Подперев голову руками, я жду, пока Фэллон вернется с уборной.
Вообще-то, мне лучше уйти.
Однако я не хочу уходить. Я чувствую, что испортил ей день трюком, который только что выкинул с ее отцом. Как бы я не пытался все сгладить, мне не удалось вклиниться в жизнь этой девушки с осторожным изяществом лисы, я скорее ворвался с утонченностью десятитонного слона.
Почему я почувствовал потребность вмешаться? Почему я подумал, что она не способна справиться со своим отцом сама? Фэллон наверняка злится на меня сейчас, и это при том, что мы притворяемся парой всего лишь каких-то полчаса.
Именно поэтому я предпочитаю не иметь настоящих девушек. Я не могу даже притворяться, не начиная ссоры.
Но я только что заказал ей теплую порцию лосося, так что, может быть, это сможет хотя бы отчасти компенсировать все остальное?
Наконец-то она выходит из дамской комнаты. Но как только замечает меня, все еще сидящего на ее стороне кабинки, сразу замирает. Замешательство на лице Фэллон явно свидетельствует о том, что она была уверенна в моем уходе к моменту ее возвращения к столу.
Мне следовало уйти. Я должен был уйти еще полчаса назад.
Если бы, да кабы.
Я поднимаюсь, и жестом приглашаю ее присесть. Не сводя с меня подозрительного взгляда, она проскальзывает на свое место. Потянувшись до соседней кабинки, я забираю свой лэптоп, тарелку с едой и напиток. Ставлю все это на ее стол и занимаю место, на котором пару минут назад сидел ее придурок-отец.
Фэллон в недоумении смотрит на стол, наверняка раздумывая, куда же подевалась ее еда.
– Она остыла, – поясняю я. – Я попросил официанта принести тебе другую порцию.
Она переводит на меня взгляд, но голова остается неподвижной. Фэллон не выдавливает улыбку, и не говорит спасибо. Она просто… молча смотрит на меня.
Я откусываю свой бутерброд, и начинаю жевать.
Я знаю, что она не застенчивая. По тому, как она разговаривала с отцом, было понятно, что Фэллон дерзкая, поэтому я слегка смущен ее теперешним молчанием. Я проглатываю пережеванную пищу, запиваю содовой, все это время, не прерывая с ней зрительного контакта. Хотел бы я сказать, что мысленно готовлюсь к блестящему извинению, но я думал совсем не об этом. Наверно у меня однобокое мышление, которое ведет прямиком к двум вещам, о чем мне совсем не следует думать сейчас.
Ее грудь.
Точнее, груди.
Я знаю. Я жалок. Но если мы собираемся здесь сидеть и просто пялиться друг на друга, было бы неплохо, если бы она была в блузке хотя бы с небольшим вырезом на груди, вместо этой рубашки с длинным рукавом, которая оставляет абсолютно все для воображения. На улице почти 27°С. Она должна быть в чем-то менее… заставляющем думать о женском монастыре.
Парочка, сидящая через несколько столиков, поднимается и, проходит мимо нас, направляясь к выходу. Я замечаю, как Фэллон наклоняет голову в сторону, позволяя волосам упасть на лицо, словно создает защитную ширму. Думаю, Фэллон даже не осознает, что делает. Для нее это такая естественная реакция - пытаться скрыть то, что она считает своими недостатками.
Вероятно, именно поэтому она одета в рубашку с длинным рукавом. Это не позволяет каждому увидеть то, что находится под ней.
И, конечно же, эта мысль снова возвращает меня к ее грудям. Они тоже покрыты шрамами? Как много ее тела в действительности повреждено?
Я начинаю мысленно раздевать ее, но совсем не в сексуальном плане. Мне просто любопытно. На самом деле любопытно, потому что я не могу перестать пялиться на нее, и это совсем не похоже на меня. Моя мама воспитала меня бόльшей тактичности, но она не предупреждала, что в жизни встречаются такие девушки, как Фэллон, которые подвергают испытанию все манеры едва ли не самим фактом своего существования.
