12 кресел

Глава 7. Последний вице-спикер

— Вы мерзавец! — кричал Конрад Карлович. — Откуда вы его взяли?

— Я что, специально? Я во вьетнамцах не разбираюсь, — огрызался Вова Сокол. — Шеф сказал быстро найти. Я и попросил ребят.

— Попросил ребят… Безобразие. Что мне теперь делать? Я депутат Госдумы. У меня подорвана репутация, — психовал Конрад Карлович.

— Я тоже депутат Госдумы, — отвечал Вова.

— Какой вы депутат? Если бы не партия, вы бы мешки на станции разгружали или торговали бы пивом.

Ругань продолжалась уже полчаса. Дело разворачивалось в кабинете вождя, который теперь служил заместителем Председателя Госдумы, говоря по-модному, вице-спикером. Под началом Семаго теперь была целая фракция. Вся тусовка — от Леши Берии до Вовы Сокола — стала депутатами и переехала из губернии Черные Грязи в Москву.

А ругались Конрад Карлович с Соколом вот по какому пустяковому поводу. Накануне своего официального визита во Вьетнам вице-спикер Семаго приказал провести какую-нибудь яркую провьетнамскую акцию. Партийцы долго думали, какую именно акцию затеять. Неожиданно вождь поддержал идею Чеховского — усыновить вьетнамского мальчика. И что еще более неожиданно, усыновителем согласился стать Конрад Карлович. Мальчика обеспечил Вова Сокол — через знакомых бандитов пацаненка отловили на вьетнамском рынке. Акция получилась хорошая, шумная, в духе консерваторов. Фото вьетнамского мальчика и гордого Конрада Карловича обошли обложки цветных журналов. Даже телепрограмма «Время» не прошла мимо, рассказав о замечательном случае. Во вьетнамском посольстве устроили фуршет. Вождь остался доволен — операция состоялась.

Но дальше произошло неожиданное. По возвращении из командировки во Вьетнам, где он сопровождал вождя, Конрад Карлович обнаружил собственную жену в полуобморочном состоянии. Оказалось, что всю неделю пребывания в квартире своего нового папы-депутата вьетнамский мальчик вел себя исключительно скверно. Он ничего не делал, часами курил на балконе, плотно жрал и пытался прижать к постели жену Конрада Карловича — женщину осеннего возраста. На требования пойти учиться и работать отвечал отказом, мотивируя это тем, что он теперь идеологический символ и партия обязана его содержать. Конрад Карлович попытался разобраться в происходящем и вдруг выяснил страшную вещь: мальчику не четырнадцать лет, как думали, когда его брали, а целых тридцать. Ну кто понимает во внешности вьетнамцев! Маленький, щуплый, голос тонкий — кто разберет? Потом только Конрад Карлович разглядел, что у мальчика желтые, прокуренные зубы. Впрочем, разве у четырнадцатилетних сейчас не бывает желтых, прокуренных зубов!

Всю силу своего праведного гнева Карлович обрушил на Вову Сокола. Вова отбивался как мог. В итоге Карлович настучал Вольфрамовичу, и вождь решил провести разборку в своем кабинете с участием, конечно, обеих конфликтующих сторон.

— Что прикажете делать? — кричал Карлович. — Этот желтый мерзавец пристает к моей жене. И все из-за вашей глупости, из-за отсутствия у вас элементарной образованности и культуры.

— Кому нужна твоя жена? — зудел Вова в ответ. — Тоже мне звезда…

— Вы еще и хамите. Он еще и хамит. Владимир Вольфрамович, я прошу оградить меня…

Вождь слушал ругань своих подчиненных вяло, без всяких эмоций. Потом он тихо сказал:

— А где желтый мальчик?

— Дома сидит. Он никуда идти не хочет, — ответил Конрад Карлович.

— К жене к его пристает… — прыснул Вова.

— Я бы попросил… Владимир Вольфрамович, ну оградите меня, пожилого, заслуженного человека, от оскорблений…

— Застуженного в нескольких местах… — не останавливался Вова.

— Вот что, — заявил вождь. — Приведите мне мальчика. Я не могу без мальчика. Мне нужно посмотреть…

Через двадцать четыре часа в том же кабинете собрались те же и мальчик.

— Ты почему работать не хочешь? — спросил мальчика вождь.

