков долларам радуетесь? Знаю, радуетесь. Потому что вы, Александр Михайлович, мелкий человек. Смешной, мелкий, убогий, ничтожный человек. Вы взяточник, Александр Михайлович. Мелкий, мельчайший взяточник. Вы никогда не сможете мыслить масштабно, глобально. Но вы можете быть всегда с партией и тогда, только тогда вы получите шанс. Идите.

В глазах Чеховского стояли слезы. Не проронив ни звука, он вышел. Семаго закрыл кейс и поставил его под письменный стол.

После операции с Кислярским вес новой администрации вырос. Ее почти перестали ругать в местных газетах. Чиновники прекратили шутить в курилке насчет губернатора. Притихли бизнесмены в ожидании неприятностей. Евреи, понятное дело, стали ждать всплесков антисемитизма, мусульмане — облав на рынках, криминал — преследований со стороны чекистов, русские мужики — повышения цен на водку, пенсионеры — задержек с выплатами пенсий. Единственное, чего не ждали от новой администрации, так это детских пособий — их и раньше никогда не выплачивали.

Помимо ударов по олигарху, Семаго принялся воспитывать тех представителей старой администрации имени Пришибенко, которых он оставил на службе. Вообще вождь не торопился с заменой людей, понимая, что партийцы еще слабы, чтобы грамотно верховодить областью. Учить жить «буржуазных специалистов», доставшихся от Пришибенко, вождь стал как всегда нестандартно. Например, распорядился вынести из кабинета вице-губернатора Морисова большой аквариум с рыбками. Дело в том, что Морисов отличался большой любовью к аквариумам. У него везде — на квартире, даче, в кабинете — были рыбки. Эту слабость знала вся область. И когда рано утром из здания администрации двое работяг выносили вице-губернаторский аквариум, чиновники перепугались — не арестовали ли самого Морисова. Оказалось, не арестовали, но аквариум забрали и передали в детский дом. Ходили слухи, что возбужденный Морисов бегал к губернатору, но выскочил от него еще в большем возбуждении. «В бюджете не предусмотрено денег на рыбок, — холодно сказал Морисову вождь. — Кстати, и на птичек тоже». Заму Люлькину Семаго перестал за казенный счет оплачивать мобильный телефон. «Как так, — пробовал возмущаться Люлькин, — я же не с любовницами болтаю, я по работе разговариваю». — «Руководитель, который не может сам заплатить за мобильный телефон, вызывает у меня подозрение, — сказал ему вождь. — Не заработать на мобильный телефон на вашей должности значит быть круглым дураком. А круглые дураки профнепригодны для работы со мной». Люлькин обмяк, профнепригодным он быть не захотел.

Еще Вольфрамович отличился мощной речугой, которую толкнул в прямом эфире местного телеканала. Спич напугал черногрязцев лишь чуть-чуть меньше, чем сталинский приказ «Ни шагу назад» и павловское изъятие сторублевок. Дело было при вручении золотых медалей выпускникам школ. Мероприятие обставили чрезвычайно торжественно — с оркестрами, слезами счастья родителей и, конечно, под телекамеры. Губернатор начал свое выступление с воспоминаний детства — о матушке и отце Вольфраме, открывшем один из элементов таблицы Менделеева и воспитавшем достойных учеников — Королева и Курчатова. Потом вождь вспомнил о своей трогательной детской дружбе с Анатолием Карповым — будущим шахматным королем. Правда, здесь Семаго слегка запутался — сначала сказал, что играл он с маленьким Карповым в лапту во дворе в Челябинске, а спустя две минуты уже упоминался Свердловск. Но, в принципе, никто на это не обратил внимания. По крайней мере, вида не подал. Затем вождя понесло уже в историю государств и цивилизаций. Вот тут началось самое интересное.

— В любом учебнике вы прочитаете, что славяне селились в устьях рек. И это считается хорошо. На самом деле это глупо. Чудаки были наши предки.

