12 кресел

Глава 6. Человек который никогда не спит

— Вы устали, — сказал однажды Вольфрамович своим соратникам. — Какие-то бледные, вялые. Нужна встряска, нужны эмоции. Предлагаю в субботу съездить на охоту. Там поговорим о вечном, о том, как будем жить дальше.

В субботу на охоту поехали все, сообразив, что пропускать такое мероприятие опасно для карьеры. Для разнообразия взяли девиц, которые вырядились в вечерние платья и черные колготки. За машинами с начальством и микроавтобусом с девками следовали омоновцы с автоматами, несколькими ящиками водки и закуской. Шумная процессия, переливаясь трелями спецсигналов и цветомузыкой мигалок, подъехала на подготовленную точку, где специально обученные люди уже жарили шашлыки.

Присели поесть на природе. Разговоров почти не вели, в воздухе висело напряжение. Ждали слова вождя, но он молчал.

Обстановку неожиданно разрядил Конрад Карлович.

— Шалавы, — закричал он на девок, — вы съели всю закуску. Огурчиков совсем не осталось. Колбасы тоже… А у нас водки еще целый вагон. Что мы должны делать? Водителей за сто километров посылать?

Девушки испуганно молчали. Мужики улыбались, думая, что это шутка. Но Карлович совсем не шутил.

— В следующий раз вас не возьмем, — возмущался он, — других возьмем, которые жрут меньше. Голову же надо иметь на плечах. Видите, у людей водки полно. Чем они будут заедать?

Изрядно накушавшись, охотники стали подбрасывать пустые бутылки и стрелять в них из автоматов. Омоновцы подносили свежие рожки с патронами. Надо полагать, что лесное зверье во время салюта разбежалось в разные стороны. После того как выстрелы стихли, вождь выступил с неожиданным заявлением:

— Нам надо развиваться. Иначе мы протухнем. Я принял решение баллотироваться в Госдуму. И не просто баллотироваться. Мы должны иметь свою фракцию.

У Александра Михайловича Чеховского кусок мяса вывалился изо рта.

— Зачем нам в Думу? Мы проиграем. До выборов осталось всего ничего… четыре месяца. Мы не успеем.

— Четыре месяца — это очень много, — сказал вождь. — Гагарин за сто минут облетел Землю.

— При чем тут Гагарин… — возразил Александр Михайлович. — Мы еще здесь, в Черных Грязях, не обжились как следует и уже сразу куда-то…

— Да успеешь ты еще наворовать на своем элеваторе. Куда он денется, — вставил Конрад Карлович.

— Я не ворую на элеваторе. Я поднимаю там производство. Там до моего прихода были грязь и запустение, — занервничал Чеховский, — это вам бандиты деньги носят.

— Мне… — зарычал Конрад Карлович, — это кто же бандит? Кто? Скажи, кто?

— Осман, — закричал Чеховский.

— Осман не бандит, он коммерсант. Почему ты считаешь его бандитом? Он в тюрьме не сидел.

— При чем тут тюрьма! Все про него знают.

— Тише, уважаемые члены парткома, — с удовольствием произнес вождь. — Сейчас не время разногласий, сейчас наступает время упорной, самоотверженной работы. Работы на износ, до потери сознания. Желательно со смертельным исходом. Пышные похороны нам потребуются обязательно. Плачущая вдова, товарищи, присягающие на верность, траурная музыка — все это сильно влияет на избирателей. Но это позже. Будем действовать по плану. По моему плану.

В Москве в холл пятизвездочной гостиницы вождь зашел походкой человека, только что обналичившего свой первый миллион. За ним семенила куча соратников. Вождь шел на свою пресс-конференцию, где должен был рассказать о планах консерваторов по захвату парламента. Неожиданно Вольфрамович остановил свое победоносное движение и обратил взор куда-то вбок. Тусовка остановилась и тоже посмотрела вбок.

— Какая удача, — сказал Вольфрамович. — Узнаете клиента? Сам бог посылает его нам.

В холле за столиком в кафе сидел Кислярский с дамой, вернее с молодой девчонкой. Кислярский одной рукой ел клубнику со сливками, другой — гладил подругу по ноге и сладко, мерзавец, улыбался. Шеф с сопровождением резко приблизился к столику.

— Здравствуйте, товарищ. Как бизнес? Продолжаете обманывать честных тружеников? — сказал вождь.

Кислярский выронил чайную ложку, с помощью которой он управлялся с клубникой.

— Здравствуйте, — тихо ответил он. — Я теперь в Москве… Я живу здесь.

— Понятно. Наворовали денег у трудового народа, теперь можно и в Москву. Вести сытую, спокойную жизнь. А глаза голодных детей, которых вы объегорили, не снятся по ночам?

— Каких детей? — отозвался Кислярский. — Я не знаю, о чем вы говорите.

— Он еще не знает, о чем мы говорим? Учтите, у нас длинные руки. Девушка, — обратился Семаго к спутнице Кислярского, лицо которой в продолжение всего разговора излучало тревогу, — будьте осторожнее, этот человек готов на все.

Кислярскому захотелось спросить: «Скажите, сколько я должен, чтобы никогда больше с вами не встречаться?», но он не успел задать этот вопрос — Семаго с товарищами пошли прочь. А дальше… Дальше Кислярский совершил непростительную ошибку — он не сбежал с места нежелательной встречи. Все-таки Москва расслабляет. В Черных Грязях Кислярский лучше чувствовал опасность. В Москве же дурацкие буржуазные традиции убивают обоняние. Старик Кислярский не сбежал, а продолжал есть клубнику, затем заказал себе фисташковое мороженое, наконец, неторопливо попил зеленый чай. Подружка немножко успокоилась и стала улыбаться, как телепузики. Потом они встали и медленно направились к выходу. Кислярский немножко по-доброму икал. Он не предполагал, что произойдет через минуту. Если бы предполагал, не стал бы есть фисташковое мороженое.

На выходе Кислярского ждали. Люди в камуфляжке и в масках предъявили удостоверения РУБОПа, поставили Черногрязского олигарха и его пионерку к стене и для острастки ударили по ногам. Дальше люди в масках подвели трясущихся от страха понятых и приказали задержанному:

— Предъявите содержимое карманов!

