В конце 1994 года Оборин пригласил Гусятинскую сотрудничать в информационном бюллетене центра «ГендерДок» «Зеркало». Вместе они работали над тремя первыми номерами.
«Именно тогда, прикоснувшись к архиву Оборина, я поняла, – вспоминает Елена Гусятинская, – что очень важно собирать и систематизировать весь тот поток информации по проблемам гомосексуальности, который выливается на страницы общероссийской прессы и многочисленных гей-изданий, век существования которых все еще недолог».
Так как коллекция Оборина была вывезена за рубеж, Елена Гусятинская своим трудом преодолела ту библиографическую и архивную пропасть, которая оказалась на месте российского гей-движения в государственных библиотеках и архивах. Но целью Гусятинской было не просто сохранение информации. Она хотела сделать архив общедоступным, а для этого нужен был читальный зал. Первым местом, где расположился в 1995 году архив Гусятинской, стал офис «Треугольника». Однако грант ILGA, на который существовал «Треугольник», вскоре закончился, и архив вновь остался без помещения. Хотя за год публичной работы его фонды значительно пополнились, благодаря поступлениям от читателей из всех регионов России и зарубежья.
Попытки Елены Гусятинской найти новое помещение под свой некоммерческий проект успехом не увенчались. В частности, она обращалась за поддержкой в многочисленные развлекательные гей-заведения, но владельцев столичных гей-клубов ее идеи не заинтересовали.
Инициативу поддержали американские и французские друзья Гусятинской. В конце 1997 года на частные пожертвования была снята однокомнатная квартира, в которой разместились архив и библиотека. С этого времени здесь принимают посетителей каждый четверг, с перерывом на каникулы. Люди приходят почитать новые журналы для геев и лесбиянок, взять домой интересную книгу. Регулярно архив превращается в литературно-музыкальную гостиную, где звучат авторская песня, стихи, проза.
В 1997 году сложилась и группа единомышленников, которые координируют работу АЛГ. Это администратор Юлия Смирнова, библиограф Ольга Царева, издатель лесбийского журнала «Остров» Елена Цертлих, а также Анна Давыдова, Светлана Вольная, Ольга Герт, В.Письменный и другие.
Почти за десять лет существования архив сменил несколько съемных помещений и в конце концов вернулся в личную квартиру Елены Гусятинской.
В архиве перебывали десятки иностранных журналистов. О коллекции Гусятинской хорошо знают по обе стороны океана – в Америке, и в Европе. Работать с документами приезжают ученые из Франции и Германии, США и Нидерландов, других стран мира.
С недавних пор Елена Гусятинская стала желанным гостем на международных конференциях. Дважды она выступала с докладами по проблемам гомосексуализма в Марселе на Летнем Университете (2000, 2002). В зарубежных изданиях (Harvard Gay & Lesbian Review, Lesbia, ex Equo, Tetu) появлялись статьи об архиве и интервью с его хранительницей. Не пропускают сотрудники архива и акций российских лесбиянок.
Среди самых запоминающихся поездок – визит в Нидерланды на лесбийский фестиваль в ноябре 2004 года. Интерес голландских лесбиянок к деятельности АЛГ не случаен. Среди последних проектов Елены Гусятинской – «Антология лесбийской прозы». Идея издать эту книгу возникла в ответ на беззастенчивую эксплуатацию образов лесбиянок в современной «низкопробной литературе». Один из отобранных в антологию рассказов – «Мой сын» Юлии Смирновой – привлек внимание организаторов фестиваля и был переведен на голландский язык. Вместе с автором рассказа в фестивале приняли участие Елена Гусятинская (она рассказала о работе АЛГ), исполнительница русских романсов Елена Бирюк и журналистка из Барнаула Елена Гаврилова.
Ранее с помощью архива был издан роман Натальи Воронцовой-Юрьевой «Снег для Марины» (2000), ставший настоящим бестселлером лесбийской литературы начала ХХI века, и содействовал публикации исследования Сони Франеты «Розовые фламинго: Десять сибирских интервью» (2003). Книга Франеты в 2004 году вошла в десятку самых популярных среди геев и лесбиянок по результатам продаж в магазине Shop.Gay.Ru.
В последние годы поле деятельности для архива Гусятинской постоянно только расширяется. Особенно активизировалась издательская деятельность лесбиянок. На начало 2005 года вышло 4 номера альманаха «Лабрис», более 20 тетрадей журнала «Остров». А еще прошли три фестиваля лесбийской песни, организованные Еленой Боцман. Каждое событие находит отражение в архиве.
Но главная задача – сделать архив наиболее доступным, а для этого необходимо помещение, поиск которого не прекращается. Ведь количество постоянных посетителей, на которых заведены библиотечные формуляры, уже достигло 116 человек. «Но эту цифру стоит умножить на два, шутит – Юлия Смирнова, – так как за одним читателем, как правило, стоит семейная пара лесбиянок или геев».
«Материализованная боль…». Михаил Аникеев (14 июня 1947 года)
Михаил Аникеев вырос в простой московской рабоче-крестьянской семье. После школы окончил Институт иностранных языков Мориса Тереза, работал по специальности – преподавателем и переводчиком.
Свою нетрадиционную сексуальность Аникеев почувствовал в пятилетнем возрасте. Так что уже на пороге совершеннолетия в конце 1960-х годов Михаил легко влился в сокрытую от глаз обывателя «подпольную» гей-жизнь Москвы. «Я не ограничивал себя в желаниях и вел по отношению к потенциальным партнерам довольно агрессивно…», – рассказывает Михаил Аникеев. – «Но эти сексуальные приключения всегда сопровождал страх. Тем более что мой первый друг, с которым мы прожили несколько лет, отсидел в советской тюрьме по 121 статье. Он настолько был напуган и внутренне надломлен, что мы сексом занимались с оглядкой на плотно закрытые шторы окон московской квартиры… Настолько этот страх перед системой проник в его сознание, что, как только появилась возможность, он из страны уехал. Причем в довольно преклонном возрасте. «Знаешь, – говорил он мне уже после отмены 121 статьи, – меня во время секса не отпускает ощущение, что они снова придут…» Да и у меня до сих пор вид милиционера, который пытается войти в мой дом, вызывает ужас».
Участие Михаила Аникеева в гей-движении 1990-х началось, по его словам, с «материализации боли». С ранней юности он был полностью погружен в нелегальную жизнь московских гомосексуалов. Ослабление режима подтолкнуло его к тому, чтобы начать записывать свои впечатления о, как бы сейчас сказали, гейской субкультуре. Это произошло в конце 1980-х годов, когда Аникеев уехал из Москвы и обосновался в среднерусской деревне. Там в одну из морозных зим он сел за печатную машинку – так родился роман «Оплеуха». Первая книга об однополой любви современного российского автора-гея, вышедшая при его жизни. С «Оплеухи», изданной в 1996 году, в современной русской литературе начинается поток литературного творчества российских геев и лесбиянок. За книгой Аникеева последовали сочинения Дмитрия Лычева (1997) и Дмитрия Бушуева (1998), Александра Ильянена и Евгении Дебрянской...
Первоначально «Оплеуха», написанная еще во времена действия 121-й статьи, задумывалась как литературная мистификация – перевод романа некого иностранного автора. Именно поэтому местом действия «психологической драмы с эротической окраской» – такой жанровый подзаголовок выбрал Аникеев – стала ферма в неком условном англоговорящем государстве. А своеобразным ключом к повествованию – эпиграф: «Страна, где происходят описываемые события, находится в сердце автора».
Когда рукопись «Оплеухи» была закончена, автор отправился с ней к нескольким литературным экспертам, писателям-профессионалам. Их мнения о книге разделились. «Я услышал абсолютно взаимоисключающие отзывы, но главное, что меня удивило, – это их вполне серьезное отношение к моим литературным опытам. Они говорили об «Оплеухе» как о законченном тексте, одни сцены в котором удались мне лучше, а другие – несколько хуже. Вдохновленный таким заинтересованным восприятием, я решил опубликовать свой роман…»
Попытки пристроить рукопись в несколько гейских изданий – от «Темы» до «Риска» и «Арго» – не увенчались успехом. «Один из гей-издателей, который, кстати, прочел рукопись «Оплеухи» за один вечер отказал, – вспоминает Аникеев, – такой вот откровенной фразой: «Во всем, что мы печатаем, должна быть политика…». Этот ответ подтолкнул Михаила Аникеева самого заняться изданием своих текстов.
В 1993 году – после отмены 121-й статьи – появился первый номер «Партнер(Ши!)». Скромное (от 16 до 24 страниц) черно-белое издание с эротическими фотографиями, рассказами и объявлениями о знакомстве до 4 номера выходило как литературное приложение к газете «Импульс». Одноименное агентство «Импульс» под руководством Николая Сиволобова занималось профилактикой ВИЧ-инфекции. В создании «Партнер(Ши!)» принимал участие ныне покойный активист «Импульса», известный под псевдонимом Вит Владимиров. Он и стал главным редактором издания, а его учредителем – Михаил Аникеев. После того как у Аникеева и Владимирова возникли разногласия с Сиволобовым, «Партнер(Ша!)» также активно сотрудничала с антиспидовской организацией «Мы и Вы» Геннадия Крименского. Тема пропаганды безопасного секса оставалась на страницах издания одной из основных.
Окончание «ша!» в названии было, по признанию Аникеева, неким элементом «хабальства». И, действительно, своеобразная и присущая только гейской субкультуре интонация общения наличествует во всех издательских проектах Михаила Аникеева, за исключением, быть может, «изысканного» «Урануса».
В «Партнер(Ше!)» Аникеев полностью отказался от использования эротических фотографий зарубежных моделей. В номерах были представлены только русские парни, многие из которых не являлись гомосексуалами. Большинство фотографий сделаны самим Аникеевым, а модели найдены, так сказать, «в глубинке», – во время поездок редактора по отдаленным губерниям. В создании изобразительного ряда Аникееву помогла его прошлая профессия. Он имел опыт работы с фотографией, а также долгое время работал профессиональной моделью у модельера Славы Зайцева.
В 1994 году «Партнер(Ша!)» представляет собой довольно странный коктейль из рекламных объявлений, пропагандирующих безопасный однополый секс в форме различных шуток, частушек, прибауток и черно-белых эротических фотографий… Короткие гомоэротические рассказы непрофессиональных авторов соседствуют с фрагментами из Константина Кавафиса, Томаса Манна, бисексуальными частями «Метаморфоз» Апулея, биографическими материалами о жизни Фредди Меркьюри и Оскара Уайльда.
Постепенно издательский портфель Аникеева наполнялся материалами и иллюстрациями, поэтому было принято решение увеличить объем издания. В 1995 году выходит «строенная» (№ 10-11-12) тетрадь уже «спидпрофилактического, публицистического и литературно-художественного журнала». А в следующем номере (13-14), который появился в 1997 году и стал последним, исчезла двусмысленная приставка «ша».
В «строенном» номере печатаются главы из «Оплеухи» – романа, как пишут во внутренних издательских рецензиях, представляющего собой смесь «эротических сцен, грешащих натурализмом». К этому времени книгой Михаила Аникеева заинтересовалось крупное провинциальное издательство «Феникс» из Ростова-на-Дону. С автором был заключен договор, и первый экземпляр своей гомоэротической истории Аникеев получил в начале 1996 года на Московской международной книжной ярмарке. Изданная тиражом 10 000 экземпляров в серии «Лики любви» «Оплеуха» была полностью распродана менее чем за год. Но это была только первая часть романа, о продолжении которого автор думает до сих пор.
«Главное действующее лицо книги – работник фермы, гетеросексуал Фрэд, устремивший силы своего благородного сердца и крепкого тела на завоевание девушки своей мечты. Постепенно она становится объектом его эротических фантазий… Но Фрэд оказывается свидетелем ошеломляющей сцены: он видит, как молодой ветврач Фил, немой мальчик, избегающий шумных компаний, самозабвенно… слизывает… с дерева… остатки его утренних семяизвержений. Вожделение, с которыми Фил манипулировал с плодами его интимной жизни, вселило в душу Фрэда смятение…» Так довольно претенциозно пересказывалось содержание книги в предисловии, предварявшем публикацию глав из «Оплеухи» в «Партнер(Ше!)».
В 1995 году «Партнер(Ша!)» увеличилась в объеме не только за счет литературного материала, но и благодаря иллюстративному ряду. В журнале были опубликованы фотоработы авторов из российской провинции – некоего Владимира Тимофеева из Новокуйбышевска, своеобразного «энтузиаста» на ниве распространения гомоэротического фото в середине 1990-х годов, а также Олега Уральского из Челябинска. Эти фотографии могут вызвать сегодня лишь улыбку – обыкновенное домашнее мужское ню. Среди них, впрочем, выделялись работы самого Аникеева и фотографии журналиста Виталия Лазаренко.
В начале 1994 года началась работа над журналом «Уранус». С Михаилом Аникеевым связалась группа профессиональных издателей, которые хотели создать полноцветный гей-журнал на высоком полиграфическом уровне. Почему «Уранус»? Уранус – в переводе с древнегреческого – небо, голубое небо. УРАН – БОГ НЕБА. «Цель журнала «Уранус» – сделать достоянием широкой читательской аудитории поэтические и прозаические произведения, работы живописцев и фотохудожников, а также публицистические изыскания на темы, волнующие современное розово-голубое сообщество».
Единственный номер «Урануса» на 82 страницах вышел в конце 1995 года. До появления журнала «Квир» в 2003 году он оставался самым привлекательным издательским гей-проектом, – с точки зрения дизайна, полиграфии и содержания. В этом смысле единственный номер «Урануса» опередил такие разные гей-издания 1990-х годов, как «Риск» и «Арго».
