90-е. Шоу должно продолжаться 3

Глава 2

«Интересно, как скоро Астароту придет в голову светлая мысль, что он — суперзвезда, а я пригревшийся в лучах его славы прилипала?» — подумал я, проводив взглядом удаляющегося в сторону туалета фронтмена. Похоже, что довольно скоро. Уже сейчас заметно, как его раздуло от гордости и самодовольства.

И о чем он хотел поговорить, я не понял. Пустился в рассказ о том, как они с Сэнсэем разговаривали про Ярославль, оказывается, они оба там были. И на полуслове он свою речь прервал и ушел.

Кажется, он уже здорово накидался. И перекрыло пережитыми эмоциями еще.

Парадоксальная личность наш Астарот, вот что. На сцене он реально хорош. Уверенный, величественный. Из зрительного зала не видно его плохо прокрашенные волосы и следы от подростковых прыщей. Неплохой голос и отчаянная такая харизма.

Но вот когда он оказывается просто среди людей, мне натурально иногда хочется отодвинуться в сторонку и сделать вид, что я его не знаю.

Испанский стыд какой-то.

Или, как это сейчас правильно говорят, кринж.

Да, пожалуй, это слово подходит идеально.

На самом деле, имеет смысл обдумать ситуацию, когда «ангелочки» мои взбрыкнут, решив, что я добились успеха, потому что такие талантливые и особенные. И все получилось как бы само по себе, а я тут совершенно ни при чем.

И я даже примерно знаю, когда это произойдет.

Когда к творчеству добавятся деньги. Испытание деньгами для компашки друзей — одно из самых тяжелых. Каждый начнет у себя в голове считать, кто и сколько на самом деле вложил в общее дело, понадобится озвучивать и составлять договоры. И проговаривать вслух разные не очень приятные вещи.

Такой момент обязательно настанет.

Вопрос времени. Ну и денег, разумеется.

Я пожал плечами. В любом случае, я рано пытаюсь дуть на воду. Деньги надо еще заработать.

А сейчас, вместо того, чтобы сидеть на подоконнике с глубокомысленным видом, надо бы заняться делом. Пока градус алкоголя в крови невысок, шутки смешные, а юные лица не расплылись восковыми масками.

Я проскользнул в «запретную комнату», порылся в своей сумке и извлек камеру. На концерте я не снимал вполне сознательно. Ценность концертных записей ручной камерой с точки зрения контента, прямо скажем, невелика. Тем более, что моя «дживисишка» пишет только монофонический звук. С одной стороны, стоило, конечно, запечатлеть исторический момент, когда на сцену вышел Сэнсэй. Обалделое выражение лица Банкина, беснующийся зал и вот это все. Но в зале были и другие камеры. И одна из них точно принадлежала ТВ «Кинева». Так что надо сделать две вещи — записать дома на видике выпуск новостей об этом моменте. Наверняка же будет. И потом выпросить «сырую» концертную запись.

Следующий час я бродил по квартире, глядя на всех сквозь окуляр видоискателя.

— … басист набухался и лежит заблеванный. Прикинь? Нам на сцену через полчаса, а он — в говно! Что делать? Потащили в туалет. Илюха здоровый же, черт! Отбивается. Еще и блюет по дороге. А там в туалете еще и раковины нет!

— В смысле — нет? А куда делась?

— Да в душе не ковыряю! Выломали когда-то, а чинить не стали. В общем, представляешь, клетушка с собачью конуру, один унитаз, нас двое и блюющий Илюха. Мы его башкой в унитаз суем, а он до воды не достает. Мычит только что-то. А мы сами тепленькие уже были, так что не сразу догадались, что за шнурок дергать надо.

— В смысле — смывать?

— В общем, картина маслом — Илюха лежит мордой в унитаз, Краб его коленом прижимает сверху, чтобы не выскочил. И я дергаю за шнурок, потом жду, когда вода снова наберется, и опять дергаю. А тут по коридору идет директриса…

Деревянный узор паркета, исписанные стихами и философскими высказываниями обои. Это я услышал в коридоре громкий смех и двинул туда.

— … никто же потом не найдет свои!

— Нееет, ты не понимаешь! Это мое творческое высказывание!

У двери высится пирамида из сапог, ботинок и прочей обуви. Творец этой инсталляции ползает рядом на четвереньках и пытается пристроить на вершину красный женский сапог с устрашающей шпилькой.