— Сами бросали, сами вынимайте, — отозвался взвинченный Кислярский.

— Так, обвинение при исполнении, — закричал тип в гражданском костюме без маски, — внесите в протокол. Внимание понятых! Извлекаю.

Тип вытащил из кармана бежевого пальто олигарха замасленную гранату.

— Понятые, прошу осмотреть внимательно. Противотанковая граната!

— Какая граната, к чертовой матери! — заревел Кислярский. — У меня пальто за пятнадцать штук зелени. Посмотри, вот видишь, фирма «Зилли». Пятнадцать штук… Зачем мне твоя граната? Зачем мне в гостиницу с гранатой ходить?

— Это следствие выяснит, — отозвался старший над масками.

— Лучше б кокаин положили. Что, двух граммов кокаина жалко? — не унимался Кислярский. — За-срали все пальто. Посмотри, пятна какие. В газетку бы завернули гранату. Никакой культуры. Пальто за пятнадцать, едрена корень.

Тем временем на пресс-конференции вождь получил записку, которую очень ждал.

— Только что произошло событие, вынуждающее меня срочно прекратить нашу встречу, — сказал Вольфрамович после паузы. — У входа в гостиницу задержан террорист с гранатой, который направлялся сюда, к нам. По предварительным данным, им оказался некий Кислярский — житель нашей губернии. До выяснения всех обстоятельств считаю необходимым не подвергать вас опасности и прерваться.

Вождь с партийцами направились к двери, но не слишком быстро — журналисты должны были успеть схватить свои камеры и личные вещи. Огромная толпа с Вольфрамовичем во главе покатилась по коридору и наконец на выходе из отеля докатилась до Кислярского и веселой компании в масках.

Семаго обвел взглядом человека в бежевом пальто с масляными пятнами у карманов и спросил:

— Зачем вы хотели меня убить?

Защелкали фотокамеры, телевизионные люди стали сувать свои микрофоны на длинных палках прямо в нос Кислярскому.

— Потому что ты мне надоел, — заорал Кислярский. — И я решил тебя убить. Купил пальто за пятнадцать штук баксов, гранату за двести рублей, поел суши за двести баксов и пошел тебя взрывать. Девушку вот с собой взял.

— Не пугайте нас девушкой, — отрезал вождь. — У нас тоже кое-что есть. Я надеюсь, решение суда будет скорым и честным.

— Какого суда?! — возмутился Кислярский.

— Лондонского арбитражного во главе с судьей Гаджи Мухамедовым, который закатает тебя, дурака, лет на пятнадцать в марийские лагеря.

Кислярский побледнел. Он вдруг понял, что история нешуточная, что какой-то немыслимый разворот во время поедания суши может оказаться роковым. Иногда судьба человека определяется за считаные секунды. Казалось, прояви Кислярский хитрость, обратись к присутствующим журналистам, расскажи, как все было, и он бы смог выпутаться. Но его вдруг схватило и понесло в другую сторону.

— Ну, если так, дай-ка мне сюда гранату, я хоть душу отведу, взорву тебя с твоей шайкой к чертовой бабушке.

Кислярский сделал необыкновенный прыжок и вырвал гранату из лап одной из масок. Все на мгновение остолбенели — и маски тоже. Кислярский вырвал чеку и издал решительный клич, в который вложил остаток своих эмоций.

— Ебитская сила, — закричал он. Толпа в ужасе отшатнулась. Но взрыва не произошло. Кислярский подкинул раза три гранату в руке и заключил: — Муляж. Обманули. Железка с завода детских игрушек. Ха-ха. И здесь обман. Господа понятые, а господа понятые? Запишите в протоколе — дешевый обман, слюнтявка…

Тут маски опомнились и навалились на Кислярского. Ему заломили руки, отобрали гранату. Для верности еще ударили пару раз по печени. Потом начальник в гражданском сообразил, что вся история снималась, и решил отобрать кассеты у журналистов. Но было поздно. Во-первых, журналистов присутствовало очень много, во-вторых, народ они прыткий — почуяв неладное, быстро рассосались кто куда.

— Что ж, — подытожил вождь, когда Черногрязского олигарха и попавшуюся с ним девку маски посадили в автобус. — Заседание продолжается, господа депутаты. Председательствую по-прежнему я.

Сцену ареста Кислярского показали все телеканалы — слишком сильной оказалась картинка человека с гранатой. Даже западные каналы и те все показали. В газетах вспыхнула драчка — виноват Кислярский или его подставили. Все сразу стали обсуждать, зачем консерваторы идут в парламент и что они дадут народу. Фотографии Кислярского и вождя напечатали даже женские журналы. Эта истеричная кампания не стоила вождю и его партии ни копейки.

Но одного скандала, пусть даже шумного, явно было мало. Требовалась плодотворная политологическая идея. Мысль, которая бы жгла сердца. Темы бюджета, бедности и богатства, коррупции и борьбы с ней уже разобрали другие.

Укрепление государства и армии тоже уже оседлали. К тому же, эти сюжеты больше для мозгов, чем для сердца. Но вождь не стал бы вождем, если б не нашел свою нишу.

Он заговорил о женщинах, рождаемости, абортах, естественно, проституции.

Но говорить мало. Надо делать. И вождь решил сдать сперму на хранение в институт материнства и детства, предварительно, конечно, оповестив об этом прессу. Журналисты появились немедленно. Большее количество телекамер было замечено разве что на похоронах товарища Мао.

У входа в институт Семаго пожал десятки рук, обратился с короткой речью к партийным пикетчикам, развернувшим транспарант «Не допустим пустой траты драгоценного семени». Потом он облобызал медсестер, подарил коробку конфет врачам и щедро раздал партийную литературу.

После окончания пропагандистских мероприятий Семаго приступил к производству самого продукта, предназначенного для передачи институту. Медсестра завела его в темную комнату и дала пробирку.

— Возьмите, — сказала она, — когда все сделаете, позовете.

— Как позовете, а вы что, уходите? — воскликнул вождь.

— Конечно, — сконфузилась медсестра.

— А как же я один… Я в обычной жизни два часа кончить не могу, а здесь вообще… Мне нужна какая-то помощь.

— Нет уж, извините.

— Ну тогда принесите тазик. Я не попаду в пробирку.