Самой запоминающейся моделью «Урануса» стал гетеросексуальный парень, который работал продавцом в хозяйственном магазине в провинциальном Владимире. «Лопаты, какие-то тачки, и вдруг выходит парень, – вспоминает Михаил Аникеев, – и у него на голое тело одет какой-то обычный рабочий халат. Блондин, с голубыми глазами и такая фантастическая мраморная грудь… И через пять минут он мне уже позировал в какой-то каморке или раздевалке. Я даже не просил его раздеться. Позже он приехал в Москву, мы заплатили ему гонорар и сделали, на мой взгляд, одну из лучших первых эротических фотосессий с русской моделью для русского гей-журнала».
Из современных авторов в «Уранусе» были представлены Михаил Аникеев и прозаик Евгений Попов с рассказом «Водоем». Все остальное – проверенная временем классика: от науки и философии в трудах Мастерса и Джонсона, из русских – Василия Розанова («Загадка Гоголя»), до художественной литературы разных эпох, направлений и жанров – Петроний, фон Захер-Мазох, Жан Поль Сартр, Станислав Лем. Неожиданно прозвучала и статья Михаила Аникеева «В Содоме не было содомского греха». Это, а также несколько других исследований Аникеева – результат его интереса к «бескрайней, бездонной, захватывающей» теме «гомосексуальность и православие».
Был почти подготовлен и второй номер «Урануса». Но он так и не появился, в частности, из-за возникших разногласий между редактором и издателями.
Михаил Аникеев вернулся в провинцию, в деревню. Экономический кризис 1998 года сделал невозможным продолжение выхода «Партнера». Остались долги, о которых, впрочем, хорошие друзья не напоминают…
«Это я, гейка!..». Евгения Дебрянская (10 июня 1953 года)
Евгения Дебрянская пришла в гей-движение с политическим опытом за плечами, со своей историей сопротивления власти, начавшейся в середине 1980-х годов, когда только зарождался Демократический Союз – первая альтернативная коммунистам структура в СССР. Впрочем, Дебрянская находилась почти в физической оппозиции власти едва ли не с момента своего рождения…
Она появилась на свет в советском лагере, где ее мама отбывала срок за кражу – «Тогда еще были смешанные зоны: мужские и женские. И мама успела там зачать меня…» Но это была – верит Евгения – не случайная связь с целью вырываться из лагеря, родив ребенка. Во всем этом присутствует какая-то невероятная предопределенность.
«Цель их встречи – чрезвычайно проста, ничего оригинального – зачатие меня, но путь друг к другу они проделали долгий. Мой отец – потомственный дворянин – оказался в лагере понятно почему. Мама – чрезвычайно интересная женщина, молодая, темпераментная и жизнелюбивая, – оказавшаяся в лагере по глупости (вот ведь судьба!), не могла не обратить на себя внимание отца. Отец был намного старше матери…»
Женечка росла в Екатеринбурге. Природное упрямство словно подсказывало ей все, что ждет в жизни. Так, Дебрянскую исключили из комсомола из-за неявки на коммунистический ленинский субботник в самом начале 1970-х. Из школы она «вылетела» с такой характеристикой, что ее «социальный вектор притормозил навсегда».
В 17 лет Евгения бежала из дома, решив, что «жить, как живут мама с бабушкой, не будет никогда». С тех пор в вольном плавании она чувствовала себя необыкновенно комфортно, за исключением, возможно, нескольких случаев откровенного протеста. Вроде сольного выхода на Красную площадь осенью 1989 года после отказа в итальянской визе. Впрочем, и тогда спецраспределитель не оставил никаких новых впечатлений, в отличие от Рима и Нью-Йорка, куда осенью 1990-го Евгения Дебрянская и Роман Калинин были приглашены как первые открытые гомосексуалы в России.
Дебрянская почти не вспоминает о своей жизни до встречи с Александром Дугиным. Иногда даже сомневаешься, что она где-то была, жила. Первый брак – «скорее дань традиции» («я жила в провинциальном городе и комплексовала…»). Второй – гражданский союз с философом Александром Дугиным – «совершенно сознательный» («отца своего второго ребенка я и сейчас очень люблю - как человека…).
Дугин для Дебрянской – то «редкое исключение, которое по своей глубине и ужасу вполне сравнимо с мистическим опытом, то есть очень близко к нему приближенно». «О! Александр! Брат мой…» – восклицает Евгения, обращая свой взгляд назад. Но что их связывало, кроме общего сына?..
«Мы не имели никаких общих политических взглядов. Мы об этом вообще никогда не говорили. …Александр источал смертельный яд. Александр, блестящий юноша, на десять лет моложе меня, появился в моей жизни, чтобы разрушить ее и увлечь в мир сновидений, где всякое может случиться. В принципе, я была готова к подобной встрече и ничего меньшего не ждала. Ведь горизонтальный брак был мне уже известен прежде нашей встречи, но он не относился к мистическому переживанию».
В конце 1980-х группа философа Дугина вливается в радикальный национал-патриотический фронт «Память». Дугин стал главным идеологическим центром «Памяти»: будущий лидер Русского национального единства Александр Баркашов тогда только лишь слушал его лекции.
«Забавное время. Жестокое, пьяное, интересное, – говорит Дебрянская, – в этом месте моя судьба дала резкий крен: я стала популярной, но сначала стала популярной моя квартира». Речь идет об однокомнатной хрушевке на улице Рычагова в Москве, ее в 1986 году Дебрянская приспособила для собраний единомышленников. Здесь собиралась группа «Доверие» и прошел радикальный политический семинар «Демократия и гуманизм», на нем была выработана идеологическая платформа «Демократического Союза». Его лидером чуть позже стала Валерия Новодворская. Пресс-конференция, на которой было объявлено о создании «ДС», состоялась в той же женечкиной хрущевке в мае 1988 года. Тогда же среди своих гостей Дебрянская впервые увидела Владимира Жириновского. Он запомнился тем, что выступал против создания «партии», предлагая назвать «ДС» «общественной организацией». Но к нему не прислушались… Все понимали, что речь идет именно о «создании первой легальной оппозиционной партии в России, с вполне внятной антикоммунистической программой».
Все в ту же хрушевку на Рычагова в конце 1989 года пришел молодой человек и попросил организовать пресс-конференцию по проблемам бесправного положения в СССР гомосексуалов. Это был Роман Калинин. На пресс-конференции нужно было представить какие-то печатные материалы. Так был создан первый номер «Темы», основу которой из-за отсутствия «своих» статей, составили переводы из западных газет.
Пресс-конференция состоялась-таки в феврале 1990 года в двухкомнатной квартире на Пролетарке. Успех, если судить по количеству иностранных журналистов, в несколько раз превзошел прежнее мероприятии на Рычагова. Из будущих российских гей-активистов на пресс-конференции Дебрянская запомнила Романа Калинина, Дмитрия Кузьмина и Влада Ортанова. «Журналистов – тьма. Ни одного – советского. Уже после, как отклик на западные СМИ об этой пресс-конференции – разгромные статьи в советских газетах. После этой пресс-конференции мы с Ромой и «прославились»… Мы были первыми… Нравится это кому-то или нет – но это простой исторический факт…»
Они, действительно, были первыми. То есть первой была Евгения Дебрянская. В августе 1989 года она выехала в Европу для участия в международной правозащитной конференции. В визе сначала отказали, но потом все-таки отпустили – «под давлением многочисленных демонстраций Транснациональной радикальной партии Италии у стен советского посольства в Риме».
«Конечно, оказаться после совка в Вечном городе – это нечто. Да и сама международная правозащитная конференция… А шикарные обеды в фешенебельных ресторанах после голодной и нищей Москвы. А магазины, полные шмоток. Кстати, меня там итальянцы впервые прилично одели и надарили кучу шмотья для друзей в далекой Москве. Там я познакомилась с Чиччолиной, живыми транссексуалами (я их впервые в жизни видела) и Аликом Гинзбургом, приехавшим специально из Парижа»
Спустя три месяца в повторный визе в Рим Дебрянской отказали. Сольная акция протеста на Красной площади завершилась спецраспредилителем.
В начале лета 1990 года Дебрянская объявила о создании Либертарианской партии. В ее программу, наряду с политическими требованиями, вошли вопросы декриминализации проституции, легализации легких наркотиков и отмены уголовной статьи за гомосексуализм. Съезд партии превратился в шумное событие с юмором, стебом, эпатажными акциями в центре Москвы. Либертарианцы демонстрировали обществу главное: мы – несоветские – красивые, эмоциональные, свободные люди. Естественно, совковая пресса сразу же навесила на либертарианцев ярлыки наркоманов, проституток и педерастов. Но, вспоминает Дебрянская, «мы, конечно, на все плевать хотели: устраивали эпатажные демонстрации, выпускали скандальные декларации… Да и сами мы были людьми эпатажными – любили покутить, постебаться». Костяк партии составляли в то время Дмитрий Волчек, Роман Калинин, Андрей Бабицкий и Александр Денисов. В самом гей-движении такой стиль поведения не у всех находил поддержку. Впрочем, существует вполне справедливое мнение, что на самом деле никакого гей-движения в 1990-х годах не было – были Евгения Дебрянская и Роман Калинин. Дистанцироваться от них и что-то сделать самостоятельно смог разве что Влад Ортанов со своими издательскими проектами «РИСК» и «АРГО».
После дружественного визита к итальянским трансрадикалам Дебрянская вместе с Романом Калининым отправилась в США по приглашению американских гей-лидеров. Первых открытых русских геев в конце 1990 года провезли через всю страну. «Радио и телеэфиры. Куча встреч и знакомств. Лестные деловые предложения. Супер-турне. Нью-Йорк, Чикаго, Бостон, Вашингтон, Лос-Анджелес. Контракт с книжным издательством. Было от чего потерять голову. Я провела в Америке около четырех месяцев, – рассказывает Дебрянская. – Очень тосковала по России… я всегда сильно тоскую по России и не люблю надолго уезжать из дома…»
Из Америке, кроме впечатлений, Дебрянская привезла идею создания единой организации сексуальных меньшинств. Весной 1991 года на конференции в Москве было объявлено о создании Московской ассоциации сексуальных меньшинств. Однако АСМ просуществовала недолго. Так называемое умеренное крыло, представленное Владом Ортановым и Константином Евгеньевым (псевдоним Дмитрия Кузьмина), отказалось участвовать в организации сразу же после выхода второго номера «Темы» Романа Калинина. На месте АСМ в Москве стал действовать Московский Союз лесбиянок и гомосексуалистов (МСЛГ), который возглавили Дебрянская и Калинин.
Важным этапом в развитии гей-сообщества России могло стать создание летом 1993 года «Треугольника». При полном аншлаге в московском Доме кино прошла конференция, на которой было объявлено о создании общероссийской организации геев и лесбиянок. Но власти отказались зарегистрировать это движение. Дебрянская прошла два суда, но они не поддержали требования геев и лесбиянок.
«Осенью 1993 года жизнь меня прижала…», – говорит Дебрянская в одном из интервью. Возвращаясь с Курского вокзала, где она торговала газетами, Женя попала под обстрел у осажденного Белого Дома, в котором обосновался мятежный Верховный Совет России во главе с Хасбулатовым и Руцким. «Такой случился шок, что меня в момент как ветром сдуло из общественно-политической возни».
О том, в каком направлении ее сдуло, Женя не рассказывает. Вроде бы она некоторое время жила в Сан-Франциско «на средства американских геев и лесбиянок». Там она, кстати, с удовольствием отдалась писательству. Лет шестнадцать она пробовала себя в литературе… И вот результат – первая книга «Уроки плавания» (1999). Но снедаемая тоской по России, «по полю, где маленькая белая церковь видна вдалеке», Евгения вернулась в Москву. И уже 17 ноября 1995 года информационное агентство Има-Пресс сообщило: лидер общественного центра геев, лесбиянок и бисексуалов «Треугольник» Дебрянская заявила, что «Треугольник» собирается блокироваться с Национал-большевистской партией Эдуарда Лимонова.
А в 1996 году Евгения Дебрянская затевает свой маленький лесби-бизнес в «Трех обезьянах». Вечеринки популярного лесби-клуба «DYKE» шесть лет проходили на Трубной площади 4. «Это были действительно первые цивилизованные встречи девчонок в первом «нашем» замечательном гей клубе Москвы…». Позже «DYKE» ненадолго переехал на Таганку, а в 2002 году на Тверской в центре Москвы открылись уютные «12 Вольт» – заведение, где каждый, вне зависимости от сексуальной ориентации, чувствует себя свободно.
В 2002 году в издательстве «Колонна» вышла вторая книга Евгении «Нежная агрессия паутины», закрепив за Дебрянской репутацию «дерзкого автора, который не всем нравится».
5 июня 2002 года были закончены съемки документального фильма «Алкоголь и душа», представленного на нескольких кинофестивалях. Режиссер ленты – Евгения Дебрянская: «Алкоголь я прочитала до конца, как увлекательную книгу. Узнала его с неистовством, до последней точки, до белой горячки…»
Дебрянская в начале 2000-х – это уже знак, символ прошлого российского гей-движения, которого, как утверждает сама Евгения, никогда не было. Были Дебрянская и Калинин – до отмены 121-й статьи… Впрочем, после ее отмены публичной «гейкой» из первых открытых геев в России осталась одна Дебрянская. И хотя Дебра – так называют ее «свои» – давно мечтает оставить клубный бизнес детям, уехать в Тибет и писать книги, она по-прежнему, не задумываясь, комментирует все приступы гомофобии во власти и в СМИ. …Потому что больше некому.