Проходит целая минута, может две. Я съедаю почти всю картошку фри, наблюдая за тем, как Фэллон смотрит на меня. Она не выглядит раздраженной, или испуганной. Сейчас она даже не делает попыток спрятать от меня шрамы, которые так отчаянно скрывает от всех остальных.
Ее глаза медленно опускаются вниз до тех пор, пока не останавливаются на моей рубашке. Некоторое время изучает ее, а затем переводит взгляд на мои руки, плечи и лицо. Она останавливается, добравшись до моих волос.
– Куда ты так торопился этим утром?
От этого крайне чудного вопроса я замираю, так и не дожевав до конца. Я думал первый вопрос, который она задаст, будет о том, почему я взял на себя смелость вмешиваться в ее личную жизнь. У меня уходит несколько секунд на то, чтобы проглотить еду, запить, вытереть рот, и откинуться на спинку сиденья.
– Что ты имеешь в виду?
Фэллон указывает на мои волосы.
– У тебя на голове полный беспорядок. – Потом указывает на мою рубашку. – И на тебе вчерашняя рубашка. – Далее ее взгляд перемещается на мои пальцы. – Но ногти чистые.
Откуда она может знать, что на мне вчерашняя же рубашка?
– Итак, почему же ты в такой спешке покинул место, где проснулся утром? – спрашивает она.
Я смотрю вниз на свою рубашку, а потом на свои ногти. Каким образом, черт возьми, она узнала, что сегодня утром я собирался в спешке?
– У людей, которые не следят за собой, не бывает таких ухоженных рук как у тебя, – продолжает она. – Этому противоречит горчичное пятно на твоей рубашке.
Я снова оглядываю свою рубашку с горчичным пятном, которое до сих пор не замечал.
– На твоем бутерброде майонез. А горчицу вряд ли добавляют в завтрак, тем более ты с такой жадностью вдыхаешь запах своей еды, словно не ел ничего со вчерашнего вечера. Следовательно, это пятно, вероятнее всего, осталось на твоей рубашке от вчерашнего ужина. И очевидно, что ты не смотрел на себя в зеркало сегодня, иначе ты бы не вышел из дома с таким бардаком на голове. Ты что, принял вчера душ и лег спать, так и не высушив голову?
Она дотрагивается своих длинных волос, и пропускает их сквозь пальцы. – Потому что такие густые волосы, как у тебя, загибаются, если уснуть с мокрой головой. И их невозможно выпрямить, не намочив снова. – Фэллон поддается вперед, и с любопытством рассматривает меня.
– И как, черт возьми, можно так сильно помять волосы спереди? Ты на животе что ли спишь?
Кто она? Сыщик?
– Я… – в недоумении смотрю на нее. – Да. Я сплю на животе. И я опаздывал на занятия.
Она кивает так, словно каким-то образом уже знала это.
Появляется официант со свежей порцией еды, и наполняет ее стакан водой. Парень смотрит так, словно хочет что-то сказать Фэллон, но она не обращает на него внимания. Она бормочет ему спасибо, но продолжает смотреть только на меня.
Официант вроде собирается уходить, но останавливается и поворачивается к Фэллон. Заламывает свои руки, очевидно нервничая перед тем, как задать вопрос.
– Значит…мм-м. Донован О’Нил? Он ваш отец?
Фэллон смотрит вверх на официанта со скукой на лице.
– Да, – равнодушно отвечает она.
Услышав ее ответ, официант расслабляется и улыбается.
– Вау, - отвечает он, качая головой от восхищения. – Разве это не круто? Когда твой отец сам Макс Эпкотт?
Фэллон даже не улыбается в ответ. Ничего на ее лице не выражает то, что она слышала этот вопрос уже миллион раз. Я жду ее саркастического ответа, потому что учитывая, как она реагировала на глупые комментарии своего отца, у бедного официанта нет никаких шансов остаться невредимым.
И когда я думаю, что Фэллон вот-вот закатит глаза, она неслышно вздыхает и улыбается.