— Тазик… Какой тазик?

— У меня много накопилось. Мне нужен тазик.

— Ну не знаю…

— Опять не знаю. Помочь человеку — не знаю, тазик — не знаю. Как вы работаете… Дети Горбачева. Ладно, идите. Чай мне принесите.

— Чай мы не делаем.

После последнего ответа вождь только посмотрел на нее, говорить он уже не хотел.

Темная комната была исключительно маленькой и отделялась тонкой картонной перегородкой от какой-то лаборатории. В лаборатории толпилась куча баб, которые вели между собой разговоры на бытовые темы: про хороший творог, про хороших и плохих детей, про дешевые колготки.

— Очень хороший творог мы берем в деревне, очень хороший, — рассказывал пожилой женский голос, — у тети Тони берем. Тетя Тоня молодец. Тридцать лет ее творог ем. Детей всех на нем вырастила. Тетя Тоня такая подвижная, быстрая, для ее возраста просто чудо. И творог отличный.

Беседы про подвижную тетю Тоню, которая тридцать лет торгует творогом, окончательно понизили тонус вождя. Он не выдержал и застучал по картонной стенке.

— Прекратите про творог, поговорите лучше про сметану. Может, это меня заведет.

Болтовня прекратилась. Сотрудницы в испуге замерли.

— Почему замолчали? — подал голос Вольфрамович. — Говорите… Скажите, какой я красивый, как вы меня любите. Причем все любите одновременно.

— Мы любим вас, — закричал кто-то смелый. Остальные засмеялись.

— Только не надо смеяться, — зашипел вождь. — Смех не способствует делу. Поласковей.

— Мы любим вас, — с душой защебетали лаборантки. — Вы такой умный мужчина…

— Ласковый, добрый, — добавляли другие голоса.

— Нежный…

— Правильно, нежный… — подхватил вождь. — Молодцы, девочки, хорошо. Еще… еще…

— Красивый, веселый, темпераментный…

— Да, темпераментный, — повторял он. — Хорошо… Очень хорошо.

— Сильный, умный.

— Умный уже было, — прокомментировал вождь. — Не надо повторяться.

— …Смелый.

— Да, смелый, — очень хорошо… Я действительно смелый. Я такой смелый. Просто фантастически смелый.

— А если мы вас выберем, — раздался голос из лаборатории, — вы нам пенсию повысите?

— Тьфу ты, — обломался вождь, — все испортила. Так неплохо шло. Кто просил? При чем тут пенсия?

— Тамара Ивановна, — закричали другие сотрудницы, — действительно, при чем тут пенсия? Человек же не на митинге. Он сперму сдает.

— Вам все равно, — кричала Тамара Ивановна в ответ, — вы молодые, а мне через год на пенсию. Тридцать пять лет работаю, а пенсия будет на бутылку молока с черным хлебом. А еще надо за квартиру платить и дочку хоть раз в год навестить. Ты же мне билет до Мурманска не оплатишь.

— Мамаша, я куплю вам билет до Мурманска и даже до Владивостока. Только не мешайте, — кричал Семаго.

— Раньше я и сама до Мурманска билет могла купить. При Брежневе… И зять мог. Он на флоте служил. Им хорошо платили. Куда хочешь летали. В Ленинград на субботу-воскресенье летали. Военным хорошо тогда платили. А теперь чего он может? Себя прокормить не может, не то что билет теще купить.

Сотрудницы еще какое-то время пытались остановить Тамару Ивановну, но сделать это оказалось невозможно. Ее желание проанализировать социальное положение в стране и достучаться до будущих депутатов было сильнее доводов вождя и коллег по работе.

Начатое дело до конца довести не получилось. Раздраженный Вольфрамович покинул темную комнатку. Журналистам он сказал историческую фразу:

— Государству сдать сперму не удалось, придется по-прежнему делать это в частном порядке.

Избирательная кампания набирала обороты. По указанию вождя Леша Берия и Саша Героин прописались на телевидении и покупали все свободное эфирное время. Они приходили на телевидение в девять утра и уходили в двенадцать вечера. Целый день следили за тем, не отказались ли какие-нибудь аграрии от положенного им платного времени. А конкуренты часто отказывались. И вообще, кроме Леши и Саши на телевидении не дежурила ни одна команда из других партий. Все общались по телефону и через факсы. А Леша и Саша курили с людьми в курилке, вечером совместно распивали с журналистами крепкие спиртные напитки, ночью на партийных машинах развозили некоторых чересчур подгулявших по домам. Консерваторов поэтому на телецентре полюбили. Вождь звонил регулярно, по пять раз в день, интересовался, не появилось ли какой новой возможности выступить. Если такая возможность появлялась, он приезжал моментально.

Семаго выступал в разных программах, детских и взрослых, коротких и длинных, платных и бесплатных. Он рассказывал истории, шутил, травил анекдоты. Впрочем, Владимир Вольфрамович не только рассказывал анекдоты, но и говорил о серьезных вещах. О том, что Россия потеряла ориентиры и никто не знает конечных целей, о том, что демократия в России не получится, ибо при демократии десяток богатых территорий не захотят кормить остальных, а остальные сами не прокормятся, потому что у них ничего нет, кроме суровой зимы и засушливого лета.

Но особо сильно он напирал на демографию, на то, что бабы прекратили рожать, а раз так, то у государства нет перспектив. «Ваши дети будут говорить по-китайски», — заявлял вождь, вызывая шок телеаудитории. От демографии и сухой статистики вождь поворачивал к теме брака и любви, а апофеозом этих рассуждений стала лекция о сексуальных отношениях. Ее Семаго прочитал в ярко-красном пиджаке. Идея о пиджаке пришла ему неожиданно в машине уже по дороге на телецентр.

— Нельзя выступать в моем сером цековском костюме, — вдруг сказал он Леше Берии, который ехал с ним вместе, — у тебя нет красного пиджака?

— Нет, — ответил Леша, — и потом, у меня размер не ваш.

— Может, у знакомых есть?

— Осталось двадцать пять минут до эфира, мы не успеем.

— Успеем-успеем. Кому же позвонить?

Леша вдруг вспомнил про приятеля, жившего, на счастье, в двух шагах от Останкино. Приятель, опять же на счастье, оказался дома, и у него был красный пиджак.