— Халесий лабота лапотать хацю, плахой лапота не хацю, — сказал мальчик.

— Вот видите, — закричал Конрад Карлович, — он мне это каждый день говорит.

— А хорошая работа — это что? — допытывался вождь.

— Халесий лапота — телевизер говолить, плахой лапота — мешки таскать.

— Значит, мешки таскать ты не любишь, — покачал головой вождь.

— Не любю… — подтвердил желтый мальчик.

— А в телевизоре выступать любишь?

— Любю…

— Так… — воскликнул Семаго, — попрошу освободить помещение. Хочу пообщаться с вьетнамским товарищем один на один.

Вова с Конрадом Карловичем вышли. Через три минуты вождь выскочил из кабинета в приемную с криком:

— Срочно врача. Человеку плохо.

Вова с Карловичем вбежали в кабинет первыми. Мальчик закрывал своим кулачком окровавленный нос.

— Надо же… Неожиданно пошла кровь из носа, — шумел вождь. — Последствия химических боеприпасов, примененных американскими империалистами. Ну-ка посмотри на меня. Сейчас ничего…

— Да-да, — кивал мальчик.

— Вот, а вы морочили нам голову. — Семаго зыркнул на коллег. — Прекрасный парень. Прекрасно все понимает. Согласен на любую работу. Будет клеить листовки на морозе. Будешь клеить листовки, терпила?

— Буду, буду, — испуганно отвечал вьетнамец.

— Молодец. У нас один активист недавно отморозил себе руки. Мог устроить костер из партийной литературы, чтобы обогреться, пока ждал автобуса, но не посмел этого сделать. И в итоге потерял конечности.

— Нижние или верхние? — сострил Сокол.

— Прекратите ваши идиотские шутки. Речь идет о партийном герое, — запищал Конрад Карлович.

— Ну ты, друг вьетнамцев, помолчи.

Вождь заулыбался. Ему, как обычно, нравились внутрипартийные схватки.

— Вы не имеете права так разговаривать со мной. Я прошу вашего вмешательства, уважаемый Владимир Вольфрамович.

— Ты по любому поводу требуешь вмешательства шефа. Тебя, может, в сортир на руках носить? Барин, блин… Герой вьетнамской войны, — шипел Вова.

— Нет, вы послушайте… Сам привел мне его… И теперь издевается. Я больше терпеть этого не буду… — Конрад Карлович бросился на Вову. От неожиданности тот потерял инициативу. Очнулся Вова уже на полу. Конрад Карлович стоял над ним и трясся от злости. Эффект внезапности прошел. Сокол вскочил. Еще какие-то секунды, и он бы жестоко наказал за вероломство ветерана партии. Но вдруг кто-то верткий подсек Вову сбоку. Сокол опять оказался на полу. Но теперь уже на нем плотно сидел… вьетнамец.

— Вот, молодец, как любит папу! — захохотал вождь. — Молодец. Вот вам приемный ребенок! А вы на него баллон катили!

— Отпусти, скотина! — визжал Вова. — Я тебя паспорта лишу.

— Не лисись, — шептал вьетнамец, — паспорт не ты даесь. Паспорт вождь наш товарищ Семаго дает.

— Какой умный мальчик! Как прекрасно воспитан! Не понимаю, чем вы, Конрад Карлович, были недовольны. Отпусти, дорогой, дядю. А то у дяди болит ручка.

Вьетнамец отпустил Вову. Поруганный Сокол поднялся со словами:

— Ну ладно, суки, покупайте бронированные тачки. Я вам покажу взятие Сайгона.

Стороны конфликта еще порычали друг на друга, еще пообменивались оскорблениями, но потом угомонились, решив не покупать бронированные тачки и отменив взятие Сайгона.

Вождь приехал на международную конференцию «Исторические и философские основы импорта курятины в Россию» с небольшим опозданием. Его ждали. Из присутствующих он был самым высоким должностным лицом. Слово он получил немедленно. Взойдя на трибуну, вождь оглядел аудиторию. Для начала выступления ему требовался первый толчок, первая зацепка. Взгляд Вольфрамовича упал на иностранную надпись под микрофоном. Зацепка появилась.