– Это абсолютно нереально. Я самая счастливая дочь на свете.
Официант усмехается.
– Это действительно круто.
Когда он поворачивается и уходит, Фэллон снова смотрит на меня.
– На какие занятия ты опоздал?
Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, о чем она, потому что я все еще пытаюсь осмыслить ее бредовый ответ официанту. Я чуть было не спрашиваю ее об этом, но потом передумываю. Уверен, ей гораздо проще давать людям ответы, которые они надеются услышать, чем выкрикивать правду. И, наверное, она самый преданный человек, которого я когда-либо встречал, потому что не уверен, что смог бы сказать то же самое про этого мужчину, если бы он был моим отцом.
– Курс писательского мастерства.
Фэллон задумчиво улыбается и берет вилку.
– Я так и поняла, что ты не актер.
Затем она берет кусочек лосося и, не успев его проглотить, запихивает в рот еще один. Следующие несколько минут проходят в полной тишине, пока мы вдвоем доедаем. Я опустошаю свою тарелку, но Фэллон отодвигает свою в сторону, не съев даже половину.
– Ну, давай, рассказывай, – говорит она, наклоняясь вперед. – Почему ты решил, что я нуждаюсь в твоем спасении со всей этой чепухой про фиктивного парня?
Ну вот. Я расстроил ее. Так и знал, что будет именно так.
– Я не думал, что ты нуждаешься в спасении. Просто временами мне очень сложно контролировать свое негодование в присутствии абсурда.
Фэллон на это выгибает бровь.
– Ты определенно писатель, потому что кто, черт возьми, так выражается?
Я смеюсь.
– Извини. Полагаю, я пытался сказать, что могу быть неуравновешенным идиотом, и мне не следовало лезть не в свое дело.
Фэллон перекладывает салфетку с колен на тарелку, и пожимает плечом.
– Я была не против. – С улыбкой произносит она. – Это своего рода удовольствие, наблюдать за отцом, когда он так нервничает. И у меня никогда раньше не было фальшивого парня.
– А у меня никогда раньше не было настоящего парня. – Отвечаю я.
Фэллон переводит взгляд на мои волосы.
– Поверь мне, это и так понятно. Ни один гей, которого я знаю, не вышел бы из дома в таком виде.
Мне кажется, что Фэллон не имеет ничего против того, как я выгляжу, ну почти так же, как хочет это показать. Уверен, она со своей стороны уже получила изрядную долю физической дискриминации, поэтому мне трудно поверить, что Фэллон тот тип девушек, которые ставят внешнюю привлекательность на первое место в своем списке приоритетов в парне.
Однако от меня не ускользает то, что она поддразнивает меня. Если бы я не знал наверняка, подумал бы, что она флиртует со мной.
Да-а-а. Мне давным-давно следовало уйти из этого ресторана, но это один из тех немногих случаев, когда я действительно благодарен за избыток плохих решений, которые я так склонен принимать.
Официант приносит счет, но прежде чем я успеваю его оплатить, Фэллон сгребает пачку купюр, которые ее отец бросил на стол, и расплачивается ими.
– Вам нужна сдача? – спрашивает официант.
Фэллон отмахивается от него.
– Оставьте себе.
Официант убирает со стола и, когда он уходит, нас уже ничего не держит. Неизбежное окончание обеда заставляет меня почувствовать легкую нерешительность, так как я не уверен, что сказать, чтобы задержать ее здесь. Девушка переезжает в Нью-Йорк и, скорее всего, я больше никогда ее не увижу. И я не знаю, почему эта мысль так меня тревожит.
– Итак, – начинает она. – Теперь мы должны «расстаться»?
Я смеюсь, несмотря на то, что все еще пытаюсь понять, то ли ей присуще невероятно невозмутимое остроумие или же полное отсутствие индивидуальности. Существует тонкая грань между двумя этими понятиями, хотя я готов поспорить, что здесь на лицо первое. В любом случае, надеюсь, что это так.
– Мы даже не «повстречались» и одного часа, а ты уже хочешь меня «бросить»? Неужели я не очень хорош в роли парня?