Нормальные люди селились у теплых морей. Там хорошо, тепло, там мореходство, торговля, обмен, вина, морепродукты, креветки, лобстеры. Там йодистые соединения, дико полезные для здоровья. Самые мощные цивилизации возникали у теплых морей и океанов. А мы осушаем болота и осваиваем Север. Зачем мы осваиваем Север? Губим людей, вместо того чтобы делать там только вахтовые поселки. Полетел туда как на космическую станцию и вернулся. Двигаться надо на юг, где тепло. Вот Петр I потянул нас на север, к холодному Балтийскому морю. Разгромил великую шведскую империю. Зачем разгромил? Кому мешали шведы? Тихие, забитые, тормознутые люди эти шведы. Кому они мешали? Только англичанам, у которых у самих была империя. И англичане русскими руками разгромили конкурентов-шведов. Поэтому англичане любят Петра, даже памятник они ему в Лондоне поставили. Мне они памятник поставили? Нет, ибо меня они боятся. Петр в итоге сработал на англичан, а надо было стравить англичан и шведов и ослабить и тех, и других, но для этого надо иметь интеллект. Мой интеллект. А не шастать по полковым прачкам. А Петербург? Кому он нужен? Город на костях и болотах. Постоянно туман… Погода отвратительная… Проклятые англичане… А публика вокруг Петра! Сплошь шпионы. Возьмите этого… Лефорта. Чем он занимался, этот Лефорт? На кого работал, сволочь?

Далее вождь помянул добрым словом царицу Екатерину II, назвав ее «неглупой немкой, отвоевавшей Крым». Николая II отругал за излишнюю любовь к жене и дочкам и ненужные для России войны с Германией и Японией. «А революционеров надо было, мерзавцев, повесить еще в 1905 году и никаких конституций», — четко заявил Семаго. Сталина он в общем похвалил за то, что тот захватил полмира и чуть было американцев не достал в Корее. «Хитрый был грузин, — загадочно заключил Семаго и добавил: — Один грузин накопил богатство, а другой грузин — Шеварднадзе — пустил его по ветру. Вся советская история — разборка между грузинскими авторитетами. Всеми этими Бериями, Сталиными, Орджоникидзе, Шеварднадзе…»

Коснувшись современности, вождь перешел на полуматерные ругательства, чем вызвал искреннее понимание аудитории.

Закончил свою историческую речь вождь исторической фразой: «Дружба может быть только между людьми, а между государствами и политиками может быть только конкуренция».

Присутствующие и телезрители еще долго переваривали. А один лысый дядька в сером костюмчике старого советского покроя с пафосом произнес:

— М-да, пора в учебники правку вносить. Устарели учебники…

Семаго тут же среагировал:

— Кто сказал, устарели учебники?

— Я сказал, — испуганно после тяжелой паузы ответил дядька.

— Вы кто такой? — сурово спросил Вольфрамович.

— Редькин, — голос дядьки дрожал. — Зам председателя комитета по образованию областной администрации.

— Редькин, — грозно протянул вождь. — Молодец, Редькин. Соображаешь. Единственный, кто сделал правильные выводы. Назначаю тебя с этого момента председателем комитета по образованию и одновременно моим заместителем. Срочно подготовьте приказ.

— Спасибо, — сказал одуревший от счастья Редькин. — Рад работать с вами.

Вот она, судьба чиновника в России! Еще минуту назад что-то ляпнул невпопад и, казалось, мог лишиться должности. Ан нет! Полный наоборот получается. Выясняется, что правильно ляпнул и в самый нужный момент.

— Выпустим специальную книгу-пособие, откроем людям глаза, — развивал успех Редькин. — Полгода работы, не больше. Нет у нас больше времени.

— Молодцы, — подхватил Семаго, — не теряйте времени. Каждая минута дорога, идеологический противник только и ждет от нас расхлябанности.

А местным ментам очень запомнилось посещение губернатором коллегии местного Управления внутренних дел. Милицейское начальство очень готовилось, генерал представил мощный доклад с цифрами и фактами. Когда доклад закончился, все уставились на губернатора, ожидая его реакции. Вождь осмотрел зал и протянул:

— Да-а-а.

Наступила пауза. Никто не знал, как себя вести. Помог Конрад Карлович, который тоже присутствовал на мероприятии.

— Да, именно да, конечно, — закричал Конрад Карлович, — мы вам говорим «да». Мы говорим «да» вашей упорной, добросовестной работе, вашим огромным усилиям. Мы видим колоссальный прогресс, мы хотим, чтобы вы не останавливались на достигнутом и дальше…

Тут вождь насупился, сдвинул брови и снова протянул:

— Да-а-а.