Сцена изъятия пиджака длилась секунд тридцать. Вождь ворвался в квартиру как ураган.

— Ну, давайте, — закричал он ошалевшим хозяевам, — показывайте ваши богатства.

Семаго залез в шкаф, вывалил оттуда костюмы, извлек красный пиджак, который оказался чуть-чуть великоват.

— Ничего, ходить же в нем по улице я не буду. А за столом посидеть пятнадцать минут можно, — постановил вождь, надевая пиджак. — До встречи в эфире.

Встреча в эфире началась через считаные минуты.

— Сегодня вечер пятницы. Можно было бы поговорить о большой политике или большой экономике, — обратился Семаго к зрителям. — Но мы не будем этого делать. Мы поговорим о большой любви и большом сексе. Сегодня я хочу, чтобы остались у телевизора те, для кого это имеет гораздо большее значение, чем все остальное. Это наша молодежь, студенты и подростки, солдаты, мечтающие о встрече с девушкой, заключенные, которые месяцами не видят женщин, матросы, уходящие в долгие рейсы, геологи, матери-одиночки и все те, кто по разным причинам оторван от нормальной половой жизни. Я не хочу сегодня говорить для тех, у кого с этим все нормально, тех, у кого под боком всегда партнер или партнерша. Переключитесь, пожалуйста, на другой канал. Сейчас, по-моему, идет хороший американский боевик, тридцать три убийства в минуту. Я жду…

Вождь замолк. Страна замерла. Хозяин красного пиджака налил себе стопку водки и позвонил приятелям, чтобы они срочно глядели на вождя. Те, кто успел поглядеть, больше в этот день телевизор не включали. Переваривали. Хозяин красного пиджака пришел в себя только после телефонного зуммера. На трубке был Леша Берия.

— Мы сейчас заедем. Завезем пиджак, — сказал Леша.

— Не надо пиджака, — ответил хозяин. — Это подарок… Забирайте… Для истории.

У хозяина было твердое ощущение, что он попал в историю, но вот в какую, этого он еще не понял.

Успехи вождя в телеэфире не остались незамеченными. За ним стали следить. Пока не очень пристально и пока без тревоги. Скорее с легким раздражением. Мол, нашелся клоун. Но первые проблемы уже начались.

Например, на большом заводе под Москвой начальство запретило встречу вождя с трудовым коллективом. При этом еще утром встречу администрация подтвердила, а днем, когда кортеж из пяти машин подъехал к воротам, охранник объявил, что встреча отменяется, без объяснения причин. В заводоуправлении к телефонам никто не подходил. Короче, не только не пустили, но еще и решили унизить. Окружение смотрело на вождя, готовое в любой момент взять ворота приступом.

— Может, того… свяжем этого попугая, — сказал Вова Орел, имея в виду охранника.

— Дорогой друг, почему вас всегда тянет на мелкое хулиганство? — ответил Семаго. — Неужели за годы работы в партии нельзя перейти к хулиганству крупному? Наши действия должны быть точны и неожиданны. Здесь есть поблизости овощной магазин?

— Наверное, есть. Это же нормальный поселок, — пожал плечами Вова. — А зачем нам овощной?

— Нам не нужны овощи, нам нужны ящики, дорогой товарищ. Из ящиков мы соорудим трибуну для митинга. Езжайте, обрадуйте местных продавщиц мелкими чаевыми.

Трибуну соорудили за пятнадцать минут. Вова Сокол, в неизменно белом костюме, увешанный золотыми цепями, поблескивая бриллиантами на мизинце, оказался быстрым и ловким строителем. А на девушек из магазина он вообще произвел неизгладимое впечатление. За ящики даже не потребовали денег. Все прошло на улыбках и шуточках.

Вождь забрался на трибуну вовремя. Как раз закончилась смена. Толпа вышла за заводские ворота.

— Вы меня знаете, — начал вождь. — Я — лидер Консервативной партии Семаго Владимир Вольфрамович.

— Знаем, — кричали из толпы. Но кричали как-то вяло и настороженно.

— Вы спросите у меня, что я сумел сделать в политике? — кричал вождь. — Спросите у меня, что я сумел сделать в политике, и я вам отвечу.

— Действительно, что ты там делаешь? — заорали из толпы.

— Отвечаю. Я ни х… не успел сделать в политике.

Люди на митинге пришибленно замолчали. Кое у кого изо рта вывалились папиросы.

— Вы спросите меня, почему я не х… не сумел сделать? Отвечаю. Мне не дают ничего сделать. Не даете вы, — резко выдал Семаго. — Потому что вы не даете мне голоса на выборах. Без этих голосов я не смогу иметь фракцию в парламенте и не смогу бороться за ваши интересы. Вы ведь хотите жить в нормальной стране. Значит, голосуйте за человека, который никогда не спит. Мне не нужен сон. Я двадцать четыре часа готов носиться, чтобы вы жили в нормальной стране, ели нормальную пищу, нормально работали и нормально веселились. Но мне мешают. Всюду враги. Везде агенты вражеских разведок, предатели, пособники. Они плетут сети, в которые попадают доверчивые наши граждане.

Тут вождь убедительно описал картину масонского заговора, о котором не раз читал в свое время в брошюрах, продаваемых на выходах из метро. Напряжение нарастало, участники митинга наполнялись чувством справедливого гнева по отношению к неприятелям России. В момент наивысшего эмоционального кипения совершенно вовремя появилась милиция. Люди в форме стали объяснять, что митинг проводится без разрешения. Началась легкая потасовка. Поднялся шум, гвалт. Набежали бомжи, юродивые, таджики с малыми детьми. В общем, среда родная для вождя. Хозяева завода пришли последними и очень пожалели, что послушали кого-то и не пустили вождя на территорию. «Там бы мы хоть проконтролировали, — сказал директор главному акционеру. А здесь черт знает что…»

После криков «инвалида-то не толкайте» толпа обрела требуемую агрессивность. Призвав к мирному разрешению всех споров и к уважению органов правопорядка за их нелегкий и опасный труд, вождь сел в машину и под мощный рев митинга покинул поселок. Людей же растаскивали до двенадцати вечера. Они еще долго стояли, о чем-то спорили, ругались, пили водку, матерились, а кто-то покупал у цыган дурь.