Интересно, где Сэнсэй? Воспользовался суматохой и спать сбежал? Надо на кухне проверить.

А вот и он, точняк. Сбились в тесный кружочек, в центре — эмалированный тазик, в нем стоят и плавятся три свечки. Блин, ни хрена ведь на записи видно не будет! Иногда пламя выхватывало из темноты сосредоточенные лица.

— В шуме воды я всегда слышу какую-то музыку, — почти шепотом говорил Сэнсэй. — Когда закипает чайник или душ льется. Она звучит очень тихо, едва слышно. Всегда хочется выключить воду, чтобы можно было ее разобрать. Но…

— Если воду выключаешь, она тоже замолкает… — подхватил Бельфегор.

— На самом деле музыка звучит все время, — продолжил Сэнсэй. — Но ее так много, что она заглушает саму себя. И чтобы расслышать отдельные ноты, нужно сосредоточиться…

— Или включить воду… — сказал кто-то из темноты, по голосу не опознал, кто именно.

— … и вода войдет в резонанс с нотами, и ты услышишь мелодию, — закончил мысль Сэнсэй.

Подключение камеры к телевизору оказалось тем еще квестом. Инструкция, к счастью, оказалась на английском. Приятель мамы приволок из Японии экспортный вариант камеры. И по инструкции все было вроде понятно. Воткнуть, нажать, готово. На практике же… В общем, я так и не понял, в какой момент камера перестала кочевряжиться и выдала на экране движущиеся картинки с вчерашнего ночера.

Первый блин, можно сказать.

На самом деле, качество картинки неожиданно оказалось даже лучше, чем я думал. Только вот снимать мне еще учиться и учиться. Это в моем телефоне в далеком будущем будет встроенный стабилизатор. А тут все подергивания и подрагивания пальцев были видны на экране без всякой маскировки. И еще, надо запомнить на будущее — камеру вести нужно мееееедленнее. А то эти размазанные перескоки у кого угодно морскую болезнь вызовут. Но сочные сценки попадались. Как Астарот говорил тост, например, неплохая сценка. И танцующая в темноте с двумя свечками девушка. Под Dire Straits.

Годится. Атмосферная квартира. Не очень трезвые, но вполне внятные разговоры. Байки, рассказанные с экспрессией. И даже немножко компромата.

Я написал на подкассетнике сегодняшнюю дату. Подумал и добавил — афтепати отчетного концерта рок-клуба. Сэнсей.

Надо бы озаботиться запасом этих кассет, вот что. А это не такая простая задача, как кажется на первый взгляд. В свободной продаже я пока что их вообще не видел. Может быть, в Москве уже и открылись всякие фирменные магазины зарубежной техники, но в Новокиневске пока что ничего такого не было. Значит надо будет на рынке этот вопрос поднять. Во-первых, Серега из ларька звукозаписи может знать. Он же где-то кассеты пустые оптом покупает. Может быть, там же и мини-VHS есть? Ну и можно еще у тех, кто в Москву мотается попросить.

Я отсоединил камеру от телека. Воткнул батарею в зарядник. Выдохнул.

Переодеться, пообедать и мчать обратно в «нехорошую квартиру». Будить спящих и перемещаться в студию к Шутихину.

Какой-то такой план дальнейших действий.

Я потянулся, зевнул.

Забавно. Есть понятие фантомной боли. А у меня — фантомная усталость. Каждый раз, когда я сплю вот так, урывками, и ношусь по городу, как с подожженным хвостом, я как-то автоматически себе представляю, как бы я себя чувствовал в своем прежнем теле, которому полтос. У меня бы ныла поясница, в голове клубились мутные облака, и соображалка работала бы с перебоями. Вот и сейчас я совершенно машинально мысленно застонал, что опять предстоит бессонная или почти бессонная ночь. Вот только состояние для нытья не подходило. Чувствовал я себя вполне бодро, даже, я бы сказал, задорно. На краю мыслительного процесса даже вспомнилось, что студия Шутихина в соседнем подъезде от квартиры Евы. А значит, когда станет скучно, можно будет тихонько вместе с ней ускользнуть, и…

Классно быть молодым, вот что!

Как бы иллюстрируя свой боевой настрой, я несколько раз упруго присел, принял упор лежа, отжался десяток раз. Прыжком поднялся на ноги.

