90-е. Шоу должно продолжаться 3

Глава 3

Я стоял, подпирая стену, и смотрел, как народ рассаживается прямо на полу. От ощущения дежавю меня спасало только то, что сейчас я в лицо знал практически каждого из зрителей. Каждому ведь я сам билеты продавал. А компашку художников Шутихина я помнил с прошлого раза.

Кроме того, в этот раз мы приехали заранее, я, Лариска и музыканты. Сеструха всю дорогу была притихшей, иногда сжимала мою руку от переизбытка чувств. И когда мы приехали в «нехорошую квартиру», чтобы забрать оттуда «Папоротник» и отвезти их в студию, и когда все они и Шутихин с его лысым-бородатым приятелем, сидели на кухне, курили и вели высокодуховные разговоры, обсуждая поэму Венички Ерофеева «Москва-Петушки». Я поглядывал на Ларису, которая молча сидела в углу дивана, вцепившись в подлокотник. Она с круглыми глазами ловила каждое слово из художественного кружева, которое плела в своем разговоре творческая интеллигенция. От меня все эти рассуждения про бухло, ангелов и путь к богу через пьянку были с одной стороны бесконечно далеки, с другой — слушать их мне нравилось. С таким огнем все говорили. С такой экспрессией. Философия, скрытые смыслы, вот это все. Сам я сегодня в разговоры высоким штилем не лез. По-быстрому решил организационные моменты, узнал, что Шутихин снова намерен устроить афтепати для своих после концерта, и что Сэнсэй уже об этом в курсе. И что ночью, в частности, будет обсуждаться вопрос о дополнительных концертах «Папоротника». Ну, раз уж случилось, что ребята здесь будут еще несколько дней, как-то глупо упускать такую возможность. Тут я, ясен пень, навострил уши. Потому как в разговоре промелькнула еще какая-то концертная площадка, про которую я раньше не слышал. А значит это еще один потенциальный пункт в мою записную книжку.

— Вова, — шепотом сказала мне на ухо Лариса. — Мне кажется, что я сплю…

— Это тебя разговоры творческой интеллигенции усыпили? — усмехнулся я.

— Ой, да ну тебя… — фыркнула Лариса. — Просто тут все… по-другому. Такие люди интересные, такие темы…

— Ты главное не проникайся этой высокой философией, — я подмигнул. — А то потом запаришься от хронического алкоголизма лечиться.

— Паааапрашу! — встрял в наш занимательный диалог сидящий рядом со мной Шутихин-старший. — Не следует путать приземленный алкоголизм с высокодуховным возлиянием, как инструментом познания самого себя!

— Вот видишь, я же говорил, — я толкнул Ларису локтем в бок. — Ты как вообще? Не скучно тебе?

— Кажется, что мне никто не поверит, что я сидела с Сэнсэем на одном диване.

— Ага, то есть то, что ты с ним в троллейбусе ехала на задней площадке, а до этого еще бегала на кухню, чтобы для него чайник поставить, никого не удивит, — я засмеялся.

— Ну Вооова! — Лариса спрятала лицо в ладони.

«Ну вот ее уже, кажется, и не парит та фигня с мудаком-соседом, — подумал я. — Это хорошо. Ей в школе, конечно, припомнят, но под ворохом новых впечатлений это будет не так болезненно». Переодетая в джинсы и мою клетчатую рубашку сестра визуально отлично вписывалась в эту компанию, даже не скажешь, что час назад она была одета в короткую юбку с олимпийкой, а в волосы были вплетены шнурки от ботинок.

— Это такие странные взрослые, — снова прошептала мне на ухо Лариса. — Я таких раньше не видела.

— Мир велик и разнообразен, — философски заметил я.

Потом наши неспешные посиделки на кухне закончились, потому что начали собираться зрители. Дверной звонок трезвонил практически без перерывов, гора обуви в прихожей становилась все выше. И когда я в следующий раз зашел на кухню, моя сеструха уже не сидела, сжавшись в скромный комочек в углу дивана, а горячо спорила с одним из патлатых музыкантов «Папоротника». Что-то про скрытые смыслы «Мастера и Маргариты».