— Вот смотрю на микрофон, — тихо заговорил Семаго, — и думаю: почему наш микрофон иностранного производства? Мы что, не в состоянии сделать микрофон? Если мы делаем ракеты, то неужели мы не сделаем микрофон? Или кому-то это выгодно, — повысил голос вождь, — за мелкую взятку ввозить всякую дрянь, а наш рабочий и инженер пусть сидят без работы, без зарплаты, пусть умирают с голоду?!

В этот момент в зал вошла высокая блондинка. Вождь поймал ее боковым зрением.

— И почему же наш чиновник такой падкий на взятки? Часто он сам не виноват. Часто на взятки его толкают женщины.

Вождь хотел было развить тему женщин, толкающих на преступления, но в зал вошел военнослужащий и ткнул его мысль в другую сторону.

— Раньше женщина звала на подвиг. Русский офицер рисковал ради нее жизнью. Именно на людях, готовых на смерть, держалась наша армия. На офицерах — героях, на мужественных солдатах. Офицер, не готовый жертвовать собой, офицером не является. Пусть идет работает сантехником. Сантехнику гибнуть не обязательно.

Далее вождь затронул проблемы коммунального хозяйства, квартирной платы, водоснабжения больших и малых городов, работы отдельных дочерних предприятий «Газпрома», перехода на летнее время, обострения ситуации вокруг и внутри Ирана, бюджетной политики США, урегулирования израильско-палестинского конфликта. Про курятину вождь, впрочем, не забыл.

— Ввозить куриное мясо из-за границы — национальный позор. Тем более они там, в Америке, кормят куриц всякой гадостью, химией, а наш крестьянин, слава богу, денег на химию не имеет.

Организаторы семинара были шокированы. Такое выступление явно не совпадало с их планами. И они, организаторы, сделали трагическую ошибку. Им надо было бы пропустить мимо ушей заявление Семаго, и он сразу переключился бы на космическую или, допустим, футбольную тематику, но кто-то из президиума не выдержал и громко сказал фразу:

— Насчет химии это надо еще доказать.

— Что доказать? — взорвался Семаго. — Что кому доказать? Мерзавцы, подонки, пятая колонна, цэрэушники проклятые! Кому я должен доказывать?! Жуем гадость, объедки, натовские запасы пятидесятых годов. Курицу надо есть теплую, час назад пойманную. Мы же станем дегенератами, если сядем на эту химию. Пусть американцы сами подавятся своими ножками. Я вам хочу сказать как официальное лицо, как один из руководителей Госдумы, что в ближайшее время будут введены квоты на всю эту пакость, будет ограничено количество ввозимой курятины, а ввоз из некоторых стран мы вообще запретим.

— Правительство никогда не пойдет на запрет, — опять зашумел какой-то балбес из президиума, — это может подорвать наши отношения с Америкой.

Последняя фраза стала настоящим подарком Семаго.

— Какие отношения с Америкой? Кому вообще нужна эта ваша Америка? Сборище ирландских бандитов, еврейских жуликов и итальянских проституток! Ни культуры, ни морали, ни истории. Печатают свои грязные зеленые бумажки и распихивают их по всему миру. Наше правительство легко пойдет на запрет импорта, если мы правительство об этом попросим. Правительство нас уважает, потому что мы самая честная и неподкупная фракция, а вокруг одни бандиты.

— Сам ты бандит, — послышалось из зала.

— Это уже угроза, — поднял указательный палец Семаго. — Специальную группу попрошу приступить к ликвидации.

За специальную группу выступил Вова Сокол.

Он подбежал к одному очкарику в зале, который вел себя неспокойно.

— Ты что, братишка, в дурь прешь? Давно тебя не воспитывали?

Очкарик не успел ответить. После Вовиного удара очки разлетелись, а клиент растянулся на полу. Сокол спас Вольфрамовича: тот не знал, как завершить речь. Вовин хук стал энергичной концовкой. Семаго ушел победителем, растерянные участники куриного семинара не знали, как реагировать.

На следующий день вечером возбужденный Вова гнул пальцы в ресторане «Китайский сад» и задувал в уши вождю следующие телеги:

— Шеф, оборвали телефон. Все поверили, что ввоз курятины прикроют. Все поверили… Люди нервничают. Готовы договариваться.

Семаго поедал свиные ребрышки и был сосредоточен.

— …Шеф, не надо терять времени. Надо трясти клиентов.