«…Сам полюбил – расплачивайся сам». Ольга Краузе (12 марта 1953)
Ольга Краузе родилась в Ленинграде и воспитывалась в семье советских инженеров. В самом начале 1960-х окончила национальную украинскую школу в Днепропетровске. Школа, а еще «улица и коридор», признается Краузе, стали ее первыми и главными университетами. Там она впервые поняла, что выделяется среди подружек чем-то особенным.
«Я все время прикидывалась мальчиком, я скорее даже была «трансвеститом». Например, приходила в школу в брюках, быстренько забегала в гардероб или спортивный зал и переодевалась в форменное платье. Так и ходила по школе. Тогда же с этим строго было. Потом переодевалась и на улицу выходила в брюках».
…И все время влюблялась: в детском саду – в воспитательниц, в учительниц – в школе. Сознательное понимание своей сексуальной «странности» пришло гораздо позже – в 25 лет. До того времени – полное неведение и одиночество. Разве только какие-то отвлеченные представления о Древней Греции.
В конце 1970-х Краузе познакомилась со скрытой от глаз «советских людей нового типа» субкультурой геев и лесбиянок. К этому времени Ольга вернулась в родной Ленинград, где работала по специальности – художником-оформителем. «В 1978 году я попала во все эти компании. Между Москвой и Питером мы крутились. Дальше уже пошла активная жизнь, участие в подполье, во взаимопомощи. Очень хорошо помню, как мы устраивали фиктивные браки с геями, когда их было нужно спасать от статьи».
Дыхание горбачевской перестройки и падение СССР вывели гей-лесби-движение на поверхность. С начала 1990-х Ольга Краузе начинает работу в общественных организациях. У нее был второй членский билет «Крыльев», ассоциации защиты прав геев и лесбиянок в Петербурге. Первый – у бессменного лидера ассоциации профессора Кухарского.
Появлявшиеся в России гей-лесби-группы концентрировались в основном на проблемах геев – советские законы карали только за анальный секс между мужчинами. Но со временем лесбиянки стали создавать параллельные союзы.
В начале 1990-х Ольга Краузе стала президентом «Клуба независимых женщин» Санкт-Петербурга. Совместно с «Крыльями» она создала одну из первых служб знакомств для геев и лесбиянок. В итоге появилась большая адресная база по всему бывшему Советскому Союзу, которую, к сожалению, пришлось уничтожить – «были набеги на мою хату».
В 1990-е начинается финансирование российского гей-движения из-за рубежа. Но гранты, вспоминает Краузе, частенько уходили на «выпивание водочки в парадниках». «Когда я понимала, что начинается очередная пьянка, то разворачивалась и уходила…» И наконец ушла с мыслью создать союз, в основе которого мог быть интерес к творчеству, например, слову или авторской песне.
Стихи Ольги Краузе появились в одном из альманахов писателей-маринистов в середине 1980-х годов. Все это время она активно общалась с неформальной литературной средой Питера и Москвы.
А первые литературные опыты были еще в юности. Друг отца, композитор и инженер Борис Потемкин, автор нескольких хитов Эдиты Пьехи, звезды советской эстрады 1960-1970-х годов, создал в Доме народного творчества клуб песни. Туда и пришла Ольга Краузе. С тех пор она с гитарой неразлучна.
Своими учителями в поэзии Краузе называет Виктора Соснору и Александра Кушнера, а еще Татьяну Голушко и Нору Егорскую. Ее литературным наставником был Семен Ботвинник. «Поскольку море было моей стихией, я пришла в литобъединение при ДК моряков. Выбрала именно Семена Ботвинника, потому что строчки из его стихотворения были созвучны моим внутренним ощущениям…
В этом городе, не верящем слезам,
Есть женщина. Она слезам не верит.
Она тебя холодным взглядом смерит.
Сам полюбил – расплачивайся сам.
В 1996 году группа питерских лесбиянок объединяется в творческий союз «Лабрис». В него вошел костяк участников организации «Сафо», которой некоторое время руководила Раиса Таирова. Финансирование работы «Лабриса» шло из Германии и оставалось под контролем «грантодателей». А курировала деятельность «Лабриса», став его первым лидером, – Ольга Краузе.
Внимание Краузе привлекла и издательская деятельность питерских лесбиянок. Она поддерживала отношения с Валей Катагановой, работавшей над альманахом «Посиделки» (выходил при гендер-центре). Не без участия Краузе состоялся журнал «Гей, славяне!», идея которого принадлежит искусствоведу Ольге Жук. Два номера «хорошего культурологического журнала» на несколько лет опередили свое время. Эротики в нем не было, поэтому он, к сожалению, не пользовался широкой популярностью. Однако финансирование журнала осуществлялось с расчетом на то, что издание сможет выйти на самоокупаемость. Этого не произошло из-за проблем с распространением. Ольга Краузе лично обходила книжные магазины и лавки Петербурга, отстаивая право на появление «…Славян» на книжных полках. Ей везде отказывали. И только директора «Дома книги» удалось уговорить поставить журнала на продажу – правда, в отделе медицины. Так «Гей, славяне!» оказались рядом с сексологическими работами профессора Игоря Кона.
В конце 1990-х Ольга Краузе ненадолго оставляет творчество и общественную работу. «Были личные проблемы, кризисы и прочее проблемы – я легла на дно…» Возвращение к активной творческой деятельности началось с концерта в клубе «Триэль», который устроила израильская подруга Ольги. И тогда вновь другие таланты откликнулись на ее талант. Ольга Краузе продолжила свою творческую жизнь вместе с питерским клубом «Лестница» и московским «Лабрисом», издающим одноименный литературный альманах.
Своим ярким творчеством Ольга Краузе своеобразным образом соединяет ранние лесбийские союзы Москвы и Петербурга, которые никогда особенно не дружили. «Это как в басне Крылова про рака, лебедя и щуку, – рассуждает Ольга об отношениях среди «лидеров» современных лесбиянок. – Но вот была Валя Курская – она среди первых организовывала в Москве вечеринки. Близки они мне были или нет, неважно. Но человек старался, работал для других. И благодарность ей огромная. И пусть мы будем все – разные существовать рядом…»
Но, тем не менее, сегодняшние лесбиянки кажутся Краузе менее дружелюбными. «Мы тогда дружнее были. Нас объединяло то, что могли любого в психушку спрятать. А мы, если кто-нибудь залетал по статье, скидывались на адвоката. Из Москвы в Питер ездили друг к другу в гости. Устраивали шикарные квартирники. А какие у нас роскошные концерты с трансвеститами были. Я уже не говорю об огромной традиции авторской песни. Ведь все лучшее из того, что сейчас на эстрадной сцене и в рок-тусовках, вышло из нашего подполья…»
«За равноправие гомосексуалов». Владислав Ортанов (16 января 1953)
«В конце 1980-х началась демократизация страны, – вспоминает Владислав Ортанов, – но по отношению к сексуальной жизни человека, и особенно однополому сексу, общество по-прежнему оставалось во власти стереотипов. Тем временем назрела необходимость декриминализации однополого секса и отмены 121-й статьи, а для этого нужно было направить общественное мнение в сторону терпимости по отношению к гомосексуалам».
В 1989 году Владислав Ортанов, Константин Евгеньев (псевдоним Дмитрия Кузьмина) и Алексей Зубов подписали обращение, которое Ортанов лично отнес в популярную газету «СПИД-Инфо». Вероятно, письмо троих, изданное огромным тиражом в массовой газете, стало первой публикацией от имени геев в российской прессе. И хотя никаких официальных откликов на обращение не последовало, статью заметили…
Первый номер газеты «Тема», который вышел в декабре 1989, делали два человека – Владислав Ортанов и Роман Калинин. Одну из статей написала также Анна Ветрова. По советской традиции было принято, что газета всегда является органом некой организации. Поэтому несколько человек в 1989 году придумали для издания «Темы» Ассоциацию сексуальных меньшинств, надеясь, что со временем АСМ сможет стать реальной силой. Идею АСМ подсказала Евгения Дебрянская, одна из лидеров российского отделения Транснациональной радикальной партии. Дебрянская не вошла в АСМ, но всячески поддерживала начинания членов ассоциации. От имени АСМ были проведены и несколько пресс-конференций, посвященных преследованию гомосексуалов в СССР. Их активно освещали крупнейшие мировые информационные агентства.
Владислав Ортанов оставался редактором второго и третьего номеров «Темы». «Мы разошлись с Романом после третьего номера, когда я увидел основные материалы, которые предлагались в четвертый выпуск газеты. Да, у нас были определенные разногласия, но их суть сегодня мне не кажется столь важной, – говорит Ортанов. – К тому времени уже собралась группа людей, которые придумали новое гей-издание – журнал «Риск».
Что же касается АСМ, то это неформальное объединение прекратило свою деятельность. Роман Калинин зарегистрировал газету «Тема» на свое имя и вместе с Евгенией Дебрянской занялся проектом так называемой Либертарианской партии.
Пилотный номер «Риска» появился в декабре 1990 года. На него было получено много хороших отзывов – и от читателей, и от участников гей-движения того времени. Поэтому продолжение напрашивалось само собой, его ждали. В начале 1991 года группа людей из восьми человек зарегистрировала в Моссовете «Риск» как периодический журнал для геев и лесбиянок, и он стал выходить регулярно.
«Риск» под редакцией Владислава Ортанова был первым изданием журнального типа для русских геев. Кроме новостей российского и международного гей-движения, в нем публиковались литературные произведения профессиональных авторов. Специальные рубрики были посвящены юридическим вопросам (напомним, что 121-я статья еще не была отменена), сексуальному здоровью и пропаганде безопасного секса, а завершали номер объявления о знакомстве.
«Риск» – это и литературный, и информационный, и публицистический, и развлекательный журнал. Так как других гей-изданий подобного рода тогда не было, мы старались сделать его универсальным, – рассказывает Владислав Ортанов, – и максимально охватить все темы и проблемы, которые могли быть интересны гомосексуалам в то время…»
Вокруг журнала вскоре собралась группа единомышленников и авторов. Среди первых известных в СССР и за его пределами людей, которые не побоялись сотрудничать с «Риском», был выдающийся ученый Игорь Кон. Большое интервью с ним было опубликовано в одном из первых номеров. Среди писателей, чьи произведения появились на страницах издания, – Любовь Зиновьева, Ярослав Могутин и популярный в начале 1990-х автор гей-рассказов Сергей Вервольф.
Всего, начиная с 1990 года, вышло 11 (7 тетрадей, если учитывать сдвоенные номера) «Рисков» под редакцией Владислава Ортанова. За это время объем издания увеличился – с 24 до 48 страниц. А с 1994 года, когда Владислав Ортанов передал права на издание «Риска» Дмитрию Кузьмину, журнал превратился в «альманах с сильным литературным уклоном», последний (4-й) номер которого вышел в 2002 году.
Оставаясь редактором и издателем «Риска», Ортанов продолжал заниматься общественной деятельностью. Во многом благодаря публикациям «Риска» впервые в российской истории человек, осужденный по 121-й статье, был признан «узником совести» международной правозащитной организацией Amnesty International. Речь о Владимире Миронове, судебный процесс над которым освещал журнал.
В 1995 году, когда в России был создан как международный проект центр «Треугольник», который собрал все действующие гей- и лесби-группы Москвы, Владислав Ортанов некоторое время возглавлял этот центр. В совет «Треугольника» вошли все гей- и лесби-лидеры столичных организаций. Это был «западный пилотный проект организации, которая бы занималась защитой прав гомосексуалов в России и распространением информации».
В 1994 году был зарегистрирован журнал «Арго» (его название условно расшифровывается как Ассоциация за равноправие гомосексуалов), который, по словам Владислава Ортанова, стал «первым эротическим журналом для геев». «Все, что было в «Риске», перешло в «Арго», – отмечает Ортанов, – плюс добавилась еще и эротика».
Одной из причин издания нового журнала стали претензии властей к «Риску». В начале 1993 года Владислава Ортанова вызвали в Управление по средствам массовой информации, чиновники намекнули ему на формально существующую 121-ю статью УК и сообщили, что, по их мнению, журнал «Риск» содержит элементы эротики, поэтому он не может продаваться нигде, кроме специально отведенных мест. Элементами эротики в журнале были признаны «веселые рассказы» и полуобнаженные фотографии юношей. «Нас поставили перед фактом, – вспоминает редактор «Риска», – либо нас закрывают, либо мы должны полностью сменить концепцию издания». Судиться с российскими бюрократами в условиях все еще действующих карательных статьей УК РФ Ортанов счел бессмысленным. Тем более что чиновники, по своим понятиям, демонстрировали верх либерализма. Они говорили: «Мы не против издания «Риска», просто перерегистрируйте его как эротическое издание…»
Ортанов предпочел другой путь. Он передал «Риск» Дмитрию Кузьмину, и теперь эротики, «заметной для чиновника», там не было, а ТОО «Арго-Риск» стало издавать иллюстрированный эротический литературно-публицистический и рекламный журнал для геев «Арго». Всего было издано пять журналов, последний – в 1997 году.
Поскольку журнал фактически выходил один раз в год, большое место в нем занимали обзоры (рубрики «Калейдоскоп», «Новости голубой планеты», «Кино, голубое и розовое»), подготовленные на основе зарубежной гей-прессы. Основная часть «Арго» – «эротическое чтиво» (Сергей Вервольф, Вадим Калинин, Дмитрий Лычев и несколько переводных авторов, среди которых – Трип Вандерфорд), а также публикации по самым разным проблемам гомосексуалов на всем пространстве бывшего Советского Союза.
На страницах «Арго» были представлены и эротические фотосессии с участием русских парней в рубрике «Первые шаги фотостудии журнала «Арго».