— И снова здравствуйте, — Сэнсей занял свое место в центре студии на стуле с высокой спинкой. Погладил нежно свою гитару. Оглядел сидящих на полу зрителей. Подмигнул мне. Я стоял позади всех у стены, готовый, в случае чего, открыть дверь и впустить опоздавших. — Эх, любимая моя новокиневская публика, вот уж не гадал, что так скоро увижу вас снова. И чрезвычайно рад такой оказии.

Публика радостно зашушукалась. Сэнсэй провел пальцами по струнам, потом зажал гриф и широко улыбнулся.

— Но несмотря на то, что с последней нашей встречи прошло совсем немного времени, я свято чту свои принципы, что на каждом моем концерте должна быть как минимум одна новая байка и хотя бы одна новая песня. В этот раз я ехал к вам в некотором смятении. Представляете, мы грузимся в поезд, и я понимаю, что за целый месяц с нами не произошло ничего особенного, чем можно было бы похвастаться. Немыслимо! Но судьба была к нам благосклонна. Бог поездов услышал мои молитвы, и теперь мне снова есть, что вам рассказать.

В этот момент раздался звонок в дверь и я метнулся в прихожую, чтобы впустить гостей до того, как они начнут трезвонить снова. Опоздавшими оказались Люся и Ася. Все, теперь в сборе были все, кто получил билеты. И вроде частные приглашенные хозяином студии и Сэнсэем — тоже. Можно было расслабиться и слушать музыку. Ну и следить за порядком чуть-чуть, все-таки это я сие мероприятие устроил. Я подождал, пока девчонки стряхнут с воротников подтаявший снег и, сдавленно хихикая закинут свои сапоги в кучу других-прочих, и мы вместе пошли в «зрительный зал» и устроились возле стены.

— … и тогда девушка гордо встала и заявила, что потребует у проводницы немедленно переселить ее на новое место, потому что это не-вы-но-си-мо! — рассказывал Сэнсэей. — Так воооот… Теперь вы понимаете, почему я сначала рассказал вам про проводницу, да?

Публика дружно рассмеялась и захлопала.

— Но женщина была кремень! — очки Сэнсэя сверкнули. — Настоящая богатырша, дочь сурового севера. Она с каменным лицом выслушала требования вздорной пассажирки, сдержанно кивнула и сказала: «Постель только собирайте свою, новый комплект я вам не дам». В гробовом молчании капризная пассажирка скомкала белье и в обнимку с этим тюком, со спортивной сумкой на плече, маленькой сумочкой и большой шубой гордо удалилась за проводницей. Мы выдохнули всем вагоном, я снова взял гитару. Проводница вернулась и села на краешек полки. «Да вы пойте, ребята, все нормально!» — говорит. А у самой лицо такое одухотворенное… Будто у нее в голове есть особое тайное знание. Я пел «Босиком по туману», а сам не мог отделаться от мысли, что история-то на самом деле еще не закончилась. А спрашивать не хочется, чтобы интригу не разрушать.

Сэнсэй сделал паузу, взял с соседней табуретки высокий стакан с водой, отпил.

— В общем, сидим мы спокойно, поем, байки травим… — продолжил он. — И тут снова появляется та девушка. С тюком постельного белья, спортивной сумкой, сумочкой и шубой. И с непередаваемым выражением лица начинает снова заправлять постель на своей полке.

Сэнсэй замолчал. И публика тоже молчала, затаив дыхание.

— Ну так воооот, — Сэнсэй сделал серьезное лицо. — Она заправляет постель, ни на кого не глядя, значит, а я смотрю на проводницу. И понимаю, что она ждала именно этой развязки. И все хранят гробовое молчание. И тут проводница говорит: «Девушка, вы же поменяли билет, что вы делаете в моем вагоне?»

Тут публику прорывает, и все начинают смеяться. Похоже, я какой-то важный кусочек пазла этой истории пропустил.

— В общем, вы уже все поняли, да? — перекрикивая общий хохот, сказал Сэнсэй. — И меня так впечатлила и порадовала эта замечательная история, что новая песня появилась сама собой. Я написал ее той же ночью в поезде, когда все легли спать. А потом мы с ребятами немного порепетировали… В общем, судьба против того, чтобы я нарушал свои же принципы. Скажу даже больше. Вы будете первыми, кто услышит новую песню.