Зазвонил телефон. Семаго жирной рукой схватил трубку.

— Да, слушаю. По мясу птицы? По мясу птицы есть уже решение. Очень жесткое решение. Предложения? Ну, приезжай, поговорим.

Вождь отложил трубку и снова принялся за ребрышки.

— Старый пидарас звонил? — прошипел Вова. — И он туда лезет… Вот зараза! Сидел бы тихо и бабку свою за задницу щипал.

— Ну вы же тоже не хотите бабок щипать за задницу! Почему же вы уважаемого Конрада Карловича хотите на это толкнуть? — философски сказал вождь и опять взял дребезжащий мобильный: — Алло, товарищ Берия? Как у нас дела на Кавказе? Всех ли врагов народа вы обезвредили? Насчет мяса птицы… Понятно… Тут уже в очереди стоят. Ну подъезжай.

— Леша Берия? — встревожился Сокол. — И он сюда же? — Шеф, я первый пришел.

— Да, первый. На пять минут раньше. Алло… Господин Чеховский Александр Михайлович! Что у вас там играет? В опере? В опере — это благородно. Я последний раз был в опере в день смерти Брежнева. Из-за траура спектакль отменили, и мы пошли пить пиво. Я подумал, что это — судьба, и теперь боюсь ходить в оперу, чтобы не нарваться опять на траур. Какие куры? Какое отношение куры имеют к опере?

Вова Сокол зло и порывисто дышал.

— Проект выстрелил? Говорят о моем выступлении? Очень много людей хотят заняться этой историей. Встретимся завтра. Всего доброго.

Вождь выключил телефон и внимательно глянул на Сокола. Тот забился в истерике.

— Шеф, прошу: отдай мне тему. Прошу… Эти козлы обманут, заработают и украдут деньги.

— А ты отдашь деньги в детский приют?

— Я в партию долю принесу. Себе, конечно, тоже что-то возьму. Врать не буду.

— А не получится ли у нас наоборот? — сказал вождь, хлебая прозрачный зеленый чай. — Долю ты возьмешь себе, а что-то принесешь в партию.

— Нет, не получится, — вскрикнул Вова. — Зуб даю, не получится.

— Партии не нужны залоги в виде ваших пораженных кариесом зубов. Партии нужны первоклассные залоги — нефтяные контракты, недвижимость на Западе, депозиты в лучших банках.

— Будут, обязательно будут — и контракты, и недвижимость.

Телефон вождя зазвонил. Вова бросил на телефон страшный взгляд. Вова ненавидел трубку вождя. Семаго это, конечно, просек и держал паузу, не откликаясь на звонок.

— Шеф, давай договоримся, — мямлил Вова.

— Ладно, давай, — принял решение шеф, — но монополии на истину я тебе не дам. Ты будешь функционировать в жестких условиях рыночной конкуренции.

Схема была вызывающе проста. Вова, Леша Берия, Чеховский получали право вести переговоры с различными группами коммерсантов, торгующих импортной курятиной. Коммерсанты хотели не допустить запрета на импорт кур. В принципе, они хотели и прекращения слухов на эту тему, вызванных памятным выступлением вице-спикера. Слухи о запрете серьезно портили им жизнь. Коммерсанты хотели, чтобы Семаго замолчал, а взамен должны были помочь партии материально. В их моральной помощи партия не нуждалась.

Чтобы избежать нежелательных случайных встреч, переговорщики терли с коммерсантами в разных местах, в основном в гостиницах и ресторанах. Москву поделили на сектора. За Лешей Берия закрепили отель «Националь», за Чеховским — «Метрополь», за Вовой Соколом — шашлычные на Кольцевой дороге.

Задача партийных игроков была одна — принести как можно больше меда. Первым отбомбился Леша. Его коммерсанты заплатили отличные деньги.

Чеховский показал уровень ниже, но с планом тоже справился. Тяжелее всего дела шли у Сокола. Он оказался жадноватеньким и слишком давил на клиентов. Те, бедные, выли, но платить большие бабки не стремились. В итоге Сокол терял темп, столь необходимый для такого рода операций. По рынку пошли слухи, что с Вольфрамовичем договорились, и переговорщики уже вяло слушали Вовины предложения. Положение спасла Вовина фраза: «Ну, бляди, вам жить», брошенная как последний аргумент. Бизнесмены уловили, что жить действительно им, и лучше жить без проблем. Под эту глубокую философскую идею были занесены деньги.

