А-Два

Глава 7. Параллели.

Псков, 12 ноября 2022 года. Совсем недавно.

Младший лейтенант Сергей Волков.

Псков — город неплохой и даже хороший. Маленький, конечно, в сравнении с Ленинградом и даже Таллином, но это не очень важно. Тут другое: для толкового милиционера важны не только субординация и выслуга лет, но и карьера, в смысле роста по службе и в званиях.

В небольшом и довольно сонном Пскове карьера движется так же сонно и неспешно, как и все остальное. Ни тебе внятного криминала, ни иностранного шпионажа... Даже бабки-самогонщицы как-то притихли за последние тридцать лет.

Вот был бы Псков городом приграничным, к примеру, будь советская Прибалтика иностранным государством, одним или даже тремя, тут было бы куда веселее. Граница — это обязательно контрабанда, это мелкий и не очень криминал, это иностранцы, шастающие туда-сюда через пограничные переходы (успешно) и мимо них (как получится: как правило, получается так себе) и прочее, интересное и не очень

Конечно, это все должно быть в ведении КГБ и подчиненных ему пограничных войск, но и милиционеру, пусть даже и рядовому, хватило бы и на отчетные палочки, и на квартальную премию, и на новые полосочки, ромбики, а там, глядишь, и звездочки.

Хорошо, что Союз нерушим, и даже не предполагает такого безобразия, а хорошему милиционеру и без шпионов с контрабандистами занятие найдется.

Сергей Волков, надо сказать, был милиционером хорошим. Ни в коем разе не мусором, не ментом даже, а именно милиционером. Почти как дядя Степа из стихотворения товарища Михалкова: высоким, улыбчивым и страшно добрым.

Одно только было так себе: тщеславие, штука, в целом, полезная, для советского милиционера полезна неочевидно.

Сергею Волкову страшно хотелось, чтобы его перевели по службе из родного Пскова в город-герой Ленинград. Колыбель трех революций — город большой, в нем музеи, широкие проспекты, красивые девушки и прочее разное, обязательно интересующее молодого парня, а еще там, конечно, есть смысл развернуться в плане карьеры.

С этим переводом была беда: руководство не торопилось замечать перспективного сотрудника, точнее, его почти невысказанного желания. Чем больше младший лейтенант Волков старался, тем меньше начальство было готово поделиться все более ценным кадром с недальней северной столицей. Однако, связанная с нереализованными запросами тревожность милиционера Волкова постепенно становилась очевидной даже тем, кто знал его совсем плохо: например, штатному нейрологу Завеличенского отдела милиции, в котором Сергей, собственно, и служил трудовому народу.

На четвертом этаже нового здания отдела милиции «Завеличенский» располагались разные службы, имевшие к работе отдела отношение опосредованное. Например, именно там прятались отдельские связисты, мерно гудел вентиляторами большой счётник, иногда грохотали сапоги авиационного отряда: на крыше здания имелась вертолетная площадка сразу на две орнитокрылые машины.

Еще именно тут находился кабинет, в котором каждый сотрудник отдела бывал минимум дважды: при устройстве на работу и ввиду увольнения, как правило, в связи с выходом на пенсию. Посещать эту, несомненно нужную, комнату, чаще желающих не водилось: за выкрашенной белой краской и увенчанной табличкой с грозной надписью «нейролог» дверью, собственно нейролог и находился.

Волков маялся в коридоре, не решаясь присесть на крашенную вечной шаровой краской железную скамейку. Пришел он, во избежание опоздания, за целых десять минут до назначенного нейрологом времени, и минут этих прошло всего три. Потом четыре, пять и более, и, наконец, минутная стрелка пересекла вожделенную вертикальную черту.

Волков осторожно постучался. «Войдите!» - требовательно прозвучало изнутри. Сергей, соответственно, и вошел.

Сюрпризов оказалось сразу несколько, точнее, три.

Первым была личность нейролога: вместо ожидаемой, широкой лицом и повсеместно, товарища Зейгарник, за уставным столом оказалась эльфийская девушка непонятного возраста. «Элкотс Н.Н.», было написано на непременном именнике.

Вторым сюрпризом оказалось зримое отношение: товарищ Элкотс смотрела на Волкова примерно так же, как он сам смотрел бы на другого высшего примата, скажем, на шимпанзе. Это было грустно: выросший в окрестностях Таллинской Пущи, знакомый с детства с многими эльфами, Сергей про эльдарский шовинизм только слышал, но ни разу с ним не сталкивался. Впрочем, чуть более широкие, чем принято у западных эльфов скулы и непривычные веснушки выдавали в девушке уроженку одной из центральных Пущ, например, Рузаевской, а что и как принято у перворожденных в окрестностях Саранска, Волкову было невдомек.

Третьим сюрпризом была пухлая до невероятности папка, на обложке которой была напечатана его, Сергея, фамилия, и его же инициалы: С.Т. Сюрприз был непонятным: сам Волков полагал себя человеком крепкого душевного здоровья.

Такое же количество материала, собранного в нарочитую папку, находящуюся в ведении специалиста как раз по этому вопросу, удручало.

Неожиданный аскетизм обстановки (даже на подоконнике не было ни одного из столь любимых девушками эльфийской национальности, цветочных горшков) сюрпризом не стал: примерно такого и стоило ожидать от молодого специалиста, совсем недавно занявшего и должность, и кабинет. Как следствие, обзавестись индивидуальными мелочами в интерьере товарищ Элкотс просто не успела.

- Волков? - утвердительно спросила нейролог. - Минута в минуту. Похвально. Цанговый карандаш, с некоторой даже вычурностью оформленный в виде старинного стила, взлетел над столом и нарисовал какой-то непонятный значок в углу белого пергамента, лежащего слева от папки. Взлетел сам собой, товарищ Элкотс не шевелила не только концентратором (его видно вообще не было), но и даже рукой.

Манипуляция была совершена невербально, без видимого движения, и Волков удрученно позавидовал: ни такого резерва природных эфирных сил, ни столь филигранного самоконтроля ему достичь пока не удалось.

- Младший лейтенант Волков, по Вашему приказанию...

- Присаживайтесь, товарищ младший лейтенант, берите, к примеру стул, и присаживайтесь. - нейролог неожиданно улыбнулась. «А ведь она совсем молоденькая. Лет сто пятьдесят, максимум.» - милиционер привычно принялся формировать словесный портрет. «Гласные тянет, немножечко, но тянет. Точно какая-то из центральных Пущ, Рузаевская, Йошкар-Олинская, может, Ижевская, но это уже вряд ли».

Стул скрипнул, принимая на себя немалый вес младшего лейтенанта. Нейролог посмотрела на визитера более пристально, слегка наклонив голову влево.

- Интересный Вы кадр, товарищ Волков. Внешне — невозмутимы, как скала. Огры в родне, верно?

- Так точно, товарищ Элкотс. Дед по матери. Бакинский огр. Говорят, я весь в него. - Волков откуда-то понял, что на все вопросы нейролога лучше отвечать сразу, прямо и развернуто.

- Вот только данные объективного контроля нам про Ваше душевное спокойствие говорят несколько иное. Давайте посмотрим... Так... - девушка развязала папку и принялась копаться в бумагах.

«На публику играет. Из меня одного.» - сообразил Волков. Невероятно цепкая память урожденных эльдар была известна очень хорошо: те, например, никогда не забывали единожды прочитанные документы на пять страниц и менее.

- К примеру, пятого июля сего года, в девять часов четырнадцать минут, контрольная метка зафиксировала необычайный всплеск эмоций. Вы в это время находились, как и половина личного состава, на оперативном совещании. Совещание было совершенно рядовым, Вас персонально на нем не обсуждали, особых причин для такого пика, - на стол лег красивый график, состоящий из нескольких разноцветных линий, - Лично я — не наблюдаю.

- Продолжим. Месяцем позже Вы, в служебной беседе, выразили неодобрение переводу одного из Ваших товарищей в столицу советской Эстонии, город Таллин. Выразили в смысле того, что Вам показалось, будто товарища незаслуженно задвигают. Высота эмоционального пика и окрашенность эмоций были почти идентичны июльскому всплеску. - Еще один, очень похожий, график, оказался поверх первого.

Волкову внезапно стало душно: форменный галстук напал на крепкую шею и принялся ее немилосердно душить сквозь воротник рубашки. Оказалось, что он, Волков, находится под контролем тем более плотным, что с его собственной стороны — совершенно незаметным. Еще страшнее было то, что в эмоциональных пиках младший лейтенант, предпочитающий физику и математику, а не химию и биологию, не разбирался совершенно. «Пойди пойми, о чем это: ладно, если просто профнепригодность, а то, может, и пэ-эн-дэ...» - оказываться во цвете лет в заботливых руках психиатров, пусть даже и советских, то есть — гуманнейших в мире, страшно не хотелось.

- Всего таких и похожих случаев было более сорока, и все — за последний год. Товарищи Ваши пока не обратили внимания, но у них нет доступа к данным объективного контроля, а у меня, как штатного нейролога, он есть. Я провела специальный анализ, и вручную, и вот на нём, - кивок в сторону указал на незамеченный ранее счетник последней модели, прибор компактный, красивый и очень умный, даже на вид. - Мы оба, и я сама, и дух машины, считаем, что с Вами, товарищ Волков, не все в порядке.

Сергей был удручен. Сергей был раздавлен. Сергей представил себе всю глубину бездны, из которой на него пристально смотрело что-то не очень понятное, но древнее, любопытное, и, как будто, даже голодное. Дух машины, имеющий свое мнение — штука страшно редкая, развивавшаяся не одну сотню, а то и тысячу, лет, возможно, лично помнящая Архимеда, Пифагора и других авторитетных древнегреческих товарищей. Сам факт того, что нейролог обратилась к силам столь могучим и древним, означал степень внимания слишком высокую, неприятную и опасную.

- Так точно, товарищ Элкотс. Я, собственно... - решил не тянуть резину в долгий ящик младший лейтенант.

Все вышло наилучшим образом. Мягко покачивался на рессорах новенький эсобус: почти триста километров отличной трассы, соединяющей столицу Псковской области со столицей области Ленинградской, пролетели совершенно незаметно. Рядом, на соседнем сиденье (салон, пусть и по совершенно туристическому времени, оказался полупустым) возлежал новый пластмассовый чемодан с невеликим набором вещей, нужных в долгой командировке советскому милиционеру.

Внутри чемодана, кроме всего прочего, оказались новый счётник с установленной проекцией так напугавшего Волкова духа машины, а также набор документов. Из набора следовало, что он, младший лейтенант Сергей Трофимович Волков, откомандирован городским управлением МВД по Пскову и Псковской области в распоряжение Московского районного отдела внутренних дел города Ленинграда, в рамках чего-то там укрепления и о чем-то еще сотрудничества в преддверии векового юбилея СССР, сроком на шесть месяцев.

Это было хорошо, это было правильно, и этого Сергей Волков ожидал в наименьшей степени — особенно после вопроса, заданного товарищем нейрологом.

- Скажите, товарищ младший лейтенант, вот что. Почему и зачем Вам так хочется именно в Ленинград?

***

Ленинград, 17 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Старший лаборант Семенов-старший.

Для чего первому в мире государству рабочих, крестьян и технической интеллигенции вообще нужна милиция?

Странный вопрос, странный и глупый.

Население у нас хорошее: сознательное, инициативное и работящее. Оно такое всё или почти всё, но даже в современных условиях нет-нет, да появится какой-нибудь негодяй, имеющий в виду нарушение советских законов ради получения выгоды, большой и нечестной.

Вот для того, чтобы наше честное население спокойно спало, и не думало о том, что где-то кто-то не желает жить так же честно, этих, не желающих, обязательно надо ловить. Собственно, этим и занимается наша народная милиция, а старший брат — в лице Комитета Государственной Безопасности — ей в этом помогает.

В милиции Семенова держали очень недолго: всего пару часов.

Милицейский старшина орочьей национальности, здоровенный, как трактор, и, судя по особенностям движений, такой же сильный, задержал старшего лаборанта прямо на выставке. Задержал сразу, как стало известно, что выставленный в вентиляционную камеру, и, вроде как, отключенный робот модели А-Два, укатился из оной камеры самостоятельно, а еще — не реагирует на команды пульта дистанционного управления.

Вывод был сделан молниеносно: если то, что должно работать, не работает, ответственным необходимо считать того, кто последним копался в настройках чего-то неработающего. Именно тут, кстати, появились давешние технические контролеры: дворф и гоблин не простили легкости, с которой Семенов выпал из поля применения их полномочий, и принялись мелочно мстить.

По словам (конечно же, это просто мнение!) сотрудников техконтроля выходило, что Семенов оказался подозрительным с самого начала, что был грубо (грубейше, уточнил дворф) нарушен регламент испытательных и выставочных работ, что они вообще не понимают, какого чёрта тут... В этом месте старшина, проводивший задержание, громко откашлялся, и жалобщики уловили сигнал: имея в виду национальность Семенова, выраженную в совершенно очевидных рожках, делать этнические выводы не стоило. Такие отвратительные явления, как расизм и национализм, в Стране Советов изжиты полностью, а кто с этим не согласен — может объяснить свою точку зрения товарищу старшему следователю, внимательному и заинтересованному.

- Это ничего, это ненадолго, - старшина бубнил, казалось, себе под нос, но делал это громко, и Семенов понимал: милиционер обращается именно к нему. - Разберутся, отпустят. Нельзя же совсем просто так, понимание имеется. Понимание имелось, но идти — сдав предварительно концентратор и позволив нацепить на обе руки тонкие браслеты инактиваторов — следом за дюжим старшиной было все равно неприятно.

- Конечно, отпустят, - согласился Семенов, поворачивая вместе с коридором направо. - Если а-второй действительно сбежал сам, а не помещен, скажем, злоумышленниками в экранированный короб, то его ж ловить надо. А даже если и помещен, все равно никто лучше меня не знает, как он и что.

- Ну, не стоит так громко-то, - неопределенно высказался орк. - С тебя, лаборанта, какой спрос? Надо этих, которые профессоры, спрашивать. Кто строил, запускал, подписывал бумажки. И вообще, вот сейчас будет следователь, ему и скажешь, где искать, как ловить и что вообще.

Что именно было вообще, старшина сказать не успел: коридор закончился, начался двор, и Семенова принял специально подъехавший патруль.

Кабинет следователя был стандартен, однотипен и скучен. Впрочем, Семенов об этом не знал и даже не догадывался: относительно законопослушный старший лаборант до того в подобных помещениях не бывал ни в каком качестве.

Не менее скучен был и следователь: хээсэс с явной, но небольшой, примесью желтырьей крови был одет в служебный, кажется, костюм серого цвета, причесан модельной стрижкой номер три и вооружен простым карандашом, который прямо сейчас старательно чинил, сбрасывая стружку в небольшой коробок, похожий немного на спичечный. Впрочем, занятие это, требующее внимательности и аккуратности, не помешало ему отвлечься и указать доставленному на стул.

- Садитесь, Семенов. - следователь, очевидно, имел в виду старую уловку: если фигурант поправит безобидный глагол «садитесь» на еще более безобидный, но имеющий иное ключевое значение «присаживайтесь», можно будет уверенно утверждать, что какое-то понимание уголовного мира доставленный имеет. Это, в свою очередь, означало бы совершенно иную линию поведения и другое отношение.

Впрочем, уловки такого рода перестали работать еще в конце прошлого века, когда, стараниями вот таких именно неприметных сотрудников, была полностью уничтожена настоящая организованная преступность.

Семенов уселся, сложив руки на коленях. Стул оказался в меру жестким, но удобным.

- Знаете, Семенов, что меня в этом всем удивляет больше всего? - следователь посмотрел на старшего лаборанта пристально, будто ожидая, что тот сам догадается, а также признается, полностью и во всем. Ответа, впрочем, явно не требовалось.

- Я не понимаю, зачем эти деятели, - неопределенный жест означал, по-видимому, милицейскую фуражку, - Вас вообще задержали и привели сюда под конвоем. Вы же, максимум, свидетель, и полезный! Поэтому — давайте, я сниму с Вас браслеты, верну Вам концентратор, и мы сможем нормально поговорить, как два профессионала, а не как следователь с подозреваемым. Идет?

Конечно, так было намного лучше: возвращенный концентратор занял положенное место в кобуре, браслеты с тихим звоном деактивировались и пропали как-то сами собой, на столе появился пышущий приятным теплом подстаканник с чаем.

- Я недавно обедал, - пояснил в ответ на незаданный вопрос о втором стакане следователь. - Чай — это Вам, товарищ Семенов. И давайте начнем сначала: как так вышло, что изделие осталось без присмотра?

- Видите ли, товарищ следователь, - начал осторожно Семенов. - Изделие было отключено и помещено в вентиляционную камеру по настоянию технического контроля. Точнее, как: они потребовали подключить внешнюю вентиляцию. Там очень вовремя оказался товарищ Аркудин, и он...

- Дмитрий Анатольевич Аркудин, инструктор горкома и глава комиссии? - следователь перебил Семенова. - Впрочем, прошу прощения, продолжайте.

- Да, он. Он указал техконтролю на недопустимые придирки, и именно с ним мы договорились о такой манере демонстрации: каждый час отключать и проветривать, чтобы не вышло неприятностей.

Следователь немного загрустил. Привлечь товарища Аркудина получилось бы вряд ли, даже и в качестве свидетеля. Еще меньшей была вероятность того, что ему получится что-то этакое предъявить. Однако, оставался никуда не девшийся и, очевидным образом, расслабившийся, главный фигурант, и с ним надо было работать.

- Скажите, товарищ Семенов, а что в нем вообще не так, в Вашем изделии? - сменил линию следователь. - Почему оно, например, не управляется дистанционно?

- Оно управляется. Ну как, управляется: управлялось. Пульт был постоянно при мне. - Семенов собрался с мыслями. - Пульт, кстати, у меня изъяли, он где-то у ваших коллег, можно провести экспертизу. Снимите показатели кристалла, там все видно: и сеансы связи, и телеметрия, и даже когда он точно перестал выходить на связь.

- Он? Это Вы так называете изделие? - уточнил зачем-то следователь.

- Ну да, он. Видите ли, когда делаешь что-то такое, имеющее как бы индивидуальность, всегда наделяешь его какими-то человеческими чертами, пусть и невольно. Потом, внутри изделия — мотиватор серии МОСК, он, строго говоря, живой.

Для чего его строили… Работать с детьми, помогать по хозяйству, там кремний и медь просто неуместны... Поэтому да, «он». Мы ему еще и имя дали. - на этом месте Семенов замечательно покраснел. - Андрюша.

- Очень интересно, - вежливо отреагировал следователь. - Значит, ваш Андрюша, он того, сбежал?

- А вот тут непонятно. - уточнил старший лаборант. - Если у вас тут есть открытый счётник, можно посмотреть последние записи. Я их всегда копирую в память концентратора, на всякий случай.

Сотрудник прокуратуры открыл ящик и извлек небольшое устройство: счётник не счётник, но инженерный шар Семенов признал.

- Владеете? - осведомился следователь. - Хотя, о чем это я. Конечно, владеете. Давайте посмотрим, что там, в этих записях.

В записях было все просто и понятно: последняя, самая интересная, гласила, что в эн часов эндцать минут устройство А-Два, рабочий номер 27-123, отправило последнюю телеметрию. В телеметрии тоже все было относительно понятно: все показатели штатные, только немного повышено входящее напряжение электропитания: возможно, преобразователь эфирной энергии в электрическую вышел на более мощный режим.

- Вот, товарищ следователь, на этом все. Никаких больше сведений от изделия не поступало, только оборвалось соединение, так, секунду, - Семенов снова приложил концентратор к шару, - а вот, сами посмотрите. Через тридцать секунд после телеметрии.

- Почему Вы, товарищ Семенов, не подняли тревогу, не подали, так сказать, сигнал? - следователь построжел и сейчас смотрел на фигуранта чуть ли не серьезнее, чем в самом начале. Серьезнее и даже чуть злее.

- Именно я и поднял, как Вы выразились, тревогу. Ситуация нештатная, полный комплекс пионеров и октябрят, что-то случится... Нет, не должно такого случаться!Вы поймите, товарищ следователь, тут надо не разговоры разговаривать, а срочно искать, поднимать на ноги специалистов, ну, я не знаю, уличные кристаллы проверять, свидетелей, по телевидению, опять же...

- И поднимем, и проверим. И выступят, кому положено. От Вас, товарищ будущий ученый, требуется содействие строго в том, в чем Вы разбираетесь лучше прочих: надо подумать и понять, куда изделие могло укатиться и как его там найти. И поймать, и чтобы без жертв.

В дверь постучали: напористо, но не очень громко. Следователь зачем-то посмотрел на часы.

- Минута в минуту. Это хорошо. - произнес он, не подозревая, что почти повторил фразу, уже сказанную по поводу того же человека и в немного похожих обстоятельствах. - Войдите!

Дверь открылась, легкий сквозняк шевельнул тонкую тюлевую занавеску. На пороге воздвигся товарищ — ростом со шкаф и, примерно, такой же ширины в плечах. Одет товарищ был в милицейскую форму с тремя кубарями в петлицах.

«Интересно, их что, по одной матрице отливают?» - подумал невпопад Семенов - «хотя тот был орк и старшина, а этот хээсэс и младший лейтенант.»

- Вот, знакомьтесь, товарищи. Старший лаборант Семенов, младший лейтенант Волков.

**

Пушкин, Ленобласть, 17 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Почти столичный житель Куяным Тычканова.

«Уймись, комсомолка, это мещанство!» - рефлексировала Куяным про себя и о себе.

Было, из-за чего: в городе Пушкине ей нравилось намного больше, чем в родном городке. Настолько больше, что даже название последнего вспоминать не хотелось, пусть и про себя. Здесь же, в зеленом предместье Ленинграда, слишком все было толково, соразмерно и замечательно: настоящий город, маленький и интересный, а вовсе никакой не пригород, как ей раньше казалось.

Новый день принес сразу две новости, хорошую и плохую, причем, как и положено в насквозь диалектической реальности, обе были разными сторонами одного и того же явления.

Плохая новость оказалась в том, что подавать документы в театральное училище было уже поздно: вовсю шел учебный год, и крепкая дверь приемной комиссии оказалась заперта. Куяным, кстати, подумала, и решила, что начинать сразу с института будет неправильно: мало ли симпатичных и ловких девчонок съезжается в большой город Ленинград со всей немаленькой страны, а навыков, нужных и должного качества, на учебу в институте пока не хватало.

Хорошая же новость ошеломила: жилищный сертификат скромница, решившая поселиться не в шумном Ленинграде, а в тихом Пушкине, обменяла не на комнату и даже не на квартиру. Нет, Куяным предстояло обживаться в целом своем доме, пусть небольшом, но новом и даже красивом.

Оставалось устроиться на работу, ведь в Советской Стране каждый гражданин и имеет право на труд, и обязан трудиться.

Полуденный осенний бульвар был чудо как хорош. Его заливали потоки орбитального света, в ветвях густо рассаженных деревьев шумел легкий ветерок, по идущей вдоль проезжей части аллее прогуливались многочисленные мамочки с детьми, самоходными и в колясках. Куяным улыбалась: детей она, несмотря на годы, проведенные в детском доме именно в качестве ребенка, любила. Мысль о том, что, если все удачно сложится, работать ей надо будет опять же с детьми, радовала.

«Может быть, ну его, это театр вместе с кинематографом, не всем же быть актрисами?» - подумала Куяным. «Чем хуже выучиться на детского доктора или учительницу?»

Подумала и немедленно отругала себя за малодушие: стоило ли ехать через полстраны не куда-то там, а прямо в сам Ленинград, чтобы делать то же самое, что прекрасно можно было устроить и в родных краях?

Еще в поезде, подумав как следует, Тычканова действительно решила пойти, для начала, санитаркой. Слова, сказанные в запале и попытке убедить директрису детского дома, оказались пророческими, хотя никаких нужных способностей у чистокровной орчанки быть, конечно, не могло.

«Санитар — это правильно и почти почетно,» - рассуждала девушка. «Санитар — это почти медсестра, медсестра — почти врач. Уважение, доверие, интересно, опять же. И зарплата.» - последняя мысль была стыдной, и Куяным постаралась ее больше не думать, снова, на всякий случай, обозвав саму себя мещанкой. К тому же, санитаркой можно было устроиться довольно просто: мало кто из коренных жительниц крупного города, избалованных и ожидающих от жизни многого, добровольно шел на такую работу, и самого младшего медицинского персонала иногда не хватало.

«Еще это практика,» - Куяным почти ласково огладила полированный текстолит концентратора, удобно устроившегося в специальном чехле на поясе. «Пусть только и эфирных сил, что на бытовое разное, но это и пригодится, и сейчас, и потом».

Идти было недалеко. Частный сектор города Пушкин располагался почти на той же улице, что и искомое заведение, даже работу Куяным нашла, внимательно изучив стенд с объявлениями. Сам стенд стоял почти на самом перекрестке с улицей Красных Артиллеристов, после которого улица Ломоносова странным образом превращалась в бульвар имени товарища Киквидзе.

«Интересно, почему это место называют всего лишь амбулаторией? Тянет на целую поликлинику!» - Куяным притормозила перед тяжелой стеклянной дверью. За стеклом были видны устроившие веселую возню юные пациенты. Пациентов было много, и выглядели они, даже сквозь стекло, совершенно здоровыми, как и абсолютное большинство советских детей. «Наверное, профилактика,» - догадалась девушка.

Внезапно, совершенно диссонируя с безоблачным и беззаботным деньком, в отдалении завыла какая-то сирена: то ли милицейская, то ли пожарная. «Хоть бы учения,» - пугливо подумала про себя Куяным, уже вытягивая на себя оказавшуюся неожиданно тугой входную дверь амбулатории.

Кабинет начальника амбулатории, терапевта высшей квалификационной категории, товарища Семеновой, на привычное начальственное обиталище не походил совершенно.

Впрочем, Куяным и видела-то таких ровно два: в одном владычествовала директор детского дома, второе занимал ответственный товарищ из жилищного комитета, оформивший положенный по закону ордер на новый домик. Те два кабинета были между собой неуловимо похожи, и интерьером, и особой атмосферой серьезной ответственности. Здесь было иначе.

Кабинет был невелик, светел и сильно похож на саму товарища Семенову: женщину немолодую, но тонкую в кости, очень симпатичную и улыбчивую. «Вот кому в актрисы надо было!» - немного позавидовала Куяным. Мысль о том, что сама она пытается свернуть куда-то не туда, посетила ее уже во второй раз за день.

Девушка почти нахмурилась, но взяла себя в руки, и, вместо недовольной гримасы, изобразила нервную улыбку.

- Не переживайте, Тычканова, - лучезарно улыбнулась товарищ доктор. - Я ведь уже видела Ваши документы, и уже созвонилась с директрисой детского дома. Все у Вас нормально, оценки отличные, комсорг же школы и вовсе выдал Вам такую характеристику, что хоть прямо сейчас на центральное телевидение!

«Знает,» - подумала Куяным. «Ну и что? Тоже труд, тоже честный, тоже ответственный. Ничего.»

- А я ведь бывала в Ваших краях! По распределению, три года работала и жила, потом вот вернулась. - Заведующая снова улыбнулась, еще ярче, чем перед этим. - Токтагул, Тоо-Ашуу... Даже говорить немного по-вашему выучилась, правда, забылось все давно.

Очевидно хорошее настроение доктора оказалось настолько заразительным, что Куяным вмиг выбросила из головы все странные мысли, и улыбнулась уже по-настоящему: искренне, весело и почти не показывая клыков.

- У меня один вопрос есть, товарищ Тычканова. - заведующая вдруг сделалась страшно серьезной. - В Вашей натальной карте есть один вектор, такой, знаете, немного пунктиром. Вы понимаете, о чем я?

- Понимаю, товарищ Семенова. - Девушка немного забронзовела в смысле окраса кожи: именно так краснеют орки и их ближайшие метисы. - Пунктиром, да. Только у нас очень старый род, древний, можно сказать. Родителей не видела, или не помню, что видела, но все-превсё о них знаю. И сама такая же, говорят, похожа на молодую маму. Беспокоиться не о чем: оборот не просто под контролем, а даже вызывается, при необходимости, с некоторым трудом.

- Инициировали вовремя, верно? - заведующая амбулаторией, видимо, вызвала односторонний морок: движения зрачков показывали, что она читает с листа, самого текста, при этом, с этой стороны видно не было. Куяным порадовалась за потенциальное начальство: ее собственных эфирных сил на такое бы не достало точно.

- Да, в четырнадцатый день рождения, без привязки к фазам. Все знаки, семь штук, легли штатно, восьмой пока открыт, - девушка, ввиду серьезности ситуации, постаралась ответить максимально внятно. - Оборачивалась дважды, при инициации и на выпускной квалификации. Уровень самоконтроля в звериной форме — восемнадцать по Россолимо, почти максимум. В обычной форме не проявляется никак, ну или почти. Мясо не очень люблю, разве что.

- Не любите мясо? Тогда Вы немного странный оборотень, как я понимаю. -Товарищ Семенова уже снова улыбалась. Проблема, которую стоило немедленно решить, как-то сама собой не возникла, и это было просто замечательно.

- Форма такая, - решила уточнить Куяным.

- Нет, не надо. Вы стабильны, форму сообщать не обязаны. Тем более, я, кажется, уже и сама догадалась.

Уже пятью часами позже девушка делала сразу два дела: тщательно намывала специальным средством пеленальный столик и краем уха слушала телепередачу.

Телеприемник был расположен в соседнем кабинете, и его вовсе не было бы слышно, если бы не исключительно чуткий слух вновь трудоустроенной и не открытые по теплому времени окна, это и соседнее. В телевизоре рассказывали интересное: про предстоящий фестиваль науки и техники, на который в Ленинград приедут студенты со всего СССР, из братских зарубежных республик, и даже из капстран. «Вот бы попасть,» - думала Куяным, подливая моющего средства на самую большую плоскость столика. «Если вдруг выходной, обязательно схожу!»

Руки, тем временем, выполняли работу простую, но привычную: чистоплотную орочью девочку часто просили помыть разные предметы, предназначенные для самых маленьких жителей детского дома. В числе таковых предметов оказывались и пеленальные столики, значительно, впрочем, более простые. Местный оказался сложным и технически продвинутым, но, в целом, очень знакомым.

- Вот смотри, тут есть кнопка включения стерилизатора, - наставляла пожилая медицинская сестра неопытную санитарку. - Стерилизатор работает, работает отлично, но есть инструкция. Чтобы исключить выживание анэфиробных бактерий, все поверхности прямого контакта необходимо обработать раствором номер семь — вон он, в бутылке — и тщательно просушить. Справишься?

Куяным справлялась.

Тем временем, интонации репортажа сменились с восторженно-оптимистических на сурово-тревожные. Поддавшись смене настроения, Тычканова прислушалась.

«По причине сбоя в программе потерял управление бытовой робот новейшей модели А-Два,» - вещал диктор. «Вероятнее всего, он сейчас находится в южной части Ленинграда. Посмотрите, выглядит он вот так.» - картинку, понятно, девушка увидеть не могла, и потому представила себе нечто вроде высокого человека, худого и сутулого. Диктор будто понял затруднения телеслушателей, и уточнил: «Высота — тысяча пятьсот миллиметров, форма шарообразная, поверхность блестящая металлическая.»

Будто желая пресечь возможную панику среди населения, из телевизора продолжили тоном уже куда более спокойным: «Это бытовой, повторяем, бытовой, робот. Он совершенно безопасен для человека или животных, поскольку специально создан для их обслуживания. Однако, при обнаружении не рекомендуется вступать в контакт, не имея профильной специальности: робот опытовый, его легко повредить. Заметив робот или что-то, до крайности на него похожее, немедленно сообщите в милицию по телефону ноль-два.»

«Интересно, считается ли, что я сейчас на юге Ленинграда, или, всё-таки, нет?» - Куяным послушала бы еще, но в соседнем кабинете хлопнула дверь, и звук телеприемника то ли сделали намного тише, то ли выключили совсем. «С одной стороны, город Пушкин — это район большого Ленинграда, с другой под югом, наверное, в виду имелся Московский район.» - девушка успела изучить карту города, и довольно неплохо представляла себе, где находится она сама, где Пушкин, а где юг Ленинграда и его районы.

Мыть столик без звукового сопровождения стало вдвойне менее интересно, но, по счастью, девушка закончила работу. Буквально через несколько минут то же самое сделали и все прочие работники: наступил вечер, амбулатория закрывалась.

Халат отправился на вешалку в шкафчик, перчатки — в мусорное ведро «для резиновых и полимерных отходов», сама девушка, попрощавшись до утра с вновь обретенными коллегами — домой.

Стеклянная дверь, ранее казавшаяся такой тяжелой, поддалась без каких-либо усилий: видимо, прекратило действовать заклятие, не дающее юным гражданам Страны Советов разбегаться по окрестным улицам без сопровождения родителей и других взрослых.

Куяным сделала шаг вперед, и замерла: прямо по проезжей части, отлично видимый на фоне придорожной растительности, с кажущейся огромной, скоростью, несся блестящий металлический шар.