Зрители захлопали, а музыканты начали играть. В новой песне было что-то балкано-цыганское.

К третьему куплету публика подхватила припев, принялась притопывать и прихлопывать. А до меня, кажется, дошло, что было в первой части истории. Сэнсэй обмолвился, что из их вагона как-то сложно и заморочено переселяли цыганский табор, но в подробности не вдавался. И если сложить вместе эти два кусочка, то несложно догадаться, куда именно проводница отвела вредную пассажирку.

Я поискал глазами Ларису. Она радостно улыбалась и подпевала, сидела в самом первом ряду в обнимку с Бельфегором. Пока довольно невинно, скорее от переизбытка чувств, которые этих двоих переполняли от концерта.

Выдох.

Все получилось. Можно считать это маленькой победой. Концерт идет штатно и без накладок, зрители довольны. Музыканты провели развеселое пре-пати и намерены продолжать задорно проводить время. Гонорар Сэнсэя вполне устроил, а я вышел в крохотный, но плюс.

Маленькие концерты — неплохая тренировка на самом деле. Ты без всяких нервяков можешь отследить, как и что работает, какие вещи нужно учесть, где подстелить соломки в случае чего. Но много на этом не заработаешь. Да, это очень мило и очень уютно. Это очень неплохая штука как бонус для своих. Но это слезки по деньгам. Я на рынке больше заработаю, если отпочкуюсь от Джамили и займусь самостоятельной реализацией товара. Но делать мне этого совершенно не хотелось. Значит через какое-то время нужно будет осваивать площадки обширнее… Больше зрителей — больше денег. Шире известность, а значит можно будет осваивать пассивный доход, в смысле — продажу кассет через ларьки звукозаписи.

— Вов, можно тебя? — потормошил меня за плечо Жан, когда Сэнсэй объявил десятиминутный перерыв. — Ты ведь можешь мне устроить интервью с Сэнсэем?

— Не понял, — нахмурился я. — Вот же он, давно бы сам подошел…

— Я подходил, — замялся Жан. — Но он сослался, что это ты его распорядитель, и если разрешишь…

— Ха, неожиданно, — хохотнул я. — Ну раз такое дело, то конечно. Пойдем, я тебя представлю.

— Понимаешь, какое дело, он очень редко соглашается общаться с прессой, и если у меня получится взять у него интервью для «Молодежной правды», то…

— Да понял я, не тараторь, — я похлопал молодого журналиста по плечу. — Возьмешь интервью — будешь весь в шоколаде, потому как это же других он отшил. Пойдем, я тебя познакомлю.

Я ухватил Жана на буксир и протолкался сквозь окруживших Сэнсэя зрителей.

— Сэнсэй, хочу тебя с одним человеком познакомить… — сказал я. — Сэнсэй, это Жан, мой хороший друг и отличный журналист.

— Журналист… — задумчиво проговорил Сэнсэй. — Эх, друг мой Велиал, ты прямо-таки хочешь бросить меня в терновый куст, да?

— Судя по твоему лицу, твое общение с прессой — это еще одна из восхитительных историй, да? — усмехнулся я.

— Ах, если бы… — грустно усмехнулся Сэнсэй и снова посмотрел на Жана. Прохладно так, без приязни.

— Сэнсэй, я клянусь, что без вашего одобрения материал не отправится не только в печать, но даже на стол редактора! — горячо заверил Жан.

— Забей, — отмахнулся Сэнсэй. — Велиал ручается, я ему верю.

— Когда мы можем поговорить? — жадно спросил Жан, и глаза его азартно заблестели.

— После концерта… — начал Сэнсэй, потом помотал головой. — Нет, завтра. Велиал знает, где я остановился. Спросишь у него адрес. Приходи туда к двум часам.

Жан посмотрел на меня. Я кивнул.

Но любопытство взыграло прямо-таки. Надо же, на лице Сэнсэя появились какие-то неожиданные для его обычно меланхолично-жизнерадостного настроения эмоции. Горечь, боль, обида… Кто-то его раскритиковал в газете? Надо будет насесть на него попозже и расспросить в подробностях. Драматическая история какая-то кроется за всем этим, не иначе.