Быстрые и впечатляющие митинги без всякой предварительной организации, кружение по стране на пароходах, машинах, маленьких самолетах и вертолетах, иногда даже на лошадях и, конечно, яркие выступления по телевидению принесли свои плоды. Вождя начали реально опасаться конкуренты.

Леша Берия заскочил в кабинет вождя взволнованный.

— Мне только что позвонила моя подруга с первого канала. Им поступило указание нас душить. До конца дня она должна дать свои предложения.

Семаго забегал по кабинету.

— Что, проснулись, демоны! Проспали, а теперь проснулись, маленькие мои. Это великая русская традиция — просыпаться, когда французы уже взяли Москву. Что будем делать, мой генерал?

— Пока они собираются показать какой-то фильм про Сталина, а до фильма пригласить какого-то ученого и провести беседу о диктатуре и экстремизме.

— Фильм про Сталина — очень хорошо. А вот ученый не нужен, — заключил вождь. — Слушай, а помнишь дурацкий фильм, который сняли о нас во время выборов в Черных Грязях? Там нас обручали по полной программе.

— Конечно, помню. Этот фильм еще показали в Израиле.

— Да-да-да…

— У меня есть копия с титрами на иврите.

— Отлично. Надо засунуть этот фильм на телевидение.

— Но нас там полощут по черной грязи. Да еще и приписывают антисемитизм.

— Отлично. Пусть страна узнает, кто в ней главный антисемит.

— Не знаю… Фильм совершенно отрицательный для нас, — пробубнил Леша Берия.

— Молодое поколение… Верите всему, что показывают в новостях. Верите, что «Колгейт» — лучшая паста в мире. А нас учили по-другому. Все, что ругают, — это хорошо. И те, кого ругают, — те за народ. И за таких, как мы, придет голосовать гораздо больше. Они-то и придут голосовать. Дети «Колгейта» и пепси проспят или пойдут на дискотеку.

— Какие будут ваши распоряжения? — прекратил дискуссию Леша. — Как вы скажете, так и сделаем.

— Постарайтесь фильм показать… и про Сталина фильм пусть покажут тоже. Станем, как говорится, в один ряд с основоположником практического социализма. Кстати, как зовут вашего агента на телецентре?

— Она не агент, просто знакомая, — несколько раздраженно сказал Леша, — ее зовут Лена, Лена Богатырева.

— Наверняка маленького роста, — заметил вождь.

— Да… совсем маленького.

— Я давно обратил внимание, что фамилии часто противоположны содержанию. Например, в детстве у меня был друг Рома Жирный. Но Рома никогда не был жирным. Наоборот, он был всегда худым. Его мама, тетя Соня Жирная, тоже на самом деле была худая. Рома очень любил мотоциклы. А разве можно растолстеть, если ты все время на мотоцикле и кушаешь всухомятку. Тетя Соня не любили готовить, она любила курить.

Леша Берия сделал, как указал вождь. Он отдал своей знакомой Лене кассету с фильмом. Лена перезвонила очень скоро.

— Все в порядке. Начальство идею одобряет, — сказала Лена, — но просят привести автора фильма.

— Где я его возьму? — ответил Леша. — Я его толком и не знаю. Видел пару раз.

— Найди. Наш Игорек — упрямый парень. Если что-то потребовал, уже не слезет.

— Ну где я его найду? Тем более быстро. И с ним еще надо договариваться. Вдруг он попросит денег.

— Может, тебе сойти за автора? — предложила Лена. — Постоишь, покиваешь. Самый простой выход. — Леша попытался отказаться от роли автора, но потом согласился, представив лицо вождя в случае провала операции «Фильм».

Лена завела Берию в большой кабинет в останкинском телецентре после долгого ожидания в приемной, где помимо них толпилось еще человек десять. Хозяин кабинета — «наш Игорек», как звала его Лена, — оказался человеком молодым и юрким. Он был одет в темный свитер и светлые вельветовые брюки. Носков Игорек не носил, зато носил темные замшевые туфли.

— Идея нравится, — с ходу закричал Игорек, — но должен посмотреть фильм сам. Принес кассету?

— Конечно, — скромно ответил Леша.

— Но не сейчас. Срочно улетаю в Киев, — заметался по кабинету Игорек. — Давай посмотрим у меня в машине по дороге в аэропорт. Поехали, времени нет. Лена, ты оставайся. Что делать, знаешь.

— Да-да, — ответила Лена.

Игорька у подъезда телецентра ждали несколько черных лимузинов. Леша оказался в одном из них — как он полагал, флагманском. Но он ошибся.

Игорек сел в другую машину. А с Лешей уселся толстый охранник, у которого почти не было шеи.

— А он к нам пересядет? — робко спросил Леша.

— У него разговор с человеком из администрации президента. В аэропорту к нему подойдешь.

В маленьком аэропорту для деловой авиации у трапа «Фалькона» Игорька тоже ожидали люди. Они совали какие-то бумаги, шептали на ухо слова и нервно качали головой. Игорек проскользнул на борт. Толстый охранник стал по одному запускать к нему просителей. Леша оказался последним и не успел сказать ни слова.

— Нет времени. Надо взлетать. Полетели со мной, — скомандовал Игорек.

У Берии не было шансов. Пришлось лететь. Но посмотреть фильм не получилось. Игорек лег на диван из белой кожи, накрылся пледиком и, пропустив рюмку коньяку, сладко задремал.

В Киеве начались приключения. Никто из команды Игорька не взял с собой паспорта. По служебным удостоверениям хохлы в свою чудо-страну пускать не хотели. Паспорт оказался только… у Леши по совершенной случайности. Игорек стал кошма-рить украинского пограничника с длинными усами, называя все фамилии, которые есть в учебниках новейшей истории. На пограничника это не действовало, ибо его образование, видно, ограничилось букварем и уставом. Игорек в истерике схватил Лешу за руку.

— Братуха, выручай. У нас через полчаса встреча с президентом Украины. Пока мы проломаем этих балбесов, пройдет час. Поезжай и встреться с президентом. Иначе будет скандал. Скажи, что ты ведущий политический аналитик телевидения. Я позвоню им, сообщу твою фамилию.