Интерес российских геев к зарубежным поездкам подтолкнул Ортанова к созданию в 1995 году туристического агентства «Арго-Риск», которое предлагало гей-туры в Прагу, Испанию, Грецию и другие страны. Особенностям гей-туризма в Германии, Испании, Чехии и Болгарии посвящены и несколько репортажей в «Арго», написанных русскими туристами.
Причиной закрытия «Арго» стал крупнейший финансовый кризис, случившийся в России в августе 1998 года. ТОО «Арго-Риск» потеряло все средства и влезло в долги из-за резкого роста курса доллара.
Журналы «Риск» и «Арго» оказались востребованными в регионах России. Многие их активные подписчики сами начали заниматься правозащитной деятельностью. Это, по словам Владислава Ортанова, основатели московского центра «ГендерДок-М», который продолжает работать в Молдове, Алексей Виноградов из Твери, а также лидеры гей-организаций в Казахстане, Белоруссии и Украине.
Почти во всех гей-проектах Владислава Ортанова принимал участие его любимый друг, с которым они вместе уже 18 лет. И сегодня Владислав Ортанов продолжает внимательно следить за гей-жизнью России и высказывать свое отношение по многим проблемам, в частности, в Интернете.
Звезда без футляра. Борис Моисеев (4 марта 1954)
Борис Моисеев – эпоха в эстрадном искусстве постсоветского пространства. Его творчество, его неизменный успех – всегда на взлете, без провалов и падений, символизирует разрушение коммунистической империи. Он – как первый и самый запоминающийся глоток свободы, запечатлен в умах миллионов граждан бывшего Советского Союза в своей неистовой песенной и танцевальной экспрессии. Именно так – «Экспрессия» – называлось танцевальное трио, созданное Моисеевым в 1978 году в Каунасе. Позже, в конце 1980-х – начале 1990-х годов, его музыкальный азарт на сером советском телеэкране словно перебивал и обгонял темп заставки официозной программы «Время». В «Экспрессии» был слышен подлинный ритм нового времени, а Борис Моисеев стал дерзким художником, способным предугадать и воплотить в танце яркое будущее без границ. «Свобода – это знак, символ моего характера, моей жизни, того постоянного стремления к независимости, которое с самого детства подстегивало меня и определило очень многое в моей судьбе».
Покорение эстрадного олимпа началось для Бориса Моисеева с Литвы. Прибалтика на закате Советского Союза была небольшим островком ограниченного либерализма в творчестве. В Каунас Моисеев приехал в 1975 году. Он только что ушел из Харьковского театра оперы и балета, в котором начал служить на ставке простого артиста после окончания Минского хореографического училища. Борис учился в классе балерины Младинской, танцевавшей в свое время на одной сцене с Анной Павловой. Подающий надежды воспитанник особенно преуспел в классическом танце, хотя его неукротимо тянуло к танцевальным экспериментам на эстраде…
Борис родился в 1954 году в тюрьме белорусского города Мозырь, где его мама, политзаключенная, отбывала наказание среди тысяч таких же советских граждан, единственная вина которых была в неосторожных высказываниях о советской власти и КПСС. Рассуждая об андрогинном образе певца, многие любят вспоминать, что она ждала девочку. Но появилась, вспоминает Борис «легендарные слова» мамы, – «девка с яйцами…»
Семья Моисеевых жила в маленьком «еврейском гетто» в Могилеве. Своего отца, который, очевидно, был одним из тюремных надзирателей, Борис не знал. Мама воспитывала его и двух старших сводных братьев одна. Он был поздним (матушка родила, когда ей было 39 лет), но желанным и любимым ребенком, который весьма отличался характером от братьев. Болезненно воспринимал самую незначительную несправедливость по отношению к себе. Наказания и обиды, нанесенные товарищами, закрывали мир вокруг черными тучами трагедии.
Борис был довольно слабеньким мальчиком. Он не интересовался дворовыми играми и спортом. Беспокоясь о здоровье сына, мама отдала его в танцевальный кружок. И танец полностью завладел вниманием подростка. Но занятий в кружке ему было явно недостаточно. Он постоянно упражнялся дома, а еще устраивал концерты для соседей во дворе.
Судьба Бориса после школы была предрешена – парень сложил свои немногочисленные вещи в чемоданчик и уехал в Минск поступать в хореографическое училище. После училища – Харьковский театр. Там он встретил незабываемую любовь… Привязанность к танцору-латышу, с «огромными глазами, чистыми и красивыми» артист назовет «изнасилованием души». Хотя первое гомоэротическое увлечение произошло гораздо раньше – лет в двенадцать. Это было свидание на скамейке в городском саду Могилева, первый поцелуй в сумраке вечера… – с юношей. «Я разрешил себе получить поцелуй, но чтобы его никто не увидел».
Вслед за обворожительным латышом Борис уезжает из Харькова в Прибалтику, чтобы быть ближе к возлюбленному. Там он вскоре встретит двух женщин, которые определят его личную и творческую жизнь на много лет вперед. Одна – это та, что в 1976 году родит ему сына – Амадеуса, а вторая – «девушка в ресторане с сумасшедшим порывом в глазах», восходящая звезда советской эстрады Алла Пугачева…
К концу 1970-х годов Моисеев становится главным балетмейстером Государственного ансамбля Литовской ССР «Тримитос» и создает трио «Экспрессия». Он ставит несколько номеров, из которых уже можно составить яркую концертную программу. Встреча с Аллой Пугачевой состоялась в 1980 году в одном из шоу популярного курортного городка Юрмала. Тогда Пугачева начинала активно сотрудничать с Раймондом Паулсом, самым ярким и последним советским хит-мейкером. Паулс надеялся, что Моисеев будет работать с Лаймой Вайкуле, известной в то время только на прибалтийской сцене. Но, не раздумывая, Борис отдал предпочтение Алле – от нее поступило предложение о сотрудничестве в ее новой концертной программе.
В 1981 году в Олимпийской деревне прошли гастроли «Тримитаса». Звезда в пространстве Литовской республики, в столице он был никому неизвестным прибалтом, к которому к тому же привязался слушок: «гомосексуалист – раз, еврей – два…».
Премьерой «Экспрессии» в составе коллектива Аллы Пугачевой стало участие в концертной программе «Пришла и говорю!» Андрогинный образ танцовщика шокировал чиновников из Министерства культуры, потребовавших убрать со сцены «ЭТО». Но авторитет звезды позволил Пугачевой отстоять «Экспрессию» – сошлись на том, что Моисеев отрастит бородку, а, следовательно, приобретет более мужественный вид. Интересно, что с уже более внушительной моисеевской бородой в середине 1980-х на советском телевидении будет записан танцевальный клип «Экспрессии» – редкий пример современного танца, которым на ЦТ СССР любили завершать единственную официальную музыкальную программу в легком жанре – «Утреннюю почту» по выходным.
Танцевальное трио сопровождало победоносное шествие звезды советской эстрады на многочисленных международных фестивалях. Шоу продолжалось на лучших концертных площадках мира и Советского Союза в течение почти десяти лет. Творческие планы разошлись в 1987 году перед гастрольной поездкой в Индию. Моисеев, руководивший новым балетом Пугачевой – «Рециталом», был отстранен от гастролей по требованию спецслужб. Артист ушел из коллектива Пугачевой и задумался о собственном шоу.
С 1987 по 1989 год «Экспрессия» работала на лучших клубных площадках США, Франции, Израиля. Европейская телепремьера трио состоялась в эфире шоу «Рафаэлла Кара представляет» на телевидении «RAI-2» (Италия). Работа Моисеева, танцора и хореографа, пришлась по душе продюсерам телеканала. Коллектив русского танцора отработал в эфире популярной программы два сезона. В Милане он познакомился с Рудольфом Нуриевым и вскоре оказался среди его друзей. Отношения не были близкими, но Борис особенно сдружился с одним из последних русских любовников великого танцора.
Европейский успех подтолкнул Бориса Моисеева к мысли о покорении Америки. И в 1990 году он стал главным режиссером-постановщиком муниципального театра в Новом Орлеане (штат). Но все же отсутствие артиста в России было, скорее, вынужденным. К тому времени политическая ситуация в стране стала резко меняться. Развалился СССР, бывшие республики обрели свободу. В России перестали преследовать инакомыслящих. Интеллигенция и правозащитники требовали отмены статей, карающий за «добровольный гомосексуализм».
В 1991 году Борис Моисеев принял решение вернуться в Россию. Это был, как и многое другое в жизни артиста, смелый и решительный шаг. Молодая постсоветская эстрада ушла далеко вперед, на сцене властвовали певцы-однодневки и безликие группы, бесстыдно копировавшие стилистику популярных мировых групп. К тому же общество находилось во власти спидофобии. В околомузыкальной тусовке обсуждалось появление Моисеева в окружении Нуреева, слухи о болезни которого все усиливались. Некоторые не даже подавали руки похудевшему и измотанному переездами Борису.
Именно тогда Моисеев дал несколько скандальных интервью, в которых признался в своей гомосексуальности. Самой откровенной оказалась беседа артиста с журналистом и открытым геем Ярославом Могутиным. Моисеев, раскрыв множество подробностей своей интимной жизни, радикально разобрался с комсомольскими функционерами, от которых еще недавно зависело его творческое и личное будущее. Более всего публике и бывшим партийным боссам не понравилась фраза о «грязных концах комсомольцев». В оригинале она выглядела так: «Я вспоминаю конец 70-х... Эти коммунисты и комсомольцы водили танцоров в бани и хотели иметь с нами секс. Их страшно тянуло на все это! И мы, молодые мальчики, играли в их игры. Мы сосали грязные концы этих старых мудаков – престарелых комсомольцев! Нас заставляли это делать, нас запугивали…» Откровенность артиста вызвала шок у публики и ненависть у вчерашних власть имущих – ведь они продолжали занимать высокие посты в уже «демократическом» руководстве страны. Мало того, Борис едва не устроил камин-аут для тех музыкантов, которые тщательно скрывали свою гомосексуальность от публики. В интервью он стал называть имена исполнителей и названия «неблагодарных» своему бывшему протеже музыкальных коллективов.
В творчестве Борис Моисеев, в это время фигуровавший в артистической среде под именем Берта, делает ставку на эпатаж и гомосексуальность. Но у шокирующих заявлений и яркого провоцирующего имиджа оказываются совершенно благие намерения – они должны снять любые табу с публичных проявлений гомосексуальности. «У меня есть одна цель, – настаивает Борис, – чтобы натуралы нас любили. Любили – это не значит «имели» - нет! Чтобы принимали нас как нормальных людей. О'кей? Как супернормальных! Чтобы никто не делал нам конфуз, душевную боль. Это моя главная цель как художника. Я – проповедник, который говорит людям: «Не плюйте в голубых! Они – нормальные люди!»
В 1992 году на страницах самой тиражной газеты бывшего Советского Союза «Аргументы и Факты» он сделал «coming out» – вышел из чулана и почти сразу представил первый большой шоу-проект – «Борис Моисеев и его леди». Одним из самых эффектных номеров стало исполнение композиции «Эгоист» в гробу, установленном на сцене. Это был символический ответ тем, кто отказался от бывшего друга. На сцене творилось невероятное – двадцать смен костюмов, декорации, свет, пиротехника!
В 1993 году состоялась премьера концертной программы «Боря М. плюс Бони М» с участием вечно-популярной в России группы, следом – «Шоу продолжается – памяти Фредди Меркьюри». Эта программа, признанная лучшим шоу года, была удостоена Российской национальной музыкальной премии «Овация».
1994 год увенчался «Капризом Бориса Моисеева». 1995-й – эпатирующей публику феерией «Дитя Порока». Продолжая тему, в 1996 он ставит потрясающий спектакль-исповедь «Падший ангел». Большая концертная программа на основе этих шоу была представлена на сценах Германии, Испании, Израиля и в 1998 году пользовалась огромным успехом у русскоязычного зрителя на Бродвее – «Beacon Theatre»
Шоу 1999 года «Просто Щелкунчик», посвященное двадцатипятилетию творческой деятельности, остается, по мнению музыкальных критиков, самым удачным у артиста, хотя с тех пор на суд зрителя были представлены и спектакль «Не отрекаюсь» (2000), и «народная драма» «Чужой» (2002).
С начала 1990-х Борис Моисеев – непревзойденный мастер легкого жанра, который «на два-три месяца поднимает певца в хит-парадах». Однако Борис добивается этого с завидным постоянством. Его песни становятся хитами, уходящими в вечность через народный фольклор, анекдоты и мифологемы времени.
Нужно сказать, что не все российские гомосексуалы оценили смелый жест артиста, когда он первым среди эстрадных певцов перестал скрывать свою гомосексуальность. Гей-движение в России с начала 1990-х годов носит в основном неформальный характер. Существенное место в нем занимает зависть и подчеркнутая ревность, сильно распространенная в замкнутом кругу российских гомосексуалов. И в гей-среде до сих пор существует мнение о том, что яркий андрогинный образ артиста, его первые эпатажные шаги на сцене формируют у обывателя предвзятое мнение о российских гомосексуалах в целом. Это так называемое «умеренное» крыло предпочитает договариваться с властью и, как правило, использует такие соглашения в целях личного обогащения… Моисеев, как кажется некоторым, не оценил деятельности немногочисленных гей-лидеров по отмене 121-й статьи УК. «Этой статьи для меня никогда не существовало, потому что я всегда оставался свободным человеком и делал то, что хотел», – сказал артист журналисту и поэту Ярославу Могутину в дни отмены средневековых норм российского законодательства. И, действительно, один Моисеев сделал для социализации гомосексуальности в России гораздо больше, чем все вместе взятые гей-организации.