Концерт продолжился. В этой части Сэнсей был лиричен, рассказывал романтические истории про девушек и гастроли. Пел протяжные грустные песни. Я пошептался с Шутихиным-старшим, тот дал добро, и мы с Евой расставили по студии заранее припасенные свечи и выключили верхний свет.

Тут я обратил внимание, что Лариска и Бельфегор сидят рядышком уже не то, чтобы случайно, как в самом начале. Рыжий клавишник держал мою сестру за руку, а она иногда что-то шептала ему на ухо. Очень интимно так. Внезапная влюбленность? Так-то они уже знакомы, конечно, он же один из моих близких друзей. Правда, до этого момента были совсем уж из разных миров.

Я покрутил в голове мысль о том, хорошо ли, если эти двое сойдутся.

— Все хорошее когда-то должно заканчиваться, — изрек Сэнсэй. — Вот и наш концерт тоже неспешно подходит к концу. Так что давайте я сейчас расскажу вам историю… Кое-кто из вас ее уже наверняка слышал, но я очень люблю ее рассказывать все равно. Итак, была такая девушка Таня. Мы с ней жили в соседних подъездах, вместе ходили в детский сад и в первые классы школы. А потом родители безжалостно вырвали меня из моего привычного детского мирка и увезли на север. Когда я вернулся в Москву, уже один, по собственному решению, то ничего от моего детства уже не осталось. Дом расселили и разрушили, на этом месте теперь была широкая дорога… Связь времен оборвалась. Я искал своих старых друзей, но никого не нашел. И облом с этим я пережил как раз в тот день, когда мне нужно было выступать в первый раз. На таком, знаете… очень домашнем концерте, меня туда брать не хотели. И вот я туда пришел, а мне и говорят: «Мальчик, ты чей? Какое еще выступление, ты что-то перепутал…» А я тогда был юноша очень впечатлительный, и к такой подставе оказался не готов. В общем, вышел я из квартиры и пошел по лестнице наверх. Обдумывая, что было бы неплохо сейчас приземлиться с этой сталинской высотки, где все происходило, на блестящую «победу», которую я внизу видел. Вышел на крышу, закурил. И тут рядом со мной села девушка. Такая роскошная, в блестящем платье и туфлях. И говорит: «Если ты на „Победу“ внизу нацелился, то я первая занимала!» Смотрю я на нее в темноте и понимаю… Это Таня! Та самая, из соседнего подъезда, которую я искал, но не мог найти. Мы проболтали до рассвета, смотрели как утренняя Москва-река превращается из розовой в золотую. Я пел ей свои песни, мы смеялись. Вспоминали. Потом целовались. А потом на крышу вышел дворник и прогнал нас оттуда матом. Так вот… Нет, я не буду сейчас тут разливаться высоким слогом о судьбе и ее неожиданных поворотах. Вы знаете, я могу об этом трындеть сколько угодно. Но я лучше спою. Совсем не об этом. И не о Тане, хотя когда писал эту песню, я думал о ней, конечно же…

Зрители притихли. Пламя свечей бросало на их лица причудливые блики. Тоненко зажурчала флейта. И Сэнсэй запел.

Пронзительная песня закончилась. Повисла тишина. Несколько секунд было слышно, как трещат фитили свечей. Потом зрители оттаяли, зазвучали аплодисменты и радостные крики. Кто-то пытался кричать «на бис!», но не очень настойчиво. Сэнсэй и так отработал на полчаса больше, чем обещал сначала.

Я снова занял свой пост близ прихожей, чтобы в случае чего разрулить какие-нибудь проблемы, но зрители довольно организованно покинули студию. Я слушал обрывки их разговоров и думал, что все-таки в подобных квартирниках несомненно есть свой профит. Только он не в деньгах измеряется, а вот этом вот градусе тепла…

Я закрыл дверь на замок и вернулся обратно в зал. Нашел глазами Сэнсея, который сидел на полу у стены, блаженно вытянув ноги. В одной руке стакан с красной жидкостью, во второй — бутерброд. Сел рядом.

— Ну что, расскажешь, что там у тебя стряслось с журналистами? — спросил я.