Фэллон улыбается.
– Наоборот, слишком хорош. Если честно, мне даже от этого как-то не по себе. Разве это не тот момент, когда ты разрушаешь последнюю иллюзию наших «отношений» и признаешься что обрюхатил мою кузину, пока мы были в ссоре?
Я не могу удержаться и снова смеюсь. Определенно невозмутимое остроумие.
– Она залетела не от меня. Когда я с ней переспал, она была уже на 7 месяце беременности.
Мои уши заполняет заразительный смех, и я никогда не был более благодарен за свое не совсем приличное чувство юмора. Я не позволю этой девушке исчезнуть из моего поля зрения до тех пор, пока не услышу ее смеха, по крайней мере, еще три или четыре раза.
Ее смех постепенно исчезает, оставляя за собой улыбку на ее лице. Она смотрит в направлении двери.
– Тебя на самом деле зовут Бен? – Спрашивает она, и переводит взгляд обратно на меня.
Я киваю.
– О чем ты больше всего сожалеешь в жизни, Бен?
Странный вопрос, но я все же отвечу. Странность кажется абсолютно нормальной для этой девушкой, и не важен тот факт, что я никогда никому не скажу о своем самом большом сожалении.
– Не думаю, что уже пережил его, – вру я.
Фэллон задумчиво смотрит на меня.
– Значит ты порядочный человек? Никогда никого не убивал?
– Пока нет.
Фэллон пытается скрыть улыбку.
– Значит, если сегодня мы вместе проведем чуть больше времени, ты не убьешь меня?
– Только в случае самозащиты.
Она снова смеется, а затем тянется за сумочкой и, перекинув ее через плечо, поднимается.
– Какое облегчение. Давай тогда зайдем в «Пинкберри» и «расстанемся» уже после десерта.
Я ненавижу мороженое. И йогурт.
А особенно ненавижу йогурт, который притворяется мороженым.
Но я буду проклят, если не возьму свой ноутбук с ключами и не последую за ней, к какому черту она бы меня не повела.
– Как ты мог прожить в Лос-Анжелесе с 14 лет и при этом ни разу не зайти в «Пинкберри»? – Фэллон кажется почти оскорбленной. Она отворачивается, чтобы снова изучить выбор начинок.
– А о «Старбаксе» ты хотя бы слышал?
Я смеюсь и указываю на жевательных мишек. Продавец на линии раздачи черпает порцию, и засыпает в мой стаканчик.
– Я практически живу в «Старбаксе». Я же писатель. Это своего рода ежедневный ритуал.
Фэллон стоит передо мной в очереди к кассе и, увидев мой стакан, недовольно смотрит на меня.
– О, Боже! – восклицает она. – Ты не можешь прийти в «Пинкберри» и купить только начинку. – Фэллон смотрит на меня так, словно я только что убил котенка. – Ты вообще человек?
Я закатываю глаза, и слегка подталкиваю локтем ее плечо, чтобы она отвернулась.
– Прекрати ругать меня, а то я «брошу» тебя до того, как мы найдем столик.
Я вытягиваю из кошелька двадцатку, и оплачиваю наш десерт. Мы прокладываем путь через переполненный ресторан в поисках свободного столика, но так и не находим его. Фэллон направляется прямиком к двери, так что я следую за ней на выход и дальше по дорожке до тех пор, пока она не находит свободную лавочку. Она садится, скрестив ноги, и ставит на колени стаканчик с мороженым. Я только сейчас обращаю внимание на ее стаканчик, и вижу, что она не заказала ни одной начинки. Потом я смотрю на свой стакан – ничего, кроме начинки.
– Я знаю, – говорит она, смеясь. – Джек Спрэт не ест жирного…
– А его жена - постного, – заканчиваю я.
Фэллон улыбается, и отправляет себе в рот ложку мороженого. Потом вынимает ее и слизывает с нижней губы замерзший йогурт.
Никогда не думал, что этот день наступит сегодня. Что я буду сидеть напротив девушки, наблюдать за тем, как она слизывает с губ мороженное и заставлять себя глотать воздух для того, чтобы просто дышать.