Так или иначе история с курятиной улеглась к всеобщему удовольствию: импортеры увидели перспективу, зарубежные производители поверили в Россию, покупатели получили дешевых кур, а партия поехала дальше.

Куда поехала партия? В Приморье. Вождь давно интересовался рыбой, вернее рыбной мафией. Настало время перейти от чтения бумаг к личному знакомству.

Владивосток поразил партийцев. Они ожидали увидеть провинциальный городишко, где постоянно отключают свет и воду, а оказались в двигающемся, моторном городе, где почти не заметишь автомобилей советского производства. Океан и суровая история сделали местных людей нестандартными. В них поселился какой-то бес, и этот бес не давал им спать спокойно и умирать спокойно.

Приморского человека куда-то все тянет, его качает в разные стороны, как на корабле, ему хочется совершить подвиг либо во славу народа российского, либо во славу своей братвы, либо на радость си-сястой подруге. Начальники в Приморье под стать жителям — тоже большие выдумщики. Мэр Череп-цов, например, на работу ездил на красном «КамАЗе» и с утра до ночи объезжал на этом «КамАЗе» стройки. Еще мэр любил принимать избирателей у себя в кабинете в три ночи при свечах и был сторонником уринотерапии. Среди местных старух распространялись слухи о чудодейственных свойствах черепцовской мочи. Якобы даже онкологию лечит. Прокурор Васильков ходил по кабинету босиком, чтобы ноги отдыхали. Его близкие друзья и сотрудники снимали обувь перед входом в кабинет и соответственно пованивали носками. Начальник милиции Дохлин купил участок земли на кладбище рядом с могилой героя Гражданской войны Бонивура, знакомой с детства всем местным жителям. Покупка сделала Дохлина знаменитым. Редкая газета не написала о том, что теперь милицейскому генералу обеспечено бессмертие. А еще Дохлин записал на кассету телефонный разговор с зам губернатора Мокрошеиным. Пьяный Мокрошеин обливал говном отцов приморской власти и рассказывал про них байки. Досталось там и детям, и женам, и любовницам. Творческая личность Дохлин не стал шантажировать пленкой Мокрошеина, как сделали бы некоторые коллеги милиционера. Дохлин за деньги передал кассету в студию звукозаписи, где изготовили многотысячный тираж. Кассета стала хитом. Пришлось даже выпускать продолжение «Мокрошеин-2» — извлекать из архива еще одну запись. Из любимых гражданами японских машин неслась не попсовая музыка, а мокрошеинские перлы типа: «есть пиписка — будет и прописка», или «дуб да ясень да х… Васин», или рассказ про загадочного «Матуту-фокусника».

Вождя в Приморье принимали как родного. Моряки, контрабандисты, флибустьеры чувствовали в нем человека своей крови. Водка и коньяк лились рекой, с рыбой и креветками, понятное дело, проблем тоже не было. Особенно вкусными оказались креветки на рыболовном корабле «Верный». Вольфрамовича и его приближенных кормили капитан и начальство судна. «Верный» только пришел из длительного плавания, и поэтому командный состав был в сопровождении жен, встречавших своих мужей из рейса. За столом царило необыкновенное веселье: во-первых, вернулись из океана, во-вторых, телезвезда Семаго шагнул прямо с экрана. Ничто не предвещало скандала, но скандал тем не менее возник. Корабельная буфетчица, подкладывая капитану картошку, называла его на «ты» и по имени. В конце концов жена капитана не выдержала.

— Ты мужу своему тыкай, — сказала она, — ас командиром повежливей.

— Дома будешь командовать, — отрезала буфетчица. — Здесь моя территория. Я, между прочим, тоже из рейса пришла. Это ты дома сидишь, задницу отращиваешь.

После этих слов жена капитана встала и приблизилась к обидчице. Московские гости думали, что капитан бросится разнимать тигриц. Но приморская философия оказалась другой.

— Пойдемте, мужики, на воздухе постоим, перекурим. Пусть тут бабы сами… — сказал капитан и вывел всю компанию проветриться.