И направился на кухню, насвистывая «Шоу маст гоу он…» тихонечко.

Сестра вернулась из школы в тот момент, когда обед свой я как раз наливал себе чай. С грохотом сняла ботинки, пробурчала что-то, невнятно, но зло. Прогрохотала пятками до своей комнаты, грохнула дверью. «Видимо, не задался денек у сеструхи…» — подумал я, не отрывая глаз от книжки. Заразился маминой привычкой читать за едой. Неплохой способ разгрузить мозги и купировать свою ломку по гаджетам, которая периодически давала о себе знать. Сегодня мой обед проходил под «Таинственный остров» Жюля Верна. В детстве его до дыр зачитал. Но сейчас тоже идет с удовольствием.

В глубине квартиры скрипнула дверь, и снова раздались шаги. Теперь уже более спокойные. Крадущиеся такие.

— Привет, — хмуро сказала сестра, стоя на пороге кухни.

— Угу, — кивнул я. — Там в холодосе есть котлеты с гречкой и салат еще.

— Я не хочу, — скривилась Лариса, продолжая стоять у меня над душой.

— Чайник горячий, — добавил я. — И полкоробки птичьего молока еще осталось.

— Да не хочу я есть! — отмахнулась сестра.

— Окей, — кивнул я и оторвал взгляд от книжки. — А чего тогда хочешь?

Нда, похоже, и впрямь день не задался. Глаза и нос красные, губы сжаты и подрагивают.

— Так… — сказал я. — Давай, садись. Чаю я тебе сам налью. Протесты не принимаются. Что там у тебя случилось? Кто-то обидел?

— Слушай, Вов… — Лариса села на табуретку и зажала ладони между коленок. — У тебя было когда-нибудь, чтобы про тебя врали всякое, а ты ничего с этим сделать не мог?

— Не знаю, — я достал из сушки ларискину чашку с Матроскиным из Простоквашино. Плеснул заварки, долил кипятка из чайника. Посмотрел на сеструху еще раз. — Болтают-то за глаза.

— А если не за глаза? — сестра шмыгнула носом и всхлипнула. В уголках глаз появились слезы.

— Рассказывай давай, — я бросил в чай лимон, насыпал две ложки сахара. Она всегда так пила чай, запомнил уже. Вернулся за стол. Сел напротив, заглянул в глаза. — Что стряслось, кто болтает?

— Ну… В общем… Я сама, наверное, дура, что согласилась… — замялась Лариса.

— Еще на шаг назад, — я дотянулся до холодоса, достал оттуда прямоугольную коричневую коробку. Птичье молоко нам Джамиля притаскивала свежайшее, прямо с кондитерской фабрики. — Давай, сжуй конфетку, и рассказывай.

— Фу, желтая… — Лариса отложила надкусанную конфету. — В общем, есть один парень… Нет, не так. Ну, в смысле, парень есть, конечно, но не в нем дело. Или в нем…

Лариса замолчала и нахмурилась. Шмыгнула носом. Глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

— В общем, на дне рождения Светки Котвановой я танцевала с одним парнем, студентом. Мне песня понравилась, под которую мы танцевали, и я ему сказала. А потом он говорит: «Пойдем ко мне, у меня этого певца целый альбом». А я говорю: «Пошли!» Оказалось, он живет в том же подъезде. Вот мы заходим, а у него никого дома. Я говорю: «Ну давай уже, ставь музыку!» А он засмеялся и начал приставать. Я его оттолкнула и говорю: «Ты че? С дуба рухнул? Мы же не знакомы совсем!» А он, такой, сразу отстал, давай извиняться, предложил посидеть и чаю попить.

— Пока звучит неплохо, — сказал я.

— В общем, мы попили чаю, а потом он говорит: «Ты иди, а я попозже приду, мне нужно тут кое-что сделать». Ну и я ушла. Вернулась к Котвановой, там как раз торт начали резать. Ну и, тут же начались шуточки, типа, а что это вы там вдвоем делали и все такое. Ну я говорю: «Ничего, музыку слушали». А потом звонок в дверь, вернулся тот парень. Такой… ну… Лыбится, рубаха расстегнута. На шее засос.

— У него в шкафу другая девушка пряталась? — хмыкнул я.