– Итак, значит ты писатель?
Ее вопрос помогает мне отвлечься от водоворота своих мыслей. Я киваю.
– Надеюсь им стать. Я никогда не писал профессионально, поэтому даже не знаю, имею ли право называть себя писателем.
Фэллон меняет свое положение и садиться лицом ко мне, поместив локоть на спинке скамейки.
– Не обязательно получать гонорар, чтобы задействительствовать то, что ты писатель.
– Задействительствовать, такого даже слова нет.
– Вот видишь? Я даже не знала этого, поэтому ты однозначно писатель. С гонораром или без, я буду звать тебя писателем. Писатель Бен. Именно так я буду обращаться к тебе с этого момента.
Я смеюсь.
– А мне как следует к тебе обращаться?
Несколько секунд Фэллон грызет кончик своей ложки, и задумавшись щурит глаза.
– Хороший вопрос, – хвалит она. – У меня сейчас как бы переломный период.
– Фэллон-Переломщица, - предлагаю я.
Она улыбается.
– Сойдет.
Фэллон облокачивается на спинку лавочки, вытягивает ноги, и смотрит перед собой.
– Итак, что именно ты хочешь писать? Романы? Киносценарии?
– Надеюсь разное. На самом деле, я пока не хочу ограничивать себя в жанрах. Мне только восемнадцать. Вообще, я хочу попробовать все, но моя страсть – определенно романы. И поэзия.
С ее губ срывается тихий вздох, прежде чем она съедает еще одну ложку. Не знаю, почему, но мне показалось, что мой ответ навеял на нее грусть.
– А что насчет тебя, Фэллон-Переломщица? Какая у тебя цель в жизни?
Фэллон бросает на меня косой взгляд.
– Мы говорим о жизненных целях или о страстных увлечениях?
– Небольшая разница.
Фэллон издает полусмешок.
– Разница огромная. Мое страстное увлечение – актерство, но в действительности это не цель моей жизни.
– Почему нет?
Она снова щурит глаза и смотрит на меня, а потом переводит взгляд на свой стакан с мороженым и начинает помешивать его ложкой. На этот раз она тяжело вздыхает всем телом.
– Знаешь, Бен. Я ценю то, каким ты был милым со мной с тех пор, как мы стали «парой», но ты можешь больше не играть. Здесь нет моего отца, чтобы оценить твои таланты.
Я собирался попробовать свою начинку, но моя рука замирает до того, как ложка достигает рта.
– Что ты имеешь в виду? – Спрашиваю я, озадаченный резкой сменой направления нашего разговора.
Фэллон вонзает в стакан ложку и выбрасывает его в ближайшую урну. Затем подтягивает ногу и, обхватив ее руками, снова поворачивается ко мне лицом.
– Ты и в самом деле не знаешь моей истории или просто притворяешься?
Я не совсем уверен, какую именно историю она имеет в виду, поэтому слегка дергаю головой.
- Ты меня сейчас поставила в тупик.
Фэллон вздыхает. Опять. Не думаю, что когда-либо заставлял девушку вздыхать так часто за столь короткий промежуток времени. И это не те вздохи, которые заставляют парня гордиться своим мастерством. Это те вздохи, услышав которые, парень желать знать, что же, черт побери, он делает не так.
Фэллон отламывает от скамейки щепку, и пристально смотрит на кусочек дерева, словно разговаривает с ним, а не со мной.
– Мне очень повезло, когда мне было четырнадцать лет. Получила роль в модной подростковой интерпретации под названием «Сыщик», где Шерлок Холмс встречает Нэнси Дрю. Я играла в этой инсценировке полтора года, и все начиналось действительно очень хорошо. Но потом произошло это. – Она указывает на свое лицо. – Мой контракт был разорван. Меня заменили другой актрисой и с тех пор я больше не играла. Вот что я имела в виду, когда говорила, что цель и увлечение - две разные вещи. Актерство – моя страсть, но, как сказал мой отец, у меня больше нет средств, необходимых для достижения цели своей жизни. Так что, очень скоро я начну искать новую, если в Нью-Йорке не произойдет чудо.