Свой ход он объяснил так:

— Моя понимает, что я не монах и не петух и без бабы несколько месяцев сидеть не буду. Все знают, что буфетчица — подруга командира. У нее же в руках водка и жратва, а водка и жратва на море — это власть. Власть командир никому отдать не может. Сейчас моя оттаскает ее за волосы, душу отведет, от меня хоть отстанет. Я ей скажу: «Ты же выяснила отношения, ко мне какие претензии?»

— Фактически это церемония передачи моряка с моря на берег, — прокомментировал вождь. — От одной хозяйки к другой. Интересная традиция.

Интересных традиций партийцы обнаружили в Приморье много. Пришедшие на сушу моряки любили шик. Например, они подъезжали к ресторану на трех такси. В первом такси ехал сам герой, во втором — его пиджак, в третьем — самая незначительная вещица, скажем, зажигалка. Тормозить принято резко, со скрипом. Если удастся подтолкнуть носом тачки швейцара кабака в задницу, это вообще высший класс. За это не жалко лишние пятьдесят долларов отдать. Ехать в кабак надо, непременно водрузив ноги на торпеду. Если таксист задает глупый вопрос: «Куда?», то значит, этот таксист — лох, потому что опытный таксист по виду клиента понимает, что везти надо в ресторан, и даже понимает в какой. Выходить из кабака настоящий парень из Владика должен за полночь, часто без денег и пиджака, с окровавленным носом. Круче, если тебя несут товарищи, как подстреленного боевого друга.

В таких веселых кабаках, куда ребята приходили с моря, при виде вождя поднималась настоящая волна восторга. Восторг был детский, искренний, без всякого бюрократического привкуса. Приглашали за свой стол, просили автограф, фотографировались на память. Подвыпившие бабы норовили потащить на танец.

Триумфальная поездка во Владик изменила Семаго. Он стал бронзовым. К его походке и манере говорить уже прикоснулась вечность. Эта вечность поселилась сначала в одной клеточке его организма, потом постепенно пошла дальше, захватила жизненно важные органы и наконец вырвалась наружу. Случилось, что вечность вылезла наружу как раз перед новыми выборами.

Предвыборная борьба шла своим обычным путем: дебаты, легкие и тяжелые скандалы, оскорбления, листовки на всех автобусных остановках, цветные буклеты. Вольфрамович много выступал по ТВ, по областям ездил мало. На конкурентов смотрел снисходительно. Внутри он был уверен, что исход заранее ясен.

В день голосования ночью вождь не поехал в избирком. Он остался в своем штабе. Первые результаты пришли из Владика. Почти двадцать процентов. Неплохо. Партийцы стали поздравлять друг друга. А вождь напрягся. Он ожидал большего. Дальше пошло резкое падение. Сибирь — под пятнадцать процентов, Урал — десять, густонаселенные районы Европейской части — пять-семь. Кавказ — два-три. Это было фиаско. Партийцы замолчали. Голоса теледикторов звучали в тишине. Надрывались телефоны, но к ним не подходили. В четыре утра вождь покинул штаб. В три часа дня он явился снова. Никого не принимал. Сидел один в кабинете. Молчал и смотрел в одну точку. Вечером в новостях сообщили, что у консерваторов пятое место и всего двенадцать мандатов в парламенте. Взятая Вольфрамовичем пауза длилась сорок восемь часов. Но паузы вечно не длятся. В конце концов, партийцы собрались в кабинете у вождя.

— Господа, я вас поздравляю, — тихо сказал Семаго. — У нас есть двенадцать кресел.

— Осталось найти сокровища мадам Петуховой, — отозвался Александр Михайлович Чеховский.

— Я ценю ваше знание классической литературы, — парировал хмурый вождь. — Но сегодня у нас не литературный семинар, не «круглый стол» и даже не рабочее совещание. Сегодня у нас сцена прощания. Уважаемые господа, я хочу проинформировать вас о своем решении уйти с поста лидера партии консерваторов. Мы неплохо поработали за эти годы. Мы доставили друг другу и народу российскому немало удовольствия. Мы вызывали у людей сильные чувства. И это главное. Мы спасали действующее государство от дурных экспериментаторов. Мы заработали на небольшой чугунный памятник в сельской местности. Мы не пустили ни одной капли крови. Поэтому я ухожу спокойно. Теперь все, что вы будете делать, вы будете делать без меня. Оревуар, как говорят французы.