С начала 2000-х годов, когда консервативные круги стали активно использовать гомофобную риторику, концертная деятельность Бориса Моисеева находится под постоянным давлением реакционных кругов. С 2001 года его гастроли в российских городах проходят под усиливающийся шум религиозных фанатиков, делающих громкие заявления с требованием запретить «пропаганду гомосексуализма» и возобновить преследование гомосексуалов в России. Летом 2004 года Борис Моисеев обратился за разъяснениями к главе федерального агентства по культуре и кинематографии Михаилу Швыдкому. По словам певца, решения властей о запрете концертов, а также стихийные митинги, санкционированные местными администрациями, наносят не только ущерб имиджу артисту, но и направлены против общественности, нарушают статьи Конституции России и международной Конвенции о защите прав и свобод человека. После получасовой беседы Михаил Швыдкой заверил Бориса Моисеева, что будет лично контролировать ситуацию при подобных инцидентах. Однако скандалы не утихают по всей России.
Борис Моисеев тем временем продолжает активную концертную деятельность. Гомофобные акции не мешают аншлагу на его шоу. «Я верю, что принцип гомофобии в обществе пройдет, – говорит Моисеев, – но обострение этого заболевания не помешает появлению новых гениев, таких, как Рудольф Нуреев, например».
Творческие интересы Бориса Моисеева давно вышли за пределы эстрадного искусства. Он с увлечением снимается в кино, делает собственное шоу на телевидении, пишет книгу о своей жизни. Он хочет быть самим собой и как верующий человек надеется, что будет услышан не только поклонниками, которые понимают, о какой тайне – любви – он говорит своим творчеством. Но одновременно артист, взошедший на самый олимп российской эстрады, знает, что «люди, воспитанные в нашей стране, привыкли к унижению и террору над личностью…»
«Мне кажется, что, несмотря на отмену 121–й статьи, – говорит Моисеев в интервью газете «Известия» спустя десять лет после указа Бориса Ельцина, – дискриминация была, есть и будет. Я сам постоянно сталкиваюсь с кривыми взглядами, хотя я человек с такой толстой кожей, что «пробить» меня сложно. Но, к сожалению, люди гомосексуальной ориентации иногда не в силах постоять за себя, они всего и вся боятся: говорить, любить, стесняются своих чувств. Это их горе, и с этим ничего нельзя сделать до тех пор, пока общество будет смотреть на них как на прокаженных полулюдей».
«Революция выстрела лифчика». Сергей Зарубин и его Лора Колли (23 мая 1956)
В русской клубной культуре конца XX века нет более экстравагантной и запоминающейся травести, чем Лора Колли. Она «училась искусству любви на кривых улочках Шанхая и Гонконга, а шлифовала и оттачивала его в родовых поместьях близ Лондона и Суссекса». «Боже! – восклицает Лора. – Кто только не клялся мне в вечной любви! Альберт Эйнштейн целый час играл мне на скрипке и читал наизусть Шекспира, чтоб я согласилась стать его женой, и очень расстроился, когда я сказала «нет». «Don't worry Alby, – бросила я ему уходя, – все в мире относительно». На следующее утро из газет я узнала: он открыл теорию относительности…»
Действительно, в этом мире все относительно, но есть некоторые – с высоты человеческого века – незыблемые величины. В стремительно меняющемся клубном мире Москвы такой величиной стала травести Лора Колли, созданная силой творческого воображения заслуженного артиста России Сергея Зарубина.
Сергей Зарубин – донской казак, родился и вырос в Ростове-на-Дону. Его родители, отец – майор Советской армии и мама – ученый микробиолог, вопреки своим абсолютно нетеатральным профессиям когда-то мечтали быть актерами. Возможно, именно поэтому они с особой радостью воспринимали попытки лицедейства, которыми отмечено самое раннее детство Сергея. Тем более что окна их квартиры выходили прямо на ростовский театр оперетты. «Но даже если бы не было этих внешних примет, – рассказывает Сергей Зарубин, – я уверен, что все равно стал бы актером. Мое актерство, как мне кажется, точно предопределено – это словно некая реинкарнация…»
Впрочем, ни оперетта, ни драматический театр не произвели на юного Сергея такого впечатления, как «Лебединое озеро» Чайковского и «Болеро» Равеля в театре Ташкента, на родине матери – «это был театр на все сто процентов». Единственное, что поразило подростка в драматическом театре – это способность перевоплощения: оказалось, что одного из отъявленных хулиганов на сцене тюза представляла женщина.
После школы Зарубин сразу попал в театр юного зрителя… – рабочим сцены. Это стало продолжение школы – он узнал театр изнутри…
Первая попытка поступить в Ленинградский государственный институт театра, музыки и кинематографии закончилась провалом, и Сергей выбрал один из факультетов Ростовского педагогического института. В начале 1970-х было модно объединять специальности, Зарубин стал студентом отделения истории и английского языка. Вторая попытка штурма ленинградской актерской альма-матер, осуществленная спустя два года, увенчалась успехом. А последующая служба в армии стала для Зарубина настоящей практикой. В ансамбле внутренних войск была собрана мощная команда специалистов всех направлений – балетмейстеры и музыканты с консерваторским образованием, актеры из лучших театральных вузов страны. «Мы делали программы, – вспоминает Сергей Зарубин, – в которых армейская тема была только в первой песне «Служу во внутренних войсках», а дальше начиналась настоящая эстрада высокого уровня».
Именно там, в Ансамбле песни и пляски внутренних войск СССР, впервые вышла на сцену Лора Колли. А если быть точнее, премьера клубной дивы состоялась еще на институтских театральных подмостках. Тогда Сергей Зарубин сделал эксцентричную пародию на цыганку, в чертах которой уже угадывалась будущая Лора, с ног сшибающая клубную публику. К тому же, она – цыганка, представленная Зарубиным, – пела, а Лора клубный народ все-таки щадит, а потому злоупотребляет все больше разговорным жанром. Так вот, в ансамбле внутреннего значения цыганка стала центром «развернутой вокально-хореографической картины», которая была представлена сначала собратьям по оружию из ГДР, а потом по многим советским зонам. Зэки, в отличие от начальства, наблюдали за выступлением резвой цыганочки с тюремных крыш и передавали ей трогательные письма и подарки, не подозревая, что жгучая красавица – всего лишь образ, мастерски созданный актером Сергеем Зарубиным.
Последнее очень важно и для успеха Лоры Колли как травести на клубной сцене России в начале 1990 года. Актерский талант Зарубина во многом позволил сохранить особое восприятие этого персонажа у публики и в конце 1990-х, когда репутация нового жанра была испорчена костюмированной самодеятельностью тех, для кого женское платье на сцене, – всего лишь реализация собственных сексуальных комплексов.
Впрочем, и перед актером, работающим в жанре травести, как считает Сергей Зарубин, есть множество ловушек, которые удается обойти не каждому. «Просто залезть в пошлость, скатиться к, извините, «жопному», скабрезному юмору – сиськи поправить, чулок подтянуть, – откровенничает Зарубин, – это, конечно, вызовет дикий гогот в зале, но что дальше? Какая низость должна последовать за этими гнусными перлами…» За удачным травести-образом непременно должна быть какая-то основа, тип женщины, который можно встретить в жизни. Для Лоры Колли такой реальной сестрой стала уверенная в себе цыганская мадонна – эдакая, по словам Зарубина, оторва, способная на самые противоположные чувства и эмоции – от нежной грусти до стервозного коварства…
Наиболее профессиональными актерскими работами в жанре травести Сергей Зарубин называет образ бразильской тетушки, созданный Александром Калягиным в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя!», и администраторшу из гостиницы Аркадия Райкина. «Это высший пилотаж…» На эти образцы Зарубин ориентировался, и у него получилось… Тем более, что рядом был сам Аркадий Райкин, за потрясающей работой которого Сергей мог наблюдать в театре «Сатирикон», где он служит с 1983 года. 10 мая, через день после дембеля, Сергей Зарубин явился на репетицию в «Сатирикон», и его тут же ввели в спектакль «Лица». В этот театр Зарубин попал благодаря поддержке Константина Райкина, по просьбе отца отбиравшего талантливых молодых ребят в театр. «Во время службы я частенько приходил в институт, и однажды мне сказали, что Костя Райкин набирает молодежь к папе в театр. Мой приятель-однокурсник болтался без дела, и я предложил ему показаться с номером. Показали, и Костя сказал мне: «Вы останьтесь, а остальные свободны».
«Очень много в смысле актерского мастерства дала мне работа с Аркадием Райкиным. Он мало объяснял актеру, но много показывал – и главное, принцип, те рецепты, которые проверены временем. Благодаря Райкину, я понял, что такое шутка – как она строится на сцене, как из обычного текста, подкладывая под него второй визуальный, интонационный план, можно, так сказать, выжать юмор. Все это пригодилось мне не только как актеру, а в моей будущей активной деятельности в качестве балетмейстера или, я бы сказал точнее, режиссера по пластике».
Так сложилось, что в «Сатириконе» Зарубин не сыграл много ролей. Это бывает у актеров, но, тем не менее, он остался верен театру, и звездный час настал, когда в театр пришел Роман Виктюк и показал Райкину пьесу «Служанки» (1988).
«Роман Виктюк, – говорит Зарубин, – дал мне ощущение того, что есть я нас сцене. То, что видит зритель, и то, что переживает сам актер, часто не совпадает. Секрет того, как преодолеть эту разноголосицу чувств и впечатлений, я раскрыл в работе рядом с Виктюком».
В конце 1980-х годов Сергей Зарубин и его коллега Андрей Смирнов, ныне покойный, представили на театральных капустниках травести-дуэт «Сестры Колибри». А до этого фрагмент совместного номера Зарубин в качестве шутки показал на одной из театральных вечеринок. Импровизация публике понравилась, и друзья потребовали продолжения, которое последовало на Новый год, а потом и на… 8 марта. Так Лора Колли стала завсегдатаем театральных междусобойчиков, пока к услугам набирающей популярность травести ни обратился Владимир Ворошилов, автор и ведущий одного из самых популярных в СССР и России телешоу – интеллектуальной игры «Что? Где? Когда?» Идея Ворошилова заключалась в создании шоу-двойников – Лайза Минелли, Элтон Джон, Майкл Джексон… Но этот проект вскоре столкнулся с проблемой отсутствия профессионалов, обладающих внешним сходством со звездами. И тогда Сергей Зарубин предложил Ворошилову посмотреть программу «Сестер Колибри».
Летом 1990-го года сестры вышли в эфир суперпопулярной программы. Специально для музыкальных пауз в исполнении «Сестер Колибри» была построена летняя площадка шоу «Что? Где? Когда?». Загадочную пару привозили к самому эфиру, так что о реальных персонажах никто не догадывался. И только в последней день летней сессии игр клуба экстравагантная пара сняла парики.
Мегапопулярное шоу сделало травести-персонаж Сергея Зарубина известным на всем пространстве Советского Союза.
Первые клубы, которые открылись в Москве в начале 1990-х, с удовольствием приглашали на свои подмостки новоявленную звезду. Это были небольшие музыкальные номера, а заговорила Лора на сцене клуба «Три обезьяны» в 1994 году в программе «Кабаре Лоры Колли». С тех пор Лора остается своеобразной визитной карточкой этого развлекательного заведения.
Впрочем, Сергей Зарубин как профессионал давно не разделяет сценическую и клубную площадки. Кстати, и в клубах, и в театрах он активно работает в качестве балетмейстера. В 1990-е годы он вместе с несколькими режиссерами поставил такие спектакли, как «Багдадский вор», «Мнимый больной», «Голый король», «Хозяйка гостиницы». И это только на сцене «Сатирикона», а были еще совместные работы с Людмилой Гурченко, два спектакля на сцене театра имени Вахтангова («За двумя зайцами», «Левша»), три постановки в театре Рубена Симонова и несколько антреприз…
Ну и, конечно, Лора Колли, героиня российской клубной сцены, готовится к более масштабным работам, чем те, что она может позволить себе на клубных подмостках. «Взять хотя бы эту пресловутую сексуальную революцию? – вспоминает Лора. – Скажу, не хвастая, что я была тем выстрелом крейсера «Аврора», с которого и началась революция. А выстрел произошел во время моего выступления в парижском «Лидо», еще где-то в двадцатых годах. Это лопнул мой лифчик…» С того самого времени Лора Колли ждала своего героя и, возможно, дождалась. Она наконец нашла своего Генри Миллера и в самое ближайшее время надеется представить широкой публике сценическую сагу о своей жизни.
«…На западе нет вопроса – кто ты и что ты, – говорит Сергей Зарубин, – там в клубы приходят работать обыкновенные геи, им нравится клеить ногти, брить ноги и руки, чтобы быть похожими на женщину. В этом есть какая-то патология. Для меня Лора Колли – возможность проявить себя в профессии. Сексуальная ориентация здесь совершенно ни причем. Просто иногда актеры, когда у них нет ролей, начинают заниматься режиссурой, писать книги. А я сделал Лору Колли и стал работать, думаю, довольно успешно в качестве балетмейстера…»
Лора Колли – эта эстрада высокого уровня. Не удивительно, что такой уникальный конферанс имел в России конца 1990-х – начале 2000-х годов огромный успех далеко за пределами гей-клубов, в которых он начинался во всем мире. Во многом благодаря усилиям актера Сергея Зарубина в России все произошло иначе. Решившись выступить на клубных площадках, он настолько высоко поднял планку жанра травести, что эта волна, это ощущение подлинной работы мастера просто мешает «халтурить» многочисленным клубным трансухам.
