На последнем уроке Лина Петровна сказала :
Сидите тихо. Сейчас мы прочтём рассказ Чехова «Ванька», про Ваньку Жукова.
За партами задвигались и засмеялись. Многие обернулись назад и посмотрели туда, где, подперев голову кулаками в чернильных пятнах, сидел известный в классе отличник по замечаниям — Ваня Жуков.
— Про тебя, — хихикнув, ткнул его в бок Чижевский, сосед по парте и приятель по всяким затеям.
Тихо! Чижевский и Жуков . . — Лина Петровна строго посмотрела на мальчиков. Видно, она не находила ничего смешного в том, что за партой сидел Ваня Жуков. А через несколько минут и все в классе забыли о том, что рядом был настоящий Жуков, и, затихнув, слушали рассказ о Жукове, который тоже когда-то жил в Москве.
В трубах парового отопления некстати заныло, как это часто бывает зимой, когда школьное здание стараются натопить потеплее и в кочегарке не жалеют угля. Но никто сейчас не заметил нудного пения труб и далёкого металлического постукивания. Вскоре исчезла и Лина Петровна со своими большими очками, и доска за её спиной, а вместо них всем вдруг увиделся мальчик Ванька Жуков, который, стоя на коленях перед скамейкой, заржавленным пером выводил кривые строки письма своему дедушке.
Когда Лина Петровна дошла до того места, где Ванька жаловался деду на то, что хозяин бьёт его чем попало, а кормит только хлебом, а в обед кашей и вечером опять только хлебом, а спать почти совсем не даёт, и Ванька ради бога просил деда забрать его в деревню, — все в классе вздохнули, а Ваня Жуков за партой поднял с желобка вставочку и осторожно убрал её, чтобы она вдруг не покатилась... А потом все рассмеялись, увидев, до чего смешно шустрый старичок Константин Макарыч пугал и без того перепуганного зайца, когда они с Ванькой ходили в лес за ёлкой для господского праздника.
«Приезжай, милый дедушка... Христом богом молю, возьми меня назад. . . » — читала Лина Петровна, и всему классу до слёз хотелось, чтобы Ванин дед откликнулся на его просьбу и забрал его к себе.
И вот Ванька вложил лист в конверт, написал на нём : «На деревню дедушке Константину Макарычу» и, сбегав на улицу, опустил в ящик своё письмо без адреса.
Лина Петровна захлопнула книгу и сняла очки, но в классе было по-прежнему тихо. От тех, кто сидел за партами, медленно уплывал Ванька Жуков и свеча перед ним, которая, мерцая, отражалась в стекле, когда он вспоминал деревню.
— Ну, понравилось? — спросила Лина Петровна.
— Очень уж грустная. Прямо жалость. . . — вздохнули девочки на первой парте.
— Такое время было, — сказала Лина Петровна.
— Лина Петровна, это всё правда или придумано? — послышалось из крайнего ряда.
— Как вам сказать? Может быть, и правда. Таких мальчиков тогда в учении были тысячи, и редко кто из них жил у хозяина лучше. Чехову могли рассказать, или он сам видел этого Ваню.
Вот уж, право, не знаю, были ли они меж собой знакомы. Давно это написано. Видите, и письма тогда ещё на почтовых тройках по деревням развозили.
— А теперь авиапочтой, на вертолёте. Р-р-а-аз —и готово! — заявил Чижевский.
— Я бы этому хозяину! . . — крикнул кто-то с конца класса. Но тут в коридоре зазвенел звонок и Лина Петровна встала.
— До свидания, ребята! — сказала она. — Подумайте о том, что мы прочитали. В следующий раз побеседуем.
Уже на лестнице Чижевский толкнул Жукова и, убегая, крикнул: «Ванька Жуков — ученик сапожника! . .» Потом, в раздевалке, застёгиваясь не на ту пуговицу, опять: «Ванька Жуков, девятилетний мальчик, пошли! . . »
— Ладно, хватит, звонок! — Жуков ткнул приятеля в плечо портфелем, изрядно потрёпанным в потасовках, и пошёл к выходу.