Вождь подхватил портфель и зашагал к двери.

— Шеф, подожди, как же это так! — завопил Вова Сокол. — Как же мы?

— Не надо слез, — обернулся Семаго. — Кто это сказал… уже не помню. Если у нас получится сцена прощания, тогда у нас получится весь сеанс.

Вождь закрыл за собой дверь. Ошарашенные партийцы сидели без движения. Первым опомнился Конрад Карлович.

— Он обиделся. Это все ваши дурацкие шутки, — заорал он на Чеховского. — Кто вас просил шутить насчет двенадцати кресел?

— Каких кресел? — заорал Чеховский.

— В которые мадам Петухова зашила свои бриллианты, — вставил реплику Леша Берия.

— А что, шутить уже нельзя?! — вспыхнул Чеховский. — Что, шутить у нас только одному можно? А все остальные обязаны смеяться?! Ха-ха-ха… как смешно! Великий вождь пошутил! Из-за его шуток мы проиграли выборы.

— Когда он шутил, мы как раз выигрывали выборы, а когда он стал серьезным — проиграли, — сказал Леша Берия.

— Я всегда говорил: нельзя полагаться на одного человека, — бросил Александр Михайлович Чеховский. — И сейчас он опять фокусничает. Ушел и завтра придет. Хочет, чтобы мы его позвали сами. Мол, приходи, отец родной, на кого ты нас оставил! Вместо того, чтобы признаться честно, что напортачил.

— Надо кого-то послать за ним, — сказал Карлович.

— Не надо посылать! — взорвался Чеховский. — Имейте собственное достоинство.

— Пошли вы к черту с вашим достоинством! — начал наступление Конрад Карлович. — С вашим достоинством мы будем не в парламенте сидеть, а бегать по парку культуры.

— Ведите себя прилично, — огрызнулся Чеховский.

— Ну вы, олухи, кончайте. Без вас башка болит, — влез в спор Вова Сокол.

— А вы, полууголовный элемент, помолчите, пожалуйста, — бросил Карлович Вове.

— Ты что, скотина, забыл, как бычки в глазах шипят? Да я тебя ради шефа только терпел. Сейчас я тебе организую, сука, счастье в личной жизни.

С этими словами Вова попытался прыгнуть на старика, но путь ему преградили Леша Берия и Саша Героин.

Возня в кабинете продолжалась еще час, но драки не достигла, хотя голосовые связки партийцы подпортили.

Весь следующий месяц члены партии ожидали второго пришествия вождя. Многие разделяли версию Чеховского о том, что Семаго «фокусничает». Но он не появился. Его телефоны отвечали длинными гудками. Дома его тоже не нашли.

Свято место пусто не бывает. После долгой ругани и подковерных интриг новым лидером стал хорошо забытый старый — Конрад Карлович. В упорной борьбе он одолел сопротивление Чеховского и Вовы Сокола. Важным обстоятельством послужило то, что Карловича в решающий момент поддержали молодые коммерсанты, когда-то получившие торговые точки во Дворце спорта. Коммерсанты нормально заплатили региональным партийным боссам, приехавшим на съезд, и те поддержали старика. Управляемый Карлович был для коммерсантов гораздо лучше, чем неуправляемый Вова Сокол или барин Чеховский.

После своего избрания Конрад Карлович огромное внимание стал уделять дисциплине. При нем сотрудники партийного аппарата не опаздывали и стали вовремя уходить из офиса. Наладился нормальный документооборот. На каждое письмо обязательно давался ответ. Прием граждан велся точно в обозначенное время.

Партийцы адаптировались к новым условиям. Чеховский занялся международными связями, гонялся по заграницам и особо не высовывался. Вова свалил в какой-то банк на очень приличную зарплату. Леша Берия и Саша Гроин снимали на телевидении сериалы и отлично себя чувствовали. Молодые коммерсанты прихватили несколько небольших нефтяных компаний и добывали в год порядка пяти миллионов тонн.

Вождь так и не появился. Говорят, что его видели в Рио-де-Женейро в белых штанах на футбольном стадионе. Еще якобы он был замечен в Лос-Анджелесе с девчонками из группы «Тату» и их хипующим продюсером Иваном Шаповаловым. Но это все байки и домыслы. Правду не знает никто.