Последний поворот к свободе. Александр Шаталов (10 ноября 1957 года)
Для большинства граждан бывшего СССР открытие своих личных свобод, в том числе сексуальных, началось не с демонстраций и манифестаций, а с книг. Советский Союз по праву считался одной из самых читаемых стран мира. И тоталитарный колосс рухнул не только под собственной тяжестью, но и потому, что миллионы советских читателей перетянуло на свою сторону если не слово правды, то слово свободы, к которой они прикоснулись благодаря либерализации книжного рынка.
Так называемый книжный бум (резкий рост тиража советской периодики в 1985-86 годах) произошел в стране не без участия Александра Шаталова, чей «Глагол» стал, вероятно, первым частным издательством в России.
Но, разумеется, до «Глагола» была в буквальном смысле другая история. Инженер по образованию, Александр Шаталов работал в научно-исследовательском центре гражданской авиации. Потом его пригласили литературным консультантом в издательство «Молодая гвардия» – в общей сложности он написал более тысячи отзывов. Позже прошел хорошую журналистскую школу в «Вечерней Москве» (самой популярной столичной газете 1980-х годов). В конце 1980-х запомнились его интервью с Владимиром Войновичем, Владимиром Максимовым и другими литературными диссидентами.
Поклонникам таланта Александра Галича он известен как автор первых публикаций о нем, а также как издатель трех книг его стихов.
И, конечно, с 1980 года Шаталова знают как критика – сперва в прессе (начиналось все с «Литературного обозрения»), а потом на телевидении – в популярной интеллектуальной программе «Графоман» (он был ее создателем и бессменным ведущим на протяжении десяти лет).
Датой основания «Глагола» можно считать 11 ноября 1991 года. Такой необычный подарок для миллионов российских читателей Александр Шаталов сделал на свое тридцатичетырехлетие. В этот день появился тираж книги «Это я – Эдичка» Эдуарда Лимонова, не просто советского диссидента, а того из эмигрантов, который своими художественными провокациями не вызывал особого восхищения и у идеологических оппонентов на Западе (чего стоит одна его демонстрация протеста против газеты «Нью-Йорк Таймс» в 1976 году). У Лимонова всегда была своя идеология, и о нее спотыкались любые, даже самые противоположные идеологические стереотипы.
Почему Лимонов? «…Мое интервью с Лимоновым, – рассказывает Александр Шаталов, – было опубликовано в СССР 25 марта 1990 года в газете «Книжное обозрение». Это было его первое интервью после бегства на Запад. …Он попросил меня стать его литературным агентом. В России такой профессии еще не было, так что предложение мне показалось любопытным. Именно этим я и занимался в России в течение нескольких лет. Поскольку все издательства отказались тогда выпускать его лучший роман, то не оставалось ничего иного, как издать эту книгу самостоятельно».
Но проблемой было не только издание книги эмигранта. Больший скандал, возможно, могла вызвать, так сказать, сексуально раскрепощенная стилистика автора, а в особенности сцены однополого секса. 121-я статья УК РФ еще действовала и, мало того, российские геи и лесбиянки с лета 1991 года предприняли активное наступление на сознание чиновников и обывателей несколькими общественными акциями. Возмутители сексуального спокойствия вызывали резкую критику в консервативной прессе. И Шаталов рисковал попасть под один из приподнятых волной демократии прессов – если не идеологический, так сексуальный.
В общей сложности «Это я – Эдичка» был отпечатан полумиллионным тиражом. Первая часть тиража - в Прибалтике. Обескураженный литературный обыватель был введен откровенной книгой в состояние невероятного ступора – трудно понять, чем возмущаться: потоком, так казалось тогда, матерщины или… гомосексуализмом. Все-таки обывательское сознание больше задержалось на эротических сценах – с тех самых пор клеймо «гомосексуалиста» по-настоящему преследует Эдуарда Лимонова, основавшего позже Национал-большевисткую партию и ставшего в начале 2000-х одной из самых заметных фигур политической оппозиции.
«Гомоэротические сцены, – вспоминает издатель, – не вызывали ни протеста, ни возмущения в то время. Они художественно обоснованы и до сих пор являются одними из самых ярких в русской литературе. Другое дело, что они мешали политической карьере автора, о чем мне откровенно говорили высокие номенклатурные работники…» Но, отдавая в Риге в типографию ЦК Латвии (там книга Лимонова печаталась под охраной рижского ОМОНа) гранки, Шаталов все же понимал, что появление в России этого текста может повлиять и на отношение в стране к гомосексуалам.
«С учетом того, что гомосексуальные отношения в Советском Союзе тех лет уголовно преследовались, выпуск романа, как мне кажется, помог изменить отношение общества к этой проблеме и способствовал скорой отмене 121-й статьи УК об уголовном преследование за добровольный акт между мужчинами. Далее было выпущено еще несколько книг Лимонова, которые принесли ему широкую известность в России».
Интересно, что на первой книге «Глагола» стоял номер 2. Такую игру в журнал Шаталов придумал, опасаясь преследования со стороны властей. Успокоил, так сказать, чиновника: мол, если вышел второй журнал, значит, к первому претензий не было. Но в то же самое время шел суд над редакцией эротической газеты «Еще» в связи с использованием в этом издании ненормативной лексики. Поэтому Шаталов подстраховался – он напечатал на «…Эдичке» предупреждение: «Из-за наличия ненормативной лексики и откровенных сцен книга не рекомендуется для чтения лицам, не достигшим совершеннолетия». «По форме – предупреждение, по смыслу – реклама», - отмечает издатель.
В дальнейшем выбор номера для книги сам будет интриговать читателей и рецензентов. Например, совершенно не случайно лимоновский «Дневник неудачника» пошел под цифрой 13 – «какой еще номер был бы для него самым подходящим?..»
Примечательно, что под номером 1 значится в серии «Глагола» откровенный роман Хьюберта Селби об американских геях – «Последний выход в Бруклин» (в других переводах и изданиях – «Последний поворот на Бруклин»). Почему? Быть может, потому, что это на самом деле один из первых откровенных американских романов о жизни геев. У остальных, особенно значимых, по мнению Александра Шаталова, книг в его издательском портфеле могли оказаться совершенно незначимые номера.
«Самой важной книгой того времени была, возможно, «Комната Джованни» Джеймса Болдуина (15), – отмечает Шаталов. – Я знаю, что она в определенной степени изменила общественное состояние тех лет, изменила самосознание многих молодых читателей. Еще я бы отметил выход «Голого завтрака» Уильяма Берроуза (20, 39 – вместе с «Электронной революцией» и «Последними словами»). Это первая книга, в которой предпринимается попытка художественного осмысления наркотического трипа. Такой литературы, да и вообще литературы о проблемах наркоманов в России не было... Надеюсь, что лучшие рассказы Чарльза Буковски (24, 25) изменили стиль молодых авторов, помогли им писать по-новому, раскрепостили их. Мне также очень близка книга Шарлоты фон Мальсдорф «Сам себе жена» и двухтомник «Слезы на цветах» Евгения Харитонова».
«Конечно, - продолжает Шаталов, - очень важна еще книга Стивена Спендера - он сам (был тогда жив) и дал мне разрешение на публикацию своего знаменитого романа о жизни геев в Германии накануне второй мировой войны. Герои романа - два знаменитых человека - Херберт Лист, великий немецкий фотограф, и Оден – великий англо-американский поэт».
Александр Шаталов впервые опубликовал и тексты Евгения Харитонова, писателя советской эпохи, сделавшего проблемы гомосексуалов главной темой своего творчества. Первым за всю послереволюционную историю русской литературы собранием сочинений писателя-гея оказались в 1993 году и две книги «Слез…» Над подготовкой издания Шаталов стал работать сразу же, как появилась возможность напечатать его в России – после отмены 121-й статьи в мае 1993 года.
«Задумав издание Харитонова, я начал искать составителя будущей книги, – рассказывает Шаталов. – Можно было напечатать уже известные его работы, но хотелось выявить весь контекст. Я был знаком со многими людьми, которые дружили с Харитоновым, но собирать его тексты – иная работа. Первоначально договор на книгу был заключен с критиком Олегом Дарком, но он оказался занят в тот период. Поэтому составлением двухтомника занялся молодой тогда поэт Ярослав Могутин. Он собрал значительную часть текстов. Существовало много разных авторских версий одних и тех же произведений, но за основу нами были взяты наиболее полные из них. Книга получилась в определенной степени массовой – поскольку двухтомник был дополнен воспоминаниями о Харитонове».
Едва ли не две три книг, изданных «Глаголом», тем или иным образом поднимают проблемы гомосексуальности. Был ли это издательский принцип? Оказывается, нет… Для Шаталова-издателя всегда существовало лишь одно мерило литературного мастерства – талант. Конечно, большая часть книг «Глагола», по словам Шаталова, носила некий перверсивный характер. Но это произошло только потому, что данная «ниша не была занята на российском книжном рынке, и появилась возможность, не снижая уровень публикаций, познакомить читателей с западной классикой».
Множество раз сказать о Шаталове – «первый», это значит не сказать ничего, потому что Александр Шаталов как издатель один поднял на поверхность десятки лет недоступные пласты лучшей зарубежной литературы. Чего стоило появление «Комнаты Джованни» Болдуина! Это все равно что культурный взрыв на витринах постсоветских книжных киосков и магазинов. На обложке – два обнаженных юноши, которые едва ли не тянутся друг к другу. Под обложкой невероятная история привязанности и любви. Начитавшись Болдуина русские мальчики писали в газетах для знакомств – «Ищу своего Джованни». «Можно сказать, что поколение нынешних тридцатилетних парней у нас в стране не смогло пройти мимо этой книги. И главное, что они смогли открыться себе, выйти «из подполья».
Всего в пронумерованной серии издательства глагол вышло около сорока книг. Три десятка имен – знаковых не только в масштабах мировой литературы. Из русских это – статьи Софии Парнок, рассказы Константина Плешакова, первые матерные опыты Михаила Волохова, книга «розовой феи российских геев» Натальи Медведевой. Большая часть – это проза, но особое место занимают стихи Татьяны Бек, Ольги Постниковой, Александра Межирова и самого Шаталова.
Рассказывая о Шаталове как об издателе, все-таки сделаем предположение (мы в нем абсолютно не сомневаемся): поэзия для Шаталова – это не мимолетное увлечение, а стержень, проходящий через всю его жизнь. Невероятное чутье к литературному слову, доступное только настоящему поэту, скорее всего, позволило ему сделать и блестящую карьеру издателя, открывшего шлюзы для большой литературы, хлынувшей в Россию, преобразившей наш мир всеми многообразными переживаниями, которые испытывают мужчины в своей земной любви. Об этом, конечно, и стихи Шаталов. Но, для того чтобы почувствовать это, нужно открыть книгу…
Прощание с «профсоюзом». Любовь Зиновьева (25 декабря 1958 года)
МОЛЛИ – Московское объединение лесбиянок литературы и искусства – было первым неформальным творческим союзом российских гомосексуалов. Принцип взаимодействия и построения лесбийской организации на основе творческих интересов оказался приемлемым именно для «розовой» части российского гомо-сообщества. С конца 1990-х годов в Москве и Петербурге появляются действующие с разным успехом группы лесбиянок, объединенных в творческие клубы: питерская «Лестница», московский и питерский «Лабрисы», в Москве – проект журнала «Остров» или «Клуб свободного посещения» Елены Боцман. Инициаторы их создания либо хорошо знакомы с работой МОЛЛИ, либо сами некогда принимали участие в его собраниях.
Идея Московского объединения лесбиянок литературы и искусства принадлежит Любови Зиновьевой.
Люба воспитывалась в советских детских домах. После школы окончила Крапивенский лесхоз-техникум, хотя с детских лет ею владело желание писать. Но рассчитывать на профессиональное литературное образование воспитаннику детдома не приходилось.
Зиновьева рано почувствовала свою «нестандартность», но табу, которое лежало в СССР на всем, что было связано с проявлениями гомосексуальности, не давало возможность понять это в себе. «Были ли у меня гомосексуальные романы до 1990-го года? – размышляет Любовь. – Они, хотя и не часто, но случались как исключение из реальной, а не книжной, нормы жизни. Просто о себе подобных как о целых сообществах я узнала поздно».
Итак, она долгое время просто не подозревала о существовании в Москве гей-лесби-сообщества. Только в 1991 году из советских газет Люба узнала о деятельности либертарианской партии во главе с первой открытой лесбиянкой России Евгенией Дебрянской. Чуть позже произошло знакомство с членами так называемого «профсоюза», одним из лидеров которого была легендарная Валя Курская. «То, что эти люди, как и я, выходцы из низшего слоя общества, – отмечает Любовь Зиновьева, – было очевидно, некоторые из них балансировали между тюрьмой и волей». Но Любовь не привлекали ни политические проекты Дебрянской, ни полулегальный мир «профсоюза». Она была вхожа в писательский и околописательский круг Москвы, где гомосексуальность не принято афишировать. Эта среда «…ретушировалась под гетеросексуальных людей, которые находятся как бы в творческом поиске, и только поэтому иногда позволяют себе однополые романы, ориентируясь на определенную литературную традицию. Рассчитывать на то, что они (гомо-писатели) пойдут в «профсоюз» в поисках талантливых или просто способных людей, не приходилось, – вспоминает Зиновьева, – но именно в такой организации, как мне казалось, была острая необходимость…»
В 1991 году Любовь предложила психологу М. З. Дукаревич создать культурно-просветительское общество и направить выход гомосексуалов из подполья в созидательное русло. Такой путь, по ее мнению, мог ускорить социализацию геев и лесбиянок в обществе. Она надеялась противопоставить его тому образу, который формировала пресса – гомосексуалы изображались изгоями, подверженными пьянству, наркомании и промискуитету. «Я считала и считаю, что мы неотделимы от своего народа, мы живем в обществе законы которого – нравственные, культурные и юридические – обусловлены и нашим личным участием в нем. Все, что мы создаем, мы создаем не для себя… – писатель или всякий другой творческий человек работает на идею и несет эту идею людям независимо от их ориентации».