На широченной, полной шумного движения улице они молча расстались. Чижевский, крутя портфелем, как булавой, зашагал к следующей парадной, а Жуков нырнул в подъезд и нажал кнопку вызова лифта.
В этот дом они переехали из маленькой комнатки в тесном московском переулке. Ваня хорошо помнил: там рядом с высокими домами стояли и такие, что им, наверное, сто лет было. На стенах даже буквы от старых вывесок сохранились. С закорючками какими-то, будто и не русские. Вот, может, в таком и жил Ванька Жуков. Чудак человек, такой штуки не мог сообразить, как адрес надо написать. . . А дедушка, может быть, думал, что ему хорошо у сапожника. Всё-таки этот Ванька Жуков не выходил из головы Жукова, который сейчас поднимался на лифте на пятый этаж нового здания.
Дома Ваня едва дождался, пока с работы вернулся отец. Не успел тот как следует намылить рук, как сын появился в ванной.
— Па-а-ап, ты писателя Антона Павловича Чехова читал?
— Ну ясно, читал; на что тебе?
— А, например, что читал, помнишь?
Алексей Иванович распрямился над раковиной и наморщил лоб.
— Ну, много разного. У нас и книга его есть. Там стоит.
— Толстая такая, большая!
Сын кинулся к этажерке, на полках которой стояли разные отцовские книги, и отыскал тяжёлый, как кирпич, том. С трудом высвободив его, перевернул обложку и увидел. . . В кресле сидел задумчивый человек со старинной бородкой и добрыми глазами смотрел на нынешнего Ваню Жукова. Так вот он какой — Чехов! И очки удивительные — велосипедиком, а к ним, будто чтобы не убежали, привязан шнурок.
Мать принесла и поставила на стол тарелку, до краёв наполненную дымящимся борщом. Отец отложил в сторону газету и стал есть.
— Па-а-ап, а ты про Ваньку Жукова читал?
— Это про тебя? Замечания в дневнике? Читал.
— Да нет. Я про другого. . .
— Про какого?
— Вот про этого.
Ваня отыскал рассказ в оглавлении, раскрыл книгу и положил перед отцом. Алексей Иванович отодвинул опустевшую тарелку и взял книгу. Мать принесла макароны с мясом, но он не торопился приняться за них.
— Дал бы отцу поесть. Не приставай с пустяками, —сказала мать.
— Никакие это не пустяки! Это Чехова сочинения.
Мать не стала спорить. Забрала пустую тарелку и вышла на кухню.
— Про мальчишку, — усмехнулся Алексей Иванович, положив книгу. — Как он на конверте «На деревню дедушке. . . » написал. В каком я ещё классе читал, а до сих пор помню.
— Это не про нашего деда? — тихо спросил сын.
— Почему про деда, откуда взял?
— Так ведь его Иваном звали. . . Ванька Жуков.
— Жуковых Иванов знаешь сколько. . , — Отец даже присвистнул. — Вот и ты — Ваня Жуков.
— Я в честь деда. Знаю. А ведь нашего деда, сам рассказывал, из деревни мальчиком в Москву привезли и в учение отдали.
— Верно, было. . . — Алексей Иванович перестал есть и внимательно посмотрел на сына, а затем приблизил к себе и тяжёлой крепкой рукой потрепал по круглой, коротко остриженной голове.
— Изобретатель ты. Придумал же. . . Дед твой по столярной части был, а тут сапожник, .
— Значит, не про него. А деда нашего тоже хозяин бил?
— Тогда почти все хозяева били. Считалось, — больше бить — умней станет.
— А разве правда?
— Вас теперь не бьют?
— Нет, что ты.
— Значит, учиться бы лучше должны, а некоторые ещё лодырничают. . Бывает?
Вместо ответа сын пожал плечами, что, вероятно, означало: «Не знаю, о ком идёт речь» — и продолжал :
— Па-а-ап, а дед наш грамотный был?
— Дед твой чудо-мастером славился. Из него бы кто хочешь получился. Да образованием не вышел. Всего два класса имел.
— А ты?
— Что я? Я — другое. . . Я при заводе в фабзавуче полный курс прошёл. Да я ведь, брат, уже весь при Советской власти вырос.