Я даже не знаю, что на это ответить. Теперь она смотрит на меня, ожидая ответа, но я не могу дать его сразу. Фэллон кладет подбородок на руку, и смотрит в пространство позади меня.
– Я не очень хорош в спонтанных мотивационных речах, – говорю я. – Иногда по вечерам я переписываю свои разговоры, которые вел в течение дня, и полностью переделываю их так, как хотел бы сказать в момент разговора. Поэтому я просто хочу, чтобы ты знала, что сегодня, когда я буду записывать этот разговор на бумагу, я напишу что-нибудь по-настоящему эпическое, что заставит тебя гордиться своей жизнью.
Фэллон опускает лоб на руку, и начинает смеяться. Я смотрю на нее, и тоже невольно улыбаюсь.
– Это, вне всяких сомнений, самый лучший ответ, который я когда-либо получала после рассказа своей истории.
Я поддаюсь вперед, чтобы выбросить свой стакан в урну, который стоит позади нее. И это самое близкое расстояние, на которое я приблизился к ней с тех пор, как мы сидели вместе за столиком в ресторане. Все ее тело мгновенно застывает. Вместо того чтобы сразу же отпрянуть назад, я сначала смотрю ей прямо в глаза, а потом сосредотачиваюсь на ее губах.
– Вот для чего нужны парни, – говорю я, медленно отстраняясь.
Обычно, я не думаю дважды, прежде чем намеренно флиртовать с девушками. Я делаю это постоянно. Но Фэллон смотрит на меня так, словно я только что совершил смертный грех, и я начинаю сомневаться, правильно ли я истолковал наше влечение.
Я полностью отстраняюсь от нее, не уклоняясь от ее беспокойного взгляда.
Фэллон указывает на меня пальцем.
– Вот, – восклицает она. – Именно это. Та самая фигня, о которой я говорила.
Не уверен, что знаю, о какой именно фигне она говорит, поэтому с осторожностью продолжаю.
– Думаешь, я притворяюсь и флиртую с тобой, чтобы заставить тебя почувствовать себя лучше?
– А разве не так?
Неужели она действительно так думает? Неужели парни не флиртуют с ней? Это из-за ее шрамов или из-за неуверенности, которую она чувствует из-за своих шрамов? Конечно же, парни не могут быть такими поверхностными, как она считает. Если это так, то мне стыдно за всех мужчин. Потому что эта девушка должна отбиваться от флиртующих с ней парней, а не сомневаться в их мотивах.
Я пытаюсь расслабить сжатые челюсти, и прикрываю свой рот рукой, раздумывая над тем как ей лучше ответить. Естественно, вечером, когда я буду вспоминать этот момент, я придумаю самые разнообразные великолепные ответы. Но прямо сейчас… Я не могу придумать идеальный ответ, чтобы спасти свою жизнь.
Полагаю, что просто буду честным. Скажу не все, но честно во всяком случае. По-моему, это самый лучший вариант, так как эта девушка видит насквозь любое вранье.
Теперь я выпускаю тяжелый вздох.
– Хочешь узнать, что я подумал, когда впервые увидел тебя?
Фэллон склоняет голову.
– Когда ты увидел меня впервые? Ты имеешь в виду аж целый час назад?
Я игнорирую ее сарказм, и продолжаю.
– Первый раз, когда ты прошла мимо меня, до того, как я прервал твою встречу с отцом. Я пялился на твою задницу все время, пока ты не исчезла из виду. И мне было очень интересно, какие сегодня на тебе трусики. Это все, о чем я думал все время, пока ты была в туалете. Все гадал, носишь ли ты стринги? Или ходишь без трусов? Потому что я не увидел контуров на твоих джинсах, которые намекали бы, что ты носишь обычные трусы.