В 1991 году Зиновьева и Дукаревич пришли с идеей творческого союза лесбиянок на собрание гомосексуалов в один из столичных медицинских центров. Здесь они познакомились с «деловой, энергичной девушкой» Милой Угольковой, известной в то время под псевдонимом Еленовской. Через неделю они встретились у Дукаревич, а затем уже на квартире у Зиновьевой. Начало МОЛЛИ было положено. На следующем заседании зачитали программу объединения, написанную Зиновьевой, а чуть позже она представила устав МОЛЛИ.
Собрания МОЛЛИ проходили с конца 1991-го и в 1992 году спонтанно. Костяк организации составили – Любовь Зиновьева, Татьяна Ш., поэтесса Ольга Ганеева, художник Татьяна Миллер и Мила Уголькова – она вскоре заняла место неформального лидера. «Мила не делилась со мной информацией, кто и почему встал в ряды МОЛЛИ, – отмечает Зиновьева. – На мое предложение зарегистрировать организацию, а в будущем и журнал, который мы надеялись выпускать, Мила ответила решительным отказом».
Тем не менее, Мила Уголькова начинает довольно активную публичную деятельность. Выступает на собраниях геев и лесбиянок, принимает участие в гей-конференции в июле-августе 1991 года в Москве. Речи и доклады для этих событий пишет Любовь Зиновьева, а зачитывают их либо сама Зиновьева, либо Уголькова.
«Я писала по просьбам Милы воззвания к сбору пожертвований в помощь больным СПИДом и другие небольшие рекламные проекты, которых, честно говоря, уже и не помню. С ними Мила представляла МОЛЛИ и настаивала на том, чтобы наша организация считалась рабочей не с июня месяца 1991 года, а с мая. Вероятно, смещение сроков было связано с получением грантов. На фестиваль (речь о конференции 1991 года). Мила пригласила для рекламы МОЛЛИ подругу, журналистку газеты Моссовета «Куранты». Заметка вышла злая и псевдоироническая, в том обычном стиле, в каком в те годы писали о гей-лесби-движении».
«Мила не оправдала моих чаяний, – продолжает Зиновьева, – при всех ее организаторских способностях, она не хотела делить лидерство в МОЛЛИ, на которое, впрочем, я и не претендовала. Меня вполне устраивала роль идеолога организации, но это, вероятно, не убедило ее. Наши «деловые» встречи проходили угнетающе тяжело. Мила говорила грубо, на непозволительно высоких тонах… через несколько месяцев мое терпение иссякло и я ушла из МОЛЛИ».
В феврале 1992 года Мила Уголькова предприняла попытку начать издание литературно-художественного журнала лесбиянок «Адэльфе» – он должен был стать печатным рупором МОЛЛИ. Редактировать его было предложено Любови Зиновьевой, но она отказалась, потому что к тому времени уже вышла из объединения. «Адэльфе» так и остался в проектах, в 1995 и 1996 годах были изданы лишь два литературных приложения к нему. На некоторое время литературным органом МОЛЛИ стал журнал «Софа Сафо» под редакцией Елены Цертлих, но после выхода двух номеров издание было прекращено.
Некоторые тексты участников МОЛЛИ также печатались в отдельных номерах газеты «Гуманитарный фонд»…
Любовь Зиновьева продолжила свою творческую работу вне МОЛЛИ и активно печаталась в гей-лесби-периодике 1990-х годов: проза – в журнале «РИСК» (1992) и «Голубом альманахе» (1998), стихи и проза – в журналах «Приложение к Адэльфе», «Софа Сафо», «Остров» и «Пробуждение». Впрочем, либерализация литературного процесса позволила ей войти в современную литературу еще раньше. В 1987 году состоялась премьера Зиновьевой в сборнике «Истоки» (издательство «Молодая гвардия»).
В 1994-м она выступает в качестве организатора концерта поэтессы и исполнительницы своих песен Ольги Краузе. Зиновьевой помогают издатель Влад Ортанов, литератор Дмитрий Кузьмин и Валентина Курская. В 1995 году вместе с Ортановым Любовь принимает участие в работе конференции по правам гомосексуалов в Амстердаме. В Нидерландах Зиновьева и Ортанов представляют «Треугольник» – объединенную организацию геев и лесбиянок Москвы.
В 1996 году Любовь покинула Россию – уехала жить в Америку к своей подруге. Шесть лет в Нью-Йорке, оторванная как политическая эмигрантка (не имела права на выезд в Россию) от России, она продолжала общаться с русской литературной эмиграцией. В «Новом журнале» и в газете «Новое русское слово» (Нью-Йорк) в 1996-2003 годах были опубликованы девять ее рассказов и подборка стихов.
В 1996 году стихотворение Зиновьевой в переводе ее подруги И. К. Шперле получило первое место на поэтическом конкурсе имени А. С. Пушкина, организованном Колумбийским университетом (Нью-Йорк).
В 2002 – 2004 годах поэзия Зиновьевой представлена на страницах альманаха «Встречи» (Филадельфия), сотрудничество с ним продолжается. Свои стихи она собрала в поэтическую книгу «Луна в стакане», которая вышла в Москве в 2000 году.
С 2002 года Любовь Зиновьева живет в Гамбурге (Германия).
Успех МОЛЛИ, а затем и многочисленные попытки современных лесбиянок строить свои организации на основе творческих принципов, показали, что творчество – самая здоровая основа для объединения, которое может заставить гетеросексуальное большинство посмотреть на гомосексуалов иными глазами...
«Я сам себе и небо и луна…». Вова Веселкин (10 марта 1961)
«Первый официальный бисексуал российской сцены», «секс-террорист», «секс-символ рока», «рыжая бестия», «приемный сын Дитрих и Меркьюри…» – такими эпитетами советская пресса конца 1980-х – начала 1990-х годов писала о Вове Веселкине. Во Франции, сравнивая танцовщика Веселкина с Вацлавом Нижинским, его называли «Балашниковым» – смесью звезды балета Барышникова и создателя автомата Калашникова. А еще Вова Веселкин был первым артистом, который на излете советской диктатуры публично выступил против государственного «сексуального террора» по отношению к гомосексуалам. За год до отмены 121-й статьи УК РФ в интервью одной из советских газет он откровенно признался в своей бисексуальности…
Вова Веселкин родился в Ленинграде в обычной пролетарская семье, мать – крановщица башенного крана, отец погиб, сидел в тюрьме за кражу и погиб. Володя окончил среднюю школу, получил профессию хореографа в Ленинградском государственном ордена Дружбы народов институте культуры имени Крупской (1987). С 1989 года – в популярной рок-группе «АукцЫон». Общероссийской и европейской известности «АукцЫон» обязан именно бурной творческой энергии Вовы Веселкина и статье в одной советской газете.
Весной 1989 года газета «Советская культура», а вслед за ней «Комсомольская правда» сообщили о грандиозном, с точки зрения коммунистических властей, скандале. Вова Веселкин, участник рок-группы «АукцЫон», во время выступления в Париже на фестивале популярной музыки «Весна в Бурже» оголил перед публикой свой зад. Мужской «стриптиз», продемонстрированный на фоне гостиничного бассейна, вошел и в телесюжет о гастролях русских рок-групп. Публика ломилась на концерты и неистовствовала. Русских рокеров во многом благодаря успеху «АукцЫона» принял министр культуры Франции Ж. Ланг, лично посетивший концерт «красных стриптизеров».
Вова Веселкин выходил на сцену в костюме, сшитом из формы солдата советской армии, что вызывало особое негодование консерваторов в СССР. И в этом армейском френче, превращенном, по словам Веселкина, в «блядский костюмчик», он творил на сцене нечто, вызывающее у бюрократов шок... Это был откровенно гомосексуальный танец – хорошо продуманная импровизация, приводящая публику в восхищение всюду – в русской провинции и в изысканном Париже.
Эротические пляски Вовы Веселкина соответствовали духу свободы, от которого пьянела Россия, пробуждающаяся после 70-летнего тоталитарного ига. Вернувшись из Франции, Вова Веселкин вступил в полемику с ханжеской советской прессой, не отличавшей стриптиза от экспрессии танца, в котором вслед за раскрепощением тела, оживает разная сексуальность.
Об этом – о сексуальной стороне жизни советского человека – и заговорил Веселкин на пресс-конференции в самой тиражной ежедневной советской газете «Комсомольская правда» сразу после парижских гастролей. Он попросил слова и зачитал письмо в защиту сексуальных меньшинств, призывающее отменить 121-ю статью УК РФ. Под ним уже стояли подписи «АукцЫона»… Письмо идет по рукам, почти все оставляют свой автограф, среди первых Гарик Сукачев («…я за отмену этой дурацкой статьи»). Только Константин Кинчев кричит: «Что это за ерунда такая!», вскакивает и уходит. Количество подписей под обращением, переданным в Верховный Совет СССР, постоянно увеличивалось – всего его подписали около 300 деятелей советской культуры и представителей науки. Последними поставили с вои подписи писатель-сатирик Михаил Жванецкий и Вячеслав Бутусов, лидер культовой советской рок-группы «Наутилус Помпилиус» и Влад Листьев…
«Идея письма, – рассказывает Веселкин, – возникла после проведения в Харькове (Украина) грандиозного фестиваля «Рок против террора». Он прошел по инициативе рокера Гарика Сукачева, чья беременная супруга была избита сотрудниками милиции… Государственный террор по отношению к гомосексуалам, преследуемым на основе советских законов, был еще большей проблемой, в том числе для самого Веселкина. Свою бисексуальность, которая «резко переросла в гомосексуальность», артист почувствовал довольно рано – в 6 или 7 лет. «С бабами теперь накладно связываться, - вызывающе посмеивается Веселкин, – я просто с ними дружу…»
Другой акцией Веселкина в защиту сексуальных меньшинств стало его появление в прямом эфире российского телевидения в ночной «Программе «А», которую вел «теоретик» русского и советского рока Артемий Троицкий. Совместный с «синтетическим человеком» – художником и музыкантом – Кириллом Миллером проект назывался «Орган внутреннЫх дел» («ОВД»). Премьера композиции, посвященной сексуальным меньшинствам и подготовленной при помощи рок-групп «АукцЫон» и «Бригада С», состоялась, но «теплую реакцию публики из эфира убрали». И это не удивительно, раньше «АукцЫон» если и показывали по государственному телевидению, то, например, в ночной программе «Взгляд» «вместе с панками, наркоманами и прочими тунеядцами».
Так, например, выглядит концерт «АукцЫона» конца 1980-х в восприятии одной из поклонниц Вовы Веселкина. «Веселкин висел на высоте балкона первого яруса и балансировал парадом свечей. Очень сосредоточенно он кувыркнулся в зал, Олег дразнил его красным хитоном, во время дразнения у Вовки украли штаны...».
Зритель неистовствовал в «вакханалии исступленных телодвижений», а Веселкин мечтал о том, что «праздник станет праздником» и «публика – вместе с роком – осмыслится и будет цивильнее, элегантнее…» И действительно, шоу, устраиваемое на сцене Веселкиным, было настоящим уроком для советской публики, которая прежде только молча и в такт песне аплодировала на официальных фестивалях «Песня года». А рок – первый глоток музыкальной свободы – требовал от зрителя самостоятельной осмысленной реакции. «Слез на глазах…» ждал от публики Веселкин и воспитывал в ней умение думать, которое должно было пробиться сквозь животное удовольствие народа, спущенного с поводка кровавой истории.
В конце 1990 года на Украине в Киевском Дворце спорта состоялись совместные концерты «АукцЫона» (Гаркуша) и «Бригады С» (Гарик Сукачев). На афишах значилось – «Лига защиты сексуальных меньшинств». Шоу посетили более 11 000 человек, которые встречали овациями обращение Веселкина с требованием отмены 121-й статьи УК РФ. В начале 1991 года в еженедельнике «Собеседник» Владимир Веселкин назвал свои акции в поддержку гомосексуалов настоящей «борьбой» и призвал провести рок-фестиваль, средства от которого должны были пойти «на создание общества сексуальных меньшинств».
Веселкин собирает подписи и под обращением с требованием зарегистрировать в Ленинграде Фонд культурных инициатив в поддержку сексуальных меньшинств имени Петра Чайковского. Ленсовет, недовольный использованием имени великого композитора, отказался сделать это. Среди подписавших призыв – режиссер Александр Сакуров, писатель Михаил Жванецкий, многие рок-исполнители, члены творческих союзов.
…Из «АукцЫона» Веселкин ушел в мае 1992 года. В последнее время и группа, и сам Вова Веселкин тяготились сотрудничеством друг с другом. Шумная слава Веселкина – мастера эпатажных выходок – затмевала рокерские эксперименты «АукцЫона». Да и самому Веселкину, по собственному признанию, «надоело заниматься всем подряд – быть танцовщиком, переводчиком с немецкого и пиар-менеджером «АукцЫона…» Первый сольный проект артиста – концертная программа песен, которые исполняла с конца 1930-х до начала 1960-х годов звезда советской эстрады Клавдия Шульженко.