— Конечно да, — подхватил Конрад Карлович. — Мы уже много раз об этом говорили. Качество работы не улучшается. Вы погрязли в старых методах управления. Никаких новых идей. Избиратели очень недовольны работой милиции. Черт знает что у вас происходит!

— Да-а-а, — еще раз сказал Вольфрамович. — Жарковато тут у вас. Кондиционер бы, что ли, поставили. А то дышать совсем нечем. И помещение какое-то у вас тесное. Могли бы найти что-нибудь посолиднее. Чтоб чувствовалось… Займитесь этим, Конрад Карлович, найдите хорошее помещение.

С этим вождь встал и ушел. Никто так ничего и не понял. Через месяц в здании управления милиции случился пожар, и оно выгорело дотла. После пожара милиционеры часто вспоминали пророческий разговор губернатора о плохом помещении. Надо же, как в воду глядел!

С чекистами Семаго устроил товарищескую игру в волейбол. Команда чекистов была, чувствуется, неплохо собранной, а сборная администрации области под личным управлением губернатора, напротив, смотрелась слабо. Судил Конрад Карлович. Своему шефу он прощал все: когда мяч явно улетал за пределы площадки, Конрад Карлович доказывал, что мяч упал на поле соперника администрации, а если чекисты успешно делали подачу, то судья искал предлог не засчитать очко. Наследники Дзержинского и Андропова по-настоящему разозлились и стали катить баллон на Карловича. Но Карлович вовремя сориентировался, объявил минутный перерыв и полушепотом указал команде чекистов на политическую близорукость.

— Учтите, — пояснял заместитель вождя, — он человек непредсказуемый. Если проиграет, обидится, будут неприятности. Вы же не на Олимпиаде. Какая разница, куда улетел мяч? Кого вообще интересует этот мяч?

— Но это же спорт, — вяло огрызнулся один молодой сотрудник госбезопасности.

— Это не спорт, а политика, — отрезал Карлович. — Спорт — в детской спортивной школе.

После разъяснений игра пошла ровно. Сборная администрации в тяжелой борьбе одолела чекистов, которые теперь лучше понимали характер губернатора.

А еще по губернии ходила страшная история о том, что Семаго видели в армянском ресторане в компании очень авторитетных армян. Якобы они ели шашлык и пили коньяк, а под потолком болтался какой-то тип — тоже армянин. Периодически после тостов за здоровье и любовь люди поворачивались к подвешенному и спрашивали:

— Артурчик, не вспомнил телефон?

Артурчик висел и молчал.

— Ладно, — говорили добрые люди, — вспомнишь, скажешь. Трубочку мы тебе всегда дадим.

Никто не знает, была ли эта история на самом деле и какое отношение к Артурчику имел губернатор, но все рассказывали ее так, будто сидели в этом ресторане за соседним столом. И, понятно, бояться вождя после таких историй стали еще больше. А если в России боятся, значит, уважают.

А вот другая история произошла, что называется, у многих на глазах. На приеме по случаю праздника Восьмого марта подвыпивший председатель Черногрязского комитета по спорту Дудкин попросил у губернатора разрешения стать на время… собакой. Семаго очень обрадовался и сказал:

— Разрешаю. Будь собакой. Только учти: говорить по-человечески нельзя, только лаять. Ходить на двух ногах нельзя, только на четырех. Разрешаю кусаться, бросаться на прохожих. И самое главное: вернуться в человеки ты сможешь только по моей команде, только после того, как я тебе скажу пароль: «тетя Оля».

— Тетя Оля, — повторил Дудкин пароль.

— Вот именно: тетя Оля, — подытожил вождь. — Взлет разрешаю.

Дудкин встал на четыре лапы, принялся гавкать и, что самое неприятное, хватать присутствующих за ноги и чуть-чуть их кусать. Вначале Черногрязские чиновники потешались над Дудкиным, потом он им надоел, поскольку делать все стал агрессивно и не смешно. Семаго положил на тарелку мясца, рыбки, салатик и поставил на пол. Дудкин с причмокиванием съел. И опять начал носиться. Семаго это шоу достало, и он скомандовал:

— Тетя Оля.

Дудкин не слышал и продолжал шалить.

— Тетя Оля, — громче и строже сказал вождь.

Но Дудкин не реагировал. Вождь склонился к

уху Леши по кличке Берия и прошептал:

— Вот как бывает. Спустишь собаку с цепи и потом ее не поймаешь.