Алексей Иванович забрал газету и пошёл в другую комнату. Там он лёжа читал после обеда, а потом недолго спал. А на Ваню вдруг напало необычное состояние покоя. Он уселся у окна и, глядя на то, как покачивался за стеклом синий трос от телевизора, а в доме напротив, расцвечивая сумерки, то там, то тут зажигались огни, стал думать.
Немного позже в комнату, где было уже задремал отец, осторожно приоткрылась дверь и просунулась круглая голова :
— Па-а-ап, спишь?
— Сплю. Чего тебе? Или опять по секрету от матери дневник подписать?
— Нет. Дневник у меня в порядке. Я спросить хотел.
— Ну, что?
— Ты денег мне можешь дать?
— На кино?
— Не, на метро. Помнишь, во дворе, где мы раньше жили, домик деревянный стоял — окна ниже асфальта. А вдруг там эта самая хозяйская сапожная была? Может, писатель Антон Павлович Чехов в наш двор заглянул и всё увидел. Я бы завтра съездил, узнал бы, может быть, кто нибудь помнит про Ваньку?
— Э, придумал. — Алексей Иванович окончательно проснулся. — Спросить там, сынок, теперь про старое время некого. Домишко тот снесли. Да и нашего не найдёшь. На месте том большая улица проходит. Как-нибудь вместе съездим посмотрим.
Ваня вздохнул и, помолчав, спросил :
— Пап, а мог Антон Павлович Чехов потом, когда про Ванькино письмо узнал, позвать его и рассказать, как надо адрес дедушке написать?
— Мог, наверное. Почему нет? Человек он хороший был. Смотри-ка, Иван, ты один рассказ прочитал, а сколько вопросов! Ты бы побольше с книгой, а то лишь футбол во дворе да телевизор полный вечер.
Сын ничего не ответил, только вышел и старательно притворил за собой дверь. Потом он взял тетрадь по рисованию и карандаш, отыскал на полу резинку и сел за стол. Иногда находила на Ваню Жукова страсть к рисованию. Все говорили, что у него есть способности: и учительница рисования, и Лина Петровна. Беда—приходила эта страсть редко. Но уж когда приходила,— он предавался ей до самозабвения. Долго чёркал карандашом, тёр бумагу до дырок резинкой и при этом усиленно сопел носом. В такие минуты мать старалась ходить потише и, притворив дверь, не гремела посудой. Когда Ваня потом показывал ей рисунки, мать радовалась и говорила, что, если он не будет лениться, — обязательно отдаст его в художественную школу. И Ване самому казалось, что он уже больше никогда не будет ни лодырничать, ни озорничать. Но ведь кто не знает, как трудно сломать собственный характер! Ваня подвинул поближе книгу Чехова, взялся за карандаш и засопел носом.
Когда на следующей неделе Лина Петровна начала в классе опрос по рассказу Чехова «Ванька», на четвёртой парте с края выжидательно поднял руку Жуков.
— Что тебе, Ваня?
Жуков встал, покраснел так, как будто натворил что-то неладное, и, держа в руках тетрадь по рисованию, пошёл к столу учительницы.
— Вот, — начал он, хлебнув воздуха, и раскрыл тетрады — Я вам на память нарисовал.
На листе тетради был нарисован Ванька Жуков, который писал за столом на большом конверте. А напротив него, в кресле, сидел писатель Антон Павлович Чехов и, глядя на мальчика через пенсне со шнурком, показывал пальцем на конверт. Вверху было написано: «Ванька Жуков и А. П. Чехов». Лицо его Жуков срисовал с портрета в книге, так похоже срисовал, что Лина Петровна удивилась.
— Это он второе письмо дедушке пишет, — объяснил Жуков.
Лина Петровна улыбнулась и потрепала его по отрастающим волосам, как это делал отец дома. Затем она показала рисунок всему классу; и всем, как и Жукову, очень захотелось думать, что так и было, — Антон Павлович нашёл мальчика и объяснил ему, как надо писать адрес. Потому что Чехов был добрый и хороший человек и жалел детей.
Лина Петровна велела подписаться под рисунком, и Жуков написал: «Ваня Жуков» —и поставил номер щколы и год. И никто в классе не смеялся.