Но публику и не только ее продолжал привлекать и оригинальный дар Веселкина-танцовщика. Услышав и увидев работу артиста над советской лирической песней, молодой режиссер «Ленфильма» Максим Эмк предложил сделать фильм на тему знаменитого балета Вацлава Нижинского «Послеполуденный отдых фавна». В одноименной документальной ленте (премьера с успехом прошла в декабре 1992 года) Фавн-Веселкин танцевал в самых разных интерьерах – «на улице, на вокзала, во дворцах, на полях». Одновременно он сделал парафраз «Послеполуденного отдыха…», который представил на сцене Кировского театра оперы и балета. На подмостках, изгнавших за непозволительные «безнравственные» вольности Вацлава Нижинского и Рудольфа Нуреева, Веселкин танцевал то, о чем мечтали его великие предшественники. «В тот день, когда Горбачев принял закон о нравственности, – рассказывает Веселкин, – я разделся и под музыку Дебюсси совершил половой акт со сценой Кировского театра».
Другим гей-проектом Вовы Веселкина и его группы «ОВД» стал диск «Невозможная любовь» (1992) - первая в истории российской грамзаписи «пластинка с гомосексуальной тематикой», считают рецензенты. Обложку украсил рисунок великого Тома оф Финланда. На Апрелевском заводе грампластинок альбом даже отказывались печатать по причине «слишком откровенных текстов» и «непечатного оформления конверта».
Впрочем, «Невозможная любовь», выдержанная в последовательной гей-эстетике, почти не имела успеха среди гей-сообщества России, потому что явилась на несколько лет раньше появления этого сообщества. Отмечая сей факт в развитии российского гей-движения, журнал «ОМ», самый амбициозный русский глянцевый проект, в 1996 году включил Веселкина в свою историю андрогинной музыки. Тем не менее, «Невозможная любовь» в апреле 1993 года вошла в хит-парад пластинок, составленный по сообщениям корреспондентов «ИТАР-ТАСС». Заняв шестое место, она опередила винилы таких монстров популярной музыки, как «На-На», Филипп Киркоров и Ирина Аллегрова. В Санкт-Петербурге, на родине Веселкина, «Невозможная любовь» была особенно популярна. Откровенно гомосексуальная композиция «Аборт» летом 1993 года вошла в чарты многих радиостанций северной столицы. В прямом эфире ее заказывали гомосексуалы, а ди-джеи с удовольствием шутили на темы однополой любви.
Жанр «Невозможной любви» Веселкин определил как «пост-совковый декаданс». Однако это определение – «советский декаданс» – придумал сам Веселкин. Но запрограммированные негативным восприятием самого понятия декаданс в истории советской культуры критики увидели в «капризно-жеманном» вокале Веселкина «бесконечную игру в порочность», «автоэротизм», «нарциссизм».
Летом 1992 года в питерском клубе «Маяк» прошел первый «Фестиваль голубых розовых» – «Kristofer street days». На нем выступил Вова Веселкин с хитами из «Невозможной любви»… Вообще Веселкин в начале 1990-х просто разрывается между многочисленными проектами – он принимает участие в художественных выставках, организует свою артистическую контору «ОВД», планирует издать на западе книгу своих эротических стихов, несколько новых альбомов…
Но потом произошло то, что Веселкин или кто-то еще мог бы назвать «творческим кризисом». Впрочем, на количестве выпущенных записей Веселкина этот «кризис» никак не сказался.
«Это произошло в Москве в 1995 году, - исповедуется Веселкин в газете «Россiя» в апреле 2003 года, - я потерял квартиру из-за своего брата и оказался на улице. Мне пришлось выживать в этой жизни. Все остальное отодвинулось тогда на задний план». И тогда Веселкин решил креститься. Обряд был совершен в Елоховской церкви в Москве. Он надеялся стать другим человеком – «тише воды, ниже травы». «Не будьте артистами, будьте людьми…», – с таким призывом он обратился к своей публике в 2003 году, на 42-й день рождения.
Акция «Похороны Веселкина» прошла в одном из клубов. Веселкин, решивший сменить даже фамилию, разоблачал откровенно гомосексуальных звезд русской попсы. Он заявил, что «уже столько наворотил в жизни», что «теперь можно ни хрена не делать». Когда перформанс в одном из столичных ночных клубов перевалил за полночь, прямо на сцене лихим движением руки Вова остриг свою знаменитую рыжую шевелюру, что знаменовало его отречение от прошлого.
Отречение совпало с очередным конфликтом Веселкина с российской милицией. За свою рокерскую карьеру Веселкин не раз испытывал силу кулака советского милиционера и омоновца. Весной 2003 года он был жестоко избит сотрудниками милиции и провел три дня в отделении… Вернувшись, рассказал о произошедшем в прессе, призывая всех стать «скромными, тихими, милосердными, молчаливыми…», и… подписался: «покойник Веселкин».
Но в этой настоящей физической и духовной боли, отказываясь от своего прошлого, артист Веселкин, ставший гражданином Владимиром Филипповым, уже не мог изменить самому себе, тому таланту художника, который не выбьет из глубины сердца ни религия, ни омоновская дубина. Веселкин уже не принадлежал себе, он принадлежал публике – подчас неискренней и неблагодарной, способной забыть, смешать с грязью, но однажды – умеющей вспомнить…
В 2004 году у Вовы Веселкина и группы «Уши Ван Гога» вышли два новых альбома, а в начале 2005-м он опять стоял на клубной сцене. Новые и старые хиты Веселкин представил на творческом вечере своей давней подруги писательницы Маруси Климовой. Успех, как всегда, был невероятный.
«Сказка о русской Белоснежке…». Костя Дива (19 мая 1963 года)
Костя Дива – это имя почти неизвестно в России, зато каждый финн, услышав его, одобрительно улыбнется. В середине июня 2003 года в Хельсинки прошла премьера ленты Канервы Цедерстрем «Lost and Found» («Потерял и нашел»). В зале – аншлаг. Событие освещали многие финские СМИ – и не только потому, что режиссер картины, Канерва Цедерстрем, одна из самых известных кинематографистов Финляндии. Да, Цедерстрем – лауреат Государственной премии Финляндии, обладательница двух гран-при кинофестиваля в Тампере, профессор киноискусства. Но не меньший интерес вызвала фигура главного героя третьей ленты Цедерстрем о России – эмигранта Константина Гончарова, известного под творческим псевдонимом Костя Дива.
Костя Дива – первый русский парень, который в мае 1993 года, за две недели до отмены в России 121-й статьи, получил политическое убежище в Финляндии. Решение Верховного Суда Финляндии, отменившего приказ МВД страны о депортации Гончарова из страны, основывалось на возможном негуманном отношении к нему в России по причине его нетрадиционной ориентации. Примечательно, что решение обосновывалось и невозможностью разлучить Константина Гончарова с его финским партнером. Так дело Гончарова создало в Финляндии прецедент «признания гомосексуальных пар как имеющих ограниченный легальный статус».
Константин Гончаров родился и вырос в Москве в семье спортивного тренера, мама работала техником-конструктором в Курчатовском институте. Еще подростком Константин ощутил свою необычную сексуальность, а к семнадцати годам признал гомосексуальность как часть жизни, не хотел и не мог сопротивляться ей.
С шести лет подросток учился пению и музыке, его приняли в знаменитую капеллу Судакова. С 1970 года – он уже солист в капелле мальчиков музыкального училища имени Гнесиных.
После школы в 1980 году Костя Дива в 1980 году поступил в Московское музыкальное училище имени Октябрьского революции, на факультет «Музыкальный театр». Однако окончить училище Константину не удалось – его отчислили за… «аморальное поведение» и запретили продолжать образование. Только в 1987 году, благодаря поддержке одного высокопоставленного чиновника, имя которого Дива отказывается назвать, он поступил в московский медтехникум № 18, окончил его с отличием и получил специальность фельдшера.
«Ходячей провокацией» уже называли Константина в Москве.
…Он сотрудничал с Московской областной филармонией и три сезона (1987-1990) работал в музыкально-поэтическом кабаре «Кардиограмма» Алексея Дидурова. В программе Кости Дивы звучали стихи Вадима Степанцова, Владимира Вишневского и, конечно, Дидурова…
Константин не скрывает своей гомосексуальности. И в жизни создает провоцирующий обывателя яркий образ гендер-блендер, унисекс дивы, которая может украсить любую богемную компанию. Возможность быть самим собой среди других – главное, о чем мечтал Дива в начале 1990-х, когда гей-движение в России только зарождалось. «Я до сих пор не очень люблю шкафных геев, – признается Дива в интервью порталу Gay.Ru. – В советские времена многие страдали именно от них, а не от гетеросексуалов. …Однажды меня бросил человек, у которого четверо детей и финская жена. Я таких презираю. Потому что делать из женщины ферму по разведению детей подло. Как и рожать детей, ради вида на жительство. Я удивляюсь тому, как женщины могут жить с такими мужьями, зная, что у супруга двойная, если не тройная жизнь».
Такая решительность присуща Косте Диве во всем – в отношении к творчеству, в волонтерской работе и правозащитной деятельности. В начале 1990-х он принимал активное участие в первых правозащитных акциях российских гомосексуалов. Например, в российско-американских встречах по проблемам сексуальных меньшинств и профилактике СПИДа, которые прошли в Москве и Санкт-Петербурге в июле-августе 1991 года, в московской конференции ОБСЕ по правам человека осенью того же года.
В это же время Костя Дива как фигура очень популярная среди сливок столичной жизни оказывается в центре внимания спецслужб. «Отдел по борьбе с гомосексуализмом, – признается Гончаров, – жаждал взять меня в свои осведомители». В течение нескольких лет он не мог устроиться на работу – по его мнению, в этом были виноваты, с одной стороны, органы безопасности, а с другой – неприятие постсоветским обществом его образа жизни и яркого облика.
В середине 1990-х годов, продолжая работать в правозащитных проектах, в основном в Прибалтике и Финляндии, Константин Гончаров покинул Россию и обосновался в Финляндии, где в 1992 году получил статус беженца.
В 1993 году принял участие в конференции ILGA, которая прошла в Хельсинки. В следующем году проводил в Риге и Вильнюсе семинары по проблемам СПИДа уже в качестве сотрудника AIDS-центра столицы Финляндии.
В мае 1995 года на международной конференция «Меняющиеся лица проституции» он представлял финскую организацию, занимающуюся защитой прав проституток. В 1997 году Дива посетил проходивший в польском городе Щецине форум AIDS and mobiliti, посвященный сходным проблемам.
На творчество времени не хватало. К тому же статус эмигранта из России не позволял рассчитывать на большой успех. В России он был – «правозащитник, волонтер многих общественных организаций, медработник, косметолог, актер кабаре, автор песен». В Финляндии – все то же, только вот с мечтой о карьере артиста пришлось расстаться. Хотя некоторое время он возглавлял детскую русскоязычную певческую группу при одном из православных храмов страны.
В Финляндии Костя Дива пошел работать в психиатрическое отделение дома престарелых. В это же время продолжал активно общаться с музыкальной и не только тусовкой, рассказывая о своих буднях в пансионе для финских стариков. О необычном парне из России услышала Канерва Цедерстрем, собиравшаяся снимать фильм о русских эмигрантах. Сначала она предполагала дать в картине небольшой фрагмент о Диве, но, ближе познакомившись со столь колоритной персоной, Цедерстрем решила, что лента будет только о нем. В течение двух лет Канерва сквозь объектив камеры следила за тем, как складывается в Финляндии жизнь парня, покинувшего родную страну из-за неприятия соотечественниками его гомосексуальности. Когда фильм вышел, критики заговорили о том, что Цедерстрем разглядела в Косте современного князя Мышкина. И еще, как добавил один из критиков в журнале «Z», «это история человека, который не сломался, а, пройдя сквозь множество трагедий, стал еще сильнее…»
Несколько лет жизни русского гея-эмигранта Кости Дивы символизируют собой жизнь вообще, складывающуюся из потерь и приобретений, – это жизнь людей, которые его окружают, и даже целых стран. Вместе с Дивой мы оказываемся то в Москве, то в Хельсинки, то в больнице, то в ночном клубе. Сейчас он медбрат, через мгновение – актер кабаре, потом – композитор… Наконец, гуляка, развлекающийся в гей-клубе. А вот он, парень, отвергнутый Россией, с нежностью ухаживает за обездвиженными финскими стариками. Над этой частью фильма зрители плакали…
Название картины – «Lost and Found» – пришло само собой. Так назывался известный гей-клуб в Хельсинки, где Константин любит проводить свободное время.
Со времени премьеры «Lost and Found» был показан уже на пяти международных фестивалях – в Италии, Швеции и Германии. И, конечно, в Финляндии – в Тампере, здесь в 2004 году он получил главный приз финских кинематографистов.
Премьера фильма вернула Диву к творческой жизни. Спустя 13 лет он вновь запел и подготовил специальную программу из новых песен. Картина «Lost and Found» сделала его популярным в маленькой, но дружной Финляндии, в которой, по словам Дивы, «президента можно встретить в душевой открытого бассейна, а премьера на центральном проспекте города без охраны…»
Теперь Костю Диву узнают на улицах Хельсинки, как и премьер-министра страны. Просто обращают приветливые взгляды в сторону «заблудившейся Белоснежки» (таков подзаголовок фильма Цедерстрем). «Но это не мешает жить, - признается Дива, - не заставляет бежать из страны, задумываясь о безопасности и хлебе насущном».
Сегодня Костя Дива дает до четырех концертов в месяц, в основном в Хельсинки и пригородах. Пока он не может позволить себе большего, так как продолжает получать образование. Костя надеется, что самое лучшее – в творчестве и личной жизни – еще впереди. И все-таки, урывая время между учебой и работой, он готовит свой первый альбом, рабочее название которого – «Запрещенные песни».
Он сочиняет композиции на стихи Осипа Мандельштама, Бориса Пастернака, Алексея Дидурова. И одна из них уже стала хитом на русскоязычных радиостанциях Финляндии. Правда, не надолго…
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги