А-Два

Глава 9. Кофе и закон.

Пушкин, Ленобласть, 18 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Младший лейтенант Волков, старший лаборант Семенов.

Волков только что понял, что, оказывается, любит кофе. Именно его, кофе, ему, Волкову, не хватало во время долгих и очень скучных дежурств, когда спать ни в коем случае нельзя, а очень хочется. В Пскове, вот удивительно, кофе почти не было, или был, но не такой: лет, наверное, пять назад курсант школы милиции Сергей Волков попробовал, разочаровался в смолянистой горечи, и больше попыток погрузиться в кофейную культуру не предпринимал. Кроме того, в Пскове и вовсе предпочитали чай, завариваемый до крепости, оставляющей следы на стенках белого фарфора.

Чашка кофе, стоящая сейчас перед младшим лейтенантом, оказалась уже третьей за истекший час, и, судя по количеству напитка (оставалось на самом донышке), должна была вскоре смениться четвертой.

- Все, что мы сейчас можем — это отслеживать движения Изделия по сообщениям граждан, - все больше разочаровывал командированного милиционера старший лаборант Семенов. - По до сих пор не установленной причине, система горконтроля его не видит и не ведет, и сам он ни на какие сигналы не отзывается. Засечь его методами техническими никак не выходит, а техномагическими... Сами знаете, насколько это редакая специальность, да еще и чтобы врожденная.

- Знаешь, - рефлекторно поправил собеседника Волков. - Договорились же!

И действительно, вновь созданная группа крепких профессионалов перешла на «ты» в самом начале рабочего общения, но Семенов, покамест, робел служебной униформы и внушительных габаритов милиционера. Волкову было неприятно: казалось, что старший лаборант как-то принижает его, Волкова, значение, демонстративно выкая временному коллеге.

- Договорились, извини. - Семенов приложил запотевшее стекло (в отличие от милиционера, лаборант пил уже третий стакан холодного молока) к красному, по жаре, лбу. - Пекло.

Ноябрь в Городе Великого Ленина выдался жарким аномально: в преддверии столетнего юбилея Страны Советов, советские ученые и летчики-космонавты запустили, пусть пока и в проверочном варианте, гигантское орбитальное зеркало, как бы подсвечивающее участок земной поверхности, и создающее очень теплое лето в самое неурочное время года.

Волков улыбнулся, весело и необидно: слышать замечание о пекле от черта было, как минимум, забавно.

- Ну, если техника пасует... Я, конечно, не оракул, но определенные аналитические способности товарищи во мне нет-нет, да подмечали, - Волков и вправду знал за собой иногда что-то этакое, но относил, как и признался, на счет развитых мыслительных способностей и лучших в мире советских методов анализа.

- Давай подумаем вместе: куда бы я направился, будь я Изделием?

Вот, казалось бы: советский гражданин лоялен, чуток и неравнодушен. Собирай в одну таблицу сообщения с мест, привязывай точки, в которых видели вышедший из-под контроля робот, к карте местности и постепенно сужай зону поиска. Но нет!Именно неравнодушие и желание граждан помочь, сыграло с поисковыми отрядами дурную шутку: сообщения о том, что несколько минут назад круглую железяку видели «у магазина Океан» или «сразу за входом в метро «Проспект Лихолетова», сыпались одно за другим, даром, что первая точка находится в самом центре северной столицы, а вторая — наоборот, почти на крайнем юго-западе, перед самой Стрельной, и за пятнадцать секунд, разделяющих эти два сообщения, искомое изделие никак не могло переместиться из одной точки в другую.

«Нет, никакой телепортации Андрюша не обучен,» - почти огрызался в ответ на очередной вопрос старший лаборант Семенов. «Телепортация антинаучна, мы в нее не верим! Запределье же наглухо блокировано, да и не умеет А-Два ничего, не связанного непосредственно с техникой.».

Скоро некорректность поступающей информации стала очевидной, и от Семенова почти отстали.

- Смотри, вот если брать карту города, - Волков извлек из кобуры мощнейший концентратор, служебной модели «Автономный Предиктор Стечкина», или, по-простому, АПС, и принялся тыкать его рабочей стороной прямо в скатерть, покрывающую столешницу осенне-летнего кафе. Скатерть не отзывалась, зато прямо над ней появились отлично видимые на белом фоне линии и пятна маголографической карты местности.

- Сбежал он вот тут, - концентратор ткнулся прямо в пиктограмму, похожую на ЦТМ в профиль, его и изображающую. - Тут у нас, конечно, Парк Победы, в нем есть деревья и сеть прудов, но прятаться прямо там Изделие бы не стало: все-таки, оно довольно крупное, и не человек, пусть и частично органик. И не знает, что там к чему, или не может знать. К тому же, его достоверно засекли вот тут и вон там. - На карту легли еще две точки, одна на перекрестке проспекта Гагарина и улицы Авиационной, вторая — Гагарина и Орджоникидзе. - И вообще, это в целом логично. Уходить из города надо туда, где город заканчивается раньше.

- Это не человек же. - оппонировал Семенов, все еще переживающий за собственную научно-техническую несостоятельность. - В нем живой МОСК, но не человеческий ведь, ни знаний, ни навыка, ни опыта. Считай, как младенец, только внезапно овладевший диалектическим мышлением.

- Человек или нет - вам, товарищи ученые, виднее. А лично я бы поступил именно так, и что-то мне подсказывает, что...

Служебный УАЗик оказался на этом углу, возле самой крайней башни Тюремного Замка, неслучайно. Вернее, как: здание давно не было ни тюремным, ни замком, сохранив лишь форму и название: в нем понаделали комфортабельных квартир, и поселили командиров соседней учебной части, часто — вместе с семьями.

Причина, по которой Волков приказал остановить машину именно тут, была страшно далека от от любой рациональной: младшему лейтенанту вдруг показалось, что надо встать именно здесь и именно сейчас, а еще — на всякий случай достать не концентратор, а табельный пистолет-пулемет, называющийся, по странному стечению обстоятельств, тоже АПС, и даже сошедший с кульмана того же товарища Стечкина. Достать и дослать патрон, чтобы открыть стрельбу самым незамедлительным образом.

- Вам, милиции, конечно, виднее, - резонировал оказавшийся в той же машине Семенов, - но открывать пальбу посреди бела дня — оно такое. Ну, такое.

Оба они, и старший лаборант, и младший лейтенант, стояли сейчас возле машины, и чего-то ждали. Волков всеми фибрами милицейской своей души (которой нет) ощущал нечто приближающееся, накатывающееся, важное, а Семенов стоял просто за компанию, стараясь, на всякий случай, находиться между машиной и вооруженным милиционером.

- Не будет особой пальбы. Я знаешь, как лихо стреляю? Ворошиловский стрелок, почти снайпер! - похвастался милиционер. - Да и режим полуавтоматический. Одна пуля, много две, никуда не уйдет. А то, что стрельба, да в городе, да днем… Во-первых, вечером было бы куда хуже, сейчас-то все на работе. Во-вторых, если мы его хоть поймаем, хоть подстрелим, то есть, опять же, поймаем подстреленного, факт применения оружия будет просто рабочим моментом. Вот если он от нас уйдет...

Семенов тягостно вздохнул. Решение вопроса посредством огнестрельного оружия выглядело самым простым и радикальным, но, во-первых, было откровенно жаль умную, пусть и слегка спятившую, машинку, а во-вторых, еще никто не гарантировал, что мишень для двух пуль окажется поблизости хоть в сколько-нибудь обозримое время.

Тем не менее, находиться где-то в нужном месте и ожидать со смыслом было куда правильнее, чем бесконечно накачиваться кофе и молоком в открытом кафе, в которое товарищи переместились из душного здания районного отдела: в самом отделе крайне невовремя расклялся и отозвался восвояси воздушный элементаль системы воздухоснабжения.

Оба были напряжены, оба готовы, но действительность свои коррективы, конечно, внесла: первым Изделие заметил не Волков, до рези в глазах всматривавшийся в перспективу улицы, а Семенов, смотревший и вовсе себе под ноги. Причина была проста: милиционер просто смотрел не в ту сторону.

- Вот же он! - заявил старший лаборант громким шепотом. - Сергей, смотри!

Симпатичное кругленькое Изделие, выкатившись из-за служебного транспортного средства, остановилось в паре метров от Семенова, и, соответственно, в трех метрах от Волкова. Остановилось, подняло повыше окуляры, будто всматриваясь в лица ловцов, и, как будто, вздохнуло.

- Ну конечно! - послышался надтреснутый старческий голос. «Дед-сказочник номер Три,» - уверенно опознал Семенов про себя. - Народная милиция не спит! А почему машина не раскрашена? Что за ерунда?

- А ну, стой! - не стал раньше времени угрожать Изделию смертоносным оружием сотрудник органов. Говорил он при этом точно те же слова, которые неоднократно до того повторял редко, но встречавшимся на улицах советского Пскова бандитам и другим вооруженным хулиганам. - Нож на землю! Сдашься — будем судить, высшей меры давно не применяют, нет — так при попытке к бегству, по всей строгости!

- Врать, дяденька, нехорошо. А еще милиционер! - изделие сменило тембр голоса, и теперь говорило голосом молодым и женским. Даже юным и женским. Даже, наверное, детским. - Сам же знаешь, и этот вот, с рогами, знает, что одна мне дорога, на стол и под отвертку. Разберут вон к его, чертовой, бабушке... А я не хочу! Не дамся! Да и ножа у меня никакого нет...

- Сдавайся, - Волков зачем-то повторил уже очевидно бесполезный приказ, и принялся как-то очень медленно, будто в рапидной съемке, поднимать пистолет-пулемет.

- Ну, хорошо. - отозвалось изделие новым, на этот раз мужским и взрослым, голосом. - Слушайте. Я колобок, колобок, по амбарам метен...

Семенов вдруг понял, что вот только что прозвучало издевательское «от тебя, волк, немудрено уйти», а Изделие уже изо всех своих колесных сил стремится куда-то вдаль, и расстояние между ним, Семеновым, и почти сбежавшим роботом, становится все больше.

«Бах, бах!» - два обещанных выстрела прозвучали прямо над ухом, неожиданно и потому почти оглушили старшего лаборанта. Но источнику звука, будто, было мало.

Неслышно щелкнул переводчик огня, и следующие два с чем-то десятка выстрелов, слились в один, очень громкий, треск. «Как будто простыню рвут,» - подивился неуместному сравнению Семенов. Руки его, при этом, поднялись к лицу, будто пытаясь защитить владельца от кажущегося неминуемым рикошета.

Однако, рикошета не было: Изделие было уже далеко, да и Волков не обманул: и обе пули одиночного режима, и два десятка (на самом деле - двадцать три) режима автоматического кучно легли точно в блестящий металлический бок, если таковым можно считать спину круглого робота. Легли — и будто канули, оставшись внутри корпуса, но, по-видимому, не оказав вовсе никакого эффекта: беглый робот даже ускорился и пропал вскоре среди деревьев, кустов и прочих живых изгородей частного сектора.

- Ушел! - сообщил Волков очевидное.

Вдали, будто очнувшись, завыла милицейская сирена.

***

Ленинград, Пулково-7, 18 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Старший лейтенант Лапиньш.

Если какой-нибудь иностранный шпион решит однажды разобраться во взаимоотношениях разных подразделений государственной безопасности, берегущих покой советских граждан, у него ничего не получится. Если таковой шпион решит не просто разобраться, а выстроить уверенную иерархию, вертикальную или не до конца, он скоро бросит это бесполезное занятие. Если, наконец, сотрудник иностранной разведывательной сети попытается оформить то, что удалось узнать и понять, в форме связного документа, он попросту сойдет с ума.

Есть, между прочим, мнение, что так устроено специально: как писал в глубокой древности авторитетный товарищ Сунь-Цзы, «не понимая противника, его нельзя превозмочь». Правда, возможно, что писал не он и не так, но сама ситуация вполне вероятна.

Именно для таких, вышедших в тираж по причине профессиональной непригодности, иностранных разведчиков, и существует замечательное лечебное учреждение, известное как санаторий №3, или попросту «Трешка». Правда, лечат там не только иностранных, и не только шпионов, а вообще всех подряд граждан, не вынесших груза высокой ответственности и серьезных полномочий, будь те граждане наши или нет.

В общем, оперативный уполномоченный линейного отдела КГБ на транспорте (по городу Ленинграду), старший лейтенант государственной безопасности, товарищ Лапиньш, уже несколько часов ощущал себя именно таким шпионом, или каким-то подобным персонажем, уже прошедшим вторую стадию, и вплотную приблизившимся к третьей. Говоря проще, он ощущал, что медленно сходит с ума.

В составе КГБ масса самых разных подразделений и даже целых организаций, но самой таинственной и вездесущей из них принято считать УВК — «управление внутреннего контроля», подразделение, сотрудники которого могут прийти и задать неприятные вопросы любому комитетчику, будь он хоть капитан, хоть комиссар госбезопасности первого ранга. Могут — и приходят, и задают.

Сотрудник УВК, человек, вопреки расхожему стереотипу, крупный, заметный и немного неуклюжий, прохаживался по небольшой сцене актового зала битый час подряд. Этим он был похож на маятник: путь от одной стороны сцены до другой занимал ровно десять шагов, и, кажется, длился ровно одно и то же количество секунд. Правда, не в пример маятнику, внутренний контролер был еще и громогласен.

- Таким образом, товарищи, мы имеем пример возмутительного превышения полномочий! Даже не превышения, а злоупотребления! Начнем с того, что... - сотрудник УВК с чего-то начинал уже пятый раз подряд, говорил разными словами об одном и том же, и старшему лейтенанту давно стало неинтересно: казалось, усни он прямо сейчас, и разбуди его, Лапиньша, кто-то через полтора часа, он и тогда сможет за три минуты написать детальный конспект выступления контролера, запутавшись только в количестве подходов к снаряду.

Коллеги молча сочувствовали самому Лапиньшу, присутствовавшему на разносе подчиненных комиссару Николаеву и даже самим себе. Во-первых, было страшно огорчительно, во-вторых, опасно для карьеры, и, в третьих, неприятно в самом бытовом смысле: жарко.

Жара стояла, по позднему осеннему времени, все более странная. Казалось бы, всего двадцать пять градусов из предложенных когда-то умным шведом Цельсием, — ровно четверть пути от льда до кипятка, которые в ином климате и не ощущаются иначе, как «наконец-то тепло», в условиях ленинградской влажности воспринимаются, словно баня, только грязная и холодная. Еще по всему городу прокатилась натуральная эпидемия среди воздушных элементалей: они массово отказывались работать и самоотзывались, а призвать новых с соответствующего плана становилось все сложнее.

Техномагическая эпидемия не обошла и линейный отдел государственной безопасности: от жары страдали все, кроме, наверное, секретаря отдела — родиной ганешей как национальности была Индия, далекая и жаркая, а там, в ходе эволюции, слонолюды видывали и не такое.

«Еще, наверное, он сможет обмахиваться ушами, если будет вовсе невмоготу,» - позавидовал молча Лапиньш.

- Даже более того, ловля иностранных шпионов - вообще задача не вашего подразделения! - вынырнул из удушливой дымки голос выступающего.

«Интересно, а бывают ли вообще отечественные шпионы?» - вдруг задался вопросом Лапиньш. «Наверное, нет. Если они не иностранные, а отечественные, то это уже не шпионы, а разведчики, и ловить их нам не надо и не положено».

- Действия за пределами территории ответственности допустимы только по специальному распоряжению, или, в крайнем случае, в порядке преследования гражданина, вышедшего с территории непосредственно во время преследования! - докладчик зашел на очередной виток, кажется, пятый. Лапиньша начало страшнейшим образом клонить в сон: от могучего зевка эльфа удержали только субординация, многолетняя дисциплина и привычка спать стоя, не зевая и не закрывая глаз.

Схожим образом страдали и остальные участники неудачной ловли вероятного шпиона: руководство решило, что самые виноватые получат свою порцию нотаций стоя. Следует, впрочем, признать, что начальник отдела не снимал вины и с себя: небольшую группу стоящих сотрудников он возглавлял лично сам.

- Чудовищный непрофессионализм выразился и в том, как вы, товарищи, позволили легко себя обыграть коллегам из Самого Большого Дома. Ну серьезно, ну детские же оперативные комбинации. - маятниковым образом мельтешащая фигура вдруг утратила глубину и резкость. Лапиньш незаметно повел плечами и сосредоточился: трое суток без сна — не повод засыпать на таком важном мероприятии. «Интересно, кого разжалуют? Или уволят? Можно меня? Я тогда поеду домой и высплюсь.» - более высокие материи, такие, как выслуга лет и неплохая пенсия, волновали эльфа все меньше.

«Кстати, а как его зовут?» - вдруг озадачился вопросом оперативник. «А то вот стану лет через триста писать мемуары, и будут засыпать уже мои читатели, все «контролер» да «сотрудник УВК...» - мысль была несвоевременная, но интересная.

«И звание. У него должно быть звание. Интересно, а он вообще представился?»

Впрочем, оставшемуся безымянным (и без очевидного звания) сотруднику УВК пришлось, все же, закруглиться: некий внутренний регламент, видимо, не позволял переливать одно и то же из пустого в порожнее дольше пяти раз подряд. Рекомый сотрудник, одарив всех присутствующих очередным, невыговариваемым и незапоминающимся, перлом канцелярита, убыл восвояси, или где их там хранят.

Место убывшего занял начальник отдела.

- Товарищи! - начал он представительно, и тут же сбился. - Тьху, заболтал, языкастый. Ладно. Проблема ясна, выводы сделаны. Оргвыводов, - последнее слово Николаев выделил особенно официальным тоном. - Оргвыводов не будет. Или почти не будет. Или не в отношении нас.

Коллеги оживились: допущенный досадный промах — это, конечно, плохо и так себе, но зато отсутствие оргвыводов по поводу промаха — это просто замечательно!

- Тем не менее, меня настоятельно попросили, - кажется, начальнику понравилось играть интонацией. - Попросили, чтобы впредь такого не было. Чтобы не допускали, а допустив — пресекали. И, кроме прочего, виноваты оказались не мы.

Из дальнейшего явственно следовало, что неизвестный некто, с большим количеством звезд на рукавах, не организовал своевременное информирование смежников. Что шпион, тот самый шпион, которого лихо, с выдумкой и большими моральными потерями, линейный отдел ловил по всему Лениграду, еще к моменту начала оперативной разработки мирно покоился в морге советского города Утрехта. Что кавторанг — уже отставной — подземной пограничной службы Корсак как раз и был капитаном второго ранга Корсаком, а пожилой профессор и даже академик Смирнов, светило отечественной и международной психиатрии, нахватался неподобающего от своих пациентов и сам проявил непристойную советскому ученому паранойю.

Что, наконец, линейным чекистам страшно повезло: ловили-то шпиона, а не советского гражданина, и хорошо, что не поймали: представить мощь и глубину скандала, непременно разразившегося бы в случае чего, невозможно было даже чисто технически.

- В общем, вывод у нас сегодня такой. - комиссар государственной безопасности Николаев покосился на будто сгустившегося из воздуха ганешу, до того момента незаметного совершенно. Рама Пракеш Шуршундва понятливо качнул хоботом, и приготовился записывать.

- Первое. Разработку капитана второго ранга в отставке Корсака прекратить, дело сдать в архив. Ресурсы, включая человекочасы, провести, как тренировку личного состава в условиях, приближенных к оперативным. - Николаев на мгновение задумался.

- Старшего сержанта Бурзума откомандировать сроком на три месяца в распоряжение военной комендатуры вокзала. - начальник ехидно глянул на понурого орка, - на, так сказать, усиление и во избежание.

- Старшего лейтенанта Лапиньша считать с завтрашнего дня в очередном отпуске. Профкому, соответственно, озаботиться путевкой. Подальше куда-нибудь, чтобы был лес и никого на сто километров вокруг, - проявил удивительное понимание руководитель.

- Отделу продолжить выполнение текущих обязанностей. На этом всё. - Николаев оглядел подчиненных, будто ожидая возражений.

Подчиненные не возражали: наоборот, все зримо расслабились, некоторые даже улыбались. Все понимали, что проблем избежали с легкостью невероятной, хором сопереживали угодившему под пресс специального воспитательного процесса (об инциденте с военным комендантом вокзала были наслышаны буквально все) старшему сержанту и откровенно завидовали товарищу Лапиньшу: технично смыться из ноябрьской ленинградской парилки куда-то, где сосны и ветер, не отказался бы никто.

- Да, и последнее. - Николаев и сам улыбнулся, указывая ладонью на стоящего в небольшом отдалении Лапиньша. - Усадите его кто-нибудь в кресло, и прикройте глаза. Полчаса уже товарищ стоя спит!

***

Ленинград, 19 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Секретный сотрудник Семенов-младший.

Сложно себе представить взрослого советского гражданина (а хотя бы даже и гражданку), ни разу в своей жизни не бывавшего в тире. Военному делу в СССР учат настоящим образом, и шанса ни разу не подержать в руках, как минимум, несерьезную мелкашку или такой же малокалиберный, но вполне боевой, учебный концентратор, у советского школьника, а потом и студента, попросту нет.

Совершенно чудесное место, этот самый тир! Громкие щелчки (или гулкие хлопки, в зависимости от калибра), выстрелов, треск разрядов учебных заклятий, сложный запах озона (в левой, магической секции) и кордита (в секции правой, огнестрельной), вечно хмурое лицо инструктора, и, в противовес ему, восторженные физиономии неофитов военной подготовки – все сливается в смесь невероятно интересную и всегда притягательную. Советские граждане любят стрелять и любят заклинать!

Семенов-младший, как хороший, несмотря на последние события, советский гражданин, тир любил не меньше своих сверстников. Однако, именно сейчас ему предстояло миновать сначала магическую, потом стрелковую, галереи (непременно с гордым видом – мол, не больно-то и хотелось), и, следуя за провожатым, углубиться внутрь подсобных помещений, где его, конечно, уже ждали.

Старший майор государственной безопасности оставался верен себе, и важные рабочие встречи назначал где угодно, но только не в стенах родного первого отдела.

- Здравствуйте, товарищ… - Семенов-младший вдруг понял, что не знает, как обращаться к всемогущему куратору старшего брата, и потому замер на пороге, беспомощно и немного глупо.

- Товарищ Эпштейн, ну, или товарищ куратор, - разрешил сложную ситуацию начальник первого отдела. – Здравствуйте, Семенов, присаживайтесь, будем пить чай и думать умные мысли. Чай у нас хороший, индийский, а мысли, покамест, так себе, но мы над этим поработаем, верно ведь?

Ни желания, ни возможности возражать у комсорга не имелось, поэтому он вошел в кабинет, уселся на предложенный стул и крепко ухватился за огромную чашку, как будто и не заметив того, что фарфор оказался обжигающе горяч. Дверь закрылась сама собой – или это постарался провожатый, о котором студент почти сразу же забыл.

- Ваша помощь, товарищ Семенов, нам понадобится с самого начала: никого из нас бандиты, конечно, в лицо не знают, но граждане они тертые. Если наш сотрудник придет сам по себе, его попросту не пустят в катран. Поэтому представляете его как своего одногруппника…

…Было не то, чтобы очень темно, но и не так, как месяцем раньше, когда удавалось даже не смотреть под ноги в удивительно светлых сумерках. Поэтому, видимо, лампочка, в прошлый визит комсорга в гнездо порока, не горевшая, теперь выдавала все сорок, а то и шестьдесят, ватт: иначе было никак невозможно разглядеть лицо гостя в подслеповатый дверной глазок.

- Кто пришел? – голос из-за двери даже не прозвучал, а, как будто, лязгнул. «Как капкан» - неприятно поразился Семенов-младший.

- Студент! Это студент! И со мной тут еще – комсорг замялся на секунду, и добавил странное: - Двадцать семь четыреста восемь!

Цифры, видимо, восприняли как надо. Дверь открылась совершенно бесшумно, на пороге никого не было. «Входите!» - лязгнул все тот же голос, громко и ниоткуда…

… - Никаких особенных действий от Вас не требуется. Просто называете пароль, входите внутрь, представляете сотрудника Николаем. Говорите, что всей суммы с собой нет, напоминаете, что они Вам обещали возможность отыграться, что на несколько ставок Вы наскребли, да и товарищ не прочь принять участие. – Эпштейн положил на стол тощую пачку десятирублевок. – Вот ваши ставки. Не переживайте, деньги совершенно обычные, не меченые, даже номера купюр не переписаны.

Начинаете играть по маленькой, так, чтобы денег хватило хотя бы на полчаса. Осторожничайте, переживайте, главное – не переигрывать…

…- Малого! – скривился лицом лысый уголовник, одетый, почему-то, в рабочие штаны и щегольский зеленый батник. – Не прет… Или прет… Не решил еще. Беру малого!

- Малого до талого, - остро пошутил его оппонент, игравший как бы в паре с Семеновым-младшим. – Четыре… нет, пять!

Комсорг еще раз пересчитал свои карты, вспомнил выходы и ступень аркана. Где-то неподалеку едва слышно трещало какое-то электрическое устройство: то ли замкнуло контакт, то ли еще что. Треск мешал сосредоточиться, но хода уже ждали, и смотрели неприязненно: уже третий круг Семенов-младший ставил минимально возможные десять рублей, да еще и выигрывал, строго помалу, как наставлял куратор. Надо было решаться.

- Три! И одну сверху! – студент потянул из кармана очередной червонец…

…Когда пройдет полчаса, наш сотрудник подаст Вам сигнал. Слушайте его внимательно: он в очередной раз пожалуется на пересохшее горло и попросит воды напиться. Не напиться воды, не стакан воды, а именно воды напиться. Запоминаете? - Эпштейн говорил размеренно, делая паузы в нужных местах, уверенно оперируя интонациями, и точно знал, что погруженный в подобие транса подопечный запоминает все в мельчайших деталях, как бы даже и не сознанием современного человека, а чем-то куда более глубоким и древним….

…напиться, - попросил представленный Николаем. Комсорг, действуя строго по инструкции, оттолкнулся от ломберного столика ногой и завалился заодно со стулом, назад, крепко при этом зажмурившись. Дальнейшего он совершенно не видел, но слышал прекрасно.

Громыхнуло. В хлопке чудовищной хлопушки слились воедино звон разбитого стекла, треск рвущейся ткани, грохот металла об металл, топот нескольких пар ног, обутых во что-то тяжелое и даже несколько громких выстрелов.

Раздался свист, стало жарко, запахло серой.

- Законники! Ненавижу законников! – голос визгливый и громкий заставил еще крепче зажмуриться и вжаться спиной в пол.

Громко простучала автоматная очередь, на руку, рефлекторно прикрывшую лицо, упала горячая гильза.

- Серебро не берет! – громко закричал кто-то. - Третий круг!

- Четвертый не хочешь, дурачок? – глумливо поинтересовался визгливый голос. Серой запахло еще сильнее. – А ну, иди сюда, посмотрим, какого цвета у тебя потроха! Неужто красные?

Семенов-младший не очень понимал в оперативных мероприятиях, да и в сути призываемой из-за всяческих граней нечисти разбирался так себе, но даже ему, сквозь закрытые глаза и пелену невежества, было понятно: что-то пошло не просто не так, а худшим из возможных образов.

Автомат простучал еще раз. Гулко пролетел над комсоргом огненный шар, куда-то и откуда-то ударило молнией.

- Нет у вас методов против Стоика Благоразумного! – радостно заявил все тот же голос, уже не просто визгливый, а какой-то глумливый и неправильный. «Да он же шепелявит!» - отчего-то обрадовался комсорг.

- Методов, говоришь, нет? – прорезался другой голос, хриплый и мужественный. – А вот это мы сейчас посмотрим! Сила Закона, к тебе взываю!

И все закончилось.

Семенова-младшего подняли с пола вместе с остатками развалившегося стула, отряхнули – уже без стула – и чуть ли не силой отняли от лица обожженную гильзой руку.

Комсорг огляделся: в большой комнате, почти зале, было, на что посмотреть.

Вповалку лежали какие-то люди: бандиты, которых было не жалко, и сотрудники в форме и без, которых, напротив, жаль было нечеловечески.

В углу комнаты сжался в клубок некий гражданин, тоже, как и Семенов-младший, рогатый, но куда более внушительно: не как молодой козлик, а как вымерший копытный зверь тур. Кожа гражданина была красно-фиолетовой, а одет он был неприлично: в кожаные трусы с большими блестящими заклепками. Гражданин пытался спрятать лицо между голых колен и громко поскуливал, будто уподобившись нашкодившему псу.

Посреди всего этого беспорядка стояли пятеро, не считая самого комсорга: двое сотрудников в пятнистой форме (это они, видимо, поднимали и отряхивали Семенова-младшего), знакомый куратор по фамилии Эпштейн, одетый, почему-то, в спортивный костюм общества «Динамо», еще один представительный мужчина в годах (видимо, обладатель того самого хриплого голоса), и, наконец, пятый товарищ, который…

- Андрей Януарьевич, Вы уж извините за беспокойство. – Эпштейн обращался к пятому товарищу с видимым благоговением, и было, отчего: старую, середины прошлого века, гражданскую форму венчали знаки отличия генерального прокурора Союза ССР, суровое лицо о высоком лбе внушало сквозь золотистые линзы круглых очков, а за плечами товарища генерального прокурора неземным светом распахнулись два дивных пернатых крыла.

- Никакого беспокойства, товарищи. Вы в своем праве! – слово «праве» вдруг отозвалось тихим громовым раскатом, над сияющими залысинами на миг проявился внятный нимб. – Вольно было этим… Гражданам призывать Константиноса Сапрокоса! И ведь каждый раз одно и то же! Так, а тут у нас… ангельский прокурор посмотрел на комсорга сурово и внимательно.

Дальнейшего Семенов-младший сам от себя ожидал в последнюю очередь. Сделал шаг вперед, протянул ладонь, получил, на удивление, крепкое ангельское рукопожатие.

- Здравствуйте, товарищ Вышинский!