— Ага, счас… — огрызнулась Лариска. — Он с парнями на кухню ушел, а потом все вышли и на меня стали ТАК смотреть… И шушукаться. Я сначала не поняла, что происходит, а потом меня Котванова, такая, отвела в сторону и говорит: «Знаешь, Корнеева, ты бы лучше раньше сказала, что ты шлюха, я бы тебя не приглашала даже!»

— Как, говоришь, этого парня зовут? — поинтересовался я деланно-равнодушным тоном. Правая рука сжалась в кулак.

— Да неважно… — Лариса вздохнула. — В общем, я говорю Котвановой: «Что за ерунда?» Не понимаю ничего. А от меня все отодвинулись, как будто я больная. А Мичурин так вообще подошел и начал предлагать пойти перепихнуться по-быстрому, ну, раз уж я такая опытная давалка. В общем… Я попыталась сказать, что это все вранье, что ничего не было. Но мне не поверили. Ржали, обзывались. Я убежала. А там этот парень еще… Говорит: «Ты извини, я же не мог им сказать, что ты не дала, они бы тогда меня оборжали…» В школе теперь ад. И я… В общем…

— Тихо, милая, — я пододвинул свой табурет поближе к ней и обнял за плечи. — Дерьмовая история, вот что.

— И что мне делать? — Лариска всхлипнула, и слезы, так долго клубившиеся в уголках глаз, покатились по щекам.

— Ничего, — я пожал плечами. — Ну, кроме того, что сказать мне, кто такой этот студент, я нанесу ему короткий визит и ноги вырву. А тебе — ничего. Ходить в школу, морду кирпичом. Доказывать ничего не надо. На подначки не ведись. Через какое-то время все забудут.

— Мне кажется, что это никогда не случится… — хлюпая носом, проговорила сестра и уткнулась мокрым лицом мне в плечо.

— Тебе учиться осталось до лета всего лишь, — я погладил ее по голове. — А потом вообще будет пофиг.

— А почему ты не говоришь, что это ерунда и вообще не проблема? — спросила вдруг Лариса.

— Ээээ… А должен? — я заглянул ей в лицо. — Если бы сказал такое, это была бы неправда. Ты попала в дерьмовую ситуацию. Радоваться тут особо нечему, все, кроме тебя, повели себя как говнюки. И гандон этот соседский, и твои одноклассники. Жиза, фигли. Мудаки встречаются.

— Спасибо, — теперь Лариса обняла меня в ответ.

— Внезапно, — я почувствовал, как губы сами собой расплываются в счастливой улыбке. Так тепло стало почему-то от ее благодарности, чуть не прослезился. — Так, у меня идея. Давай-ка ты умывай лицо, наводи марафет, и пойдем со мной.

— Куда? — встрепенулась Лариска.

— На концерт, — усмехнулся я. — Ты обычно другую музыку слушаешь, но сейчас тебе неплохо бы сменить обстановку. «Папоротник» будет петь, может знаешь таких?

— «Папортоник»?! — Лариса округлила глаза. — И у тебя есть лишний билет?

— Одевайся давай! — я шутливо подтолкнул сестру. — Нам с тобой еще этот «Папоротник» сейчас из похмельной комы выводить.

Слезы моментально высохли. На лице нечто среднее между недоверием и радостью. Пару секунд она просидела, будто зависнув. Потом вскочила и торопливо умчалась в свою комнату. А я вернулся к своему недопитому чаю и приключениям Сайреса Смита и его друзей.

На сборы Лариске потребовалось минут двадцать.

— Так, — я критически оглядел сеструху. — В общем, эту боевую раскраску можешь оставить, все равно сейчас все красятся как попугаи, независимо от тусовки. А вот безобразие это из волос вытаскивай.

— Что? — Лариска подергала себя за косички с вплетенными «химическими» шнурками. — У нас все девчонки так ходят…

— И шмотки поменяй тоже, — я подергал ее за рукав разноцветной олимпийки. Точно такая же, как у ее «подруги» Нади. Может это она и дала поносить. — Джинсы есть у тебя?

— Есть… — насупилась Лариса.

— Вот и надевай джинсы и футболку, — сказал я. — Сейчас какую-нибудь рубашку тебе еще из своих выберу.

— Что еще за требования? — возмутилась сеструха.

— Ты оделась как гопница, — я подмигнул. — А идешь на тусовку неформалов. Чуешь, к чему я клоню? Так что давай, меняй прикид, а я пока посуду помою и записку родителям оставлю, что это я тебя забрал. Чтобы не потеряли.