До того, как ты вернулась из уборной, в моем животе начало зарождаться чувство паники, потому что я засомневался, что хочу увидеть твое лицо. Я слышал твой разговор с отцом, и уже знал, что меня притягивает твоя личность. Но что насчет лица? Люди говорят, нельзя судить о книге по ее обложке, но что если ты каким-то образом уже прочел ее содержимое, не взглянув на обложку? И что если тебе действительно понравилось то, что было внутри этой книги? Конечно же, когда ты собираешься закрыть эту книгу и вот-вот увидеть обложку впервые, ты надеешься, что это будет нечто, что ты найдешь привлекательным. Ну кому захочется положить на свою полку невероятно интересную книгу, если придется каждый раз смотреть на дерьмовую обложку?
Фэллон быстро опускает взгляд на свои колени, но я продолжаю.
– Когда ты вышла из туалета, первое, что я заметил, были твои волосы. Они мне напомнили девушку, которую я в первый раз поцеловал. Ее зовут Абита. У нее были восхитительные волосы, которые всегда пахли кокосом, поэтому я пожелал узнать, пахнут ли твои волосы так же. Потом мне стало интересно, целуешься ли ты так же как Абита, потому что, несмотря на то, что она была первой девушкой, которую я поцеловал, тот поцелуй все еще остается единственным, который я помню до самых мелких деталей. Так или иначе, после того, как я закончил любоваться волосами, я сразу же обратил внимание на твои глаза. Ты была все еще в нескольких метрах от моего столика, но смотрела прямо на меня, словно не могла понять, почему я уставился на тебя.
И тогда мне действительно стало неловко, отчего я заерзал на месте, потому что, как ты уже указала, я не видел себя в зеркале с утра. Я не знал, что ты видела в тот момент, когда смотрела на меня, и даже не имел понятия, нравилось ли тебе то, что ты видишь. Мои ладони вспотели, потому что это первое впечатление, которое у тебя сложиться обо мне, и я не знал, будет ли оно достаточно хорошим.
Ты была почти у моего столика, когда мой взгляд упал на твою щеку. Твою шею. Я увидел шрамы в первый раз и как только я заметил их, ты опустила взгляд и позволила своим волосам прикрыть бόльшую часть своего лица. И знаешь, о чем я подумал в тот момент, Фэллон?
Фэллон смотрит мне в глаза, и я понимаю, что она не хочет, чтобы я продолжал. Она думает, что точно знает, о чем я подумал в тот момент, но она не имеет и малейшего понятия.
– Я почувствовал такое облегчение, – говорю я ей. – Потому что по одному этому простому жесту, сразу ясно как на самом деле ты сомневаешься в себе. И тогда я осознал, что раз уж ты и понятия не имеешь о том, насколько ты чертовски красива, то значит, у меня может быть шанс с тобой. А потом я улыбнулся. Потому что понадеялся, что если использую правильную тактику, то точно смогу узнать какие трусики под этими джинсами.
В этот момент мир словно замирает в тишине. Ни одна машина не проезжает мимо. Ни одна птичка не чирикает. Дорожка вокруг нас абсолютно безлюдна. Эти десять секунд в ожидании ее ответа самые длинные в моей жизни. Настолько длинные, что этих десяти секунд оказывается достаточным количеством времени, чтобы захотеть забрать свои слова обратно. Достаточным количеством времени для того, чтобы я пожалел о том, что не удержал свой язык за зубами, а выложил все начистоту.
Фэллон прочищает горло, и отводит взгляд в сторону, а затем поднимается со скамейки.
Я не двигаюсь. Просто наблюдаю за ней, гадая, не выбрала ли она этот момент чтобы, наконец, понарошку «бросить» меня.
Она глубоко вдыхает, и выдыхает как раз в тот момент, когда смотрит прямо мне в глаза.
– Мне все еще нужно упаковать кучу вещей сегодня, – говорит она. – И знаешь ли, предложить свою помощь будет очень вежливо с твоей стороны, будучи моим «парнем».
– Тебе помочь упаковать вещи? – выпаливаю я.
Фэллон беспечно дергает плечом.
– Ну ладно.