— Как это? — поразился Леша. — О чем я буду с ним говорить? А если раскроется, что я никакой не аналитик?

— Ничего не раскроется. Ничего никто не узнает. Поговори с ним о выборах. Скажи, что мы ожидаем от него влияния на украинскую диаспору. В таком духе…

У Леши опять не было шанса отказать. Стоя в предбаннике президентского кабинета, Берия с ужасом думал, что он скажет лидеру независимого государства. Но Игорек спас его. Он ворвался со своей бригадой в приемную точь-в-точь в момент, когда должна была начаться аудиенция.

Беседа получилась простой и душевной. Немного посмеялись над украинским пограничником, немного поругали выборы в России, слегка покритиковали американские фильмы и разошлись. Смысл встречи так и остался Леше непонятен. Впрочем, на то она и высокая политика, что не каждый мирянин ее может понять.

Вернувшись в самолет, Игорек приказал экипажу лететь в Питер. Летчики попытались объяснить, что так быстро маршрут поменять нельзя, но Игорек снова стал упоминать фамилии из учебников. Летчики дрогнули. Вскоре «Фалькон» взял курс на Питер. Леша подсел с кассетой к видеомагнитофону, расположенному рядом с диваном. Однако Игорек опередил:

— Задолбали меня эти дурацкие погранцы, эти великие пилоты… Как я устал со всеми бороться. Я спал сегодня два часа. Была презентация нового диска «Стрелок». «Стрелок» любишь?

— Слушать или…

Игорек заржал.

— Молодец. Люблю людей с юмором. Давай я расслаблюсь, потом поболтаем.

Игорек заснул, выпив свою дежурную рюмку. В Питере обошлось без приключений. Беседа с губернатором была спокойной, ровной. Впрочем, и тут Леша не понял высокий смысл встречи. Действительно, зачем приезжал Игорек? Может, послание было зашифровано в намеках и взглядах?

Покинув Смольный, Игорек направился в какой-то ресторан на ужин с бизнесменами, а Леша с командой поехали за город в баню, куда позже Игорек обещал подъехать. В бане был накрыт царский стол с поросятами и осетриной, а за столом в простынях сидели молодые девушки. Леша раздеваться не стал и есть не стал тоже. А вот толстый охранник без шеи, взбодрившись водочкой, залез в парилку, а потом отвел за угол одну сисястую девчонку. Сделав свое солдатское дело, охранник пустился агитировать Лешу.

— Ты чего… отдохни. Вставь кому-нибудь. Здесь есть хорошие… Он не скоро подъедет. А может, и вообще не приедет. Я два года у него работаю… Знаю.

Охранник как в воду глядел. Игорек позвонил на мобильный Леше и спросил:

— Вы где?

— В бане… Мы же вас ждем.

— Почему в бане? При чем тут баня? Мы взлетаем через десять минут. У меня еще в Москве встреча с голливудским продюсером. Срочно приезжайте. Мы вас ждать не будем.

Из бани неслись со скоростью света, включив все мигалки. В поту проскакали по трапу. Игорек храпел на своем белом кожаном диване. На обратном пути в Москву посмотреть кассету тоже не удалось.

В московском аэропорту наблюдалась знакомая картина. Скопление людей с папками и кассетами. Но у Леши теперь было весомое преимущество — толстый охранник, с которым они чуть не породнились через сисястую девку в питерской бане. Охранник затолкнул Лешу в лимузин шефа. В машине Игорек опять снял туфли и вытянул ноги. Леша почувствовал, что, возможно, это последний шанс.

— Посмотрим фильм, — сказал он.

Игорек скривился.

— Как вы меня достали! Что ты ко мне с этим фильмом привязался! Ну показывайте ваш фильм, я что, против? Я разве кому-то в чем-то когда-нибудь мешал? А вы меня задушили — посмотри фильм, посмотри фильм. Ты видишь, как я работаю. За день три перелета. Я буквально схожу с ума от нагрузок. Меня надо пожалеть, а меня все грузят. Привязались с этим фильмом. Я не могу смотреть все, что навязывают эти мастера культуры.

— Лена ждет вашего указания, — стараясь быть как можно спокойнее, произнес Берия.

— Ну позвони ей, скажи, что я разрешил.

— Я думаю, она хочет услышать ваш голос. Я для нее не авторитет.

— Все хотят услышать мой голос. Из-за этого я уже охрип. Все боятся принять на себя ответственность. Чистый совок. Тяжело расстаемся с прошлым.

Наконец, Игорек позвонил Лене и приказал ей поставить в эфир на завтра великолепный фильм, а заодно и фильм про Сталина. Леша выполнил задание вождя. При этом Игорек решил выбросить из программы популярную передачу «Утренняя почта». Фильмы поставили вместо нее. О такой удаче трудно было даже мечтать. Игорек пояснил это так:

— Ненавижу «Утреннюю почту». Дешевый музон. Моя дочка — ей тринадцать лет — говорит мне: «Папа, что за туфту ты показываешь?» Она нормальная девчонка, целый день слушает нормальную музыку — с наушниками ложится и просыпается. Порадую девчонку, скажу ей, что в эту субботу «Почты» не будет.

Но общение с Игорьком на этом не закончилось. Берия под давлением Игорька поехал на ночную встречу с голливудскими продюсерами. Американцы хотели снимать фильм про Сибирь, и им нужно было содействие. Но про Сибирь в ресторане речь не шла. Просто пили вино и рассказывали смешные истории. Леша не выдержал и начал потихоньку засыпать. Очнулся он от резкого крика:

— Пока я в «буре» гнил, ты с хозяином за руку здоровался.

За соседним столом сидели пять мужчин с обветренными лицами и татуировками на руках. Были при них и подвыпившие женщины. Одна из них почему-то сбрасывала в свою сумку ножи и вилки. Температура за столом, видно, была очень высокая. Один здоровый бугай вскочил и истерично завопил, обнаружив металлические зубы:

— Мама, я ухожу.

Он хотел схватить что-то в руку, но кроме тарелок ничего не было — вовремя попрятали колющие предметы. Началась бешеная возня с криками, визгами и звоном бьющегося стекла. Американцы дико испугались. А Игорек, наоборот, веселился.

— Вот что надо снимать. Вот как надо начинать фильм про Сибирь, — смеялся он.

Но Леше не было смешно. Он думал о том, как нелепо получить ножом в такой пьяной драке через несколько часов после встреч с президентом независимого государства и мэром огромного города. Слава богу, обошлось без крови, только соплями и слезами. Бабы растащили своих бывалых по углам, а американцы, снявшие много блокбастеров про сверхгероев, тут же героически убежали в гостиницу. Леша вернулся домой и рухнул на кровать после этого сумасшедшего дня.

Проснулся он днем от телефонного звонка. На проводе был Сокол.

— Там это… сейчас фильм по телику показали про нас. Шеф шумит. Требует подать в суд; короче, взялись за нас конкретно. Пацаны мне тут из разных городов маяки дают, мол, нас будут мочить. Ты-то видел?

— Не видел. Я спал, — ответил Леша.

— Короче, ты все проспал. Какой-то полковник пришел в штаб-квартиру, говорит, вечером будет у нас обыск. Он слышал от своих знакомых полковников.

— В общем, большой шум, — сказал Леша.

— Да ты че… Кипеж конкретный. Вилы… Мне мать оборвала телефон, говорит, не ходи никуда, а то в клетку попадешь.

Трубку у Сокола вырвал лично вождь.

— За что они нас так не любят, — закричал он, — что мы им сделали? Где мы перешли им дорогу?

В голосе Вольфрамовича присутствовала радость. Но чувствовал ее один лишь Леша. Остальные просто не понимали.

— Я требую суда, — кипел вождь. — Справедливого, честного суда. Пусть все увидят нашу чистоту, нашу девственную чистоту. Никого не убили, не ограбили, не обманули. Все делаем открыто, все явно. Ничего ни от кого не скрываем. В суд! Немедленно в суд!

В суд, однако, не пошли. Зато пошли вечером в баню, а наутро пошли на выборы. Вождя на избирательном участке встречало великое множество журналистов. Он им рассказал пару анекдотов, отчего они развеселились. Вождь тоже был в приподнятом настроении, улыбался шире обычного, хлопал по плечу мужчин, брал за руку женщин. Потом отобедал в тесной компании партийцев в тихом уютном ресторане, где владельцем был один из сочувствующих планам консерваторов. Соответственно, за стол не платили. Позволили себе и водочки выпить, и большие полтавские котлеты съесть.

Вечером » после закрытия участков партийцы дружно направились в Кремлевский дворец, где должны были оглашаться итоги выборов.

Банкетный зал дворца смотрелся празднично. Играл военный оркестр. У каждой партии был свой отдельный стол, уставленный традиционной кремлевской жратвой — красной и белой рыбой, канапе с икрой, нарезкой языка и колбас и, конечно, салатом оливье. За другими столами сидели артисты, журналисты, разные люди генеральского положения. На огромных табло светились названия партий, участвовавших в выборах.

Семаго со товарищи уселся за отведенный им стол и принялся метать канапе с икрой себе в рот. Леша Берия случайно отбился от своей делегации и бегал по огромному залу, разыскивая стол консерваторов. Неожиданно его схватил за плечо Игорек с телевидения. Рядом с Игорьком как всегда стояла группа страждущих.

— Что, не замечаешь? — закричал он Леше, заливаясь смехом. — Зазнался… Ну что, два процента получите?

Леша развел руками вместо ответа.

— Тут мне голову пробили твоим фильмом. Кричат, что это только добавило вам популярности. Аналитики хреновы… Я им сказал: «Если Семаго больше двух процентов соберет, то я съем свою шляпу…»

Леша чуть было не сказал какую-то гадость, но Игорек не дал ему паузы.

— Видишь, какая сегодня мощная тусовка. Весь мир транслирует. А кто придумал? А… А… Понятно, кто придумал. Это тебе не врать, что ты автор фильма. Обманывать бедного старика. Сказал бы сразу, что ты от Семаго. Я бы с тебя хоть денег содрал. А так мне об этом люди в погонах докладывают. Обмануть меня решили с Леной… Но мне наплевать. Ты меня знаешь. Я любого обхитрю и без трусов оставлю.

Берия молчал. К Игорьку подбежала какая-то блондинка и отвлекла его. Берия поплелся искать своих, долго ходил, пока не увидел вождя, подливающего себе шампанского.

— Мой дедушка, — рассказывал вождь, — умер еще в Гражданскую войну. Пошел в баню, вышел на мороз, простудился и умер. Бабушка пережила его надолго. Бабушки вообще более живучие, чем дедушки. Потому что бабушки доводят дедушек, и те бегут куда глаза глядят. Бегут, к примеру, в баню, получают там воспаление легких и умирают. А бабушки в баню не ходят, они часто вообще не моются, поэтому не болеют.

— Внимание, внимание, — объявили в зале. — Внимание на экраны. Передаем первые результаты.

На больших экранах замелькали цифры.

— Внимание, внимание, — заговорил диктор, — передаем предварительные результаты. Сахалинская область.

В зале установилась тишина.

— Первое место — Консервативная партия, сорок три процента избирателей, второе место — Демократическая альтернатива, десять процентов.

— Есть, — завизжал Вова Сокол и сделал баскетбольный прыжок вверх. — Есть. — Вова свалился на колени и застучал кулаками по паркету. — Есть. Мы их порвали… порвали, как дешевую шлюху. Шеф — молодец.

Вождь садистски улыбался.

— Рано радоваться, Сахалин — не вся Россия, — заметил Александр Михайлович Чеховский, — там вообще мало избирателей.

— Но это отличный результат, — парировал Конрад Карлович. — А вы всегда пытаетесь все обо-срать.

— Я в отличие от вас реалист, не лижу задницу начальству, — завелся Чеховский. — В России восемьдесят девять областей.

— Внимание, внимание, — раздался голос диктора. — Предварительные результаты по Амурской области. Первое место — Консервативная партия, пятьдесят один процент, второе место — Демократическая альтернатива, четырнадцать процентов.

— Йес, — заорал Вова Сокол и запрыгал вокруг стола. — Наливайте водки. Упьемся сегодня вусмерть.

— Что вы на это скажете, уважаемый? — торжествовал Конрад Карлович.

— На Дальнем Востоке живет мало людей, — отвечал Чеховский. — В больших городах Европейской части мы не победим, особенно в Москве и Питере.

— Хорошо, не победим. Но процентов двадцать соберем, — кричал Карлович.

Объявили результаты по Приморью. Консервативная партия снова оказалась на первом месте с большим отрывом. В зале началась настоящая паника. Кроме стола консерваторов, где Вова Сокол создавал праздничное движение. Всех словно ударило током. Люди вскакивали с мест, собирались группками, срочно звонили по телефону. Больше других носился Игорек. Как обычно в сопровождении группы товарищей. Игорек явно был невесел, а потом и вовсе ускакал из зала.

— Внимание, внимание, — раздался голос диктора. — В связи со сбоями в компьютерной системе поступление информации о выборах временно приостанавливается.

— Что за дела? — зарычал Сокол. — Козлы, что там они, одурели?

— Безобразие, — подхватил Карлович.

— Все, граждане, — сказал вождь, — вот именно теперь я хочу поздравить нас. Мы победили. Компьютерная система не зря дала сбой. Все. Они увидели провал. Они не знают, что делать. Перезваниваются сейчас. Но поздно.

— Да, суки, поздно, — воскликнул Вова, — мы им воткнули.

— Сейчас наступает самый трудный период в нашей жизни, — продолжал вождь. — Мы победили. И этого нам никто никогда не простит. Нас будут теперь преследовать и топтать, пока не убедятся, что мы не опасны. Мы должны проявить чудеса хитрости, чтобы обыграть целую систему. Ведь с этого момента все против нас: и коммунисты, и демократы, и чиновники. Проблемы начнутся с завтрашнего утра. Но у нас в запасе ночь. Разрешаю этой ночью все. Это наша ночь. Мы победили.

Вождь схватил за задницу пробегавшую официантку:

— Как тебя зовут?

— Катя, — испуганно ответила официантка.

— Чем у нас закончилось в прошлый раз, Катя? — воскликнул вождь. — Зачем ты меня выкинула сонного из своей квартиры? Ты же живешь на Речном?

— Нет, в Бирюлево…

— Неважно, я всегда путал районы Москвы. Из-за этого не могу быть мэром. Топографический кретинизм… Катя, ты едешь сегодня с нами, с победителями. Секса будет столько, сколько ты имела за всю свою предыдущую жизнь.

— Я на работе… — вяло отбивалась подавленная Катя. — Я вас не знаю.

— Я отменяю твою работу. Как лидер победившей партии завтра я назначу тебя директором кремлевской столовой. Ты лично будешь носить мне валованы с икрой.

— Свежей черной икрой, — облизнулся Вова Сокол.

— Да, еще ты будешь массировать мне пятки и возглавлять Министерство культуры. Вечером ноги жутко устают, нужен массаж. Заодно доложишь о состоянии дел в области культуры, про музеи мне расскажешь, про театры разные. Сейчас министр — лысый мужик, он меня раздражает, у него лысина потеет и блестит. И вообще, надо совмещать простые и сложные профессии. Чтобы министры не теряли голову, их надо одновременно использовать на простой работе. Например, мой массажист может быть министром труда, парикмахер — министром внутренних дел.

— Фу, мусор прическу испортит, — скривился Вова.

— Хорошо, не министром МВД, пусть будет председателем Центробанка. Полчаса, пока бреет и делает укладку, можно поговорить о курсе валют. Время же есть.

Официантка Катя стояла неподвижно, боясь помешать полету мысли.

— Я люблю, к примеру, чебуреки. Пусть мне их готовит прокурор, — рассуждал Семаго. — Возьмем какого-нибудь беглого узбека, который без паспорта носится. Узбеки отлично готовят. Заодно служит прокурором. Написал ему утром на салфетке фамилии. Днем он уже посадил, кого надо. Вечером пришел готовить чебуреки и доложил: «Против таких-то возбуждено уголовное дело, они арестованы, шансов у них нет». И накрывает на стол. Ладно, иди, Катя, отдыхай. Работа на нас потребует от тебя полного напряжения. Мы высосем у тебя все, — страшно сказал вождь.

Катя убежала. Взгляд вождя поймал знаменитого артиста — комика Мазанова.

— Иди-ка сюда, друг мой, — громко заявил Семаго.

— Вы мне? — отвечал Мазанов.

— Тебе, тебе. Видишь ли, приятель, нашему будущему режиму срочно потребуются политзаключенные. Причем не какие-то сумасшедшие диссиденты, которые десять лет не мыли голову и не брились, а солидные, холеные красавцы типа тебя.

Можно было ожидать, что Мазанов проявит свой любимый зрителями юмор и ответит красиво, но он вдруг занервничал и заверещал, будто его уже вяжут люди с Лубянки:

— Мы еще посмотрим! За нами тоже есть силы! Мы так просто не сдадимся!

— Господин Сокол, — отреагировал вождь, — запишите товарища в наш черный список под номером один.

— Не многовато ли ему будет… под номером один? Может, шестым поставим, — сказал Вова, брезгливо оглядывая Мазанова.

— Я сказал первым, значит первым. Нам нужны шумные аресты. Чтобы написали в западных газетах: «Консерваторы душат интеллигенцию».

— Внимание, передаем информацию об итогах голосования в Свердловской области, — возвестил диктор.

Публика примолкла в ожидании. Пробежало несколько минут. Экран был чистым.

— Уважаемые господа, — неуверенно сказал диктор. — К сожалению, мы не сможем объявить результаты из-за сбоя в работе компьютера.

— Что за чушь! Опять сбой в компьютере! — заревел Вова Сокол.

— Неожиданный поворот, — поднял брови Конрад Карлович.

Дальше все развивалось абсолютно хаотически. Люди бессмысленно передвигались, пили, курили. Какие-то болваны даже танцевали. Телекамеры удалились, экран потух, объявлений больше не делали. Леша Берия, изрядно подогретый, поймал телевизионную Лену — сподвижницу Игорька и что-то ей активно рассказывал. Проснулся Леша уже у себя на даче, оттого, что Лена толкала его в бок.

— Слышишь, только что передали, что вы выиграли выборы. Официально передали, — говорила она.

— Ну и что теперь делать? — спросонья отвечал Леша. — Застрелиться нам теперь? Ну, выиграли… Водички лучше принеси.